"Смерть берет тайм-аут" - читать интересную книгу автора (Уолдман Эйлет)

Глава 5

— Нам нужен дом побольше, — сказала я Питеру.

Мы сидели на кухне и раскладывали продукты.

— Зачем? Ребятам неплохо в одной комнате. Восемь пачек макарон с сыром?

Я скорчила гримасу.

— Ненавижу ходить с ними в магазин! Каждый раз они набивают тележку всякой ерундой! — Я потрясла пачкой вегетарианских чипсов. — А вот эту дрянь я вообще запретила покупать!

— Она хуже этого? — Питер держал в руке упаковку йогуртов, к каждому прилагалось цветное драже в пакетике из фольги. — Йогурт не всегда бывает полезным.

Я швырнула в него рулоном бумажных полотенец.

— Перестань. Не нравится, что я покупаю, ходи в магазин сам. И попробуй сам убедить детей, что изюм в соевом шоколаде — это лакомство.

Он улыбнулся, но мне улыбаться совсем не хотелось.

— Нам нужен дом побольше, — снова произнесла я и вышла, оставив его распаковывать остальное.

Я отправилась в гостиную, где дети с открытыми ртами смотрели телевизор, посадила Исаака себе на колени и ткнулась носом ему в шею. Он рассеянно поцеловал меня и больно вонзил свои маленькие ножки мне в бедро. Я поморщилась и закрыла глаза. Так устала. А ведь пообещала Элу, что после обеда мы будем опрашивать свидетелей по делу Джонса. Я отыграла себе свободный от родительских забот день, съездив рано утром с детьми в магазин, пока Питер сладко посапывал под одеялом. Обычно по субботам он вставал не поздно, так что был у меня в долгу.

Я подремала несколько секунд, затем заставила себя подняться с дивана, сбросив Исаака на пол к сестре.

— Мама! — позвал он.

— Что, зайка?

— Ты мой самый лучший друг.

Я легонько пихнула его носком в попку:

— Спасибо, малыш. Вы втроем тоже мои лучшие друзья.

— Я, Руби и папа?

— Руби, папа и я, — поправила сестра.

Мой маленький грамотей. Как-то я услышала, что на предложение няни вздремнуть она ответила: «Приляг, а не приляжь». Даже странно, почему эта няня больше к нам не приходит?

Я сунула записную книжку и диктофон в огромную, битком набитую кожаную сумку и перекинула ее через плечо.

— Вернусь к ужину, — крикнула я Питеру, с топотом сбегая по лестнице к машине.

— Ты забыла купить кофе! Купи по дороге домой! — крикнул он мне вслед, и спустя мгновение я услышала: — Я тебя люблю!

Вот так всегда бывает, когда у вас двое детей — о любви всегда вспоминают во вторую очередь. Выезжая из квартала, я набрала по мобильному домашний номер.

— Знаешь что, дорогой? — произнесла я, услышав его голос.

— Что?

— Давай сегодня вечером сходим куда-нибудь. Не поищешь няню?

— Зачем? Ты что-то придумала?

— Да ничего особенного. Просто хочется побыть с тобой наедине. Я соскучилась.

— Я тоже соскучился. Я найду няню.

— Я люблю тебя, Питер.

— Я тоже тебя люблю, лапуля.

С чувством, что я хоть как-то постаралась, чтобы наш брак не превратился в сделку, посвященную только воспитанию детей, я проехала через город на шоссе, ведущее в Пасадену. Мы с Элом договорились встретиться напротив дома Полариса Джонса. Поларис с большой неохотой согласился поговорить с нами, но только в субботу, единственный день, когда он не работал в церкви и не проповедовал перед телевизионными камерами. ЦКЕ принадлежала собственная кабельная сеть, и каждое воскресенье снимались проповеди на неделю.

Я чудом вышла из дома пораньше, и оставалось достаточно времени, чтобы зайти в магазин и купить фунт любимого кофе Питера. Возвращаясь к машине, я прошла мимо аптеки и остановилась. Стоят ли спокойные нервы двадцати долларов? Я стояла на улице и созерцала стройную женскую ногу на рекламном плакате. Конечно, деньги лучше бы потратить на антицеллюлитный крем. И почему они такие дорогие? Потому что в мире полно перепуганных женщин, вроде меня, готовых тратить деньги, лишь бы себя успокоить. В итоге я зашла внутрь и купила тест на беременность, хоть и не была уверена, что он мне нужен. Прикинув, что этот месяц не последний, когда меня может мучить ложная тревога, я купила двойную упаковку.

Я ехала по извилистым улицам Сан-Марино, с высокими заборами и замысловатыми воротами по обеим сторонам, и гадала, будет ли доход каждого живущего в этом дорогом и престижном районе выше валового национального продукта многих стран Центральной Америки. Я увидела, что Эл припарковался напротив бледно-розовой громады средиземноморской виллы Полариса. Опершись на свой четырехдверный поглотитель бензина, он смотрел на дом. Его волосы были напомажены и зачесаны назад, что делалось в исключительных случаях и для исключительных клиентов. Из машины я могла разглядеть дорожки от расчески. Могу поклясться, я уже чувствовала приторный цитрусовый запах туалетной воды. Если он, как обычно, вылил на себя «Брут», то я не гарантирую, что во время интервью мой обед не попросится наружу.

— Это дом или свадебный торт? — сказала я, припарковав машину и подойдя к Элу. Сделала пробный вдох и выдохнула с облегчением. Лимонный гель на волосах — это да, но к счастью, нет резкого запаха дешевого одеколона.

— Как ты думаешь, сколько? Три, четыре миллиона? Больше? — спросил Эл.

Я пожала плечами:

— Без понятия. Ситуация на рынке недвижимости вгоняет меня в кому.

— Почему? Вы покупаете дом?

— Когда-нибудь.

Нам придется это сделать, если я действительно беременна. Пятерым будет сложно тесниться в двухкомнатной квартире. Но это последнее, что хотелось обсуждать с Элом. Я даже сейчас не выполняю своей доли работы в нашем бизнесе. Представить страшно, какой выйдет из меня замечательный партнер с новорожденным на руках! Я постаралась выкинуть эту мысль из головы. Я не беременна. Это невозможно. У меня просто нет на это времени.

Мы прошлись к парадному входу по дорожке, которая вилась через японский сад камней размером в каких-то полгектара. Кто-то граблями начертил витиеватые узоры на мелком желтом песке. Я подавила желание написать свои инициалы между камнями.

Как сказал позже Эл, Поларис Джонс вооружился адвокатами до зубов. По полной программе. Один из них, в синем костюме, встретил нас у двери, а двое других ожидали на террасе, где нас принял Его Высокопреподобие.

Солнце лилось в длинную узкую комнату сквозь стеклянные стены. Огромные, ярко раскрашенные горшки с папоротником украшали углы комнаты, а по стене рядами спускались слегка эротичные трубчатые орхидеи. На высоком белом плетеном стуле сидел человек в тунике — длинном белом одеянии, искусно вышитом блестящей голубой нитью. Я никогда не видела Полариса, ни вживую, ни по телевизору, но его портрет красовался на рекламных щитах церкви, развешанных по всему городу, из чего я сделала вывод, что рубище Иисуса — его обычная рабочая одежда. У него был высокий лоб, длинные редкие волосы, и казалось, что густые черные брови должны обязательно слиться где-то в центре над птичьим носом. На ногах — кожаные сандалеты «Биркенсток», длинные ногти отполированы до блеска. Вторые пальцы обеих ног украшали золотые ремешки с крошечными бриллиантами. Я постаралась отвести глаза от этих изнеженных ног — вид когтей снова вызвал тошноту. Я просто терпеть не могу длинные ногти на ногах. И никогда не могла терпеть. Сколько их ни полируй, длинные ногти на огрубевших стопах все равно будут похожи на когти.

Помимо трех адвокатов, чье присутствие на нашей встрече Поларис счел необходимым, в комнате находились еще два человека, одетые в упрощенный вариант его туники. У одного — ухоженная белоснежная бородка, другой чисто выбрит. По виду подбородка Эла я поняла, что он изо всех сил старается не засмеяться.

Нам предложили напитки, и я с удовольствием потягивала газированную воду с лимоном. Вкус лимона сдерживал тошноту. Эл перелистнул блокнот и кивнул мне. Я открыла рот, чтобы спросить Полариса, как же он женился на подружке своего сына, но вдруг поняла, что мне срочно нужно в туалет. Я извинилась и, к неудовольствию Эла и смущению остальных, вышла в холл. Один из помощников в тунике указал на небольшую уборную. Я закрыла за собой дверь и огляделась с недоумением. В ванной стояла тумбочка с раковиной с золотым краном и бело-золотое кресло, а унитаза не было. После нескольких минут растерянности я поняла, что сидение кресла и есть искусно скрытый унитаз. Я расстегнула брюки и бросила взгляд на сумку. Это не займет больше минуты, убеждала я себя.

Гибкости мне не хватило, и я забрызгала всю руку. С сидением королевского унитаза было что-то не так, не спасла даже дурацкая подставка для ног. Так что я не по своей вине уронила пластиковую палочку в унитаз. Запасному тесту не суждено дождаться следующего месяца. Теперь я ухватила палочку крепко, будто тисками. Спустя несколько минут я опустилась на трон-унитаз. Ну почему две розовые полоски не исчезают? Как это могло случиться? Питер настолько измотан работой, что с трудом помнит, как меня зовут. Как ему это удалось?

Я встряхнулась и поднялась на ноги. Нельзя же сидеть в ванной Полариса целый день и раздумывать о своей незапланированной беременности. Я абсолютно уверена, что если бы существовала настольная книга детектива, там бы строго запрещалось разбрасывать личные вещи в ванной у свидетеля. Нужно вытащить из унитаза тест на беременность. За то время, пока Исаак увлекался смыванием предметов, я стала специалистом по извлечению оттуда всякой всячины. Я благополучно достала из своего унитаза паровозик, зубную щетку, несметное число голов Барби, носки, половину яблока, шесть солдатиков в полной экипировке, лопаточку, машинку и массу других вещей, которые невозможно вспомнить, поэтому шарить с засученными рукавами в унитазе у Полариса не казалось таким уж неприятным занятием.

Мягко говоря, я думала совсем о другом, когда вернулась на террасу. Виновато улыбнулась Элу и вытащила из сумки диктофон.

— Хороший туалет, — сказала я. — Вы не будете возражать, если я запишу разговор? У меня ужасная память. Двое детей.

Трое. Трое детей, спаси господи.

Один из адвокатов предостерегающе положил руку на плечо Полариса:

— Сейчас нам бы хотелось просто поговорить. Если мы посчитаем, что официальная беседа не вредит интересам нашего клиента, мы ее организуем. Естественно, в присутствии мистера Вассермана.

Конечно. Не с такими второсортными сыщиками, как мы. Я вздохнула и отложила диктофон. Надеюсь, Эл запишет лучше, чем я.

— Я бы хотела поблагодарить вас, мистер Джонс, — начала я.

— Его Высокопреподобие, — перебил бритый служитель ЦКЕ. Я обернулась к нему, и он кивнул. Затем подобострастно улыбнулся своему боссу.

— Правильное обращение «Его Высокопреподобие», — сказал он. Поларис величественно склонил голову. Правильное? Почему меня совсем не удивляет, что у этих людей в халатах существует свой этикет, который мы должны соблюдать?

— Хорошо. Высокопреподобный Джонс.

— Поларис, — сказал помощник.

Его луноподобное лицо все еще кривила блаженная улыбка.

— Простите?

— Его Высокопреподобие Поларис, — сказал он.

— Ну, хорошо, — я слышала, как Эл раздраженно фыркнул, очень стараясь, чтобы его не услышали. — Спасибо, Ваше Высокопреподобие Поларис, что вы нашли время для разговора с нами. Мы бы хотели выразить соболезнования в связи с трагической гибелью вашей жены и с тем, что в этом подозревают вашего сына.

Поларис одарил нас царственным кивком. До сих пор он не проронил ни слова.

— Бесспорно, ваши помощники уже сообщили, что адвокат вашего сына, Рауль Вассерман, привлек нас к расследованию этого дела и изучению жизни Юпитера, чтобы отыскать те факторы в его прошлом или настоящем, которые могут смягчить смертную казнь.

По-моему, я становилась все более официальной перед этими церковниками в халатах и с кольцами на пальцах ног. Пока я объясняла Поларису, в чем состоят наши обязанности, я постаралась его изучить. Он сидел очень спокойно и смотрел куда-то поверх моей головы, как будто его заботы находились на гораздо более тонком уровне. А может, я слишком придираюсь. В конце концов, он потерял жену и, фактически, сына при страшных обстоятельствах.

— Правильно ли я поняла, что вы еще не определились, будете ли поддерживать смертную казнь для вашего сына, если его признают виновным? — спросила я.

Поларис оторвался от созерцания потолка, будто это ему стоило огромных усилий.

— Вне всякого сомнения, мой сын виноват в убийстве жены, — сказал он суровым и звучным голосом.

Я не смогла сдержаться и изумленно уставилась на него. Тон голоса может быть и соответствовал тону Его Высокопреподобия, но произношение — чистейшей воды Брайтон Бич. Я не слышала такого четкого бруклинского акцента с тех пор, как мы играли с Бубой в бридж в доме престарелых.

— Что же касается смертной казни… — он замолчал и пожал плечами.

Я ждала продолжения, пытаясь переварить, что лидер религиозного культа нового века родом из Бруклина, но заговорил его последователь с луноподобным лицом.

— Земным существам не дано права решать, когда другие должны покинуть этот мир, только наши астральные Учителя обладают такой властью, — сказал он и умолк под взглядом Полариса.

На выручку своему неосмотрительному соратнику пришел второй помощник.

— Но в данной ситуации обстоятельства несколько иные, — сказал он.

Адвокатам совсем не хотелось, чтобы мы с Элом стали свидетелями разлада между руководителями ЦКЕ, и они потребовали, чтобы вопросы касались только жизни Юпитера и его отношений с отцом. Меня это устраивало. Какое мне дело до отношения ЦКЕ к смертной казни. Я хотела одного — получить информацию о детстве, жизни и личности Юпитера, чтобы Вассерман мог аргументировать прошение о смягчении смертной казни. Я решила оставить вопросы о любовном треугольнике — Юпитер, его отец и Хло — на потом и попросила Полариса рассказать о детстве сына.

— Если вы хотите понять, почему сын избрал этот путь, причины его личной трагедии и несчастья, которое он принес мне, следует поговорить о его матери, — сказал Поларис.

Формальная манера его речи нелепо контрастировала с бруклинским акцентом. Речь Гарварда и Йеля в устах студента йешивы. Но как ни странно, говорил он очень мягко, голос не был резким и неприятным.

По словам Полариса, мать Юпитера была в ответе за поведение сына, за наркоманию, за все остальное, в том числе и за убийство мачехи.

— Мне нужно было бежать от этой бесстыжей, когда я нашел ее спящей на полу своего дома в Топанге, — сказал он.

— В Топанге?

Он пожал плечами:

— В поисках просветления я побывал в разных местах.

Каньон Топанга — это дорога, которая проходит через горы Санта-Моника, из долины к Тихому океану, немного севернее Малибу. В 60–70 годы Топанга была психоделическим раем. Женщины, нагие под тонкими газовыми платьями, нянчили младенцев на автостоянке у магазина, бородатые мужчины регулировали движение по звукам мелодий, играющих в голове, коммуны выращивали марихуану на продажу, правда, чаще всего выкуривали ее сами, не успевая продать.

— Чем вы там занимались? — спросила я.

— Дела Его Высокопреподобия вряд ли имеют отношение к его сыну, — сказал один из адвокатов.

Я могла бы возразить, что имеют, и очень большое, но мы все знали, что нам с Элом милостиво позволили прибыть сюда — Поларис мог вообще с нами не разговаривать. Если он не хочет отвечать на вопросы о своей жизни, я не могу его заставлять.

— Юпитер родился, когда вы с его матерью жили в Топанге? — спросила я.

Поларис повернулся и посмотрел прямо на меня — впервые, как я внезапно осознала. У него были черные пронизывающие глаза. Он едва кивнул, но во взгляде ощущалась скрытая сила. Несмотря на свой нелепый акцент, тунику, кольца на пальцах ног и сомнительные астрологические атрибуты культа, Поларис обладал неким магнетизмом. У меня возникло жуткое, но не сказать, чтобы неприятное чувство, что этот взгляд устремлен в меня. Что он смотрит мне в душу. Я никогда не испытывала такого прежде. Я не только чувствовала, что нахожусь в центре его внимания, я понимала, что он становится центром моего.

Я стряхнула это ощущение, напомнив себе, что я здесь для расследования, а не для того, чтобы обратиться в идиотскую веру, и продолжила расспросы.

— Что же такого было в матери Юпитера, что повлияло на его… поступки? Она была в чем-то странной?

— Странной? — он слабо улыбнулся и опять стал смотреть на потолок. Я облегченно вздохнула.

— Особенно странным это не назовешь, но Роберта была наркоманкой широкого профиля. Можно сказать, это было ее призвание в жизни.

Жаргон никак не вязался с его высокопарной речью, и кажется, эти слова он произнес не случайно. Но неважно, он дал нам полезную информацию. Если зависимость матери от наркотиков оказалась для Юпитера «бомбой замедленного действия», мы могли бы заявить, что он был столь же жертвой, сколь и мучителем, и заслужил смягчения участи.

Я взглянула на Эла, который быстро писал в блокноте, поджав губы. Мой партнер не одобряет употребление наркотиков ни в каком виде. Признает лишь алкоголь. Он считает эту склонность признаком слабости. Одно из его любимых оскорблений — «обкуренный». С другой стороны, он решительно против криминализации наркотиков. Эл — убежденный борец за свободу, и не может смириться с тем, что правительство диктует людям, как жить. Он испытывает только отвращение к политикам, средствам массовой информации и людям, которые не считают пистолет своим лучшим другом и не понимают, что у человека есть право быть невежественным и тупым. Тем не менее, он превозмог это неприятие в отношении меня. Не поймите превратно, он не скрывает своего презрения к моему трусливому либерализму, просто любит меня и такую. Возможно, Эл считает, что сможет меня переубедить, и когда-нибудь я тоже превращусь в борца за свободу с ружьем наперевес.

— У Юпитера выявляли умственные нарушения или что-то подобное, явившееся результатом наркомании его матери? — спросила я.

Поларис опять устремил на меня свой лучистый проницательный взгляд. Я пришла в полное замешательство.

— Мой сын необыкновенно умный молодой человек. Гений, если хотите. Его коэффициент интеллекта больше 170. Он болен духовно, а не умственно.

Тоже неплохо. Надо выяснить, как влияют наркотики на плод в утробе матери и его последующее душевное развитие. Может, удастся найти что-нибудь интересное. Совсем не помешает, если у Юпитера нарушения в этой области.

— Насколько я поняла, вы никогда не были женаты на матери Юпитера? — спросила я Полариса.

Он засмеялся так, как смеются в Бруклине. Громко и резко захохотал.

— Еще не хватало, — заявил он, и его помощники в халатах вздрогнули.

— Но у вас был общий ребенок?

Он кивнул и указал пальцем в сторону одного из благочестивых служителей, который поспешил прочь. Я удивленным взглядом проводила его удалявшуюся спину, но никто не потрудился объяснить, куда он ушел.

— Мы с Робертой отдались минутному порыву, и в результате появился Юпитер. Я, наверное, не вспомнил бы даже имени этой женщины, если бы через девять месяцев не родился Юпитер.

Я не знала, как бы потактичнее сформулировать, поэтому спросила напрямую:

— Вы уверены, что Юпитер ваш сын?

Он опять кивнул и сделал глубокий вдох.

— Когда он был младенцем, я сделал тест на отцовство, и повторил его в конце семидесятых, когда изобрели тест на антиген лейкоцитов. В те времена это было на грани искусства. И оба теста дали положительный результат. Пятнадцать лет назад я хотел проверить еще раз, когда стали практиковать анализ ДНК, на всякий случай, но Юпитер был против. Ему исполнилось уже больше восемнадцати, и я не мог его заставить, — Поларис повернулся к адвокатам: — Сейчас мы можем снова поднять этот вопрос, пока он под стражей.

— Если вы хотите, я поговорю с прокурором, — ответил тот, который постарше, и многозначительно посмотрел в мою сторону: — Думаю, лучше обсудить это позже, наедине.

Поларис кивнул:

— Да.

— Я так понимаю, Юпитер вырос с вами, — предположила я.

В этот момент в комнату вернулся служитель, который вышел по знаку Полариса. Он держал в руках маленький деревянный поднос с железным чайником и одной маленькой черной чашкой.

— Спасибо, Альдебаран, — сказал Поларис.

Помощник налил в чашку чай и подал Поларису.

— Вы пьете зеленый чай? — вопросил меня Его Высокопреподобие.

— Иногда, — сказала я.

Мой старый тренер Бобби Кац был большим любителем зеленого чая.

— Это тонизирующий напиток с замечательными целебными свойствами, он ниспослан нам с небес. Наукой доказано, что при его употреблении уменьшается процент раковых заболеваний. Еще он успокаивает. Рекомендую.

Я с удовольствием бы выпила успокоительного, хотя всегда считала, что чай растет на кустах, а не падает с небес.

— Я попробую. Мы говорили о Юпитере, о том, что он рос с вами, а не с матерью.

— Роберта забросила мальчика. Поэтому, а также из-за плохой наследственности, он стал таким. Она уехала в Индию, когда он был совсем крошкой. Вроде паломничества, хотя я думаю, она хотела изменить сознание, а не искала трансцендентности. Она так и не вернулась. Или, возможно, вернулась, но не к своему ребенку. Помню, кто-то говорил, что она стала третьей или четвертой женой нефтяного магната из Саудовской Аравии, но это, наверное, только слух.

Он сделал маленький глоток и нахмурился.

— Альдебаран, насколько ты знаешь, если чай настаивается более сорока пяти секунд, он приобретает довольно неприятный, горький вкус.

— Я прошу прощения, Ваше Высокопреподобие Поларис. Мне заварить по-новому? — спросил Альдебаран и обеспокоено поджал губы.

— Нет, не нужно. Я выпью этот. Просто запомни на будущее, — Поларис мягко улыбнулся помощнику, тот покраснел и несмело улыбнулся в ответ, его лицо выражало почти восторг.

— Конечно, конечно, я запомню.

Если он в своем раболепии склонится еще ниже, то на его подбородке отпечатается ковер.

— Значит, Юпитер жил с вами? — продолжила я.

— Да.

— А где это было? В Топанге?

— Некоторое время в общине в Топанге. Потом в Мексике.

— В Мексике? — переспросила я, сделав вид, что ничего не знаю об этом.

— Именно. После того как Роберта сбежала, я познакомился в общине с одной девушкой. Замечательной девушкой.

В его голосе зазвучали нежные нотки, а глаза, клянусь вам, наполнились слезами.

— На этой девушке я женился, когда она меня выбрала. Вместе мы переехали в Мексику.

— Почему вы переехали в Мексику?

Он засмеялся:

— А почему бы и нет? Мы свободные души. Мы выбирали путь по зову ветра. Группа людей двигалась в Сан-Мигель-Альенде, и мы решили к ним присоединиться.

— Вы взяли с собой Юпитера?

— Конечно. И маленькую Лили, дочку Труди-Энн.

— И все вчетвером отправились в Мексику, — подсказала я.

— Да. Сан-Мигель — замечательное место. Настоящее единение с Божественным, — казалось, Поларис наслаждался воспоминаниями, почти погружался в них. — Мы жили в старинном колониальном доме, который снимали всего за сто долларов. Думаю, он бы понравился Хло. Я раньше не думал об этом. Она была страстной поклонницей мексиканского искусства и мебели. У моей жены был прекрасный вкус. — Он обвел рукой комнату: — Она сама все обставила.

Я оглядела солнечную комнату и одобрительно промычала. Преклоняюсь перед всяким, кто способен вырастить дома хотя бы одно растение, не говоря уже о целой террасе. Я даже букет роз до вазы не способна донести свежим.

— Да, Хло бы полюбила Сан-Мигель, — сказал Поларис. — Время юности, свободы, открытий и безответственности, — он улыбнулся бородатому помощнику в тунике.

Тот улыбнулся в ответ и поднял брови.

Поларис обернулся ко мне:

— Мы были очень молоды, Труди-Энн и я. Мы жили на деньги, которые изредка переводили родители, и этого хватало на наши скромные нужды и выпивку в местном баре «Ла Кукарача». Владелец бара дон Чучо всегда первым знал, когда на почту приходили чеки из дома. В то время это было очень модное место. Все попадали в Сан-Мигель и в «Ла Кукарачу», рано или поздно.

— Все? — спросила я.

Он взглянул на меня, и я почему-то покраснела. Почему — не знаю. Что же в нем такого?

— Все. Там были завсегдатаями битники. Нил Кэссиди умер после особенно бурной пьянки. Еще в 1968 году, до того как мы приехали, всему составу мюзикла «Волосы» обрили головы в местной полиции. Не помню почему, но история была известной.

— А Юпитер? Что он и его сводная сестра… — Я сделала вид, что ищу в записях ее имя, — …Лили, делали в Сан-Мигель? Они ходили в школу?

Он пожал плечами:

— Дети еще не доросли до школы. Когда мы приехали туда, Юпитеру было не больше двух лет, а Лили старше всего года на два. Они были предоставлены самим себе. Такая сельская идиллия.

Я попыталась представить, как мои малыши, Руби и Исаак, резвятся с какими-то посторонними людьми, в то время как мы с Питером выпиваем с Нилом Кэссиди и труппой мюзикла «Волосы». У меня не получилось. Точно так же я не смогла представить, что маленьким Юпитеру и Лили нравилось играть самим по себе. Я много раз убеждалась, что дети менее прогрессивны во взглядах, чем священник баптистской церкви, который во время молитвы держит в руках змею. Дети любят порядок. Они любят режим. Они стремятся быть похожими на всех остальных, и хотят, чтобы родители соответствовали воображаемому идеалу — были домовитыми приземленными людьми. Видели бы вы лицо Руби в те редкие разы, когда я надеваю юбку вместо обычных джинсов. Она улыбается так широко, что у меня начинают болеть щеки при взгляде на нее, и начинает закреплять у меня условный рефлекс. Довольно обидно. «Мама, как ты красиво оделась! Ты замечательно выглядишь». Однажды она даже заявила, что я похожа на «настоящую женщину». Согласно классификации полов этого третейского судьи ростом в один метр, джинсы в дамский гардероб не входят.

— Когда вы вернулись в Штаты? — спросила я.

— Мы пробыли в Мексике чуть больше года. Юпитеру исполнилось три или четыре, когда мы вернулись.

— А почему вы вернулись? — Краем глаза я заметила, что одежды бородатого помощника шевельнулись. Я посмотрела на него. Он сидел спокойно, лицо не выражало никаких эмоций.

Поларис посмотрел на свои руки и аккуратно поправил толстое золотое кольцо, чтобы огромный бриллиант оказался ровно посередине.

— Мы вернулись домой после того, как Труди-Энн совершила переход, — его голос стал еще мягче, чем прежде.

— Совершила переход?

— Умерла, — вмешался бородатый помощник.

— Отчего она умерла? — спросил Эл.

Это были первые его слова за все время, и все присутствующие повернулись к нему. Он перестал писать в блокнот и вопросительно поднял брови, ожидая ответа.

— Произошел несчастный случай, — сказал Поларис.

— Какой несчастный случай? Автомобильная авария? — поинтересовалась я.

Он помолчал некоторое время и произнес:

— Что-то вроде этого.

Затем посмотрел на солнечные часы в центре комнаты. Я уверена, что вряд ли он мог что-то разглядеть.

— Уже поздно. Боюсь, мне нужно еще закончить некоторые дела.

Он взглянул на адвокатов, и те мгновенно подобрались.

— Мы почти не поговорили о Юпитере, — заявила я, не дав им возможности прервать нашу беседу. — Мне нужно ознакомиться с историей его болезни, понять его психическое состояние. Как он учился в школе. Какие у него были трудности до этого трагического происшествия. Мне бы хотелось услышать о том периоде, когда он принимал наркотики и о его выздоровлении. И, конечно же, нужно поговорить о его и ваших отношениях с Хло. Вся эта информация очень важна для судебного заседания по делу Юпитера.

Поларис взглянул на адвокатов. Тот, который уже с нами говорил, произнес:

— Я подготовлю список врачей, учителей и друзей. Вы можете пообщаться с ними, и если сочтете следующую нашу встречу необходимой, мы рассмотрим такую возможность.

— Никто не знает Юпитера лучше, чем отец, — сказала я. — Его Высокопреподобие может знать то, о чем остальные и представления не имеют.

Адвокат захлопнул портфель и встал:

— Тогда вы можете изложить ваши вопросы в письменной форме и передать их мне. А я сообщу вам ответ Его Высокопреподобия Полариса. Всего хорошего.

С этими словами Альдебаран и другой мужчина в тунике стали выпроваживать меня и Эла за дверь. Я отстранилась и протянула руку Поларису:

— Мы очень соболезнуем вам, Ваше Высокопреподобие Поларис. Я надеюсь, мы вас ничем не задели. Вы же знаете, что наша работа — помочь вашему сыну.

Он посмотрел на меня некоторое время и горько улыбнулся:

— Простите, но я не буду желать вам успеха.