"Заговор против «Эврики». Брошенный портфель" - читать интересную книгу автора (Егоров Виктор Георгиевич)

II

В берлинском доме Шульца по Курфюрстенштрассе к приезду хозяина с племянником освободили от жильцов квартиру из пяти комнат на третьем этаже. Вся необходимая мебель была заранее перевезена из мюнхенского особняка. Кое-какие вещи должны были привезти с собой Амалия и Эмма, которые выехали в Берлин вслед за хозяином.

Как только устроились в квартире, Илья занялся подготовкой к поступлению в университет. Ему хотелось попасть на восточный факультет. Илья знал немного персидский язык: в колонии ему приходилось общаться с рабочими из Ирана, которые в те годы большими партиями приезжали в Советский Азербайджан в поисках заработка в нефтяной промышленности и на сельскохозяйственных работах. Илья представил в университет свидетельство покойного Вальтера Шульца об окончании средней школы и был допущен к экзаменам.

Экзамены он сдал хорошо. Наступил долгожданный день: Илью приняли в университет. В приподнятом настроении возвращался он домой. Ганс Шульц обнял его.

— Поздравляю, сынок. — Так стал называть его Шульц. — Поздравляю, мой мальчик.

Илья тоже обнял старика.

— Надеюсь, твоя карьера после окончания университета будет более удачна, чем моя. Мне всю жизнь не везло. Я никак не смог подняться выше среднего уровня, а когда дела стали поправляться, на наши головы обрушилось это чудовище — кризис. Хорошо, что меня не постигла участь моих друзей по Мюнхену: Гольдштейнов и Гардтов. Кризис сделал их нищими. И всему виною эти акулы — монополисты, которые хотят захватить в свои руки промышленность, а нас, средних предпринимателей, проглотить, как салаку. Скорей бы Гитлер пришел к власти! Он сразу покончит с кризисом и все поставит на ноги. Мелкие промышленники, крестьянство, предприниматели будут процветать. Не знаю, доживу ли до этого…

Хорошее настроение Ильи моментально испортилось. Старик сел на своего конька. Подобные разговоры Илье приходилось вести с ним чуть ли не каждый день,

Илью так и подмывало сказать, что лозунги Гитлера — чистая демагогия, они придуманы нацистами для того, чтобы привлечь на свою сторону неустойчивые слои рабочих, мелких предпринимателей, крестьянство, что нацисты в действительности — партия крупного капитала, партия реванша и войны.

— Изучай, Вальтер, “Майн кампф”. В этой книге собрана вся мудрость жизни, записаны гениальные мысли нашего Адольфа.

С книгой Гитлера старый нацист буквально не давал Илье покоя. Но Илья и сам понимал, что библию нацизма ему необходимо знать. Он зубрил ее — иначе запомнить мысли, изложенные в книге, не мог и удивлялся, что находятся люди, которые разделяют весь этот бред.

С трудом запоминались трескучие фразы: “…человечество стало великим в вечной борьбе. Человечество погибает при существовании вечного мира”; “Идеи гуманизма и пацифизма действительно, может, будут вполне уместны тогда, когда вышестоящая раса предварительно завоюет весь мир”; “Чем чудовищнее солжешь, тем скорее тебе поверят. Рядовые люди скорее верят большой лжи, нежели маленькой…”

После обеда, во время которого Шульц продолжал рассуждать о великой миссии Адольфа Гитлера, призванного спасти и возвеличить немецкую нацию, Илья вышел в город.

На Унтер-ден-Линден было многолюдно. Илье нравилось бывать на этой центральной улице Берлина. Здесь расположились комфортабельные отели, стоял особняк советского посольства, который казался Илье хоть и недоступным, но уголком Родины, тут же был университет, в который он поступил. Посреди улицы по бульвару, окаймленному молодыми липами, обычно прогуливались берлинцы. На Унтер-ден-Линден первоклассные рестораны, дорогие магазины, театры, музеи. Но отели пустовали, омрачая улицу черными квадратами своих окон, из ресторанов не доносилось музыки, официанты уныло бродили между пустыми столами, кассирши театров, музеев, прикрыв свои окошечки, вязали кофты, читали книги, сквозь зеркальные витрины магазинов было видно, как приказчики в ожидании покупателей бесцельно перекладывают товары с места на место.

На улицах Илья с каждым днем замечал все больше и больше бедно одетых, худых людей. То и дело попадались калеки, старики с табличками, прикрепленными на груди, на них крупными буквами была написана мольба о помощи. Они прижимались к стенам домов, чтобы не попасть на глаза полицейским.

У большого гастрономического магазина Илья невольно остановился. Сердце сдавило от жалости. Мальчуган лет шести-семи, прижав нос к стеклу витрины, голодными глазенками рассматривал разложенные там аппетитные окорока, колбасы, сосиски. Полицейский долго не мог отогнать мальчика от соблазнительной витрины.

На противоположной стороне улицы, громко разговаривая, проходила группа молодчиков с наглыми лицами, в черных и коричневых рубахах со свастикой на рукавах. Это были те самые парни из охранных отрядов “СС” и штурмовых отрядов “СА”, в задачу которых входило помочь нацистам “овладеть улицей”.

— Вот идут господа, которым предстоит властвовать над нами, — раздался позади глухой голос.

Илья обернулся, за ним шел мужчина лет сорока, в потрепанном костюме, в запавших глазах его застыло выражение полной безнадежности.

Он не обратил на Илью внимания. Видимо, сказанное им не предназначалось для постороннего.

Илья направился к дому, размышляя над словами прохожего. Действительно, Гитлер неоднократно заявлял, что из эсэсовцев и штурмовиков он создаст “слой новых господ”, который будет властвовать над массой. Начались занятия в университете. Все для Ильи здесь было ново, необычно. Еще дома он мечтал получить высшее образование. Как только он пришел на работу в органы ОГПУ, сразу поступил на заочное отделение юридического института, но ему никогда не приходило в голову, что завершать свое образование придется за границей в таких необычных условиях. Тем не менее он был доволен.

С первых же дней он вошел на равных правах в коллектив первокурсников, все они были на одинаковом положении — новички, которые с интересом присматривались к установившимся порядкам, традициям в этом старейшем учебном заведении. Дружеские отношения установились у него с Иоганном Риделем и Ревеккой Гольдшмидт.

Иоганн Ридель был сыном популярного берлинского врача, принимавшего большое участие в общественной жизни города и стоявшего на позициях социалистической партии. Влияние отца, видимо, сказалось и на Иоганне. Он живо интересовался политической жизнью и всегда возмущался теми, кто верил фашистам. Илья с сочувственным видом выслушивал его, но никогда своей точки зрения не высказывал, делал вид, что он далек от политики.

Ревекка выросла в семье крупного лейпцигского промышленника, владельца нескольких машиностроительных заводов. Она сразу примкнула к компании старшекурсников, завсегдатаев различных студенческих пирушек. Миловидная, жизнерадостная, она быстро приобрела многочисленных поклонников. Илья ей нравился. Она старалась затащить его в свою компанию, но ему было не до этого. В программе университета оказались предметы, которых он или не проходил в средней школе, или изучал их совершенно в другом аспекте. Ему много и напряженно приходилось готовиться к занятиям.

Все-таки Ревекке удалось как-то раз затянуть Илью на вечеринку. Там он познакомился со студентом последнего курса юридического факультета Францем Гальдером. Несмотря на свою заносчивость, он почему-то снизошел до первокурсника и перешел с Ильей на дружескую ногу. Наверное, много хорошего об Илье расзывала ему Ревекка, с которой он дружил и, видимо, имел на нее серьезные виды. Она была довольно выгодной невестой. Франц поделился с Ильей, что намерен заняться адвокатурой и политической деятельностью, вступив в социалистическую партию. По его словам, он всеми фибрами души ненавидел фашизм и хочет посвятить себя борьбе с этим начинающимся падением человечества, как он образно оценивал фашизм. Такой человек, если он преуспевает на политическом поприще, мог пригодиться, и Илья принял его дружбу.

Довольно часто Илья встречался со своим однокурсником Махмуд-беком. Он приехал в Берлин из Ирана, где был главой небольшого шахсеванского племени, кочевавшего на границе Ирана с Турцией. Махмуд-бека подкупало то, что Илья знал персидский язык, приятно было иногда переброситься несколькими фразами на родном языке. Илью это тоже устраивало.

В напряженной учебе незаметно прошел год. Илья окончил первый курс университета. Ганс Шульц настойчиво убеждал его вступить в нацистскую партию. Достал даже ему рекомендацию от одного из основателей нацистской партии — Рудольфа Гесса.

Илья видел, что нацисты, используя тяжелое материальное положение германского народа, недовольство Версальским договором, бременем репараций, привлекали на свою сторону демагогией и обещаниями все новые и новые группы населения и уверенно шли к власти. Чувствовалось, что скоро они будут хозяйничать в стране. Илья наконец решил подать заявление о вступлении в нацистскую партию. То, что он сделал это до прихода фашистов к власти, безусловно, должно впоследствии помочь его карьере. Рекомендация Гесса и хлопоты Ганса Шульца сделали свое дело: вскоре Илья, к великой радости Ганса Шульца, стал обладателем билета национал-социалистской партии.

Слух об этом моментально облетел однокашников Ильи.

Иоганн Ридель, имевший привычку при встрече с Ильей остановиться и рассказать новости, переброситься шуткой, в этот день, проходя мимо, лишь сухо кивнул головой, а Ревекка Гольдшмидт сделала вид, что не замечает его.

А когда Франц Гальдер, особенно подружившийся с ним в последнее время, попытался незаметно прошмыгнуть мимо, Илья схватил его за руку.

— Франц, в чем дело, почему ты избегаешь меня?

— Ты связал себя с авантюристами. Это можно объяснить, прости меня, или недомыслием, или непорядочностью. Подумай хорошенько, что делаешь. Я потерял всякое уважение к тебе, — сказал Гальдер и не стал слушать возражений Ильи, который в духе речей Ганса Шульца хотел доказать обратное.

На большой перемене Илья расхаживал по коридору. Вдруг он услышал персидскую речь. Занятый своими мыслями, он не понял сразу, что обращаются к нему.

Его нагнал студент со смуглым лицом, крючковатым с горбинкой носом, что-то хищное, ястребиное было в его физиономии.

— Агаи Шульц, чашм шума роушан, я вас искренне поздравляю и, прямо скажу, завидую. Отныне вы в числе сподвижников великого человека нашего времени.

Илья обернулся.

— Ах, это вы, Махмуд-бек, моташакерем, — Илья, улыбаясь, положил ему на плечо руку.

Этот высокий широкоплечий парень не отличался особым умом, его сразу пленила фашистская мишура. И он действительно был горд, что один из его товарищей стал членом нацистской партии.

Раздался звонок, и Махмуд-бек не сумел закончить свою по-восточному цветистую речь. Оба заспешили на лекцию.

Разговор с Махмуд-беком, конечно, не мог сгладить неприятного осадка, который оставило резкое изменение отношений Иоганна Риделя, Ревекки и Франца Гальдера, но Илья понимал, что они правы, и успокаивал себя тем, что в интересах дела с этим надо примириться.

В один из ближайших дней после этих неприятных разговоров Илья написал Довгеру открытку, в которой между строк самого невинного характера тайнописью сообщил о своем вступлении в фашистскую партию. За несколько месяцев до этого он таким же путем известил Довгера, что Ганс Шульц решил скрыть его приезд из СССР и он живет по документам Вальтера. Сообщил он и о поступлении в университет. Каждая такая открытка была в жизни Ильи приятным событием. Становилось легко и приятно на душе, будто поделился с близким и родным человеком тем, что пережил и испытал за это время. Он был уверен, что Довгер уже нашел возможность повидать его лично, хотя бы издали, чтобы знать своего корреспондента в лицо.

Однажды, выходя из дому, Илья столкнулся с медленно проходившим по тротуару мужчиной лет сорока, в котелке и с толстой замысловатой палкой. Прохожий пристально посмотрел на Илью и затем несколько раз обернулся.

“Это Довгер”, — мелкнуло у Ильи в голове. Сердце забилось тревожно, хотелось броситься за прохожим и заговорить с ним.

“Темные волосы, опущенные вниз кончики усов — это скорее украинец, чем немец, рассуждал Илья. Но тут же засомневался. Разведчик, находящийся на нелегальном положении, будет всячески стараться походить на немца, усы, как у Тараса Бульбы, он сбрил бы в первую очередь”.

30 января 1933 года сторонники наци торжествовали — Гитлер стал рейхсканцлером. Фашисты пришли к власти. Многие встретили это известие с тревогой. Люди понимали, что война теперь становится, как никогда, реальной и близкой.

Ганс Шульц ликовал. В этот вечер он особенно долго говорил с Ильей, строя предположения о том, что предпримет фюрер для улучшения жизни народа.

Илья был тоже взволнован. Он понимал, что пришло время активно взяться за выполнение задания, полученного в Москве. Теперь уже нельзя ждать окончания университета. Нужно что-то предпринимать. Там, в Москве, должны регулярно получать информацию о планах фашистов, ставших хозяевами Германии.

— Не думаете ли, дядя, что пришло время позаботиться о моей карьере? Я уже достаточно взрослый человек. Мне нужны связи в обществе.

— Да, да, сынок. Пора. Я немедленно займусь этим и введу тебя в дома, где ты встретишь полезных людей.

На следующее утро во время завтрака Амалия передала Илье записку. Его вызывали в штаб штурмового отряда.

— О, это доброе начало! — воскликнул старик, когда Илья прочитал ему записку. — Я уверен, ты получишь ответственное задание.

Вот оно пришло, самое неприятное: расплата за билет члена нацистской партии. И сразу же все мысли Ильи переключились на то, как избежать непосредственного участия в арестах демократически настроенных людей, в еврейских погромах и других фашистских зверствах.

С тяжелым сердцем вышел он из дому.

Улицы были забиты штурмовиками, спешившими в разных направлениях. Илья с трудом добрался до Бисмаркштрассе, где помещался штаб штурмового отряда.

— Вы, кажется, студент? — спросил начальник отряда Штрайт, к которому направили Илью.

В форме штурмовика Штрайт выглядел смешно. Этому добропорядочному бюргеру не шла форма, она сидела на нем мешковато, как на новобранце, одетом в обмундирование не своего размера.

— Так точно, учусь на третьем курсе университета, — ответил Илья, оправляя коричневую рубашку.

— Мы включили вас в группу по связи с отрядами. Будете дежурить в штабе. Возьмите на себя обобщение сведений, поступающих с мест. Это интересная и ответственная работа.

— Есть! Приложу все усилия, чтобы выполнить ее как можно лучше, — обрадованно ответил Илья, такая работа его устраивала.

— Идите в комнату 421 и принимайтесь за дело. Я позвоню туда.

Около двух месяцев Илья проработал в штабе. В докладных записках он обобщал сообщения штурмовых отрядов об арестах коммунистов, передовых интеллигентов, именами которых когда-то гордился Берлин, о еврейских погромах, опустошавших целые кварталы, и о прочих бесчинствах. Было трудно с деланным спокойствием выполнять эту работу.

27 февраля 1933 года, в день поджога рейхстага, Илью вызвал Штрайт и сказал, что руководство рейха решило организовать завтра демонстрацию и потребовать сурово наказать виновников поджога и что Илье поручается присоединиться к демонстрации и информировать по телефону штаб о том, как она будет проходить.

По первым же сообщениям о поджоге рейхстага Илья почувствовал, что это провокация, что поджог организован самими фашистами. Когда Штрайт сказал о демонстрации, Илье стало ясно, что демонстрация — это подготовка общественного мнения к расправе с коммунистами и передовыми людьми.

По дороге домой Илье то и дело приходилось приветствовать штурмовиков, таскавших огромные транспаранты, призывающие к расправе над евреями. В одном из переулков около своего дома он натолкнулся на погром магазина дамского белья. Его владельца, еврея весьма преклонного возраста, избивали штурмовики. Чернорубашечники хохоча старались натянуть на валявшегося на тротуаре старика дамскую кружевную сорочку. Илья еле заставил себя пройти мимо.

Ганс Шульц в окно наблюдал за бесчинством нацистов.

— Если бы не моя немощь, я бы с удовольствием помог этим молодцам, — были первые слова, которые услышал от него Илья.

Илья не мог слушать выжившего из ума фашиста и, сославшись на усталость, ушел к себе.

На другой день вечером он присоединился на Вильгельмштрассе к манифестантам. Они двигались ровными колоннами, потрясая горящими факелами. Багровый отблеск пламени плясал в окнах домов. Над головами реяли кроваво-красные полотнища с белыми кругами и черной свастикой, из колонн неслись истошные крики: “Смерть коммунистам! Хайль Гитлер!”

На тротуарах женщины и мужчины, вопя во весь голос, выбрасывали правые руки вперед, приветствуя штурмовиков.

Но Илья замечал и хмурые лица людей, сдержанно наблюдавших за этой вакханалией, похожей на ритуальное шествие дикарей.

Время от времени Илья выходил из колонны и по ближайшему телефону докладывал в штаб, как проходит манифестация.

Поздно вечером морально и физически измотанный Илья возвращался домой. Свернув с центральной магистрали, заполненной шумными толпами, он шел по малолюдной, плохо освещенной улице. У одного из подъездов, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял штурмовик.

— Хайль Гитлер! — обратился он к Илье. — Окажите содействие, коллега. Я с товарищем здесь в засаде на явочной квартире коммунистов. Уже трех человек перехватили и отправили в нашу команду. Сейчас появился четвертый. Они идут один за другим, и мне нельзя оставить пост. Доставьте задержанного до нашей команды, она размещена недалеко.

— Что ж, если это так необходимо, я готов помочь.

— Мы уже два часа сидим без сигарет. Нет ли закурить? — спросил обрадованный штурмовик и, беря пачку сигарет, протянутую Ильей, продолжал: — Я позвонил дежурным по команде, а эти ослы заявили, что нет ни одного свободного человека, и посоветовали подождать час-два. Они не понимают, что держать здесь арестованного опасно.

Закурив, штурмовик отправил пачку сигарет в карман, видимо в куреве они нуждались, зато было совершенно очевидно, что в шнапсе у них недостатка не было. Запах спиртного распространялся далеко вокруг.

— Не справитесь с одним красным? Вас же двое? — спросил Илья, ему не хотелось браться за такое поручение.

— Не в этом дело. Задержанный, услышав шаги, может спугнуть новую птичку. Спрятать его некуда, там всего одна комната.

— Хорошо, давайте вашего коммуниста.

— Сдашь его дежурным, скажи, задержан по делу коммуниста Грубера, — перешел штурмовик на “ты”, — задержанный отказался назвать себя. Подожди, сейчас приведу его. — И штурмовик бросился в подъезд.

Илья был расстроен. Отказать штурмовику опасно, а доставить коммуниста — это значит своими руками отправить товарища в концентрационный лагерь. Уйти? Штурмовик вот-вот выскочит, устроит скандал. Шутка сказать, не помог коллеге в трудный момент.

Не успел Илья решить, что делать, как штурмовик вывел задержанного. Низкий, невзрачный, с мелкими чертами лица, он напоминал подростка.

— Принимай. Это опасный преступник. Надо сдать его лично дежурному, — и штурмовик назвал адрес штаба своей команды.

— Хайль Гитлер! — попрощался Илья со штурмовиком и крикнул арестованному: — Ну, ты, красная свинья, шагай вперед, живо!

Задержанный, не обращая внимания на окрик, медленно пошел по улице.

Штурмовик исчез в подъезде.

“Что, если отпустить задержанного? Штурмовик даже не спросил фамилии. Конечно, отпустить, отпустить, сверлило в мозгу. При такой неразберихе, когда тысячами хватают ни в чем не повинных людей, это может пройти незаметно. Когда штурмовик протрезвится, он не сможет сказать, кому поручил доставить арестованного и кто этот арестованный. Ему будет неудобно возбуждать дело. Может быть, он видел Илью в штабе? Вряд ли, тогда штурмовик упомянул бы об этом в разговоре. А если придется столкнуться с ним где-нибудь? Но Илье казалось, что штурмовик не узнает его. На улице было темно. Если даже все выяснится, можно сказать, что преступник бежал. Никто не заподозрит Илью, да и Ганс Шульц уладит дело через свои связи. Но как это сделать? Освобожденный может оказаться не коммунистом и будет потом рассказывать, к какому хорошему штурмовику он попал. Значит, следует сделать так, чтобы задержанный не понял, что его отпускают. По дороге в специальную команду надо было пересечь оживленную улицу. Илья, заглядевшись на витрину, замешкался на перекрестке. Когда он обернулся, задержанного уже не было. Его серый пиджак мелькал далеко в толпе. Илья улыбнулся и облегченно вздохнул. Задержанный будет считать, что убежал от рассеянного штурмовика. “Один коммунист на свободе — это большая антифашистская сила”, — подумал Илья и быстро зашагал к дому.