"Огонь с юга" - читать интересную книгу автора (Маккенна Джульет)

Глава 5

— Так что ты собираешься делать? У меня нет целого дня. — Говоривший был лысым как яйцо коротышкой с гладким подбородком. Кожа его была дотемна выдублена, и годы под солнцем прорезали глубокие трещины вокруг темных расчетливых глаз. Он задержал их на молодом человеке, изучающем металлический товар, который коротышка предлагал, сверля покупателей взглядом. Юноша подхватил небольшой кувшин и с любопытством пробежал пальцами по цветам и листьям, сияющим серебром на черном фоне.

— Что это за металл? Я имею в виду, из чего сам сосуд?

Торговец помедлил, откровенно восхищаясь чистой голубой рубахой посетителя, новыми хлопковыми штанами и скромными серебряными цепочками вокруг шеи и запястий.

— Никто не знает. — Он пожал мускулистыми плечами, тусклая рыжеватая рубаха заходила на них, штаны его были пыльными снизу. Пояс, охватывавший крепкий стан, отнюдь не казался убогим — отменная полоса алой кожи с золотыми головами ястребов йора и рубинами на месте глаз. — Это товары Джахала, он привозит их с юго-востока. Они хранят тайны своего ремесла крепче, чем смыкаются створки моллюска в том владении, и очень мало образцов доплывает к нам. — Он улыбнулся скорее хищнически, чем дружески. — Дай мне что-нибудь, достойное такой вещи, и сможешь поразить ею всех твоих друзей.

Явно искушаемый, юнец, тем не менее, поставил кувшинчик.

— Мне нечего предложить такого, что было бы достойно подобного изделия.

Лицо коротышки безобразно исказилось.

— Тогда не отнимай у меня время на крабий помет.

Юноша отвернулся, оскорбленный, прошагал мимо соседа-торговца, который сидел, защищенный от солнца ореховыми пальмами, окаймлявшими золотой песок пляжа, и хихикал.

— Дев, меня никогда не перестает поражать, как тебе удается заработать на жизнь, если ты так вызывающе груб со всеми.

— Это поддерживает в них рвение. — Коротышка ухмыльнулся, ничуть не раскаиваясь, и склонился над тщательно подрубленным квадратом кожи, на котором выставлял свой товар. Он передвинул кувшин на более выигрышное место среди небольших медных ящичков, неровно, но ярко сияющих.

— Не видишь чего-нибудь, чего захотелось бы, Бидрик? — Он помедлил, чтобы стереть полой своей жалкой рубахи отпечаток пальца с серебряной курильницы, исполненной в виде птицы из джунглей.

Другой торговец с нарочитым безразличием пожал плечами. Он был одет куда тщательней Дева, его зеленые, собранные складками штаны и зеленая же рубаха свидетельствовали о процветании. И несмотря на жару, он носил еще нарядное верхнее платье без рукавов, из кремового хлопка, расшитого шелковыми лозами.

— Возможно, позднее. Сперва охота увидеть, что я могу сделать с этим. — Он простер пухлую руку над своими тщательно сложенными шалями. Некоторые мало отличались от паутины — шелковый шепоток, весь в дивных цветах на длинных побегах: визайл, жасмин, фиалка. Другие предлагали более существенную защиту от ночной прохлады — из плотного хлопка, расцвеченные яркими узорами, нанесенными смелыми стежками иглы; дикий виноград, ползучие розы, копья ирисов.

— Вот уж неожиданность — ты делишь этот пляж с нами, торговой мелюзгой. Удовольствие, конечно, но тем не менее достаточно странно, — заметил Дев с отработанной небрежностью. — А я подумал бы, что такие, как ты, отдают поклоны Ривлин Махаф и пьют охлажденный сок лиллы в тени ее приемной залы. — Он махнул в сторону охряной ткани, на которой сверкали крохотные зернышки цветного стекла, образующие рисунок парящей птицы. — Зеркальная Птица — это как раз то, что она любит, не так ли? Здесь нет дам из владения? Кто в здешних краях не пришел на последние торги перед дождями?

Широкий взмах его руки охватил внушительное число гулявших туда-сюда по берегу. Мужчины являли немалое разнообразие по части того, кому верно служили, о чем свидетельствовали их столь несхожие кинжалы. Женщины могли похвастать головокружительным разнообразием окутывающих их нарядов и причесок.

— Они здесь, и у нас есть все причины ожидать, что мы поторгуем с ними так же, как всегда. — Бидрик маняще улыбнулся женщине в простой белой шали, которая помедлила, чтобы взглянуть на его товар. Она, как бы извиняясь, махнула рукой, прежде чем передвинуться к аптекарю, громко расхваливающему чудесное действие своих целебных средств, сидя на перекрученном корне иглоплода и держа на коленях изрядных размеров ящик.

— Может, какой-нибудь даме в этом владении нехорошо? — не унимался он. — Или кому-то из детей?

— Нет и намека на то, что происходит. — Как только женщина повернулась к нему спиной, Бидрик нахмурился. — Мы явились и застали ворота Махаф Кору запертыми крепче, чем задний проход плавучей крысы. Я прошел на запад весь путь до владения Галкан из-за этой зеркальной птицы на шали, да и еще кое-чего получше, его женам так понравились изделия, которые я приносил в последний раз. Но все, что говорит теперь начальник стражи, это что никаких торговцев они нынче не пускают.

— А ты не видел, как они с охотой впустили кого-то другого, пока тебя заставляли ждать? — спросил Дев. Он взглянул в сторону якорной стоянки, битком набитой галерами и парусниками всех размеров. — Я мог бы найти кого-то, кто оценил бы такого рода сведения.

— Это касается лишь меня и моей семьи. — Бидрик, вопреки себе, широко улыбнулся, глаза его скользнули к средней величины судну с полосатым синим парусом. — А мои ребята умеют держать язык за зубами.

— Дети — поистине благословение. — И на миг бородатое лицо Дева стало мрачным.

— В самом деле. — Бидрик словно был чем-то недоволен, его рука сама собой пробежала по черной бороде, доведенной до лучезарного сияния душистым маслом. — Что же, Дев, посланцы с нескольких гостящих у нас трирем отправились прямо к Махафу Кору, судя по тому, что кричал начальник стражи. Каковы бы ни были новости, а из-за них несколько рабов принялись вдруг носиться туда-сюда, точно перепела, подхваченные пыльной бурей.

— Ты не знаешь случайно, какие триремы добились доброго приема, а какие нет? — Дев улыбнулся во весь рот. — Это стоило бы лучших из всех товаров Джахала.

Ворота отворялись для посланцев из Нора, Йавы и Китира, и больше ни для кого. Целая стая почтовых птиц поднялась и разлетелась по всем направлениям. Я возьму одну из этих курильниц в обмен на свою новость. — Бидрик сощурил глаза, глядя на Дева. — И еще кое-что тебе следовало бы знать. Я слышал вчера вечером, что Йава Од обеспокоен из-за чего-то, как ястреб на горячем песке. Он повесил трех из своих воинов за то, что они попались подвыпившими в последнее Малое Полнолуние.

— Мудрый вождь держит в руках своих меченосцев. — Дев уклончиво кивнул.

Бидрик фыркнул:

— Не суй нос дальше, чем положено торговцу, Дев, если сидишь рядом со мной. Не хочу, чтобы меня прогнали отсюда вместе с тобой, если Махаф Кору решит очистить это место от злокозненных болтунов. Ты…

Его прервало внезапное прибытие с крупной галеры плоскодонок, подталкиваемых к берегу шестами сидящих в них гребцов.

— Похоже, ты не единственный купец, которого Ривлин Махаф некогда видеть, — сказал Дев с недоброй игривостью. — Как ты полагаешь, когда ребята с «Коричного Журавля» вынуждены были устраиваться для торга на берегу?

Орава юнцов выскочила из плоскодонок. Лодки вытащили на песок, подальше от воды. Одни парнишки втыкали глубоко в песок шесты, после чего натягивали на них яркие цветные пологи. Другие открывали ящики с бутылочками из стекла, сверкающими в гнездах из волокон стручков тандры. Остальные доставали наборы медных и серебряных мисок, разворачивали отрезы тканей, простых и узорчатых, больше хлопок, но и немного блестящего шелка. Вскоре они превратили свои лодки в манящие к себе прилавки, нагруженные сокровищами, перед которыми сразу померкло то, что могли предложить Дев и Бидрик. Народ, праздно слонявшийся вдоль берега, начал нетерпеливо подтягиваться к новым прилавкам.

— Время сворачиваться, — философски произнес Бидрик.

— Не вижу причин. — Челюсть Дева воинственно выступила вперед.

— Причина в том, что у них вдесятеро больше товара, чем у нас обоих. — Бидрик начал тщательно собирать шали и покрывала. — И они заключат здесь сделки, о которых мы с тобой не можем позволить себе и думать.

Теперь юнцы разбрелись, с распростертыми объятиями приветствуя всех подходящих. Горделивая гребная шлюпка подтянулась к самой кромке воды, и три крупных малых в отменных шелках, с золотыми кольцами на каждом пальце, шагали через почтительно отступившую кромку волны. Парни с надлежащим почтением препроводили этих троих к накрытым подушками табуретам в тени полога.

— Я в торговле беру качеством, а не количеством, — и Дев с вызовом щелкнул костяшками пальцев.

— В тебе, разумеется, немало огоньку для… — Бидрик, извиняясь, кашлянул. — Оставайся, если хочешь. А я вздремну, пока жара чуток не спадет. — Он взглянул на солнце, стоявшее в зените. — Вернусь, когда эта орава избавится от своего хлама благодаря ослам, которые ничего не смыслят. Спорить готов, что они придержат что получше, надеясь на прием у жен вождя. — Бидрик встал и дал знак кораблю с полосатым парусом, который проворно ответил, низко опустив флажок.

Дев сидел с мгновение, скрестив ноги, затем начал тщательно сдвигать свой товар на середину кожаной подстилки.

— Я голоден. Эти дурни могут терпеть, пока их мозги не закипят под полуденным солнцем, а я пока поищу чего-нибудь съестного. — Он бережно и умело сложил кожу, достал ремень и стал перевязывать узел.

— Я мог бы взять это с собой, если хочешь, — Бидрик несколько застенчиво оторвался от своих сборов. — Фиран может принести все обратно к твоей лодке, как только жара смягчится.

— Фиран? — Дев вопросительно поднял бровь.

— Думаю, он пока предпочитает держаться в стороне. — Бидрик провел рукой по бороде. — И не пожелает ли одна из твоих девиц славную шаль?

— Готов дерзко нырнуть в тайные глубины? — Дев хищнически улыбнулся. — Пришли его в сумерки. Я тогда опять буду на «Амигале».

— Учти, я не хочу, чтобы он пробовал какие-либо твои товары, — негромко предостерег Бидрик. — Если я учую, что от него попахивает тростниковой водкой, я отделаю ремнем его задницу. А затем твою.

— Даже малого глоточка нельзя, чтобы укрепить его решимость? — Дев с издевательской насмешкой покачал головой. — Многим ребятам нужна порция огненного питья, прежде чем они нанесут первые зарубки на свои палочки.

— Твои дикарские пристрастия тебя прикончат. — Бидрик отнюдь не веселился. — Не одно, так другое. Говорю тебе, Дев, я не хочу, чтобы мои сыновья набирались от тебя дурных привычек.

— Поэтому ругаешь моего отца, что наделил меня кровью северян, — небрежно заметил Дев. — Отлично. Я отправлю твоего парня назад довольным и трезвым, не бойся. — Он крепко затянул ремень и стоял, стряхивая песок с мешковатых колен своих просторных штанов.

Шагая по берегу, чтобы бросить взгляд на добро, выставленное на продажу людьми с большой галеры, он презрительно скривил губы. Один из вновь прибывших здоровяков наблюдал за ним с нескрываемым высокомерием.

— Нам не нужно ничего из того, что ты продаешь, Дев. Давай в сторонку, уступи место людям с чистыми руками.

Дев даже не удостоил его взгляда, доставая небольшой кожаный мешочек из-за пазухи. Развязав его горловину, Дев вытряхнул оттуда несколько маленьких, но безупречных сапфиров на одну из своих задубелых ладоней. Человек с «Коричного Журавля» напрягся. Дев некоторое время разглядывал камушки, прежде чем, словно внезапно что-то решив, убрать их назад в мешочек. Когда он шагал прочь, несколько покупателей, рассматривавших товар с галеры, повернули головы вслед и наблюдали за ним с неуверенными лицами.

— Славная госпожа, я вижу, тебе нравится этот стенной ковер, — поспешно заговорил торговец с галеры. — Что ты можешь предложить мне взамен? Нам больше всего хотелось бы получить коралловые бусы из этого владения.

Дев позволил себе сдержанную улыбку. Даже такие жалкие развлечения оправдывают игру. По мере того, как он удалялся от берега, широколиственные иглоплодные деревья и белый песок уступали место более темной почве, усеянной пыльными обрывками коры и палой листвой деревьев, страдавших под безжалостным солнцем в самом конце поры засухи. Даже неуемные насекомые, казалось, сбежали. Из-за палящей жары гости острова покинули открытое пространство и собрались вместо этого под приветливыми ветвями, где мужчины и женщины из местных предлагали закуски, плоды и воздушный хлеб, выпеченный из отборного помола соллерного зерна. Островитяне и торговцы равно медлили, чтобы разглядеть предлагаемые блага, рассчитанные на полные желудки и невероятную жажду.

Значит, Махаф Кору получил с юга новости, которые побудили его запереть ворота. Что это могут быть за новости? Возможно, слухи о чем-то таком будут носиться вокруг кухонных очагов. Дев направился к старухе, присматривающей за битым котлом, покоящемся на угольном ложе, благоразумно окруженном камнями на тщательно очищенном клочке земли.

— Что это, матушка?

— Тростниковые толстухи в перечном соке. — Она сощурилась, и сеть морщин на ее лице шевельнулась. — Я сама доставала их из гнезд, когда на листьях еще блестела роса.

Дев казался разочарованным.

— Значит, у тебя не нашлось времени их взвесить.

Старуха рассмеялась, стягивая выцветшую розовую шаль с седых волос.

— А ты кое-что понимаешь, юнец.

— Я удивлен, как тебе хватает остроты зрения, чтобы отличать птенчиков толстух от макушек тростника, если ты думаешь, будто я юнец. — Дев сел на удобный древесный корень.

— Оно достаточно острое, хотя и уступает остротой твоему языку. — Женщина погрузила черпак в котел и помешала. — Что ты можешь предложить за самое нежное мясо, какое найдешь на этом берегу? — Она подхватила видавшую виды деревянную миску, но не наполняла ее.

Дев наклонился вперед, чтобы с видом знатока вдохнуть ароматный пар.

— Я чем только не торгую, матушка.

— Сомневаюсь, что твоя матушка вообще знает, где ты. — Она опять не без удовольствия сощурила водянистые глаза. — Я видела тебя на берегу. У тебя товар из металла, верно? Браслеты, ожерелья, сережки, вот что мне надо, — скороговоркой продолжала она. — Моя внучка помышляет о свадьбе, как только Махаф Кору даст согласие.

Дев прикинулся на миг, будто обдумывает предложение, а затем потянулся за пазуху. И достал оттуда совсем иной кожаный мешочек, не тот, которым дразнил купцов с галеры, а из мешочка вынул изысканно выкованный браслет-цепочку.

— Я пробуду здесь несколько дней, матушка. Корми меня до отъезда, и я позабочусь, чтобы твоей внучке завидовали подруги.

Старуха наполнила миску и, передав ее покупателю, приняла цепочку.

— Мягкий металл. — Она сморщила нос.

— Но чистый, — возразил Дев, уже набивший себе рот. — Не тот, что выплавляют у северных варваров — с полутиглем дребедени.

Старуха пренебрежительно фыркнула.

— Я бы не надела их хлам на покойника для погребения.

— А разве кто-то из них в здешних водах? — Дев с волчьей жадностью заглатывал нежные ломти светлого мяса и узкие красные полосы перца. — И высматривают, что можно купить или украсть, прежде чем какой-нибудь вождь сожжет их лодки дотла?

— Варвары? Нет, тебя кто-то ввел в заблуждение. — Старуха запихала цепочку поглубже за пазуху пыльного серого платья из нескольких слоев. — Они никогда не являются на самом исходе засушливого времени. Нынешнее солнце сделало бы их красней вареных крабов, они от него даже умирают.

Значит, что бы ни тревожило местные владения, это не угроза с севера. Дев вновь закинул удочку.

— Я слышал, Махаф Кору ночами не спит, ждет откуда-то беды. — И кивнул в направлении двора вождя.

— Это всегда так. — Старуха занялась очисткой белых мясистых корней, чтобы добавить их в котел. Дев вручил ей обратно пустую миску и встал.

— Еще увидимся, матушка.

Старуха стряпала восхитительное жаркое, пусть даже у нее было ничтожно мало сведений, чтобы дополнить слухи.

Новое скопление деревьев укрывало стихотворца, с апломбом произносившего нараспев пышное описание отбытия в море. Дев знал песню, которую слышал множество раз прежде.

Равнодушные слушатели боролись с подступавшей дремотой, ибо их и без того разморило от сытной пищи и гнетущей влажной жары. Крючконосый мужчина внезапно захрапел, прервав разглагольствования чтеца о том, куда может забросить течение его и его товарищей по странствию.

Дев покачал головой. Все в этой толпе уснут, прежде чем этот неумеха, столь занудно бубнящий, дойдет до рассказа, как неудачная любовь погнала его в море, станет оплакивать утрату любимой, а заодно и тяготы путешествия. Мало-помалу повествователь проголодается. Никто не предложит ему полуденной трапезы в обмен на такое бездарное исполнение.

Развлекшись, Дев вдохнул задержавшийся у него во рту привкус перца и двинулся дальше. Стихотворцы получше явятся в сумерки и получат самую дивную еду, которую здесь смогут предложить. Истинные художники представят новые и свежие перепевы проверенных временем повествований о дальних странствиях — любимой всеми метафоре жизненного пути. С некоторыми сюда придут музыканты и танцоры. Другие приведут учеников, которые представят благоговеющей толпе свитки с дивными картинами, навеянными стихотворными рассказами.

Такие напыщенные развлечения всегда желанны. Дев предпочитал то, что исполняется подальше от основной толпы, в тени, у огонька, окрашенного горстями особых порошков, где воздействие стихов усиливают телодвижения одного-двух едва одетых танцовщиков, и крепкий детина всегда готов сбить с ног любого, кто подойдет слишком близко. Дев огляделся. Когда он посещал здешнее торжище в последний раз, тут был какой-то однорукий чтец, весьма примечательный малый, он произносил такие сладострастные строки с подробностями утешений, которые могут заменить путнику женщину, им покинутую.

Дев медленно кивнул себе. Однорукого каждую ночь призывали развлекать стражей Махафа Кору — его самого и состоящих при нем плясуний. Даже если Махаф Кору и его жены не видятся больше с торговцами, сочинитель, забавляющий их стражей, может подцепить какие-нибудь полезные сплетни.

Кто может знать, не поблизости ли еще тот чудак? Ифал, вот кто. Что и говорить, у Ифала всегда имеются последние новости. Дев помедлил и поглядел в направлении моря, сверкающего на солнце. Затенив глаза ладонью, он попытался распознать отдаленные флажки, вяло свисавшие с верхушек мачт лениво покачивающихся судов.

Оживление за спиной заставило его вздрогнуть, и он почти прыжком развернулся. Одна его рука коснулась йавской работы кинжала на поясе. Нет, никто к нему не подходил. Движение возникло чуть дальше, в глубине суши, где иглоплоды уступали место травянистой котловине, которую окружали широко раскинувшиеся домишки с плоскими кровлями — именно такие предпочитали островитяне Махафа. Представители владения, деревенские старейшины и им подобные ждут, поди, в тени широких стрех, приветствуя тех купцов, что вызвали их интерес своим прохладным плодовым соком и упорством при заключении сделок. Охваченный любопытством, Дев поспешил вперед, обходя людей, подобострастно кланявшихся и отступавших; островитяне и приезжие торговцы смешались здесь со странствующими искусниками развлекать, зажавшими в руках свитки или звонкие бубенчики.

Толпа таяла перед высоким человеком в броне. Солнце так ярко сияло на его кольчуге, что Дев содрогнулся, глядя на него. Горный хрусталь сверкал на обруче его шлема надо лбом; на золотых рукоятях двойняшек-мечей, упрятанных в ножны, полыхали огнем бриллианты. Привлекающая внимание женщина шагала вслед за телохранителем, расчищавшим для нее дорогу. Высокая и худая, как и ее слуга, она была облачена в белую парчовую рубаху поверх газовых шаровар. Ее туго заплетенные волосы покрывал радужный шарф, прошитый серебряной и золотой нитью и отсвечивавший, как крыло бабочки. Женщина перекинула свободный его конец через плечо и придерживала рукой, умащенной до блеска и отягощенной грузом серебряных колец и браслетов с многочисленными хризолитами. Нить хрустальных капель была вплетена в густые завитки у основания стройной шеи.

— Тарита Махаф, — назвала какая-то женщина благородную госпожу невежественному пришельцу. — Третья и совсем еще новая жена Махала Кору.

— Родная сестра Йава Дирхи, — добавила другая, тараща глаза. — Она была женой Китира Аркиса, но потом развелась с ним.

— А почему? — спросила девушка со свежим лицом.

— Это ее дело, и больше никого не касается, — осуждающе сказала женщина, которая могла быть только ее матерью.

Дев стоял позади женщин, и можно было подумать, будто он имеет к ним отношение. Он взирал на Тариту Махаф столь же страстно, сколь и прочие. Как о женщине о ней говорили повсюду, да еще она славилась завидной сетью крайне выгодных союзов. В тот миг она походила на женщину, преследующую важную цель. Это должно было иметь отношение к тревогам Махафа Кору. День становился все более и более увлекательным.

Раб благородной госпожи воззвал к бледнокожему, чисто выбритому мужчине, низко кланявшемуся с манящей улыбкой на губах. Более смуглый и массивный человек позади него поставил на голую землю окованный сундук черного дерева. Невеличка проворно развернул яркий узорчатый коврик, который держал под мышкой, положил на сундук и с удобством уселся. Его спутник отошел на шаг, дубина темного дерева, в тяжелом конце которой оказалось больше железа, чем на сундуке, небрежно скользнула по его плечу. Меченосец Тариты Махаф медленно обошел усевшегося, описав круг, на его хмуром лице читался запрет кому бы то ни было подходить ближе. Послушная толпа отступила еще на несколько шагов.

Не обращая ни на кого внимания, Тарита Махаф коротко сказала что-то сидевшему на сундуке. Его улыбка стала шире. Он встал, щелкнув пальцами своему спутнику с дубиной. Тот опять подхватил сундук, и парочка последовала за женой вождя, развернувшейся и зашагавшей обратно, к невидимому отсюда двору с его тщательно охраняемыми секретами.

— Чего хочет от него Тарита Махаф? — спросила прелестная девушка.

— Это Ифал, торговец драгоценностями, — задумчиво произнесла ее мать. — Ходили слухи насчет переговоров о браке с Нором Заури. Возможно, одной из девушек нужны украшения к свадьбе.

Дев в этом усомнился. Не такого рода добром торговал Ифал. Он предоставил гадающей толпе нести себя в тень иглоплодов. Непринужденно оторвавшись от болтающих кумушек, он преувеличенно зевнул и лег в сухую впадину меж двух узловатых корней. Возбужденный шум вокруг понемногу затихал, люди возвращались к прежнему расслабленному безделью под бременем дневной жары.

Заметив у себя на рубахе жирное пятно от жаркого старухи, Дев потер его ногтем большого пальца. Опять улегся, положил руку на лоб, как усталый путник, закрывающий глаза. И, невидимый ни для кого, сосредоточил внимание на маслянистой гуще, блестевшей на ногте.

Ох уж эти альдабрешцы с их исступленной ненавистью к волшебству. Дев сдержанно улыбнулся, когда на его ногте засверкал наколдованный им изумруд. Он творил чудеса среди них день за днем, а они ни разу ничего не заметили. Все те, кто твердит, будто Архипелаг — смертельная ловушка для волшебников, трусы и глупцы. Он подавил не столь уж редкое побуждение показать этим людям, что может волшебство. Он мог бы вызывать наваждения, сопровождая ими произносимые стихи, живое дрожащее эхо музыки слов. Женщины владения получили бы помощь, если бы он вызвал огонь из голой земли, чтобы стряпалась еда в их горшках, а затем могли бы дочиста вымыть горшки водой, извлеченной из воздуха. Он мог бы накрыть остров бурей, которая отвела бы воды из гавани, и все корабли остались бы высоко на сухом песке.

Но теперь жизнь его зависела от осторожности. Ослепительная зелень на большом пальце угасла, оставив крохотный совершенный образ, отраженный в блестящем жире. Должно быть, это происходило где-то за первым подъемом здешней холмистой суши, в доме, в котором жили женщины рода Махаф, когда посещали этот остров. Ифал предлагал переплетенные нити бирюзовых бус приятной полной седовласой женщине, расцвеченная павлинами шаль которой была не хуже любой, какую мог бы предложить Бидрик. Дев немедленно узнал ее. Видайл Махаф, старшая жена. Тарита стояла за ее плечом. Видайл отодвинула бирюзу и сказала что-то, побудившее Ифала замереть в изумлении с нитями бус, вяло свисающими с пальцев.

Дев увлажнил сухие губы языком и взглянул туда, где благодатный ветерок играл широкими листьями иглоплода. С беспредельной осторожностью он уговорил ветерок отойти от дерева и стал мягко направлять его к далекому господскому дому. Опять взглянув на крохотное видение в своем ногте, он ощутил напряжение, но женщины все еще были погружены в спор с Ифалом. Удовлетворение согрело Дева так, как никогда не согрело бы солнце. Есть дурни, что твердят, будто подобные чары не действуют вместе. Попытались бы они творить чудеса с той точностью, которая требовалась ему, чтобы сберечь свою шкуру, когда он плавает в этих гибельных водах. За первые дни здесь он научился большему, чем за пять утомительных лет в пыльных библиотеках Хадрумала.

Но вот он напрягся, видя, как торговец драгоценностями роется на самом дне сундука, разворачивая свертки мягкой кожи, чтобы явить нечто черное, как тушь.

Дев сосредоточил все свое внимание на колдовском ветерке, быстро прошив им воздух и вникая в шепотки, что теперь доносились сюда, во впадину под деревьями. И вот раздался голос Ифала, четко различимый, скрежещущий, как у людей из восточных пределов.

— Конечно, сила полностью зависит от истории талисмана.

Дев весь подобрался.

— Я мог бы помочь куда вернее, если бы знал, от какого чародейского зла ты хочешь защитить детей.

— Пока что достаточно оберечь их гагатом. — Видайл потянулась за бусами с напряжением в голосе. — Мы возьмем все, что у тебя есть. А что-нибудь еще: браслеты, кольца?

Дев сделал глотательное движение, у него внезапно пересохло во рту.

— Есть гребень-бабочка, инкрустированный атласным камнем. — Ифал порылся в сундуке. — И камень, и образ бабочки — могучая защита от чародейства, какова бы ни была история вещицы, — небрежно заметил он.

— В самом деле, — медленно сказала Видайл. — Ты проницателен, как всегда.

— Достаточно проницателен, — голос Тариты звучал почти угрожающе, — чтобы все вокруг знали — для нас желанны твои солнечные камни и турмалины, и больше ничего.

— Солнечный камень, чтобы согреть сердце и поднять дух. — Ифал умиротворяюще улыбнулся. — Я буду образцом благоразумия, но, может быть, позволю себе догадаться, что вам может быть желанной ясность видимого во сне, благородные госпожи? Солнечный камень часто оказывает такую услугу. Было бы неудивительно, если бы одна из вас готовилась к ночи в какой-нибудь башне безмолвия, раз уж ваши дочери достигли брачного возраста. — Он пробежался рукой по темно-русым жестким волосам. — Что, естественно, объясняет ваше неравнодушие к моим лучшим турмалинам. Полагаю, я восполню свои запасы белых и розовых кабошонов, это полезные камни, когда надо уравновесить страсть и сострадание в молодых.

— У тебя бойкий язык, купец. Позаботься о том, чтобы придерживать его, когда надо, а то как бы его не отрезали. — Видайл взяла украшение для волос в форме бабочки и обменялась с Таритой бдительным кивком. — Явись опять к нашим воротам, когда пополнишь свои запасы гагата.

Тарита звонко хлопнула в ладоши, и ее раб открыл дверь.

— У нашей Ривлин есть кое-что из покрытых серой глазурью гончарных изделий ее ремесленников, ими тебе заплатят за камни и благоразумие.

— Благоразумие — непременное условие любой сделки, которую я заключаю, великая госпожа, — заверил ее Ифал, прежде чем бойким пружинящим шагом последовать за рабом.

Еще бы, подумалось Деву. Серые глазурованные изделия гончаров владения Махаф ценятся высоко. По прихоти судьбы тайна обжига посуды с зеленоватой глазурью вызывала у легковерного окрестного сброда жадное любопытство и желание раскрыть ее.

Дев позволил своему украдкой сотворенному чародейству исчезнуть в неуловимом воздухе и сел. Не было смысла пытаться теперь что-то выудить у Ифала. Он полностью сосредоточится на том, как выгодней продать эту ценную посуду и какие еще хранящие от колдовства камни предложить местным правителям. Не было никакого искушения плоти, которое мог бы использовать Дев, чтобы провести человека, столь примечательно верного своему товарищу, телохранителю и любимой, и никто из них не пил ничего крепче дозволенного властями и обычаем дрянного винишка этих островов.

Ифал, несомненно, попытался бы прочесть какие-нибудь разгадки в этих горшках, суеверный, как любой альдабрешец. Дев поднялся на ноги и направился обратно к пляжу. Самое время наведаться к мошенникам, сводящим концы с концами за счет предсказаний судьбы наивным обитателям Архипелага. Он шагал краем воды, с удовольствием наблюдая за прохладным колыханием вокруг своих ног, не удостаивая даже взглядом навесы и пологи. Кровь колотилась в глубине его грудной клетки.

За спинами торговцев тупой хребет скалы выбегал из-за деревьев и обрывался лишь у самой воды, где море шлепало о него ленивыми волнами. Камень был красноватый, в белых прожилках, разломанный на множество уступов, точно кое-как вырубленная лестница. Выше случайные травы и цветы произрастали из горок нанесенной ветрами почвы. Внизу, у воды, грязный старик в отрепьях скорчился у основания скалы, сверкая безумными глазами, и шарил в песке в поисках раковин, которые бросал в тыкву-горлянку. Совсем рядом, на самом нижнем карнизе, сидел, скрестив ноги, облаченный в чистый белый хлопок юнец с покоящимся на коленях пучком многоцветного тростника.

Деву не было дела до сумасшедших и праздного сброда, среди бела дня уклоняющегося от честного труда. Он поглядел на людей, занявших выгодные площадки на скале. Уютно расположившись и благоразумно прикрыв голову куском полотна, седеющий мужчина болтал с другим, близким по возрасту. Оба расхваливали медную урну у себя под рукой, равно как и всякого рода деревянные ящички, как невзрачные, так и ярко раскрашенные. У человека, что устроился ниже, имелась также парочка плетеных клеток, в которых удовлетворенно ворковали вещие голуби. На плоской вершине хребта устроился старик, белые волосы и борода которого спускались до пояса. Под навесом старика звенели в его честь медные и латунные урны, и внимательный юнец предлагал ему питье из серебряной чаши. Люди, жаждавшие получить его наставление, заполнили нисходящие ступени, точно насесты. Некоторые сжимали в руках приношения, одни — рыбу или мясо, завернутые в свежие листья, другие — расхожие побрякушки. Старик поманил первого, наклонившись вперед, чтобы ответить на его вопрос своим. Здесь всегда звучали вопросы, казавшиеся столь невинными, но все же выдававшие, каких ответов ждут эти простодушные глупцы. Прорицатель собирал намеки, искусно вылавливая их из осанки просителя, поворота его головы, беспокойства на лице.

Дев перевел взгляд на предсказателя с голубями. Он видел во время нескольких предыдущих посещений острова, как этого человека сопровождает то туда, то сюда телохранитель Ривлин Махаф. У каждого мудреца есть сеть связных и осведомителей, добывающих ему сведения о том и о сем, иначе их давно бы разоблачили, но пророк, который отличен милостью жены вождя, несомненно, знает достаточно, чтобы взвешивать свои слова и одерживать успехи, умножающие его славу.

Безумец бочком заковылял через пески к Деву, гремя своей расколотой и побитой тыквой и издавая такую дикую вонь, какой не смыть всем дождям близящейся влажной поры.

— Проваливай, пожиратель ящериц, — прорычал Дев. Сумасшедший оказался достаточно понятливым, чтобы поспешить прочь. Тогда лицо Дева наполнилось страстной надеждой, что предельно изумило бы Бидрика. Юнец с тростниками поднял их величаво, словно в знак приветствия, сухие макушки зашуршали, а сам он заулыбался от сдержанного предчувствия. Дев и ухом не повел в его сторону, карабкаясь по крутой скале и обгоняя двух девчонок, выбравших более надежный обходной путь.

— Ты проявляешь предприимчивость, — мирно заметил прорицатель, как только Дев возник перед ним. — Это всегда хорошо для взыскующего истины. — Он был в самом что ни на есть среднем возрасте, седина тронула его виски и черную бороду, нестриженую и струившуюся по широкой груди. Если бы не борода, он вполне сошел бы за любого купца на пляже внизу в своем верхнем платье без рукавов из полосатого хлопка поверх шаровар и рубахи песчаного цвета. Руку с единственным золотым кольцом он положил на клеточку, где ворковали и чистили перышки два голубка. — Но храбрец может упасть, если сделает неверный шаг на скалистом обрыве.

— Какие ты можешь увидеть предзнаменования для того, кто не трус и плывет на юг? — бросил ему вызов Дев.

— А что ты предложишь в обмен на такое наставление, мой отважный друг? — ласково спросил прорицатель.

Дев потянулся за одним из мешочков мягкой кожи, скрытых за пазухой, и вручил ему.

— Если твои слова сбудутся, я принесу тебе вдвое больше при новой встрече. Если нет, найду тебя и всякому дам знать, почему требую обратно свои камни.

Прорицатель заглянул в мешочек, и его голова резко дернулась.

— Ты, безусловно, ценишь добрый совет. — Он воззрился на Дева.

— Мой отец был всего-навсего варваром из беспредельных земель, но мать научила меня, чего стоят течения, бегущие из прошлого в настоящее, — спокойно произнес Дев.

— Тем лучше для человека, не привязанного крепко ни к одному владению. — Прорицатель покрутил тяжелое золотое кольцо вокруг пальца, меж тем как его глаза затрепетали, глядя на кинжал Дева, легонько сужающийся, как принято на островах Йава. — Я видел тебя прежде, не так ли? Ты плыл под превосходным собранием флажков, разрешающих проход.

— Да, мне с этим повезло, — ровно заметил Дев. — Я торгую здесь от островов Китира на юге до владения Сазак Джоа на севере, благодаря милости вождей, которые дозволили мне бороздить их морские пути. Я могу разнести твою славу по всем этим дорогам, если найду, что она заслужена.

Темные глаза прорицателя были жесткими, пока он укладывал мешочек Дева в большой кожаный кошель у себя на поясе.

— Что бы ты хотел от меня узнать?

Дев указал на голубей.

— Пусть летят.

Птицы терпеливо ждали, пока хозяин бережными руками доставал их из маленькой клетки. Он запустил белых голубей ввысь. Они затрепетали крыльями, сперва нерешительно, облетая друг дружку, мельтеша в воздухе взад-вперед. Затем один внезапно принял решение и глубоко нырнул, направляясь прямо к деревьям в самый центр острова. Второй почти тут же последовал за ним, и оба исчезли в густой зелени.

— Ну что? — Дев едва ли потрудился следить за полетом голубей, сосредоточившись вместо этого на лице прорицателя. Тот помедлил с мгновение, прежде чем ответить.

— Ты можешь найти друзей на севере, так что тебе стоит туда направиться. Беда подкрадывается с юга. Единственное спасение для тебя — бежать от нее и искать убежища. — Он остановился, ибо одна из птиц вернулась, мелькнув белой вспышкой, и бережно устроил ее в ее прежней клетке.

— Ты о дождях? — умышленно придуриваясь, спросил Дев. — Ожидаются смерчи?

— Я говорю о бедствиях, которые подходят невидимо, чтобы одолеть и сгубить. — И провидец поднял руку, чтобы на нее сел второй голубь.

— Ты имеешь в виду моровое поветрие? — Глаза Дева расширились в притворном непонимании. — Костоломная лихорадка возвращается с дождями?

— Просто прими к сведению мой совет. — Прорицатель метнул на Дева предостерегающий взгляд, заботливо убирая в клетку второго голубя. — Это все, что я могу тебе сказать. Ты увидишь, что мои слова больше чем заслуживают награды. Теперь ступай. Другие ждут моего совета. — Он поглядел мимо Дева и приветливо улыбнулся двум девчонкам, с нетерпением ждавшим, когда можно будет подойти.

— Спасибо. — Ловко спрыгнув на песок, Дев смахнул пыль с одежды. Очередь терпеливо ждала возможности посоветоваться с провидцем, забравшимся выше всех. Юнец не жалел сил, чтобы привлечь кого-то широкими взмахами своих раскрашенных тростинок, изучая узоры с наморщенным в нарочитой сосредоточенности лбом. Но никто не клевал.

Дев недобро улыбнулся. Не следует ли спросить о чем-нибудь замкнувшегося на себе юношу? Достаточно легко было бы объявить несомненно туманные предсказания этого парнишки чепухой, особенно если что-то напросится на сравнения с более искусными прорицателями и более зловещими предостережениями. Всегда забавно наблюдать, как начинающий гадатель провозглашается обманщиком каким-нибудь раздраженным островитянином, лишается своих загадочных орудий, а часто и одежды, и остается лишь в синяках, прикрывающих его наготу.

— Позволь мне направить тебя по верному пути. Мне ведомо зримое и незримое. — То был безумец. Он ни к кому в особенности не обращался, но прыгал, описывая все уменьшающиеся круги и гремя тыквой. Его одолело головокружение, и он упал, мгновение лежал неподвижно, затем вскочил и вытаращился на следы, которые оставил на песке.

— О, вот Ястреб Йора! Крылатый Змей пожирает Визайл, что цветет в ночи. Необычные дни грядут, друг мой, необычные и ужасные дни!

Даже душевнобольной улавливал то тревожное глубинное течение, которое добралось до островов. Нет, решил Дев, рассеянно треща костяшками пальцев. Глупый мальчик может легко успокоиться. У него нет времени на такие развлечения. Что-то творится на юге, и надо бы в точности разузнать — что.

Какие новости получил с юга Махаф Кору перед тем, как захлопнул ворота в свой двор и разослал всем и повсюду предупреждения? Новости столь значительные, что они оказались важнее последней возможности всласть поторговаться перед дождями. Новости, которые побуждают жен Махафа покупать гагатовые талисманы, а Ифала молчать, предлагая им лучший товар. Это не какой-нибудь страх перед близящимися дождями. Какие бы свирепые бури ни нагрянули, они часть обычного круговорота вещей, и их выносят как таковые. Не произошло и никакой внезапной вспышки одной из опасных заразных болезней Архипелага. Если бы это носилось в воздухе, жены Махафа и сам Кору занимались бы теперь тем, что запасали бы целебные травы и крепкие вытяжки из них, а не суетились бы из-за побрякушек.

Жены Махафа требовали защиты от волшебства. За несколько неправдоподобно бледных изумрудов и обещание Дева разнести его славу прорицатель предостерег его против плавания на юг, где некая опасность грозит человеку с явной примесью варварской крови, и у него нет ни родных, которые бы за него поручились, ни связей с владением, где бы защитили его. Единственное, что шло с варварского севера и чего альдабрешцы боялись, всегда было чародейство. Прорицатель подошел настолько близко, насколько осмелился, к намеку на колдовство, не назвав его напрямую.

Значит, есть сообщения о колдовстве, обнаружившем себя на юге? Вероятно, довольно далеко на юге, если весть получили только вожди, у которых есть быстрые почтовые птицы, сети маяков и скорые гонцы. Пройдет еще некоторое время, прежде чем слухи просочатся и дойдут до более скромного народа. И может статься, ему следовало бы лежать в куче гагата, прежде чем слухи узнают все.

Дев с презрительной улыбкой покачал головой. Что убедило этих людей, будто нить полированных черных бусин или блестящая гагатовая брошь может отвести колдовство? И почему так особенно важны бабочки? Дев напряг мозги, вспоминая обрывки преданий, которых набрался во время странствий по Архипелагу. Не являются ли бабочки воплощением убежденности альдабрешцев, что прошлое, настоящее и будущее переплетены меж собой подобно тому, как создание, превращающееся из червя в куколку, а затем в бабочку, остается все-таки одним и тем же?

Отбросив все лишнее, Дев обдумал следующий важный вопрос. А не может ли здесь быть чего-то помимо исступления, вызванного засухой? Если да, кто может быть таким болваном, чтобы выставлять напоказ свой чародейский дар перед столь враждебной толпой? А что, если это какой-нибудь волшебник с материка, ищущий смерти? Если да, как решил Дев, пусть этот олух получит свой урок суровым и чувствительным образом. Если кто докатился до подобной дурости, он не стоит того, чтобы кто-то ради его спасения раскрыл себя.

Но вообще-то не похоже. А не могло ли некое подобие стихии — воздуха, земли, огня или воды — разгуляться в какой-нибудь незадачливой альдабрешской семье? Чародеи Хадрумала отказывались верить, что у альдабрешцев, единственного среди всех народов мира, не рождаются в семьях свои волшебники. Однако пока что ему не удавалось найти хотя бы одного, и при этой мысли Дев нахмурился. Или удалось? Как все не вовремя… Следовало успеть прежде, чем необузданные способности доведут их до беды, когда их истребит их собственное непокорное волшебство, либо когда, разоблаченных, их растерзает испуганная толпа, или палач какого-нибудь вождя сдерет заживо кожу. И эти люди называют дикарями племена из северных земель. Жители убогих деревушек Лескара, по крайней мере, просто бросали своих прирожденных волшебников на дороге в Хадрумал, отказываясь от их обрядового убиения, даже если опасное дитя приносила местная шлюха.

Нужно разузнать кое-что еще, прежде чем посылать любую весть Планиру, решил Дев. Верховный чародей Хадрумала — не любитель необоснованных догадок. Да и волшебство не явит ему, насколько соответствуют истине любые подозрения. С помощью ясновидения он может увидеть что-то лишь на ограниченном расстоянии, и то ему не удалось бы сосредоточиться даже на хорошо знакомом лице или месте. Так что хочешь — не хочешь, а плыви на юг и попытайся узнать, что происходит. Если охваченные страхом альдабрешцы напустятся на тебя, ты исчезнешь прежде, чем они тебя схватят, и волшебство благополучно унесет тебя обратно, в безопасный Хадрумал, на тайный остров, где стоит город северных волшебников, кладезь их премудрости и обитель учения. Хадрумал, завоеванное нелегкими усилиями убежище для рожденных с волшебным даром, собираемых по всему материку, место, где они могут научиться управлять своими врожденными склонностями, подобными стихиям, захлестывающим мир. Хадрумал, где поколения ученых наполнили книгохранилища мудростью, к которой стремится что-то добавить каждый, достигший мастерства в чародействе. Хадрумал, пожалуй, самое скучное место, где когда-либо жил Дев, единственное, чем оно хорошо — там не схлопочешь по шее и не будешь ходить в синяках, как неизбежно случалось с Девом, пока он туда не попал.

Дев содрогнулся. Плыть на юг, навстречу наступающей поре дождей — невеликое удовольствие. И все же он хотя бы может вызвать несколько волшебных ветров, которые ему помогут. Задержавшись на пляже напротив своего надежно поставленного на якорь корабля, он оглядел оживленную гавань и поднес пальцы ко рту, чтобы пронзительно свистнуть.

— Перевозчик!

Мужчина, толкавший шестом плоскодонку с невысокими бортами, крикнул ему через отмели:

— Обратно на «Амигал», я так понял?

Дев зашлепал по волнам, чтобы взойти на борт.

— Сперва я хочу заглянуть на «Шелковую Лозу».

— Рановато еще, верно? — прыснул перевозчик не без намека на зависть.

Дев ухмыльнулся.

— Я думал, что неплохо бы вернуться, пока все толпой не хлынут.

Перевозчик взглянул на безбородого Дева и сделал очевидное заключение:

— Здесь из-за тебя не предвидится особой толкотни, во всяком случае, среди парней. А вот девушки точно рванут со всех ног, понимаешь, поди, о чем я. Ну, когда солнце покинет зенит. Не одни цветочки вянут от такой жары.

Дев пожал плечами.

— Я не любитель идти по пятам за кем-то другим.

Перевозчик оперся о шест и ловко повел плоскодонку через скопление рыбачьих суденышек. Он то поднимал шест, то отталкивался им, и, меняя направление, вел свою лодку к широкобрюхой галере, покоящейся на лучшем месте для стоянки. Весла ее были подняты, и лишь несколько человек на борту неспешно и лениво доделывали последние из своих дел. Канат, бежавший от грот-мачты к резному носу, был густо увешан шелковыми язычками с белой каймой, заявляющими о праве проходить через тьму тьмущую владений.

Дев встал, непринужденно покачиваясь в поисках равновесия, посреди плоскодонки.

— Эй, вы! Скажите Табразе, что Дев хочет ее видеть.

Перевозчик весьма внимательно оглядел его.

— Так тебя тут знают?

— И еще как. — Дев широко улыбнулся. — Я устрою тебе знакомство за доставку.

Перевозчик рассмеялся, но покачал головой.

— Моя супруга прочтет мое будущее по моим собственным кишкам.

— Я дам тебе кое-что, могущее вызвать улыбку на ее лице. — Дев потянулся навстречу веревочной лестнице, разворачивавшейся, падая, с кормового ограждения «Шелковой Лозы». — Будь добр, не гляди сюда особенно и доставь меня на мой «Амигал», когда я кончу с моим делом.

— С радостью. — Перевозчик оттолкнулся от борта галеры, меж тем как Дев карабкался наверх.

— Сюда! — Великолепная женщина с миролюбивой улыбкой поманила его из-под нарядного полога, натянутого перед низенькой бизань-мачтой. Три плоские ступени на кормовой помост служили границей почетному возвышению, где она полулежала на груде атласных подушек. Она что-то потягивала из золотой чаши, ее газовое белое одеяние почти просвечивало, запястья и лодыжки скрывал целый груз серебра и лунного камня. Умащенная кожа блестела, как отполированное черное дерево.

— Табразе, — Дев вскочил на корму, во весь рот улыбаясь в приятном ожидании. — Ты хорошо выглядишь.

Она поглядела на него, сощурив подведенные серебром глаза.

— Тогда подойти ближе, я хочу получить что-нибудь помимо лести. Не время ли для меня узнать, что ты таишь? — И ее пристальный взгляд задержался на его штанах.

— Не сегодня. — Он выбрал подушку в тени шелкового навеса и сам налил себе в золотой кубок с подноса у локтя женщины. — Ты можешь взять у меня двух девушек?

— Не уверена, Дев. — Табразе провела рукой по дуге серебряных гребней, поддерживавших ее черные, в распущенном виде доходящие до пояса волосы. Это нехитрое движение ясно показало, что под одеянием нет ничего, кроме ее щедрой груди. — Если они хоть сколько-нибудь похожи на последних, которых ты пытался мне всучить… — И неудовольствие перекосило ее соблазнительный рот, превратив его в пасть хищной рыбы.

— Репи была дрянью раньше, чем я ее подобрал, — Дев небрежно махнул рукой. — Она и так и эдак мертва. Эти две…

— Но ты не держал Репи подальше от своих вазочек и ящичков, не так ли? — прервала его Табразе безжалостным упреком. — Я не стану держать девушек, у которых нет мозгов или которые курят дурманящее зелье, прежде чем ложиться с мужчинами. Этот корабль никогда не доживет до худой славы.

— Они обе с удовольствием предоставляют свою благосклонность для любых причуд, — уверил ее Дев. — И ни одна листочка пожевать не берет.

— Так почему тебе охота от них избавиться? — Табразе все еще глядела на него с подозрением. — Или они не прочь оставить тебя? Не хочешь ли ты получить от меня цену, которую мне, собственно, нет нужды платить?

Дев подался вперед, чтобы провести ладонью по окутанному паутиной газа бедру женщины.

— Я заплачу настоящую цену, чтобы кое-что получить от тебя в один из этих дней.

Матрос, сворачивавший на палубе канат, помедлил, изумленный тем, что видит.

— Чего тебе надо? — вызывающе выпалил Дев, и матрос поспешно убрался.

— Задира. — Табразе игриво повела в воздухе своей чашей. — Так в чем сделка?

— Они просто хотят переправиться куда-то, где больше возможностей, чем на скале, на которой они родились. И мне показалось, что у меня есть способ уладить это дело без затруднений. — Дев пожал плечами. — Я думал, если мы с тобой придем к соглашению, все только выиграют. Конечно, я мог бы просто заморочить их и получить выпивки на их вес от первого же встречного торговца телками.

— Никогда не знаешь, чего от тебя ждать, Дев. — Табразе бесстрастно посмотрела на него. — Я не знаю даже, мужчина ты для женщин, мужчина для мужчин или заморин.

Матрос снова вылупился на них, пораженный столь откровенным выражением непристойного любопытства со стороны хозяйки. Дев оставался невозмутим.

— Ты хранишь свои тайны, а я буду хранить свои.

Табразе опять повела в воздухе чашей, полупрозрачный шелк туго натянулся на ее груди.

— Мне нечего скрывать.

— В этом платье — точно, — оценивающе согласился Дев.

— Слишком жарко для игр. — Табразе села прямо. — Хорошо. Что тебе от меня нужно? Но смотри, чтобы были здоровые и сговорчивые.

— Воины из дома Махафа Кору принесли порядочный груз припасов в уплату за удовольствия минувшей ночью. — Дев махнул рукой вдоль широкой палубы галеры в сторону камбуза, сооруженного по правому борту. — Я не прочь получить мешок соллера и столько сушеных плодов, сколько тебе не жаль.

— Ты и впрямь торопишься от них избавиться. — Табразе склонила голову набок, осторожно облизывая розовым язычком крашеные губы. — Если это не из-за того, что они слишком одурманены, чтобы держаться прямо, ты явно учуял где-то недурную поживу.

— Как ты говоришь, нынче слишком жарко для игр. — Дев осушил свой кубок и опять поставил его на поднос с резким звяканьем. — Ну так прислать к тебе этих девиц или просто бросить их на пляже, и пусть сами попытают счастья?

— Я их возьму. — Раздражение на миг прорезало щель меж безупречно выщипанных бровей Табразе. — Но когда я увижу тебя снова, Дев, будь любезен, принеси хоть щепотку того, за чем гонишься. — Она торжествующе улыбнулась ему. — Одной розы мне хватит. Я не прошу цветов со всего сада.

— Я буду тебе весьма обязан. Они хорошие девушки, сама увидишь. Можешь прислать мне припасы с этим лопоухим матросишкой, не откладывая. Я хочу отчалить с ближайшим отливом. — Дев покинул Табразе, равно любопытствующую и досадующую, и двинулся к поручням большой галеры, откуда махнул перевозчику, доставившему его на «Шелковую Лозу».

Проворно отталкиваясь шестом, тот широко улыбнулся Деву.

— Быстро ты.

— Я не из тех, кто тратит время. — Дев помедлил, чтобы, не таясь, поправить кое-что у себя в паху, после чего перекинул ногу через ограждение на корме.

— Домой на «Амигал»? — И перевозчик оттолкнулся. Дев кивнул. Когда они приблизились к его кораблю, достаточно малому, чтобы плавать в одиночку, но достаточно большому для груза, оправдывающего его путешествия, он прокричал в сторону палубы. — Эккаи! Тарью!

У поручня появились две девушки, обе в простых одеждах из шелка с перекинутыми через плечо концами платков, одна в алом, другая в голубом.

— Бросайте мне канат, вы, безмозглые цыплята!

Одна из них поспешно метнула канат, и Дев ловко поймал его.

— Подожди здесь, — велел он перевозчику. — Этих двух нужно будет переправить на «Шелковую Лозу».

— Нас? — Изумление старшей из девушек отразило то, что возникло на лице перевозчика.

— Вас. — Дев подтянулся и влез на борт, девушки поторопились отступить. Ни на одной не было особого обилия золота и дорогих камней, зато свежие цветы лесной лианы в курчавых волосах подчеркивали их нехитрую красоту. Они стояли вплотную друг к дружке с настороженностью на круглых лицах.

— А что? — вызывающе произнес Дев. — Вы ясно дали мне понять, что дело вроде моего вас не привлекает.

— Это… — пылко начала было младшая.

— Тихо, Эккаи. — Старшая схватила сестру за руку так цепко, что кровь выступила из-под ногтей. — Собирай вещи. Это наверняка лучше, чем плавать с ним.

— У «Шелковой Лозы» добрая слава, — крикнул снизу перевозчик. — Она плавает под покровительством Махафа Кору.

— Это нечто, как я полагаю. — Тарью поглядела на Дева с нескрываемой неприязнью. — Мы сейчас соберемся.

Дев предостерегающе поднял руку.

— Ты можешь собрать ваши жалкие обноски, Эккаи. Тарью, останься здесь. — Он шагнул вперед и, поймав ее запястье, потащив девушку на дальний конец палубы, за пределы слышимости перевозчика. — Вы постараетесь, чтобы Табразе была довольна, или попадетесь мне однажды и собственными шкурами ответите мне за то, что раздосадовали ее. Я хочу, чтобы она была так благодарна мне за таких чудесных девушек, что открыла бы свой заветный ларчик с камушками и позволила бы мне набрать, сколько захочу. Не забывайте, что вы все еще должны мне, начнем с этого. Пусть ваши уши будут настолько же открыты, насколько и бедра, и позаботьтесь о том, чтобы сведения, которые вы раздобудете, покрыли ваш долг. Не думай, что мы видимся в последний раз, красотка. — Довольный тем, что Тарью дрожит, он выпустил ее руку.

— Не думай, что мы не найдем никого, кто защитит нас от таких, как ты. — Она потерла запястье, неумело скрыв вызовом свой страх. Дев улыбнулся.

— Ты мне тоже нравишься, милая. Когда попадешь на «Шелковую лозу», скажи Табразе, что должна Бидрику, торговцу шалями, приятное время для его младшего сына. Паренька зовут Фиран, он будет там впервые. Обращайся с ним поласковей.

Эккаи выбралась из кормового люка, прижимая к себе ворох тонких шарфов, несколько отобранных платьев из разрисованного и вышитого шелка и кое-какие рабочие рубахи из много раз стиранного хлопка. Тарью метнулась в обход Дева и поспешила к сестре, чтобы помочь той связать узел.

— Не прихватили ничего, что не ваше? — Дев внезапно обернулся как раз тогда, когда Тарью и Эккаи решили, что благополучно добрались до корабельных поручней. Он ухмыльнулся.

— Нет, вы бы не осмелились. Не так ли?

И не утруждая себя тем, чтобы помочь девушкам спуститься, Дев обратился к перевозчику:

— Когда выгрузишь эту парочку, передай от меня кое-что Бидрику, торговцу шалями. Скажешь, я ушел с отливом, есть неожиданные новости. Он может воспользоваться моим товаром или торговать им сам, если получит достаточно сносные предложения. Я в скором времени встречусь с ним, и тогда мы все решим. Что-нибудь из того, за чем он присматривает для меня, можешь взять себе. Или выбери за то, что я тебе должен, одну из этих двух. — Дев кивнул девушкам, хитро подмигнув. — Передашь ему, что у них можно получить то, что я должен ему для Фирана.

Перевозчик прочистил горло.

— Я возьму подарок для моей жены, но все равно спасибо.

Дев отвернулся, чтобы проверить оснастку «Амигала», в то время как перевозчик повел плоскодонку прочь. Одним осложнением меньше, да что там, двумя. Никогда не повредит возможность предложить добровольные тепло и ласку мужчине, которого не подкупишь выпивкой или листьями, но Эккаи и Тарью слишком хорошо соображали, чтобы брать их на юг по столь особому поводу. У Репи были свои преимущества, пусть она и предпочитала жить в навеянных дымом грезах. Никогда не имело значения, что она видела или слышала; никто не принимал ее слова за откровение, не потрудившись проверить.

Не требуется ли ему избавиться от чего-то еще, прежде чем он снимется с якоря? Нет, ничего не приходило в голову. Бидрик, несомненно, достаточно выиграет от сделки, чтобы решить, что он должен Деву за его металл. Но торговец шалями еще и честен, так что в итоге наверняка почувствует себя не просто слегка обязанным. А это совсем недурно. Дев поднял глаза, чтобы проверить, насколько продвинулось солнце по небу и подсчитать, как скоро сможет отплыть.

— Эй, на «Амигале!» — крикнул матрос Табразе с низенькой гребной лодчонки.

— Эй! — Дев сбросил вниз канат. — Привяжи сюда товар. — Проверив вес, он начал втягивать тяжелый мешок с зерном соллера. И ухмыльнулся, когда невольно крякнул от усилий, воспрянув духом при мысли о вызове впереди. Торговать мало-помалу прискучивает. Кроме того, много ли прибыли у чародея, который узнал больше кого угодно о распрях и соперничестве различных владений? Планир плохо себе представляет, какая хитрость требуется, чтобы все это вынюхивать. А вот проследить слухи о волшебстве до самого их источника — это подходящее предприятие для чародея с его дарованием. Он более чем готов к чему-то новому. Это окажется слишком опасным, что ж, зато как пряно пахнет, точно стручки перца в старухином птичьем жарком.