"Том 11" - читать интересную книгу автора (Сталин Иосиф Виссарионович)

Пленум ЦК ВКП(б) 4-12 июля 1928 г. [42]

О программе Коминтерна: Речь 5 июля 1928 г

Прежде всего, товарищи, следует рассмотреть вопрос о размерах проекта программы Коминтерна. [43]

Говорят, что проект программы слишком большой, громоздкий. Требуют сжать его вдвое, втрое. Требуют дать в программе несколько общих формул и ограничиться этим, назвав эти формулы программой.

Я думаю, что эти требования не имеют основания. Те, которые требуют сжатия программы вдвое или даже втрое, не понимают тех задач, которые стояли перед составителями проекта программы. Дело в том, что программа Коминтерна не может быть программой одной какой-либо национальной партии, или, скажем, программой только для “цивилизованных” наций. Программа должна охватывать все коммунистические партии мира, все нации, все народы, как белых, так и черных. В этом основная и характернейшая черта проекта программы. Но как охватить основные нужды и основные линии работы всех секций Коминтерна, и восточных и западных, сжимая программу вдвое или втрое? Пусть товарищи попробуют разрешить эту неразрешимую задачу. Вот почему я думаю, что сжать программу вдвое или втрое значит прокатить ее из программы в пустой список абстрактных формул, ничего не дающих секциям Коминтерна.

Перед составителями программы стояла двоякая задача: с одной стороны — охватить главное и основное во всех компартиях мира, с другой стороны — охватить это главное и основное таким образом, чтобы отдельные положения программы не представляли пустых формул, а давали бы практические руководящие начала для самых разнообразных стран и народов, для самых разнообразных коммунистических партий и коммунистических групп. Согласитесь, что разрешить эту двоякую задачу совершенно немыслимо в кратком и сжатом проекте программы.

Курьезнее всего то, что те же самые товарищи, которые предлагают сжать программу вдвое или даже втрое, делают такие предложения, которые имеют тенденцию расширить нынешний проект программы вдвое, если не втрое. В самом деле, если дать в проекте программы пространные формулировки о профсоюзах, о кооперации, о культуре, о национальных меньшинствах в Европе и т. д., то разве не ясно, что никакого сжатия программы из этого не может получиться? Нынешний проект программы пришлось бы расширить вдвое, если не втрое.

То же самое надо сказать о тех товарищах, которые требуют либо того, чтобы программа была конкретной инструкцией для коммунистических партий, либо того, чтобы программа объясняла все и вся, вплоть до отдельных ее положений. Во-первых, нельзя говорить, что программа должна быть только инструкцией или главным образом инструкцией. Это неверно. Такого требования нельзя предъявлять к программе, не говоря уже о том, что исполнение такого требования расширило бы размеры программы до невероятности. Во-вторых, программа не может объяснять все и вся, вплоть до отдельных ее декларативных или теоретических положений. Для этого существуют комментарии к программе. Нельзя смешивать программу с комментариями.

Второй вопрос касается структуры программы и порядка размещения отдельных глав внутри проекта программы.

Некоторые товарищи требуют перемещения главы о конечной цели движения, о коммунизме, в конец программы. Я думаю, что это требование также не обосновано. Между главой о кризисе капитализма и главой о переходном периоде в проекте программы имеется глава о коммунизме, о коммунистической системе хозяйства. Правильно ли такое расположение глав? Я думаю, что совершенно правильно. Нельзя говорить о переходном периоде, не говоря предварительно о той системе хозяйства, в данном случае, о коммунистической системе хозяйства, переход к которой предлагается программой. Говорят о переходном периоде, о переходе от капитализма к другой системе хозяйства. Но переход к чему, к какой именно системе, — вот о чем должна идти речь раньше, чем охарактеризовать самый переходный период. Программа должна вести от неизвестного к известному, от менее известного к более известному. Сказать о кризисе капитализма и потом о переходном периоде, не говоря предварительно о том, к какой системе должен быть совершен переход, — значит запутать читателя и нарушить элементарное требование педагогики, являющееся вместе с тем требованием построения программы. Ну, а программа должна облегчать положение читателя в деле его подвода от менее известного к более известному, а не затруднять его.

Другие товарищи думают, что абзац о социал-демократии не должен входить в состав второй главы проекта программы, где говорится о первой фазе пролетарской революции и о частичной стабилизации капитализма. Они думают, что тем самым они ставят вопрос о структуре программы. Это неверно, товарищи. На самом деле, мы имеем здесь дело с вопросом политическим. Выключить из второй главы абзац о социал-демократии — это значит допустить политическую ошибку в одном из основных вопросов о причинах частичной стабилизации капитализма. Дело тут не в структуре программы, а в оценке политического положения в период частичной стабилизации, в оценке контрреволюционной роли социал-демократии, как одного из факторов этой стабилизации. Эти товарищи не могут не знать, что мы не можем обойтись без абзаца о социал-демократии в главе о частичной стабилизации капитализма, так как сама эта стабилизация не может быть объяснена без характеристики роли социал-демократии, как одного из важнейших факторов стабилизации. В противном случае пришлось бы также выбросить из этой главы абзац о фашизме, отнеся этот абзац так же, как и абзац о социал-демократии, к главе о партиях. Но выбросить оба эти абзаца о фашизме и социал-демократии из главы, трактующей о частичной стабилизации капитализма, значит обезоружить себя и отрезать себе всякую возможность объяснения капиталистической стабилизации. Ясно, что мы не можем пойти на это.

Вопрос о нэпе и военном коммунизме. НЭП есть политика пролетарской диктатуры, направленная на преодоление капиталистических элементов и построение социалистического хозяйства в порядке использования рынка, через рынок, а не в порядке прямого продуктообмена, без рынка и помимо рынка. Могут ли обойтись без нэпа капиталистические страны, хотя бы даже самые развитые из них, при переходе от капитализма к социализму? Я думаю, что не могут. В той или иной степени новая экономическая политика с ее рыночными связями и использованием этих рыночных связей абсолютно необходима для каждой капиталистической страны в период диктатуры пролетариата.

У нас есть товарищи, которые отрицают это положение. Но что значит отрицать это положение?

Это значит, во-первых, исходить из того, что сразу же по приходу к власти пролетариата у нас будут налицо уже готовые на сто процентов распределительные и снабженческие аппараты между городом и деревней, между индустрией и мелким производством, дающие возможность установить сразу прямой продуктообмен, без рынка, без товарооборота, без денежного хозяйства. Стоит только поставить этот вопрос, чтобы понять всю нелепость такого предположения.

Это значит, во-вторых, исходить из того, что пролетарская революция должна после захвата власти пролетариатом встать на почву экспроприации средней и мелкой буржуазии, взвалив на свои плечи неимоверное бремя устроения на работу и обеспечения средствами к жизни, искусственно созданных, миллионов новых безработных. Стоит только поставить этот вопрос, чтобы понять всю несообразность и глупость такой политики пролетарской диктатуры. НЭП тем, между прочим, и хороша, что она избавляет пролетарскую диктатуру от таких и подобных им трудностей.

Но из этого следует, что НЭП является неизбежной фазой социалистической революции во всех странах.

Можно ли то же самое сказать о военном коммунизме? Можно ли сказать, что он, военный коммунизм, является неизбежной фазой пролетарской революции? Нет, нельзя. Военный коммунизм есть навязанная военной обстановкой и интервенцией политика пролетарской диктатуры, рассчитанная на то, чтобы установить прямой продуктообмен между городом и деревней не через рынок, а помимо рынка, мерами, главным образом, внеэкономического и отчасти военного порядка, и имеющая своей целью организовать такое распределение продуктов, которое бы могло обеспечить снабжение революционных армий на фронте и рабочих в тылу. Ясно, что, не будь военной обстановки и интервенции, не было бы военного коммунизма. Поэтому нельзя утверждать, что военный коммунизм является экономически неизбежной фазой развития пролетарской революции.

Неправильно было бы думать, что пролетарская диктатура в СССР начала свою экономическую работу с военного коммунизма. На эту позицию сбиваются некоторые товарищи. Но эта позиция неправильна. Наоборот, пролетарская диктатура начала у нас свою строительную работу не с военного коммунизма, а с провозглашения основ так называемой новой экономической политики. Всем известна брошюра Ленина об “Очередных задачах Советской власти”, [44] выпущенная в свет в начале 1918 года, где Ленин дал первое обоснование начал новой экономической политики. Правда, она, эта политика, была прервана временно обстановкой интервенции, и к ней пришлось вернуться лишь спустя три года, после ликвидации войны и интервенции. Но то, что пролетарской диктатуре в СССР пришлось вернуться к началам новой экономической политики, провозглашенным еще в начале 1918 года, — это обстоятельство с очевидностью говорит о том, с чего должна начать пролетарская диктатура свою строительную работу на другой день после революции и на чем она должна базировать свою строительную работу, если исходить, конечно, из соображений экономического порядка.

Иногда смешивают военный коммунизм с гражданской войной, отождествляют первый со второй. Это, конечно, неправильно. Взятие власти пролетариатом в октябре 1917 года было безусловно формой гражданской войны. Однако было бы неправильно сказать, что применение военного коммунизма началось у нас с октября 1917 года. Можно вполне представить состояние гражданской войны без применения методов военного коммунизма, без отказа от основ новой экономической политики, как это имело место у нас в начале 1918 года, до интервенции.

Говорят, что пролетарские революции будут протекать в изолированной обстановке, ввиду чего ни одна пролетарская революция не может обойтись без интервенции, а значит, и без военного коммунизма. Это неправильно. После того, как мы добились упрочения Советской власти в СССР, роста коммунистических партий в основных странах капитализма и укрепления Коминтерна, изолированных пролетарских революций уже не может и не должно быть. Нельзя отвлекаться от таких факторов, как обостряющийся кризис мирового капитализма, наличие Советского Союза и рост коммунизма во всех странах. (Голос: “Однако в Венгрии революция была изолирована”.) То было в 1919 году. [45] А теперь мы имеем 1928 год. Достаточно вспомнить о революции в Германии в 1923 году, [46] когда пролетарская диктатура в СССР готовилась к прямой помощи германской революции, чтобы понять всю относительность и условность аргументации некоторых товарищей. (Голос: “Изолированная революция в Германии, изолированность между Францией и Германией”.) Вы смешиваете пространственную отдаленность о политической изолированностью. Конечно, пространственная отдаленность имеет значение. Но все же нельзя ее смешивать с политической изолированностью.

А рабочие в странах интервентов, — думаете ли вы, что они будут молчать при интервенции, скажем, в дела германской революции и не ударят в тыл интервентам?

А СССР и его пролетариат, — думаете ли вы, что пролетарская революция в СССР будет смотреть спокойно на бесчинства интервентов?

Чтобы повредить интервентам, для этого вовсе не нужно обязательно связаться пространственно со страной революции. Для этого достаточно ужалить интервентов в тех пунктах их собственной территории, которые являются наиболее уязвимыми, чтобы интервенты почуяли опасность и поняли всю реальность пролетарской солидарности. Допустим, что мы обидели буржуазную Англию в районе Ленинграда, причинив ей серьезный урон. Следует ли из этого, что Англия должна отомстить нам обязательно в Ленинграде? Нет, не следует. Она могла бы отомстить нам где-либо в Батуме, в Одессе, в Баку или, скажем, во Владивостоке. То же самое надо сказать о формах помощи и поддержки со стороны пролетарской диктатуры пролетарской революции в одной из стран, скажем, Европы против империалистических интервентов.

Но если нельзя признать интервенцию, а значит, и военный коммунизм обязательным явлением для всех стран, то их все же можно и нужно признать более или менее вероятными. Поэтому, не соглашаясь с аргументацией этих товарищей, я согласен с их выводом о том, что можно было бы в проекте программы заменить формулу о возможности военного коммунизма для стран пролетарской революции, при известной международной обстановке, формулой о большей или меньшей вероятности интервенции и военного коммунизма.

Вопрос о национализации земли. Я не согласен о теми товарищами, которые предлагают изменить формулу национализации земли для капиталистически развитых стран и требуют объявить национализацию всей земли в первый же день пролетарской революции в таких странах.

Я не согласен также с теми товарищами, которые предлагают умолчать вовсе о национализации всей земли в капиталистически развитых странах. По-моему, лучше было бы сказать о последующей национализации всей земли, как это и сказано в проекте программы, с добавлением об обеспечении права на землепользование мелким и средним крестьянам.

Не правы те товарищи, которые думают, что, чем развитее капиталистически страна, тем легче провести там национализацию всей земли. Наоборот, чем развитее капиталистически страна, тем труднее провести национализацию всей земли, ибо тем сильнее там традиции частной собственности на землю и тем труднее, стало быть, бороться с этими традициями.

Прочтите тезисы Ленина об аграрном вопросе на II конгрессе Коминтерна, [47] где он прямо предостерегает от опрометчивых и неосторожных шагов в этом направлении, — и вы поймете всю неправильность утверждения этих товарищей. В капиталистически развитых странах частная собственность на землю существует сотни лет, чего нельзя сказать о капиталистически менее развитых странах, где принцип частной собственности на землю не успел еще войти в плоть и кровь крестьянства. У нас, в России, крестьяне даже говорили одно время, что земля ничья, что земля божья. Этим, собственно, и объясняется, что Ленин еще в 1906 году, в ожидании буржуазно-демократической революции, выдвинул у нас лозунг национализации всей земли при обеспечении землепользования мелким и средним крестьянам, считая, что крестьянство это поймет и примирится с этим.

Разве не характерно, что тот же самый Ленин в 1919 году на II конгрессе Коминтерна предостерегал коммунистические партии капиталистически развитых стран не выдвигать сразу лозунга национализации всей земли, так как проникнутое собственническим инстинктом крестьянство этих стран не переварит сразу этого лозунга. Можем ли мы не учитывать этой разницы и не принимать во внимание указания Ленина? Ясно, что не можем.

Вопрос о внутреннем содержании проекта программы. Оказывается, что некоторые товарищи считают проект программы по своему внутреннему содержанию не вполне интернациональным, ввиду того, как говорят, что он носит”слишком русский” характер. Я не слышал здесь подобных возражений. Но такие возражения, оказывается, имеются в кое-каких кругах около Коминтерна.

Что могло подать повод к таким высказываниям?

Может быть, то обстоятельство, что в проекте программы имеется специальная глава об СССР? А что может быть в этом плохого? Разве наша революция является по своему характеру национальной и только национальной революцией, а не революцией интернациональной по преимуществу? Почему же мы называем ее в таком случае базой мирового революционного движения, рычагом революционного развития всех стран, отечеством мирового пролетариата?

У нас были люди, например, наши оппозиционеры, которые считали революцию в СССР исключительно или главным образом национальной революцией. Они сломали себе шею на этом. Странно, что имеются, оказывается, около Коминтерна люди, готовые идти по стопам оппозиционеров.

Может быть, по своему типу наша революция является национальной и только национальной революцией? Но наша революция есть революция советская, а советская форма пролетарского государства есть более или менее обязательная форма для диктатуры пролетариата в других странах. Недаром Ленин говорил, что революция в СССР открыла новую эру в истории развития, эру Советов. Не следует ли из этого, что не только с точки зрения своего характера, но и с точки зрения типа революции наша революция является революцией интернациональной по преимуществу, дающей картину того, чем должна быть в основном пролетарская революция в любой стране?

Несомненно, что интернациональный характер нашей революции накладывает на пролетарскую диктатуру в СССР известные обязанности в отношении пролетариев и угнетенных масс всего мира. Ленин исходил из этого положения, когда он говорил, что смысл существования пролетарской диктатуры в СССР состоит в том, чтобы сделать все возможное для развития и победы пролетарской революции в других странах. Но что из этого следует? Из этого следует, по крайней мере, то, что наша революция является частью мировой революции, базой и орудием мирового революционного движения.

Несомненно также, что не только революция в СССР имеет и осуществляет свои обязанности в отношении пролетариев всех стран, но и пролетарии всех стран имеют некоторые довольно серьезные обязанности в отношении пролетарской диктатуры в СССР. Эти обязанности состоят в поддержке пролетариата СССР в его борьбе с внутренними и внешними врагами, в войне против войны, направленной к удушению пролетарской диктатуры в СССР, в проповеди прямого перехода армий империализма на сторону пролетарской диктатуры в СССР в случае нападения на СССР. Не следует ли из этого, что революция в СССР неотделима от революционного движения в других странах, что торжество революции в СССР есть торжество революции во всем мире?

Разве можно после всего этого говорить о революции в СССР, как о революции только лишь национальной, изолированной, взятой вне связи с революционным движением во всем мире?

И наоборот, разве можно после всего этого понять что-либо в мировом революционном движении вне связи с пролетарской революцией в СССР?

Чего стоила бы программа Коминтерна, трактующая о мировой пролетарской революции, если бы она обошла основной вопрос о характере и задачах пролетарской революции в СССР, об ее обязанностях в отношении пролетариев всех стран, об обязанностях пролетариев всех стран в отношении пролетарской диктатуры в СССР?

Вот почему я думаю, что возражения насчет “русского характера” проекта программы Коминтерна носят печать, как бы это выразиться помягче…, печать нехорошего, неприятного привкуса.

Перейдем к отдельным замечаниям.

Я считаю, что правы те товарищи, которые предлагают на 55-й странице проекта программы изменить фразу насчет трудящихся слоев деревни, “идущих за диктатурой пролетариата”. Эта фраза является явным недоразумением или, может быть, корректурной ошибкой. Ее надо изменить.

Но эти товарищи совершенно не правы, когда они предлагают включить в проект программы все определения диктатуры пролетариата, данные Лениным. (Смех.) На 52-й странице имеется следующее определение диктатуры пролетариата, взятое в основном у Ленина:

В проекте программы имеется еще ряд других определений диктатуры в соответствии с теми или иными задачами диктатуры на разных стадиях пролетарской революции. Я думаю, что этого вполне достаточно. (Голос: “Упущена одна из формулировок Ленина”.) У Ленина имеются целые страницы про диктатуру пролетариата. Ежели все это включить в проект программы, я боюсь, что его размеры увеличатся, по крайней мере, втрое.

Неправильно также возражение некоторых товарищей насчет тезиса о нейтрализации среднего крестьянства. Ленин прямо говорит в своих тезисах на II конгрессе Коминтерна, что накануне захвата власти и на первой стадии диктатуры пролетариата в капиталистических странах, коммунистические партии не могут рассчитывать более чем на нейтрализацию среднего крестьянства. Ленин прямо говорит, что только после упрочения диктатуры пролетариата коммунистические партии могут рассчитывать на организацию прочного союза с середняком. Ясно, что, составляя проект программы, мы не могли не считаться с этим указанием Ленина, не говоря уже о том, что это указание в точности соответствует опыту нашей революции.

Неправильно также замечание ряда товарищей насчет национального вопроса. Эти товарищи не имеют оснований утверждать, что проект программы не учитывает национальных моментов революционного движения. Вопрос о колониях есть в основном вопрос национальный. В проекте программы достаточно выпукло говорится об империалистическом гнете, о гнете в колониях, о национальном самоопределении, о праве наций и колоний на отделение и т. д.

Если эти товарищи имеют в виду национальные меньшинства в Средней Европе, то об этом можно упомянуть в проекте программы, но я против того, чтобы в проекте программы давать специальную трактовку национального вопроса в Средней Европе.

Наконец, о замечаниях ряда товарищей насчет Польши как страны, представляющей второй тип развития к пролетарской диктатуре. Эти товарищи думают, что классификация стран на три типа, на страны с высокоразвитым капитализмом (Америка, Германия, Англия), страны со среднеразвитым капитализмом (Польша, Россия до февральской революции и т. д.) и страны колониальные — неправильна. Они утверждают, что Польшу надо отнести к первому типу стран, что можно говорить лишь о странах двух типов, капиталистических и колониальных.

Это неверно, товарищи. Кроме стран капиталистически развитых, где победа революции приведет сразу к пролетарской диктатуре, существуют еще страны, капиталистически мало развитые, с феодальными пережитками, со специальным аграрным вопросом антифеодального типа (Польша, Румыния и т. д.), где мелкая буржуазия, особенно крестьянство, обязательно скажет свое веское слово в случае революционного взрыва, и где победа революции, для того, чтобы привести к пролетарской диктатуре, может и наверняка потребует некоторых промежуточных ступеней в виде, скажем, диктатуры пролетариата и крестьянства.

У нас тоже были люди, вроде Троцкого, которые говорили перед февральской революцией, что крестьянство не имеет серьезного значения, что лозунгом момента является лозунг “без царя, а правительство рабочее”. Вы знаете, что Ленин решительно отмежевывался от такого лозунга, возражая против недооценки роли и удельного веса мелкой буржуазии, особенно крестьянства. У нас некоторые думали тогда, что после свержения царизма пролетариат наймет сразу господствующее положение. А что случилось на деле? Случилось то, что сразу после февральской революции на сцену выступили миллионные мелкобуржуазные массы, давшие перевес мелкобуржуазным партиям, эсерам и меньшевикам. Эсеры и меньшевики, представлявшие дотоле ничтожные партии, “вдруг” стали господствующей силой в стране. Благодаря чему? Благодаря тому, что миллионные массы мелкой буржуазии оказали на первое время поддержку эсерам и меньшевикам.

Этим, между прочим, и объясняется тот факт, что пролетарская диктатура установилась у нас в результате более или менее быстрого перерастания революции буржуазно-демократической в революцию социалистическую.

Едва ли есть основания сомневаться в том, что Польша и Румыния принадлежат к числу стран, имеющих пройти более или менее быстро некоторые промежуточные ступени на пути к диктатуре пролетариата.

Вот почему я думаю, что эти товарищи не правы, отрицая наличие трех типов революционного движения на пути к диктатуре пролетариата. Польша и Румыния представляют второй тип.

Таковы, товарищи, мои замечания по вопросу о проекте программы Коминтерна.

Что касается стиля проекта программы или некоторых отдельных формулировок, то я не могу утверждать, что проект программы является в этом отношении совершенным. Надо полагать, что здесь придется внести улучшения, уточнения, упростить, может быть, стиль и т. д. Но это дело программной комиссии VI конгресса Коминтерна. [49]

Печатается впервые