"Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз" - читать интересную книгу автора (Магвайр Грегори)

РОЖДЕНИЕ ВЕДЬМЫ

Уже почти стемнело, когда Фрекс, весь в холодном поту, набрался смелости войти в деревушку. Он тут же затопал, замахал кулаками и закричал хриплым голосом:

— Эй, маловерные! К вашим душам взываю! Внемлите гласу разума! Слушайте, пока можете, ибо грядет искуситель испытать вас крепко!

Слова эти, до смешного архаичные, сработали. Вышли угрюмые рыболовы, таща за собой пустые сети, и земледельцы, чьи сухие поля в этом году почти не принесли урожая. Все шли потупившись, виноватые, как сам грех, следуя за Фрексом к перекосившимся ступеням лодочной мастерской. Появления Часов ожидали с минуты на минуту: слухи были заразны, как чума.

— Вы глупы, как младенцы, что тянутся к раскаленным головешкам! Вы словно детеныши дракона, готовые присосаться к огненным сосцам!

Фрекс и сам слышал, что книжные ругательства звучат неубедительно. Он устал и был далеко не в лучшей форме.

— Брат Фрекспар, — обратился к нему деревенский староста Бри. — Остыл бы ты и дал нам спокойно посмотреть, какой облик примет искуситель.

— Слабы вы еще противостоять искусителю! — вскричал священник.

— Разве не ты наставлял нас в делах праведных? — хитро возразил Бри. — Мы ведь никогда не сталкивались с настоящим соблазном. Может… может, мы хотим испытать себя?

Рыбаки засмеялись, видя, как ловко провел Фрекса староста. Священник сверкнул глазами и набрал полную грудь воздуха, но тут послышалось громыхание колес по дороге. Все притихли и обернулись. Фрекс потерял своих слушателей, не успев даже толком начать.

Фургон с Часами тянула четверка лошадей, а рядом шли гном и его молодые приспешники. На широкой крыше примостился Дракон — воистину величественный зверь! Он сидел подобравшись, будто и впрямь был живой и готовился вот-вот спрыгнуть. Сам фургон был покрыт позолотой и раскрашен в карнавальные цвета. Рыбаки смотрели разинув рты на приближающееся чудо.

Не успел гном объявить о представлении, как Фрекс уже вскочил на ступеньку фургона часть складной сцены.

— Почему, вы думаете, эту штуку зовут Часами? — взревел он. — Я вижу только маленький циферблате нарисованными стрелками. Смотрите сами! Стрелки не движутся, они застыли на без одной минуты двенадцать. А почему? Ведь здесь полно механизмов, это я вам точно говорю. Перед вами вырастут механические поля, взойдет механическая луна, механический вулкан извергнет красное тряпье с зашитыми черными монетами. Так почему же нет настоящих часов? Что скажешь ты, Гвинетта? Или ты, Периппа? Почему нет настоящих часов?

Но ни Гвинетта, ни Периппа не слушали его. Все зачарованно смотрели на фургон.

— А я вам скажу почему! Часы эти показывают не земное время, а духовное. Сколько осталось до осуждения и оправдания. Ибо душа любого из нас находится всего в минуте от Страшного Суда. Да, друзья мои, всего лишь в минуте. Подумайте, если бы вы сейчас умерли, то разве захотели бы навечно гореть в пламени, уготованном идолопоклонникам?

— Что-то шумно у нас сегодня, — отчетливо, под общий смех, проворчал кто-то.

Над Фрексом (он обернулся на звук) открылась дверца, и на сцену, тявкая высоким голоском, выскочил кукольный песик, чья черная кудрявая шерстка напоминала прическу Фрекса. Хохот усилился. В сгустившейся темноте священнику плохо было видно, кто именно смеется и кто кричит ему отойти и не заслонять обзор. Он не собирался уступать, но тут его бесцеремонно спихнули со ступеньки.

Тем временем гном произносил напыщенную приветственную речь.

— Вся наша жизнь — бессмысленная суета. Как черви зарываемся мы в нее, копошимся и уходим в землю после смерти. Почему же не отвлечься от тщеты нашего существования и не прислушаться к гласу пророчества, не посмотреть воочию на чудо? Ведь вся жизнь, сколь бы плачевна и незначительна она ни была, проникнута тайным, глубинным смыслом, который открыт Дракону времени. Он способен видеть прошлое, настоящее и будущее; его знания не ограничены отведенными нам жалкими годами. Смотрите же и слушайте, что он готов поведать!

Заинтригованная толпа подвинулась ближе к Часам. Стало совсем тесно. С неба светила холодная луна, словно глаз злого, мстительного божества.

— Прекратите! Отпустите меня! — вырывался Фрекс. Он и не предполагал, что все выйдет так скверно. Никогда еще прихожане не поднимали на него руки.

Часы тем временем рассказывали о внешне набожном человеке с кудрявой бородой и такими же волнистыми темными волосами, который проповедовал умеренность и щедрость, а сам хранил ларец с золотом и изумрудами в накладной груди у безвольной, изнеженной жены благородных кровей. История кончалась тем, что обманщика проткнули вертелом через неприличное место, зажарили на костре и подали на ужин голодной пастве.

— Клевета! В вас пытаются пробудить самые низменные чувства! — кричал багровый от ярости Фрекс, но теперь, во тьме, кто-то решил заглушить его. Сзади на шею легла чья-то рука. Фрекс дернулся посмотреть, что за наглец позволил себе такую дерзость, но головы нападавших были закрыты капюшонами. От удара коленом в пах Фрекс сложился пополам и упал лицом в грязь. Следующий удар ногой пришелся промеж ягодиц, и священник обгадился. Впрочем, до его позора никому не было дела: толпа хохотала над продолжавшимся представлением. Только какая-то добрая женщина во вдовьем платке (от боли и стыда Фрекс не разобрал, кто именно) помогла ему подняться и вывела его из толпы.

— Спрячу-ка я тебя в погреб, батюшка, а то ведь и до греха недалеко. Неровен час на вилы посадят. Твою-то хижину они наверняка перероют, а ко мне кто заглянуть догадается?

— Мелена, — выдавил он. — Если ее найдут…

— За ней присмотрят, — сказала сердобольная вдова. — С этим-то мы, женщины, справимся.

В хижине священника вовсю шли роды. Мелена поминутно проваливалась в забытье. В глазах у нее то вставали, то расплывались две повитухи: рыбачка и старая бабка. Они поочередно щупали ей лоб, смотрели между ног и жадно поглядывали на те немногие украшения, которые Мелена привезла из отчего дома.

— На-ка, дорогая, иглодольника пожуй, — сказала рыбачка и поднесла ко рту роженицы ложку с зеленой кашицей. — Опомниться не успеешь, как заснешь, расслабишься, и все пройдет само собой. Малыш выскочит, и к утру все закончится. Я-то думала, ты будешь благоухать свежестью и розовой водой, а ты воняешь, как всякая из нас. Давай же, дорогуша, жуй, жуй.

От стука в дверь старуха, которая стояла на коленях перед сундуком и деловито в нем шарила, вздрогнула и виновато отпустила крышку.

— Войдите! — крикнула она, сложив руки, как будто в молитве, и закрыв глаза.

Вошла раскрасневшаяся и запыхавшаяся девица.

— Так и знала, что здесь кто-нибудь будет. Ну как она?

— Еле держится, и ребенок тоже. Еще часик, и он вылезет.

— Меня послали предупредить вас. Мужчины напились и пошли буянить. Наслушались Дракона из волшебных Часов и теперь ищут Фрекса. Дракон приказал его убить. Наверняка сюда заявятся. Надо бы перенести ее в безопасное место, пока есть время. Ее двигать-то можно?

«Нет, — мысленно ответила Мелена. — Меня нельзя двигать. А если крестьяне найдут Фрекса, пусть хорошенько его убьют. За меня. Никогда мне еще не было так больно, до черноты в глазах. Пусть накажут мерзавца за то, что меня оставил». И, улыбнувшись этой мысли, она потеряла сознание.

— А может, бросить ее здесь? — предложила девица. — Дракон приказал и ее убить вместе со змеенышем в чреве. Боюсь, как бы нам не досталось.

— Вот еще! — возмутилась рыбачка. — У нас, между прочим, репутация. Раз уж взялись за эту кисейную барышню, так и доведем дело до конца. Что бы там ни приказывали всякие драконы.

— Марранских кружев никто не хочет? — подала старуха голос из сундука.

— Там в поле телега для сена, — сказала рыбачка пришедшей девушке. — Пойдем, поможешь мне ее прикатить. А ты, бабка, кончай копаться в белье и иди сюда, будешь ей лоб вытирать. Ну, мы потопали.

Немного погодя старуха, рыбачка и их помощница катили телегу по неезженой дороге, через коряги и папоротниковые заросли осеннего леса. Ветер набирал силу и свистел по склонам холмов. Распростертая на одеялах Мелена стонала в забытьи.

Они слышали, как прошла толпа с вилами и факелами, и, замерев и едва дыша, прислушивались к приглушенной ругани, а потом с удвоенной скоростью припустили дальше, пока не вышли на затянутую туманом поляну, где хоронили богоотступников. Сквозь туман виднелись неясные очертания Часов. Оставляя их здесь, гном — далеко, видать, не дурак — рассчитывал, что эта поляна — последнее место на земле, куда пойдут суеверные рыбаки и крестьяне.

— Гном с мальчишками пьют сейчас в таверне, — отдуваясь, сказала девица. — Здесь нам некого бояться.

— А ты, распутница, значит, подглядывала, в окно за мужчинами? — проворчала старуха и раскрыла дверцу на задней стороне фургона. Там был низкий лаз, над которым нависали маятники, а с боков скалились огромные зубастые колеса, грозящие растереть любопытных в фарш.

— Затащим ее сюда, — решила старуха.

К утру набежали тучи, и на небе заплясали скелеты молний. Дождь то переставал, то возобновлялся с такой силой, что казалось, с неба сыплются камни, а не капли воды. В очередное затишье повитухи вылезли из фургона, держа то, ради чего провели здесь ночь. Они прикрыли ребенка от стекавшей с крыши воды.

— Смотрите, радуга, — кивнула старуха. И действительно, бледная разноцветная лента перекинулась через небо.

Женщины обтерли малыша, и — что это, обман зрения? Вроде того, что придает особый оттенок траве и цветам после дождя? Но нет, никакой дождь не в силах так исказить цвет человеческой кожи. Она была изумрудно-зеленой.

И еще, ребенок не заплакал, не зашелся обиженным криком, только раскрыл рот и молча задышал.

— Ори, чертенок, — шлепнула малыша старуха. — Давай, не отлынивай.

Дитя пропустило ее слова мимо ушей.

— Еще один упрямый мальчишка, — вздохнула рыбачка. — Может, убьем его?

— Какой он тебе мальчишка? — возразила старуха. — Не видишь, девочка.

— Ха, — вмешалась подслеповатая девица. — А это тогда что болтается?

С минуту, несмотря на наготу младенца, они спорили, и только когда ребенка вытерли еще несколько раз, стало ясно, что это действительно девочка. Видимо, в родах к малышке прилип кусочек последа, да так там и остался. Вытертая малышка была правильно сложена: изящная головка, тонкие ручки, круглая попка, длинные пальчики с острыми ноготками…

…И явно зеленая кожа. Несмотря на румяные щечки и животик, желтоватый цвет вокруг глаз и темную полосу пробивающихся волос на голове, общее впечатление было как от овоща с грядки.

— Ну и награда за наши труды, — сказала девица. — Зеленая, как жаба. Что люди скажут? Давайте лучше ее убьем.

— По-моему, она гниет изнутри, — поддержала рыбачка, проверяя, нет ли у малышки хвоста и на месте ли пальцы. — От нее дерьмом воняет.

— Дура ты, — оборвала ее старуха. — Уселась в коровью лепешку, вот и воняет.

— Она больна, поэтому и цвет такой. Давайте утопим ее в канаве. Мамаша ничего не узнает. Когда еще их нежное величество очухаются.

Женщины захихикали. Они качали малышку, передавали ее друг другу, взвешивали на руках. Действительно, убить ребенка в младенчестве было гуманнее всего. Спрашивалось только как.

Тут малышка зевнула, и рыбачка благодушно сунула ей палец в рот пососать. А та раз — и отхватила половину. Хлынула кровь, девочка закашлялась, и палец выпал у нее изо рта. Все вдруг пришло в движение: разъяренная рыбачка рвалась задушить девочку, две остальные повитухи удерживали ее. Откушенный палец выудили из грязи и сунули в карман передника. Вдруг удастся обратно пришить.

— Ишь, письку себе захотела! — закатилась от смеха девица. — Поняла, что у самой-то нет. Берегись, несчастный парень, которому она приглянется, оттяпает она твой пальчик себе на память.

Женщины забрались обратно в фургон и бросили малютку на грудь матери. Об убийстве они уже и не думали, опасаясь, как бы им еще чего-нибудь не откусили.

— Может, титьку отцапает — хоть разбудит нашу спящую красавицу, — усмехнулась старуха. — Ну и ребенок: пьет человеческую кровь прежде материнского молока.

И, оставив Мелене чашку воды, они зашлепали по грязи под сгущающимися тучами разыскивать своих мужей, сыновей и братьев — ругать и бить их, если они живы, или хоронить, если нет. А новорожденная девочка лежала в темноте фургона и смотрела на скалящиеся сверху зубчатые колеса.