"Философия и гуманитарные науки" - читать интересную книгу автора (Де Сантис Пабло)

ВЕРЕВКА

Новарио подбежал ко мне и выхватил тетрадь у меня из рук; он думал, что это и есть тот текст, встречи с которым он ждал уже больше двадцати лет. Он прочел оборванную фразу и, не скрывая отчаяния, вернул мне тетрадь.

— Кто-то с нами играет. Вы уверены, что он мертв?

Фонарь осветил лицо коменданта. Я увидел веревку у него на шее.

— Его повесили! — воскликнула Гранадос.

— Я думаю, он повесился сам, а потом его кто-то снял, — сказал Новарио. Он поводил лучом фонарика по потолку в поисках балки или крюка, но обнаружил только паутину.

Я опять посмотрел на бледное лицо коменданта.

— Нет, он не повесился. Если бы он умер от удушья, его лицо сейчас было бы синим, а язык вывалился бы изо рта. Веревку надели позже.

— А я и не знала, что вы работали судмедэкспертом, — сказала мне Гранадос. — А для чего, как вы думаете, на него надели веревку?

— Это предупреждение для тех, кто гоняется за книгами Брокки.

Все версии «Замен» совпадали в одном: в каждой присутствовал труп с петлей на шее.

— Тот, кто его убил, читал Брокку, и он оставил здесь этот знак для тех, кто может понять его смысл, — сказал я.

— Это, должно быть, Конде. — У Новарио была раздражающая привычка светить мне в лицо фонарем всякий раз, когда он со мной заговаривал. — Конде или…

— Или кто-то из нас, — закончил я за него. — И опустите фонарь, я не собираюсь делать сенсационных признаний.

— Убийца здесь рядом, в этих бумажных залежах. Я спиной чувствую его взгляд, — сказала Гранадос. Она развернулась и пошла прочь. Мы с Новарио последовали за ней.

В здании было темно и пусто — казалось, оно пустует уже много лет, — но стук форточек и скрип половиц намекали на то, что, возможно, мы были здесь не одни, что сегодняшней ночью здесь был еще кто-то, и этот «кто-то» плел козни, направленные против нас. Все двери были закрыты на ключ, так что мы не могли выйти до утра.

Как-то вдруг стало холодно. Было три часа ночи, и нам всем захотелось есть. Сначала, под впечатлением от вида мертвого тела, мы не смогли проглотить ни кусочка, но голод все-таки оказался сильнее. Во время импровизированного ужина мы обменялись своими соображениями и догадками о том, что произошло с комендантом и кто был убийцей. В какой-то момент я вообразил, что коменданта убили Новарио с Гранадос на пару (да, у них были не самые теплые отношения, и это еще мягко сказано, но они оба терпеть не могли Конде, и эта ненависть могла бы пересилить их враждебность друг к другу), и при одной только мысли об этом меня затошнило. Но потом по здравом размышлении я решил, что эти двое не могут быть соучастниками преступления, потому что, хотя они оба не любят Конде, они все равно не смогли бы объединиться — даже для мести общему врагу. Было никак невозможно представить этих людей союзниками хоть в чем-то.

— Я думаю, кто-то нас опередил. Бумаги Брокки теперь у него, и он хочет нас напугать, — твердо сказал Новарио.

— А зачем он убил коменданта? — спросила Гранадос.

— Возможно, он был соучастником. Конде его использовал, а потом… — Новарио чиркнул указательным пальцем по горлу. — Конде сделал себе имя, спекулируя на славе Брокки, и не мог допустить, чтобы кто-то его опередил, даже накануне своего окончательного разоблачения.

— Но если рукописи у него, почему он вас с ними не ознакомит?

Новарио пожал плечами.

— Только вы можете нам помочь. Надо вывести Конде на чистую воду. Профессор Гранадос к нему не подступится, я — тем более. Но вы…

— Я уверен, что Конде здесь ни при чем, — сказал я. — Как вы себе представляете пожилого профессора в роли безжалостного убийцы?

Они растерянно переглянулись. Нет, такого они себе не представляли.

Разговор постепенно выдохся, завязнув в противоречивых умозаключениях. Мы съели все, что было, но я все равно не наелся. Гранадос составила рядом три стула и прилегла отдохнуть. Новарио опустил голову на стол и тоже, кажется, задремал. Я не спал, как часовой, который ждал первого луча света. Сначала я себя чувствовал даже неплохо, но потом у меня разболелись все кости, как если бы тело вдруг вспомнило об ударах, полученных во время падения. Спать не хотелось. Вернее, я боялся заснуть: убийца мог быть где-то рядом, в засаде. Мне удалось продержаться до утра, и вот за окном уже рассвело, и послышался шум уличного движения, и здание открыли.

Я разбудил своих спутников.

— Уже уходим? — спросила Гранадос.

— Еще минут пять подождем. Чем больше здесь будет народу, тем меньше мы привлечем внимания.

При дневном свете Новарио выглядел лет на десять старше; его воспаленные от недосыпа глаза, выбившаяся из брюк рубашка и растрепавшаяся прическа дополняли классический вид малахольного полуночника.

— Прежде чем мы разойдемся… нам надо подумать, как сообщить о смерти коменданта.

— Анонимный звонок, — предложил Новарио.

— Ладно, я этим займусь, — сказал я.

Мы решили выйти по очереди, чтобы нас не видели вместе. Я поехал домой на такси. Из последних сил принял ванну и упал в кровать. Уже лежа, я взял телефон, позвонил в полицию и сообщил им о трупе. Оператор хотела меня расспросить поподробнее, но я бросил трубку.

Всю субботу и воскресенье я провел в постели: смотрел телевизор и немного работал над рассказом Брокки. В понедельник я не нашел в себе сил, чтобы подняться, и прежде всего потому, что в воскресенье ко мне приходила мать. Она язвительно раскритиковала мою квартиру, обозвав ее «свинарником». Объясняя свой жалкий болезненный вид, я сказал, что играл с приятелями в футбол под проливным холодным дождем.

— Занятия спортом — это, конечно, хорошо, но ты все-таки не забывай, что ты всегда был болезненным слабеньким мальчиком, — высказалась мамаша. Придавленный тяжестью ее слов, я весь сжался. Казалось, еще немного — и я просто исчезну.

Мать очень обрадовалась, узнав, что ее давний друг — доктор Конде — поручил мне дополнительную работу. Я начал рассказывать, в чем заключается эта работа, ей это было не интересно; ей хотелось послушать сплетни или «новости культурной жизни», как она это называла. Кажется, в этом смысле я ее разочаровал.

— С такой работой у тебя есть все шансы продвинуться. Завести полезные знакомства, окунуться в культурную жизнь. Используй свое положение.

Когда мать ушла, я решил взять себе дополнительный выходной в понедельник. Я пришел в институт лишь в четыре часа пополудни во вторник. На кухне сидели Фриландер, профессор нейролингвистики, и Либераторе, секретарь кафедры славянской литературы.

— Вы слышали про коменданта? — спросили они хором.

— Он по-прежнему в депрессии?

— Хуже: он умер.

Я попытался изобразить удивление. Я спросил: как, когда?

— В субботу был анонимный звонок в полицию. Они ждали до воскресенья, чтобы убедиться, что это не розыгрыш, потому что сначала они подумали, что это просто студенты так шутят; тем более что здание было закрыто, и они не могли войти без ордера, а ордер выписывают по решению суда.

— Причина смерти известна?

— Он упал в пролет лестницы. Его нашли в вестибюле, лежал на полу лицом вниз. С расколотым черепом.

— А что говорят в полиции? — Я подумал о веревке.

— Они не дают никакой информации, — сказал Фриландер. — Между университетом и полицией всегда были трения. Поскольку руководители факультета хотят провести свое собственное расследование, полиция умыла руки.

Я вышел на улицу, чтобы позвонить Новарио по телефону-автомату. У меня было предчувствие, что с кафедры лучше не звонить.

— Убийца сбросил труп в лестничный пролет, — сказал я Новарио, кажется, даже не поздоровавшись.

— С веревкой на шее?

— Кажется, нет. Вы когда думаете уезжать?

— Собираетесь поделиться трудами Брокки только с Гранадос? Я не доставлю вам этого удовольствия.

— Мне не нужны книги Брокки. Мне просто не хочется появиться в выпуске новостей. Или в суде.

— Не волнуйтесь, Миро. Против вас нет никаких улик. Они наверняка решат, что это было самоубийство, и, когда все успокоится, мы предпримем еще одну экспедицию.

Я пробыл в институте до самого закрытия, частью из-за того, что хотел собрать больше информации, частью из-за того, что действительно сильно нервничал. Я заговаривал с каждыми встречным, пытаясь узнать что-нибудь новое о смерти коменданта. Под предлогом поиска документов, необходимых мне для работы, я спустился в офис в подвальном помещении, чтобы поговорить с мужчиной в синем комбинезоне и толстой женщиной. Когда я вошел, там сидело еще четверо человек. Мне показалось, что все они косятся на меня с недоверием.

— Вам эти бумаги сегодня горят? Вы что не видите, что у нас горе? — упрекнула меня толстуха.

По счастью, кто-то вступил в разговор, отвлекая внимание.

— Когда его заберут? — спросил курьер.

— Когда позволит судебный врач. Кажется, завтра.

— А вскрытие будет?

— А я-то откуда знаю? Но такие депрессии, как была у него, часто заканчиваются трагедией.

— Он, наверное, хотел, чтобы его удержали от этого шага, — осмелился предположить курьер. — Может быть, он безмолвно просил о помощи, но никто ничего не заметил.

— Да нет, — заявила толстуха. — Эти неврастеники никогда никого не предупреждают. Они просто кончают с собой, и все. Когда решат, что так надо.

— А ночной сторож?

— Не поминай лихом. О нем только известно, что его никогда нет, а когда он здесь, он спит.

В общем, я понял, что здесь ничего нового я не узнаю, и вернулся на кафедру. В Берлоге меня ждал Конде. Я начал рассказывать ему о смерти Виейры.

— Увольте меня от плохих новостей, Миро. Я жду ваших отчетов. Есть какие-нибудь результаты?

К счастью, за выходные, пока я валялся в постели, я существенно продвинулся в работе. У меня уже был черновой вариант рассказа. В смысле, оригинала. На самом деле я не особенно тщательно сравнивал версии, мною двигала интуиция, которая, как известно, есть сестра лени. В результате появился рассказ на четыре страницы, который я уже отпечатал на институтском «Ундервуде». Я очень надеялся, что Конде не поймет, что я прочел меньше половины всех имевшихся бумаг.

Он быстро пробежал глазами текст.

— Великолепно, — сказал он. — Я его заберу, чтобы размножить.

— Подождите. Его нужно слегка подправить. Дайте мне еще неделю.

— Я ценю ваше стремление к совершенству, но текст мне нужен сейчас. Книга должна быть готова через месяц. Предисловие, хронология, описание, как вы пришли… как мы пришли к этому варианту, и история самого рассказа. Надо все делать быстро, иначе враги меня опередят.

Я вопросительно посмотрел на него. Я опасался, что Конде был в курсе о моих похождениях с Новарио и Гранадос.

— Я хотел бы вас кое о чем попросить. Эта женщина, имя которой я не хочу называть, мне угрожала…

— И чем угрожала?

— Да так, всякими глупостями. Но все равно: не пускайте ее на кафедру.

— У меня нет права ее не пускать. Любой может войти на кафедру.

Доктор Конде дотронулся до клавиши, которая освобождала каретку машинки. Каретка с шумом отъехала влево.

— Если вы заинтересованы в том, чтобы уберечь свою работу, не пускайте сюда эту придурочную. А будет ломиться, скажите, что это приказ доктора Конде. — Он улыбнулся, но улыбка вышла натянутой и неискренней. — Прошу прощения за этот тон, но Гранадос выводит меня из себя.

Он достал из портфеля чек.

— Возьмите, он уже подписан, его не нужно депонировать. На этом закончим расчеты.

Я спрятал чек. Когда Конде ушел, я еще раз просмотрел черновую копию «Замен». Поскольку я не ожидал, что Конде заберет рассказ прямо сегодня, я не проверил, были ли там опечатки. Основные фрагменты рассказа я взял из имеющихся версий, но имелись и мои собственные фразы, которые я попытался вставить в повествование. «Никто не поймет, что это была импровизация», — подумал я. В конце концов, чтобы хоть как-то приблизиться к оригиналу, было просто необходимо сделать кое-какие замены.