"Солнце взойдёт" - читать интересную книгу автора (Холт Том)ОДИННАДЦАТЬДеревенский петух, пробудившись от сна, инстинктивно взглянул на небо и пустил петуха. Странно, сказала его генетическая память, обращаясь к моторным центрам. Маленькая Хельга (которая быстро становилась Большой Хельгой, но обитатели деревни делали вид, что не замечают) зевнула, потерла глаза и отправилась в хлев на утреннюю дойку. Она уже почти пересекла двор, держа подойник в руке, но внезапно остановилась и выпучила глаза. Затем она уронила подойник и бросилась обратно в дом. — Люди! Люди! — кричала она. — Сосед Бьорн уходит из деревни! На кухне, в первый раз за всю историю семьи, воцарилась полнейшая тишина. Ну, не то чтобы полнейшая: Минушка, сделав шаг назад, наступила на хвост коту, с пронзительными вокальными последствиями, а также раздался громкий стук, когда Бабушка уронила разливательную ложку, но по крайней мере никто не говорил. Маленькая Хельга, будучи маленькой, приняла их молчание за недоверие. — Честное слово, — заторопилась она. — Я сама видела, как он поднимался по тропинке на холм и он держал на плече свой топор, а к топорищу был привязан большой красный платок в горошек, а на другом плече он нес большой узел, и на нем был его кожаный жилет Ангелов Ада, который он надевает, только когда спускается в город, чтобы купить себе опьяняющей жидкости. А маленькая коричневая собачка пыталась увязаться за ним, но он все время останавливался и кидал в нее яблоками. Снова молчание. Затем Прадедушка покачал головой. — Это невозможно, — сказал он. — Никто никогда не уходит из деревни. Люди приходят сюда из большого мира, но они никогда не уходят обратно. — Это потому, что у нас здесь идиллия, — пояснила Прабабушка с микроскопической долей сожаления в голосе. Она влюбилась в эту деревню с того самого момента, когда увидела ее в первый раз, шестьдесят два года назад, но до этого она жила в Чикаго, и не могла порою не вспомнить, что в Чикаго, наряду с несомненным недостатком идиллии, весьма пеклись о санитарии и водоснабжении. — Весь смысл идиллии в том, что ты никуда не идешь. — Ох, боже мой! — сказала Бабушка. — Если он уходит, это может означать только, что он был здесь несчастлив. Ах, бедняжка! — Мы должны поговорить с ним, — твердо произнес Дедушка, поднимаясь из-за стола и вытаскивая из-за воротника салфетку. — Мы никогда не простим себе, если он уйдет, а мы даже не попытаемся остановить его. — Если мы не сделаем этого, — поддержала его Бабушка, — мы покинем его в час нужды. А это будет значить, что мы плохие соседи. Хельга, пригнув голову, выглянула из окна. Через него было непросто что-либо рассмотреть, поскольку невыразимо живописные стекла в частом свинцовом переплете были настолько перекошены почтенным возрастом, что свет проникал сквозь них лишь после жестокой борьбы. — Поспешите, — озабоченно сказала она. — Он остановился, чтобы найти еще яблок, чтобы кинуть в маленькую коричневую собачку. Если вы поторопитесь, вы еще сможете нагнать его. И вот Бабушка и Дедушка, и Прабабушка, и Минушка, и Маленькая Хельга, и Ленивый Олаф, и Маленький Торстейн выскочили из дома и побежали вверх по холму, на склоне которого Бьорн как раз вновь навелся на цель, зарядившись подходящим по аэродинамическим свойствам экземпляром «Грэнни Смит». — Сосед Бьорн! — пропыхтел Дедушка, пытаясь восстановить дыхание. — Сосед Бьорн, неужели ты покидаешь нас, даже не сказав «прощайте»? — Прощайте, — ответил Бьорн. — Довольны? — Яблоко поразило цель, и маленькая коричневая собачка, поняв наконец намек, удалилась, хромая, под дровяной сарай. Бьорн вскинул свой узел на плечо. — Но почему? — вопросил Маленький Торстейн. — Разве ты не был счастлив здесь, дорогой сосед Бьорн? — Нет. — Куда ты пойдешь? — запричитала Бабушка. — Что ты будешь делать? Бьорн немного подумал. — Прежде всего я собираюсь найти ближайший город, где есть хотя бы наполовину пристойный бар и кино, где крутят грязные фильмы. А потом… — Почему он хочет смотреть грязные фильмы, Бабушка? — Помолчи, Торстейн. — Да, но, Бабушка, ведь если фильм будет грязным, то он не сможет ничего рассмотреть, и… — Я сказала, помолчи! — А потом, — продолжал Бьорн, — я собираюсь выяснить, что случилось с солнцем. Все удовлетворены? Поселяне воззрились на него, словно он сошел с ума. — Что ты имеешь в виду, сосед Бьорн? — спросил Ленивый Олаф. — С солнцем ничего не случилось. Солнце как солнце. Вот оно, посмотри. Он повернулся и показал на небо. Как раз в этот момент на солнце наползло покрывало облаков. — Видите? — сказал Бьорн. — Там, где я раньше работал, это называли затычкой. Кто-то снова что-то наворотил, и теперь им приходится прикрывать это. — Может быть, — ответил Дедушка. — А может быть, это просто значит, что скоро будет дождь, сосед Бьорн. Дождь — это хорошо. Благодаря дождю маленькие семена прорастают, ростки тянутся вверх и… — Да знаю я, знаю, — раздраженно перебил Бьорн. — Я делал все это своими руками, ясно? И я мог бы порассказать вам такого насчет того, как это делается, что у вас волосы дыбом встанут, — добавил он. — Слушайте, просто поверьте мне на слово, ладно? Это не настоящее солнце. С настоящим что-то произошло, а то, что там висит, — подделка, понятно? Ну да ладно. Он решительно повернулся, собираясь уходить. Маленький Торстейн размазал по щеке слезу. — Не уходи, — всхлипнул он. Бьорн слегка поколебался, но только ускорил шаги. Маленький Торстейн заревел во весь голос. — Не уходи, Наступило задумчивое молчание. — Правда? — спросил кто-то сзади. — А еще он как-то взял у меня велосипед без разрешения, — сказала Бабушка. — А когда я снова нашла его, вилка была вся погнута. — А моя газонокосилка? — добавил Ленивый Олаф. — Когда я получу ее обратно, хотел бы я знать? — И он так и не заплатил за разбитое окно. — Слушает музыку на полной громкости в любое время дня и ночи! — И заводит свою бензопилу, когда все люди отдыхают! Дедушка наклонился, чтобы подобрать лежавшее у его ног яблоко. — Убирайся! — крикнул он. — И не показывайся нам на глаза! Мы обойдемся и без того, чтобы такие как ты шлялись тут повсюду! — Яблоко полетело в Бьорна. — А если он вздумает вернуться, — кровожадно добавила Бабушка, — мы спустим на него собак! Маленькая коричневая собачка, выбравшаяся, виляя хвостом, из-под дровяного сарая, оскалила зубы и зарычала. Бьорн, еще не добравшийся до вершины холма, пустился бежать. — Да, она способная девушка, — сказал директор. — У меня, знаете ли, на нее большие виды. Нам в нашем департаменте нужны такие преданные делу, обязательные люди. Секретарша фыркнула. — Ой, смотрите, — сказала она. — Кто-то оставил в офисе свет на все выходные! — Надо же, — ответил директор, ища в кармане ключ. — Впрочем, постойте-ка! Да здесь не заперто! Какого… Он осторожно открыл дверь и прошел в рабочий кабинет. — Доброе утро, — крикнула Джейн из-за пульта. — Я поработала здесь в выходные; надеюсь, вы не против? Вы были правы — когда в этом разберешься, все становится очень просто. И действительно, компьютер замечательно помогает. У нас был точно такой же там, где я раньше работала, только у этого, конечно, память мощнее. Вам нравится? Директор не отрываясь смотрел на экран. Время от времени из его горла доносились слабые булькающие звуки. Экран выглядел совершенно по-другому. Вместо замысловатых хитросплетений безнадежно запутанного узора на экране было нечто, больше всего напоминающее аккуратно связанную рыбацкую сеть. — Что вы сделали? — каркнул директор. — Я все упорядочила, — весело объяснила Джейн. — Так оно выглядит гораздо лучше, вам не кажется? Видите — все счастливы и любят друг друга до гроба! — Но… — директор не мог подыскать слов. — Но, глупая вы девчонка, ведь эти любовники были предназначены друг для друга самим небом! — Ну так что же, — отвечала Джейн. — Я переназначила их. И очень просто, — добавила она, закрывая пульт крышкой. — С течением времени жизнь станет намного легче, если людям не придется постоянно иметь дело с разрушительными эмоциональными кризисами. Вы знаете, сколько рабочих дней было потеряно за прошлый год в Советском Союзе[10] из-за эмоциональных травм? Я просматривала статистику. Четыре миллиона. А в Скандинавии… Директор сполз на пол вдоль картотечного шкафа, тяжело дыша. — Вы… переназначили их, — вымолвил он. — Это работа всей моей жизни, а вы… — он всхрапнул, как конь перед обрывом, и схватился за угол шкафа, ища опоры. Его секретарша прошла к своему столу и принялась точить карандаши. — И еще, — продолжала Джейн, — я запрограммировала компьютер так, чтобы ничто не могло вывести их из этого состояния. Так гораздо проще, не правда ли, и к тому же гораздо эффективнее. Фактически теперь для этой работы понадобится лишь один штатный сотрудник на полной ставке, который будет приглядывать за тем, чтобы все шло гладко, и пара работников с неполной занятостью для работы с картотекой. Уверена, — безжалостно прибавила она, — что в бухгалтерии будут очень рады узнать об этом. На огромном экране за ее спиной аккуратная упорядоченная галактика голубых и розовых точек мерцала в гармоническом согласии. По всей земле, от края до края, парень встречал девушку, целовал ее, и они немедленно отправлялись рука об руку выбирать шторки для ванной. Секретарша директора пожала плечами. — Ну, — заметила она, — я бы сказала, теперь это выглядит чертовски более опрятно, чем раньше. Я никогда не могла разобраться во всех этих запутанных петлях и извилинах. Директор оперся спиной на картотечный шкаф и снял очки. — Мисс Фробишер, — проревел он голосом, подобным грому, — будьте столь любезны, соедините меня с Директором Штата, немедленно. Но мисс Фробишер не слышала его. Она глядела во все глаза — и на ее лице было такое же выражение, как у Крепыша Кортеса, нашедшего на Пикадилли свободное место для парковки, — на электрика, только что вошедшего в приемную, намереваясь заменить лампочку в туалете. И он отвечал ей таким же взглядом. — Бинго, — прокомментировала Джейн. — Теперь вы видите, что я имела в виду под эффективностью. Издав вопль ярости и муки, директор взгромоздился на ноги, потряс кулаком в направлении Джейн и вывалился за дверь, направляясь в Главное Здание. Следует отметить, что добрался он не дальше чем до бухгалтерии, где по воле обстоятельств оказался в одном лифте с довольно милой, материнского склада особой из отдела Пенсий. Когда три месяца спустя закончился их медовый месяц, он уволился с прежней работы и перевелся на место помощника библиотекаря в справочном отделе. — Эта ваша протеже, — сказал Гангер, — у меня начинают появляться дурные предчувствия относительно всей этой затеи. Штат поймал себя между третьим и четвертым слогом фразы « — Почему? — спросил он. — Ну… — Гангер занял свою обычную позицию на краю стола. Очевидно, там, откуда он был родом, стулья считались совершенно Штат погладил подбородок резиновым наконечником карандаша. — А это значит, что она приобретает врагов для нас, вы хотите сказать? — Естественно, — Гангер взял со стола пригоршню скрепок и принялся соединять их в цепочку. — По крайней мере, служит источником сильного раздражения. Да мне ли вам это объяснять! Они некоторое время молчали, обдумывая положение. — Финансы и Общие Направления улыбнулся мне позавчера в коридоре, — произнес наконец Штат. — Я провел все утро, обыскивая этот кабинет в поисках спрятанных микрофонов. — И что, нашли? — Нет, — отозвался Штат. Затем, поднеся палец к губам, он взял со стола пустую кофейную чашку, перевернул и накрыл ею кнопку вызова на краю стола. — Да, — продолжал он. — Шесть штук. Этот я оставил, чтобы они думали, что облапошили меня. — Я бы не стал из-за этого волноваться, — улыбнулся Гангер. — Конечно, они понаставили жучков в каждом кабинете этого здания… да, кстати, если вы нашли только шесть, то здесь где-то должны быть еще три, я тут поговорил с этим пареньком Винсом из Снабжения… Но здесь не о чем беспокоиться. — Не о чем… — Штат снизил голос до шепота. — Не о чем беспокоиться? — прошипел он. — Да имеете ли вы представление… Гангер пожал плечами. — Здесь все упирается в персонал, — сказал он. — Подумайте сами. Вот вы обвешали комнату жучками. Для того чтобы это имело хоть какой-нибудь смысл, прикиньте, сколько народу вам понадобится. Для каждого кабинета вам будет нужен парень, который будет прослушивать, и еще два парня, которые будут записывать, и еще один, который будет разбираться в записях и выделять желтым фломастером все подозрительные места. При таких размерах организации речь здесь идет о штате, может быть, в двадцать тысяч человек. А знаете, сколько человек работает в Безопасности? Четверо, и один из них стажер. Все, что они могут, — это бродить по кабинетам и ставить жучки и, может быть, чинить их, когда они сломаются, или ставить новые, когда их находят; и даже при этом у них стоит очередь на шесть лет вперед. Никто не успевает — Гм. — Штат минутку подумал, потом несколько стыдливо убрал кофейную чашку. — Тем не менее, — сказал он. — Вот именно, — отозвался Гангер, наклоняясь вперед. — Тем не менее. Мы просто не можем себе позволить давать этим ребятам лишние поводы для подозрения, а эта ваша сумасшедшая девчонка… — Она не моя, — не мог не вставить Штат. — Это ведь вы нашли ее, вспомните. — Ну, может быть, и так, но… — И изводили ее, пока она не согласилась. — Хорошо, хорошо, мы говорим о мелочах. Это была в той же мере и ваша идея. Вы не остановили меня. — Лицо Гангера было нахмурено; это выражение совершенно не шло ему, словно Чингисхан вдруг надел смокинг. — Но это не меняет того факта, что мы должны быть осторожны, и вы, и я. Это хорошая идея, давайте же не портить ее. — Это я предложил послать ее в Архив, — указал Штат. — И именно вы позаботились о том, чтобы она была под рукой, когда украли солнце. По правде говоря, я не до конца уверен… — он оборвал себя, поняв, что думает вслух. — Разумеется, — ответил Гангер. — Это я подкинул парнишкам эту идею. Нам было нужно новое солнце. Со старым было чертовски много проблем. — Он еще больше наклонился вперед. — Теперь вы видите, во что вы впутались, а? Штат приподнялся на сиденье, затем сел обратно. — Вы безумец, — проговорил он. — Зачем вам могло понадобиться проделывать подобную вещь? — Не ваше дело, — нахально ответил Гангер. — Перед моим департаментом стоят задачи, затрагивающие и другие департаменты. Мне приходится заниматься несколькими делами одновременно. — Разве это объяснение? — Да. Поверьте мне. — Ох, — Штат откусил резиновый кончик своего карандаша и выплюнул его. Он всегда начинал нервничать, когда люди из этого конкретного департамента просили его поверить им; у него перед глазами тут же непроизвольно вставала картина — с тех пор прошло уже немало лет, — когда один из них точно так же сказал: «Поверь мне, ну же, давай, съешь это чертово яблоко!» Разумеется, ничего подобного не могло бы случиться сейчас, когда у них был Новый Завет, а смертные стали так утомительно недоверчивы; но старые привычки долго живут. — Я думаю, — решительно сказал он, — что мы должны прикрыть это дело. Вы правы, — быстро добавил он. — Вы убедили меня. Просто замечательно, насколько Гангер был захвачен врасплох. — Подождите, подождите, — проговорил он. — Я не говорил, что мы должны прикрывать это дело. Я сказал лишь… Штат распространил по своему лицу озадаченное выражение. — Вы сказали, что она становится помехой. Я согласен с вами. И кстати, чего ради вздумалось вам соглашаться на все эти ее требования — жалованье и все остальное? Не забывайте, что ее едва успели внести в ведомости как стажера. — Подождите минутку. — Гангер был несколько смущен, его улыбка таяла и капала с одного угла рта, как повидло из надкушенного пирожка. — Я ничего не мог поделать, — признался он. — У девчонки оказался довольно сильный характер. Она вроде как наехала на меня. — Понимаю, — кивнул Штат. — А теперь, как видно, ей пришло время наехать на кого-нибудь другого. Снова молчание. В углу комнаты, совершенно никем не замеченный, один из скрытых микрофонов вышел из строя и начал передавать на свою приемную станцию сводку погоды радио «Би-Би-Си». — На кого, например? — осторожно спросил Гангер. — Мне кажется, вы что-то задумали. — Я? — Штат очень похоже воспроизвел на своем лице выражение испуганной невинности. — Я никогда ничего не задумывал за всю свою жизнь. Мне просто пришло в голову, что если она все равно навлекла на себя враждебную критику в определенных кругах, то возможно, настало время нам спустить ее на ее критиков. Как вы полагаете? — Я не знаю. — Гангер встал и подошел к окну, неумышленно наступив на другой скрытый микрофон и раздавив его в лепешку. Этот экземпляр был установлен стажером, которому никто не сказал, что их надо ставить туда, где на них никто не наступит. — Это может только обострить ситуацию, вам не кажется? Последнее, что нам сейчас надо, это вызвать конфронтацию. — Разве? — Ну, во всяком случае, конфронтацию подобного рода. — Гангер начинал проявлять признаки сильнейшего напряжения, что означало, что он выглядел в точности как обычно, но шнурки на его ботинках, развязавшись сами собой, начали вновь сплетаться в фантастически замысловатые узлы. — Но как бы то ни было, что вы имели в виду? Штат улыбнулся; по крайней мере, он раздвинул губы по лицу, как занавес старомодного театра с просцениумом и аркой. — Ничего особенно драматического, — сказал он. — Я просто думаю, что если девочка так замечательно доказала свои способности на полевых испытаниях, то почему бы не попробовать ее в администрации? В конце концов, — небрежно добавил он, — она вряд ли сумеет причинить много бед, весь день сидя за письменным столом, правда ведь? — Не знаю, — ответил Гангер с непроницаемым лицом. — А вы думаете, сумеет? Штат откинулся на спинку кресла и свел вместе кончики пальцев. Он был доволен. — Давайте посмотрим, — произнес он. — Да, и кстати. Когда ты работаешь в организации, где чтение мыслей является скорее нормой, чем исключением, ты не можешь не замечать тончайших нюансов в тоне собеседника, так же как телефон не может игнорировать тот факт, что всегда находятся люди, желающие поговорить посредством него, независимо от того, в настроении он или нет. Лицо Гангера оставалось непроницаемым, но один из его шнурков внезапно лопнул сам по себе. — Да? — сказал он. — Раз уж мы заговорили о жучках. — М-м? — Я вчера ходил к психиатру, — сказал Штат. Он подождал какого-нибудь шутливого замечания от своего собеседника и, не дождавшись, продолжил. — Я сказал ему — вообще-то это был чистый вымысел, — что в последние несколько недель у меня появилось необычное ощущение, будто кто-то читает мои мысли. Прямо в моей голове, сказал я ему. Я, разумеется, не ждал, что он примет это всерьез, но он принял. — Кто бы мог подумать, — пробормотал Гангер. — Ну, правда, это не из тех работяг, что работают на поток, — признал Штат. — Он, можно сказать, главный психоаналитик нашего департамента, так что он привык к подобным вещам, могу себе представить. И знаете, что он предложил мне сделать? Гангер просиял. — Откуда мне знать! — воскликнул он. — Давайте говорите. — Он сказал, — продолжал Штат, что это состояние не так уж редко встречается среди работников нашего профиля. Он сказал — это его точные слова, заметьте, — что единственной странностью во всем этом является то, что я это вообще заметил. Забавно, не правда ли; ведь я выдумал все это. Что вы скажете? — Да, весело. — В любом случае, — продолжал Штат, — он рассказал мне, что, как я понял, в одном из наших департаментов или, по крайней мере, в одном из департаментов какой-то организации, непосредственно связанной с нами, была разработана технология ментального прослушивания, позволяющая им следить за тем, что думают их коллеги. Довольно неуютное заявление, если это так. — Мои волосы встают дыбом, — сказал Гангер. — Продолжайте, прошу вас. — О, не стоит так тревожиться, — ободряюще отозвался Штат. — Оказывается, у этой проблемы есть очень простое решение. Ребята из исследовательской лаборатории натолкнулись на него почти сразу же. Все, что от вас требуется, — это сделать Гангер, который сидел прямой как доска, с лицом белее пресловутого листа бумаги, с трудом кивнул головой. Штат заметил, что его волосы и в самом деле стояли дыбом. — Простите, что вы сказали? — спросил он. — Я не расслышал. — Ййййа сссскказзал, дддца, ввсе оттлллличчнно, ссспппппасибо, — прошипел Гангер. Его глаза налились кровью, он начал слегка вибрировать. — Нннне бббббуддете лли вввы ссссстттттоль дддоббры ппппперресссстттатть дддделлатть эээтто, ппппжжлс? — По словам моего друга-психоаналитика, — продолжал Штат, глядя в сторону и делая вид, что не замечает ничего необычного, — это просто вопрос того, чтобы заземлить непрошеного гостя в излучениях своего мозга. Это очень легко, когда овладеешь этим приемом, сказал он, хотя меня до сих пор поражает, как вообще можно знать, что ты делаешь это. Однако, он сказал, что в голове у любого человека достаточно электричества, чтобы поджарить шпиона, как сосиску в микроволновке. Уверен, что он преувеличивает. Как вы считаете? — Гггггггггггггггггггг. — В любом случае, — продолжал Штат, сделав небрежное движение, после чего Гангер перестал выглядеть как гибрид венецианского стула с пневматической дрелью и мешком осел на пол, — очень хорошо, что никто не пытается соваться в — Отдыхаю, — прохрипел Гангер. — У меня, знаете, был тяжелый день. — Он протянул дрожащую руку и подобрал с пола линзы своих очков, которые были единственным, что от них осталось, не считая нескольких капель расплавленной пластмассы на изношенном ворсе ковра. — Думаю, мне лучше вернуться к себе. Мне надо еще поработать. — Великолепная мысль, — отозвался Штат. — Будьте осторожны по дороге. — Постараюсь. — Гангер с усилием поднялся на колени и уцепился за край стола. — Одолжить вам расческу? — Спасибо, — буркнул Гангер. — Не думаю, что у меня сейчас найдутся силы поднять ее. Может быть, позже. — Ну, как хотите, — согласился Штат, беря со стола папку и открывая ее. — И знаете что? Единственное, что действительно радует меня во всем этом, — это то, что я знаю: как бы то ни было, вы и я находимся на одной стороне. Можно сразу, без экивоков, доверять друг другу, и нее такое. Это очень утешительно, ей-богу. — Гм. — Ну, всего вам хорошего. — Чао. — Профитроли?[12] — сказал Лорд Верховный Кардинал. — Я хочу жить долго. Граф Главный Конюший подмигнул ему. — Бросьте, — сказал он. — Хоть один раз пошлите все к чер… — он осекся. — Бросьте, — повторил он. — Завтра съедите салат, только и всего. Лорд Верховный Кардинал пожал плечами. — Вы уговорили меня. Или вот еще есть zuppa inglesi.[13] — Ну что вы! Это для худосочных людей. Давайте, решайтесь. — Ну ладно. — Отлично, — проговорил Граф Главный Конюший. — Итого шесть профитролей. Эй, Роза, шесть профитролей за наш столик. — Сейчас будут, — отвечала сестра Императора. — Только дайте мне одну минутку, ладно? Мы сегодня опять без прислуги. Его Светлость Пфальцграф пощелкал зубами. — Вам надо избавиться от этой девчонки, — заявил он. — Вам нет от нее никакой пользы. Роза наградила его испепеляющим взглядом — одним таким взглядом можно избавить огород от вредителей или отчистить застарелый жир от стенок давно не мытой духовки. — А вы знаете, как трудно найти прислугу, даже самую что ни на есть никудышную, в это время года? Не знаете. Так позвольте мне самой делать свое дело, хорошо? Она выбежала из зала, сгибаясь под зиккуратом немытых тарелок. Избиратели вздохнули. — Она работает слишком много, — высказался Лорд-Казначей. — Стыд и позор, — сказал Граф Главный Конюший. — Мы должны найти для нее подходящую официантку. Граф Саксонского Берега хмыкнул. — По мне, так пойдет кто угодно, лишь бы это хоть немного улучшило здешнее обслуживание. Если так подолгу ждать следующей перемены, можно и язву заработать. Спичка вспыхнула у конца восьмидюймовой сигары. — В этой жизни надо следить за своим здоровьем, — произнес Лорд Верховный Кардинал, — поскольку никто не станет делать это за тебя. — Он изрыгнул облако дыма, как дракон, у которого нелады с карбюратором, а остальные Избиратели тайком переглянулись. У них было беспокойное ощущение, что Лорд Верховный Кардинал только что изрек высказывание ex cathedra,[14] в каковом случае кому-нибудь следовало его записать. — Ну, как бы то ни было, — оживленно продолжал он, — за дело. Избиратели подавили целый набор вздохов и зевков. Деловой ланч, по их мнению, был поистине замечательной вещью, но далеко не настолько замечательной, как обычный простой ланч, безо всяких дел. Однако перед ними был их Долг. — Что ж, — произнес Лорд-Казначей. — Я сделал подсчеты вчера вечером, и они выглядят очень неплохо. Наш доход… — он запустил руку в карман жилета, достав оттуда очки и вчерашнюю карту вин, — наш доход составляет семнадцать запятая четыре четыре шесть четыре четыре миллионов крейцеров; расходы — семнадцать запятая четыре четыре шесть три девять миллионов крейцеров; резервный капитал ноль; доход, переведенный на счет капитала ноль; фиксированные активы ноль; краткосрочные задолженности ноль; подписанный баланс пятьдесят крейцеров; переведено на наличный счет пятьдесят крейцеров. Каково? Его Светлость Пфальцграф нахмурился. — Что все это значит, Тони? — спросил он. — Это значит, — с усмешкой отвечал Казначей, — что сегодня мы можем позволить себе оставить чаевые. Избиратели одобрительно закивали, а Лорд Верховный Кардинал прочистил горло. — Дальше у нас обзор политики, ребята, — сказал он. — Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать о нашей политике? — Я считаю, что у нас классная политика, Роки. Ты что скажешь, Тони? — Да, Роки, у нас политика что надо. Куда запропастилась эта чертова толстуха с треклятыми профитролями? — Хорошо, — Лорд Верховный Кардинал поставил карандашом маленькую галочку на оборотной стороне меню. — Так, что у нас еще? О черт, я забыл замечания к протоколу предыдущего совещания. Кто-нибудь вел протокол на предыдущем совещании? — Не-а. — Ну и ладно, будем считать, что все одобрили. — Лорд Верховный Кардинал поднял брови и почесал их кончиком карандаша. — Что ж, у нас остались только Другие Вопросы, ребята, — сказал он. — Впрочем, погодите-ка, — прибавил он, увидев Розу, входящую с подносом в руках, — вот и они, наконец. Покончив с Другими Вопросами — Граф Саксонского Берега даже позволил себе Дополнительные Другие Вопросы, заказав поверх всего взбитые сливки, — они некоторое время сидели, размышляя и тяжело дыша, пока прибытие кофе не призвало их к следующему пункту повестки дня. — Дата следующего совещания, — произнес Лорд Верховный Кардинал. — Против четверга никто не возражает? — Избиратели закивали. — Ладно, тогда в четверг, в двенадцать пятнадцать. Заседание объявляю закрытым. Эй, Роза, а где зубочистки? У меня под мостом застрял здоровый хрящ из телятины. Ты что, хочешь, чтобы я задохнулся? Кофе по традиции вкушался в молчании, или по крайней мере не сопровождался членораздельными высказываниями, чтобы дать Избирателям возможность поразмыслить над принятыми в ходе встречи решениями и по необходимости пересмотреть их или дополнить капелькой бренди или глотком граппы. В эти минуты за их столом как никогда воцарялось спокойствие, столь необходимое в бурной жизни монументально важного государственного сановника. Иногда, впрочем, случались казусы, нарушавшие его; например, когда сестра владельца заведения, споткнувшись, вываливала полную тарелку tagiiatelli verdi на колени Графу Саксонского Берега. — Уй! — взвыл Граф. — Ты с ума сошла, чертова дура, мне же горячо! — Прошу прощения, — небрежно ответила Роза. Наклонившись, она начала вилкой перекладывать tagliatelli с колен Графа обратно на тарелку. — Считайте, вам повезло, что здесь только топленое масло и сырный соус. Если бы это был соус бешамель, вот его вы бы в жизнь не отскребли с такого светлого легкого костюма. Лорд Верховный Кардинал поднял похожую на мохнатую гусеницу бровь. — На тебя это не похоже, Роза, — произнес он. — Тебя что-то тревожит? — Эта официантка, — вздохнула Роза. — Эта так называемая официантка. Она просто позвонила и сказала, что увольняется. Потому что она, видите ли, выходит замуж и переезжает в Сиэтл. Некоторым людям просто нет дела до других. Она поспешила прочь, чтобы принести нагретое полотенце. Избиратели переглянулись. — Выдвигаю предложение, — произнес Его Светлость Пфальцграф. — Найти Розе новую официантку. Кто за? — Я за, — угрюмо отвечал Граф Саксонского Берега. — И как можно скорее. Я предпочитаю носить пищу внутри, а не снаружи, знаете ли. — Ну хорошо. — Его Светлость Пфальцграф нахмурился. — У кого-нибудь есть кто-нибудь на примете? Только чтобы подходящий. Ответственный, честный, сообразительный, работящий, эффективный. Твердо стоящий на ногах, — прибавил он. — С хорошим чувством равновесия и все такое. В наступившем молчании солнце, внезапно прорвавшись сквозь плотную завесу облаков, которая закрывала его уже около недели, на мгновение блеснуло и тут же снова скрылось из виду. Краткая вспышка света из окна, по-видимому, породила в Лорде Верховном Кардинале и внутреннее озарение, поскольку он неожиданно хлопнул в ладони и довольно их потер. — Ребята, — сказал он. — Я знаю как раз такого человека. Джордж сел за пульт, пристегнул ремни безопасности и включил интерком. Тот ответил привычным треском. — Гелиос-один — Контрольному Центру, ответьте, прием, — произнес он, хотя и без особой убежденности. «Старую собаку! — вопила каждая клеточка его существа. — Новым трюкам!» — Контрольный Центр — Гелиосу-один, даю разрешение на начало предстартовой процедуры, повторяю, даю разрешение на начало предстартовой процедуры, отсчет пятнадцать, один-пять, минут, прием. Джордж что-то пробурчал. Он не любил разговаривать с компьютером; при этом чувствуешь себя как-то странно, словно говоришь сам с собой. Разговаривать с самим собой — значит двигаться вслепую, так говорила его мама. Он мигнул. Да, он не мог не признать, многое здесь было более совершенным. Для начала, все системы работали. Когда ты хотел повернуть влево, ты просто двигал джойстиком; тебе не приходилось наваливаться на него всем телом, упираясь спиной в борт кабины. Фактически можно было даже не двигать джойстиком: какая-то штуковина под названием «автопилот» делала это за тебя. «Интересно, — обиженно пробормотал Джордж, — сколько ему платят в неделю. Небось тоже внештатник». — Гелиос-один — Контрольному Центру, — монотонно заговорил он. — Начинаю предстартовую контрольную программу, прием. — Он произнес это примерно с той же степенью выразительности и вовлеченности, с какой насильно обращенный ацтек мог бы читать мессу на латыни и примерно настолько же понимал, о чем идет речь. Но, разумеется, это было не важно; вместо того, чтобы смотреть, как какой-нибудь безмозглый стажер пляшет по гудрону, пытаясь раскрутить пропеллер, чтобы завести машину, теперь от него требовалось лишь нажать кнопку. При условии, конечно, что он помнил, какую кнопку. Их здесь было полным-полно, и все совершенно одинакового красного цвета. А, ладно. Если она начнет выкобениваться, всегда можно спросить у автопилота. Он по привычке пошарил под сиденьем в поисках своего термоса, но тут же вспомнил, что в этой сияющей новенькой кабине не предполагается маленьких полочек и укромных уголков, куда так удобно прятать личные вещи. Вместо этого здесь была система наблюдения и поддержки жизнедеятельности пилота, которая каждый раз без промаха выплескивала на него чашку теплой коричневой жидкости, когда он проходил самый сложный участок около 10.45 утра. «Пора увольняться, — сказал он себе. И добавил: — Если только мне позволят». — «Жаль, — продолжал размышлять Джордж, — что Малыш так вот взял и смылся. У кого действительно был талант к этой работе, так это у Малыша. Интересно, где он сейчас? В Общественном Клубе ходили слухи, что он вообще ушел из Службы и устроился работать где-то у смертных. Правда, нынче так говорят про любого, кто пропадает с горизонта больше чем на неделю. Может быть, теперь Малыша переведут обратно, раз уж они сподобились купить эту новую модель. У этого парня природный дар, он может летать на чем угодно, если ему дать время попрактиковаться, и при условии, что никто не станет обращать внимания во что он врежется, пока практикуется». По мере того как приближалось время старта (что было плохого, кстати, в том, чтобы называть это восходом? Восход — классное слово; да и вообще, чувствуешь себя малость тронутым, говоря о розовоперстом старте или о том, что старт разгорается как пожар), что-то маленькое, но твердое, словно шарик в пинбольной машине, начинало кататься взад-вперед в голове Джорджа; и, возможно, именно слабый толчок, когда гигантская машина плавно поднялась в воздух, и придал этому шарику необходимый импульс, чтобы закатиться в ямку. Как бы то ни было, но он туда закатился. Клинк! В этой машине что-то было очень неладно, и никто не замечал этого. Но что? Джордж переключил интерком на передачу. — Гелиос-один — Контрольному Центру. Высота пятьсот тысяч, пять-ноль-ноль тысяч метров, набираю высоту, все системы функционируют, прием. Он положил микрофон, оглянулся, чтобы убедиться, что никто не смотрит, и выключил автопилот. — Не обижайся, старина, — объяснил он. — Ты работаешь как надо, но знаешь ведь, как оно бывает. Я все время чувствую себя дерьмовым пассажиром. Он взялся за джойстик и инстинктивно перевел его в правильное положение. Моментально он ощутил крохотную разницу в ощущении машины. Пинбольный шарик покатался в своей ямке и снова угнездился в ней; и на заднем плане в мозгу у Джорджа зажглись разноцветные огоньки, которые кричали: «Призовая игра!» Она замедлялась. С того самого момента, как он перевел ее на ручное управление, она начала замедляться. Джордж посмотрел на землю через стекло кабины. После сотен лет полетов на мануалке на старом солнце он мог оценить свою скорость, просто глядя на землю, в то время как его мозг проделывал множество подсознательных молниеносных вычислений. Он — Черт меня побери, — проговорил Джордж и непроизвольно хихикнул. Это показывало только, что не выйдет ничего хорошего, когда начинаешь лезть в дела, в которых ничего не смыслишь. Это объясняло все: жухнущие посевы, капризное поведение приливов, тот факт, что Полярная звезда находилась на полпути за Кассиопеей, выжженные пятна по всей левой стороне пустыни Калахари, то, как его жена в последнее время выглядела удивленной, когда он возвращался с работы. Треклятые придурки запустили его слишком быстро. |
||
|