"Банкротства" - читать интересную книгу автора (Герасимов Алексей Евгеньевич)

Одиссея Джеймса Джойса

Мир Художника – всегда особый, необычный мир. Явления внешней реальности находят в нем своеобразное отражение, подчас оставаясь за пределами эстетического восприятия. Нередко все, что касается земной жизни, в частности материальных благ, не составляет предмета интереса подлинных служителей искусства, а потому претерпеваемые этими людьми тяготы и лишения определяются ни чем иным, как складом их души, всецело отданной творчеству. Вероятно, к числу таких людей и принадлежал Джойс, чья жизнь являла собой истинный путь Художника. Фантастически гордый и самолюбивый, ставивший себя намного выше даже самых значительных событий своего времени, он к тому же обладал какой-то поразительной беспечностью в практических вопросах, зачастую, казалось бы, даже не задумываясь о необходимости приобретения каких бы то ни было средств к существованию.

Джеймс Августин Алоизий Джойс родился в Дублине 2 февраля 1882 года. Семья его была буржуазной, обладала весьма посредственным достатком, и, несмотря на то что Джойсы с гордостью возводили свой род к знатному старинному клану из Голуэя, мужчины этой фамилии из поколения в поколение зарабатывали на жизнь таким неподобающим аристократии занятием, как виноторговля.

Отец будущего писателя, Джон Станислаус Джойс, не стал в этом смысле исключением, однако в данной сфере ему не удалось найти свое призвание. Все попытки заняться коммерческой деятельностью закончились полным разорением и, окончательно разочаровавшись в торговле, Джойс-старший ступил на иную стезю, попробовав себя на государственной службе.

Новая должность приносила стабильный доход, и некоторое время семья ни в чем не нуждалась. Однако, вероятно, в силу проявления черт знаменитого ирландского национального характера – неумеренной страсти к выпивке и застолью, потрясающей безалаберности по отношению к элементарным бытовым проблемам – очень скоро он потерял все, чем наградила его жизнь.

А досталось Джойсу-старшему действительно немало: недурное состояние, прекрасная жена, любящие дети, блестящий талант певца и рассказчика. Во многом благодаря этому таланту Джон Джойс всегда был душой любой компании, и ни один праздник или застолье не обходились без него. И пока отец семейства блистал остроумием на местных вечеринках, его несчастная жена, мать 15 детей, из которых выжило только 10, в непосильных трудах растрачивала свою молодость, силу и красоту.

И нет ничего удивительного в том, что уже в 1891 году, когда будущему писателю не было и 10 лет, его беспечный отец был уволен со своей замечательной должности и остался практически без гроша. Прежняя безбедная жизнь закончилась, и для того, чтобы не оказаться в конце концов на улице и не умереть с голоду, Джойсы были вынуждены просить деньги в долг и закладывать имущество, которого со временем становилось все меньше и меньше. Семья беспрестанно меняла квартиры, и с каждым разом они оказывались все более дешевыми и убогими.

Не случайно много лет спустя, после смерти Джона Джойса, на предложение описать своего отца Джеймс ответил лишь одной емкой фразой: «Он был банкрот». Скорее всего, в понятие банкротства писатель вкладывал не только примитивно-материальное, но и глубокое духовное содержание, не подозревая о том, что в самом ближайшем будущем все это окажется вполне применимо и к его собственной жизни.

Вместе с состоянием Джон Джойс утратил и нечто несоизмеримо большее – уважение, любовь и привязанность жены и детей. Постепенно скатываясь в бездну нищеты, во всех своих бедах они обвиняли отца (нужно сказать, не без основания), его многочисленные пороки и слабости. Только со старшим, Джеймсом, у него сохранились теплые отношения. Пожалуй, он был единственным, кто не испытывал к отцу презрения и враждебности, а всегда стремился если не оправдать, то хотя бы понять его. Впоследствии писатель говорил об этом так: «Я ведь и сам грешник, даже недостатки его мне нравились».

Во многом это объяснялось тем, что Джеймс довольно рано начал обнаруживать многие отцовские черты, в том числе и те, что не вызывали его восхищения, в своем собственном характере. Наряду с талантом (а Джойс не сомневался, что удивительный дар власти над художественным словом достался ему от отца), Джеймс унаследовал от него широту души во всех смыслах этого слова и полное равнодушие к материальному и бытовому устройству собственной жизни. А потому последующая финансовая несостоятельность самого Джойса в немалой степени была обусловлена этими самыми качествами пресловутого национального характера, унаследованными от отца.

В то счастливое время, когда благосостояние семьи еще не было безвозвратно утрачено, отец успел позаботиться об образовании любимого сына и устроил Джеймса в престижный закрытый иезуитский пансион Клонгоуз Вуд, находившийся в соседнем графстве Килдер. Талантливый мальчик прекрасно учился и благодаря своим блестящим способностям и чистой, открытой натуре быстро завоевал всеобщее расположение. Однако сему безоблачному счастью не суждено было длиться вечно, и в 1891 году, когда семья полностью лишилась средств, Джеймс уже более не мог продолжать обучение в одной из самых лучших и дорогих школ Ирландии.

В течение последующих двух лет мальчик учился дома и недолгое время посещал непопулярную и дешевую школу Христианских братьев, содержавшуюся братством католиков-мирян. Характерно, что ни в одном из произведений Джойса со свойственным им автобиографизмом этот факт не нашел никакого отражения. По всей видимости, пребывание в этой школе не затронуло души мальчика и ни в коей мере не повлияло на становление его внутреннего мира.

И все же судьба уготовила Джойсу возможность закончить блестящее по тем временам образование. Как нередко происходит, способствовала этому простая случайность. В 1893 году Джойс-старший встретил бывшего ректора Клонгоуза Джона Конми, который за это время успел поменять место работы и перешел в дублинский Бельведер-колледж – не менее престижное учебное заведение. Обучение там предоставлялось за казенный счет, а потому Джон Джойс без особого труда и без ущерба для своего тощего кошелька (но и не без помощи Конми, разумеется) смог определить в Бельведер Джеймса и его братьев.

Юный Джойс по-прежнему делал великолепные успехи в науках, и буквально с первых дней обучения в колледже за ним прочно закрепился статус лучшего ученика. Джеймс купался в лучах своей славы, которая доставляла тщеславному юноше не только глубокое моральное удовлетворение, но нередко находила и материальное воплощение.

Каждый год в Бельведере проходили национальные экзамены, где Джеймс неизменно оказывался первым, за что и получал награды, во всех смыслах соответствовавшие его блестящим достижениям. Достаточно сказать, что эти суммы в несколько раз превосходили ежемесячную пенсию его отца, до некоторых пор составлявшую единственный источник дохода этого несчастного семейства.

Естественно, что с этого момента отношение к Джеймсу в семье сильно изменилось. И до того не обиженный вниманием близких, теперь он стал предметом их восторженного поклонения. Умный, талантливый, поистине уникальный ребенок, чьи невероятные способности к тому же приносят солидную прибыль – чего еще можно желать родителям?

Разумеется, такое положение не могло не повлиять на становление личности мальчика, хотя некоторые черты его сложного характера были заметны уже в раннем детстве. Еще будучи ребенком, он смотрел на все происходящее как бы со стороны, оставаясь вне событий и даже над ними. Теперь же во многом благодаря особенному вниманию родных подобное отстранение превратилось в пренебрежение ко всем явлениям и фактам окружающей действительности.

Проявлялось это порой и в отношении к самым близким людям. Как замечал брат Джеймса Станни, в характере будущего писателя всегда присутствовало «нечто холодное и эгоистическое», а подчас это выливалось в прямое и нескрываемое высокомерие и презрение. Юному Джойсу было свойственно стремление извлечь из всеобщей любви и восхищения максимум личной выгоды, использовать эти лучшие чувства в корыстных (пока еще не в финансовом, разумеется, смысле) целях, а нередко и попросту манипулировать ближними своими. А последнее удавалось ему, пожалуй, как никому другому.

Джеймс открыто демонстрировал неприятие всех существующих норм и правил, в глубине души считал бессмысленными все общественные институты и, вероятно, с удовольствием отказался бы подчиняться любым общепринятым требованиям. Однако это несогласие никогда не носило у Джойса формы яростного протеста, являясь скорее молчаливым отчужденным пренебрежением (как выражается автор фундаментальной биографии писателя Ричард Эллманн, он «предпочитал битве презрение»).

При всем при том юный Джеймс Джойс, подобно любому истинному ирландцу, был разговорчив и общителен, любил хорошую компанию, умел быть искренним и преданным другом, испытывать к людям не только холодность и равнодушие, но и любовь, доверие, симпатию. У него начисто отсутствовали такие чувства, как жадность и скупость; может быть, это объяснялось тем, что в силу особого склада натуры Джойса вообще мало волновали материальные проблемы.

Однако при всей широте и открытости души этот странный юноша всегда оставлял нечто скрытое, и все наиболее важное и существенное в его внутреннем мире никогда не находило внешнего проявления. Даже самым близким людям подчас бывало сложно понять, что он на самом деле думает и чувствует. Уже тогда начало формироваться особое мировоззрение, которое впоследствии выразилось в емкой формуле «Помалкивай, лукавь и уезжай».

В годы обучения в Бельведере Джойс в полной мере приобщился к светской жизни и, подобно своему разорившемуся отцу, редко обходил стороной веселые, шумные застолья, благодаря остроумию и яркому дарованию неизменно становясь душой любой компании. Не избежал он и первых сексуальных опытов, имевших место главным образом в дублинском квартале красных фонарей. На оплату услуг жриц любви уходили немалые суммы от школьных наград, получаемых за исключительные успехи в учебе.

К этому же периоду относятся первые опыты в области творчества, однако написанные в то время произведения были еще отмечены печатью ученичества, а потому не принесли автору ни известности, ни богатства. Но постепенно искусство становилось главным и единственным содержанием жизни Джойса.

Окончательно разочаровавшийся в религии, никогда не находивший смысла в политике и общественной жизни, юный писатель раз и навсегда определил для себя свой истинный путь и предназначение. В те годы Джойс осознал, что прежде всего он – Художник, а значит, объективная реальность для него должна быть не более чем литературным материалом. Искусство – вот единственно возможная действительность, тогда как внешнее существование со всеми его мелкими, ничтожными проблемами вроде приобретения материальных благ или участия в политических играх не имеет никакого значения.

В возрасте 16 лет окончив Бельведер-колледж, Джойс поступил в дублинский католический университет. Он по-прежнему превосходно учился, достигая особых успехов в словесности, но учеба, как одна из сфер материального мира, полностью перестала интересовать юношу. Всю свою жизнь он посвятил творчеству, и в студенческие годы им было написано немало произведений самых разнообразных жанров. Одно из них, а именно критическая статья «Новая драма Ибсена», наконец дало автору пропуск в мир литературы.

Статья, опубликованная 1 апреля 1900 года в лондонском журнале «Двухнедельное обозрение», пользовавшемся, кстати, довольно весомой репутацией в литературных кругах того времени, была замечена и по достоинству оценена самим драматургом. Так молодой автор впервые обрел популярность, возможность печататься в солидных изданиях и некоторые знакомства в сфере ирландской культурной общественности.

А культурная ситуация в Ирландии начала XX столетия складывалась совершенно особым образом. Это время борьбы народа за независимость было отмечено невероятным подъемом национального самосознания, проявившимся во всех областях искусства. Истинным средоточием этого мощного движения стал театр, объединивший деятелей едва ли не всех областей творчества: актеров, литераторов, художников. В их числе были драматург и поэт Уильям Батлер Йейтс, литераторы Эдвард Мартин, Джордж Мур, Джон Синг и Джордж Рассел.

Никто из них не оставил без внимания новую звезду на литературном небосклоне, однако, если они и рассчитывали на то, что юный писатель благодаря их влиянию станет ревностным адептом новой веры – веры независимого ирландского народа, Джойс явно не оправдал их надежд. Он ни на минуту не примкнул к освободительному движению, хотя, конечно, и сами эти люди, и многие провозглашавшиеся ими эстетические принципы были ему близки. Но даже несмотря на то, что Джойс всегда ощущал свою принадлежность к ирландской национальной культуре и при всех нигилистических заявлениях судьба родной страны была ему все же небезразлична, он был слишком глубоко равнодушен к политике, чтобы сколько-нибудь серьезно увлечься этой борьбой.

В общении с литературными знаменитостями Джойс оставался верен своей натуре и держался более чем высокомерно. Хотя нужно сказать, что само это общение молодому и гордому художнику никто не навязывал, и, заводя полезные знакомства, чаще всего он сам делал первый шаг.

Так, в августе 1902 года, сразу после окончания университета, Джойс решил нанести визит незнакомому ему тогда, но пользовавшемуся огромным авторитетом в литературных кругах поэту, художнику и драматургу Джорджу Расселу. Того, правда, не было дома, и юному гению пришлось до полуночи ждать возвращения мэтра, чтобы предстать пред его светлые очи и получить благословение на творчество. Однако Джойс беседовал с Расселом в совершенно не подобающей его скромному статусу манере.

Нетрудно представить себе удивление Рассела, когда нахальный юноша, не имевший в то время никакого веса в среде деятелей искусства, вместо того чтобы с благоговением внимать голосу великого современника, начал со свойственным ему уничижительным презрением поливать грязью творчество всех признанных корифеев ирландской словесности. Однако, как бы то ни было, возможно, именно такой стиль поведения в конце концов помог Джойсу добиться определенного успеха. Пораженный этой необычной встречей, Рассел написал всем известным литераторам о «гордом, как Люцифер», юноше, и последний таким образом не мог не вызвать их оживленного интереса.

В октябре того же года молодой писатель встретился со своим былым кумиром Йейтсом (кстати, многие юношеские стихотворения Джойса явно несут на себе печать его влияния). Но и здесь он оставался верен себе и вел себя откровенно дерзко и вызывающе. Вот примеры наиболее ярких высказываний, адресованных прежнему учителю: «Я прочту вам свои стихи, раз вы просите, но мнение ваше мне совершенно безразлично»; «Вы слишком стары, чтобы я мог чем-нибудь вам помочь» (при этом не стоит забывать, что Йейтсу на момент той знаменательной встречи было 37 лет).

Очевидно, Джойсу и в голову не приходило, что почтительное обращение с весомыми фигурами литературного мира могло бы помочь ему сделать прекрасную карьеру и добиться финансовой свободы и популярности. А скорее всего у него и не было в этом никакой необходимости, ведь несколько лет назад Джойс осознал, что на первом месте для него должно стоять только искусство. Так или иначе, удача продолжала сопутствовать самолюбивому юноше, и, несмотря на все свои дерзкие выпады, он не утратил расположения преуспевающих коллег. Джойс по-прежнему пользовался их поддержкой (в частности, в вопросах публикации), не стесняясь брал в долг и не всегда отдавал деньги, которых ему вечно не хватало. Во многом таким отношением он был обязан своему исключительному, уникальному таланту, который просто не мог остаться незамеченным. Однако зарабатывать на жизнь литературным трудом Джойсу пока не удавалось.

Постепенно в его сознании все отчетливее формировалась мысль о необходимости покинуть пределы родной страны. Эта необходимость диктовалась по большей части тем, что гордому и амбициозному художнику, обладавшему ярким, оригинальным дарованием, попросту стало тесно в рамках ирландской культурной ситуации, казавшейся ему весьма ограниченной. Свободная личность требовала выхода в более широкое пространство; для полной самореализации ей требовался мировой культурный контекст.

Кроме того, Джойс ясно осознавал, что искусство Ирландии замкнулось на проблеме национального самосознания. Его же собственный талант не укладывался в узкие границы этого направления, а открыто заявлять о собственных принципах творчества и бороться за их воплощение было не в характере Джойса и противоречило складу его натуры. Так к концу 1902 года он уже окончательно и бесповоротно решился на добровольное изгнание.

Однако сразу осуществить свои планы Джойсу было не суждено. Первым делом он отправился в Париж, пребывая в наивной уверенности, что станет там изучать медицину. Действительность явила собой полную противоположность его светлым безоблачным мечтам. Прежде всего юноша с удивлением выяснил, что обучение стоит денег, которых у него никогда не было. Кроме того, далеко не блестящее знание французского языка преграждало ему путь к постижению сложной науки.

О том, чтобы печататься и получать за это деньги, не могло быть и речи: в Париже у Джойса не было ни связей, ни имени и его произведения были абсолютно не востребованы. Разочарованному юноше не оставалось ничего другого, кроме как бросить лекции и отправить любящей матери письмо с настоятельной просьбой срочно выслать денег на дорогу домой. При этом Джеймс не забыл упомянуть о том, что некое непонятное недомогание, заставлявшее его целыми днями спать, полностью его обессилело, и теперь он просто не в состоянии вынести дешевый и утомительный путь, а потому требует чуть больше денег, чтобы добраться домой без ущерба для здоровья.

Первое бессмысленное путешествие, которое обошлось Джеймсу и его родителям в кругленькую сумму, закончилось, не успев начаться. В течение следующего месяца он жил в Дублине, а затем вновь уехал в Париж. Продолжать медицинское образование не имело смысла, и в конце концов нужно было уже как-то реализовывать свое великое предназначение Художника, но произведения Джойса по-прежнему не пользовались спросом.

Однако юноша был упорен и не оставлял попыток покорить мир. В свободное от этого занятия время он зарабатывал на жизнь, получая скудные гонорары от газетных статей и уроков. Но очень скоро юный писатель вынужден был снова возвратиться на родину, получив известие о том, что его мать умирает.

Несколько тяжелых месяцев Джойс провел у ее постели. Все это время его не оставляли мрачные чувства тоски и отчаяния; он перестал работать и заполнял пустоту в своей жизни беспробудным пьянством в обществе ближайшего приятеля.

После смерти матери, наступившей в августе 1903 года, Джойс постепенно вернулся к литературной деятельности: он оставался верен избранному призванию, и, наконец, нужно было на что-то жить. Правда, в течение всей осени он испытывал творческий кризис, поскольку чувствовал потребность в новом стиле, новом методе, но не мог его найти. Находясь в этом мучительном поиске, Джойс время от времени писал небольшие рецензии, дававшие ему возможность не умереть с голоду.

Наконец желанный жанр был найден, и с этого момента начался новый, зрелый этап в творчестве писателя. Почти одновременно с этим к Джойсу пришла первая и единственная на всю жизнь настоящая любовь. Ее звали Нора Барнакл, она была молода, красива, непосредственна и с самого первого дня стала главной героиней джойсовских мыслей, чувств и всех его книг.

Тем временем жизнь в Дублине становилась для Джойса невыносимой. Сильная и независимая личность художника требовала все большей и большей свободы, что заставило его в конце концов уйти из дома и жить практически без крыши над головой, зато совершенно самостоятельно.

Первое время он снимал комнату в доме своих знакомых Маккернанов. Плата за жилье была чисто символической, однако и эти ничтожные суммы Джойс, вечно сидевший без гроша, никогда не отдавал вовремя. Когда хозяева уехали из Дублина, свободный художник оказался на улице. В течение недели он скитался по городу в поисках дешевой квартиры, пока наконец не нашел пристанище в башне Мартелло. Построенная в начале XIX столетия, в мирное время она утратила свое основное предназначение и сдавалась внаем за 8 фунтов в год.

Ренту выплачивал друг Джойса, Оливер Сент-Джон Гогарти, человек не менее, если не более, высокомерный и дерзкий, чем сам писатель. Существуя полностью за счет приятеля, Джойс вынужден был терпеть его насмешки и презрительные замечания, но, разумеется, долго это продолжаться не могло. В конце концов художник понял, что более не в состоянии с этим мириться, и, порвав все отношения с другом, покинул враждебные стены.

Жить стало негде, и выход оставался только один: уезжать из страны как можно быстрее. Тем более что литературная жизнь Ирландии все более раздражала Джойса и выполнять свою миссию в такой обстановке он не мог. Написав Норе письмо о невозможности существовать в стране, где «нет жизни, нет ни естественности, ни честности», он начал принимать все меры к предстоящему отъезду, на сей раз окончательному.

Первое, что сделал Джойс для того, чтобы ускорить осуществление своего намерения, – занял денег у всех, кто не мог ему отказать в этой просьбе. Говорят, он брал в долг даже предметы домашнего обихода, вплоть до таких мелочей, как зубной порошок (ничего своего у него не было).

9 октября 1904 года Джеймс и Нора навсегда уехали из Ирландии. Еще до отъезда писатель успел позаботиться о том, чтобы обеспечить себе за границей стабильный заработок, и вакантная должность не заставила себя ждать. В начале XX века по всей Европе была раскинута сеть так называемых Школ Берлица, где преподавали иностранные языки для взрослых. В одной из таких школ, расположенной в Цюрихе, и предложили место Джойсу. Однако должность оказалась занята, и писателя отправили в захолустный городок Пула, а оттуда – в Триест.

С первого взгляда на этот город художник пришел в восторг, и неудивительно, что он прожил в Триесте следующие 10 лет. Спустя несколько месяцев после прибытия он уговорил приехать туда своего брата Станни, который всегда исполнял роль верного помощника во всех его делах. Конечно, моральная поддержка брата Джойсу не помешала, но еще важнее была регулярная финансовая помощь, в которой Станни никогда не отказывал Джеймсу, патологически не умевшему зарабатывать и экономить деньги. Несмотря на то что с отъездом из Ирландии весь материальный мир (кроме Норы) отодвинулся от писателя еще дальше и утратил значение даже литературного материала, деньги были необходимы Джойсу хотя бы для того, чтобы голодная смерть не помешала ему исполнить свою великую миссию.

Летом 1906 года в Школе наступил финансовый кризис, и для того, чтобы добыть какие бы то ни было средства к существованию, Джойс отправился в Рим, где недолгое время занимал скромную должность банковского служащего. Скучная, утомительная, бессмысленная работа пришлась не по душе деятельному и энергичному Джеймсу, а довольно скудное ежемесячное жалованье он в силу широты своей натуры моментально тратил (по большей части на выпивку). Да и сам Рим Джойсу не понравился, напомнив писателю, по его собственному выражению, «человека, промышляющего тем, что показывает желающим труп своей бабушки». Так, бросив работу в банке, Джойс вернулся в Триест, где его по-прежнему ожидала нищета.

Нора во второй раз была беременна (у Джойса уже имелся сын), и в июле 1907 года в палате для бедняков она родила дочь, получив благотворительное пособие. Материальные возможности Джеймса, который к тому же всегда мог рассчитывать на кошелек верного брата, вполне позволяли ему вести безбедное существование, но он никогда не стремился жить по средствам, считая расточительность достоинством.

Однако вскоре финансовое положение Джойса несколько наладилось, и он поспешил использовать этот короткий промежуток стабильности для воплощения в жизнь своего давнего намерения, а именно – визита на родину. Некоторые произошедшие там события убедили его никогда более не пытаться восстановить утраченную связь с покинутой страной.

В 1907 году писатель закончил сборник рассказов «Дублинцы» и теперь предпринимал попытки опубликовать его у себя на родине. Однако издатели один за другим отвергали «неприличную» книгу, в которой, кстати, на взгляд современного человека, нет ни малейшего намека на непристойность. В конце концов автор обратился к некоему Дж. Роберте, с которым некогда был хорошо знаком.

Сначала издатель согласился, правда потребовав от Джойса внесения бесчисленных изменений и купюр, и в 1912 году писатель приехал в Ирландию только для того, чтобы наконец увидеть выход в свет своего детища. Но издатель поразил и просто уничтожил его, объявив уже отпечатанный сборник непатриотичным, и в один прекрасный день книга была в буквальном смысле казнена. И это поистине трагическое для Джойса событие стало причиной полного разрыва с родиной. Писатель принял решение больше никогда не возвращаться в Ирландию.

Последовавший за этим период стал одним из самых тяжелых в жизни Джойса. Дерзкий и жестокий сатирический памфлет «Газ из горелки», адресованный ирландским литераторам и написанный как отклик на драматическую эпопею с «Дублинцами», лишил его всех возможностей печататься. До 1914 года писатель пребывал в глубоком и безнадежном отчаянии.

Перелом наступил тогда, когда известный литератор Эзра Паунд, одним из первых по-настоящему оценив дарование Джойса, предложил ему печатать свои произведения в 4 журналах, одним из которых был лондонский «Эгоист».

В то время главой редакции журнала была некая английская дама по имени Харриет Шоу Уивер, отличавшаяся большой любовью к искусству модернизма. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, прочитав сочинения Джойса, она стала страстной его почитательницей и в течение долгих лет всячески содействовала ему в вопросах публикации. Кроме того, что было не менее важно для автора, она предлагала ему и материальную помощь. Сначала мисс Уивер пыталась делать это в скрытой, завуалированной форме, придумывая всевозможные поводы для того, чтобы обеспечить финансовую свободу своего гениального протеже. Однако впоследствии наблюдательная женщина обнаружила, что предоставляемая ею помощь ни в коей мере не унижает и не травмирует писателя, а потому начала уже открыто заботиться о его благосостоянии и комфорте.

Разумеется, творческие дела Джойса тоже наладились. После публикации в «Эгоисте» «Дублинцев» и «Портрета художника в юности» окрыленный надеждой автор вернулся к своим прежним замыслам, осуществить которые раньше мешала тяжелая депрессия, вызванная одиночеством и враждебным непониманием со стороны коллег. И самым значительным, самым великим из этих замыслов было создание романа «Улисс».

Грандиозному труду всей жизни сопутствовали различные мелкие досадные недоразумения вроде Первой мировой войны (а именно таким это событие и представлялось Джойсу), заставившей писателя вместе с семьей покинуть Триест и поселиться в Цюрихе, где успешно продолжалась работа над романом. Финансовые дела Джойса постепенно наладились благодаря помощи многочисленных друзей и коллег. Знакомые влиятельные литераторы добивались всевозможных субсидий для талантливого автора, мисс Уивер с 1917 года начала регулярно заниматься меценатством, а спустя некоторое время к ней присоединилась американская миллионерша Эдит Маккормик, очередная поклонница творчества Джойса.

Вместо дешевых забегаловок, которые в Триесте были для писателя излюбленным местом проведения досуга, он стал регулярно посещать престижные и дорогие кафе и рестораны. Теперь у него появилась возможность отбросить пустые заботы о хлебе насущном и полностью отдаться творчеству.

Создание романа с головой захватило писателя и подчинило себе всю его жизнь, все его деяния и помыслы. Он не желал замечать ничего и никого вокруг; все происходившие события нисколько его не интересовали.

По окончании войны ненадолго вернувшись в Триест и не найдя в этом городе ничего, что удерживало его там ранее, Джойс по совету Паунда отправился в Париж. Приехав туда, писатель с некоторым удивлением обнаружил, что является едва ли не центром местной литературной жизни и имеет много поклонников. Полезные знакомства (к примеру, с состоятельной американкой Сильвией Бич, которая не преминула пойти по стопам мисс Уивер) возникли как бы сами собой. Казалось бы, все стремятся помочь своему кумиру скорее завершить работу и улучшить его материальное положение.

На этом фоне продолжался поистине непосильный, каторжный труд над романом, который к тому же никто не решался напечатать по той же причине, что некогда «Дублинцев»: из-за «непристойного», «аморального» содержания.

21 октября 1921 года монументальный труд был наконец завершен. Роман выжал из автора все соки: к этому моменту он был совершенно обессилен и опустошен.

Восприятие «Улисса» отчасти было подготовлено ближайшим окружением самого Джойса, считавшего своим долгом развернуть активную кампанию по его пропаганде. По сути это была рекламная акция, в которой автор принимал самое живое и деятельное участие. Популярность и стоимость книги повышали как хвалебные, так и негодующие критические высказывания, поэтому главным было их количество. И волна критики, благодаря стараниям Джойса и поклонников его творчества, не заставила себя ждать.

Главной реакцией было, пожалуй, недоумение: слишком много оказалось в романе загадочного и непонятного. К автору неоднократно обращались с просьбами о разъяснении, но в свойственной ему манере Джойс пренебрегал чужими мнениями. Однако вскоре даже для него стало очевидным, что, не объяснив читателю сути своей книги, он не сделает ее популярной, и несколько лет спустя Джойс открыл миру секреты «Улисса».

Как бы то ни было, появление «Улисса» стало настоящей сенсацией и принесло автору огромный успех и мировую славу. С этого момента образ жизни писателя стал устойчивым и стабильным, как в материальном плане, так и в духовном.

Первое место в жизни Джойса по-прежнему занимало искусство, и после окончания «Улисса» труд его стал воистину адским. Писатель не только упорно работал сам, но и в силу природной способности (а порой и склонности) управлять людьми в своих целях так или иначе заставлял помогать ему всех, кто находился рядом. По словам Филиппа Супо, близкого знакомого Джойса, все окружение художника превратилось в своеобразную «фабрику Джойса», где каждый приносил себя в жертву его труду.

Тем не менее аскетом писатель пока не стал. Свободное от творчества время (а оно иногда находилось) он, как и прежде, проводил в веселой компании, за интересным разговором и бокалом хорошего вина, поражая и очаровывая собеседников своим остроумием. Но даже в часы досуга все его мысли были заняты искусством и все разговоры вращались вокруг этой темы.

Огромное место в жизни художника занимала семья. Она для Джойса была единственным явлением окружающей действительности, сохранившим ценность. Более того, он ставил ее, пожалуй, не ниже, если не выше, своего творчества. Писатель был преданным, нежным и любящим по отношению к двум своим детям, а Нору в прямом смысле слова боготворил. Как любой другой человек, будь то даже самый великий художник, Джойс обладал даром любви к ближнему, и, равнодушный ко всему миру, он без остатка излил это чувство на свою семью.

Однако в силу своего нынешнего положения даже при всем желании Джойс не мог бы проводить время исключительно в работе или в кругу семьи. Став великим писателем, он вынужден был вести светскую жизнь, появляться в обществе. Несмотря на то что все это безумно его тяготило, художник продолжал посещать великосветские мероприятия, встречаться с журналистами и поклонниками. Очевидно, испытывая презрение ко всем этим людям, он, как ни странно, все же не желал отказываться от их уважения и симпатии, а главное – от популярности и успеха.

А между тем начался заключительный и самый трагический период в жизни Джойса. Связан он был с его последней работой – романом «Поминки по Финнегану», который исследователь творчества Джойса С. С. Хоружий назвал «самой странной книгой в мире». С этим мнением просто невозможно не согласиться: достаточно сказать лишь то, что роман написан на непонятном языке, выдуманном самим автором. Говорят, к концу работы над книгой даже сам Джойс не мог вспомнить значения многих созданных им слов.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что новую книгу, которую все с нетерпением ждали, после появления на свет отдельных ее эпизодов никто не мог понять; многие даже не в силах были дочитать ее до конца. И может быть, все это было бы не столь драматично для Джойса, если бы эту реакцию не испытали его ближайшие друзья, неутомимые рабочие «фабрики Джойса». Как они ни старались, им не удавалось найти ни тени смысла в туманном и хаотичном пространстве книги.

Особенную тревогу вызывало отношение мисс Уивер, чья помощь до сего момента по-прежнему оставалась главным материальным источником творческой деятельности писателя. Понимая всю опасность такого положения вещей, Джойс любыми способами пытался заинтересовать меценатку своим новым творением, по мере сил разъяснить ей смысл и значение многих непонятных мест (в частности, написал ключ, по объему в несколько раз превышавший текст самого романа), но все его усилия не увенчались успехом.

На этом этапе жизни Джойс действительно не мог писать по-другому: «непонятность» книги была не пустой прихотью автора, а внутренней потребностью души (к этому моменту он стал полагать, что исчерпал все возможности привычного английского языка). Художник ни в коем случае не хотел мириться с таким вполне естественным неприятием критики; до самой смерти он героически отстаивал ценность своего творения, всеми силами убеждая читателей принять его. Он был уверен в том, что люди обязаны посвящать свои жизни чтению его книг, и искренне недоумевал, когда они отказывались это делать. И это уже было настоящей трагедией.

Отчаяние Джойса усугублялось еще и тем, что многие поклонники, прежде боготворившие писателя, ныне от него отвернулись. «Фабрика Джойса» прекратила свое существование, и лишь немногие сохранили былую верность художнику.

От некогда кипевшей энергии писателя не осталось и следа. Резко ухудшилось его здоровье: с 1907 года Джойса мучила тяжелая болезнь глаз, которая впоследствии стала прогрессировать; бесчисленные операции не давали результатов, и к 1930 году художник почти полностью ослеп. Появились проблемы и в семейной жизни: казалось, единственный островок любви и доверия в огромном враждебном мире вот-вот погрузится в темный омут безумия. Это мрачное чувство было вызвано постепенно развивавшейся душевной болезнью дочери Лючии, которая проявлялась в беспочвенной и необъяснимой ненависти к Норе. Все это делало жизнь Джойса поистине невыносимой.

И тем не менее странная книга была наконец завершена. Это дало автору повод для последней надежды – надежды на то, что, может быть, теперь ее поймут и оценят, и всемирная слава и всеобщий почет вернутся вновь. Исполнению этой мечты парадоксальным образом помешали некоторые факты внешней действительности, всегда глубоко презираемые Джойсом.

Художник никогда не придавал значения войнам, революциям, глобальным историческим потрясениям, будучи убежден в том, что история способна только «комически повторять себя». Но начинавшаяся Вторая мировая война была уже чем-то более значительным и страшным, чем все пережитое прежде, и Джойс не мог этого не понимать.

Вначале он все же пытался сохранить свое обычное презрительное равнодушие, считая надвигавшиеся события очередным повторением пройденного, лишенным всякой цели и смысла. На все оживленные и встревоженные разговоры он реагировал бесстрастными репликами вроде «Да, я слышал, какая-то война...». Но, несмотря на это, с течением времени стало понятно, что более сохранять эту позицию невозможно.

Главная опасность войны для Джойса заключалась в том, что она могла воспрепятствовать миру прочитать «Поминки по Финнегану». Возможно, он даже полагал, что именно для этого она и началась. В первые дни войны писатель беспрестанно повторял: «Надо, чтобы они оставили в покое Польшу и занялись „Поминками по Финнегану“».

Но вскоре, помимо этой серьезной проблемы метафизического свойства, война принесла Джойсу и его семье весьма ощутимые бытовые неудобства. Париж заполонили войска; постоянные бомбежки делали существование обессиленного, морально истощенного писателя мучительным. Всеобщее бедствие уже казалось Джойсу чем-то ничтожным и не стоящим внимания, но в то же время он не мог в один миг отказаться от своих принципов, которые пронес через всю жизнь.

Несмотря на кажущуюся абсурдность суждений (в частности, относительно «Поминок»), Джойс до самой смерти сохранил трезвый рассудок и теперь прекрасно отдавал себе отчет в том, что было бы по меньшей мере смешно и глупо в свете надвигавшегося Апокалипсиса полагать главной трагедией отсутствие интереса критики к своей книге. Но думать по-другому он просто не мог: это означало бы, что абсурдом была вся его прежняя жизнь.

Выхода больше не было. Оставалось напиваться до бесчувствия, выбрасывать последние деньги на ветер и без конца твердить: «Мы быстро катимся вниз».

В 1940 году, когда жить во Франции стало невозможно, семья писателя переехала в Швейцарию. Здесь художник провел свои последние дни: 13 января 1943 года одиссея Джеймса Джойса закончилась.