"Икона и крест" - читать интересную книгу автора (Нэйпир Билл)ГЛАВА 30Наверное, этот шум мне снится: большая пушистая собака скребется в дверь кухни. Меня продолжают трясти до тех пор, пока я наконец не просыпаюсь. Лицо Зоулы всего в нескольких дюймах от моего уха. — Гарри! — взволнованно шепчет она. — Кто-то пытается попасть в дом! Секунда — и я вылетаю из постели, натягивая брюки. Еще несколько драгоценных секунд уходит на поиски спортивной куртки. Я надеваю ее через голову. Босиком крадусь с Зоулой к двери спальни и прислушиваюсь. Сперва слышу только шум ветра в листве деревьев, а потом опять: осторожный повторяющийся шорох, словно собака пытается открыть дверь. По коридору беззвучно идет Долтон. — Я разбудил Дебби. — Администратору звонили? — спросил я. — Телефон прямо у двери. А мобильники здесь не работают. У меня промелькнуло удивление. Откуда ему это известно? Можно подойти к окну и завопить, отпугнуть непрошеных гостей… Появилась Дебби, полностью одетая и дрожащая — несмотря на жару. — Почему бы не включить свет? — предлагает она шепотом. — Отпугнем их! Я бегу к окну спальни. У входа стоит большой внедорожник, поблескивающий в приглушенном свете, идущем от бассейна и гостиницы. Внутри вроде бы никого. От подоконника до террасы всего десять футов. Развернувшись, я чуть не сталкиваюсь с Дебби. — Кажется, они уже внутри, — говорит она переменившимся от страха голосом. Я хватаю ее за руку и тащу к окну. Дебби смотрит вниз и мешкает. — Я тебя подержу! Она перелезает через подоконник; я чуть придерживаю ее за запястья и отпускаю. Следующая Зоула. Я поворачиваюсь к Долтону, но тот толкает меня к окну. Я прыгаю и с грохотом приземляюсь на пол террасы. Кусты и деревья освещает желтая вспышка. Следом раздается грохот какого-то огнестрельного оружия. Я не сразу понимаю, что меня ранили. Просто чувствую, как что-то толкает меня в левую руку, и падаю лицом вниз. Встав, я умудряюсь оглянуться. У окна стоят двое. Дебби и Зоула зигзагами бегут по дороге. На моем рукаве расплывается темное пятно. Руку постепенно охватывает болезненное оцепенение. Я рву дверцу внедорожника на себя. Хочу разблокировать рулевое колесо и скатиться с крутого холма. Эти идиоты не вынули ключ из замка зажигания. Дебби и Зоула скрываются за деревьями слева от меня. Где Долтон — даже не представляю. Заведя двигатель, я втыкаю вторую передачу и со всей силы жму босой ногой на педаль акселератора. Несколько невыносимых секунд несусь в темноту и отчаянно ищу выключатель верхнего света. У меня не выходят из головы смертельные обрывы по краям дороги. Но вот пространство передо мной заливает сноп света, и я что есть духу лечу вниз. Минуту спустя мои страхи оправдываются: позади меня, наверху, появляются чьи-то фары. Судя по всему, они нашли ключи от «тойоты». Я еду чуть быстрее, но каждый поворот похож на женскую шпильку, и мне страшно. Иногда фары выхватывают верхушки деревьев. Чаще же они пялятся в черную пустоту. Гонка длится минут десять. У меня кружится голова, кровь из руки размазалась по ставшему скользким рулевому колесу. «Тойота» куда юрче внедорожника. Я прикидываю, что еще минут пять — и меня догонят. Теперь началась боль. Она идет откуда-то из глубины руки. Голова кружится все сильнее. Я понимаю, что надо задержать кровотечение, но как? Ведь я несусь по самой опасной дороге из всех — если говорить об островах Карибского бассейна. Передо мной неожиданно возникает 180-градусный поворот. Я в ужасе торможу до пятнадцати миль в час. Машина накреняется в сторону обочины. Я двигаюсь по каменистой осыпи, возникшей после недавнего дождя. Чтобы объехать ее, прижимаюсь к правой обочине, и тут левое колесо налетает на валун, а правое проваливается в выбоину. Чувство реальности покидает меня. Правое колесо уже за обочиной. Машина кренится, словно самолет на вираже. Снизу надвигается темнота. Я не сомневаюсь, что вот-вот погибну. Рвусь вверх, к пассажирской дверце. Внедорожник еще касается дороги, однако дрожит и, опрокидываясь, продолжает поворачивать в сторону. Раздается удар, и двигатель глохнет. С металлическим скрежетом машина переваливается через край дороги, медленно-медленно… Я опять прыгаю к левой дверце и на этот раз выбираюсь наружу, но тут машина уходит у меня из-под ног, и я — невесомый, свободный, с желудком неизвестно где, с болтающимися руками и ногами — лечу следом, в темноту, к своей могиле. Какой бы она ни была. Птица, дивная тварь, парит в горной вышине… И еще одна. И еще. Вдруг я понимаю, что они кружат надо мной. Страшно! Я не могу пошевелиться. Один из грифов опускается на землю, ярдах в двадцати от меня. Потом остальные. Они громко хлопают крыльями. Я собираюсь с силами и шевелю пальцем. Достаточно. Еда пока не умерла. Что-то совсем рядом со мной. Я заставляю себя шевельнуть рукой. И все. Силы кончились. Но грифы держатся на расстоянии — пока. Я слышу мужской голос. Речь ямайская, человек говорит непонятно, что-то вроде: «Господи, господи…» Сквозь опухшие веки я различаю черное обеспокоенное лицо, вглядывающееся в мое. Потом меня берут под мышки и с трудом поднимают. Теперь я сижу. Мой спаситель берет меня на закорки, и я впервые могу рассмотреть местность вокруг. Я упал с пятидесяти футов. Впрочем, чуть дальше есть еще один обрыв, спускающийся к широкому, более-менее ровному пространству. Машина, судя по всему, докатилась до края и рухнула вниз. Мельком я вижу банановые деревья и кофейные кусты. Человек, пошатываясь под моим весом, несет меня к своему дому с верандой и крышей из гофрированного железа. Из дома выходит маленькая седая женщина и спешит к нам. Я вижу только покрытую кустами плодородную землю. Меня кладут в маленький грузовичок, наполненный, кажется, листьями. Женщина удерживает меня в сидячем положении, а мужчина со скрежетом включает передачу. Мы переезжаем вброд неглубокий ручей, взбираемся по крутому каменистому склону и выруливаем на дорогу. Я то почти прихожу в себя, то теряю сознание. Опять оживаю и опять проваливаюсь. Едем вдоль изумрудно-зеленого склона, по которому ходят черные тени. Я вижу прилавки, небольшое скопление магазинов с названиями вроде «Успокойся!», «Кухни Румяной Кети» и тому подобными. Все надписи — с орфографическими ошибками, отражающими местное произношение. А вот лачуги, раскрашенные поярче: мясник, продовольственный магазин, почтовое отделение с какой-то рекламой и предупреждениями об опасности диабета. Я гадаю, долго ли мне суждено прожить. Вдруг мы оказываемся в городе и сворачиваем влево, к автобусной остановке. Перед нами церковь Святого Фомы Аквинского и длинный ряд прилавков. Потом грузовичок резко сворачивает вправо, к низким розовым строениям с надписью: «БОЛЬНИЦА ВЕСТ-ИНДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА». Я смутно вижу черное лицо, склонившееся к моему. — Как вас зовут? — Фома Аквинский. — Назовите свое имя, или меня обвинят в убийстве. В глазах наконец проясняется, и я вижу большую комнату, по которой беспорядочно снуют около дюжины человек. Люди в белом, больные на каталках… Какому-то юнцу разрезали футболку. Глаза у него закатились, он громко стонет. Вокруг столпилась куча народу. К больному тянется непостижимый моток пластиковых трубочек и проводов. — Мне нужно узнать ваше имя. Темнокожая женщина решила попробовать чистый английский, а не местный диалект. — Гарриус Блейкус. — Откуда вы, мистер Блейкус? — Я в отпуске, остановился в «Терранове». Выиграл первый приз — выходные с мисс Ямайка. — Ну, будьте же умницей. Что с вами произошло? — Я пошел в поход в Блу-Маунтинс. — Один? — Нет, с мисс Ямайка. Меня ограбили. Медсестра втыкает мне в рот термометр. — Идти туда одному — глупо, глупо! Вам крупно повезло, что вы живы, мистер Блейкус! Подошел врач. Во всяком случае, мне этот человек показался врачом. Одетый в белый халат, со стетоскопом, властный, лет около пятидесяти, с черным морщинистым лицом и седыми волосами, он снимает стетоскоп и щупает мой пульс: — Вы потеряли три пинты крови. Кость руки, слава богу, не задета. У вас изранены лодыжки, но ничего не поломано. Отдохнете два-три дня и будете плясать под волынку. Простыня вымокла, лоб вспотел. Я весь дрожу. Доктор заговаривает опять: — И у вас небольшой жар. — Где я? — В кингстонском травмопункте. По части пулевых ранений мы накопили больший опыт, чем Вест-Индский университет. Парень, у которого ранена грудь, начинает громко что-то кричать на густом ямайском жаргоне. Доктор исчезает из моего поля зрения, и я засыпаю. Теперь вплывают двое мужчин-санитаров. На потолке — сырые пятна и яркие светильники. Все вместе крутится, словно ночной небосвод. — Он выдержит перевозку? — Да, только держите его под капельницей. Мой грохочущий голос заполняет большую комнату и все больничные коридоры: — Они не медики! Они хотят меня похитить! Они забирают меня, чтобы убить! Наверное, у меня шевелятся губы. Меня аккуратно поднимают, перекладывая на каталку. Ко мне наклоняется медсестра: — Вы хотите что-то сказать, мистер Блейкус? — Они убьют меня, — с трудом шепчу я. — Я знаю, где искать Крест Иисуса. — Все хорошо. Не волнуйтесь. Я цепляюсь за ее рукав: — Не отдавайте им меня! Сестра освобождается от моей хватки и успокаивающе похлопывает по плечу. Потом что-то тихонько говорит доктору. В следующее мгновение он оказывается рядом. В руках у него шести футовый шприц. — Это вас немного успокоит. Я пытаюсь выдрать капельницу, выползти из носилок и пуститься по коридору наутек. Я уже почти дотянулся до капельницы, но хватка у медсестры как у гориллы. — Вы потеряли много крови, мистер Блейкус. А еще европейцам вредно подолгу бывать на солнце. Коридор опять оглашается воплями: очередной юнец стонет и держится за голову. Вокруг толпятся его приятели. Мне мерещится, что я вижу открытый мозг. — Здесь белому делать нечего, мистер Блейкус, — мягко говорит медсестра. — Вас отвезут в замечательную частную лечебницу. — Мне и тут неплохо… — прошептал я. — У нас мало места. Потолок уплывает назад. У парня теперь вся грудь в бинтах, он громко жалуется, что ему порвали футболку. Меня со скрипом катят по коридору. Я ловлю на себе любопытные взгляды, дрожу от холода, парю, словно наполненный гелием шар, потом чувствую на лице жаркий солнечный свет, меня везут по каким-то буграм, грузят в «шаттл», мы взлетаем высоко над Блу-Маунтинс, и Ямайка съеживается до маленькой зеленой точки на бирюзовом карибском фоне, и я слышу запах духов мисс Ямайка, которая почему-то смахивает на головореза из Тренч-Тауна, а он похож на одного из тех стрелявших… Тихая комната. Легкие простыни. Теплый сухой воздух. Сквозь жалюзи задувает ветерок. С улицы доносится странное ритмичное постукивание, словно прыгают теннисные мячики. Миллион насекомых. Они щелкают и жужжат. Радужная стрекоза задумчиво зависает перед окном — смотрит, нельзя ли чем поживиться. Кидается в сторону. Женский смех, мужской голос. Комната — светлая, просторная, со вкусом обставленная. Здесь есть плетеные стулья. Я вновь уплываю в сон. В следующий раз я просыпаюсь уже в темноте. Снаружи доносится шорох. Это волны. Я пытаюсь пошевелиться, но мои руки весят по тонне каждая. Я говорю о метрической тонне или о единице, принятой в Британской империи? Скоро придется идти в туалет. Я закрываю глаза и засыпаю на целый месяц. На второй день я чувствовал себя настолько хорошо, что даже сел и стал обдумывать побег. Что было весьма оптимистично, если учесть, что еще только вчера меня до туалета и обратно водили под руки. Два «медбрата». С револьверами за поясом. |
||
|