"Ошибка господина Роджерса" - читать интересную книгу автора (Востоков Владимир Владимирович)

Вена

Оказывается, не так-то просто, как казалось вначале, выехать за границу. Пришлось изрядно помотаться, понервничать и немало ждать. Но вот, слава богу, все позади.

Собирала меня вся семья. К моему удовлетворению, и Марина была небезучастна. Смирилась. И вот вокзал. Прощание. Последние наставления. Поезд тронулся — и я в дороге.

В Вене в мое распоряжение были выделены две комнаты. Вся квартира, в которой жил Зоря, состояла из пяти. Ничего себе — квартирка. Представляю какая у него вилла!

А ведь он пока один! Семья переедет позже. Я с нескрываемым восхищением осматривал обстановку. Все было для меня в диковину. И обои, и сантехника, и линолеум, и мебель.

Вела хозяйство Фани, экономка, стройная, миловидная, жгучая брюнетка и на вид серьезная женщина с большими вишневыми глазами. Она приехала с братом из Канады.

— Располагайся, приводи себя в порядок после дороги. Фани покажет тебе все, что надо. Вообще все здесь в полном твоем распоряжении, — улыбался Зоря. — Извини, у меня сейчас, как назло, много неотложных дел, я должен уехать, так что действуй. Деньги на столе, машина у подъезда. Шофер предупрежден. Вечером поговорим. Вопросы есть?

Я еще не мог опомниться. Какие могут быть вопросы? Когда меня всего распирало от первых впечатлений.

— Спасибо.

Зоря уехал. Я вместе с Фани осмотрел квартиру. Со вкусом обставлена. Об отделке и говорить нечего. Особенно меня поразили просторные кухня, ванная, туалет. А какая фактура! Пальчики оближешь. А разноцветные с причудливыми рисунками кафельные плитки. Мягко льющийся свет. Не выходил бы отсюда совсем. А ковры, как скажет жена, с ума можно сойти.

Приняв душ и позавтракав, я отправился в город. Шофер повез меня на «венский Бродвей» — улицу Кернтерштрассе.

Вот бы посмотрели на меня жена и дочки или мои соседи Елисеевы. Да и Савельев тоже. В какой роскошной машине я еду. И шофер со мной весьма приветлив. Он знает немного русский язык и с грехом пополам, но все же объясняется.

Город меня поразил. Я, правда, мало что запомнил, настолько было много впечатлений. Улицы сверкали витринами, поражая обилием красок и реклам, а люди медленно, словно сонные, шли по тротуару, будто бы им не было до этого никакого дела и нет у них других дел, кроме как слоняться по улице. А ведь кругом роскошные, манящие к себе магазины, бары, рестораны. Такое впечатление, что здесь люди не работают, а только праздно шатаются,

Я попросил шофера остановиться. Но это оказалось непросто. Здесь не как у нас в Москве, где хочешь, там и припаркуешься. С большим трудом водитель нашел место и то строго предупредил, чтобы я быстрее возвращался: за стоянку надо платить. Я вошел в первый попавшийся магазин. От ярких красок и обилия товаров зарябило в глазах. Продавец, не успел я войти в зал, тут же оказался около меня. Оглянулся. Народу — никого. Смущенный, покинул магазин. Покупать ничего не собирался. Хотел просто поглазеть. Оказывается, здесь так не принято. Раз зашел, значит, покупай. Вот бы у нас так. Какая бы была красота.

К вечеру мы вернулись домой. Я устал, болела голова, гудели ноги. Появилась слабость. Отчего бы это? От перемены климата или от праздных впечатлений? Или простыл в дороге.

А через час появился и Зоря.

К сожалению, он был не один. Меня это несколько смутило. Я рассчитывал, что если не целый день, то уж вечер проведу наедине с братом.

— Мне сказали, что ты даром не терял времени, — весело начал брат. — Молодец. Ну, как впечатления? — И, не дождавшись ответа, продолжал: — Знакомься. Это мой друг и компаньон, его ты можешь не стесняться. Большой знаток и почитатель России.

Передо мной стоял высокий, слегка сутулящийся, элегантно одетый, совершенно седой, с холеным лицом мужчина. За большими роговыми очками скрывались серые холодные глаза. Его губы украшали чаплинские усики. Они ему шли. Во рту он держал сигарету.

— Роджерс Керн, — отрекомендовался он, обнажив в улыбке золотые зубы.

— Алексей Иванович, — ответил я и спросил: — Уж не родственник ли известной Анны Керн, которую так любил Пушкин?

продекламировал Роджерс на приличном русском языке и, осмотрев меня внимательней, продолжал: — Такой вопрос мог — задать только русский. К сожалению, Алексей Иванович, я лишь однофамилец. Но и этим горжусь. Люблю Пушкина.

— Наша гордость…

— Моя тоже. Больше того — гордость мировой литературы, — мягко поправил Роджерс.

— Верно, — согласился я.

— Надеюсь, бывали в пушкинских местах?

— К сожалению, нет.

— Непростительно, Алексей Иванович. Обязательно побывайте. Получите огромное наслаждение… — посоветовал Роджерс, слегка погладив свои усики.

Я впервые ощутил угрызения совести за свое невежество. Какой-то иностранец лучше меня знает историю моей Родины, а я, можно сказать, живу рядом и…

— Ну, а как доехали? — спросил Роджерс.

— Спасибо. Хорошо.

— Очень надеемся, что здесь вам понравится.

— Я уже кое-что видел и не мог удержаться от восторга.

— О! Это только начало. Мы постараемся сделать ваше пребывание здесь приятным и небесполезным.

В наш разговор вмешался брат, и я не успел спросить Роджерса, где он учился русскому языку.

— Мы едем в ресторан, — сказал брат. — Надеюсь, ты успел отдохнуть с дороги?

— Какое там — отдохнул, наоборот…

— Ничего, у тебя все еще впереди. Не будем терять времени.

Зоря критически осмотрел меня:

— Извини, Алешенька, но ты немного того… старомодно выглядишь. Может быть, тебе подойдет что-нибудь из моего гардероба? Извини еще раз, бога ради, но… сам понимаешь — ресторан.

Я не был смущен предложением брата. Он прав. Наверное, мы едем в очень дорогой ресторан. Костюм у меня новый, приличный. Но, вероятно, не очень модный. Я посмотрел на костюм брата. Ну, конечно. Разница очевидна. У меня борта широкие, острые, у него — маленькие, округленные.

В течение получаса меня переодели. Я стоял перед зеркалом и не узнавал себя. Франт, да и только. Вряд ли кто-нибудь из моих родных сейчас узнал бы меня.

Пока мы ехали в машине, Роджерс и Зоря обсуждали деловые вопросы, касающиеся их фирмы. Я особенно не прислушивался, но понял, что брату предстоит какая-то командировка в Париж.

Ресторан поразил своим великолепием и интимностью, обилием блюд. Оказывается, здесь можно заказать и нашу русскую водку, да еще с завинчивающейся пробкой, и коньяки всех марок. А я, дурак, вез все это сюда в такую даль.

Мне как гостю дали возможность заказать ужин. И я, не стесняясь, останавливался на закусках и блюдах с таинственными названиями. Потом я сидел и осматривался. Мягко, неназойливо играл джаз, задушевно, как бы для себя, пела полуголая певица.

Роджерс и брат атаковали меня с двух сторон. Я едва успевал отвечать.

О чем они только не расспрашивали! Их интересовал даже мой жэк… Моя дочь Марина… Мои соседи… Виктор… Его отец Фокин.

Я глазел на эстраду, где группа молодых, красивых полуголых девушек ловко выделывали разные фигуры, словно выдрессированные лошади в цирке.

Когда мы ушли из ресторана и как добрались до квартиры, я уже не помнил. Утром встал с больной головой. Брат сидел за какими-то бумагами. Когда я открыл глаза, он заботливо спросил:

— Проснулся?! Как чувствуешь себя?

— Похмелиться бы… Муторно…

— Сейчас. — И брат бросился к бару, налил стакан коньяку.

— Мне водки! — крикнул я ему.

— Понятно.

— Я лишнего ничего вчера не наболтал? — спросил я после того, как опорожнил полстакана водки. Сразу стало легче.

— Вернее, сегодня, — поправил он. — В основном все в порядке.

— А точнее…

— Тебе много пить, Алеша, нельзя. В этом я убедился,

— Ну, скажи откровенно, я много наболтал лишнего?

— Не берусь судить, лишнее или нет, но теперь-то я знаю, в какой области работает твой бывший шеф, лауреат Государственной премии… и многое другое.

— Не может быть! Ты меня разыгрываешь!

— Не принимай все так близко к сердцу. Ну, сказал и сказал. Не вижу в этом большой беды. Ты же среди друзей, и они тебя не подведут, будь спокоен, — заверил Зоря.

Но я не на шутку встревожился:

— Зоря, а кто такой Роджерс?

— Не волнуйся, Роджерс — свой человек. Он работает здесь в одном из посольств. Раньше находился в Москве. Человек прогрессивных убеждений. С большим уважением относится к России. Мы с ним давно дружим. Между прочим, ты ему понравился, и он намерен взять над тобой шефство на время моего недолгого отсутствия. Так уж получилось. Прости.

— Ты меня оставляешь? Сейчас? — удивился я.

— Уезжаю завтра, всего на три дня. В Париж. Неотложные дела. — Сегодня я в полном твоем распоряжении, мой дорогой Алешенька.

— Как же мне тут одному?.. — все еще недоумевал я.

— А Роджерс? О, это человек, с которым ты не соскучишься. Вену он знает лучше меня.

— Мне что-то все это не очень нравится…

— Что? — немного насторожился Зоря.

— В чужом городе, да еще с чужим человеком. Мы так не договаривались.

— Чепуха! — Настороженность в его тоне сменилась безразличием. — Три дня… Париж рядом…

— Признаюсь тебе откровенно, я боюсь, ведь он, как я понимаю, иностранный дипломат.

— Ну что ты, Алешенька. Положись в этом деле на меня. Я же не враг тебе.

— Так-то оно так… Ну ладно. Только уж ты не задерживайся.

— Вот и молодец. А теперь пошли к столу, нас уже давно Фани приглашала.

Все это время мне казалось, что брат чем-то озабочен. Но после разгула в ресторане я чувствовал себя не очень-то бодро и не стал ни о чем расспрашивать. Когда мы уселись за стол, Фани позвала Зорю к телефону.

Вернувшись, он сообщил:

— Звонил Роджерс. Приглашал нас вместе обедать. Я ему ответил, что сегодня ты в моем полном распоряжении и поэтому никому тебя не отдам. Он было обиделся, но, вспомнив о моем отъезде, согласился. Так-то! — Брат похлопал меня по плечу. — Давай наметим план мероприятий на сегодняшний день. На правах хозяина предлагаю следующую программу: до обеда мы походим по магазинам. Купим, что тебе надо. Обедаем в ресторане. Потом я покажу тебе некоторые достопримечательности города. Не бойся, повторений не будет. К ужину вернемся домой. Согласен?

— Возражений нет.

— Теперь говори, какие наказы получил. О рыболовных снастях я уже слышал, меня интересуют заказы от домашних. Не просила ли чего Марина?

— Да ничего особенного. И Марина, представь себе, ничего не просила.

— Дева Мария! — В голосе брата прозвучали нотки разочарования.

— Не сердись на нее. Она у меня с характером.

— Ладно, — спокойно согласился Зоря. — Теперь ближе к делу. Слушаю тебя.

— В основном меня интересует техника — магнитофон или транзистор. И еще набор слесарных инструментов. Моя мечта. Ну и барахло кое-какое. Оно тут, говорят, доступное и дешевое, — сорвалось у меня.

— Это смотря для кого! — тяжело вздохнул Зоря и, не договорив, махнул рукой.

— Что ты хочешь сказать? — насторожился было я.

— Всего, чего я хотел бы сказать, не скажешь… — Лицо брата помрачнело. Мне показалось, что у него резко испортилось настроение. Таким я его еще не видел.

— Разве жизненный уровень здесь сравнишь… — начал я.

— Не надо об уровне… — поморщился он. — Оставим эту тему для газет и социологов. Все в мире сложно и разноречиво, Алеша.

— Ты-то устроился будь здоров. Вилла, машины… Не квартира, а хоромы… Любой позавидует.

— А я тебе завидую… И очень… — с какой-то внутренней болью произнес Зоря.

— Мне?! — не понял я.

— Да, тебе… — с грустью подтвердил брат. — Давай об этом в другой раз поговорим. Итак, на чем мы остановились?

— Зоря, может быть, отложим все это до следующего раза?

— Следующего раза может и не быть. Не откладывай до обеда то, что можно съесть за завтраком.

— Не понимаю, о чем ты?

— Кто знает, что будет завтра, — сказал он.

В этот день мы полностью выполнили программу. Побывали в магазинах. Да еще в каких магазинах! Мечта! Я даже расстроился. Подчеркнутая вежливость и предупредительность продавцов. Невозможно уйти, не купив чего-нибудь. Вот это уровень, вот это культура!

Обедали в ресторане с русской кухней, где впервые отведал ухи из стерляди. Очень вкусно. Русские купцы не зря увлекались ею. А после этого брат показал мне старую часть города. И мы на лошади, празднично убранной и расцвеченной всеми цветами радуги, запряженной в старинный венский тарантас, медленно и чинно объехали старую часть Вены. На облучке тарантаса гордо восседал кучер в цилиндре, весь в черном, торжественно держа в вытянутых руках вожжи. Меня поразили узкие, темные улочки, где никак не разъедешься со встречной машиной. Вытянутые к небу и. тесно прижавшиеся друг к другу разноцветные двух-трехэтажные домики. Потом я попросил показать метро. Вот уж не ожидал того, что увидел. Разве можно австрийское метро сравнить с нашим! Грязно, темно, низко, серо. Без привычных глазу расписных красочных стен московского метро. Даже не верится.

Затем снова продолжали осмотр города.

На одной улочке брат остановил кабриолет.

— Подожди минуту, — сказал он.

Зоря направился к прилично одетому, одиноко стоявшему на обочине улицы мужчине. Тот играл на скрипке какую-то грустную мелодию. На его груди висел плакат с надписью; «Помогите. Два дня ничего не ели». Рядом сидела маленькая собачка, держа в зубах шляпу хозяина. Я увидел, как брат достал из кармана деньги и бережно (опустил их в шляпу. Собачка радостно вильнула хвостом.

— Когда-то сам был таким, — с грустью заметил брат, снова усаживаясь рядом со мной.

В ответ я понимающе кивнул. Мы молча доехали до стоянки, где оставили свою машину. Дома нас приветливо встретила Фани.

— Пожалуйста, к столу, ужин готов! — объявила она.

И вот, уставший от впечатлений, я сижу за столом.

— Уморил тебя сегодня, — улыбнулся Зоря. — Извини. Давай перекусим и будем отдыхать.

— Да, конечно. Я что-то устал. Мы утром еще повидаемся?

— Разумеется.

Поужинав и пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Зорей расстались.

Почему-то в этот вечер мне было не по себе. И настроение брата, и шикарные магазины, и одинокий скрипач с собачкой не давали мне — уснуть. Я изредка поглядывал на сегодняшние покупки. Даже великолепный набор слесарных инструментов, аккуратно уложенный в специальный чемоданчик, не вызывал прежнего восторга.

Чего-то мы с братом не договорили, чего-то не выяснили. Так, по крайней мере, мне казалось. С трудом заснул. А под утро приснился сон. Как будто Зоря с ножом гонялся за мной по квартире и в конце концов догнал, свалил на пол и, вонзая нож мне в грудь, приговаривал: «Зачем мое письмо порвал? Зачем мое письмо порвал?» «Какое письмо?» — спрашиваю. «А посланное тебе перед отправкой на фронт», — отвечает он со злостью.

И я проснулся. Приснится же такое. Лежу в постели и никак не могу сообразить, что со мной происходит. Как же обрадовался, что это всего лишь сон.

Утром Фани подала мне записку.

Сон не выходил из головы. Может быть, прав Зоря, отдай его письмо кому надо — и не было бы с ним никакой беды?

Я посмотрел на часы. В моем распоряжении оставалось сорок минут. Быстро встал, привел себя в порядок. В ожидании завтрака включил транзистор. «Голос Америки» передавал информацию о перебоях в снабжении мясом у нас. Выключил приемник. Развернул газету «Русская мысль», которая издается в Париже, объемом в двенадцать страниц. Интересно, что здесь пишут о нас. Первая страница была посвящена международной жизни; «Куба и СССР», «Канцлер ФРГ в Белом доме», «Неразбериха или диалектика», «Нераспространение ядерного оружия», «Парад красногвардейцев». Под последним заголовком — фотография Мао.

На второй странице печатаются материалы «По Советскому Союзу». Пестрят заголовки: «Общенародное государство», «Незаконнорожденные», «Баранина не в моде», «Чашка кофе», «Автобус в Одессе».

Только диву даешься, кто поставляет эти лживые факты. Неужели этому бреду кто-то верит?

На следующей странице статья «Продолжительность отпусков в СССР». Читаю эту статью и тоже удивляюсь. Выходит, что у нас все, в том числе и я, получают отпуск продолжительностью всего в двенадцать дней, а в Западной Германии, видите ли, больше. В разделе «По страницам «Литературной газеты» я прочел, что у нас «площадной бранью пользуются все, но особенно злоупотребляют ею женщины… Мужчины здесь, как ни странно, даже сдержаннее». Статья какого-то С. Водова под названием «Из глубины» утверждает, что сейчас у нас на Родине в кругах новой интеллигенции наблюдается усиление интереса к религиозной философии. А на одиннадцатой странице в жирно-черной рамке сообщалось, что «тихо скончался князь Юрий Львович Дондуков-Изъидинов». Еще не все, оказывается, перевелись князья.

Я отложил газету и невольно подумал, что Зоря, да и сотни других эмигрантов, вынужден читать этот бред и верить ему.

Других изданий, видно, у Зори не было. Вот еще «Посев». Слышал, что его издает организация НТС. Тоже название — «Народно-трудовой союз»! Но о труде — ни слова! Одни грязные измышления…

Телефонный звонок прервал мои занятия.

— Алексей Иванович! — услышал я голос Роджерса. — Не составите ли мне компанию? Хочу проехаться за город.

— Я бы с удовольствием, но мне что-то нездоровится, — попытался увильнуть я от приглашения.

— Вы чем-то расстроены?

— Нет, вроде не расстроен.

— В таком случае заеду за вами через десять минут.

Роджерс был точен. Пришлось ехать. И вот мы в огромном «форде» с бешеной скоростью мчимся по загородной автостраде, словно по зеркальной поверхности. Рядом с Роджерсом, на просторном сиденье, обшитом красной кожей, сижу я. Мимо проносятся нарядные, точно на картине, не похожие друг на друга особняки, виллы, утопающие в зелени. Стрелка спидометра остановилась на цифре «сто». Я посмотрел на Роджерса. Тот перехватил мой взгляд, и спидометр подпрыгнул на отметку сто десять.

— Сто десять миль, или сто семьдесят шесть километров.

— Разобьемся… — прошептал я.

— Какой русский не любит быстрой езды! Или, как это у вас говорят, на миру и смерть красна, — засмеялся Роджерс, обнажив ровный ряд золотых зубов.

— Умирать не хочется, даже на миру… — постарался я поддержать его шутливый тон.

— Тогда не будем.

Мы оба улыбнулись. Хотя, признаться, мне было не до шуток.

Конечно, не из-за этой сумасшедшей скорости, которая, впрочем, и не очень-то ощущалась. Непонятное, тревожное чувство, которое родилось вчера, до сих пор меня не покидало.

Я жил словно в ожидании беды.

— Роджерс, мне брат говорил, что вы бывали или даже, кажется, жили в Москве. Это верно? — спросил я. Нужно же хоть о чем-то говорить.

— Верно. Три года там прожил, — ответил Роджерс,

— Понравилось?

— Я много ездил по свету. Москву считаю одним из лучших городов. Конечно, она имеет недостатки, уступает в одном, выигрывает в другом, но в целом — город хороший, а главное, довольно быстро молодеет. Это явление сейчас нечастое.

— А люди? Наши люди. Что вы о них скажете?

— О, люди! Я твердо убежден — Россия и ее народ заслуживают лучшей судьбы, точнее — жизни, и в этом смысле земной шар перед вами в долгу. Сказать откровенно, мне нравятся русские парни. У нас с вами много общего, — заключил Роджерс.

— Приятно слышать, — заметил я. — А вы кто по национальности?

— А мне было приятно встречать гостеприимных, простых, искренних людей в вашей стране… Я американец.

Я благодарно кивнул.

— Всегда вспоминаю вашу страну с теплом… — продолжал Роджерс. — Ее нельзя забыть, Алексей Иванович. Поверьте мне.

Я с благодарностью посмотрел на Роджерса. Наступила пауза. Я посмотрел на рядом лежащие стопкой красочные журналы. Машинально взял один из них, стал листать.

В это время капризно фыркнул мотор. Машина стала сбавлять скорость.

— Перебои с подачей бензина. Ничего страшного, — объяснил Роджерс.

Он затормозил и пока возился с карбюратором, я рассматривал журналы. С каждой страницы на меня смотрели полуголые, а затем совсем голые женщины и мужчины. Порнография.

Наконец появился Роджерс, и я отложил журнал.

— Как и предполагал, засорился карбюратор. Сейчас все в порядке. Не проголодались? Может, завернем перекусить, голод — не тетка… — сказал Роджерс. — А пока невредно поразмять кости! Вылезайте, пошли в лес.

— Я — «за». Здесь очень хорошо и красиво.

— А мне больше нравится Подмосковье. Вот где ширь, раздолье.

Мне было приятно, что Роджерс так тепло отзывался о моей Родине.

— Закройте машину, — предложил я.

— Никто ее не тронет. Пошли. — И Роджерс мягко взял меня под локоть. Мы вошли в сосновый лес. Повеяло душистой прохладой. Здесь было тихо и спокойно.

Минут двадцать мы молча бродили по лесу, потом снова двинулись в путь.

«Форд», плавно покачиваясь, отсчитывал километры. Роджерс что-то мне объяснял о местах, которые мы проезжали, я слушал и понимающе кивал. Наконец мы подъехали к какому-то мотелю.

Ярко расцвеченное двухэтажное здание из пластмассы и стекла утопало в зелени. Не успел Роджерс затормозить и выйти из машины, как подскочил рабочий в униформе.

— Сэр, я к вашим услугам. — И он почтительно склонил голову.

Роджерс небрежно кивнул в ответ. Рабочий сел за руль и куда-то угнал «форд».

— Ну вот сейчас мы и подзаправимся, — сказал Роджерс.

На этот раз за столом Роджерс особенно не склонял меня к выпивке, и я пил столько, сколько хотел. Прислуживала нам хорошенькая официантка. Скромное платье плотно облегало ее высокую стройную фигуру. Мне казалось, что она с любопытством присматривается ко мне. Я тоже невольно косился в ее сторону и, черт возьми, вспоминал снимки из журнала и представлял ее рядом. Наверное, все-таки опьянел. Опять, видимо, перебрал. А Роджерс все замечал и подшучивал.

— Недурна, а?! — подмигивая мне, сказал Роджерс и тут же продекламировал:

— Да, — хмелея, соглашался я.

— Были и мы когда-то рысаками. — Роджерс грустно вздохнул и покачал головой.

— Хороша, ничего не скажешь. Почему «были рысаками», а не есть? — рассеянно поинтересовался я.

Роджерс не ответил, а пропел:

— «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?»

Он демонстрировал блестящее знание русской классики, но именно сейчас мне почему-то стало это неприятно.

Я посмотрел на него внимательно.

Роджерсу, как сообщил мне брат, недавно исполнилось шестьдесят. Не скажешь. Держится молодцом.

— Вы отлично сохранились, — решил я польстить ему.

— Я не женщина, Алексей Иванович, — угадав мое намерение, ответил он.

Наш обед подходил к концу, а мне не хотелось покидать гостеприимный мотель. Когда официантка подошла со счетом, Роджерс о чем-то спросил ее. Она, мило улыбнувшись, посмотрела на меня своими большими грустными глазами и что-то ему ответила. Как я досадовал в эту минуту на свое невежество! Ведь в школе учил немецкий язык и вот не помню ни одного слова, кроме «дер киндер», «гутен таг» и «геноссе».

Из машины я заметил стоящую у окна официантку. Не удержался и помахал ей рукой. Она в ответ кивнула головой.

— Догадалась, что вы русский, и была этим обрадована. Родители ее из Молдавии. Вы ей понравились. Какой, говорит, симпатичный, — сказал Роджерс.

Несмотря на хмель, я не поверил этому. У женщин я никогда не пользовался успехом. Разве что у Фаины, нашей кассирши в жэке.

Все последующие дни «моя программа» была насыщенной. Мы побывали в Зальцбурге — «одном из красивейших городов Европы» — так объявил Роджерс, На меня же он не произвел особенного впечатления. Города все здесь похожи один на другой, как наши жилые пятиэтажные дома, с той лишь разницей, что они действительно чистые, зеленые, ухоженные. Особенно те, которые расположены у подножия ослепительно белых Альпийских гор. Цветущие луга на фоне белоснежных вершин и гордо поднимающихся ввысь ледников производят, конечно, впечатление. И всюду вездесущие туристы. В каких только одеяниях их не увидишь! И каких только возрастов не встретишь! Между прочим, как ни странно, встречается больше пожилых, а то и просто стариков и старух.

Для них, имеющих деньги, здесь все: блеск, красота, веселье, удовольствие. Я опять был переполнен разными впечатлениями.

На обратном пути к Вене мне захотелось пить. Роджерс предложил на весь мир разрекламированный напиток «кока-кола». Я отказался. Он удивился. Хотелось простой холодной воды, даже из-под крана. Тогда он пообещал угостить из родника. Я с радостью согласился. Через несколько минут мы свернули с шоссе и оказались на опушке леса. Вышли из машины. Роджерс взял стакан. Подошли к роднику. От предложенного стакана отказался. Я пригоршней начал набирать воду, чистую, прозрачную как слеза. Жадно прихлебывая, выпил. Крякнул от удовольствия.

Роджерс смотрел с улыбкой.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил я.

— Чисто по-русски. Глядя на вас, я вспомнил стихи. Вот только забыл автора:

— Где-то я слышал, что-то знакомое… — промямлил я.

— Вспомнил. Твардовский! Смелый он был у вас человек, — с каким-то непонятным подтекстом сказал Роджерс.

Я не знал, что ему ответить.

— А вы смелый человек, Алексей Иванович? — как бы между прочим, спросил Роджерс,

— Я?.. Не знаю.

— А Маринка?

— Кто?! — не понял я,

— Ваша дочь.

— Смелая.

— А Виктор?

— Не знаю.

— А Фокин?

— А вы, Роджерс? — решил оборвать я эту никчемную игру в вопросы и ответы.

Он стал мне надоедать. Не слишком ли он много знал о моей Родине и обо мне?.. Пусть он даже самый близкий друг Зори, все равно не обязательно лезть в душу.

Роджерс будто прочитал мои мысли. Он, вообще, умел вовремя остановиться. Я это сразу заметил. Видит, что человеку не до шуток, сразу меняет тон.

И сейчас Роджерс стал серьезным.

— Есть предложение немного развлечься в одном веселом заведении. Как вы на это смотрите?

Мне, откровенно говоря, хотелось побыть одному. Но он заинтриговал меня. Я промолчал.

— Молчание — знак согласия, — заключил Роджерс.

В Вену мы вернулись, когда стало смеркаться. Ресторан «Мулен Руж», куда привел меня Роджерс, был похож на концертный зал. Особый зал… Здесь я впервые увидел в чистом виде стриптиз. Раньше только слышал. Видел фотографии у Зори. И вот эти полуголые, а затем голые женщины вдруг ожили, лихо отплясывая на сцене. Затем они спустились в зал, ходили между столиками. Садились посетителям на колени, желающим, разумеется, Я опьянел не только от вина, но и от увиденного. Не помню, как очутился в каком-то номере, как и куда ушел Роджерс и пришла она… та, которая вертелась около меня.

…На второй, третий и четвертый день Роджерс всюду был со мной рядом. Он опять стал прежним, симпатичным, милым человеком.

Мы сидим с ним в уютном кабинете Зори. Фани ухаживает за нами. Говорим о разных вещах. Пьем кофе.

Я начал беспокоиться отсутствием брата. Спросил Роджерса. Он меня успокоил: завтра приезжает.

— А сегодня есть предложение… — начал было Роджерс.

— Вы совсем забросили из-за меня службу. Вам не грозит это неприятностями? — перебил я его.

— О! Не беспокойтесь, Алексей Иванович! Работа — не волк, в лес не убежит. У нас деловые отношения с вашим братом, и я хочу быть полезным ему и вам.

«Хорошо иметь рядом такого делового друга», — подумал я.

— Есть предложение повторить поездку в «Мулен Руж». Как на это смотрите?

— Побойтесь бога, Роджерс.

— Вы остались недовольны?

— Не об этом речь.

— Хорошо, — сразу перестроился Роджерс. — Надеюсь, вы еще приедете к нам? — прервал он мои размышления.

— Трудно сказать. Время покажет.

— Имейте в виду, Алексей Иванович, мы всегда рады видеть вас. Между прочим, какой порядок существует у вас для получения выезда за границу?

— Если судить по моему опыту, то это и просто, и сложно.

Я подробно рассказал ему все, что знал.

— У нас без бюрократии. А какие документы выдаются на руки? — опять поинтересовался Роджерс. — Нельзя ли полюбопытствовать?

Я после некоторого колебания показал документы. Он долго и внимательно их рассматривал.

— Точно. Пятьсот долларов в кармане! — воскликнул вдруг радостно Роджерс. — Вы не могли бы эти документы дать мне на самое короткое время? Я поспорил со своим коллегой. Пари выиграл я. Мне это нужно ему показать. Выигрыш пополам. Согласны?!

— Не понял… О чем был спор?

— Мой коллега утверждал, что с первого сентября у вас введены, новые правила оформления документов на выезд за границу. Что-то упрощено. Он ошибся. И я выиграл пари.

— Извините, но документы я не могу вам дать.

— Понимаю. И не настаиваю. Ну, а сфотографировать, надеюсь, не откажете?

Я подумал и согласился.

Роджерс, к моему изумлению, вынул из внутреннего кармана пиджака маленькую черную продолговатую коробочку, напоминающую футляр от дамских часов, только наполовину уже и короче. Он, ловко манипулируя, перефотографировал все страницы паспорта.

— Неужели эта малютка фотографирует? — невольно вырвалось у меня.

— Еще как. Это же «Минокс».

— Можно посмотреть?

Я рассматривал диковинную коробочку и не верил своим глазам. Роджерс по ходу объяснял, как им пользоваться. Как все просто и ясно, «Ну и техника!» — с восхищением подумал я.

— Теперь собирайтесь и поедем. Обмоем это дело, как принято у вас в таких случаях, — предложил Роджерс, отправляя в карман пиджака фотоаппарат.

«Выигрыш» обмывали целый день.

Наконец приехал Зоря.

Он появился на квартире неожиданно. Мы крепко обнялись, расцеловались.

— Как ты тут? Вроде бы чуть осунулся? — освобождаясь от объятий, сказал Зоря.

— Осунешься. Роджерс замучил меня. Да ты тоже выглядишь не очень-то свежо.

— Была нервная командировка, — как-то вяло и неохотно откликнулся Зоря. — Где Роджерс?

— Сейчас объявится. — И как бы в подтверждение сказанного, зазвонил телефон. Подошел Зоря.

— Слушаю. Здравствуйте. Да, сэр. В принципе удачно. Но пришлось побороться. Конкуренция большая. Хорошо, сэр. — И Зоря в раздумье положил трубку. — Я должен ехать. Мне надо отчитаться. Скоро вернусь. — Зоря, избегая моего взгляда, поспешно покинул квартиру.

Зоря сдержал слово. Он вернулся быстро. И не один. С ним был Роджерс. Они тут же утащили меня в кабаре. И снова пошли мотания по ресторанам, кафе. Опять водка, коньяк. Откровенно говоря, мне это изрядно надоело. Было такое ощущение, словно я попал в беличье колесо, из которого не могу никак выбраться.

И когда время моего пребывания в Вене закончилось, я очень обрадовался. На вокзале меня провожали Зоря и Роджерс.

— Нам так и не удалось поговорить по душам, — сказал я на прощание брату.

— Во всем виноват Роджерс. Он отнял тебя у меня, — ответил Зоря, грустно улыбаясь.

— Вы в обиде? В следующий раз я исправлюсь… — пообещал Роджерс.

— Боюсь, что это будет не скоро, — ответил я

— О, мы умеем ждать. Верно, Зоря?

— Конечно! Грустно расставаться, — сказал Зоря. — Но ничего не поделаешь. Всему приходит конец.

— К сожалению, — согласился я.

Мы обнялись. Расцеловались.

— До свидания, Алексей Иванович. Я не говорю «прощайте». А это вам в дорогу, чтобы не скучали, — сказал Роджерс, передавая мне красивую полиэтиленовую сумку.

— До свидания.

— Всем сердечный привет. Пиши обязательно. Извини, если что было не так, — произнес Зоря.

— Все хорошо. И ты пиши. Спасибо вам за все. Я слишком много доставил вам хлопот. — И мы снова обнялись.

Поезд, медленно набирая скорость, покидал вокзал. Брат и Роджерс остались на перроне. В эту минуту мне было действительно грустно.

Я стоял у окна и думал о Вене, о днях, проведенных в этом городе. Честно говоря, меня ошарашила эта «легкая жизнь». Я был под впечатлением ярких красок и блеска. Разумеется, ничего подобного я раньше не видел. Не хотелось сейчас вспоминать какие-то мелочи, насторожившие меня. В общем-то впечатление было хорошим, и пусть это впечатление пока останется.

Даже Роджерс с его назойливыми расспросами, шутками и не очень-то честными глазами пусть остается в памяти милым, добрым человеком.

Я вошел в купе, кивнул соседу, читавшему газету. Средних лет, довольно упитанный мужчина. Я невольно посмотрел на багажную полку. Там лежали два больших кожаных коричневого цвета, добротных чемодана. «Не повезло, черт возьми. Иностранец», — подумал я. Разочарованный, выхожу в коридор. И в это время вспомнил о сумке Роджерса. Любопытство взяло верх. Я вернулся в купе. Заглянул в сумку. Там оказались книги Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом». Отложил их в сторону. Незнакомец бросил взгляд на книги и на чистейшем русском языке сказал:

— Рекомендую выбросить, если не хотите иметь неприятности на границе…

— Да вот, перед отходом поезда всучили, — на всякий случай оправдывался я. — А что в них такое?

Так мы познакомились. Он оказался нашим работником из торгпредства в Австрии. Мы о многом с ним переговорили. Это был интересный собеседник. Умный, начитанный, много повидавший в своей жизни, поездивший по свету. К немалому моему удивлению, он заявил, что ему надоело мотаться по заграницам, не дождется, когда можно будет навсегда вернуться в Москву.

— А мне нравится здесь, — ответил я ему.

— Нравится? Охотно верю. Особенно когда приедешь на короткое время к богатому родственнику. Вот если бы вы здесь пожили три-четыре года, интересно, что бы говорили тогда. Нет, Алексей Иванович, я, например, не хотел бы здесь ни родиться, ни тем более жить.

— Ну, это другое дело, я говорю не об этом.

Чем ближе поезд подходил к Москве, тем медленнее, мне казалось, он идет. Особенно тягостны были последние километры. Не находил себе места.

— Волнуетесь? — с сочувствием спросил Петр Николаевич, так звали моего соседа.

— Очень, — охотно откликнулся я. — А вы?

— И я волнуюсь. Волнуюсь каждый раз, когда возвращаюсь на Родину.

И вот мы приехали. Прильнув к окну, я смотрел на мелькание встречающих и наконец увидел на перроне жену и Лену.

Носильщик таскал мои вещи и укладывал их на тележку. А я, боясь, как бы что-то не утащили, метался от купе к выходу вагона, так и не выбрав минуты поздороваться с женой. И только с последним свертком я сошел на перрон и попал в объятия родных. Марины не было. О ней, разумеется, я и спросил в первую очередь:

— Где Марина?

— У нее экзамен, — ответила жена. — Ну как?

— Все здорово. Дома расскажу.

Мы сидели в такси и молчали. Я рассматривал город с такой ненасытной жадностью, будто впервые увидел его. Прав Роджерс, Москва необыкновенно хороша.

— Ну, — спрашивает жена, — чего молчишь?

— Сейчас… погоди… дай опомниться.

Она поняла мое состояние и больше не тревожила. Но вот мы и дома. Марина, оказывается, уже пришла.

— Путешественнику салют! — приветствует она, чмокнув меня в щеку.

Я раздеваюсь, начинаю в полном смысле слова священнодействовать над чемоданами. Марина стоит в стороне и как-то недобро усмехается. «Подожди, — думаю, — сейчас ты запляшешь». И на свет божий появляется пальто с норковым воротником.

— Посмотри, Маринка, какая штука.

Марина, посмотрев на пальто, бесстрастным голосом отвечает:

— Точно такое же у Светы. Она купила в «Березке».

— А тебе персонально присылает дядя. Бери, эксплуатируй на здоровье.

Я был уверен, что Марина не устоит от соблазна. Но и на этот раз ошибся.

— Никаких подарков, — отрезала она и демонстративно отвернулась.

— С ума можно сойти, — не удержалась жена.

Чтобы сгладить наступившую неловкость, я быстро вынул нейлоновую кофточку и положил ее перед Мариной:

— Надеюсь, от меня не побрезгуешь?

Марина взяла кофточку, приложила ее к груди и сухо сказала:

— Спасибо.

На кровати, диване, столе были разложены покупки. Жена и Лена ходили кругами, изучали вещи, охали и ахали. Я наблюдал за ними и удовлетворенно улыбался. Осмотр явно затянулся, и я решил положить этому конец.

— Не пора ли поесть что-нибудь? — обратился я к жене.

— Обожди минутку. Ты ошеломил нас. — Она подошла и поцеловала меня.

— Хватит вам дурака валять, — вмешалась Марина. — Убирайте живо, я буду накрывать на стол.

Никто с Мариной спорить не стал.

И вот мы за столом. Разговор по-прежнему идет о привезенных тряпках.

— Папа, рассказал бы лучше об Австрии, куда ходил, что видел, — попросила Марина.

Я начал рассказывать. Но, видимо, мой рассказ не удовлетворил любопытство Марины. Посыпались вопросы.

— В театре был?

— Не успел.

— Не был и в Венской опере?!

— Один раз сходил, — соврал я.

— Хорошо. Ну, а в музеях?

— Не удалось.

— Ну, знаете!.. А в прославленном Венском лесу побывал?

— Побывал, доченька, побывал.

— Как выглядит внутри знаменитый собор святого Стефана?

— Впечатляет, — снова соврал я, потому что в соборе не был, только проходил мимо.

— У тебя появилось красивое кольцо. Опять подарок дядюшки?

— И тебе прислал.

— Папа, я уже сказала… А как люди там живут?

— Да как тебе сказать… Немцы, — отделался я какой-то глупой, ничего не значащей фразой. Что я мог ей сказать о простых людях, которых, по сути дела, и не видел?

— Марина, хватит вести допрос. Оставь папу в покое. У тебя еще будет на это время… — пришла мне на выручку жена.

— Дядюшка шлет тебе персональный привет. Он все время справлялся о твоем житье-бытье. Говорит, любит людей с характером.

Марина в ответ молча пожимает плечами.

— Живет он здорово. Настоящий бизнесмен. Одного ему только не хватает — Родины. Тоскует очень.

— Свежо предание…

— Точно, тоскует, это я сам могу подтвердить.

— Что ему тогда мешает приехать на Родину, как это сделали многие другие?

— Не знаю.

— То-то и оно.

— Может, боится.

— Смотря кого и чего.

— Твоей интуиции, например, — пошутил я.

— Я серьезно говорю.

— Ну, а если серьезно, тогда, наверное, боится за прошлые грехи.

— Прошлые грехи, как известно, при разных обстоятельствах смягчаются и даже прощаются. У нас самые гуманные законы. Все зависит от степени и весомости содеянного.

— Тебе и это известно?

— Я же юрист… Извини меня, папа, но я ему написала…

— Знаю. Ты явно поспешила.

— Может быть, но так было бы лучше. Береженого бог бережет.

У меня сегодня хорошее настроение, и я предлагаю:

— Не будем об этом. Давайте лучше выпьем за встречу.