КОМАНДИР ОСОБОГО ОТРЯДА

У Шурки Суркова в жизни было два несчастья: маловатый рост и неумение свистеть.

Насчет роста кое-какая надежда еще имелась: ведь многие сперва всё не растут да не растут, а потом вдруг возьмут и вырастут, некоторые даже чересчур!

А вот со свистом дело совсем негодно обстояло: язык, что ли, сильно толстый или зубы неправильно расположены, но как Шурка ни трудился, ничего не получалось: вместо свиста выходил какой-то противный шип… И потому было обидно: даже совсем маленькие ребятишки, по прозванию Зубан и Голован, сунув в рот четыре пальца, заливались соловьями, а их сосед Перфишка свистел в любые пальцы и даже в колечко, сложенное из большого и мизинца. Да уж, видно, такой у людей бывает талант с самого детства!

Зато в остальном Шурка был ничем не хуже других, может, даже и получше. Теперь вот целым отрядом командовал, который недавно организовал во главе с самим собой.

Отряд правда, пока не очень большой. Кроме самого командира еще четверо да двое маленьких, которые не считаются, — но где же народу набраться на такой коротенькой улице? 'Не пойдешь ведь к чужим ребятам — в отряд их призывать? Они скажут: чего приперся, у нас и без тебя есть кому командовать… И могут начать обсмеивать, драться… Конечно, со временем, может, и еще сколько-нибудь в отряд прибавится, — будь в отряде даже сто человек, Шурка мот бы хорошо командовать — что тут такого? Была бы дисциплина! Но пока нужно следить, чтобы какие есть не поссорились да не разошлись по домам!..

Честно говоря, и с этими хлопот не оберешься: никто ни с кем не согласен, командира не слушаются, а дисциплины и вовсе никакой нет! Со временем Шурка надеялся и дисциплину подтянуть, но не сразу, чтоб ссоры не произошло…

Шуркин отряд и назван «особый», потому что был организован не от нечего делать и не для хулиганств разных, как некоторые другие отряды составляются, а для важного общественного дела — охранять лес от пожаров. К этому каждый день призывали население поселка радио и местная газета «Вперед».

Больше месяца дул суховей. Горячий, будто из печки, воздух принесся прямо из пустыни Сахары: Шурка сам читал об этом в московском прогнозе погоды и первые дни с удовольствием подставлял себя под этот редкий ветер, добравшийся к нам из львиных и страусиных мест и даже вроде бы немного пахнущий львами… Однако он был приятен только для Шурки, а наша окружающая природа привыкла к прохладе, к дождичкам, и для нее такой пустынный ветер не годился. Он все высушил, и в любую минуту в лесу мог произойти пожар — от сущего пустяка: от окурка, непогашенной спички и даже искры из мотора. Поэтому строго-настрого запрещалось разводить в лесу костры и въезжать туда на машинах, мотоциклах и прочем мототранспорте.

Как чуть не начался пожар, Шурка сам увидал собственными глазами, когда для пробы поджег совсем пустяковую кучечку сухой хвои. Огонь вдруг побежал с травинки на травинку, с хвоинки на хвоинку, да по сухим палочкам — так быстро, что насилу Шурка его затоптал, а он продолжал тлеть где-то внизу и снова вылезал в разных местах… Хорошо, что недалеко был пруд, и Шурке пришлось три раза сбегать, чтобы принести в своем картузе воды и залить свой маленький пожарчик уже насовсем… Мог бы запросто весь лес поджечь, а, между прочим, являлся заслуженным членом общества друзей леса, имел удостоверение, значок и две награды: стенной термометр и книжку «Служебное собаководство», которыми был награжден как особо отличившийся при сборе семян клена. Сам председатель товарищ Шамин, полковник в запасе, всегда здоровался с Шуркой за руку, расспрашивал, как жизнь, как дела, и подарил две звездочки со своих старых погон. А как стала засуха, товарищ Шамин дал Шурке особое задание — патрулировать лес от пожара. И теперь Шурка должен его выполнить. А как его выполнишь, когда у бойцов дисциплина до того расхлябанная, что даже в одно место всех никак не соберешь? Сам командир давно готов к выступлению в поход, а они где-то пропадают, а может, даже и не просыпались еще!.. Хотя ясно приказано явиться всем к командирскому дому ровно в семь ноль-ноль и ни на минуту позже! А сейчас скоро уже полвосьмого, но их всё нет никого…

Явились только маленькие — Зубан и Голован. Хоть они и не достигли настоящего возраста, но ребята были отчаянные и Шурка принял их нестроевыми: для всяких поручений и мелкой разведки. Они оказались самыми дисциплинированными: пришли почти на час раньше срока и смирно сидели на улице под забором, дожидаясь, когда командир кончит собираться и выйдет, чтобы отдать какой-нибудь приказ.

Сегодняшний день был как и все: еще не кончилась ночная духота, а солнце уже пекло, как в пустыне, и горячий ветер ему помогал, стремясь досушить все до конца и сделать везде такую же пустыню, как там, откуда он прилетел.

Шурка вышел, снаряженный по всей форме: рубашка туго затянута широким ремнем с начищенной бляхой, на голове пилотка, на груди красовался значок «Друг леса», а в уголках воротника — полковничьи звездочки, чтоб было ясно, кто командир. На шею Шурка повесил маленький бинокль на ремешке, временно снятом с отцовского фотоаппарата, — вещь совершенно необходимую для всякого командира, чтобы обозревать окрестности: не виднеется ли где что подозрительное? Чтобы снарядиться в поход по всей форме, надо много чего предусмотреть, например, не забыть надеть на руку компас! Фляга с водой еще с вечера стояла на столе — не простая какая-нибудь вода, а приготовленная специально для марш-бросков в жарких условиях: с добавкой соли, как советовалось в одной военной статье. Там было очень толково объяснено, зачем нужно воду солить: от жары из организма вместе с потом выходит вся соль, получается обессоливание, и потому простой водой ни за что не напьешься досыта, сколько ни пей, только хуже пить хочется… Вот заодно с походом состоится и проверка такой интересной воды. Плохо только, что не сказано, в каком количестве сыпать соль, и Шурка сыпанул на глазок — полгорсти. Сейчас попробовал: соленая, как суп! Наверно, в самый раз: уже ясно, что такой водой сильно не разольешься, чтобы раздуть себе живот, как корова, и не мочь дальше двигаться… Подумав, он надел еще и резиновые сапоги, потому что сапоги тоже необходимы для формы. И хоть при жаре ногам сразу стало горячо, в настоящей армии на такие пустяки не обращают внимания: не станут же солдаты наряжаться в тапочки из-за какой-то там жары, будет прямо смешно! Впрочем, в сапогах имелись дырочки от шпор и сквозь них должен проходить свежий воздух для охлаждения. Шпоры Шурка выменял у знакомого тунеядца Витюши на велосипедный насос, потому что велосипед и без того давно сломался. Приделал их к сапогам, провертев по две дырки в задниках, и получилось просто замечательно! Но когда вышел первый раз прогуляться по поселку в таких сапогах, наткнулся на компанию других ребят — здоровых ослов, а без ума совсем… Они, видно, помирали от скуки я при виде Шурки со шпорами сильно обрадовались… Словом, остались от шпор одни дырки, за которые еще и от матери влетело, а про насос она пока не догадалась. Вот сейчас дырки и пригодились: раз они уже есть, Шурка их еще больше расширил — пусть продувает ветерком, а то очень ногам жарко…

Нестроевые Зубан и Голован, хоть возрастом не вышли, но дисциплину знали. Когда перед ними явился командир в полной походной форме, сразу вскочили из-под забора и вытянули руки по швам.

— Смир-рно! — скомандовал Шурка, а Зубан с Голованом вытянулись, замерли и выпучили глаза так, что больше уж и некуда: кабы все такие были! — Вольно! — дал отбой Шурка и спросил: — Где остальной личный состав?

Нестроевые переглядывались и молчали. Конечно, они пока еще слабо разбирались в военных выражениях, и Щурка перешел на штатский язык:

— Ребята где?

— Там… — махнул куда-то рукой Зубан.

— Не пришли… — пояснил Голован. — Собираются…

— А где рядовой Перфильев? — осведомился командир особо, потому что тот жил по соседству с Зубаном и Голованом.

Малыши виновато моргали.

— Перфишка… — уточнил Шурка.

— А! Перфишка! — обрадовался Зубан. — Он… тоже не пришел…

— Собирается… — подтвердил Голован.

Такие, значит, дела: командир давно собран и готов к выполнению различных боевых заданий, а рядовые еще не пришли, собираются… Да, дисциплину нужно подтянуть, слабовата дисциплинка!

— Айда за мной! — приказал Шурка. — Пр-равое плечо вперед!

Не обученные строю малыши такой команды не поняли, вдобавок и не знали, где право, где лево, но старательно скособочились и, выставляя по очереди вперед то одно, то другое плечо, двинулись за Шуркой. Они изо всех сил топали и махали руками, но от такой неудобной ходьбы то и дело отставали и потом догоняли командира рысцой. Обучать их было некогда, и Шурка разрешил идти вольно, а сам шел, печатая шаг своими сапогами и сожалея, что не хватает шпор…

Личный состав действительно уже собирался…

Рядовой Перфишка стоял в дверях и, потрясая тощим рыженьким котенком, отдавал матери последние распоряжения:

— Рыжего корми в доме, а то на пороге у него чья-то серая кошка всё отнимает… А если серая придет, гони ее чем попало, а то она нашего пугает, рычит на него!.. Да не забудь поросенка почаще водой обливать от жары, а то он заболеет!.. Там у меня вода поставлена…

Увидев Шурку, он сбежал с крыльца и присоединился к отряду. Когда Шурка начал делать ему строгое замечание по поводу неявки вовремя, он удивился:

— А как же! Нужно же обо всем проинструктировать, а то они никто не знает, что надо, что не надо…

Не личный состав, а просто-таки животноводы какие-то: у одного — котенок с поросенком, а у другого так и вовсе козел! Когда пришли к рядовому Дедову (он же Дед), тот стоял на улице у своей калитки: чуть приоткрывая ее, заглядывал в щелочку и опять быстро захлопывал, а сам трясся от смеха.

— Особого приглашения дожидаешься? — закричал на него командир.

— А обуться нужно? — тоже закричал Дед.

— Так обувайся!

— Да там… — Дед опять захихикал. — Кузя не пускает…

Он дал заглянуть через щелочку во двор. Знаменитый на поселке дедовский козел Кузя, весь в репьях и колючках, стоял там в боевой позе, опустив свои длинные острые рога и не сводя желтых шальных глаз с калитки, готовый в любой миг ринуться в атаку.

— Кузя, оборватое пузо! — радостно приветствовали своего друга Зубан и Голован.

Услыхав хорошо знакомые голоса, Кузя вскинул голову, дернул бородой, мекнул, потом опять нацелил рога на калитку.

— Чего он? — поинтересовался Шурка.

— Да обиделся! — объяснил Дед. — За то, что я ему морковку не дал! Очистил, показал, он только хотел есть, а я для шутки сам её съел! Он шуток не любит и давай бодаться! И не пускает! А то бы я давно пришел… Вы отвлеките его кто-нибудь на себя, я кеды возьму, вон они на крыльце стоят…

— Рядовой Перфильев, иди прогони козла! — распорядился командир.

— Ну его… — отказался Перфишка. — Иди сам! Шурке тоже не хотелось связываться с Кузей, который, если его раздразнить, дрался своими крепкими рогами очень ловко и больно. И вообще, где это видано, чтобы командиры с козлами дрались, будто больше нечего им делать? Такая драка может только подорвать авторитет, когда еще не известно, кто кого…

Выручили добровольцы Зубан и Голован:

— Можно, мы?

— Валяйте! — охотно разрешил командир.

С воплями «Кузя! Кузя!» они ворвались во двор, и Кузя, увидев своих хороших знакомых, всегда готовых повиснуть у него на рогах или сесть верхом, повернулся и с меканьем побежал за сарай.

— Когда много народу, он стесняется… — объяснил Дед, забирая кеды, и предложил: — Давайте его с собой возьмем?

— Зачем?

— А так… Интереснее.

— Давай! — обрадовались Зубан и Голован. — Я на нем прокатнусь!

— И я!

— Вот еще! — запретил Шурка. — В игрушки играть идем? Маленькие какие!

— А что такого? — встрял Перфишка.

— А ты не вмешивайся! — осадил его Шурка. — То зайти боялся, а то…

— А ты сам почему не заходил?

— Мне не положено… — буркнул Шурка.

Дед надулся, и другие все надулись: недовольны, что Кузю не берут… На первый раз Шурка уж хотел было уступить, тем более что с Кузей, конечно, интереснее, но все-таки проявил твердость, и Кузю не взяли…

Молча пошли к Роману, по дороге встретив Калиныча, который брел разгильдяйской походкой, сунув руки в карманы и поглядывая по сторонам, будто на прогулке. Но Шурка ему ничего не сказал, потому что Калиныч был ему лучший друг, а личный состав и так весь обиделся… Правда, вскоре все опять развеселились благодаря Роману, любителю всяческих потех, который, оказывается, только еще начал завтракать. Для ускорения он принялся есть стоя, а от этого ел еще дольше, да вдобавок старался всех рассмешить, корчась, будто ошпарил себе горячим чаем кишки, и давясь, будто заглотнул чересчур большой кусок…

Словом, целое утро проволынили, пока отряд собрался в полном составе.

Шурка построил его в шеренгу и скомандовал:

— Смирно!

Оказавшись в строю, все подтянулись, кроме Романа, который изобразил, будто он тянется и тянется вверх, никак не может остановиться, даже казалось, что он резиновый, но Шурка не обратил внимания, и он перестал.

— Шагом марш! — раздалась команда.

И отряд двинулся в поход.

Улицей, где от деревьев, домов и заборов падала тень, шли хорошо, держа шаг, равнение и вообще порядок. Даже тетя Маруся, повстречавшись, одобрила:

— Эна, бравые какие! Сколь далеко направились?

— На задание, — загадочно ответил ей командир Щурка, соблюдая военную тайну.

Но когда прошли последние дома и началась открытая голая дорога, стало хуже.

Жаркий африканский ветер дул без отдыха, стараясь превратить родные Шуркины места с приятным прохладным климатом, который так и называется — умеренный, в зону пустынь и полупустынь, известных всем, кто учил географию.

Пруд у самого поселка и в хорошее время был мелковатый, а теперь начал вовсе пересыхать:, вода ушла далеко от берегов, на бывшей глубине завиднелось дно, мелкие места сделались островами, а ручей, что впадал в пруд, пополняя его водой, сейчас совсем высох. Деревья стойко сопротивлялись, но самые слабые уже начали поддаваться, и кое-где виднелись среди зелени желтые листики, хотя желтеть им сейчас никак не время! А трава, желтая и сухая, как сено, уже не могла прикрыть и защитить землю, которая вся покрылась трещинами. В одном месте чернела длинная горелая полоса: кто-то баловался с огнем — и вот что получилось…

Пожар на лугу — невелика важность, там и гореть нечему, а вот если запылает сосновый лес, где и сами деревья, и старая сухая хвоя на земле, и всё до самой мелкой палочки пропитано горючей смолой, — даже представить страшно!

От этой жары не только природе, но и людям было тошно, особенно если человек обут в резиновые сапоги, хотя бы даже с дырками от бывших шпор: ноги как все равно в печке…

Но командир Шурка мужественно терпел, показывая подчиненным пример стойкости и выносливости, а те плелись как распаренные куры, которые в жару всегда бродят, взъерошив перья и разинув клювы, или валяются на боку, зачем-то еще и посыпая себя пылью… Чтобы подбодрить свой личный состав, командир начал расхваливать погоду:

— Африканский ветер! Аж с самой Африки долетел! Он даже и сейчас львами пахнет! Чуете? Нюхайте сильней!

Все начали изо всех сил нюхать, и наконец друг Калиныч согласился, что и в самом деле пахнет чем-то таким, похожим… хотя львов он ни разу не нюхал, не видал даже…

Только Перфишка, мастер рассуждать о чем не знает, принялся спорить:

— Суховей обыкновенный… Отец называет такой ветер — астраханец… Из астраханских степей он дует…

— А я тебе говорю — из Африки! — повысил голос командир. — Это пустынный ветер, из зоны пустынь…

— Пустынь… — не верил Перфишка.

Командир остановился и презрительно оглядел спорщика с ног до головы.

— Ты вчера главного метеоролога по радио слушал? Нет? А бормочешь! Зародился в Африке, так и передавал… А не в Астрахани твоей! Астрахань-то где? У нас! Там, может, чуть пожарче, чем здесь. А этот вон какой! Когда еще такой подует! Может, всю жизнь ждать придется… А сейчас мы идем и идем, несмотря ни на что! Нужно пользоваться случаем — привыкать… А потом, как приедем в пустыню Сахару…

— Все равно он уж не такой! — продолжал захаивать ветер Перфишка. — Он пока оттудова долетит, охладится больше чем вполовину…

— Охладится? — не сдавался Шурка. — Обо что он будет тебе охлаждаться, когда везде жара вон какая? Ветры не охлаждаются, они сами все горячат!

— Он охладился, когда через море шел…

— Те моря тоже жаркие!

И чтобы прекратить вредный для дисциплины спор с упрямым и невежественным человеком, Шурка скомандовал:

— Стой! Смирно! Слушай задание!

За неимением настоящего командирского планшета с картой Шурка достал блокнотик, где карту вчера начертил собственной рукой, и начал туда заглядывать. Бойцы, вытягивая шеи, тоже старались заглянуть, но Шурка им не давал, потому что в своей карте и сам уже успел кое-что позабыть, а они и подавно не поймут, да и непорядок…

— Значит, так… — решил командир. — Сейчас заходим в лес… Маршрут такой… прямо по дороге!.. Двое наблюдают направо, двое — налево, как что заметят подозрительное, докладывают мне, а я отдам дополнительный приказ! Ясно? Вопросы будут?

— А купаться когда пойдем? — тотчас задал вопрос рядовой Дед.

— Купаться уже захотел? — зашипел на него командир. — Не начинали еще, а ему уже купаться понадобилось! Купальщик какой! Мы за этим собирались? Там, может, давно уже лес поджигают, а он раскупываться будет! Значит, один начнет купаться, другой загорать, третий… а патрулировать кому? Значит, по-твоему, пускай всё горит?

— Да, охладиться не мешает… — поддакнул Деду Перфишка.

— Опять охладиться? — заорал командир. — Охлаждальщик какой! То ветер у него охлаждается, то сам захотел! Я дам вот сейчас биноклем по голове!..

Видя, что командир уже не на шутку рассердился, никто больше не решился приставать к нему с пустяками, и он объявил:

— Купание будет, когда большой привал!

— А когда привал? — спросил Роман.

— Скажу, когда! Сначала сосны все обойдем, потом дубнячок, потом опять сосны, потом…

— А потом искупаемся! — воскликнул Дед. — Пошли скорее, чего тянуть!

Отряд быстрым походным шагом затопал по дороге.

— Наблюдайте не только дым или там пожар, но чтобы и транспорта никакого не было. Из транспорта искорки выскакивают, и может воспламениться… — разъяснял приказ Шурка. — Уточняю маршрут! Значит, так… От рыжикового места сворачиваем на Первые пески, потом доходим до лисы… где лису прошлый год видели, а от лисы переходим на Вторые пески, оттуда заворачиваем к шершневому дереву…

— Ой-ой-ой… — ужаснулся кто-то дальности маршрута, а Перфишка сообразил:

— А от шершневого дерева — заворот к реке!

— Там близко водокачка! — подхватил Дед. — Сейчас все туда идут. Там в береге труба оказалась, которая воду засасывает! Раньше ее под водой никто не видал, даже не знали, что она есть, а теперь речка опустилась, полтрубы наружу вылезло: большая, как бочка! Подплывешь, голову туда сунешь, что-нибудь крикнешь, а там так и отзывается! Интересно! Теперь все только туда ходят — свой голос в трубе слушать!..

— Ты лучше вон смотри сильней! — ответил Шурка, хотя ему тоже интересно было трубу посмотреть и свой голос в ней послушать.

— А я что… — начал Перфишка, всмотрелся в лес и воскликнул:

— Вон они! Лови! — И, заорав во все горло: — За мной! Уря-а-а! — побежал с пригорка к поляне, где за кустами что-то мелькало. Личный состав с ревом ринулся за ним. Командир растерялся и тоже побежал со всеми…

Оказалось, что отряд атаковал каких-то маленьких ребятишек, которые с неизвестной целью бродили по песку среди кустов. Но от преждевременного «ура» они испугались и удрали так быстро, что догнать их не удалось.

— Почин есть! — гордился рядовой Перфишка. — Здорово мы их пугнули!

— Будут помнить! — ликовал рядовой Дед.

— Нет ли тут еще каких? — разохотился друг Калиныч.

Командир их охладил:

— Хватит с маленькими связываться! Дело нужно делать!

— Маленькие… — скривил рот Перфишка. — Да эти, если хочешь знать, самые злостные! У них ума нету, так и глядят, чего бы поджечь… От них беспрерывно пожары происходят. Любят все поджигать!..

Чтобы не обижать старательного Перфишку и других тоже, командир объявил:

— Рядовому Перфильеву выносится благодарность… за бдительность!

Перфишка подумал и бодро воскликнул:

— Есть!

Сняв с шеи надоевшую фляжку, Шурка вручил ее Перфишке:

— Назначаю тебя каптенармусом!

Перфишка повесил фляжку через плечо и еще сильнее начал показывать свое усердие, дав подзатыльники Зубану и Головану:

— Чего рты поразевали? Кругом арш!

Но Зубан с Голованом признавали за настоящего командира только Шурку, а его не послушались. Вообще-то каптенармус — мелкий чин, вроде завхоза, и командовать ему не положено…

Лес, жаркий и душный, был пуст. Кроме маленьких отряду повстречались всего только два нарушителя, мотоциклист и старушка, да и те ничего не нарушали.

Мотоциклист медленно ехал по дороге, а когда Шурка спросил, знает ли он, что в лес нельзя заезжать на транспорте, ответил:

— А как же!

Старушка собирала у канавы желтенькие ромашки.

— Бабушка! — предупредил ее Шурка. — Сейчас в лесу запрещается жечь костры, курить…

— Что ты, милый! — воскликнула старушка, обтирая со лба пот. — Каки тут костры! Тут без костров не знаешь куды деться! А курить я сроду не курила!

Расспросив старушку, зачем ей нужны ромашки и от каких болезней они помогают, отряд пошел дальше.

Миновали рыжиковое место, где не только рыжиков, но и никаких поганок не было, хотя они всегда росли, не обращая внимания на погоду; потом начались Первые пески, очень тяжелые для ходьбы по причине их рыхлости и двойной жары: сверху — от солнца и снизу — от раскаленного белого песка; наконец вышли к месту, где когда-то повстречали живую лису, но, конечно, сейчас ее там не было: небось отсиживалась от жары у себя в норе или где-нибудь в сырости и прохладе…

И тут Дед предложил:

— Давайте зайдем к озерку, где карасики? Посмотрим, какое сделалось… Тут два шага всего…

— Давай! Чего там! — потребовал личный состав, и командир не стал возражать, потому что самому хотелось посмотреть, какое стало озерко, где прошлым летом руками наловили почти целое ведерко маленьких карасиков. Теперь, когда даже поселковый пруд обмелел и уменьшился почти наполовину, озерко должно и вовсе усохнуть, так что карасики очутятся как в ловушке.

Отряд спустился в лощину, пробрался сквозь ивняк и вышел к озерку, которого не оказалось совсем: оно высохло! Только много чьих-то засохших мелких следов было на том месте, не то лисьих, не то собачьих…

— Наша лиса орудовала! — решил Шурка. — Вперед нас всех карасиков поела… Ее следы!

— А может, собачьи? — опять затеял спор Перфишка.

— Собачьи круглее! Читал «Спутник следопыта»? Нет? А бормочешь! Там все следы показаны, — осадил его Шурка, и каптенармус Перфишка, не читавший не только «Спутник следопыта», но и почти все другие книжки, смолк. Зато вылез Дед:

— Там подальше, где ольховник, есть еще одно озерко — гораздо глубже! Айда и его обсмотрим! У речки оно….

— У речки? — вышел из себя командир. — Думаешь, не вижу, чего ты замыслил? «У речки»… Ты не доводи меня до зла!

— Ничего я не замыслил… — струсил Дед, понимая, что доводить Шурку до зла опасно. — Озера можно по пути осматривать, что тут плохого?

— Насчет озер есть особые соображения… А пока — шагом марш!

Через Вторые пески, которые были еще длиннее и глубже Первых, отряд брел уже без всякого порядка, растянувшись, как войско Наполеона, отступающее из Москвы. Вид у бойцов был угрюмый и недовольный…

Командир понимал, почему они надулись: чем топать по горячему песку, куда приятней снять проклятые сапоги, которые почему-то ничуть не продувались воздухом, несмотря на дырки, да залезть босыми ногами в прохладное болото, да разлечься там, если, конечно, нет пиявок… А кругом тебя карасики кишат, как в аквариуме… Ведь озеро всё усыхало и усыхало, карасики собрались теперь на маленьком пятачке, — прямо горстями их можно вычерпывать. Лиса свое дело знает: наверно, каждый день является для проведывания — не пора ли приступать к съеданию? Надо бы поспеть вперед нее! А после в одних трусах и босиком можно идти к водокачке, обмыть с себя озерную грязь и заодно взглянуть, какая там труба открылась… И уже собрался было командир Шурка повернуть свой отряд к речке, но вовремя спохватился, переборол себя…

Подтянув потуже ремень и выпрямив спину, он зашагал вперед, соблюдая молодцеватую выправку для примера личному составу.

Пусть видят: командиру не лучше, чем остальным, даже хуже, потому что он обут в сапоги, когда другие в легких сандалиях и тапочках; обмундирования на нем надето больше, а жара и песок для всех одинаковые! Но он не распускается, не злится: раз дано особое задание, надо выполнять, и никаких разговоров! Настоящим солдатам не такие трудности приходится преодолевать, а никто не стонет, не хныкает, не старается залечь в болото наподобие свиньи и карасиков ловить!.. Это пожалуй, и все разлягутся по болотам, а патрулируют за них глупые пускай!.. Да и лисе тоже надо чего-нибудь есть…

А вот уже и ориентир завиднелся, где намечен первый привал, — шершневое дерево! Так прозывался старый тополь за то, что там в дупле невысоко от земли обитало неисчислимое количество страшных полосатых шершней, с виду похожих на ос, но раза в три крупнее и злее. Как они там жили и что делали, неизвестно: шершни никого не пускали подойти поближе посмотреть. Смотреть можно было только издалека, а на сильно любопытного они набрасывались и вонзали в него свои толстые, как иголки, жала. Ужаленному человеку казалось, что его прижгло раскаленным железом или ударило током, от боли он терял всякое соображение, а потом на укушенном месте вздувалась здоровенная шишка, которая не проходила много дней. Шурка испробовал все на себе, стараясь получше рассмотреть, что там, у себя, делают шершни, и в разное время был укушен уже три раза.

Так что это дерево могло служить только для ориентировки на местности, но ни как не для привала, который Шурка устроил на большой дистанции, то есть много не доходя, чтобы, во-первых, не злить шершней, во-вторых потому, что ноги уже не шли…

Личный состав сразу повалился на землю, но командир присел на пенечек и, не теряя времени, начал наблюдать в бинокль все, какие есть, направления.

Бойцы вели разговор о шершнях: правда ли говорят, что человек, ударенный в лоб шершнем, ни за что не устоит на ногах? И будто бы это получается потому, что, ударяя, шершень одновременно впускает жало, а человек ничего такого не ждет и не успевает крепко уставить свои ноги, — так рядовой Дед плел…

Тем временем каптенармус Перфишка, которому была доверена фляга с водой, отвинтил пробку, сделал большой глоток, весь скривился и начал отплевываться:

— Тьфу! Тьфу! Это что такое? Тьфу! Чего это сюда налито?

— Пей, не бойся… — успокоил его командир. — Обычная вода, подсолена малость…

— Зачем? Ты нарочно, да? Тьфу! Тьфу! 'Издеваешься, да?

— Ничего не издеваюсь. Так теперь полагается во всех походах — обязательно чтоб солить…

И Шурка вкратце разъяснил отряду, зачем это делается. Но бойцы, боязливо попробовав воду, решили, что такая вода для питья не годится, ни в походе, ни нигде!

— Да неужели ж вы не понимаете, — надрывался командир. — От солнца организм обессоливается, ему требуется соль!

— Моему организму ничуть соли не требуется! — уперся Перфишка. — Свой-то организм я лучше чувствую, чем ты. Ему требуется не соль, а вода! И чтоб чистая была, несоленая…

— От соли еще хуже пить захочется, хоть кто знает! — подтвердил Дед.

— А статья?

— Мало ли…

— Это она кажется соленой! Вот: сам пью! Видите? И ничего со мной не делается!

Шурка храбро отпил глоток противной воды, где соли, кажется, и на самом деле было переложено…

— А чего же ты дальше не пьешь? — подозрительно спросил Перфишка.

— А если я больше не хочу?

— Ага! Сам не хочет, а других заставляет! Мы лучше из речки напьемся!

— К речке не скоро попадем! — объявил командир. — Мы всего полмаршрута пока сделали, а как обойдем вон тот большой лес…

Тут заволновался весь отряд. Бойцы зашумели:

— Опять не скоро?

— Окупнуться не дает! Карасиков не посмотри!

— Нашелся!

— Над людьми издеваться!

— Уж и водички попить не дает!..

— Что ж, помирать всем теперь?

— Разговорчики! — закричал Шурка. — Я сам знаю, когда что! Кто командует: вы или я?

— Не нужно нам такого командира! — бунтовали бойцы. — Мы можем другого переизбрать!

— Командиров не переизбирают! — пытался перекричать их Шурка.

— Мало ли что!.. А мы возьмем да и переизберем!

— Ив настоящей армии будете переизбирать?

— В настоящей — другое дело! А тут не хотим!

— Верно, чего зря таскаться… — начал рассуждать даже друг Калиныч. — В такую жару никто в лес не пойдет… Может, ближе к вечерку… А сейчас самое время завертывать к речке: охладимся получше, а там видно будет…

— Я разве против? — пошел на уступки командир. — Но закончить нужно? Уж не так много осталось пройти…

— Да чего ходить, если нет никого?

И на счастье Шурки вдруг послышался стук мотора, голоса и музыка…

— Вот! — обрадовался Шурка. — Слышите. А болтали: «Нет никого»… А они — вот! Подъем!

Но подчиненные не спешили подниматься с земли. Вскочили только Зубан и Голован. Чтобы еще больше не ухудшать отношения с отрядом, командир нашел выход:

— Сперва пошлем разведку…

И приказал Зубану с Голованом:

— Бегите, разведайте там хорошенько… и доложите!

— Ладно! — ответили разведчики и побежали, заранее пригибаясь к земле.

Разведка обернулась так быстро, что Шурка не успел ни о чем поговорить с личным составом, который валялся врастяжку, кто где, будто затем сюда и шли, чтобы отдыхать…

— Там у них собака! — доложил запыхавшийся Зубан. — В пять метров долинЫ!

— Длинная, как крокодил! — горячо добавил Голован.

— А кто еще?

— Да так… Ребята чужие… На мопедах приехали…

— Пошли, глянем? — осторожно обратился командир к подчиненным, и те начали один за другим подниматься, желая поглядеть на такую длинную собаку…

Сведения разведки оказались неточными: собака была ростом с большую кошку, но длинным туловищем на кривых коротеньких лапах и вытянутой мордой действительно здорово смахивала на крокодила, как правильно подметил разведчик Голован.

— Это называется — такса! — сразу определил ее породу Шурка. — Такая у меня в «Собаководстве» есть!

А приехавшие с ней чужие мальчишки — были большие и на вид очень опасные: косматые, голые до пояса, транзистор слушают и сигареты раскуривают в лесу, как все равно не для них ежедневно по радио о пожарах сообщается!

Двое стояли с мопедами, а третий — так: его, видно, привезли на багажнике, а собака своими ногами бежала…

Значит, численность была на стороне особого отряда: трое тех против пятерых наших да еще плюс два нестроевых разведчика… Однако противники, конечно, сильнее, и собака у них…

Перед лицом опасности первым струсил и проявил малодушие каптенармус Перфишка. Разглядев нарушителей издалека, он впал в форменную панику.

— Это Сосиска! — тревожно зашептал он, останавливаясь и поглядывая, в какую сторону удирать. — Не знаете, что ль? Сосиска сам! Вон тот — Седой… А поменьше — Королек! Вон у него штаны-то какие — с железочками… Пошли скорей отсюдова, пока не привязались!.. Ну их...

Своими паникерскими причитаниями он мог подорвать боевой дух бойцов, поэтому Шурка решил:

— Ладно… Ты оставайся здесь… в резерве!..

И скомандовал:

— Остальные — за мной!

Но остальные переминались с ноги на ногу, а с места не двигались. — Чего же вы? Бойцы молчали. Наконец друг Калиныч внес свое предложение:

— А я вот как думаю… Нужно немножечко подождать — они и сами уйдут… Правильно? Не станут же они торчать тут на жаре целый год? Правильно?

— А лес подожгут?

— Ху-у-у… это мы потом запросто потушим! Что тут особенного… Как они уедут, так все обсмотрим и потушим!..

— Да чего бояться-то? — уговаривал бойцов Шурка. — Ну в крайнем случае можно в лес убе… отступить!.. Им с мопедами неудобно по чаще-то за нами…

— А собака! — напомнил Перфишка. — Собака везде догонит!

— Подумаешь, овчарка какая! Такса!

— Ну что ж, что такса… Один ты, что ль, про таксов знаешь? Я тоже видел по телевизору, как она лис прямо из норы достает… Она потому и длинная такая, чтобы ей лучше было в норы пролазить… Ты не смотри, что она маленькая, у ней зубы хуже, чем у волка!..

— Эх ты! Собаки испугался!

— А ты… А ты… даже Кузи испугался! Думаешь, я не заметил?

Кто-то из бойцов хихикнул.

— Эх вы! — обратился к ним командир. — Маленьких гонять вы можете, а чуть что…

Бойцы обиделись и загалдели:

— Иди сам!

— Чего ты ко всем привязываешься, никому покоя не даешь?

— Сам прогоняй, раз ты командир!

— А мы тут побудем… В засаде…

— Пойду!

И командир один зашагал вперед, решительно и смело, хотя и сильно боялся…

Вдобавок собака, выбежав Шурке навстречу, пошла следом, непрерывно принюхиваясь к Шуркиным пяткам и вызывая дополнительное беспокойство: сумеет ли она прокусить сапог, если решит, что надо кусать…

Но даже сам товарищ Шамин, полковник со многими боевыми орденами, однажды честно признался Шурке, что на фронте он тоже довольно часто боялся, но если не обращать внимания, думая не о себе, а о порученном деле, то человек постепенно привыкает и уже боится не так сильно, а потом и вовсе перестает…

И Шурка не стал думать, что сделают с ним эти большие и опасные мальчишки, а, подойдя твердой походкой, строго спросил, стараясь быть повежливее: во-первых, так полагается с нарушителями, во-вторых, чтобы эти нарушители не очень разозлились и не начали драться:

— Вы знаете, что в лес нельзя заезжать на транспорте?

Нарушители с любопытством уставились на него.

— И курить нельзя… — добавил Шурка.

— Ты откуда такой вынырнул? — спросил Сосиска, глядя на Шурку желтыми и шальными, как у козла Кузи, глазами.

— Я друг леса! — ткнул Шурка в свой значок.

Нарушители переглянулись и заржали как дураки…

— А пач-чему нельзя? — начал кривляться и ломаться Королек в своих штанах с железками.

— Пожар может произойти… Видите, какая сушь…

— Пач-чему пожар?

— От спички, от искры даже… — терпеливо разъяснял Шурка.

— Па-асмотрим!..

Королек достал коробку спичек, чиркнул одну и бросил в сухую траву, перемешанную с хвоей. Трава и хвоя сразу задымились, вспыхнули, огонек нагнал ветер, но Шурка, подскочив, затоптал его сапогом:

— Вот видите…

Королек чиркнул другую спичку и бросил ее подальше, Шурка и эту затоптал…

Потом Королек стал чиркать спички одну за другой, стараясь забросить их в колючие кусты, куда трудно дотянуться ногой.

— Прекрати поджигать! — закричал Шурка, забыв про осторожность и вежливость.

— А что ты сделаешь? — нагло посмеивался Королек.

— Что? Что? — Шурка беспомощно озирался по сторонам…

Взглянув на шершневое дерево, он вдруг понял, что можно сделать…

Подобрав с земли подходящий прутик, он подбежал к дуплу и пригрозил:

— Уходите, а то хуже будет! Считаю до трех! Р-а-аз…

А так как Королек уже двигался к нему с явно недобрыми намерениями, то остальное Шурка сосчитал быстро:

— Два, три! — и сунул прутик в дупло.

В дупле раздался грозный глухой гул и оттуда один за другим начали как пули вылетать шершни. Что было дальше, Шурка плохо запомнил, потому что первый же шершень ударил в лоб его самого!.. Но Шурка не упал, как давеча плел Перфишка, а наоборот: не взвидев света от боли, побежал прочь с небывалой быстротой, пригнувшись, закрывая рукавом лицо, а шершням подставив спину, плечи и прочие не особо важные места.

Ничего не подозревавший Королек подоспел к дуплу как раз когда оттуда вырвались главные вооруженные силы шершней. Ошибочно сочтя, что это он совал палочкой в их гнездо, шершни набросились на Королька. Он взвыл противным собачьим голосом, ничего не соображая в тактике, бросился бежать прямо к своим. Через секунду те тоже завопили как звери, а собака кричала жалобно, как человек.

Несколько штук преследовали Шурку, пикируя на него сверху и кусая куда попало. Но Шурка был в походной форме: все-таки не каждое жало доставало до живого! А вот голые нарушители не имели никакой защиты ни с тыла, ни с флангов, вообще ниоткуда, даже собака с короткой, как у кошки, шерстью была тоже, считай, голая.

Двое нарушителей, вскочив на мопеды, рванули с места, а Королек, которого в панике бросили, гнался за ними, вскрикивая:

— Стой, гады! Меня забыли! Меня!

Но те не слышали, одной рукой руля, а другой бесполезно отмахиваясь от шершней… А что с ними стало потом, удалось ли им удрать или шершни заели их до смерти, осталось неизвестно…

Кое-какие подробности потом рассказали Шурке бойцы, видевшие все от начала до конца, а Ромка после очень смешно изобразил. Сам Шурка по понятным причинам ничего подробно видеть не мог. В решающий момент он только успел крикнуть издалека своим:

— Стойте там! Меня ждите!

А сам побежал в неизвестном направлении, петляя между деревьями, чтобы запутать шершней и сбить их со следа. Обежав не меньше гектара, пока последнему шершню не надоело гнаться и кусать, Шурка вернулся к отряду, который в полном составе терпеливо дожидался своего командира.

Они поминутно свистели на разные манеры, подавая Шурке звуковые сигналы о своем местонахождении, а сам он ответные сигналы подавал просто голосом, раз свистеть не научился, да это, если рассудить, и не так уж обязательно для командиров: в крайнем случае можно заиметь свисток, и все дела.

Бойцы с испугом уставились на Шуркино лицо, потому что после боя с шершнями вид у Шурки, вполне понятно, был такой, что даже смешливый Роман не нашел ничего смешного: губа распухла, и от этого рот закрывался теперь некрепко, большие шишки вздулись на лбу, на шее и на щеке… Остальные укушенные места оказались не на виду.

В отличие от пчелы, которая, укусив один раз, тут же помирает, не умея вытащить жало обратно, шершень кусает сколько ему захочется. Например, один залез Шурке под рубашку и, пока Шурка нащупал его там и задавил, долго полз по спине, прострочив ее своим жалом, как швейной машинкой.

— Ничего не соображают эти шершни… — сказал Шурка, трогая лицо. — Не знают, кого кусать…

Взяв у каптенармуса флягу, он слегка примочил губу, шишки и выпил пару глотков, чтобы добавить в организм соли, которой много потерял вместе с потом, бегая от шершней по лесу…

— Дай и мне чуть-чуть… — попросил Перфишка.

— И мне… — попросил Дед.

Шурка отдал им фляжку, и они отпили по глотку.

— А вода и правда ничего!.. — сказал примирительно Перфишка.

— Первый сорт! — одобрил Дед.

После намазывания соленой водой Шуркины шишки вроде бы начали переставать надуваться дальше… Так что военная вода прошла проверку отлично: она годилась как для питья, так и для примочки ран.

— Может, тебя в больницу? — спросил друг Калиныч, ошеломленный видом своего командира.

— Пустяки! — непреклонно ответил командир. — Патрулируем дальше! Стройся!

Отряд без препирательств и толкотни построился.

— Шагом марш!

Командир шел впереди, изредка трогая шишки. Припомнив, как визжала собака, он проговорил:

— Собаку жалко… Она не виновата…

И все бойцы охотно с ним согласились.