"Тихое оружие" - читать интересную книгу автора (Великанов Василий Дмитриевич)РасставаниеДвадцать пять километров по бездорожью, с рацией через плечо оказались для Нины тяжелым испытанием. Но особенно тяжело пришлось «отцу»: временами он останавливался и, широко открывая рот, брался за сердце — ему недоставало воздуха. Девушка подхватывала его под руку и тащила: «Ну, ну, еще немного…» Артем же, привыкший бегать со сверстниками, переносил форсированный марш легче. На рассвете они достигли того места в лесу, где начиналась партизанская зона и где весной Женя по эстафете передал Нину Вере. Ох, вроде уже своя земля! Все трое повалились на траву, под елочками, и, утирая пот, еле дышали. Нина чувствовала, что ноги у нее налиты свинцом. Так вот и лежать бы… Но «отец» заторопил: — Пойдемте подальше. С трудом поднялись и медленно пошли, шаркая ногами по траве. И вдруг откуда-то громкий окрик: — Стой! Беглецы вздрогнули, присели за кустами, замерли. Свои или засада? Выхватив из кармана пистолет, Григорий Михайлович приглушенно сказал: — Уходите с Артемом. Я прикрою вас. — И я с вами… — твердо сказала Нина, сжимая в руке плоский «вальтер». — Да это же наши! — радостно воскликнул мальчик, заметив в кустах шапку с алой полоской. Из-под нее торчал волнистый чуб. — О-оо… — облегченно выдохнул «отец», узнав в чубатом парне Евгения. — Чего ты, шальной, так кричишь на своих? Вот влепил бы тебе… — Не ругай, дядя Гриша, и прости, коли напугал, — легко повинился Женя и взглянул на исцарапанные ноги Нины. — Вам, я вижу, досталось… Давайте сюда! В кустах стояла повозка, на ней сидели два партизана, вооруженные автоматами. Усадив измученных подпольщиков на их место, Женя повез «семью» в штаб партизанской бригады. Ехали долго по неровной лесной дороге. Повозку сильно трясло, мотало, но Нина и Артем все-таки задремали. Проснулись они от того, что остановились и Женя громко крикнул: «Эй вы, сони!» К ним уже шли, улыбаясь, двое мужчин в полувоенной форме. Вскочив с повозки, Нина бросилась к ним и заплакала: она почувствовала себя совершенно разбитой, ноги у нее дрожали. — Ну, ну, Нина… Чего ты? Нельзя же так… — успокаивали ее. — Все ведь хорошо, что хорошо кончается! — Не совсем еще кончилось… — тихо заметил Григорий Михайлович. — Да, да, конечно. Пойдемте, все обсудим. «Отца», Нину и Артема привели в просторную чистую хату. Возле печки сидела пожилая женщина, хозяйка дома, и — заметила Нина — не очень умело мастерила из парашютного шелка белье для партизан. А партизанский бородатый кашевар тотчас налил им по полному котелку супа со свининой и попросил кушать «на здоровьице». Отдохнув денек в спокойной обстановке, Григорий Михайлович, однако, не успокоился — его мучили мысли о семье: «Как они там? Если схватят, истерзают…» И он решил вернуться в город и даже сочинил правдоподобную, как ему казалось, версию: дескать, в дороге передумал идти к первой жене; стало жаль малых детишек; Нину отпустил к матери, а Артем где-то в дороге затерялся… Свои мотивы он доложил Василию, утверждая, что прямых улик против него-де нет, а Катя не выдаст, в этом он был уверен. Но его как будто убедительные доводы не убедили партизанских разведчиков. — В данном случае сердце — плохой советчик, — сказали ему, — Вы, Григорий Михайлович, принадлежите не только своей семье и можете понадобиться в другом месте. А Василий заверил, что он обязательно вызволит из беды его жену и детей. В штабе партизанской бригады все были взволнованы провалом Георгия. И больше всех страдал Василий, начальник дальней разведки: его бесило не то, что человек попался на контрольно-пропускном пункте — это могло случиться с кем угодно, — а то, что он выдал ценную разведчицу-связную. Минуло два дня. И из Центра пришла радиограмма о том, чтобы Лана и его сына отправили самолетом в Москву: «отец» должен был отчитаться о деятельности своей подпольной группы. Когда стемнело, прилетел Ли-2 и сел на полевой партизанский аэродром. Ночь была тихая, звездная, безлунная. Прислонившись к сосне, Нина смотрела на темный силуэт самолета, похожий на огромную рыбу, с крыльями-плавниками, и втайне завидовала Григорию Михайловичу и Артему: «Вот бы и мне с ними в Москву…» «Отец» подошел к «дочке», обнял ее и поцеловал: — Прощай, Нина. Скажи хоть теперь свое настоящее имя и где живут твои родители. Может, я их повидаю и расскажу о тебе?.. — Нет, отец, — мягко ответила девушка. — Вот уж окончится война — тогда… А родителям я написала. Нина поцеловала Артема, и он прильнул к ней. У девушки навернулись на глаза слезы: ей стало больно от мысли, что, возможно, она с этими людьми, ставшими ей родными, никогда больше не увидится. Война большая, и кто знает, что их еще ожидает впереди! Для Нины потянулись тягостные, в ожидании нового дела, дни. И девушка стала охотно помогать хозяйке шить белье для партизан. А та все удивлялась: «Якi я у цябе рукi залатыя… Дзе тэта ты навучылася?..» А когда парашютный шелк кончился, Нина снова затосковала. Несколько раз она обращалась с просьбой ускорить дело, но ей говорили одно и то же: «Потерпи еще немного». Тяготилась девушка не только бездельем. Ее мучили думы об Анне Никитичне и детишках. И хотя Василий заверял, что он через своих людей в городе принял какие-то меры, это не успокаивало Нину: ей все казалось, что они с «отцом» что-то не так сделали. Мучительные раздумья терзали ее. Навалилась невыносимая тоска. Не зная, как от нее избавиться и чтобы хоть немного развеяться, Нина пошла на луг, сплела венок из цветов и, надев его на голову, стала бродить по травке, тихо напевая: «А в поле верба, под вербой вода»… И вдруг увидела Женю, широко шагавшего к ней. По его деловой торопливой походке девушка поняла, что идет он неспроста. — Чего это ты вырядилась, как русалка? Эх, хороша Маша, да не наша! — Парень даже присвистнул. — Иди, вызывают. — Наконец-то! — вырвалось у Нины, и она сбросила венок с головы. А Женя про себя удивился: «Чему, дурочка, радуется? Опять ведь пойдет в пекло…» На другой день разведчица-радистка в сопровождении капитана «Орленка» направилась в другой город под другим именем… А в это время в столице, в разведуправлении Генерального штаба, Григория Михайловича и Артема встретили как своих людей. Расспросив их обо всем, что они знали, устроили в гостинице, обмундировали, придав им почти военный вид, а затем выделили сержанта, который повозил их по Москве и показал достопримечательности. Через несколько дней отца и сына пригласили в Кремль, в Георгиевский зал, ярко освещенный огромными хрустальными люстрами. Там было много военных и партизан, одетых пестро: кто в чем прилетел из боевой зоны. К столу подошел Михаил Иванович Калинин, и все встали, зааплодировали, а он, наклонившись вперед, тоже захлопал, улыбаясь, в ладоши. Потом каждому вручал правительственные награды и пожимал руку. Принимая орден Отечественной войны 1-й степени от «всесоюзного старосты», Григорий Михайлович хотел было что-то сказать, но горло перехватил спазм, и на глазах появились слезы. А когда к столу зашагал Артем — в гимнастерке, бриджах и хромовых сапожках, — раздался шквал аплодисментов. Прикрепив к груди двенадцатилетнего разведчика медаль «За отвагу», Калинин поцеловал мальчика и сказал: «Вот глядите, товарищи, какая растет наша смена… Весь наш народ от мала до велика ополчился против фашизма». Артем получил удостоверение: «Предъявитель этого документа рядовой… действительно находится в распоряжении разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии». Пребывание в столице очень понравилось мальчику. Но временами он хмурился, задумывался и спрашивал отца: «Папа, а как же мама?» Отец сумрачно отмалчивался. Что он мог сказать сыну? Чем успокоить себя и его? |
||
|