"В лесной глуши" - читать интересную книгу автора (Фуэнтес Эухенио)

14

Он поднес к глазам мощный бинокль и оглядел окрестности по кругу – справа налево. Со временем он стал выбирать определенные стратегические точки, с которых мог обозревать весь контролируемый им район Патерностера. Сейчас он стоял на камне, на вершине одного из многочисленных холмов, служивших границей заповедника.

Каждый день он следовал одним и тем же маршрутом на служебной машине, прихватив предписанное правилами ружье. Ему нравилась эта сторона его работы: объезжать по периметру заповедник, окруженный высокой металлической оградой, через которую не могут перепрыгнуть олени. Такая траектория позволяла оценить подлинный размер природного заказника, и Молина чувствовал себя хозяином этих просторов, как феодал, который верхом на лошади объезжает границы своих владений, держа на плече сокола – тогда он заменял ружье. Здесь был его дом, здесь он чувствовал себя уверенно и привык командовать. За металлической оградой он терял все свои преимущества и атрибуты власти. Оттуда, из внешнего мира, пришла прекрасная девушка, так смутившая ему душу, а потом она умерла, и ее смерть – несмотря на настойчивые вопросы лейтенанта и высокого детектива, который, казалось, много знал и уже начинал давить на него, – ему удалось отодвинуть от себя, так чтобы она его не слишком волновала. Хуже была смерть второй девушки, усложнившая все до крайности и повлекшая за собой еще больше вопросов и подозрений, касавшихся непосредственно его. Теперь молчание может дорого ему обойтись.

Осматривая в бинокль окрестности, Молина взглянул на ту часть дороги, окаймлявшей заповедник, что выходила за пределы подвластной ему территории. Там, где она пересекалась с дорогой, ведшей к воротам. Он различил вдалеке маленькую фигурку велосипедиста, вовсю крутящего педали.

Уверенным шагом егерь вернулся к машине и продолжил объезд. Через километр остановился перед воротами, на которые недавно смотрел в бинокль. Как обычно, они были открыты, чтобы полицейские, уборочные грузовики и бригады, занимавшиеся посадкой деревьев, могли проезжать без помех. Олени выйти наружу не могли – их копыта скользили по металлическим трубам, которыми был выложен проход. Все было тихо. Он убрал ногу со сцепления и поехал дальше, поднимая столб пыли на пересохшей дороге, которая от ограды вела в лес: на протяжении трех километров граница заповедника проходила вдоль крутого оврага, где тек ручей, который не могли одолеть машины. Это была самая непроходимая и заброшенная часть территории.

Выехав из-за поворота, он заметил автомобиль, стоящий посреди дороги с включенным двигателем. Молина не видел, как тот въехал, и предположил, что он стоит здесь уже давно. Должно быть, возникли какие-то неполадки, потому что капот был поднят; человек, нагнувшись, копался в моторе, видна была лишь нижняя часть его тела в зеленых штанах. Он подъехал поближе, но что-то – инстинкт или привычка издалека разговаривать с браконьерами и недисциплинированными туристами – заставило его остановиться в десяти метрах от автомобиля. Не выходя из машины, он крикнул через окошко:

– Что-то случилось?

Наверное, из-за шума двигателя человек его не услышал.

Молина вышел из машины, сделал несколько шагов и остановился в пяти или шести метрах от незнакомца; с одной стороны, надо было проявить вежливость, с другой – и осторожность не помешает.

– У вас что-то случилось? – повторил он громким голосом и в первый момент подумал, что напугал человека, потому что тот резко выпрямился и повернулся к нему. И тут нее он увидел черную маску с прорезями для глаз и двустволку, появившуюся из-под капота. Он резко отпрыгнул вправо и одновременно услышал звук выстрела, почувствовав, как свинцовая дробь впивается ему в левую руку. Оглушенный, он упал в кювет, но тут же вскочил и побежал к деревьям. Рука была повреждена, но страх придавал ему силы. Его ружье осталось в машине – слишком далеко. Молина добрался до первого дерева и понял, что сделал самое трудное – тому, кто скрывал свое лицо под маской, нужно обойти машину, чтобы снова выстрелить, и Молина получил несколько секунд форы. Через мгновение егерь услышал, как дерево, которое он только что оставил за спиной, содрогнулось от удара картечи и несколько дробинок просвистели совсем рядом с его головой. Он все бежал и бежал между сосен – в сторону от дороги. Было трудно дышать, но хладнокровия он не утратил и мог оценить ситуацию. Если враг до сих пор не выстрелил еще раз, значит, заряжает, – подумал Молина. Он вспомнил фигуру, склонившуюся над капотом, и готов был поклясться, что не видел на поясе человека подсумка. Может, ему повезло, может, тот хранит патроны в машине, тогда на то, чтобы убежать или спрятаться, есть гораздо больше времени.

Все это походило на привычную ему охоту, только теперь оленем был он сам. Сотни раз побывав на охоте, он знал животных и то, как действует инстинкт. Теперь ему надо вспомнить каждое их движение, что они делают, когда ранены, где пытаются спрятаться и как замаскироваться. Эти познания – его единственное преимущество перед вооруженным человеком, и он был готов их использовать. Молина на ходу оглянулся: из-за деревьев и косогоров ни дороги, ни машины уже не видно. Человека в маске он тоже не увидел; ни один куст не шевельнулся, подсказывая, где тот находится. Он подумал, что незнакомец мог повести себя как плохой охотник, который, промахнувшись первый раз, отказывается от преследования. Но тут же отбросил эту мысль, потому что удаляющегося шума двигателя тоже не услышал. Запыхавшись, Молина остановился за деревом, прислонился спиной к широкому спасительному стволу и прислушался. Прошло около трех минут с того момента, как прозвучали выстрелы. Он не успел убежать очень далеко, но человека не было слышно. Может, вернулся закрыть капот и заглушить мотор перед тем, как продолжить охоту? Ведь если кто-то будет проезжать мимо и увидит открытый капот, то вполне может остановиться полюбопытствовать и увидит следы крови. Очевидно, его враг шел следом. Он подумал о своем ружье и проклял себя за глупость и доверчивость, особенно после того, что случилось здесь за последние две недели. Будь у него ружье, все было бы очень просто, даже слишком, хотя он и мог действовать только одной рукой. Молина вздрогнул, услыхав очень далекие выстрелы. «Воскресенье», – пробормотал он тихо. Это был охотничий день, и никто не удивится, услышав стрельбу, никто не придет ему на помощь, потому что по четвергам, субботам и воскресеньям полдюжины егерей водят небольшие группы охотников или одного человека (это вопрос денег) по заповеднику. Враг удачно выбрал день и место, вряд ли случайно. Звуки выстрелов подстегивают конкуренцию между егерями, желающими обеспечить своего клиента хорошим трофеем в надежде на существенное вознаграждение, полагающееся им по негласному закону. В панике Молина понял, что в этом месте, холмистом и бедном пастбищами, куда редко заходят животные, не было больше никого, только он – один на один с человеком в черной маске с двустволкой в руках. Безоружный и раненный, он почувствовал себя беззащитным, как кролик, оказавшийся вдалеке от своей норы. «Ну хорошо, раз мне досталась роль оленя, я заставлю тебя побегать», – сказал Молина про себя, сжимая раненую руку, чтобы приостановить кровотечение. Затем чуть-чуть выглянул из-за дерева и посмотрел назад. В ста метрах от этого места колыхались высокие ветки кустов. Пока ему удастся сохранять дистанцию, ружье не представляет для него угрозы. Ему захотелось глубоко вздохнуть, чтобы восстановить дыхание, но помешала боль в руке. Враг шел по следам крови и должен был смотреть то вперед, то на землю, поэтому двигался медленнее, возможно, не слишком беспокоясь, ожидая, что жертва ослабеет от потери крови. Молине же не надо было выискивать следы, он мог передвигаться быстрее, по крайней мере пока кровотечение не начнет отнимать силы. «Кровь, нужно остановить кровь, чтобы этот ублюдок потерял след», – подумал он, оказавшись на участке, где валежник и хворост были убраны лесниками. Дальше снова простирался низкий лес, похожий на ковер, на котором блестели серые шары гранитных валунов, толстые и громадные, как большие глиняные кувшины с вином. Дыхание восстановилось, он прибавил скорость и, только достигнув первых кустов ладанника, заметил, как рядом опадают срезанные дробью листья, – и тут же услышал свист над головой, а секундой позже звук выстрела. Охотник обнаружил его и больше не нуждался в кровавых следах. Теперь, если бежать нагнувшись, можно снова отвоевать преимущество. Кустарник был не слишком густым и позволял передвигаться, не выдавая себя. «Я все еще жив», – сказал себе егерь, чтобы обрести силы, и в этот момент ощутил легкое головокружение и чуть не упал. Надо что-то сделать: оставляя за собой кровавые следы, далеко не убежишь. Подгоняемый страхом, Молина зажал рану ладонью и побежал так быстро, как только позволяли ноги. Земля пошла под уклон, так что приходилось затрачивать меньше усилий. Вдруг он выбежал к руслу высохшего ручья; сейчас от него осталось одно название, поэтому пришлось поискать взглядом лужу, из которой можно попить. Жажда обжигала горло, он торопливо сбросил форменный пиджак, потому что начинал чувствовать странный жар. Когда он пытался высвободить руку из рукава, боль сделалась нестерпимой. Страх заглушил ее, но теперь егерь ощущал, как эта боль пульсирует от локтя до самой головы. Чтобы подбодриться, он сказал себе, что сможет ее вытерпеть, что терпел и не такое, подумаешь – дробь в руке. Затем оглянулся назад, всматриваясь и вслушиваясь в лес. Стояла абсолютная тишина. Тем не менее его враг вряд ли далеко отсюда и скоро доберется до пересохшего ручья. Он побежал дальше, зная, что охотник идет по пятам. Сейчас их борьба сводилась к схватке между его собственной выносливостью и упорством преследователя. Молина хорошо понимал, что это никакой не браконьер, которого он случайно застал врасплох, и тот решил убить егеря, чтобы избежать неприятностей; человек специально ждал его на дороге. Капот машины был открыт, дабы не возникло подозрений, маска, скрывающая лицо, и двустволка говорили о тщательно разработанном плане. Он догадывался, кто это, только никак не мог понять, зачем было прятать лицо. Молина вновь услышал выстрел, и теперь он вроде бы прозвучал гораздо ближе. Встретить бы какого-нибудь егеря или охотника – и он спасен. Они бы помогли ему или одолжили свое ружье... Медлить больше нельзя, надо остановить кровь. На четвереньках он вполз в кусты, показавшиеся ему самыми густыми. Не двигаясь – и без пиджака – он почувствовал холод в спине, в то время как рану жгло огнем. Он снял с себя кожаный ремень и перетянул им бицепс чуть ниже подмышки. Молнией блеснуло в голове воспоминание, как этот же самый ремень он накладывал в качестве жгута на нежную ногу Глории. Перед глазами плыло, будто он погружался во что-то густое и кисло-сладкое. Но Молина встряхнул головой, и инстинкт самосохранения снова одержал верх. Затем егерь сильно затянул ремень и обернул вокруг руки два раза, чтобы застегнуть пряжку. Кровотечение остановилось, и он мог получше разглядеть раны. В руке было пять маленьких дырочек: две на предплечье, одна на локте и еще две чуть выше. Если удастся выбраться отсюда, его залатают в два счета. Самой болезненной была рана на локте: дробинка попала в сустав, но кость не перебила, как он думал вначале. Все не так страшно: раз преследователь взял самую мелкую дробь, значит, не разбирается в оружии и не очень уверен в своей меткости. Человек более опытный выбрал бы пулю. Но неопытность не помешала ему кинуться в погоню. Молина знал, что человек в маске не остановится на полпути и надо оказаться проворнее. Скрытый в тени кустов, собирая силы и умирая от жажды, он вспомнил собственные охотничьи привычки. Будучи уверенным, что зверю не уйти, он никогда не бросал начатое дело и преследовал животное, не обращая внимания ни на усталость, ни на голод, ни на жажду, потому что понимал: нельзя упустить полученное преимущество. И еще им двигало подсознательное чувство непонятного свойства: то ли суеверие, то ли жалость к страдавшему животному, а может, он просто не мог позволить добыче скрыться в лесу, унеся в теле кусочек свинца. Молина снова прислушался, высматривая врага между стволами. Ничего – ни движения, ни звука. Он надел пиджак, стараясь не шевелить ветки, чтобы не выдать своего присутствия. Когда он вдевал руку в рукав, вернулась боль, но уже не такая острая, словно жгут мешал ее распространению так же, как препятствовал циркуляции крови. Теперь он мог бежать, не отмечая красной нитью свой путь. Глубоко вздохнув несколько раз, он почувствовал себя лучше, хотя все еще хотелось пить. Потом на четвереньках пополз между ветками дрока, ища выход. Надо снова бежать в ту сторону, откуда доносятся выстрелы охотников. Наконец он высунул голову из кустов и увидел перед собой широкую расчищенную поляну, засаженную молодыми соснами, с чьих веток уже свисали ядовитые гнезда походных шелкопрядов. Он уже выпрямился, словно бегун на старте, ожидающий выстрела судьи, когда услышал шаги справа от себя, совсем рядом. В ужасе он взглянул в ту сторону и увидел два параллельных ствола, а чуть выше – черную маску, закрывающую лицо. В ней он успел заметить две прорези для глаз; когда оба курка были спущены, стремительно низвергая его в темное ничто, эти глаза даже не моргнули.