Глава 14

Уж полночь близится, а Германа все нет — так, кажется, сожалела какая-то дама у Пушкина? Вот и у нас тоже вовсю близился май, а китайцы все никак не начинали войну. Правда, проанализировав разрозненные данные разведки, я более или менее понял как причины задержки, так и сроки ее окончания, но первой в этом была Маша. То есть одну из причин она назвала еще в начале марта и совершено точно.

По конституции Курильского королевства королева являлась еще и верховной главнокомандующей, и в преддверии надвигающейся войны она вдруг вспомнила, что у нее нет никакого военного мундира, кроме полковничьего с японской войны, который, во-первых, уже стал ей откровенно тесноват, а во-вторых, не полностью соответствовал ее представлениям о прекрасном. И ее величество в редкие свободные минуты начала сочинять себе мундир…

Первый вариант более всего напоминал костюм гусара времен наполеоновских войн, но с глубоким декольте. Гоша, ознакомившись с эскизами, предложил обрядить в это кого-нибудь из фрейлин и отправить, например, в Академию Генштаба. И посмотреть на реакцию… В общем, Маша начала думать дальше, а тут на одном из совместных ужинов зашел разговор про задержку сроков начала военных действий.

— Гоша, дядя Жора, вы что, — оторвалась от созерцания очередного рисунка королева-императрица, — какая сейчас может быть война? Мне же надеть нечего!

Так вот, одна из причин задержки китайского наступления состояла именно в этом — воинам Поднебесной было банально нечего надеть. А ведь китаец из центральных, а тем более южных провинций уже при плюс пяти теряет всякую подвижность, это я помнил еще со времен обороны Артура. В Манчжурии же вообще зимой часто бывает снег…

Вторая причина состояла в весьма невысокой воинской подготовке основной массы солдат. Ознакомившись с ней, английские военные специалисты пришли в ужас и заявили, что на такое воинство русские даже не станут тратить патроны, а просто нагайками загонят его, куда им будет нужно. И теперь огромная армия, высунув язык, срочно постигала азы солдатской науки.

У нас же наметился еще один аспект, на который до того как-то не было повода обращать специальное внимание — а именно еврейский вопрос. Собственно, немцы были выданы за сынов израилевых просто потому, что не татарами же их было представлять! Но неожиданно это дело получило довольно громкий резонанс. Начался он с того, что со мной пожелала увидеться делегация Бунда, который являлся хоть и нелегальной, но последнее время довольно прилично себя ведущей партией. Причем перед приходом официальной бумаги ко мне явился мой портной и спросил, позволяет ли его длительное знакомство с таким замечательным человеком, как канцлер, просить об аудиенции для нескольких его родственников? Если да, то благодарность его, Айзенберга, не будет иметь границ.

Меня так и подмывало уточнить размеры безграничности, но я просто сказал, что несколько — это слишком много, не люблю я митингов в своем кабинете. Пусть они одного поавторитетней выберут и сообщат об этом в мою приемную, мариновать делегата я не буду.

Так что через день в секретариат пришла бумага, а через два из приемной сообщили, что туда пришел представитель Бунда.

— Дайте ему сопровождающего до кабинета, — велел я. И, уже положив трубку, сообразил, что не помню всего раз слышанную фамилию гостя — вроде что-то похожее на "вынь руку из кармана". Я попытался мысленно перевести эту фразу на немецкий, но в это время ожил селектор, и голос дежурного секретаря сообщил мне:

— Прибыл Арон Самуилович Немнихер, «Бунд».

— Запускайте, — велел я.

Запущенный бодро зашел в кабинет, наткнулся на мой взгляд, малость сбледнул с лица и сделал полшага назад, но я уже избавился от наваждения и улыбнулся:

— Заходите, Арон Самуилович, чувствуйте себя как дома. Извините, но вы просто очень похожи на одного моего знакомого, прямо руки зачесались… Еще раз извините.

Действительно, гость был точной копией первого российского премьера — и упаси господь, я имею в виду вовсе не Столыпина!

— Неужели мой непутевый брат Ися чем-то насолил вашей светлости? — с выражением сильнейшего беспокойства на поросячьей морде ужаснулся гость.

— Нет, не волнуйтесь, этот человек вовсе не из Российской империи, и ни к вам, ни к вашим уважаемым родственникам он не имеет никакого отношения. Так что давайте перейдем к делу — вот вам кофе, и я вас внимательно слушаю.

Гость отпил кофе и начал свою речь. По ней выходило, что в Бунде, проанализировав текущую обстановку, пришли а выводу, что призывы некоторых экстремистов к образованию еврейского государства именно в Палестине несколько преждевременны, в то время как сама идея о создании где-нибудь такого государства уже давно созрела.

— Понятно, — кивнул я, — и во избежание ее перезревания вы и решили проконсультироваться со мной. В принципе я не против, но хотелось бы начать с географической части этого вопроса. Где Эрец Исраэль делать будем?

— Поймите меня правильно, — замялся Арон Самуилович, — но в нашей партии есть люди, считающие, что лучше всего для этой цели подходит Крым.

— Так это ненадолго, — успокоил я собеседника, — сегодня они есть, а насчет завтра я бы уже не поручился. Надеюсь, вы пришли сюда с целью представить мне более реалистичный проект?

— Ну разумеется, — прижал лапки к груди делегат, — большинство, выразителем интереса которого я и являюсь, считает, что данное государство может быть образовано на Дальнем Востоке.

— Замечательно, — восхитился я, — позвольте мне продолжить вашу мысль! Великий еврейский народ решил не остаться в стороне от борьбы чуть менее великого манчжурского против китайских захватчиков! И вы пришли предупредить меня о грядущем наплыве сотен тысяч добровольцев, готовых в едином порыве отбить свою будущую землю у миллионных армий противника? Кстати, не знаете, кто у нас был Гете по национальности? Впрочем, это не важно, больно уж он хорошо сказал — "лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой".

— Э-э-э… — проблеял представитель великого народа.

— То есть вы хотите сказать, что сотен тысяч добровольцев не будет? — огорчился я. — Тогда хоть поясните, что вы хотите предложить вместо них.

В общем, через пару минут выяснилось, что Бунд предлагает нам, выражаясь современным языком, информационную поддержку.

— И все? — осведомился я, глядя на карту с их территориальными пожеланиями. Будущий Биробиджан предполагалось расположить в восточной Манчжурии, между Амуром и КВЖД. — За такой кусок, пожалуй, маловато будет.

— Разве России не нужно дружественное государство на ее восточных границах? — начал агитировать меня бундовец.

— Конечно, нужно, но ведь вы нарисовали его совсем не там! Желаемый вами кусок находится практически внутри российской территории. Так что или формируйте две… нет, три полноценные дивизии, или способствуйте этому материально.

— Мы поспособствуем! — заверил меня делегат, — но, значит, вы не против образования там именно независимого государства?

— Разумеется, нет — при его правильном политическом устройстве. Это будет монархия или республика?

— Республика, — потупил глазки бундовец.

— Тогда тамошним президентом, с правами примерно как у английского короля, должен избираться российский император. Ну, а премьера сами выбирайте как хотите.

— Простите, не понял — а как же свобода выбора президента?

— Так вам еще и ее хочется? Тогда это надо прикинуть, почем нынче такое. А оно вам точно надо? Возьмите да запишите в конституции, что каждый гражданин Израиля имеет право выбирать в президенты русского императора, вопрос-то в чем?

— Хотелось бы что-нибудь не столь безальтернативное.

— Ладно, уговорили. Пусть у каждого будет абсолютно свободный выбор между русским императором и русской же императрицей. Что, опять недовольны? Ну, знаете… Возьмите для примера цитадель демократии, то есть Штаты. И что? Никто не возмущается, а все каждые четыре года радостно выбирают одного из двух абсолютно одинаковых кандидатов. У вас же они по определению будут хотя бы разного пола! В общем, этот вопрос дальнейшему обсуждению не подлежит. Давайте-ка лучше вот что уточним… Я вообще-то и раньше обращал внимание на вашу партию, но почему-то не замечал особого стремления создать свое, абсолютно независимое государство. Говорилось только о равноправии и культурной автономии. С чего это вдруг такие новации?

— Так ведь, ваша светлость…

— Блин, вы социалист или кто? А если да, то я для вас Георгий Андреевич или гражданин канцлер. В товарищи пока не набиваюсь, вы уж извините.

— Георгий Андреевич, но ведь по императорским указам от пятого и седьмого годов равноправие уже есть, а благодаря усилиям господина Сталина стала возможной и культурная автономия, но…

— Аппетит приходит во время еды, — вздохнул я. — Хотите совет? Хоть Пушкина и трудно отнести к классикам еврейской литературы, но все же советую внести в школьную программу по литературе "Сказку о рыбаке и рыбке". Но это потом, по мере построения социализма, а пока давайте вернемся к более близким вещам.

Я пододвинул собеседнику лист бумаги и ручку.

— Вы обещали мне всяческую поддержку? Так в порядке ее начала напишите, пожалуйста, список лиц, которые разевали хлебала на Крым.

— Вы их… — оторопел собеседник.

— Да не я, а следственный комитет и прокуратура. Неужели вы верите, что они никогда в жизни не допускали ни малейшего нарушения законов?

Посмотрев на своего визави, я решил разъяснить этот вопрос поосновательней.

— Вы слышали термин "неотвратимость наказания"? Так вот, строго говоря, это фикция. Полной неотвратимости за всю историю человечества не было, и я сильно подозреваю, что ее лет сто еще не будет. Для нарушившего закон всегда существует вероятность избежать наказания, и весь вопрос только в том, по каким признакам будет происходить ее распределение. Например, возьмем того же недавно почившего в насквозь демократической Америке Моргана — да по нему же за его железнодорожные и нефтяные дела давно виселица плакала! Однако тогда не нашлось достаточно решительных конкурентов, чтобы профинансировать выполнение американской Фемидой своих обязанностей. То есть при демократии степень слепоты карательных органов зависит от толщины кошелька клиента. Согласитесь, что этот параметр не имеет ни малейшего отношения к интересам государства. У нас нечто похожее в том смысле, что переловить всех нарушителей физически невозможно, даже увеличь я штаты полиции хоть в десять раз. Но решает, кому первому знакомиться с правоохранительными органами, не случай в лице купленной на корню прокурорской братии, а император — ну или ваш покорный слуга, как его первый заместитель. Это лучше хотя бы тем, что купленный чиновник блюдет исключительно интересы своего нанимателя и свои собственные, а император вполне может руководствоваться и государственными. Ну, и возвращаясь к нашим баранам… Административный кодекс вы наверняка читали, уже скоро год, как он действует. Но на всякий случай напомню, что полагается за нелегальную политическую партию. Организаторам — штраф в двадцать процентов от состояния и имущества, но не менее двух с половиной тысяч рублей. Руководящему ядру партии — десять процентов и полторы тысячи соответственно. Ну, а с рядовых членов всего по пятьсот рублей. И вы что, хотите, чтобы я лично проследил за тем, чтобы именно эти меры и были приняты ко всей партии? Или все-таки давайте ограничимся только наиболее одиозными личностями, список которых вы мне сейчас и напишите?

Арон Самуилович внял моим аргументам, пододвинул листок поближе и начал строчить. Понаблюдав за его вдохновенным трудом, я счел необходимым заметить:

— Вы знаете, я же живой человек, и у меня есть свои слабости. Вот не люблю я, когда мне пытаются втюхать что-то недоброкачественное, а уж если это «что-то» — информация, то я и вовсе зверею. Даже самому потом на похоронах иногда бывает несколько неудобно…

Рука творца дрогнула, он быстро зачеркнул четыре фамилии, дописал еще две и передал мне список, сопроводив это действие кротким взглядом.

Я мельком проглядел перечень — больше половины фамилий были мне не знакомы. Ладно, послушаем, что про него скажут Алафузов и, пожалуй, Сталин, а пока продолжим беседу.

— Мне еще вот какой вопрос покоя не дает — почему Бунд до сих пор нелегален? Террором вы не увлекались, призывы к насильственному свержению существующего строя тоже вовсе не являются основным содержанием вашей агитации… Неужели дело только в запрете стачек на оборонных предприятиях и телеграфе?

— Нет, — покачал головой мой собеседник, — просто в такой ответственный момент, как сейчас, партия должна заниматься чем-нибудь одним. И если начнутся споры про легализацию, то сил на работу по созданию государства может и не хватить.

Арон Самуилович замолчал, видимо, собираясь с мыслями. И, кажется, собрался — даже внешность слегка изменилась, то есть почти исчезло сходство с обеспокоенным поросенком.

— Георгий Андреевич, можно задать вам непосредственно к этому делу не относящийся вопрос? Сразу хочу сказать, что он непростой… возможно, вы даже сочтете его оскорбительным. Но он настолько важен, что я готов рискнуть!

— Вы герой? — усмехнулся я. — Если да, то вы немножко не по адресу. Приведите мне хоть один пример, когда я кого-то преследовал за вопрос, заданный лично мне! Не можете? Тогда излагайте, что там у вас.

— Видите ли, — осторожно начал гость, — Бунд возник как партия еврейского пролетариата, ремесленников и крестьянства. Но через некоторое время он приобрел массовую поддержку интеллигенции, а последнее время — и деловых кругов.

Ну, тут господин немножко лукавит, подумалось мне. Ибо за Бундом мои службы присматривали достаточно внимательно, так что я уже давно обратил внимания на некоторые отличия здешней партии от таковой же в моем прошлом мире. Здесь не было революции пятого года и связанного с ней скачка Бунда влево, но главное — там, в том мире, крупному еврейскому капиталу этот Бунд был в общем-то до лампочки. Банкиры и до Витте чувствовали себя достаточно привольно, а уж в результате его деятельности и вовсе не открывали дверь к императору ногой только потому, что это не принесло бы никакой прибыли. А тут вдруг на трон взошел Георгий Первый. И это бы еще ладно, но кого он поставил канцлером! В общем, весь пятый год я вдалбливал российским банкирам, девяносто процентов которых имели весьма характерные фамилии, что при планировании любого действия первым делом надо подумать, не нанесет ли оно вреда Российской империи и не пойдет ли вразрез с политикой канцлера. В результате из несговорчивых четверо сумели сбежать, хотя на самом деле им просто создали условия, ибо было бы нехорошо, если бы слинять удалось одному Альперовичу. Еще двоих пышно похоронили, четверых провели через публичные процессы, кончившиеся стандартным червонцем с конфискаций, и на этом непонятливые иссякли. Нет, небольшие поползновения еще иногда происходили, но людям теперь стало вполне достаточно беседы с комиссаром, который объяснял, в чем данный банкир неправ и какая сумма сможет загладить это досадное недоразумение.

Так вот, в этих условиях еврейские деловые круги обратили самое пристальное внимание на Бунд. А насчет интеллигенции… Да, в небольших количествах она присутствовала в партии с момента ее образования, но массовый наплыв случился уже после получения, так сказать, социального заказа, причем оплаченного. Так, а до чего там дошел мой визитер?

— И эти круги испытывают определенное беспокойство по двум причинам — открыл мне глаза он. — Первая… Георгий Андреевич, вы же только что разрешили мне называть вещи своими именами! И я вам прямо заявляю — то, что вы делаете в области взаимоотношений государства и частного капитала — это произвол!

— А что, разве он когда-нибудь был похож на что-то другое? — удивился я. — Именно произвол, таковым он и был задуман, таковым и реализуется. Или вы считаете, что он реализуется недостаточно решительно?

По виду собеседника было совершенно ясно, что ни малейшего недостатка решительности он не видит, но я решил до конца прояснить этот вопрос:

— Весь народ России должен жить по одному закону, это неоднократно подчеркивал император, ну а я прилагаю все силы для того, чтобы оно побыстрее стало именно так. Но ведь народ же, а не элита! Ибо она всегда какой-то мере причастна к созданию законов, и что, она их будет писать сама против себя? Не смешите. И пока у нас не отработан механизм разработки и принятия дополнительных законов именно для элиты, которые она должна соблюдать помимо общих, эти законы временно заменяются произволом со стороны его величества, меня и последнее время в какой-то мере премьер-министра. А к элите мы относим всех, могущих оказать реальное влияние на политику государства. Причем чиновник начиная с четвертого класса относится к элите автоматически, а просто состоятельный человек — только когда начинает лезть в политику. Я вполне допускаю, что лично вам или еще кому-то такое положение дел не нравится, но это не мои проблемы.

— Надеюсь, что этот… э-э-э… переходный период кончится достаточно быстро! — вздохнул гость и продолжил:

— Однако пока в определенных кругах наличествует серьезное беспокойство, не будет ли что-либо подобное культивироваться и в образовавшемся государстве.

Вот, значит, с чем связано вдруг охватившее некоторых стремление к собственной государственности, сообразил я. И разъяснил:

— Ничего похожего на произвол не будет, но в случае соблюдения несложного… ну, скажем, кодекса. Первое — без согласования с комиссариатом запрещено финансово поддерживать любые политические либо общественные движения в России. Второе — накладывается запрет на поддержку некоторых партий и вне наших границ, их список будет вам вручен. И, наконец, ни в коем случае нельзя вести никаких несанкционированных дел с субъектами, находящимися в списке нелояльных к России. Список небольшой, на сегодняшний день там все Ротшильды, Рокфеллер и банкирский дом "Кун и Леб". Пока эти пункты будут соблюдаться, Россия полностью воздержится от какого-либо вмешательства во внутренние дела новообразованного государства. Ой, зря вы с таким облегчением вздыхаете, я же еще не закончил… Так вот, между Россией и вами должен быть подписан еще и договор о взаимной выдаче преступников. Какие статьи в нем перечислите вы — это ваше дело, а Россия потребует выдачи по статьям из раздела "Преступления против Империи". Они, кстати, срока давности не имеют. Да, и побледнели вы тоже зря, дослушайте же до конца, прежде чем реагировать! Так вот, иметь право и пользоваться им — это две большие разницы. Россия вам устно обещает, что не будет пользоваться своим правом требовать экстрадиции, пока вы будете прислушиваться к рекомендациям финансового департамента Ее Величества. Ну, а конкретно на кого и сколько у меня есть материала — пусть это пока останется моей маленькой тайной.