"Солярис (пер. Г.А. Гудимова и В.М. Перельман)" - читать интересную книгу автора (Лем Станислав)ГостиЯ торопливо сложил вчетверо и спрятал в карман заметки Гибаряна, медленно подошел к шкафу и заглянул в него: комбинезоны и одежда были смяты и сдвинуты в один угол, словно там кто-то прятался. Из-под бумаг на полу выглядывал уголок конверта. Я поднял его: на нем стояло мое имя. Спазма перехватила мне горло. Я распечатал конверт и, пересилив себя, развернул небольшой листок бумаги, вложенный в него. Своим необыкновенно мелким четким почерком Гибарян записал: «Соляристический ежегодник, т. I, прилож., а также особ. мн. Мессенджера о ф.; «Малый Апокриф» Равинцера». И все. Больше ни слова. Вероятно, писавший торопился. Может, это что-нибудь важное? Когда он писал? Нужно как можно скорее пойти в библиотеку. О приложении к первому тому «Соляристического ежегодника» я знал, то есть слышал, что оно существует, но никогда не держал его в руках, поскольку оно представляло собой только историческую ценность. Однако я понятия не имел ни о Равинцере, ни о «Малом Апокрифе». Что делать? Я уже опаздывал на четверть часа. От двери я еще раз оглядел всю комнату. Только теперь я заметил закрепленную вертикально у стены складную койку — ее заслоняла развернутая карта Солярис. За картой что-то висело. Это был карманный магнитофон в футляре. Я вынул аппарат, футляр повесил на прежнее место, а магнитофон сунул в карман. Судя по счетчику, почти вся кассета была использована. Зажмурившись, я секунду постоял у двери, напряженно вслушиваясь. Тишина. Я открыл дверь, коридор показался мне черной пропастью; я снял очки и увидел слабый свет ламп. Закрыв за собой дверь, я пошел влево, к радиостанции. Я приблизился к круглой камере, от которой наподобие колесных спиц расходились коридоры. Минуя какой-то тесный боковой проход, кажется к душевым, я увидел крупную, неясно очерченную, почти сливающуюся с полумраком фигуру. Я остановился как вкопанный. Из глубины коридора неторопливой, переваливающейся походкой шла огромная негритянка. Я увидел блеск ее белков и почти одновременно услышал мягкое шлепанье босых ступней. На ней была только набедренная повязка, желтоватая, блестящая, словно сплетенная из соломы; огромные груди отвисли, а черные руки были толщиной с ляжку обычного человека; она прошла в метре от меня, даже не взглянув в мою сторону, и удалилась, покачивая слоновьим задом, похожая на те древние каменные изображения, которые встречаются иногда в антропологических музеях. Там, где коридор сворачивал, она повернулась и исчезла в кабине Гибаряна. Открывая дверь, она на миг попала в полосу света, падавшего из комнаты. Дверь тихо закрылась, и я остался один. Правой рукой я схватил кисть левой и стиснул изо всех сил, так, что захрустели кости. Потом растерянно огляделся. Что происходит? Что это? Вспомнив предостережение Снаута, я вздрогнул, как от удара. Что оно означало? Кто эта чудовищная Афродита? Откуда она? Я сделал один, только один шаг к кабине Гибаряна и застыл. Я прекрасно понимал, что не войду туда. Я глубоко втянул воздух, что-то было не так... Ах, да! Ведь я подсознательно ждал неприятного, резкого запаха пота, но, даже когда она проходила мимо меня, ничего не почувствовал. Не знаю, сколько я простоял, опершись о холодный металл стены. На Станции не раздавалось ни звука, кроме далекого монотонного писка кондиционеров. Я похлопал себя по щекам, чтобы опомниться, и медленно направился к радиостанции. Когда я поворачивал ручку, раздался резкий голос: — Кто там? — Это я, Кельвин. Снаут сидел за столиком между грудой алюминиевых коробок и пультом передатчика и ел прямо из банки мясные консервы. Не знаю, почему он поселился на радиостанции. Ошеломленный, я стоял в дверях, глядя на его нервно жующие челюсти, и вдруг почувствовал, что голоден. Я подошел к полкам, из стопки тарелок выбрал не очень пыльную и сел напротив Снаута. Сначала мы ели молча; потом Снаут встал, вынул из стенного шкафа термос и налил по стакану горячего бульона. Ставя термос на пол (на столике уже не было места), он спросил: — Ты видел Сарториуса? — Нет. Где он? — Наверху. Наверху помещалась лаборатория. Мы снова замолчали. Банку мы выскоблили дочиста. На радиостанции была ночь. Иллюминатор был плотно закрыт снаружи, на потолке горело четыре круглых светильника. Их отражения дрожали в пластиковом корпусе передатчика. На обтянутых кожей скулах Снаута проступали красные жилки. Он был теперь в черном просторном обтрепанном свитере. — Что с тобой? — спросил Снаут. — Ничего. А что? — Ты вспотел. Я вытер рукой лоб. Действительно, я весь обливался потом. Это, вероятно, была реакция. Снаут ждал. Рассказать ему? Я хотел, чтобы Снаут сам проявил ко мне больше доверия. Кто тут вел игру? Против кого? И какую? — Жарко. Я думал, что кондиционеры у вас лучше работают. — Через часок температура будет нормальная. А ты только от жары вспотел? Он уставился на меня. Я старательно жевал, притворяясь, будто не замечаю его взгляда. Что ты собираешься делать? — спросил Снаут, когда мы кончили есть. Он бросил всю посуду и пустые банки в умывальник у стены и опять сел в кресло. — Присоединюсь к вашей работе, — флегматично ответил я. — У вас ведь есть какой-то план исследований? Какой-то новый раздражитель, кажется рентген или что-то в этом роде, да? — Рентген? — удивился Снаут. — От кого ты услышал? — Не помню. Кто-то мне говорил. Может, на «Прометее». А что? Вы уже его применяете? — Подробности мне не известны. Это была идея Гибаряна. Он начал вместе с Сарториусом. Но откуда ты об этом знаешь? Я пожал плечами. — Тебе не известны подробности? Ты должен присутствовать при опытах, ведь это входит в круг твоих обязанностей... — Я не закончил. Снаут молчал. Писк кондиционеров затих, температура была сносной. В воздухе висел только беспрерывный высокий звук, напоминающий жужжание мухи в паутине. Снаут встал, подошел к пульту управления и бессмысленно принялся щелкать переключателями — главный рубильник был выключен. Спустя некоторое время он, не поворачивая головы, заметил: — Надо будет все оформить... знаешь... — Да? Он повернулся и посмотрел на меня чуть ли не с бешенством. Не могу сказать, что я умышленно старался вывести его из равновесия. Просто, ничего не понимая в игре, которая тут происходила, я предпочитал быть сдержанным. Под воротом черного свитера у него двигался острый кадык. — Ты был у Гибаряна, — сказал Снаут неожиданно. Это не был вопрос. Я спокойно смотрел ему в лицо. — Ты был в его комнате, — повторил он. Я кивнул, как бы говоря: «Ну, предположим». Мне хотелось, чтобы он продолжал. — Кто там был? — спросил Снаут. Он знал о ней!!! — Никого. А кто там мог быть? — спросил я. — Тогда почему ты меня не впустил? Я усмехнулся. — Испугался. Ты же меня предупреждал. Когда ручка повернулась, я инстинктивно придержал ее. Почему ты не сказал, что это ты? Я бы тебя впустил. — Я думал, что там Сарториус, — произнес он неуверенно. — Ну и что? — Как ты думаешь... Что там произошло? — ответил он вопросом на вопрос. Я колебался. — Ты должен знать лучше меня. Где он? — В холодильнике, — тотчас объяснил Снаут. — Мы перенесли его сразу же утром... из-за жары. — Где ты его нашел? — В шкафу. — В шкафу? Он уже был мертв? — Сердце еще билось, но он уже не дышал. Это была агония. — Ты пытался его спасти? — Нет. — Почему? Снаут помедлил. — Я не успел. Он умер прежде, чем я его положил. — Он стоял в шкафу? Между комбинезонами? — Да. Снаут взял с небольшого письменного стола в углу листок бумаги и положил его передо мной. — Я набросал предварительный акт, — проговорил он. — Хорошо, что ты осмотрел комнату. Причина смерти... смертельная доза перностала. Там написано. Я пробежал глазами краткий текст. — Самоубийство... — повторил я тихо. — А причина?.. — Нервное расстройство... депрессия... или как это называется, в этом ты разбираешься лучше меня. — Я разбираюсь только в том, что сам вижу, — возразил я и посмотрел ему в глаза. — Что ты хочешь этим сказать? — спокойно спросил Снаут. — Он ввел себе перностал и спрятался в шкаф? Если было именно так, то это не депрессия, не нервное расстройство, а острый психоз. Паранойя... Вероятно, ему казалось, будто он что-то видит... — продолжал я все медленней, глядя в упор на Снаута. Он отошел к радиопульту и снова начал щелкать переключателями. — Здесь твоя подпись, — заговорил я после минутного молчания. — А Сарториус? — Он в лаборатории. Я уже сказал тебе. Он не показывается, я думаю... — Что? — Что он заперся. — Заперся? Ах, заперся. Вот как. Может, забаррикадировался? — Может быть. — Снаут, — начал я, — на Станции кто-то есть. — Ты видел?! Он нагнулся ко мне. — Ты предостерегал меня. От кого? Это галлюцинация? — Что ты видел? — Это человек, да? Снаут не ответил. Он отвернулся к стене, вероятно желая спрятать от меня лицо. Он барабанил пальцами по металлической перегородке. Я заметил, что на них уже не было крови. И меня осенило. — Этот человек реален, — проговорил я тихо, почти шепотом, словно нас могли подслушать. — Да? До него можно дотронуться? Его можно... ранить... последний раз ты видел его сегодня. — Откуда ты знаешь? — Снаут стоял не поворачиваясь, касаясь грудью стены, пригвожденный к ней моими словами. — Прямо перед моей посадкой. Незадолго до этого? Снаут сжался, как от удара. Я увидел его обезумевшие глаза. — Ты?!! — выдавил он из себя. — А ты-то сам кто?! Казалось, он вот-вот бросится на меня. Этого я не ожидал. Все стало с ног на голову. Он не верит, что я тот, за кого себя выдаю? Что это значит?! Он смотрел на меня с непередаваемым ужасом. Сумасшествие? Отравление? Все возможно. Но я видел... Видел это чудовище, а значит, и я сам... тоже?.. — Кто это был? — спросил я. Мои слова несколько успокоили Снаута, но взгляд его все еще оставался недоверчивым. Я уже понимал, что сделал ложный шаг и что он мне не ответит. Снаут медленно опустился в кресло и обхватил голову руками. — Что тут творится?.. — тихо начал он. — Бред... — Кто это был? — повторил я. — Если ты не знаешь... — буркнул он. — То что? — Ничего. — Снаут, — проговорил я, — мы не дома. Давай играть в открытую. Все и так запуталось. — Что тебе нужно? — Мне нужно, чтобы ты сказал, кого ты видел. — А ты?.. — подозрительно произнес он. — Снаут, ты ходишь по кругу. Я скажу тебе, и ты мне скажи. Можешь не волноваться, я не приму тебя за сумасшедшего, так как знаю... — За сумасшедшего? Господи, Боже мой! — Он попытался рассмеяться. — Милый мой, да ты ничего... Совершенно ничего... Безумие было бы спасением. Если бы он хоть на минуту поверил, что сошел с ума, он не поступил бы так, он был бы жив... — Значит, ты солгал, написав в акте о нервном расстройстве? — Разумеется! — Почему же не написать правду? — Почему? — переспросил он. Наступило молчание. Я снова зашел в тупик, я опять ничего не понимал, ведь мне показалось, что я смогу убедить его и мы сообща попробуем разгадать загадку. Почему, почему он не хочет говорить? — Где роботы? — На складе. Мы заперли всех, кроме тех, кто на космодроме. — Зачем? Он не ответил. — Ты не скажешь? — Я не могу. Что за чертовщина? Может, пойти наверх, к Сарториусу? Вдруг я вспомнил записку, она показалась мне самым важным. — Как же мы будем работать в таких условиях? Скаут презрительно пожал плечами. — Какое это имеет значение? — Ах, даже так? Что же ты намерен делать? Снаут молчал. Где-то вдали зашлепали босые ноги. Среди никеля и пластика, высоких шкафов с электронной аппаратурой, стекла, точных приборов это ленивое шлепанье звучало как дурацкая шутка какого-то безумца. Шаги приближались. Я встал, напряженно следя за Снаутом. Он прислушивался сощурившись, но вовсе не выглядел испуганным. Значит, он боялся — Откуда она взялась? — спросил я. Ответа не последовало. — Ты не хочешь говорить? — Мне не известно. — Ладно. Шаги удалились и затихли. — Не веришь? — проговорил Снаут. — Честное слово, я не знаю. Я открыл шкаф и стал раздвигать тяжелые неуклюжие скафандры. Как я и предполагал, в глубине, на крюках, висели газовые пистолеты для полета в пространстве без гравитации. Конечно, они не оружие, но газовый пистолет лучше, чем ничего. Я проверил заряд и повесил пистолет в футляре на плечо. Снаут внимательно наблюдал за мной. Когда я подгонял длину ремешка, он язвительно усмехнулся, обнажив желтые зубы. — Счастливой охоты! — Спасибо тебе за все, — сказал я, направляясь к двери. Он вскочил с кресла. — Кельвин! Я поглядел на него. Он уже не улыбался. Пожалуй, я никогда не видел такого измученного лица. — Кельвин, это не... я... я действительно не могу, — бормотал Снаут. Я ждал, скажет ли он что-нибудь еще, но он только беззвучно шевелил губами. Я повернулся и вышел. |
||
|