"Тайна России" - читать интересную книгу автора (Назаров Михаил Викторович)

III. Русская идея и апостасия

Эта тема вкратце уже затрагивалась в предыдущих статьях сборника ("Историософия смутного времени" и др.). В данном разделе помещена работа, охватывающая все православное тысячелетие русского бытия и давшая название нашей книге: "Смысл истории и тайна России". Некоторые ее аспекты подробнее отражены в дальнейших статьях раздела, в частности — о монархии как наиболее благоприятном строе с православной точки зрения.

На этом фоне рассмотрены и основные ложные религии и идеологии XX в. (иудаизм, масонство, католицизм, протестантизм, либеральная демократия, фашизм, язычество, атеизм и др.), — что дает возможность мысленно представить себе "периодическую систему идеологий" с двумя ее крайними полюсами: "Новый мировой порядок" (царство антихриста) и противостоящая ему Русская идея (удерживающая монархия).

В этой системе духовных координат (апостасийной и удерживающей цивилизаций) и выявляется всемирное призвание России, что рассматривается в главной работе этого раздела, но вкратце отмечается в каждой из последующих статей — без этого аргументация в них была бы неполной. Во избежание повторов кое-где сделаны сокращения (поэтому при самостоятельной публикации этих статей они нуждаются в восстановлении полного текста).

Особая тема в этом разделе — эсхатологическая: движение мира к "Новому мировому порядку" и к концу истории. Есть ли надежды на воскресение России перед концом времен? Какая роль уготована ей промыслом Божиим в предапокалипсических событиях и сможет ли русский народ выполнить эту роль?..

Тот факт, что историческая судьба России таит в себе загадку, достаточно очевиден для каждого, кто хотя бы взглянет на географическую карту: в российской планетарной огромности нельзя не видеть удивительного феномена. Занимая центр земной суши, Россия (в ее естественных исторических границах) соприкасается со всеми главными мировыми цивилизациями и частично вбирает их в себя.

Русская история тоже развивалась не "как у всех". Своей периодической внешней «катастрофичностью» она отличалась от созерцательной недвижности Востока, а своим внутренним душевным постоянством — от бурной динамики Запада с его Возрождением, Реформацией, Просвещением, буржуазными революциями и т. п. И тем не менее русская история всегда была неразрывно связана с развитием западного мира, являясь — как мы покажем в этой работе — средоточием смысла не только своей, но и западной, а точнее — всемирной цивилизации. Особенно ясно это стало в XX веке, все мировые катаклизмы которого связаны с Россией. При этом в своей драматичной судьбе она доводила до логической кульминации и мучительно переживала не столько свои" сколько западные исходные импульсы и идеи.

Лишь в общемировом контексте и самим русским по-настоящему становится понятно значение России, как это обнаруживали многие наши западники, попадая за границу. Причем Запад не только оттеняет собой русскую цивилизацию, давая возможность сравнения. Он демонстрирует нам и свою враждебность. Не со стороны простых людей, им скорее свойственно любопытство к "загадочной русской душе". Враждебность проявляется в действиях правящих кругов Запада как постоянный неизбежный феномен, сопровождающий всю русскую историю, который также требует осмысления вместе с ней. И это возможно только в масштабе православной историософии.

1998 г.

Человечество издавна стремилось постичь смысл истории. Не только из любопытства, но и потому, что без этого невозможно понять конечный смысл жизни отдельного человека. Нет такой цивилизации и религии, которая не пыталась бы дать ответ на этот вопрос устами своих жрецов, мыслителей, художников.

То есть человечество всегда ощущало, что в истории есть внутренний закон, не зависимый от сознания людей, который люди, однако, способны постичь. Так, в мире изначально существуют закон всемирного тяготения и закон строения вещества (систематизированный в таблице Менделеева) — стройные формулы, пронизывающие и упорядочивающие хаос материи как внутри ее, так и в бескрайнем пространстве (и поскольку эти закономерности существовали до того, как их открыли люди, — это говорит о первичной упорядочивающей идее в мире).

Точно так же в мире должен изначально существовать и духовный закон, без которого не понять исторические процессы. Уже древние люди знали, что следование высшей Истине как должному обеспечивает подлинный расцвет народа — в этом случае народ живет по "закону жизни"; а уклонение от Истины обрекает на гибель — и тогда тот же самый закон проявляется в судьбе народа или отдельного человека как "закон смерти".

Однако непосредственное знание Бога было у большинства народов затемнено в язычестве. За исключением некоторых зерен истины и интуитивных прозрений, языческие трактовки этого закона не были верными. Главным образом потому, что они не могли четко различать происхождение сил добра и зла в духовном мире, поклоняясь тем и другим как вечным и равнозначным началам бытия. Такое видение мира не предполагало победы добра над злом как цели истории. Так, восточные религии, чувствуя необходимость праведной жизни ради добра, полагали, что высшая цель ее — растворение в безличном духовном океане ("нирване"); здесь нет истории как таковой, потому что нет бессмертной личности и нет Бога: есть лишь бессмысленный круговорот «перевоплощений» некоей иллюзорной субстанции «я», которая завершается метафизическим самоубийством. Бесцельность истории — признак всех языческих религий, в том числе у классических греков, боги которых ведут себя столь же греховно, как люди; это лишь влиятельные соседи, живущие этажом выше и также ничего не знающие о происхождении мира и о его цели.

Нет понятия о смысле истории и в современных «научных» идеологиях, рисующих пред человечеством картину бесконечного прогресса как самоцели в овладении земным миром для построения общества благоденствия — без учета поврежденной духовной природы мира. «Прогрессивные» историки (западные, советские, постсоветские) видят в предшествовавших веках лишь перечень событий, наслоения мертвого материала. Такой прогресс представляет собой непрерывное уничтожение прошлого (со всем его смыслом и опытом) фикцией счастливого будущего; это отрыв от онтологического фундамента истории в свободном падении вперед, словно под притяжением некоей невидимой планеты…

Подобные ответы на вопрос о смысле истории не могут быть истинными, потому что человек своим разумом и практикой может в лучшем случае постигать то, как устроен мир и как он меняется в своем развитии — этим призваны заниматься так называемые естественные науки. Но не в их компетенции дать ответ на вопрос — для чего существует мир, почему человечество развивается и какова конечная цель истории.

Постижение этого уровня проблемы лежит за пределами практического опыта и может быть получено только из надмирного источника, которому мир предстоит как целое в пространстве и времени. Такое знание люди могут обрести лишь благодаря откровению свыше.

Именно так они интуитивно получали и сохраняли те отблески истины, которые присутствовали в древних религиях: и идея праведной жизни в буддизме; и понимание истории как противоборства сил добра и зла в зороастризме (но без знания сути этих сил и цели этой борьбы); и в философии Платона — утверждение бессмертной души, добра и красоты в мире идей, увенчанном идеей Бога (но без личной связи человека с Ним).

Откровение о смысле истории человечество получает, когда созревает для этого, — через избранных пророков. Их устами Бог открывает людям в религии древнего Израиля, что есть лишь один вечный Бог-Творец, что Он создал мир из ничего и в нем человека по Своему "образу и подобию". Но человек, созданный свободным, проявил своеволие, не пожелав следовать Божественному закону жизни. Из-за этого история человечества превращается в драму, причина которой в злоупотреблении человека своей богоданной свободой. К тому же в мире действуют и иные силы, отрывающие человека от Бога.

Своеволие свободной твари началось еще ранее, с бунта трети ангелов, ставших бесами (во главе с их предводителем — сатаной) — соперниками Бога в деле мироустройства. Именно через них происходит грехопадение первых людей, возомнивших стать "как боги" и впустивших в земной мир бесовское зло. Совершив этот грех, человек настолько ушел от осознания Истины, что подпал в своих верованиях под власть сатаны (именно бесов нетрудно узнать в страшных божках языческих религий, которые часто требовали человеческих жертвоприношений). Освободить же человека от этого рабства, как было открыто через пророков, мог уже только Мессия — Помазанник Божий, по-гречески — Христос.

Возвещенное пророками пришествие Мессии-Христа стало центральной точкой истории (от которой даже летоисчисление идет в разные стороны). Сын Божий, сознательно умалив свое могущество, стал человеком, чтобы, праведно пройдя путь земной человеческой жизни, через страдания, смерть и воскресение, показать людям путь спасения от власти сатаны к жизни небесной. Для этого Христос основал Свою Церковь как врата спасения. При этом Он открывает людям смысл истории уже во всем его масштабе: от Адама до антихриста.

Бог создал человека не как раба, а по Своему "образу и подобию" как объект Своей любви — чтобы разделить с ним благо свободного сознательного бытия в вечном Царствии Божием, через ответную любовь человека к Богу. Царство Божие и есть цель земной истории.

Однако Богу нужен именно свободно выбирающий Его человек; ведь всемогущий Бог мог бы сразу создать Свое царство из послушных людей-автоматов — но в этом не было бы ни соучастия людей, ни их осознанной верности и любви, ни тем самым — духовной ценности такого царства (а лишь механическая причинность, как у заводной игрушки). Поэтому Бог, уважая свободу человека, дает ему возможность сознательно избрать путь служения Истине, сделавшись сопричастным ей.

И именно свобода стала причиной того, что сотворенные существа не справились с ее бременем, уклонившись от Божьего замысла и став на путь зла. Злом является все, что противится Истине. Не в силах ее изменить, оно может лишь разрушать творение и тварь. Так грехопадением ангелов и человека бьша искажена природа земного мира. С этого момента и начинает развиваться человеческая история как драма борьбы между силами добра и зла за две разные концепции мирового бытия, Одна — по плану Бога, цель Которого — добровольное обращение людей к Источнику бытия в вечном Царстве Божием, которое "не от мира сего" (Ин. 18:36); праведники узрят "новое небо и новую землю" (Откр. 21:1). Другая концепция — по плану Его соперника, сатаны, цель которого — хотя бы на время подчинить себе обманом людей в своем временном царстве земном, ибо создать иное царство сатана не способен, и в конце истории испорченная им греховная "земля и все дела на ней сгорят" (2 Петр. 3:10). Поэтому Церковью еще в первые века христианства был отвергнут хилиазм — верование в совершенное "тысячелетнее царство", в котором перед концом мира якобы Господь будет зримо царствовать на земле с праведниками тысячу лет.

Слово «хилиазм» происходит от греческого слова chilioi — тысяча; то же значение имеет слово «милленаризм» (от латинского — mille). Это учение о "тысячелетнем царстве", во время которого дьявол будет «скован», исходит из неверного толкования Откровения (гл. 20). Оно ошибочно разделялось некоторыми отцами Церкви в 11-1 V вв. и по сей день свойственно сектам типа иеговистов, адвентистов, «иудо-христиан», а также последователям парижского софиолога о. Сергия Булгакова. Однако такое царство на земле в виде награды праведникам лишено смысла, поскольку им уготовано Царствие Небесное. Православная Церковь учит, что эпоха, когда диавол окажется скован на тысячу лет, это как раз время, в котором мы живем: между первым пришествием Христа и пришествием антихриста (число 1000 символизирует целостность). В это время дьявол ограничен в своей силе против людей.

В этом различии между верой в преображенное Царство Божие и верой в возможность совершенного царства на непреображенной земле (что Христос отверг в пустыне как дьявольский соблазн) и заключается главный водораздел между христианским и нехристианским пониманием смысла истории. Христианское — одно, это важнейшая и неотъемлемая часть самой веры; нехристианских же может быть много, так как от Истины можно уклоняться в разные стороны. Но независимо от того, каким путем мыслится в них установление "земного рая" — свободным развитием научного прогресса (либеральная демократия), тоталитарной организацией производственных отношений (марксизм) или всемирной властью земного «мессии» (иудаизм) — они соответствуют замыслу сатаны или создают для его дел благоприятную почву.

Показательно, что хилиастичное устремление к земному царству присутствует во всех трех антихристианских идеологиях, противоборствовавших в XX в.: в масонстве оно выражено в терминах построения "храма Соломона" и будущего "царства Астреи"; в коммунизме называется "светлым будущим"; в гитлеровском нацизме (связанном с языческим оккультизмом) — "тысячелетним Рейхом". Все они в родстве с земными чаяниями иудаизма, из-за которых евреи отвергли небесные ценности Христа и ждут своего еврейского земного «мессию» (что является сутью иудаизма). Стремление к "земному раю" означает неверие в Царство Божие, и даже когда это диктовалось желанием "исправить несовершенство мира" при забвении его смысла, — оно нередко облегчало построение царства сатаны.

Это, конечно, не значит, что люди не должны совершенствовать своей временной земной жизни, но критерием совершенства должно быть облегчение достижения ее конечной цели: вечной жизни в Царствии Божием, — что и ставила себе задачей православная государственность. На земле возможно лишь стяжание Царства Божия праведным человеком внутри себя ("Царство Божие внутри вас есть" — Лк. 17:21) — путем борьбы с грехами, через благодать Св. Духа, даваемую в таинствах Церкви. Падения же людей как временное торжество зла над ними Бог попускает, чтобы люди на личном опыте узнавали пагубность отклонения от Истины и сознательно возвращались к ней.

При этом Христос раскрыл тайну и об исходе земной истории: даже после Его первого пришествия натиск сил зла не прекратится. Обратясь в большой своей части ко Христу, человечество все же не удержится на этой высоте. Будучи свободным, оно вновь не справится со своей свободой, даст сатане и его слугам вновь обольстить себя преходящими благами мира сего. Этот процесс отступления христианского мира от Божественной истины называется апостасией (2 Фес. 2:3; 1 Тим. 4:1).

Земной мир придет к своему концу, когда силы зла одержат в нем победу над силами добра и на короткое время перед, концом в мире воцарится посланец сатаны — антихрист. Апостол Павел говорил об этом так: "тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока на будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих, и истребит явлением пришествия Своего" (2 Фес. 2, 7–8). Именно этот «беззаконник», "человек греха, сын погибели" отождествлен в святоотеческой традиции с антихристом. Перед концом мира он будет править всей землей три с половиной года теми материалистическими средствами, которые сатана безуспешно предлагал Христу в пустыне: «хлеб», пропагандное подчинение людей «чудесами» и земная власть над всеми народами; то есть это будет жизнь грешных людей для себя, а не для Царствия Небесного. Второе же пришествие Христа, истребляющее антихриста, разделит, как очистительная буря, все человечество на здоровые семена для Царствия Божия — и гнилые «плевелы», которые достанутся царству сатаны и сгорят в огне.

Никому не дано знать, когда это произойдет: "О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один" (Мф. 24:36), — сказал Христос. На этом основании кое-кто из "просвещенных христиан" пытается осудить сами размышления об антихристе как «неуместные». Однако в Священном Писании содержатся приметы царства антихриста и нам было заповедано знать их, как, например, в отношении книги пророка Даниила: "многие прочитают ее, и умножится ведение" (Дан. 12:4). Христос тоже учил в этой связи: "От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето" (Мф. 24:32–33; Лк. 21:29–31); это необходимо, чтобы противостоять антихристу и не подпасть под его власть — без этой существенной части христианского учения оно может превратиться в отвлеченную мораль. Св. Кирилл Иерусалимский также учил: "Знаешь признаки антихристовы, не сам один помни их, но и всем сообщай щедро"; то же говорил и прп. Ефрем Сирин.

Главные из этих признаков: Евангелие будет проповедано по всей земле для свидетельства Истины всем народам, но усилится отступление человечества от веры Бога в сторону лжеучений и небывалого материального развития, от христианской государственности к своеволию грешных людей и к упадку нравственности, а в конце времен даже от истинной Церкви к лжецеркви, так что на святом месте даже будет "мерзость запустения". Это нарастание зла на земле будет все больше нарушать и физическую гармонию вселенной, сопровождаясь природными катаклизмами, эпидемиями, голодом и прочими бедствиями, а также умножением беззакония и всеобщими войнами (Мф. 24; Мр. 13; Лк. 21; 2 Тим. 3: 1–5, 4:3; Откр. 17–18). После чего и явится антихрист в виде «спасителя» человечества. А "Сын человеческий пришед найдет ли веру на земле" (Лк. 18:8)…

Исходя из такого смысла истории, под "тайной беззакония" следует понимать действия сатаны, который противится Божественному закону, открытому людям Христом. Причем сатана, не способный соперничать с Божией Истиной явно и открыто (так он сразу проиграет), вынужден действовать против Истины тайно, под маской добра, привлекая к себе людей всевозможными обманными соблазнами, главный из которых — тот, перед которым не устояли уже Адам и Ева: гордыня.

Из Евангелия очевидно, что после части ангелов и первых людей следующей такой жертвой сатаны стал богоизбранный народ — еврейство, не узнавшее и отвергнувшее долгожданного Мессию-Христа. Не имея точного понятия о бессмертии души, оно эгоистично возжаждало только себе и на земле тех обетовании, которые Бог через еврейских пророков предназначил всему человечеству в Царствии Божием. Евреи не верят в Царствие Божие и более других народов стремятся к обладанию богатствами на земле, потому что ясное понятие о бессмертии души "не успело выработаться у евреев. Моисеев закон совершенно игнорирует его; не скупясь на обещание наград за исполнение закона и тяжких наказаний за его нарушение, Моисеев закон и для того, и для другого ограничивается пределами земной жизни, ничего не обещая человеку после смерти" (статья "Бессмертие души" в "Еврейской энциклопедии", СПб., т. 4, с. 29).

Будучи инструментом, избранным для передачи народам мира Божией Истины, соблазненное еврейство в своей гордыне вознамерилось с помощью "своего бога" покорить себе мир и ждет для этого "иного мессию". Еврейство этого и не скрывает: "В талмудической литературе господствует представление о земном Мессии, а начиная с конца первого столетия христианской эры оно является официально признанным в иудаизме… Его [мессии] назначение — избавить евреев от власти языческого мира, низвергнуть правителей язычников и основать собственное царство" ("Еврейская энциклопедия", Спб., стр. 908). Под «язычниками» здесь, разумеется, понимаются и христиане…

Так иудеи, ждущие своего земного израильского царя, стали оплотом "тайны беззакония" и готовящегося ею царства антихриста. Об этом предупредил их и Сам Христос: "Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете" (Ин. 5:43); "Вы не знаете ни меня, ни Отца Моего; если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего… Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего" (Ин. 8:19, 44). Приводя эти слова Христа, свят. Иоанн Златоуст восклицал: "Кто не может смело сказать, что место то [синагога] есть жилище демонов? ("Творения", СПб., 1898, т. 1). Причем речь идет не о слепоте фарисеев, а об их осознанном выборе зла: …если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас" (Ин. 9:41). И даже после очевидного чудесного воскресения Христа они предприняли все возможное, чтобы оклеветать Его и сделать своим главным врагом.

В контексте этих слов Христа и апокалипсическое "число зверя" не представляет собой большой загадки, для решения которой необходима элементарная логика и сообразительность, на что намекнул и апостол Иоанн: "Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо число это человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть" (Откр. 13:18). Число указывает на человека, и расшифровка его умом должна исходить из главного смысла: кем будет этот "зверь"-антихрист — земным царем евреев, которого они ждут вместо Христа. Апостол Иоанн имеет в виду принятый способ числового обозначения букв и имен, по которому число 666 как раз соответствует сумме еврейских букв в выражении "Царь во Израиле"; все прочие выдвигавшиеся толкования — «Нерон», «титан», «латинянин» и т. п. — лишь отблески главного смысла.

См.: Молчанов Б., прот. «Антихрист» (Джорданвиль. 1976). Видимо, впервые это простое и логичное решение было опубликовано голландским католическим священником Слотом (Sloet) в Revue Biblique (1893, р. 512). Несколькими годами ранее англиканский богослов Ф. Фаррар (склонявшийся к слову "Нерон") отметил такой внешний аспект числа зверя: "троякое повторение числа 6, символа бремени и несовершенства" стоит "в страшной противоположности к числу 888, состоявшему из трех совершенных 8 — в имени Иисуса" при его написании греческими буквами (Фаррар Ф. "Первые дни Христианства").

Вследствие этого отвергнувшее Христа еврейство лишается своей богоизбранности: "Се, оставляется дом ваш пуст" (Мф. 23:38; Лк. 13:35). Христос предупредил об этом евреев и в притче о «винограднике» и «виноградарях», убивших сначала "слуг хозяина" (пророков), а затем посланного им "сына хозяина" (Христа), чтобы "завладеть Его наследством": "Отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его" (Мф. 21:33–43). Апостол Павел позже подтвердил, что теперь избранничество перешло к христианам: "Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники" (Гал. 3:28–29). Причем еврейские священники и книжники захотели убить Христа, поскольку "поняли, что о них сказал Он эту притчу" о винограднике (Лк. 20:19) — еще одно подтверждение, что они пошли против Христа сознательно. И даже когда Пилат, не желая казни "Праведника Сего", передал решение еврейскому народу, тот, настроенный своими вождями, потребовал казни, крича: "Кровь его на нас и детях наших" (Мф. 27:25).

Разумеется, это решение принял не весь еврейский народ, многие потом оплакивали Христа — но, как отметил даже о. Сергий Булгаков: "Самой таинственной стороной из судеб Израиля остается именно его единство. Благодаря этому вина одной лишь его части, вождей, является судьбой и для всего народа, призывая на себя проклятие христоубийства и христоборчества". Так, избрав себе нового «отца», еврейство меняет у своей избранности знак с плюса на минус и с тех пор "представляет собой лабораторию всяких духовных пороков, отравляющих мир и в особенности христианское человечество" ("Гонения на Израиль"). В Апокалипсисе о них сказано: "говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но — сборище сатанинское" (Откр. 2: 9).

Видя в христианах «присвоителей» тех обетований Божиих, которые еврейство связывало исключительно с собой, и упразднителей еврейской богоизбранности, иудаизм повел борьбу с христианством как со своим экзистенциальным врагом. Из Ветхого завета еврейские религиозные вожди выковали Талмуд — сознательно антихристианскую идеологию, вычистив из своих священных книг все исполнившиеся предсказания пророков о Христе. При этом Божии заповеди об отношении к ближнему стали применять только к своим соплеменникам, освятив двойную мораль в отношении к своим и чужим (которые не считаются людьми) — «гоям» и тем более к христианам, которым Талмуд предписал причинять всевозможное зло, вплоть до ритуальных убийств.

Позже появились смягченные варианты Талмуда, из которых были убраны самые оскорбительные для христиан места. Это было сделано как папской цензурой, например, в 1581 г. (ранее множество талмудических книг было сожжено), так и самими евреями для утаивания подлинного текста; сокращения раввины были обязаны дополнять устно. Таким вариантом Талмуда пользовался В. Соловьев, взявшийся опровергнуть еврейскую двойную мораль и нашедший "лишь три" таких места: "Таковы постановления, дозволяющие еврею не возвращать найденной им вещи, если она потеряна иноверцем, или разрешающие еврею пользоваться ошибками иноверца при денежных расчетах, или, наконец, допускающие отдавать иноверцам деньги в рост (что запрещается относительно евреев) (В. Соловьев, "Талмуд и новейшая полемическая литература о нем в Австрии и Германии", 1886). Перевод ста наиболее вопиющих законов из полного текста Талмуда (венецианское издание 1520 г., амстердамское издание 1600) см., например, в работе еврейского автора, которую евреи безуспешно пытались опровергнуть в немецком суде: Justus. Judenspiegel // Westfalischer Merkur. Paderbom. 16.1.1883; русский перевод этих законов с комментарием: Эккерт К., д-р. "Еврейское зерцало". М., 1906. "О ритуальных убийствах христиан, доказанных в суде", см. исследования: Даль В. "Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их". СПб, 1844; Розанов В. "Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови". СПб., 1913. Некоторые жертвы еврейских ритуальных убийств (как младенца Ганриила) Церковь причислила к лику святых.

Так расовая гордыня избранного народа привела его вместо великой славы — к великому грехопадению: будучи столь близким к пониманию Истины, еврейство стало яростным борцом против нее — ради установления еврейского царства на земле.

Этот явный откат к язычеству выразился и в тайном еврейском учении Каббала (предание), возникшем еще в вавилонском плену. В христианское время Каббала использует колдовские приемы для достижения земных целей еврейства: освобождения от власти «язычников» и возвышения над всеми народами. При этом Каббала считает мир порождением Бога "из себя" (а не творением из ничего), чем оправдывает зло — якобы такое же «порождение» Бога, как и добро, между которыми у каббалистов нет абсолютной онтологической разницы (см.: Тихомиров Л. "Религиозно-философские основы истории", М., 1997, гл. XXV–XXVIII).

После неудачного восстания евреев против Рима и предсказанного Христом разрушения римлянами Иерусалима в 70 г., ослабленное еврейство было не в состоянии физически уничтожить христиан. Оно попыталось для этого воспользоваться государственной силой языческой Римской империи, спровоцировав антихристианские гонения (роль еврейства в этом зафиксирована во многих источниках). Но эти гонения лишь раскрыли духовную силу христиан и истинность их Бога, что в конечном счете привело к христианизации Империи.

Язычество, впрочем, и само пыталось сопротивляться христианству. Таков был, например, в III–IV вв. неоплатонизм (связанный с именем греческого философа Плотина) — последнее усилие античной философии, уже в обороне от христианства. Развивая не столько идеи Платона, сколько учение об эманациях «сверхсущего» с каббалистическими чертами, неоплатонизм имел наибольшее влияние в царствование (361–363) Юлиана Отступника, преследовавшего христианство. В отличие от неоплатонизма, гностицизм (также развитый на каббалистической основе иудеями, притворно принявшими христианство: Симон Волхв, Валентин и др.) попытался объединить христианскую терминологию с языческим философским «багажом», чтобы задушить христианство в «объятиях». Но Церковь, обладавшая очевидной Истиной, справилась с этими соперниками достаточно легко. "Тайна беззакония" заключалась не в язычестве, хотя и могла пользоваться им как орудием.

С IV в. при Императоре Константине христианство становится государственной религией Империи и стремительно ширится по миру. Не сумев физически искоренить христианство в первые века его становления, антихристианские силы стремятся создавать ему всевозможные препятствия.

В частности, в VII в. под влиянием еврейства возникло учение ислама, которое "всецело носило еврейскую окраску", Мохаммед "держал у себя секретаря-еврея, так как сам он не умел писать"; евреи смотрели на Мохаммеда "почти как на еврейского прозелита и полагали, что при его содействии иудаизм достигнет в Аравии могущества" (так это описывает еврейский историк Г. Грец: "История евреев", Одесса, 1908, т. 6, с. 91–96). С этой целью евреи пропагандировали в среде арабов идею об общем происхождении от Авраама, хотя и от разных матерей (мусульмане пошли от служанки Агари), и "восстановление древней веры Авраама", но на самом деле видели в исламе препятствие распространению христианства. Поскольку замолчать пришествие Христа было уже невозможно, ислам был призван как бы «нейтрализовать» его, лишив главного смысла: объявить Мессию-Христа лишь "одним из пророков". Ислам выполнил эту роль (как позже и роль карающего бича нашествий на христианский мир), однако вышел из-под еврейского контроля; поэтому позже евреи начнут ослаблять и мусульманство, сея в нем внутренние раздоры.

"Тайна беззакония" иногда и сама показывает своих главных носителей — например, во время нашествий с Востока на христианскую Римскую империю. Ни одно из них не обходилось без использования его евреями для массовых расправ с христианами. Так было, например, при завоевании Палестины персами в 614 г., что описывает тот же Г. Грец: еврейским руководством "ко всем евреям Палестины было разослано воззвание, приглашавшее их собраться и присоединиться к персам… Исполненные ярости, эти толпы, вероятно, не пощадили в Тивериаде христиан и их церквей и покончили с епископом… уверяют, будто в этот день погибло девяносто тысяч христиан… победители-евреи беспощадно неистовствовали против христианских святынь. Все церкви и монастыри были преданы пламени, в чем, без сомнения, евреи приняли больше участия, чем персы… Около четырнадцати лет палестинские евреи хозяйничали в стране" (Грец Г. Указ. соч., т. 6, с. 31–32). "Еврейская энциклопедия" приводит также сведения, что при этом "евреи покупали христианских узников за немалые деньги и со злостью убивали их" (СПб., т. 5, с. 548).

Это повторилось при завоевании Испании арабами, с которыми испанские "евреи вступили в союз… победоносные арабы бодро двинулись вперед и всюду были поддерживаемы евреями. Завоевав какой-нибудь город, полководцы доверяли его охрану евреям, оставляя в нем только незначительный отряд мусульман, так как в последних они нуждались для покорения страны. Таким образом, до тех пор порабощенные евреи стали господами городов: Кордовы, Гранады, Малаги и др., расправляясь с христианами. В Толедо "в то время, как христиане были в церквах и молились за сохранение своего государства и своей религии, евреи отворили победоносному арабу ворота, приняли его восторженно и отомстили за тысячекратные оскорбления, которым они подвергались в течение столетия" (Грец Г. Указ. соч., т. 6, с. 133–134).

И в XIII в. "большинство восточных евреев было на стороне монголов", а порою даже в их рядах против христиан. Грец вопрошает: "Знали ли евреи о своих соплеменниках между монгольскими рядами? Находились ли они с ними в тайном соглашении? В Германии говорили: евреи, под предлогом доставки им отравленной пищи, доставляли монголам оружия всех родов в закрытых бочках; строгий пограничный сторож… открыл измену. После этого многие евреи Германии подверглись строгой каре" (Грец Г. Указ. соч., т. 8, с. 90, 112).

Таких примеров можно привести много, в том числе и роль евреев в падении Византии (что отметим далее).

Разумеется, дьявол действует не только через «усыновленное» еврейство, но всеми доступными способами. Предпринимаются постоянные попытки разложить само христианство изнутри ересями и лжеучениями (патриарха-еврея Нестория и др.). Церковь поначалу справляется с ними соборным мнением епископов, все более четко формулируя христианские догматы. Однако действие антихристианских сил постепенно охватывает самые разные сферы человеческой жизни, используя основной метод сатаны — поощрение человеческой гордыни.

Основные эпохальные этапы наступления "тайны беззакония" в христианском мире: откол западного христианства от Православной Церкви, завершившийся в XI в.; Возрождение XIV–XVI вв. (т. е. возрождение античного дохристианского наследия, отвратившее взор от Царства Небесного на чувственную человеческую плоть: "гуманизм"); Реформация XVI в. (преобразовавшая Церковь в религиозное собрание, а христианство — в прикладную религию земного успеха); гуманистическое Просвещение (заменившее с XVII в. Бога философским идеализмом и пришедшее к атеистическому обоготворению греховного человека); свое политическое оформление Просвещение нашло в демократии через антимонархические буржуазные революции; после чего на повестку дня стал глобальный "Новый мировой порядок", подготовка которого началась демократическими мировыми войнами XX века…

Эти успехи "тайны беззакония" объясняются тем, что соблазнять человека к сиюминутным земным наслаждениям, эгоизму и безвольному падению — легче, чем побуждать к усилиям для духовного восхождения. (Показательны в этой связи метания между христианством и иудаизмом даже столь умного человека, как В.В. Розанов.) Поэтому и в христианстве со временем начались разделения и отпадения от Истины. Именно на фоне этого процесса апостасии Россия обретает свою всемирную роль. Рассмотрим теперь подробнее, какими путями развивались две части христианской цивилизации, западная и восточная, выявляя каждая свою суть, и как они пришли к кульминационному столкновению в XX в.

К началу Средневековья христианство распространилось на все народы вокруг своей средиземноморской колыбели. Но к этому времени, на переломе первого тысячелетия, назревает грехопадение христианского Запада, так же (как ранее иудеи) не устоявшего перед соблазном гордыни и своеволия. Именно этот соблазн отличает Запад от пути православной России, выходящей в ту же эпоху на историческую арену Ключевым понятием здесь становится понятие Удерживающего.

Под этим словом как восточные, так и западные отцы Церкви и богословы (напр., Иоанн Златоуст, Тертуллиан, Викторин Петавийский, блж. Иероним, Феофилакт Болгарский и др.) понимали сначала сам принцип римской государственной власти как действующей "для наказания преступников и для поощрения делающих добро, — ибо такова воля Божия" (1 Петр. 2:14; Рим. 13:1–6) — в противоположность анархии. Во времена апостола Павла это была власть Римской империи, распространявшаяся почти на весь известный европейцам мир. (Уже древними отцами было верно замечено, что если бы апостол под Удерживающим имел в виду Церковь или Святого Духа, — то сказал бы это прямо; о Римской же империи в те времена преследований христиан он не хотел говорить прямо, чтобы не быть обвиненным в предрекании ее конца в виде «взятия» Удерживающего.)

С перенесением в IV в. столицы Империи в ее восточную часть, в Константинополь (на II Вселенском Соборе в 381 г. он был назван Новым Римом), Империя усилила свою удерживающую роль тем, что обрела истинную религию, раскрывавшую смысл истории и смысл идущей в ней борьбы между силами добра и зла.

И подобно двум природам во Христе, в котором неслиянно и нераздельно соединено Божественное и человеческое, православная государственность также обрела двухсоставное строение. При Императоре Юстиниане I в предисловии к 6-й новелле Юстинианова кодекса формулируется понятие «симфонии» (гармоничного созвучия, согласия) священства и царства. Церкви и государственной власти монарха, разными средствами служащих одной цели. Церковь заботится о душах людей, спасая их и готовя к Небесной жизни; государственная власть заботится о жизни земной, ограждая ее, насколько возможно, от действия сил зла и создавая для Церкви наиболее благоприятные условия. Так же, как тело мертво и бессмысленно без души, так и природное государство только от Церкви Христовой получает конечное назначение и смысл своего существования, добровольно подчиняясь этой цели как единственной высшей Истине.

То есть, христианское государство служит не узаконению природного греховного состояния человечества, когда власть используется лишь для его лучшей организации и нормализации греха (откат к этому позже вновь произойдет в демократии), а стремится к совершенствованию людей, к преодолению их греховности, к очищению в них образа и подобия Божия — что и есть главное дело человека на земле, достигаемое через Церковь. Поэтому и власть в христианском государстве должна исходить и зависеть не от греховной воли людей, а от Замысла Божия — вот главное обоснование православной монархии.

Обоснование монархии как не зависимой от людей богоустановленной власти, в которой нуждается поврежденная грехом человеческая природа, см. в отдельной статье сборника.

После разделения Римской империи на восточную и западную части и завоевания Рима варварами в 476 г. западная часть империи утрачивает римскую государственность, а восточная продолжает существовать под именем Византии. Однако гордыня «ветхого» Рима, древней имперской столицы, не дает покоя римским епископам (папам) и мешает им признать равными епископов Нового Рима — Константинополя. (Видимо, промыслительным был перенос в 330 г. Императором Константином столицы на новое место — это избавляло от соблазнов земного могущества языческого Рима, превращало его в прошедший этап.) Папы все больше настаивают на своих особых правах в Церкви, хотя Вселенские Соборы такого права им не дали, признав за римскими епископами лишь историческое "первенство чести". Для обоснования папского верховенства католики неоднократно использовали подложные документы, как, например, "дарственная грамота Константина Великого" или сборник так называемых "лжеисидоровых декреталий"…

Римский папа Лев III в стремлении к независимости и усилению своего влияния на светскую власть вместо признания византийского Императора коронует в 800 г. в Риме своим императором франкского короля Карла Великого. Это положило начало западной "Священной Римской империи", претендовавшей на преемственность от Рима и соперничавшей в этом с Византией. В дальнейшем папы присваивают себе право раздавать императорскую корону по своему усмотрению.

"Священная Римская империя" была создана в IX–X вв., включала в себя германские, итальянские, славянские и др. земли. При Карле Великом называлась "Римская империя", с 1157 г. "Священная империя", с 1254 "Священная Римская империя"; в XV в. "Священная Римская империя германской нации". Прекратила существование в 1806 г. в ходе войн Наполеона.

Кроме того, римские епископы начинают демонстрировать свой «ум»: самовольно вводить новшества в вероучение, утвержденное Вселенскими Соборами, что в 1054 г. завершает откол западной Церкви от Православия.

Именно основываясь на своем местопребывании в Риме как древней столице мира, западная Церковь присвоила себе название «католической», то есть всеобщей, вселенской — хотя это не соответствовало истинному положению вещей: столица всего христианского мира с IV в. была в Византии. Там созывались Вселенские Соборы и именно Константинопольский Патриарх с VI в. на основании сложившейся реальности получил титул Вселенского (всехристианского). Сама кафоличность в Православии понималась не территориально, а духовно, как всеохватывающая в пространстве и времени соборность (в отличие от единоначалия папы), включая и связь с предыдущими поколениями.

Разумеется, и Византия была не без греха (достаточно вспомнить императоров-иконоборцев в VIII в., случаи насильственной узурпации власти и т. п.), что могло способствовать отколу западной части Церкви, однако все же главная причина была в ее гордыне. И если византийские отступления от должного христианского идеала государственности в конце концов преодолевались соборным мнением Церкви, сохраняя сам идеал, то западная Церковь все больше шла по пути накопления различных искажений этого идеала и вероучения.

Православная богословская критика давно дала убедительное опровержение католических «догматов» на основе Священного Писания. Однако достойны удивления как сама потребность западной Церкви в этих ничем не оправданных нововведениях, так и упорство, с которым католики их отстаивают. Похоже, в этом сказалась преувеличенная рациональная обращенность католиков к темным целям и средствам.

К нашему времени католики отделили себя от Православия такими главными догматическими новшествами:

— утверждение, возобладавшее в XI в., что Святой Дух исходит не только от Бога Отца, но и от Сына, что противоречит описанию Крещения Христа, когда на Него снизошел Святой Дух от Бога Отца, а также прямым словам Христа о Святом Духе, "Который от Отца исходит" (Ин. 15:26);

— утверждение, появившееся еще в IX в. и в 1854 г. возведенное в догмат, что не только Иисус Христос, но и Божия Матерь была зачата Ее родителями вне первородного греха, что противоречит уже словам Архангела при Благовещении: "Ты обрела благодать у Бога… (Лк. 1: 30);

— введенный еще в XI в. папой Григорием VII и официально утвержденный в 1870 г. догмат о «непогрешимости» Римских пап в делах веры как "наместников Христа" на земле, чья власть превосходит решения Соборов. В основе этого догмата лежит изначальное превознесение Римского епископа (папы) над всеми остальными, обосновываемое горделиво-ложным истолкованием слов Христа об апостоле Петре как о «камне», на котором Господь создает Церковь (Мф. 16:18–19). Из этого никак не следует, что Церковь была создана только на Петре, тем более, что в другом месте Христос прямо призывает апостолов именно к равенству: "Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними… Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою" (Мр. 10:42–43). А о том, что погрешим был и апостол Петр, говорят слова Христа о нем, сказанные в этой же главе далее: "отойди от меня, сатана! ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое" (Мф. 16:23).

Католики стремились организовать жизнь людей как "зачаток Царства Божия на земле" — что само по себе было утопической целью: Царство Божие "не от мира сего". И успехи христианизации измерялись по внешним, земным, критериям. При этом дисциплина и право сами по себе ценности положительные, но определяющие лишь внешнюю форму жизни человека, — стали преобладать над ее целью: праведностью для достижения Царства Небесного. Закон был поставлен выше благодати.

Видимо, именно эта обращенность к земной активности объясняет догматические новшества католиков: вольно или невольно они стремились размыть принцип неслиянно-нераздельного соединения Божественного и человеческого во Христе — в сторону человеческого, земного.

Так, упорствование в исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но и от Сына, возможно, таит в себе подсознательный смысл: от Бого-человека.

Смысл Боговоплощения явно искажается догматом о "непорочности зачатия" Божией Матери Ее родителями. Католики выдавали это за Ее возвеличение — на деле же умаляли Ее заслугу в стяжании непорочности всей Ее праведной жизнью. Даже Бернард Клервосский (причисленный католиками к лику святых) уже в XII в. называл эту идею "прославлением греха", ибо фактически католики отвергли этим само понятие первородного греха как поврежденности человеческой природы. Таким изъятием Божией Матери из состава человечества, выдергивается ключевое звено в Боговоплощении как неслиянно-нераздельном соединении Божественного и человеческого для искупления всех грешных людей.

Сама католическая трактовка искупления представляет собой юридическую аналогию возмещения морального ущерба. Искупление понимается как удовлетворение, принесенное Богу Отцу Сыном Божиим за оскорбление, нанесенное Богу Адамом при грехопадении. Бог при этом представляется не любящим Отцом, а неумолимым Судьей. В православном же понимании искупление совершилось тем, что Христос Своей сострадательной любовью к людям, добровольной смертью и воскресением разрушил дьявольскую власть над человеком, дал ему возможность свободно следовать по указанному пути спасения, раскрытия в себе образа и подобия Божия.

Рационально-юридическое толкование спасения как действия внешнего (церковные таинства в понимании католиков действуют автоматически и на недостойных) ведет к формализации добродетели как количественной меры. Отсюда и вопиющая практика продажи католическим духовенством сверхдолжных "излишков добродетели" праведных людей грешным в виде индульгенции.

Во всем этом было умаление необходимости личного и свободного духовного усилия человека для спасения. В области организации католическая Церковь своим идеалом имела скорее всемирную дисциплинированную армию с беспрекословным чинопочитанием. Православная же Церковь — соборную семью верующих с уважением святости в своих предстоятелях и подвижниках.

Провозглашение Римских пап «непогрешимыми» наместниками Христа было закономерным увенчанием структуры бюрократически-юридического христианства (соборы не созывались с XVI по конец XIX вв.), в корне противоречащей соборному Православию.

В отличие от единовластия католического папы и от децентрализации протестантства Православная Церковь сочетает то и другое в принципе соборности: "Епископам всякаго народа подобает знать перваго из них и признавать его как главу и ничего превышающаго их власть не творить без его разсуждения; творить же каждому только то, что касается до его епархии…; но и первый [первоиерарх] ничего не творит без разсуждения всех, ибо так будет единомыслие… (Апост. 34).

Папская гордыня схожа с соблазном иудейских первосвященников, претендовавших на тотальную власть над душами. Сказался и рационалистический фундамент языческого Рима с его упором на дисциплину, право, внешнюю силу государства, причем сам папа стремился быть главой "Священной Римской империи". Подменяя собою государственную власть в ряде стран или соперничая с нею (что воспитывало и в западных монархиях не христианские и не служебные качества, а властное стремление к абсолютизму), католики наряду со степенями священства ввели параллельную чиновничью иерархию в виде кардиналов, легатов, нунциев; Ватикан считается государством.

Поначалу все это в известной мере тоже удерживало открытый разгул зла в католических странах, однако и позволяло ему все больше скрыто укореняться в самой Церкви, подменяя ее назначение. Ведь в сущности, папизм все больше склонялся к тем методам власти, которыми дьявол искушал Христа в пустыне: Церковь не для спасения человечества к Царствию Небесному, а для управления земным миром — по аналогии с "Великим инквизитором" Ф.М. Достоевского. Подчиненный папе католический орден иезуитов, перенимая в борьбе с антихристианскими силами их средства, легализовал для этого даже принцип приспособительной морали: "Святая цель оправдывает любые средства", включая ложь, — а это было не чем иным, как переходом к жизни по чужим правилам, правилам дьявола, что стало его серьезной победой над западным христианством.

Все эти накопившиеся неправды католицизма давали и антихристианским силам удобный повод для его критики с целью дальнейшего разложения западного христианства. Наступила протестантская Реформация под заметным влиянием еврейства. Грец пишет, что еврейство "вошло в моду… князья и университеты буквально гонялись за учителями еврейского языка и основывали особые кафедры не только в Германии и Италии, но и во Франции и Польше", "сам Лютер обучался еврейскому языку", "наводил справки у евреев", защищал их. Евреи же полагали, что "христианские ученики все без исключения друзья евреев и будут способствовать их благу", а "многие пылкие евреи видели в этом восстании Лютера против папства падение христианского учения и триумф иудаизма" (Грец Г. Указ. соч., т. 10, с. 164–169).

Протестантизм был во многом понятным протестом против заблуждений католицизма. Но при такой моде на еврейство было не удивительно, что этот протест направлялся не на восстановление истинного христианства, а на отвержение самого понятия Церкви. Протестанты выдвинули претензию на "непосредственное общение с Богом", передав полномочия своего религиозного главы светскому возглавителю государства. Религия постепенно стала для них утилитарной идеей, помогающей лучше устраивать «реальную» жизнь.

Характерно для всего Запада, что и у католиков и у протестантов главный праздник — Рождество, воплощение Христа в сей мир; тогда как у православных главный праздник — Воскресение Христа, Его открытие людям врат в Царствие Небесное.

Увлекшись земными средствами христианизации мира. Запад сразу же ушел и от принципа симфонии. Так в истории возникло три варианта союза духовной и светской властей, выраженных в известном образе двух мечей, духовного и материального: 1) в византийской — двух мечей в двух разных, но согласованных руках: Церкви и государства; 2) в римской схеме двух мечей в руках папы; 3) в протестантской схеме двух мечей в руках светских глав христианских государств (Карташев А. "Воссоздание Св. Руси").

Лишь в Православии этот принцип неслиянно-нераздельного соединения Божественного и человеческого во Христе оказался, по аналогии, верно применен к неслиянно-нераздельному союзу Церкви и государства в понятии «симфонии». Два других западных типа сочетания духовной и государственной власти вели к обмирщению Церкви: и когда она всевластно выполняет функции кесаря вплоть до карательных (отсюда католическая инквизиция, невозможная в православной симфонии); и когда Церковь, отталкиваясь от католического папоцезаризма, бросается в крайность цезарепапизма, подчиняясь воле кесаря и превращаясь в одно из «министерств» в протестантских государствах.

Не удивительно, что, "неся вселенной свет Христа", западное духовенство не могло предотвратить геноцид аборигенов на территориях открываемых материков. В своей гордыне превосходства католики стремились «колонизировать» и православные народы — что показали уже крестоносцы, разграбившие Константинополь; он пал под натиском мусульман не без этой «христианской» подножки. В ту же эпоху был предпринят и католический поход против православной Руси, остановленный русскими на Неве и на Чудском озере…

Так католики в своей гордыне уже и сами все чаще становились глобальным инструментом сил зла против истинной Церкви. Соответственно и те немногие, частично сохранявшиеся на местном уровне удерживающие аспекты западной Церкви и западных монархий, в таком ходе истории все больше таяли.

С Реформацией западная апостасия выходит на новый важный этап. Протестантство и еврейство (ранее сдерживавшееся однородным христианским окружением) рождают капитализм: небывалую ранее экономическую активность людей, сбросивших с себя христианские нравственные запреты. "Свобода богословских суждений" в протестантизме привела к тому, что "среди множества религиозных сект, которые были вызваны Реформацией… возникли и такие, которые склонились более к иудаизму" (Грец Г. Указ. соч., т. 10, с. 253). В них утверждается, что Бог изначально и неизменимо предопределил одних людей к спасению, других к погибели — независимо от человеческой воли (чем отрицается и свобода воли человека, и необходимость его усилий ко спасению, и всеблагость Бога, который, получается, способен произвольно и незаслуженно обрекать человека во власть зла).

Наиболее известные из таких сект (пуританство, кальвинизм) выводят отсюда и немыслимое ранее оправдание нового экономического уклада: признаком «богоизбранности» объявляется богатство. В этом главный смысл и цель так называемой пуританской "трудовой аскезы" — не для Бога, а для собственного материального преуспеяния. Позже западные ученые (М. Вебер, В. Зомбарт) убедительно показали, что капитализм как освящение материальных земных ценностей стал возможен именно вследствие иудаизации западного христианства. (Об этом см. в статье "Ложь и правда рыночной экономики" в данном сборнике).

Так Запад благоустроил свою землю материальными ценностями — в ущерб ценностям небесным. С ними как бы заключался компромисс: они должны помогать земному «счастью», стремление к которому провозгласила американская "Декларация независимости" (1776). Она стала образцом для европейских буржуазных революций, в которых антихристианские силы добились новых успехов — равноправия христианской и антихристианской религии: во Франции (1791), Англии (1849 и 1857), Дании (1849), Австро-Венгрии (1867), Германии (1869 и 1871), Италии (1860 и 1870), Швейцарии (1869 и 1874), Болгарии и Сербии (1878 и 1879).

Особая роль в этом принадлежит созданному евреями масонству (Подробнее см. в данном сборнике: "Слагаемые антирусского заговора" (о политической деятельности масонских лож) и "Миссионеры с рю Пюто… (о сатанинской сути масонства). Масонство можно определить как тайное «униатство» элиты «христианского» (протестантского) Запада в сторону иудаизма, который изначально имел мощный инструмент влияния: деньги.

Провозгласив "общение с Богом" без Церкви, протестантизм сразу подверг своих последователей опасности общения вместо Бога с кем-то другим. Поэтому протестантизм оказался удобной почвой для масонства, почитающего вместо Божественной Троицы некое "Верховное существо". По утверждению масонской энциклопедии, "между протестантизмом в его различных формах и масонством никогда не было глубокой несовместимости… В странах с преобладанием протестантства масонство сильное и нигде не выступает против церкви", а духовенство "вступает в ложи и чувствует себя в них прекрасно" (Dictionnaire universel de la franc-maconnerie. Paris. 1974. P. 1056).

Политическая цель масонства, в частности, чтобы обеспечить равноправие иудеям, заключалась в свержении монархий, подрыве влияния католической Церкви, в демократизации мира. В условиях же секулярной демократии равноправное еврейство обращает свое денежное могущество в неравноправие для всех остальных, постепенно подчиняя общество своему контролю. Напомним констатацию этого очевидного факта В. Соловьевым: "Иудейство не только пользуется терпимостью, но и успело занять господствующее положение в наиболее передовых нациях", где "финансы и большая часть периодической печати находятся в руках евреев (прямо или косвенно) ("Еврейство и христианский вопрос", 1884). Разумеется, еврейство старается не афишировать своей власти, ибо "тайна беззакония" не может выстоять перед Истиной в явном противоборстве, поэтому к ней очень подходит название "мировая закулиса".

Так, сформировавшись в русле апостасии, "мировая закулиса" стала в Новое время и ее главным двигателем, тайно поощряя этот процесс во всем мире руками самих христиан (масонство) под видом «демократизации». Она стремится атомизировать общество, лишить его абсолютных духовных ценностей, ибо только в таком обществе деньги становятся высшей ценностью и единственной «истиной» становится истина деньгодателей. К этому мы еще вернемся при рассмотрении сути демократии.

Сейчас же посмотрим, как развивалась русская цивилизация в своей удерживающей сути (в смысле слов апостола Павла). Разумеется, это тоже не было прямолинейным движением к христианскому идеалу, русский исторический путь отмечен многими отступлениями от Истины — которые, однако, преодолевались с помощью Православной Церкви, помогали нашему народу вынести должные уроки из своего падения и укрепиться на пути следования Божию замыслу.

Многие историки подчеркивали влияние на восточных славян суровой континентальной природы и бескрайней равнины, открытой для опустошительных вражеских набегов. Отсюда — стойкость и терпение, умение смиряться с потерями, склонность к знаменитому «авось», русская широта и размах вплоть до крайностей, — но и стремление к центральной власти, которую диктует инстинкт самосохранения. Такое сочетание вольницы и национального инстинкта создает феномен русского казачества, раздвинувшего границы Руси до Тихого океана.

Однако напрасно было бы искать смысл русской цивилизации в евразийских теориях, родившихся из завороженности российским пространством. Наоборот: огромное пространство России — следствие ее особого духовного призвания. И оно может быть осознано только в масштабе православной историософии. Поэтому мы не будем затрагивать малоизученное, полное тайн и смутных догадок, прошлое нашего народа в древнем русле арийской цивилизации. Ограничимся местом Руси в христианской эпохе, в которой только и раскрываются ответы на загадки истории, как осознаваемые нами, так и неведомые, но подспудно повлиявшие на наше всемирное призвание.

История крещения Руси, описанная в русских летописях, выглядит чудесным стечением целой цепи промыслительных событий: посещение апостолом Андреем в I в. славянских земель и его предсказание о величии будущего православного града Киева; чудесная защита Божией Матерью Константинополя от набега русских витязей Аскольда и Дира в 860 г. и их последующее крещение (первое крещение Руси) с отправкой из Царьграда на Русь первого епископа; обретение трудами свв. Кирилла и Мефодия Евангелия на родном славянском языке; крещение Великой Княгини Ольги в 946 г.; освобождение Руси в 960-е гг. от ига иудейской Хазарии…

Хазария была интереснейшим историософским явлением: искусственным бастионом "тайны беззакония", который покорил Русь в начале IX в. и натравливал ее на православную Византию, но в конечном счете это промыслительно послужило тому, что Русь видела в иудеях своего главного врага, что отражено в народных былинах, и не приняла их религию.

Летопись описывает сознательный выбор веры княжескими послами, пораженными неземной красотой православного богослужения; излечение Великого Князя Владимира от слепоты при крещении в Крыму и его нравственное преображение, оказавшее огромное впечатление на народ; массовое добровольное крещение народа в 988 году… (В ту же эпоху в западной "Римской империи" чаще всего крестили "огнем и мечом".)

Видимо, Православие потому столь естественно и глубоко вошло в душу наших предков, что уже их язычество было более предрасположено к этому. В отличие от римлян и греков, чья развитая философия оказала сопротивление новой религии, Русь была в этом отношении по-детски чиста — и восприняла Православие как очевидную, гармоничную и всеохватывающую Истину о смысле бытия, с которой примитивные языческие верования не могли конкурировать.

Русь крестилась не ради земного счастья, а ради спасения для жизни в Царствии Небесном. В нем, а не в зыбком земном бытии, увидел русский человек награду за свою суровую и опасную жизнь. Именно Царство Божие, стяжаемое в праведных делах, наделяло благодатным смыслом подвиг жизни в земном мире. Этим измерялся долг и крестьянина, и Царя, власть которого, в отличие от западного абсолютизма, была ограничена условием служения Богу (только такого Царя призывал слушаться прп. Иосиф Волоцкий).

Праведная жизнь становится на Руси более высокой ценностью, чем культура ума и политическая свобода. Поэтому русский народ дал в своей духовной культуре и ряд других явлений, не известных на Западе: юродивость (возвышение Истины над общественными рангами и условностями), старчество (духовное совершенство вплоть до прозорливости), странничество (следование словам Христа об оставлении имущества ради праведности)… Первыми святыми-страстотерпцами Русской Церкви стали сыновья самого великого князя Владимира, Борис и Глеб, имевшие земную власть и возможность борьбы, но смиренно принявшие смерть ради Царствия Небесного… Не имеют аналогов в западной живописи русская икона ("окно в вечность", "умозрение в красках") и в мировой литературе русские летописи — по их духовной мудрости, совестливости и критерию вселенской (а не своей племенной) правды в оценке событий.

Именно после крещения Руси русское национальное самосознание сразу взлетает на всемирную высоту. Уже в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона (XI в.) речь идет о всемирной Истине Православия, к которой приобщилась Россия. Этот первый яркий письменный источник, в котором русская идея осознает свое историософское отличие от остального мира, принадлежит перу первого, русского по происхождению, первоиерарха Русской Церкви и написан как раз в годы завершения западного откола от Православия.

…Однако вскоре междоусобицы и эгоизм князей приводят православную Русь к первому падению и навлекают первое попустительное Божие наказание за уклонение от должного пути. Конечно, в то время раздробленность русских земель если и отличалась от европейских, то в лучшую сторону, но, видимо, к России Богом предъявлялся особый счет: то, что выглядело естественным на отколовшемся от Истины Западе, было недопустимо в православной стране с ее иным призванием и не могло остаться без печальных последствий. Раздробленная Русь не могла устоять перед внешним врагом.

Татаро-монгольское нашествие 1237–1240 гг. принесло страшные опустошения, и поначалу казалось, покончило с российской государственностью. Западные путешественники многие годы спустя описывали руины на месте Киева и других русских городов, усеянные человеческими костями. Но все же внешнее 250-летнее татарское иго с его примитивной религией не создало для Русской Церкви духовной опасности; оно было воспринято как Божие попущение за грехи, для вразумления, и в конечном счете способствовало укреплению русского православного духа. Разрушения материальной культуры и даннический гнет как бы подчеркнули бренность земных ценностей и превратили жизнь русского народа в более осознанное, почти монастырское служение Царству Небесному.

Вряд ли юная Русь вышла бы такой же духовно окрепшей в своем Православии, если бы подпала под католическое завоевание, предпринятое в те же годы с Запада. Одновременность татарского и католического нападений не была случайной. Уже в 1202 г. Папа Иннокентий III, сосредоточивший в своих руках власть над несколькими королевствами (Англии, Португалии, Арагона, Болгарии и др.), основал Орден меченосцев для насаждения католичества на Востоке, в крестовом походе 1204 г. разгромил на страстной неделе (!) православный Константинополь и осквернил его святыни.

Тогда же из Влахернского храма Божией Матери в Константинополе крестоносцами была похищена великая святыня — Плащаница Христа с чудесно отпечатавшимся Его телом. Лишь столетия спустя она была найдена как чья-то "частная собственность"; теперь она называется «Туринской» Плащаницей, подлинность которой католики все еще "проверяют научными экспериментами".

В 1215 г. папа Иннокентий III организовал крестовый поход против племени пруссов (родственного летто-литовцам и славянам), которое было частично истреблено, частично подверглось германизации (от пруссов осталось лишь название — Пруссия, которое переняли завоеватели). Не удивительно, что татарское нашествие показалось католикам удобным временем для удара обескровленной Руси в спину, что папа Григорий IX поручил сделать шведам и Ливонскому ордену.

Не удивительно и то, что «латинское» нашествие с Запада (ранее уже перемоловшее племена балтийских славян) виделось Руси более опасным, чем татарское. Современникам был вполне понятен интуитивный выбор св. князя Александра Невского (вскоре после смерти причисленного к лику святых): подчинение более сильным физическим поработителям с Востока как неизбежной стихии (позже предоставившим все же свободу Православной Церкви), но отпор духовным поработителям с Запада — шведам (в 1240 г. на Неве) и немцам (Ледовое побоище в 1242 г.).

Лишь впоследствии, когда темник Мамай (управлявший покоренным русским Крымом) выступил в особый поход уже не только за данью, но и против веры православной, решив осесть в северных русских городах (ранее такого желания татары не проявляли), — русский народ по благословению прп. Сергия Радонежского сплотился для Куликовской битвы (1380).

При этом как "Сказание о Мамаевом побоище" и другие русские летописи, так и выявленные позже историками бесспорные факты (их приводит В. Кожинов в своей работе "Монгольская эпоха в истории России и истинный смысл и значение Куликовской битвы") показывают, что Мамая на этот завоевательный поход вдохновило папство через генуэзских купцов. Стремясь подчинить себе Русь, оно и раньше через интриги своих послов в Орде подбивало татар на набеги, а теперь организовало против Руси общий фронт. Этим объясняется и присутствие генуэзской пехоты ("фрягов") в мамайской орде, и ее союз с литовским князем Ягайло, с которым против Руси шли также "ляхи и немцы", но св. Дмитрий Донской упредил их объединение. Литва в то время стала одним из главных католических плацдармов для завоевания Руси, в XIII–XIV вв. литвины с поляками захватили русские земли от Западного Буга и Западной Двины до верховьев Волги и Оки: Полоцкое, Киевское, Черниговское, Переяславское, Смоленское княжества…

Таким же образом тогда теснили и православную Византию: с юга и с Востока турки, с Запада — католики, все теснее сжимая кольцо вокруг Константинополя. Участникам походов против Византии и против Руси папский престол обещал "отпущение всех грехов"… Поэтому совершенно справедливо современные исследователи оспаривают то "всемирно-историческое значение Куликовской битвы", которое увидел в ней С.М. Соловьев: "Знак торжества Европы над Азиею", решивший "вопрос — которой из этих частей света торжествовать над другою" ("История России с древнейших времен", кн. 2). Скорее это была важная победа православной Руси над враждебной коалицией против нее «христианской» Европы и языческо-мусульманской Азии. И это стало восстановлением русской православной государственности как субъекта истории.

В это время, констатирует английский историк А. Тойнби, католическое христианство в своем натиске на Восток, уничтожая по пути "континентальных варваров" (венедов и других балтийских славян) и ассимилируя их остатки, привело к новому геополитическому состоянию: "К 1400 г. западное и православное христианство, ранее полностью изолированные друг от друга, оказались в прямом соприкосновении по всей континентальной линии от Адриатического моря до Северного Ледовитого океана" ("Постижение истории", М., 1996, с. 119).

Так неведомым нам Промыслом Божиим духовно окрепшая в испытании татарским игом православная Русь созрела для главного своего призвания — возглавления и защиты вселенского Православия от ширившейся в мире апостасии.

Еще раз напомним, что Русь получила Православие из Константинополя (Второго Рима), который после откола западного христианства от Православия стал несомненным удерживающим центром мира. С крещения Руси в 988 г. Константинопольский Вселенский Патриарх был каноническим главою Русской Церкви и до падения Византии Русь была в церковном смысле ее частью с общей столицей Царьградом. Не удивительны поэтому сведения, что египетский султан называл византийского Императора, среди прочего, также и "Царем Руссов" и что византийские источники XIV в. присваивают русскому правителю титул «стольника» византийского Императора (см.: "Россия перед вторым пришествием", Сост. с. и Т. Фомины, М., 1998, гл. 10.)

Среди множества примеров духовного единства Руси и Византии можно отметить и строительство Софийских соборов в русских городах (по образу Царьграда), и сопровождавшуюся чудесными явлениями победу в 1164 г. — в один и тот же день — Великого Князя Андрея Боголюбского над волжскими булгарами и византийского Императора Мануила Комнина над сарацинами; и многочисленные чудеса, связанные с византийскими иконами, становившимися русскими святынями. Так, в XII в. из Царь-града на Русь к Андрею Боголюбскому (первому русскому самодержцу по объему власти) передается написанная евангелистом Лукой икона Божией Матери, названная Владимирской; в 1382 г. происходит чудо перенесения по воздуху на Русь из Влахернского храма в Константинополе иконы Божией Матери, получившей название Тихвинской. Все это были знаки предстоявшего перенятия Русью царственной миссии от Второго Рима.

Поэтому после навязанной Константинополю папством Флорентийской унии (1439), якобы для совместной защиты от турок, и последовавшего под их натиском сокрушения Второго Рима в 1453 г. (несомненно здесь попустительное наказание Божие за унию; Запад же обещанной помощи не оказал), а также после окончательного преодоления ордынского ига (1480) Русь естественно осознает себя преемницей Византии. Так считали не только представители русского духовенства, назвавшие уже Василия II царем "новым Константином", но и иностранцы: от православных болгар и сербов до папы Римского (надеявшегося императорским титулом заманить Иоанна III в унию и побудить к походу на турок). Поэтому митрополит Зосима выражает общее мнение, когда в "Изложении пасхалии" (1492) характеризует Иоанна III как "нового царя Константина новому граду Константинову — Москве и всей Русской земле". (Множество соответствующих источников исследуется в используемой нами книге Н.В. Синицыной: "Третий Рим", М., 1998.)

Перенятие этой преемственности было отражено и в династических браках. Креститель Руси св. князь Владимир взял в жены византийскую царевну Анну. От дочери византийского Императора родился великий князь Киевский Владимир Мономах, которому византийский Император в начале XII в. прислал крест из животворящего древа, сердоликовую чашу, принадлежавшую императору Августу, царские бармы и царский венец (шапку Мономаха), которым с тех пор венчались на княжение Великие Князья и Цари. От его ветви пошли последующие русские самодержцы. Отметим также брак сестры Василия II Анны с византийским царевичем Иоанном (1411–1414). А в конце этого периода — наиболее важный брак Иоанна III с племянницей последнего, убитого при турецком штурме Константинополя, византийского Императора Софьей Палеолог (1472); после пресечения всего потомства Палеологов она осталась единственной наследницей Византийского Царства (что напомнил Иоанну III венецианский сенат).

Мы переняли от Византии и герб — двуглавого орла, в котором можно видеть знак «симфонии» двух властей. Некоторые авторы полагают, что он был введен Иоанном III в 1490-х гг. в соперничестве с монархами западной "Священной Римской Империи", тоже использовавшими такой герб. Но все же те и другие связывали его с Константином Великим, принявшим этот герб в 326 г., Софья Палеолог привезла его с собой в Россию на своих регалиях и поэтому в России двуглавый орел с полным правом получил именно такое государственное значение преемственности от Византийского Царства (так считали В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин и др.).

Так возникает понятие "Москва — Третий Рим" В известных ныне письменных источниках впервые оно (по данным Н.В. Синицыной) встречается в XVI в., однако на Руси письменное изложение часто не успевало за мыслью и мироощущением. Старец псковского Елеазарова монастыря Филофей лишь историософски наиболее полно и аргументированно (и в этом его заслуга) выразил то, что ощущалось всеми и поначалу формулировалось политически в величании русского царя "новым Константином". Филофей пишет дьяку Мисюрю Мунехину (1523–1524): "Яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царьство нашего государя, по пророчьским книгам то есть Ромеиское царство. Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти". То есть нам уже некому будет передавать эстафету православного Царства: не будет России — не будет и остального мира, наступит конец истории.

Даже если ученые теперь слегка расходятся в датировке посланий Филофея и в авторстве более поздних из них, — не столь важно, когда и кем был письменно сделан на Руси этот вывод, чуть раньше или позже. Неважно и то, действительно ли род Рюриковичей происходит от римского императора Августа (что утверждал Иоанн Грозный, проводя свою родословную от Пруса, брата Августа). Важна духовная суть Москвы — Третьего Рима: в этих словах Русь вовсе не гордится связью с «ветхим» или католическим Римом (гордиться этим православному народу было невозможно!), а осознает себя именно как Удерживающего — как переходящее «Ромейское» царство, стержневое царство истории, роль которого переходит от Византии к Москве.

В этом осознании не земная гордость, а стремление к вселенской ответственности в деле спасения к Царству Небесному, ибо в аналогичном послании (1524–1526) Великому Князю Василию III Филофей добавляет: "Един ты во всей поднебеснеи христианом царь. Подобает тебе, царю, сие держати со страхом Божиим. Убойся Бога, давшего ти ся, не уповай на злато, богатство и славу, вся бо сия зде собрана и на земли зде остают". Третий Рим не нужно было специально пропагандировать — это была очевидная для русских историческая обязанность после падения Первого Рима в католическую ересь, а Второго под ударами агарян; обязанность продолжить существование Римской империи (с концом которой, согласно пророку Даниилу, связывали конец мира).

Символично в этой связи и то, что на Руси двуглавый орел дополнился гербовым изображением всадника (св. Георгия Победоносца), поражающего копьем (или царским скипетром) змия — носителя зла. Этот образ и почитание св. Георгия привились на Руси сразу после Крещения, в чем можно видеть один из символов России как Удерживающего, соответствующий ее самосознанию еще до падения Византии. С 1497 г. св. Георгий, поражающий змия, и двуглавый орел изображались с двух сторон государственной печати Иоанна III.

Значение Москвы как Третьего Рима выразилось позже и во внешнеполитическом признании русского Великого Князя Царем (венчание на Царство с таинством миропомазания Иоанна Грозного в 1547 г.; признание Константинополем в 1561 г.), и в каноническом установлении Константинопольским Патриархом русского Патриаршества (1589). Все это было важно именно с точки зрения соблюдения канонов, несмотря на несвободное положение Константинопольской кафедры под турками. В Уложенной грамоте, узаконившей русское Патриаршество, за подписью Константинопольского (Вселенского) патриарха Иеремии II, его собственными словами специально упоминается "великое Российское царствие, Третей Рим". Это было подтверждено Собором всех Патриархов поместных Церквей, а русский Царь — единственный из всех православных властителей — стал поминаться Патриархами как покровитель вселенского Православия. Покровительство было и финансовым, что помогло выжить христианам в Османской империи.

Причем в России, как писал Л. Тихомиров, "не столько подражали действительной Византии" (где было немало ересей и борьбы даже с Императорами-еретиками, политических эксцессов и частых нарушений симфонии, отсутствовали законы о престолонаследии), "сколько идеализировали ее и в общей сложности создавали монархическую власть в гораздо более чистой и более строго выдержанной форме, нежели в самой Византии" ("Монархическая государственность").

Причин этому было две. Во-первых, к тому времени само Православие находилось не в начальной стадии раскрытия догматов и преодоления ересей (чему были посвящены Вселенские Соборы), а уже в виде стройного законченного учения, в том числе о государственной власти. Во-вторых, русский народ не имел античного правового и философского багажа (который был основой многих ересей в Византии и на Западе), поэтому Православие стало для русских не надстройкой над древним мыслительным богатством, а первым всеобъемлющим мировоззрением, заполнившим чистое пространство русской души и давшим ей ответы на все вопросы.

Сам русский быт стал настолько православным, что в нем невозможно было отделить труд и отдых от богослужения и веры, все было едино. Этот быт Московской Руси, сравнимый с монастырским, отличался от западного индивидуалистического и тем, что в нем не делалось исключений даже для Царя. Его распорядок церковной жизни был таким же, как у всех, и его важнейшей частью были ежедневные богослужения. Перед смертью русские правители часто принимали монашество.

Даже планировка русских городов уподобляла их устройству алтаря православного храма (который в свою очередь есть земное отражение Града Небесного) и стремилась запечатлеть на русской земле реалии Святой земли Палестины. Отсюда и золотые ворота (святые ворота, через которые вошел в Иерусалим Христос), и поклонные горы (с которых путнику открывалась панорама города для крестных поклонов ему), и крещенские иордани. Патриарх Никон даже замыслил Ново-Иерусалимский монастырь под Москвой во образ одновременно и исторической Святой земли, и грядущего Нового Иерусалима (описанного в Откровении Иоанна Богослова) — тем самым создав на русской земле единственную в своем роде, не имеющую аналогов во всем мире, архитектурно-пространственную икону Царства Небесного (Лебедев Лев, прот. "Москва Патриаршая").

Таким образом, Москва соединяла в себе как духовно-церковную преемственность от Иерусалима (уже в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона Константинополь назван "Новым Иерусалимом", которому в дальнейшем уподоблялись Киев и Москва), так и имперскую преемственность в роли Третьего Рима. Эта двойная преемственность сделала Москву историософской столицей всего мира. Примечательно, что в росписи кремлевского Благовещенского собора изображены и фигуры дохристианской всемирной истории: Гомер, Платон, Аристотель, вожди предшествовавших империй: Дарий I, Александр Македонский…

Поэтому нельзя согласиться с мнением уважаемого П. Паламарчука ("Москва или Третий Рим? М., 1991), который со ссылкой на Патриарха Никона полагал, что идея "Третьего Рима" — еретическая, языческая, которой следует противопоставить идею Нового Иерусалима. Третий Рим как удерживающая земная государственность (преемственная от православного Второго Рима, а не от языческого первого) не противоречит Новому Иерусалиму в обоих смыслах Новоиерусалимского монастыря. Упомянутое же Паламарчуком (с. 29–30) сомнение Патриарха Никона, что "слава и честь Рима перешли на Москву", относилось лишь к положению русского Патриарха в числе пяти других Патриархов во вселенском Православии. Никон был именно сторонником идеи русского Третьего Рима как единственного в то время независимого православного царства, только "понимал это как задание для осуществления, а не как уже нечто исполненное". Он поместил в Кормчей "Известие об учреждении Патриаршества в России", где мысль о Третьем Риме "выражена совершенно явственно в устах Константинопольского Патриарха Иеремии, говорящего [это] царю Феодору Иоанновичу" (Зызыкин М. "Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи", Варшава, 1931–1938, Ч. II, с. 48–49, 135, 160–161; Ч. III, с. 204, 360).

Всем этим развитием, от Крещения до осознания себя Третьим Римом, определился и русский общенациональный идеал — Святая Русь — не встречающийся у других народов (как подметил B. C. Соловьев, Англия охотно величает себя «старой», Германия «ученой», Франция «прекрасной», Испания "благородной"). В этом идеале было не проявление русской гордыни (как «непогрешимость» папы), а готовность жертвенно служить Божьему Замыслу…

Западники называют это "русским мессианизмом", вкладывая в него заведомо отрицательный смысл. Приведем возражение из нашей статьи "Русская идея и современность" (1990).

Древнееврейское слово «Мессия» означает Помазанник. Но мессианизм бывает разный в зависимости от того, кого считают мессией. У иудеев, ждущих земного еврейского «мессию», который возвысит «богоизбранное» еврейство над обыкновенными народами — это мессианизм всемирного господства. У христиан же — мессианизм всемирного служения, то есть христианство "в обратном переводе с греческого на еврейский означает не что иное как «мессианство», понимаемое как многообязывающее и трудное следование Мессии-Христу….

"Часто также приходится слышать насмешливую критику выражения «народ-богоносец»: мол, это претенциозно и нескромно. Но вслушаемся внимательнее: именно несение христианского бремени, а не гордыня, чувствуется в этом слове. В нем можно видеть еще одно определение русской идеи и лишь другое выражение того факта, что основная масса русского народа выбрала себе самоназванием слово "крестьяне — христиане". Это не проявление гордыни, а следование христианскому долгу, в связи с чем В. Соловьев писал, что "в Новом завете все народы, а не какой-либо один, в отличие от других, призваны быть богоносцами".

Если представители каких-то народов не чувствуют в своей среде такого национального идеала — это еще не причина, чтобы отвергать возможность такого идеала у других и называть его «манией» или "опасной химерой" (как это делает, например, итальянский профессор В. Страда, "Русская мысль" от 24.2.89, 3.2.89). Цель новозаветного мессианизма — не стремление покорить мир (как у иудеев) или изменить его природу (как у марксистов), — а понять мир как постоянную борьбу между добром и злом и определить свое место в этой борьбе. Русская идея — не превознесение или насилие над другими, а усилие над собой, которым, как сказано в Евангелии, Царство Небесное берется (Мф. 11:12).

Так понятия русского и православного становятся неслиянно-нераздельными — и это единственный такой народ на земле. В этой связи уместно еще раз вспомнить слова Христа о передаче избранничества от евреев «народу» приносящему плоды его" (Мф. 21:43).

Эта духовная особенность России и создала русскую цивилизацию" отличную от западной. Обе они были по происхождению христианскими, но русская цивилизация стала христианской удерживающей, западная же — христианской апостасийной цивилизацией, то есть демонстрирующей отход от Истины и созревание в себе "тайны беззакония". И если в первые века христианству противостояло язычество, затем ереси, то с концом Средневековья драму мировой истории составляет уже борьба между этими двумя христианскими цивилизациями, закулисным двигателем которой стало антихристианское еврейство.

Не удивительно, что порою еврейство символично проявляло свою причастность к наиболее сильным ударам по православной государственности, как, например, в убийстве первого русского самодержца Андрея Боголюбского в 1174 г.

Символично и то, что возникло на месте сокрушенной турками православной Византии. Евреи увидели в этом "суд божий" над христианством, пишет еврейский историк: "Еврейские и марранские оружейные мастера и знатоки военного дела, которые вследствие насильственных крещений принуждены были покинуть Испанию и нашли себе убежище в Турции, много способствовали падению Византии", в награду получив у турецких завоевателей "гостеприимное убежище"; султан Магомет II "призвал в совет министров верховного раввина и оказывал ему всяческие почести" (Грец Г. Указ. соч., т. 9, с. 165–168). В Турцию направился значительный поток евреев, изгоняемых в это время из западноевропейских стран. "На верность, надежность и пригодность евреев они [турки] могли вполне рассчитывать"; так, изгнав евреев, "христианские народы известным образом сами доставили своим врагам, туркам, оружие, благодаря чему последние получили возможность подготовить им [христианским народам] поражение за поражением и унижение за унижением" (Грец Г. Указ. соч., т. 10, с. 23).

В частности, евреи, контролируя всю восточную торговлю и таможню, "приобрели большие богатства, которые уже тогда доставляли власть", и через султанов успешно влияли на европейскую политику, — пишет Грец. (Тут надо учесть международный характер еврейской финансовой власти, от которой зависело большинство западноевропейских дворов.) "Власть [евреев] была, действительно, так велика", что христианские государства "обращались к ним с мольбами… настроить султана в пользу войны" против тех или иных своих соперников. При этом богатая еврейка Грация Мендесия, принадлежавшая к банкирскому дому, должниками которого были "германский император и владыка двух частей света, Карл V, король Франции и множество других князей", "пользовалась влиянием, точно королева… Ее называли Эсфирью того времени". Кроме того, "еврейские женщины… добились при султанах Мураде III, Магомете IV и Ахмеде I при посредстве гарема большого влияния. Между ними особенно выделялась Эсфирь Киера… она раздавала государственные должности и назначала военачальников". "Христианские кабинеты и не подозревали, что ход событий, вовлекавших их в свой круговорот, был приводим в движение еврейской рукой; последнее особенно ярко проявилось по поводу избрания польского короля", выгодного Турции и еврейству, — гордился Грец; так евреи получили в Польше "режим наибольшего благоприятствования" (Грец Г. Указ. соч., т. 10, с. 289–358).

Однако главный свой антихристианский земной оплот еврейство в эти годы начало создавать на другом континенте — в Америке. Это происходило одновременно с русским осознанием себя Третьим Римом: Божий Замысел и "тайна беззакония" развивались как бы наперегонки…

Как отмечено выше, западная цивилизация расширялась вооруженной силою, уже в Европе "стирая с лица земли варварские народы" (Тойнби А. "Постижение истории"), а затем с еще большей алчностью и жестокостью перекинулась на другие континенты. "И в этом колониальном движении выдающуюся, чтобы не сказать решающую, роль сыграли евреи" (В. Зомбарт, "Евреи и хозяйственная жизнь", гл. VI), расистская религия которых ярчайшим образом проявилась в натиске на менее развитые племена: финансирование завоевательных и грабительских экспедиций, уничтожение аборигенов, межконтинентальная работорговля в масштабе десятков миллионов человек за XVI–XVIII вв., монопольная торговля важнейшими колониальными товарами — все это дало огромные прибыли, которые были двигателем западной колонизации мира.

"В Южной Африке и Австралии… все экономическое развитие должно быть почти исключительно приписано им", а "Америка во всех своих частях является страной евреев", — констатирует Зомбарт: "Евреи связаны с открытием Америки самым тесным и странным образом. Получается такое впечатление, как будто Новый свет был открыт для них одних….

Это совпало с тем, что в XV в. веке евреи были изгнаны из важнейших европейских торговых городов: Аугсбурга (1439–1440), Страсбурга (1438), Эрфурта (1458), Нюрнберга (1498–1499), Ульма (1499), из Сицилии (1492), Португалии (1497); в начале следующего века — из Регенсбурга (1519), Неаполя (1540–1541), Венеции (1550)… "Это была эпоха, когда еврейство Европы зашевелилось, как муравейник, в который воткнули палку… Массы евреев были принуждены эмигрировать…. в подававшие большие надежды области Нового света" (Зомбарт В. Указ. соч., с. 12–13, 33).

Очень символично само открытие Америки на еврейские деньги; полагают, что и Колумб был марраном (притворно крестившимся евреем), и, согласно актам, "первый европеец, ступивший на американскую почву, был еврей" (В. Зомбарт). Это совпало с изгнанием евреев из Испании в 1492 г. — как раз на исходе 7000 лет "от сотворения мира", что многие современники связывали с его ожидавшимся концом. Однако Бог как бы продлил историю, выпустив из Европы, как пар из котла, созревшую там "тайну беззакония" на новый материк. Где она стала облекаться в свои собственные структуры власти, строя их в соответствии со своим духом и для своей глобальной цели. "Соединенные Штаты Америки получили свою экономическую формацию главным образом под влиянием еврейских элементов" (Зомбарт приводит и аналогичные высказывания президентов США).

Всем этим американское государство представляет собой уникальное образование: созданное из денационализированных осколков множества народов, на крови десятков миллионов уничтоженных местных жителей, отстроенное трудом привезенных из Африки рабов, украшенное масонской государственной символикой и поклоняющееся капиталистическому "золотому тельцу" под еврейским контролем… "То, что мы называем американизмом, есть в главных своих чертах не что иное, как кристаллизовавшийся еврейский дух" (Зомбарт). То есть в лице США "тайна беззакония" создала свою собственную вселенскую империю — прообраз всемирной империи антихриста — на той самой материалистической идеологии, которой дьявол искушал Христа в пустыне.

В полную противоположность этому расширялась русская цивилизация, превращая Русь в многонациональную Империю православного Царя. Разумеется, именно религиозный удерживающий смысл первичен в понятии Третьего Рима, а не политико-имперский. Но в любом государстве его духовная культура проявляется и во внешней политике. У России она именно благодаря своему удерживающему смыслу тоже отличались от всех других в методах и целях колонизации. Так, отряд Ермака пошел в 1581 г. присоединять Сибирь, дав строгий обет целомудрия и соблюдая посты, почему и совершил чудо: положившись на волю Божию, одолел крохотными силами огромное войско хана Кучума. И как раз на отношении русских пришельцев к сибирским народам и европейцев к американским можно видеть колоссальную разницу: приобщение к Православию у одних и истребление с официальными премиями за скальпы у других…

Российская империя — единственная, которая сохранила малейшие вобранные в себя племена, ибо она строилась на равенстве всех народов перед Богом; даже в своих гигантских размерах она воочию явила миру геополитическое чудо Третьего Рима. В ней был прообраз истинной Вселенской империи — должного содружества народов мира, призванных совместно служить Божию замыслу о них. В этой причастности к должному для всего человечества стержню истории и состоит причина знаменитой «всемирности», «вселенскости» русского духа (о чем писали славянофилы и Достоевский).

Так в ходе развития двух разных имперских цивилизаций — российской удерживающей и европейской апостасийной — они, обогнув земной шар с двух разных сторон, образовали вторую границу друг с другом, российско-американскую. Экстенсивное расширение за счет малых племен было исчерпано, теперь оставалось только наступление друг на друга.

Глубина, всеохватность и в то же время убедительность Православия, не видимая извне иностранцам, создала на Руси духовно самодостаточную цивилизацию, в своем совершенстве не нуждавшуюся в заимствованных идеях. Именно чувство обладания Истиной, а не отсталость (как это казалось заезжим западным путешественникам), было причиной незаинтересованности Московской Руси в контактах с Западом, изменившим вероучению Вселенских Соборов. Оставаясь сама собой, Россия не испытала ни Возрождения, ни Реформации, ни сравнимых с западными ересей (за исключением проникших с Запада ересей стригольников и жидовствующих в конце XV в.; последняя была наиболее опасной, ибо захватила даже митрополита и царскую семью — но все же стараниями прп. Иосифа Волоцкого и архиепископа Геннадия в 1504 г. была побеждена). Эпоха Земских Соборов XVI–XVII вв. дополнила симфонию двух властей мнением всесословного народного представительства, было разработано правовое государственное законодательство ("Судебник", 1550 г., утвержденный первым Земским Собором).

Новые падения и испытания ждали Россию в результате нараставшего боярского эгоизма, ставшего заметным уже при Иоанне Грозном, чем и объяснялись его кровавые чистки опричнины. При этом он сам под влиянием своих страстей и интриг окружения нередко грешил против христианской нравственности и справедливости, подрывая свой авторитет как ее гаранта. Это создало «трещину» в симфонии властей: при всем своем государственном таланте и глубоком понимании духовной сущности самодержавия, Грозный в борьбе с боярством не сделал Церковь своим союзником, а вынудил ее обличать его жестокости. Как бы ни оправдывали действия Царя некоторые авторы (опровергая, впрочем, и частую клевету на него), все же причисление Церковью умученного митрополита Филиппа к лику святых является также и осуждением Иоанна Грозного.

Эта трещина в отношениях Царства и Церкви разъедалась и далее боярским эгоизмом. После пресечения царствовавшей ветви Рюриковичей со смертью Феодора Иоанновича в 1598 г. властные поползновения боярства усугубились небрежным отношением к основам православного самодержавия и престолонаследия. Была нарушена клятва следующему соборно утвержденному Царю Борису Годунову и его потомству (как ни относиться к нему лично, он был через свою сестру ближайшим родственником последнего Царя из Рюриковичей): после смерти Бориса законный наследник Престола Феодор был убит вместе с матерью, а пытавшийся их защитить первый русский Патриарх Иов был заточен в монастырь… Так на одну причину смуты, посеянную еще при Иоанне Грозном и усугубленную боярами, наложилась новая — убийство наследника… Наступило Смутное время…

И вновь отметим, что такое поведение русской знати ничем не отличалось от нравов в Западной Европе (там подобное было в порядке вещей) — но, видимо, то, что там сходило с рук, в православной России не могло быть принято за норму на Божиих весах. На этот раз испытание России было серьезнее: в условиях смуты уже не дикая татарская стихия, а умственно утонченная и хитрая «христианская» цивилизация оккупировала Третий Рим, требуя "всего лишь" присоединения к своему духу…

В отличие от Православия, которое никогда не навязывало себя Западу, католики постоянно пользовались любыми затруднениями России для попыток подчинить Православную Церковь папе или добиться унии (которую все-таки в 1596 г. в Бресте обманом, через предателей, навязали юго-западным русским областям)… В Смутное время искушению поддалась уже часть высшего русского общества в самой столице Руси, впустив в Кремль польских оккупантов, — и впервые на русском троне воссели католики: в 1605 г. Лжедмитрий I, затем польский королевич Владислав, боярство было готово пустить на русский Престол и вторгнувшихся шведов… Вновь казалось, что дни православной России сочтены…

Однако и на этот раз Россию вывели из смуты Церковь (огромное значение имел призыв к сопротивлению Патриарха Гермогена, умученного за это поляками) и духовное здоровье народа в опоре на традиции городского самоуправления (именно оно выдвинуло в вожди почти никому не известных на Руси нижегородцев: земского старосту Минина и зарайского воеводу, князя Пожарского). В народном ополчении, изгнавшем оккупантов, участвовали, кроме русских, татары, марийцы, чуваши, коми и другие волжские и северные народности Третьего Рима.

Преодолена же была смута в 1613 г. решением Всероссийского Земского Собора (ему предшествовали три дня строгого поста и молитв по всей России), который восстановил законную «природную» преемственность в престолонаследии как волю Божию (Романовы были ближайшими родственниками Иоанна Грозного через его супругу Анастасию) и принес от имени всех будущих поколений русского народа клятву верности этой династии.

Расцвет соборной деятельности, выход в 1639 г. к Тихому океану, воссоединение большей части Малороссии с Россией в 1654 г., продвижение южных и западных рубежей к европейским морям — все это превращало Русь в великую вселенскую Империю одновременно с отстройкой апостасийной империи с другой стороны глобуса…

Но в эту эпоху в Россию под «цивилизаторским» давлением капитализма начали уже проникать западные соблазны Просвещения. Русские дворяне все больше завидовали вольностям и роскоши своих западных «коллег», что пародийно отражает известное "Сказание о роскошном житие и веселье" (XVII в.). Фактически русская аристократия в XVII в. стала превращаться в третью силу, стремившуюся в своих интересах ослабить и власть Царя, и власть Церкви. Это ярко проявилось в деле Патриарха Никона (ниже выделим общий знаменатель его оценки с двух разных позиций: Каптерев Н.Ф, "Патриарх Никон и Царь Алексей Михайлович", Сергиев Посад, 1912; Зызыкин М.В, "Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи", Варшава, 1931–1938).

Никон, чувствуя усиливавшийся апостасийный дух времени, старался направить все свои силы на укрепление православной сути самодержавия и хотел иметь в Алексее Михайловиче благочестивого сильного Царя, служащего Богу и Церкви, который только так и может "надеяться на выполнение своего призвания — отстаивать царство от антихриста", выполнять царскую роль Удерживающего и миссию Третьего Рима (Зызыкин). По сути Патриарх верно говорил о симфонии между Церковью и государством как о соотношении души и тела; при этом душа, естественно, более важна как причастная к вечности — то есть государство именно от Церкви получает свое конечное назначение.

В отличие от Никона, аристократам, стремившимся к привилегиям наподобие шляхетских, был нужен слабый Царь, управляемый ими, и слабая Церковь, не вмешивающаяся в их вотчинную власть. Первые меры по ограничению церковной власти, под влиянием боярства, выразились уже в «Уложении» 1649 г. и в учреждении Монастырского приказа (в частности, духовные лица делались подсудными светским властям) — против чего выступил Никон. Его влияние поначалу было столь огромным, что правил страною фактически он, впрочем, обладая и государственным умом (именно благодаря Никону произошло воссоединение Малой России с Великой в 1654 г.). Так фигура энергичного Никона, "собинного друга" Царя Алексея, с самого начала встала поперек дороги боярству, и, чтобы уменьшить влияние твердого Патриарха-"простолюдина" (он был из крестьян), бояре обвинили его в стремлении подчинить себе царскую власть.

В этом был отчасти виноват и сам Никон. В борьбе с боярством он на практике не нашел верных средств для достижения своего идеала. Прямолинейность Патриарха в отстаивании полной независимости церковных властей от светских, полемические перегибы в толковании смысла симфонии как духовного превосходства священства над царством с переносом этого подчинения также и в область государственного управления, властные манеры Никона и титул "Великого Государя" (такой же, как у Царя), чуть ли не папистское подчеркивание в себе земного "образа Христа" (а в других архиереях лишь "образа апостолов") — все это создавало удобную почву для такого обвинения. К тому же юный Царь повзрослел и хотел сам править более активно, а Никон не желал расставаться со своими государственными полномочиями, считая их уже за норму. Он напоминал, что согласился на избрание Патриархом, лишь заставив Царя, и бояр дать ему торжественную клятву "послушати во всем", — чем также трактовал свой патриарший сан в духе, близком к папизму.

Таким образом, с точки зрения идеала симфонии, если у Иоанна Грозного в яростной борьбе против эгоистичного боярства были срывы в сторону превознесения Царя над Церковью, то у Никона в аналогичной борьбе — в сторону превознесения Патриарха над Царем и вторжения в его полномочия. Это в чем-то психологически роднит Грозного и Никона при кажущейся противоположности их действий. Особенно жаль, что Никон не смог соблюсти симфонию с «тишайшим» Алексеем Михайловичем, имевшим должные качества для этого, но вынужденным вступить в конфликт с Патриархом.

Интриги боярства довели развитие отношений Никона с Царем до разрыва, когда Патриарх использовал последнее драматическое средство увещевания: добровольно удалился из Москвы, с патриаршей кафедры (вспомним и уход Грозного из Москвы)… Разумеется, этот нервный поступок был не к лицу Патриарху; он не проявил тут ни должного пастырского терпения, ни мудрости (надеясь, что его призовут назад, хотя он уже тяготил Царя). После этого руки у бояр оказались развязаны; при этом они использовали помощь тайного католика и авантюриста П. Лигарида, прибывшего в 1662 г. на Русь и сделавшего все возможное для низложения Никона. (В Москве Лигарид выдал себя за "митрополита Газского", хотя к тому времени уже был отлучен от Церкви Иерусалимским Патриархом как разоблаченный обманщик.)

В 1666 г. состоялся неканоничный суд над Патриархом Никоном по подложным документам, низложивший его до простого монаха. На суде присутствовали Царь и главные бояре, высшие представители Русской Церкви (15 епископов, включая двух митрополитов), 29 архимандритов, 11 иностранных епископов, а также Антиохийский и Александрийский Патриархи (к тому моменту запрещенные в служении Константинопольским Патриархом именно за эту поездку в Москву на суд, но скрывшие это; за участие в низложении Никона они получили множество ценных подарков). И все это устроил по подложной грамоте "экзарха Вселенского Патриарха" — лжемитрополит Лигарид, возвысившийся при Алексее Михайловиче до главного советника по церковным делам и участвовавший в рукоположении русских архиереев (в суде участвовали шесть таких епископов)…

Вскоре выяснилась подложность рекомендаций анафематствованного Лигарида, но Царь постарался замять скандал, ничего, однако, не изменив в судьбе Никона. Правда, Царь чувствовал, что тоже перегнул палку, и перед смертью попросил прощения у Никона. Тот простил бывшего "собинного друга" Алексея Михайловича, но не простил как Патриарх — Царя… Лишь при Феодоре Алексеевиче в 1682 г., через год после смерти Никона, в Москву была привезена грамота Восточных Патриархов с его "реабилитацией"…

Патриарх Никон видел в случившемся с ним унижение Церкви и предрекал за это наказания Божии. Зызыкин полагает, что они не замедлили себя ждать уже после его ухода в монастырь: смерть большей части царских детей, военные поражения и уступки территории на западе и юге, измены украинских гетманов, восстание Разина, ранняя смерть самого Алексея в 47 лет, его наследника Феодора в 21 год… И дальнейшая судьба династии Романовых оказалась несчастливой, поскольку и Петр I внес в эти несчастья свою огромную лепту…

Главных же попустительных наказаний Божиих за этот конфликт между Патриархом и Царем, в том числе и за грехи самого Никона, было два: церковный раскол и антицерковные реформы Петра I.

Раскол связывают с исправлением священных книг и обрядов, но эту причину можно было бережно уврачевать. Он разросся потому, что либеральное боярство использовало старообрядцев (хотя и совершенно противоположных боярскому мировоззрению) в борьбе против консервативного Патриарха и придало им силу.

Исправление ошибок в богослужебных книгах было необходимо, ибо в них встречались даже бессмыслицы, возникшие при переписке. Это дело было начато еще предшественниками Никона, и сам он намеревался действовать вполне осмотрительно: через длительное изучение проблемы, ее рассмотрение Собором 1654 г., был запрос мнения Константинопольского Патриарха…

Но замах правщиков оказался большим, чем требовалось: они из подражательства поздним греческим обычаям начали исправлять те древние формы Православия, которые ранее были заимствованы Русью у тех же греков и не нуждались в исправлении — слово Исус, двоеперстие (изображенное и на иконах), направление крестных ходов посолонь, одеяния священников и т. п. В приглашенных из Киева и Греции правщиках москвичи почувствовали и западное влияние, и высокомерие — что, в свою очередь, нередко сталкивалось с узостью (доходившей до невежества) русских противников любых, даже необходимых исправлений. Эта подозрительность питалась и недоверием к Флорентийской и Брестской униям, затронувшим именно греков и малороссов, — многие боялись, что готовится нечто подобное и в Москве.

Однако у Никона потребность в изменениях исходила из стремления Москвы как единственного православного царства упорядочить богослужение всего православного мира, чтобы реально возглавить его. Тем более что разночтения в книгах уже вызвали волнения среди афонских монахов; в присоединившейся Малороссии также был новый греческий обряд. Восточные Патриархи побуждали к этому русского Царя, напоминая также древние пророчества о том, что русским предстоит освободить от мусульман Константинополь. (Таковы предсказания Мефодия Патарского в редакциях IV–VII вв., византийского Императора Льва Мудрого в IX–X вв., надпись на гробнице Императора Константина Великого, истолкованная в 1421 г. сенатором Г. Схоларием; подобные предсказания имели и грузины, и сами турки. — См.: "Россия перед вторым пришествием", гл. 20.)

И в сравнении с национальной гордостью старообрядцев, духовное величие Никона проявилось в том, что "он отверг формы национального русского благочестия как высший критерий истинности и истину вселенскую предпочел при всей своей горячей любви к родине. Он мыслил Русскую Церковь… в единении с прочими Поместными Церквами, как часть целого, но старался возвысить эту часть до того, чтобы она на деле, а не по старообрядческому самомнению была светочем, озаряющим и все другие, и Москва как Третий Рим стала действительной столицей Православия, не только по унаследованному титулу" (Зызыкин). Вот почему Никон настаивал на исправлении книг, что было лишь частью его большого плана православного просвещения, устройства школ, массового книгопечатания.

Вина Патриарха Никона, не владевшего греческим языком, состояла в излишнем доверии к грекам и в требовании беспрекословного послушания себе, без терпеливого переубеждения несогласных. Однако не с Никоном, а с его преемниками надо связывать преследования раскольников. Раскол набрал силу после ухода с патриаршей кафедры Никона, уже шедшего на уступки старообрядцам. Да и еще на Соборе 1666 г. русские архиереи пришли к верному мнению, что, утверждая новый обряд, не следует объявлять еретическим старый, постепенно он и сам отомрет, ибо разногласия несущественны.

Собор же 1667 г. далеко превзошел никоновскую нетактичность, объявив старый обряд «еретическим» и решив наказать «еретиков» гражданскими казнями — чем и закрепил раскол официально, надев на него мученический венец… В столь катастрофическом решении главную роль сыграли все те же два восточных Патриарха, принимавших участие в суде над Никоном. Желая оправдать в глазах Константинополя свою запрещенную поездку в Москву, они приложили все усилия, чтобы принизить самостоятельное значение Москвы как Третьего Рима и восстановить пошатнувшийся авторитет греческого Православия. Менее образованные русские архиереи подчинились, отменив даже клятвы Стоглавого Собора…

В результате оказался утрачен абсолютный авторитет и Царя и церковной иерархии в глазах огромной части народа; в нем возникла глубокая рознь уже в связи с толкованием самого русского религиозного призвания Москвы как Третьего Рима. Ведь решения Собора 1667 г. фактически признали высшим действующим авторитетом Второй Рим, хотя и порабощенный турками.

Доведение проблемы до этого национально-сущностного уровня, как и последовавшие казни, стало главной причиной фанатичного сопротивления староверов, отвергших в свою очередь официальную Церковь и ее таинства как «антихристовы», что вылилось позже в массовые самосожжения… Это было уже нервным срывом той части русских людей, которые были преждевременно спровоцированы на восстание против антихриста; они не выдержали накала вселенской драмы истории задолго до ее завершения. В результате от церковной и общественной жизни России и от дальнейшей борьбы за ее православную государственность оказалась отстранена наиболее стойкая и верная идее Святой Руси часть русского народа (около четверти!) — ее впоследствии очень не хватало…

Петровская эпоха стала главной расплатой за поколебленное самосознание Третьего Рима. В лице Петра, поехавшего "набираться мудрости" в Европу, западная апостасия нашла долгожданный выпускной клапан для прорыва и на просторы православной России. Вот какое "окно в Европу" прорубил Петр — похожее на кингстон в днище своего государственного корабля…

Организационные и научно-технические реформы, конечно, были необходимы для обороны Третьего Рима от натиска крепнущих западных соседей (символично тогда было перенесение мощей св. Александра Невского из Владимира в новую столицу на Неве). Эти преобразования начались еще при Алексее Михайловиче, и именно Никон широко планировал перенятие западных знаний, но при сохранении православных основ. Однако Петр сделал из государственной мощи самоцель, пожертвовав ей православную чистоту русского самодержавия. Таким образом, у него, по известному выражению, идеал Святой Руси оказался заменен идеалом Великой России.

Его реформы положили конец симфонии Церкви и государства, отменили Патриаршество и унизили Церковь по протестантскому образцу, развязали небывалые гонения несогласного духовенства, превратили православное самодержавие (ограниченное служением Божией воле) в западный абсолютизм (ничем не ограниченную власть, находящую свое обоснование в самой себе), прекратили созывы Земских Соборов… Утилитарный ум Петра ярко виден в его принуждении монахов заниматься «общественно-полезным» трудом: "А что говорят молятся, то и все молятся… Какая прибыль обществу от сего?.. бегут от податей да от лености дабы даром хлеб есть"; затем и исповедь была поставлена на службу полиции (священников обязали доносить)… Шутовские "всепьянейшие соборы" с глумлением над духовенством и русской традицией граничили с кощунством.

Таких жертв реформы не требовали. Это было новое и на ту пору самое серьезное духовное падение Руси: обольщение уже не католической, а протестантской Европой, насаждавшееся самим Царем. В аристократических кругах религия из государственной идеологии и единственного оправдания самой государственной власти постепенно делалась личным делом человека. И вновь мы видим здесь ту же закономерность: то, что привилось и стало рационально-обыденным на Западе — новая мораль протестантства, обеспечившая материальное богатство западного мира, — в России привело к совершенно иному, печальному результату, к глубокому расколу общества. Поскольку у России была иная духовная природа и иное предназначение в Божьем замысле о мире.

Грехи Петра и внешне сказались в судьбе династии: убийство им своего единственного сына Алексея и пресечение уже в 1730 г. мужского поколения Романовых после смерти внука, Петра II. Преемственное наследование Престола, отмененное Петром I, сменилось чехардой дворцовых переворотов, включая убийство Петра III (впрочем, настроенного резко антицерковно) и четверть-вековое царствование на русском Престоле его немецкой супруги — поклонницы атеиста Вольтера…

Вольготно расцветший в такой атмосфере эгоизм аристократии разрушил и прежний служебный уклад государства. С 1762 г. дворянство было освобождено от обязательной государственной службы, тогда как крестьянство осталось закрепощено, чем нарушилось общее чувство справедливости… Продолжились удары по Церкви: были едва не запрещены монастыри, потерявшие материальную независимость и тем самым возможности просветительной работы; при Екатерине II из 881 монастыря было закрыто 496… Увлечение русской знати западными учениями и масонством стало повальным. Все это сделало XVIII в. российской истории самым нерусским и слепым относительно апостасийной духовной сути Запада, которую не рассмотрели даже лучшие умы той эпохи. Попытка более консервативного Павла I пресечь французское вольномыслие и произвол аристократии, облегчить положение народа, привела к его убийству в 1801 г. вследствие масонского заговора с английским участием…

В это время Россия уже впустила в себя западную цивилизацию в виде духовной апостасийной оккупации, позволила ей пропитать свою элиту (порою уже не говорившую на родном языке), систему образования (даже богословского!), высмеивать все свое наиболее здоровое, унижать свой «отсталый» крепостной народ…

Нашествие Наполеона (а фактически всей объединенной им Европы) в 1812 г. отчасти отрезвило русское «образованное» общество — для этого его войско и было попущено на Русь Божиим промыслом, подчеркивал свт. Феофан Затворник: "Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли. Покаялась тогда Россия, и Бог помиловал ее". Но пришли новые западнические увлечения, и "если не опомнимся, кто весть, может быть, опять пошлет на нас таких же учителей наших, чтобы привели нас в чувство и поставили на путь исправления. Таков закон правды Божией: тем врачевать от греха, чем кто увлекается к нему" ("Мысли на каждый день года").

Ф.И. Тютчев своим историософски глубоким видением дал точную характеристику этой войне, в которой Наполеон, считая своим главным противником Англию, до своего поражения не понимал, что именно Россия "была его истинным противником — борьба между ним и ею была борьбой между законной Империей и коронованной революцией… Что такое история Запада, начавшаяся с Карла Великого и завершающаяся на наших глазах? Это история узурпированной Империи. Папа, восстав против Вселенской Церкви, узурпировал права Империи, которые поделил, как добычу, с так называемым императором Запада… Наполеон ознаменовал последнюю отчаянную попытку Запада создать себе местную власть; попытка эта провалилась, ибо невозможно было извлечь власть из революционного принципа" ("Россия и Запад").

Но широкого возврата к святоотеческому мировоззрению в культурных кругах России не произошло. Даже поправевшему Пушкину была свойственна "при всей гениальной его проницательности и чуткости некая укороченность перспективы: мистическая природа явлений, раскрывающаяся только на далеких горизонтах, от него сокрыта" — верно отметил архимандрит Константин (Зайцев) ("Чудо русской истории"). Тот факт, что Пушкин и преп. Серафим Саровский были великими современниками, не соприкоснувшимися друг с другом, — говорит не в пользу пушкинского светского общества… Показательно для преобладавшей тогда атмосферы, что даже большинство русских правых мыслителей: Гоголь, Достоевский и многие славянофилы XIX в. — в молодости увлекались Западом, и лишь испытав разочарование в нем, обращались к русской традиции и к Церкви.

Быть может, такой путь проделал и Государь Александр I, отказавшись от своего западнического либерализма на опыте наполеоновской войны и неудачных попыток создать "Священный союз" с западными монархами. Совсем иными глазами он должен был посмотреть и на не предотвращенное им убийство масонами его отца… Есть свидетельства, что до поездки на юг Александр встречался со старцами, включая, может быть, и преп. Серафима. Так что легенда об оставлении Царем Престола и превращении в сибирского старца Федора Кузьмича (разделяемая многими серьезными историками) — совсем не фантастична для русского мироощущения, наоборот, она вполне логична. В России может быть все, любое чудо, пока в ее народе жива чудотворная идея Святой Руси.

Уже с Павла I началось и восстановление русского самосознания у наших самодержцев, чему способствовали также отрезвляющие атаки Запада и революционеров: нашествие Наполеона в 1812 г., восстание декабристов в 1825-м, убийство Александра II в 1881-м. В каждом из последующих Государей постепенно преодолевался и петровский абсолютизм европейского типа, нарушивший симфонию. (Государь Николай II уже рассматривал вопрос восстановления Патриаршества, но не успел довести это дело до конца.)

Однако вековой формальный абсолютизм дал основание и либералам-западникам (начиная с масонов-декабристов) требовать демонтажа абсолютной монархии — но не ради восстановления симфонии, а ради обретения политической «свободы» и «демократии», как на Западе.

Политическая свобода, конечно, необходима человеку — и как защищенность от произвола властей (отрицательный аспект свободы), и как возможность внесения положительного вклада в решение общественных проблем. То есть как определенный элемент демократии (народного самоуправления) в общественной жизни, особенно на ее нижних, местных уровнях. Вопрос был в том, где верные границы того и другого понятия и каким содержанием они заполняются. Ведь свободой человек наделен изначально как одним из главных даров и условий приближения к Богу, но человек может злоупотребить этим даром, пусть даже неосознанно, и для служения дьяволу…

Так что необходимая человеку свобода, помимо политического, имеет и более важный, духовный, уровень — свободы от греха. В максимальной защите этой свободы, учитывая поврежденность человеческой природы и необходимость внешней помощи, состоит и главная обязанность родителей по отношению к детям, и назначение православной монархии по отношению к народу. Монархический государственный строй наилучшим образом обеспечивает подлинную свободу человека, выраженную словами Христа: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8:32). В этом состоит назначение земной власти: "Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, — как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божий" (1 Петр. 2:15–16).

Эту проблему петербургская Великая Россия должна была решать уже иначе, чем она сама собой решалась в строго православном служебном строе и быте патриархальной Московской Руси. Однако долгое время петербургская власть, пытаясь лишь заменить старую служебно-сословную систему новой бюрократией на западный манер, практически не противодействовала в обществе тому главному разрушительному инструменту "тайны беззакония", которым когда-то был соблазнен и первый человек: гордыне своеволия, ставящей себя выше Бога и ставшей называться теперь «свободой» и "демократией".

Либералы-западники понимали под «свободой» горделивую теорию Руссо о якобы неповрежденной первородным грехом человеческой природе, нуждающейся не в Божией помощи для борьбы с грехом, а лишь в беспрепятственном проявлении своего "природного совершенства". От "Всеобщей воли" народа должна исходить и государственная власть. Наиболее эффективной формой выражения "народной воли" объявили парламентаризм, который на Западе поначалу развивался как ограничение абсолютистской власти монархов выборным парламентом — "представителями народа" из верхних социальных слоев (буржуазии). После свержения монархий эта демократия превратилась в выбор народом и парламентариев, и главы государства, предлагаемых сверху вниз от политических партий. Сама государственная власть разделилась на независимые друг от друга ветви — законодательную, исполнительную, судебную. Все это и стало называться демократией, в том числе и те декоративные конституционные монархии, в которых монарх "царствует, но не управляет".

Когда началась пропаганда подобной системы в России, К.П. Победоносцев отметил в статье "Великая ложь нашего времени" (1896), что парламентская демократия была бы эффективна, если бы "представители народа" отбросили личные амбиции и добросовестно выполняли порученную народом программу; и если бы к тому же большинство народа было в состоянии верно уразуметь эту необходимую программу, преследуя не сиюминутные личные цели, а долгосрочные интересы всего общества.

Таких условий в реальной жизни быть не могло. Парламентская демократия, идеями которой вдохновлялось Новое время, привела лишь к тому, что "люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности". И в условиях большей свободы в секулярном обществе люди стали больше проявлять не столько свои добрые начала (их и отсутствие политической свободы ранее не ограничивало), сколько склонности греховные. Угождение этим склонностям стало главным условием отбора политиков во власть, к чему были способны не лучшие, а наиболее лживые и наглые.

Нравственному разложению демократического общества способствовала и индивидуалистическая идеология либерализма, стремящаяся стабилизировать общество не его нравственным воспитанием к духовному совершенствованию, а атомизацией и упрощением в надежде на естественное "равновесие эгоизмов" — они должны сами сдерживать друг друга (для этого людям гарантируются соответствующие права и свободы). Но, как мы уже отмечали, демократия не устраняет финансово-экономического неравенства людей, наоборот: в таких условиях еще большую власть получает "денежная аристократия". Поэтому в экономической сфере либерально-демократическая идеология вылилась в еще большую (чем это обеспечила Реформация) эгоистичную безответственность капитала, усиление народного недовольства — что, в свою очередь, привело к росту социалистических движений.

Однако, если «демократию» понимать как выборное самоуправление народа, то мы ее имели гораздо раньше Запада — в Московской Руси. Именно в эпоху наибольшей чистоты православной самодержавной идеологии выборные органы и местные самоуправления имели у нас наибольшее государственное значение. Только это была иная демократия: представители народа выбирались не по предлагаемым сверху партийным спискам, а выдвигались снизу вверх. В разные периоды русской истории существовали разнообразные демократические структуры от сельского схода и городского вече (ему был подотчетен князь, утверждавшийся вечевым собранием), до боярской Думы и всесословного Всероссийского Земского Собора, заменившего при Иоанне Грозном вечевые сходы и решавшего важнейшие государственные вопросы.

Главное же: такая демократия не вычисляла истину подсчетом голосов, а соборно служила единой для всех высшей Истине, стараясь понять и единогласно выразить волю Божию. Именно в этом состояла и роль Земского Собора в призвании Царя как всенародный способ торжества идеи Боговластия, а не народовластия. При этом Царь несет тяжелейшее бремя: он "не обладатель всех прав человеческого общества, а носитель всех обязанностей человеческого общества" по отношению к Богу и в этом должен быть "началом и образцом для всех своих подданных" (Зызыкин). В так называемом "русском деспотизме" (как его видел Запад) была заложена идея служения всего народа: крестьян — дворянину, дворян — царю, царя — Богу.

Отсюда понятно, почему и рядовой русский человек на первое место ставил не права и свободы, а обязанности. С точки зрения Православия они первичны: лишь из обязанностей человека перед Богом как высшей Истиной вытекают его права, — это отмечали такие разные мыслители, как Л.А. Тихомиров, с. Л. Франк и B.C. Соловьев; последний заметил, что сословие, имеющее наибольшие обязанности, "может этим только гордиться, ибо чувство долга и сознание обязанностей очищает и облагораживает, а претензия на права озлобляет и делает мелким и придирчивым". Именно высшие ценности Царства Божия заставляли русского человека ограничивать себя в желаниях земных благ, личных политических прав и власти — так он понимал настоящую духовную свободу, соизмеряя все с ценностями жизни вечной.

Вот почему в России не было «священной» частной собственности, а писаные правовые нормы (не столь детальные, как на Западе) применялись вместе с неписаным законом православной совести. Поэтому и понятие социальной справедливости на Западе означало соблюдение юридической законности в имущественно-потребительских интересах отдельного индивидуума, а на Руси — единую для всего народа обязанность служения. Именно в этой общей для всех цели служения и спасения в Царство Небесное, в отличие от западного индивидуализма, коренится и русский соборный коллективизм. Само государство в русском понимании обретало ценность только в служении Божию замыслу, в обуздании земного греха и сил зла (согласно словам апостолов Петра и Павла о назначении власти).

Тогда как важнейшим признаком западной «демократии» и «свободы» стало то, что сознание единой Истины было заменено равнодушием к ней, «плюрализмом» множества эгоистичных равноправных «истин», узакониваемых арифметическим большинством голосов. Назначение западного демократического государства — лишь охранять эту «свободу» (в том числе свободу уклонения от Истины и проповедования лжи) и служить "воле народа" независимо от ее правоты. Это имело три важных следствия, которые особенно очевидны в наше время.

На духовном уровне это стало свободным отказом от самого стремления к Истине и от четкого различения между добром и злом, что ведет к легализации все больших форм греха (а это главный вид личной несвободы человека). На уровне политическом, поскольку истину определяют подсчетом голосов, — правящие круги, имея в своих руках деньги и средства информации, получили неограниченную свободу влиять на выборы в пользу своих ставленников (в этом смысл партийной "демократии сверху" как свободы выбора без должного выбора). И в результате политический уровень стал влиять на духовный в виде обратной связи: правящие круги таких демократий стали поощрять «свободу» как духовную варваризацию своих народов, ибо так ими легче манипулировать.

Таким образом, к началу XX в. западные демократии уже представляли собой: юридически — "власть народа", фактически — власть денег, инструментом же осуществления власти стало потакание низменным инстинктам людей, что и усилило тенденцию к новому варварству и духовному рабству человечества в мировом масштабе. Чем демократичнее становился мир в западном понимании, тем несвободнее он был с христианской точки зрения, подпадая в рабство силам зла.

Это было неизбежно, поскольку в демократии источник власти был уже не в Боге (как в монархии), а в греховной "воле народа", которой прикрывались эгоистичные устремления богатейших слоев общества, ставших вольными или невольными инструментами "тайны беззакония". И сама цель такой демократии была выражена в теории «прогресса» как все большее достижение обществом исключительно земного счастья, что лишало смысла обетование Христа о Царствии Божием. Таким образом, западная «демократия» — это не просто форма правления, внешне противоположная монархии, но и система мировоззрения, противоположного христианскому.

Эта основная тайна западной демократии очень символично иллюстрируется демократическим решением "народного большинства" о распятии Христа — Самой Истины. Римский наместник Пилат хотел отпустить Христа, не находя причин для его казни, но евреи "продолжали с великим криком требовать, чтобы он был распят; и превозмог крик их и первосвященников. И Пилат решил быть по прошению их" (Лк. 23:23–24). Кто побудил евреев к такой ненависти против Христа, мы уже знаем: "Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего… (Ин. 8:44). Таким образом, если власть не служит Богу, она служит целям его противника.

Эта религиозная ложь демократии в еще большей степени, чем ее политическая суетность, отталкивала русское самосознание. Даже многие российские демократы, попав после революции на Запад, сразу же разочаровались в демократии и дали ей уничтожающие оценки.

Например, Бердяев писал: "Секулярная демократия… хочет политически устроить человеческое общество так, как будто Истины не существовало бы…. Вообще, "воля народа не может быть арифметически выражена… То оторванное человеческое поколение очень краткого отрывка исторического времени, исключительно современное поколение и даже не все оно, а какая-то часть его, возомнившая себя вершительницей исторических судеб, не может быть названо народом. Народ есть великое историческое целое, в него входят все исторические поколения, не только живущие, но и умершие, и отцы и деды наши… Самоутверждение современного поколения, превозношение его над умершими отцами и есть коренная ложь демократии" ("Новое средневековье", 1924).

И даже масон-демократ В.А. Маклаков увидел "великую ложь" западной демократии: это "спортивный спектакль, где очень часто думали не столько о пользе и судьбе всего государства, сколько о сохранении или приобретении власти". Такие методы правления "соответствовали «волчьей» природе людей и понижали качество государственной деятельности… Добрые начала в человеке и они подавляли" ("Еретические мысли", 1948).

Однако подобная критика демократии послереволюционными эмигрантами — запоздалые интеллигентские прозрения. Ранее эта же интеллигенция сама находилась в рядах "пятой колонны" западной апостасии в России — в то самое время, когда "тайна беззакония" прочно утвердилась у власти в своих демократиях и в начале XX в. поставила цель глобального господства.

Раньше враги России действовали против нее в основном территориально-захватнически, не сознавая историософской цели своих действий и не видя себя исполнителями плана сатаны. Таков был и Наполеон, несмотря на свою демоническую гордость.

После 1848 г. новая, финансово-капиталистическая, формация апостасии стала воочию воспринимать православную Россию как главное препятствие своему мировому господству. Ведь после переломной Французской революции (1789), открывшей эпоху уничтожения последних местно-удерживающих (монархических) черт западной государственности, дальнейшая волна аналогичных попыток (1848) была остановлена вмешательством России: сначала в защиту австро-венгерского престола, затем поддержкой монархической Германии (против французов) при ее объединении. Вот в чем был смысл пророческих слов Тютчева, около 20 лет проведшего на дипломатической работе на Западе (в основном в Германии):

"Давно уже в Европе существуют только две действительные силы — революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой и, быть может, завтра они вступят в борьбу. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой! От исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества".

Смысл же этого противостояния: "Россия прежде всего христианская империя; русский народ — христианин не только в силу православия своих убеждений, но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения… Революция — прежде всего враг христианства!.. Те видоизменения, которым она последовательно подвергалась, те лозунги, которые она попеременно усваивала, даже ее насилия и преступления были второстепенны и случайны; но одно, что в ней не таково, это именно антихристианское настроение, ее вдохновляющее, и оно-то (нельзя в этом не сознаться) доставило ей это грозное господство над вселенною… Тот, кто этого не понимает, не более как слепец, присутствующий при зрелище, которое мир ему доставляет" ("Россия и революция", 1848).

В этом глубоком и точном видении раскладки мировых сил Тютчев, пусть и иными словами, отождествил Россию с Удерживающим, а революцию с натиском антихристианской "тайны беззакония". «Революция» здесь — любое отвержение воли Божией и замена ее человеческим "многомятежным хотением". Первым таким революционером был сатана (таковым его считал и Бакунин), увлекший в революционную драму соблазненных им людей. Буржуазные демократические революции возвестили уже революционный конец христианской эпохи.

"Можно предполагать, что все эти раздирающие его [Восток] пропаганды (пропаганда католическая, пропаганда революционная и пр. и пр.) друг другу противоположные, но все соединены в одном общем чувстве ненависти к России, примутся за дело с большим рвением, чем когда-либо", — предвидел Тютчев. Можно при виде этого еще сомневаться во всемирном призвании России? "Когда же это призвание могло быть более ясным и очевидным? Можно сказать. Господь начертал его огненными буквами на этом небе, омраченном бурями… ("Россия и революция").

К этому времени в европейском революционном движении, помимо масонской буржуазно-антимонархической сети лож, образовалось и связанное с ними коммунистическое течение, ознаменовавшееся "Манифестом коммунистической партии" К. Маркса (1848). Если масонство предназначалось для разложения и космополитизации верхов общества, то этот новый инструмент "тайны беззакония" имел целью разложение низов для их использования в качестве массовой армии разрушения старого порядка. Оба инструмента имели интернациональный характер, соответствующие связи и финансирование, о чем видный британский политик Б. Дизраэли писал как о "союзе искусных накопителей богатств с коммунистами" для разрушения христианского монархического мира ("Конигсби", 1844). Бывший революционер Тихомиров покаянно признавал, что, "воображая делать все по-своему", его революционный круг действовал "словно пешки… в виду достижения цели не нашей, а какой-то нам неизвестной… Я уже давно не мог отрешиться от какой-то всесильной руки, нами двигающей… ("Воспоминания Льва Тихомирова", 1921).

И революционные вожди тоже прекрасно понимали удерживающую роль России: "Ни одна революция в Европе и во всем мире не сможет достичь окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство" — писал Энгельс ("К. Маркс и революционное движение в России", М., 1933).

Однако западные монархи не хотели этого сознавать, будучи сами частью апостасии и защищая в ней лишь свои троны путем компромисса с нею, — иначе бы они не обрекли на крах предложенную русским Царем идею "Священного союза" (1815) для защиты христианско-монархической государственности, справедливости и мира. С начала XIX в. и сама Россия все более активно проявляет себя в мировой политике как бескорыстная, высоконравственная Империя. Но несмотря на то, что она неоднократно оказывала помощь европейским монархам в их борьбе с революцией, "Священный союз" распался из-за эгоистичной политики западных держав, которая привела их даже к военному союзу с мусульманской Турцией в Крымской войне против России (1853–1856).

В этой войне ровно через 400 лет после сокрушения православной Византии возникла еще одна символическая военная коалиция западных «христиан» с мусульманами против Православия, — чтобы остановить нараставшее русское влияние на Святой земле и заступничество за христиан, находившихся под турецкой оккупацией; поэтому и Ватикан пошел на союз с магометанством против России. И во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., когда русская армия, разбив турок, подошла к Константинополю, Запад не позволил России осуществить давнюю цель — водрузить крест на Св. Софии… Все жертвенные шаги России по облегчению участи 12 миллионов порабощенных восточных христиан в Османской империи встречали на Западе дружный отпор, для самооправдания же Европа чернила русских в духе маркиза де Кюстина…

Эта ненависть к России, впрочем, имела уже и важную внутриполитическую причину. Нечто промыслительное видится в том, что именно в Российской империи — самой христианской части мира — с конца XVIII в. (после разделов Польши) оказалась основная часть самого антихристианского народа, как бы для решающего столкновения двух замыслов. Бога и сатаны. При этом еврейство, с одной стороны, захватило в России финансы и печать, и с другой — поставляло кадры для всех революционных организаций и финансировало их.

Революционеры находили в России удобную почву для своей пропаганды прежде всего из-за нерешенной проблемы нового сочетания свободы и служения в изменившемся российском обществе XIX в. Решение можно было искать в новой сословно-корпоративной структуре с четким и справедливым распределением обязанностей, в восстановлении «симфонии» и воссоздании традиции Земских Соборов (вместо партийной Думы). Однако для российской интеллигенции обычной стала оценка России западными мерками с требованиями демократических реформ, чем было заражено и земское движение местного самоуправления. Все преобразования Александра II, включая давно назревшее раскрепощение крестьян, рассматривались общественностью в русле общей секулярной «эмансипации». (Показательно, что и в столь важной Крымской войне главнокомандующий русской армией князь А.с. Меншиков с пренебрежением отнесся к привезенным в Крым чудотворным иконам Божией Матери, отвергнув Ее помощь…)

Александра II убили 1 марта 1881 г. — в тот самый день, когда он собирался подписать либеральную конституцию. Но эту символику можно толковать по разному… К чему привела бы эта конституция, мы знаем из аналогичного развития в начале XX в. Во всяком случае, этот очередной шок остановил либеральные реформы и дал России четверть века международного величия и устойчивости. Два последних выдающихся Государя задержали революцию, однако даже они видели все меньше творческих сил, пригодных для проведения долгосрочных оздоровительных реформ, которые, по сути, должны были заключаться в восстановлении идеологии удерживающего Третьего Рима. К сожалению, в ведущем слое страны это мало кто четко понимал…

Показательно, что крупнейшие российские историки XIX в. (Карамзин, с. М. Соловьев) в своих фундаментальных трудах осмысляют русскую историю и свою эпоху не с духовной точки зрения Третьего Рима, а скорее с западнической. Наиболее известный философ B.C. Соловьев не любил Византию, трактовал понятие Третьего Рима как гордыню и выводил отсюда необходимость воссоединения с католиками. И даже профессор Московской духовной академии А.Д. Беляев в своем двухтомнике "О безбожии и антихристе" (Сергиев Посад, 1898), писал: "В старину иные русские Москву и Россию называли третьим Римом; но это название не привилось. В настоящее время никто из ученых не употребляет этого названия, а народу оно даже совсем неизвестно. Да и действительно, что общего у православной России с Римом?.. (с. 508).

В России, однако, нарастание апостасийных сил — декабристы, либералы-западники, марксисты — было не единственным процессом. Россия как бы раздвоилась, и наперегонки с апостасией верхов, после западнического XVIII в. с сильно поврежденной русскостью верховной власти, в XIX столетии обозначилась и противоположная тенденция: русская православная почва постепенно пропитывала собою верхи — вплоть до двух последних истинно православных Государей, чьи царствования вполне соответствовали симфонии с Церковью. Возникает правая русская общественность, которая констатирует плачевный духовный результат петровских реформ и предчувствует обрыв, к которому толкало Россию западничество.

Наше славянофильство XIX в. было лишь внешне схоже с западными романтиками, ибо в отличие от их туманного мистицизма стремилось к православной традиции. Да и называть их «славянофилами» — неточно, ибо их интересовал прежде всего вопрос: что такое Россия? Они переломили западническое подражательство петербургского периода и заложили фундамент для возрождения всей последующей русской идеологии. Однако в борьбе с западниками у большинства тогдашних славянофилов не было четкого понятия об удерживающем призвании российской монархии. Они видели особую роль России в слишком оптимистичном ходе истории и даже надеялись спасти Европу, чувствуя себя ее древней частью ("страна святых чудес"…), — хотя Европа уже давно не хотела быть «святой» и требовала того же от России.

Осознав это, правая русская мысль после Крымской войны стремится изолироваться от Европы и ее геополитического вызова — это было логическим развитием славянофильства. Н.Я. Данилевский в книге "Россия и Европа" (1869) верно отражает картину русско-европейских противоречий, ставит верную цель — строить свой славянский мир; однако примененная им к нациям натуралистическая аналогия не достаточна для понимания цели мирового развития и идущей в мире духовной борьбы, от которой не укрыться в свою изолированную цивилизацию. России в этой борьбе неизбежно предстояло принять вызов Запада, ибо ей была уготована всемирная удерживающая роль, которая даже в рецептах по «подмораживанию» (К.Н. Леонтьев, К.П. Победоносцев) не всегда осознавалась в должном масштабе.

Правда, в 1860-е гг. происходит первая (!) публикация писем старца Филофея; этому способствует длящийся русско-турецкий конфликт из-за судьбы порабощенных христиан. Соответственно публицистами обсуждается миссия Третьего Рима по отношению ко Второму, — но лишь в политическом аспекте: "Константинополь должен быть наш!. Удерживающее эсхатологическое значение Третьего (и последнего) Рима недостаточно осмыслено ни у Достоевского, ни у В.О. Ключевского, ни у М.Н. Каткова, ни даже в глубокой монографии "Монархическая государственность" (1905) Тихомирова (лишь позже он затронет эти темы)…

Разумеется, удерживающую идею России можно было выражать и иными словами, что мы видим в статьях и стихотворениях гениального Тютчева. Разные ее стороны ощущают Данилевский (особость славянского "культурно-исторического типа"), Достоевский ("русская всечеловечность", нарастание конфликта с западной культурой, грядущие "бесы"), Леонтьев (социально-культурный аспект византийский преемственности на фоне разрушительного эгалитарного всесмешения на Западе), Тихомиров (давший первое детальное обоснование самодержавия как истинной власти). Всех их господствующее либеральное мнение зачислило в «реакционеры», и они были ими — в смысле здоровой реакции на западничество и революционный нигилизм.

И, конечно, кто никогда не забывал об удерживающем призвании русского самодержавия, — так это наши православные подвижники: прп. Серафим Саровский, святители Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник, оптинские старцы, св. о. Иоанн Кронштадтский, новомученик прот. Иоанн Восторгов… Их мудрые голоса тонули в море политических страстей и идей противоположной направленности. Но Истина не переставала быть таковой от того, что ее сознавали лишь немногие: она неумолимо действовала сама по себе — и уже все ближе к упомянутому "закону смерти"…

Приведем слова святителя Феофана Затворника о том, что надо "под Римским царством разуметь царскую власть вообще… царская власть, имея в своих руках способы удерживать движения народные и держась сама христианских начал, не попустит народу уклониться от них, будет его сдерживать. Как антихрист главным делом своим будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть. Она не даст ему развернуться, будет мешать ему действовать в своем духе. Вот это и есть удерживающее. Когда же царская власть падет и народы всюду заведут самоуправство (республики, демократии), тогда антихристу действовать будет просторно… Некому будет сказать вето властное" ("Беседовательное толкование Второго Послания к Солунянам Епископа Феофана", М., 1873, с. 71).

Спровоцированная "мировой закулисой" русско-японская война 1904–1905 гг. и привязанная к ней первая революция открывают XX в. как первая попытка устранения Удерживающего. Но революционные структуры в России были еще слабыми, народ оказал им стихийное сопротивление ("черносотенство"), да и в далекой войне местного значения эта цель закулисы была недостижима.

Понадобилась Мировая война, знаменующая эпоху установления "Нового мирового порядка". В этой войне "мировой закулисе" путем длительной пропагандной, дипломатической и финансово-экономической подготовки удалось столкнуть и привести к крушению, с одной стороны, две последние наиболее консервативные европейские монархии (Германию, Австро-Венгрию) и, с другой стороны, Россию. Тем самым последние местно-удерживающие остатки западной монархической государственности (наследники "Священной Римской империи германской нации"), впавшие в националистическую гордыню, были спровоцированы "мировой закулисой" на устранение всемирного православного Удерживающего.

Русское царство было повержено совместными усилиями и его военных противников (включая опять-таки мусульманскую Турцию), и его лицемерных «союзников» по Антанте, руководимых международным еврейством, которое внутри внешней войны (она все-таки не грозила огромной России поражением) развязало главную — внутреннюю войну против Удерживающего, организуя революционеров и сепаратистов всех мастей. Объединенная масонами мощь этих сил была уникальна в истории по неограниченности финансовых средств и вседозволенности (план Гельфанда-Парвуса): клевета, дезинформация, подкуп, игра на разнузданных инстинктах масс, провокации, вооруженный террор против лучших деятелей…

Защитники православной монархии не могли себе позволить столь циничный арсенал средств для ответных действий. Во всей Европе консерваторы в свое время оказались не способны противостоять новым, демократическим течениям. Ибо консерватизм состоит в обладании и защите традиционных нравственных ценностей, а не в разработке «адекватных» методов противостояния силам откровенно безнравственным, агрессивно-разрушительным.

В других работах (см. раздел I данного сборника) мы уже рассмотрели действия враждебных сил. Сейчас повторим, что никто в нашей катастрофе не виноват больше нас самих. Ведущий слой российского общества (дворянство, интеллигенция, высшее чиновничество, да и большинство церковных властей) согрешил, поддавшись апостасийным процессам или не рассмотрев эту опасность. Это было следствием утраты в самой России знания о своем предназначении в мире и о сути православного самодержавия, что выразилось уже в 1905 г. в требовании демократической конституции, — на что Государь пойти не мог: это противоречило его ответственности как Помазанника Божия. Преодоление этого греха остается главной задачей русского народа, если мы хотим возродить Россию. И если нам еще оставлено время для этого, то прежде всего надо вынести уроки из случившейся катастрофы.

Итак, в 1917 г. православная удерживающая цивилизация и западная апостасийная вступили в решающий конфликт, определяющий судьбу мира. Под объединенными ударами всех врагов пало удерживающее Российское царство во главе с Помазанником Божиим. (Поэтому его свержение и убийство было ритуальным, переломным моментом истории — независимо от того, сознавали это или нет его исполнители.) Но в западной и советской историографии все причины этого сведены лишь к «грехам» и "социальным язвам" исторической России…

Да, грехи, начиная с церковного раскола и особенно с петровских реформ, сыграли свою огромную роль, — но эти грехи, как показано выше, были совсем иными, чем полагают масонские и марксистские историки. Лишь в сравнении с нашим высоким призванием и лишь перед Божиим взором наши грехи сказывались в нашей истории сильнее, чем у других. Социальных же язв русская монархия имела гораздо меньше, чем Запад, и вообще Россия была нравственно гораздо здоровее. Достаточно указать на русскую литературу, отличавшуюся от всех других и по-христиански откровенным осуждением (с преувеличениями) грехов своего народа, и тем, что в ней тайно (и притягательно для окружающего мира) светился народный идеал Святой Руси.

Материальное же развитие страны в начале XX в. можно назвать небывалым взлетом, особенно после столыпинских реформ, давших возможность активной части крестьянства заселить необжитые российские пространства и завалить Европу продовольствием; экономический рост не прерывался даже в годы Мировой войны. Беспримерный рост населения с 139 миллионов человек в 1902 г. до 175 миллионов в 1913 г. поставил Россию на третье место в мире после Китая (365 млн.) и Индии (316 млн.). Известный французский экономист Э. Тэри прогнозировал: "население России к 1948 г. будет (около 344 млн. человек) выше, чем общее население пяти других больших европейских стран"; "если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 годами, как они шли между 1910 и 1912, то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе, как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении" (Тэри Э. "Россия в 1914 г. Париж, 1986).

Военное могущество России также неуклонно росло и ее цель в Мировой войне была вполне реальна: обретение Константинополя и проливов, что было обещано ей и западными союзниками по Антанте. Это открывало возможность продвижения к святыням Иерусалима, всегда привлекавшим множество русских паломников, которым ничего не стоило заселить Палестину; для этого митрополит Антоний (Храповицкий) мечтал протянуть туда железную дорогу. В эти годы вновь вспомнились древние пророчества об освобождении русскими Царьграда от агарян; уже готовили и крест для Св. Софии…

Однако Бог не допустил столь близкого материального торжества Третьего Рима, потому что к тому времени Россия все больше утрачивала необходимое для этого духовное качество, теряя оправдание своего бытия перед Богом. Значительная часть государственной бюрократии видела в Константинополе лишь стратегически важные проливы (см.: Бубнов А. "В царской Ставке", Нью-Йорк, 1955)… О нравственном упадке общества и об опасности новых нехристианских идеалов не уставал говорить в проповедях св. Иоанн Кронштадтский:

"Вера слову истины. Слову Божию исчезла и заменена верою в разум человеческий; печать… изолгалась — для нее не стало ничего святого и досточтимого, кроме своего лукавого пера, нередко пропитанного ядом клеветы и насмешки, не стало повиновения детей родителям, учащихся — учащим и самих учащих — подлежащим властям; браки поруганы; семейная жизнь разлагается…Не стало у интеллигенции любви к родине, и они готовы продать ее инородцам…; нравов христианских нет, всюду безнравственность; настал, в прямую противоположность Евангелию, культ природы, культ страстей плотских, полное неудержимое распутство с пьянством… Правды нигде не стало, и Отечество на краю гибели… (слово на Благовещение 25 марта 1906 г.).

И хотя в последнем Государе "показана была нам органическая возможность слияния воедино Великой России и Святой Руси", — писал архимандрит Константин, — даже такой Царь уже был бессилен что-либо изменить, поскольку оказался «ненужным» для ведущего слоя, возжаждавшего политических «прав» и «свобод». Ненужным оказался удерживающий Помазанник Божий…

Он не находил достаточного понимания даже в среде высшего духовенства — почему и откладывалось восстановление Патриаршества (поскольку и это важное дело оседлали либералы, грозившие «демократической» церковной смутой). Духовное состояние России в Феврале более всего характеризуется именно поведением церковных иерархов: как просто они, за немногими исключениями, перестали поминать Помазанника Божия, вычеркнули его имя из богослужебных книг, не вспомнили даже о клятвопреступлении, освободив армию и народ от присяги законному Царю и благословив Временное правительство заговорщиков, как мы теперь знаем, масонское, в чем особо страшная символика февральского греха… Так даже Синод перестал сознавать духовный смысл православного самодержавия; Поместный Собор 1917–1918 гг. тоже не выступил в защиту арестованной Царской семьи…

Именно такое легкомысленно-слепое отношение ведущего слоя нашего народа к религиозной сути самодержавия, бурное развитие капиталистического духа (этому отчасти служили и столыпинские реформы, разрушавшие общинные традиции) и стремление интеллигенции уподобиться апостасийному Западу, стать «цивилизованной» страной "как все" — стали причиной краха, как бы в назидание подчеркнувшего бренность земного преуспеяния…

В который раз мы видим: то, что в земной истории временно прощается Западу и даже служит его материальному процветанию, не прощается России. У Бога с нее всегда особый спрос… Таким образом, наша православная монархическая государственность пала в феврале 1917 г. не потому, что "изжила себя", а потому, что ведущий слой нашего народа перестал понимать и ее суть, и обманные посулы ее врагов. (Заметим, что союзники России не собирались выполнять свое обещание о Константинополе и заранее попытались сами, не считаясь с огромными потерями, занять проливы, чтобы предотвратить там русский десант, а затем подтолкнули русское масонство на Февральскую революцию; Святая земля в том же 1917 г. была отдана Антантой для создания "еврейского национального очага"…)

По этой же причине потерпело неудачу и Белое движение, наивно надеявшееся на помощь союзников по Антанте. Впрочем, в 1919 г. оно было близко к успеху, но полагалось лишь на силу оружия и еще не рассмотрело духовного масштаба своей задачи. Только в 1922 г. Земский Собор во Владивостоке провозгласил целью восстановление законной монархии, когда гражданская война была уже проиграна…

С падением православной монархии, казалось, Россия и весь мир подошли к последним временам. В этом можно видеть и последнее звено в описанной ucmopuoсофской цепи своеволия людей: уже и православная Россия, оплот Истины, пала в результате гордыни и заговора обольщенной интеллигенции при попустительстве обманутого ею, распропагандированного на новую смуту, простодушного народа. Но поскольку Россия особая страна в Божием замысле, то и революция в ней приобрела необычные черты и дала незапланированные антихристианскими силами результаты, отодвинув, казалось, уже неминуемый конец истории.

Необычность проявилась уже в том, что антимонархическая революция в России не ограничилась «умеренным» буржуазным Февралем (как это было типично для буржуазных революций на Западе). Масонский Февраль, духовно и психологически чуждый русскому духу, привел лишь к хаосу и своему логичному продолжению в виде Октября. Большевизм же стал обманно эксплуатировать в своих целях наряду с худшими также и лучшие свойства русского характера: чувство справедливости (отсюда благоприятная почва для «научного» коммунистического "рая на земле"), неотмирность (отсюда иное, чем на Западе, отношение к собственности и к богатству), нравственный максимализм (который остается и тогда, когда абсолютизируется нечто ошибочное), соборность (на которой паразитировал тоталитаризм), жертвенность служения и смирение (отсюда и знаменитое русское долготерпение).

Так в большевизме "тайна беззакония", приноравливаясь к особенностям русского народа, выступила не в виде равнодушного пренебрежения Истиной, как на Западе, а в виде подмены Истины ложью в привычных русских психологических рамках, побуждая народ к жертвенному служению ей под лозунгом не мещанского счастья (на это русских увлечь было трудно), а освобождения всего мира от социального зла. В этом была одна из причин победы большевизма. Но в этом же таилась и причина его неминуемого поражения, поскольку подменять Истину ложью долго было невозможно.

Большевицкий террор против Церкви и подлежавшей уничтожению "черносотенной русской культуры" (Ленин) явил собою совершенно новый тип государственности: в отличие от западных демократий она уже не просто поощряла свободное нравственное разложение общества, а взялась насильственно выкорчевать духовное начало в человеке, превратив его в материально-производственный «винтик» и открыто размахнувшись в своей программе на немедленную мировую революцию.

Во всех сферах жизни большевиками насаждалась классовая мораль, полностью противоположная и заповедям Христа о любви и милосердии ("милосердие — измена революции"), и десяти заповедям, данным Моисею: 1) "бога нет", 2) обязательное поклонение марксистским кумирам, чьи имена, как проказа, покрыли всю карту России, 3) поношение имени Господа, 4) введение пятидневки для отмены христианской недели, 5) ради партии "предай родителей" (культ "Павлика Морозова"), 6) расстрелы заложников и террор как "средство убеждения" (Ленин), 7) супружеская верность — "пережитки прошлого" (Коллонтай), 8) "грабь награбленное"; 9) ради дела коммунизма "надо пойти на все и всяческие жертвы, даже — в случае необходимости — на всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытия правды" (Ленин. ПСС, 3-е изд. т. 25, с. 199); 10) зависть же к чужому имуществу была изначально положена в основу марксизма… Соответственно и обещанное коммунистами "светлое будущее" было рассчитано на глубоко аморальных потомков, готовых оправдать своим "земным раем" все многомиллионные человеческие жертвы, положенные в его фундамент.

При этом нельзя не видеть, что антихристианский пафос большевизма преследовал даже не цели укрепления экономики (этого не могла достичь, например, коллективизация, погубившая 10 миллионов крестьян), а некую духовную, не всегда осознаваемую цель ритуального убийства православной России. Отсюда — изуверские казни духовенства, глумление над иконами и мощами святых, памятник Иуде, "безбожная пятилетка"…

Разумеется, всего этого народ не выбирал (как утверждали большевики) и даже в своей малой прокоммунистической части не ожидал, а был обманут посулами: "Фабрики — рабочим! Земля крестьянам! Власть — советам!; "Мы наш, мы новый мир построим! …. В революции народ практически не участвовал, а выжидал (в гражданской войне осознанно приняли участие около 1 % (процента) населения с обеих сторон), после чего был карательными методами мобилизован в красную армию и колхозы. Его отношение к советской власти уже в 1920-е гг. выразилось в тысячах повсеместных восстаний, кроваво подавлявшихся безжалостными интернациональными войсками, — так ему пришлось расплачиваться за то, что смуте не был дан сразу должный отпор…

Лишь сильными антизападными настроениями эмигрантов (из-за предательства Западом Белых армий) можно объяснить то, что именно в эмиграции кто-то увидел в спекуляции большевизма на русской соборности, в переносе столицы в Москву — крах западнического петербургского периода, "отталкивание России от прогнившей Европы" и выход на свой "русский путь"… Это оправдание «сменовеховской» капитуляции проявилось и в евразийстве, применившем изоляционистскую историософию Данилевского уже не к славянам, а к союзу с азиатами. И если раннее славянофильство было игнорированием апокалипсиса, то евразийство XX в. стало утопией бегства от апокалипсиса — как будто от мирового развития можно убежать в географическую резервацию. Можно лишь мужественно осознать смысл истории как борьбу сил Христа и сил антихриста — и занять свое место в этой борьбе. Общность же географических просторов Евразии ("дух ландшафта" у В. Шубарта) — еще не создает общей причастности к стержню истории: судьба мира решается в судьбе христианских народов, которые для этого избраны Богом как нравственный центр тяжести и ответственности всего человечества.

И в коммунистической России нравственный центр тяжести находился в верующем народе: распинаемом, ушедшем в катакомбы, молящемся о спасении России сопротивляющемся злу — независимо от границ СССР и от количества сопротивлявшихся. Поскольку в своих главных политических целях — уничтожение семьи, нации, частной собственности и религии — марксизм был совершенно чужд и русской традиции, и человеческой природе, она сама сопротивлялась марксизму и он не смог прижиться на русской земле даже ценою десятков миллионов жертв. Более того, именно в России эта западная атеистическая идеология разоблачила сатанинские цели всей западной апостасии: марксизм лишь довел до логических крайних выводов то, что «умеренные» атеисты-западники стеснялись сказать открыто, писал в 1938 г. немец Шубарт: "В большевизме загнало себя насмерть русское западничество" ("Европа и душа Востока").

Поэтому в конце 1930-х гг. компартия, помимо демонтажа наиболее одиозных постулатов своей идеологии, была вынуждена искать новую опору своей власти в народе, подобрав попранные ею же русские патриотические знамена. Так русская почва, сопротивлявшаяся марксизму, не только обрекла на крах его план мировой революции, но и вызвала его незапланированную, противоречившую его сути, мутацию в национал-большевизм — без чего Сталин не смог бы ни удержать власть, ни выиграть войну.

Однако оценка национал-большевизма евразийцами, Бердяевым и через них Шубартом как по сути русского явления, лишь "деформированного марксизмом", смешивала разные стороны проблемы:

1) антихристианской и антирусской основы интернационалистического марксизма,

2) тех русских качеств, на которых он паразитировал, и

3) той новой формы, которую он вынужденно принял из-за сопротивления ему русского духа.

То есть в политике большевиков даже после ее патриотического поворота при Сталине был не столько "русский дух, деформированный марксизмом", сколько марксизм, деформированный русским духом. Невозможно отрицать стихийный самоотверженный патриотизм народа в годы войны, но победа была присвоена компартией для дальнейшего паразитирования на народе. Послесталинский откат к интернационализму, гонения на Церковь при Хрущеве и западнические иллюзии вождей эпохи «перестройки», разрушивших государство по искусственным большевицким границам, — все это показывает, что марксистская основа в КПСС не была преодолена.

Но даже если тогда русские, к сожалению, не до конца «переварили» коммунизм, все же они выжили как народ (при власти троцкистов это вряд ли было бы возможно). И благодаря русскому сопротивлению в национал-большевизме — вопреки планам революционеров, "мировой закулисы" и самого сатаны — на историософском уровне стал выявляться тот же скрытый смысл, что в свое время в ордынском иге:

"Татарское иго сохранило Россию от соблазнов латинства, а потом и западного Возрождения. Не охранило ли несравненно худшее советское иго Россию от соблазнов несравненно худших? — так ставил вопрос архимандрит Константин уже в 1960-е гг., имея в виду соблазны усилившегося духовного разложения Запада. Тем самым России, ценою кровавой революции, был оставлен шанс на иной путь после освобождения — если она сможет вынести из своего падения должный урок и восстановить свою историческую государственность.

Вспомним в этой связи и "Повесть временных лет", в которой еще в XII в. по другому поводу было сказано, но теперь, 900 лет спустя, звучит с еще большим основанием: "Да никто не дерзнет сказать, что ненавидимы Богом! Да не будет! Ибо кого так любит Бог, как нас возлюбил? Кого почтил Он, как нас прославил и превознес? Никого! Поэтому ведь и сильнее разгневался на нас, что больше всех почтены были и более всех совершили грехи. Ибо больше всех просвещены были, зная волю Владычную, и, презрев ее, как подобает, больше других наказаны".

Кому много дано, с того больше и спрашивается. И тут важно не количество грехов, а то, против какой высокой святыни православного призвания был нами допущен грех. Российская трагедия XX в. — плата за отход от замысла Божия о нас как об Удерживающем — и должна была проявиться в безудержном разгуле сил зла. Как у богоизбранных евреев отказ от Христа симметрично оборачивается служением антихристу, также и падение богоносного русского народа, отказавшегося от Царя, Помазанника Божия, обернулось несением ига антихристова предтечи — богоборческого большевизма…

Между этими координатами — нашего великого избранничества и нашего великого греха — лежит историософское осознание нашей национальной катастрофы. Для этого она и была попущена Богом, чтобы обратить нас к Истине этим последним способом: продемонстрировать истинность Православия доказательством от обратного ценою опыта клинической смерти России.

В этом смысл всей «катастрофичности» русской истории как периодического отпадения от Божия замысла — для возвращения на верный путь через осмысление своих грехов и покаяние. Свт. Феофан Затворник отмечал это и в связи с не менее «катастрофичной» судьбой ветхозаветного еврейства с его частыми падениями и исправлениями. Но чем ближе к концу истории, тем драматичнее становится расплата за грехи, в условиях все более прогрессирующей "тайны беззакония".

Так, если в первом падении мы пережили катастрофу языческой оккупации, затем оккупации католической, при Петре — протестантской и после него масонской, то катастрофа 1917 г. восстановила против нас и объединенного врага: мировую апостасию во всех ее формах, приступившую к непосредственной подготовке царства антихриста. Это привело к предсказанному еще в конце XVIII в. иноком Авелем "безбожному жидовскому игу" — оно отражено и в хилиастической идеологии революционеров, и в их кадровом составе, и в их заграничном финансировании. И это не удивительно, поскольку именно евреи, отвергнувшие Христа, составили ядро "тайны беззакония".

В том, что марксистское учение стало секулярным вариантом иудаистских чаяний "земного рая", сходились и русские философы (B.C. Соловьев, о. Сергий Булгаков, Н.А. Бердяев, с. Л. Франк, Г.П. Федотов), и один из духовных лидеров сионизма — М. Бубер ("Еврейство и человечество"), и даже некоторые большевики (Луначарский назвал марксизм "пятой великой религией, сформулированной иудейством". — "Религия и социализм", 1908). То, что большевицкая власть отождествляется с еврейской, с горечью признавали еврейские публицисты в известном сборнике "Россия и евреи" (Берлин, 1923). О финансировании революции гордо заявлял глава еврейского финансового мира в США Шифф. Поэтому не только эмигранты-монархисты, но и о. Сергий Булгаков в 1941–1942 гг. пришел к очевидному выводу:

Таким образом, в XX в. в России разоблачило себя не только западничество как богоборческий инструмент "тайны беззакония", но и сама эта сатанинская тайна, воочию явив своих главных носителей. К сожалению, этот смысл большевизма оказался тщательно затушеван как в советской, так и в антисоветской западной историографии. И после падения власти КПСС это иго не получило в России должной духовной оценки: сохранились и масонские звезды над Кремлем, и мавзолей Ленина в сердце страны, и улицы с именами большевицких карателей и цареубийц (в Москве даже в 1998 г. около 20 станций метро сохранили коммунистические названия: «Войковская», "Библиотека им. Ленина", "Марксистская"…). И даже многие постсоветские патриоты не нашли в себе сил отмежеваться от этого наследия.

Поэтому непреодоленная идейно-генетическая основа «жидо-большевицкого» ига, прикрытого ранее марксизмом, возобладала над Россией уже как открытое «жидо-демократическое» иго в лице потомков большевиков, ставших слугами "мировой закулисы". Видимо, это иго все еще оказалось нужно значительной части нашего народа — для наглядного разоблачения главного носителя "тайны беззакония", вышедшей наружу теперь в своем чисто национальном виде. Состав властных, финансовых и информационных структур РФ, объединенных в "Российском еврейском конгрессе" и синагоге, ханукальные пляски среди кремлевских святынь и развешанные по Москве лозунги с приветствием грядущему «мошиаху» — последний звонок к пробуждению русского самосознания.

В апреле 1993 г. во всю ширь Пятницкой улицы в Москве висел лозунг: "Песах — праздник освобождения. В этом году в отстроенном Иерусалиме в третьем храме с царем-мошиахом!. Фото см. в "Литературной России" (1993, с. 20).

Это иго — явно предапокалипсическое — требует от нас небывалых усилий для завершения своей миссии в истории согласно Божию замыслу. Эта миссия может заключаться только в восстановлении Удерживающего, как это давно выражено, например, в работах архиепископов Феофана (Быстрова), Серафима (Соболева), свт. Иоанна (Максимовича), Аверкия (Таушева), архимандрита Константина (Зайцева), иеромонаха Серафима (Роуза) и других авторов Русской Зарубежной Церкви. Это означает не только изживание политических последствий смуты 1917 г. но и покаяние в совершенном грехе против Помазанника, а также пересмотр духовных итогов всего петербургского периода. Такой вывод из катастрофы сделала та часть русского народа, которая как его передовой дозор попала в особые заграничные условия, получив больше возможностей рассмотреть причины и духовный смысл этих катаклизмов.

Теперь эта задача стоит перед православным народом в России. Но каковы же шансы на успех в нынешнем катастрофическим положении? Во всяком случае, гораздо большие, чем могла надеяться русская эмиграция. Архимандрит Константин писал, что в СССР русский народ насильственно загоняется в атеизм, западный же мир "свободно идет по пути погибели, употребляя данный человеку дар свободы во зло, — уходя от Бога и ставя себя на службу силам зла… Где легче спасти свою душу? Ответ не может вызывать сомнения! Отсюда заключение. Свершившееся над нашим Отечеством есть не отвержение его Богом, а, напротив, есть проявление того же избранничества, которое лежало на челе России во все ее историческое существование. Господь, снимая всякий покров обманный и прельстительный с сатаны, открывает максимально благоприятные возможности для спасения" ("Подвиг русскости…).

После падения большевизма, несмотря на засилье антирусских сил в структурах власти и разложение значительной части общества, стало очевидно, что в России в конце XX в. есть и православный народ, вынесший из вековой катастрофы должные историософские выводы и сознающий смысл происходящего. Даже и без доступа к СМИ этот образ мыслей ширится, если, например, сравнить отношение в оппозиционных кругах к монархии в 1992 и в 1998 гг. Идет процесс образования из аморфной человеческой массы нравственного народного ядра. Тем самым Россия сейчас — самая христианская, историософски образованная и духовно свободная страна в мире, ибо в других народах вообще нет деятелей с нашим опытом и знанием о смысле истории. Вот в чем избранность и ответственность России в нынешнее время.

Сам факт, что посткоммунистическая мятущаяся Россия все еще испытывает мучения в выборе своего пути, говорит о сохраняющейся возможности истинного выбора, пусть даже это граничит с чудом. Тогда как у Запада шансов на это уже нет, ибо нет потребности в таком чуде.

Восстановление российского Удерживающего чрезвычайно осложняется тем, что оно идет наперегонки с завершением тоталитарно-демократического "Нового мирового порядка" — царства антихриста (его символизирует масонская пирамида власти с надписью: "Новый порядок на века" на долларовой банкноте). Претензии мирового господства открыто объявила "Стратегия национальной безопасности США". Гордое название этой цели дал американский политолог Ф. Фукуяма: "Конец истории" (как конец идейных исканий человечества) — возможно" не сознавая получившейся апокалипсической символики, а возможно, и в виде сознательно дерзкого вызова…

Именно под воздействием этих сил после падения власти КПСС произошло не воссоздание исторической России, а запланированная "мировой закулисой" конвергенция этого режима в сторону западной постхристианской демократии — системы, свободно выбравшей смертельный путь "тайны беззакония".

И для этого имелись не только личные эгоистические причины у перекрасившихся советских политиков. Их объединяет с Западом и идейная связь, ибо при всем былом противоборстве капитализма и марксизма они изначально имели один и тот же идеал: унифицированное материалистическое общество глобального всесмешения народов. Разница была лишь в методах унификации и контроля.

Заметим, что человечество было разделено Богом на разные народы, когда люди вздумали построить Вавилонскую "башню высотою до небес", то есть прославиться не своими духовными, а материальными успехами. Чтобы земная гордость не погубила их. Бог смешал языки строителей, из-за чего постройка остановилась, и рассеял людей по земле (Быт. 11). "Господь видел, что люди больше научаются друг от друга злым делам, чем добрым, и разделил людей на отдельные народы и дал каждому народу отдельную задачу" ("Закон Божий", Джорданвиль, 1987) — это затрудняло глобальное распространение "тайны беззакония". Не удивительно, что марксизм и мондиализм, стремящиеся стереть национальные различия и объединить человечество под одной властью, служат той же цели антихриста и имеют свой давний прообраз земной гордыни в виде строительства Вавилонской башни.

Большевицкие материалисты надеялись этого достичь тотальной отменой личной свободы человека, но это оказалось утопией, ибо человек по своей духовной природе всегда будет оказывать стихийное сопротивление такому эксперименту, обрекая его на крах и делая такое государство уязвимым. Тогда как демократические материалисты сделали ставку на эксплуатацию человеческой свободы — как свободы человеческих пороков, представляющих собой более эффективное (ибо "добровольное") средство порабощения посредством денег и их СМИ.

К сожалению, теперь России суждено изживать этот новый этап ига, и неизвестно, сколько на это отпущено времени. К тому же наше избранничество, о котором сказано в "Повести временных лет", проявляется сейчас и в том, что в стремлении восстановить удерживающую Россию нам предстоит новое обострение противостояния с Западом. Но мы не можем уклониться от этого, безвольно подчинившись торжеству идеологии антихриста.

См. в данном сборнике статью "Об основах внешней политики посткоммунистической России" и планах США по созданию антирусской коалиции в глобальном масштабе.

Если мы согласимся с "Новым мировым порядком", то, действительно, не стоило России 80 лет страдать, чтобы с тернистой дороги под знаменем коммунистической богоборческой утопии перейти на более гладкую дорогу, ведущую к тому же обрыву под знаменем либеральной утопии освященного эгоизма. То есть, чтобы в конце концов пойти по тому пути, куда нас толкали в феврале 1917 года. Это выглядело бы как наше позорное и бессмысленное поражение. Это было бы изменой и нашим предкам, и христианскому смыслу жизни.

Союзников в такой обороне, пусть и немногих, мы еще можем найти в самых разных странах. Мы должны объяснять и западным народам, что не навязываем им свое православное миропонимание, мы лишь хотим, чтобы Америка не навязывала свою масонскую апостасийность нам. Будет ли такое наше обращение успешным?.. Кто сможет к нему прислушаться, несмотря на то, что оно будет заглушено дезинформацией и клеветой, как это западный мир успешно делает в отношении Сербии?

На Западе, конечно, тоже было сопротивление "тайне беззакония" на ее последнем, революционном этапе — прежде всего со стороны католицизма, хотя и утилитарными средствами. Были и попытки сопротивления культурно-философских течений: романтизм XIX в. (сочетание идеалов средневековья и туманной мистики), экзистенциализм XX в. (отчаянное стремление обрести духовный смысл жизни в бездуховном мире через абсолютизацию внутреннего «я» индивидуума), — но оба они были лишь отрицающей реакцией, без обращения к истинной христианской традиции…

Поэтому даже те редкие западные мыслители (как католик Шубарт), которые чувствовали в православном Востоке нечто спасительное для всего человечества, уже не могли найти в своем окружении верной системы координат для понимания и Востока, и смысла истории. Их, родившихся в лоне апостасийного христианства, "свет с Востока" манил лишь волнующей тайной, которой они пытались найти свое объяснение, — но безуспешно, ибо искали его за пределами Православия.

Тем более это незнание Православия обрекало на крах всех именитых западных историософов: Шпенглера, Тойнби, Ясперса и др., которые, даже если брались излагать «христианский» смысл истории, — то в лучшем случае исходили из приземленных католической и протестантской трактовок. Подобных западных авторитетов рекомендуют теперь в качестве последней истины и бывшие пропагандисты «истмата» — чему примером может служить антология "Философия истории" (М., 1995), выпущенная на деньги миллиардера Сороса как "Учебное пособие для студентов гуманитарных вузов": в числе представленных 26 авторов мы находим даже Маркса и Энгельса — но ни одного русского православного мыслителя.

Отсутствие на Западе должной системы духовных координат для осознания всемирной удерживающей роли России было причиной непонимания даже прямых Божиих откровений. Мы можем лишь гадать, что на самом деле Божия Матерь сказала Западу в знаменитых ежемесячных явлениях с мая по октябрь 1917 г. в португальской Фатиме. Ватикан точных слов Богородицы, переданных через детей, так и не опубликовал. Несомненно, правы те из нас, кто отказывается связывать судьбу России с молитвой за нее папы, — ибо в распинаемой России молитвы в XX в. звучат пронзительнее. Похоже, это явление было предназначено для спасения не России западными молитвами, а хотя бы малой части Запада — русской Голгофой, чтобы раскрыть ему глаза на происходящее… Это была попытка Божией Матери открыть западным людям глаза на Россию как на Удерживающего с призывом помочь его восстановлению — для всего мира. Те единицы, которые поняли это (в основном через русскую эмиграцию) — несомненно, узрели и тот "свет с Востока", который наиболее чуткие христиане западного мира ждали от России.

Ватикан же попытался воспользоваться большевицким разгромом Церкви, чтобы заключить соглашение с советской властью для утверждения католических структур на руинах Православия… Большую активность в этих целях развил кардинал д" Эрбиньи, а экзарх католической Церкви восточного обряда Л. Федоров в 1923 г. заявил, что "католики свободно вздохнули, когда произошла Октябрьская революция… русские католики почувствовали себя счастливыми" (протод. Герман Иванов-Тринадцатый, "Русская православная Церковь лицом к Западу", 1994).

Вопреки тому, что после 1917 г. на Западе стали бытовать понятия "христианский Запад" и "безбожная Россия", духовная суть России и Запада в эту эпоху состояла не в лозунгах, декларируемых их политическими властями, а в видимых одному Богу духовных центрах все тех же противоборствующих сил: удерживающих и апостасийных. Эти центры за прошедшее столетие сместились по вертикали. Сатанинская "тайна беззакония", все более выходя наверх из закулисья, материализовалась в структурах "Нового мирового порядка" (США, Лига наций, ООН, НАТО, Совет международных отношений, Трехстороняя комиссия, Бильдербергский клуб и т. п.). Тогда как русская удерживающая сила в Отечестве и рассеянии скрылась в невидимый для посторонних Град Китеж, держась за Небо в своих молитвах.

Отметим, что под западным влиянием и в эмигрантском Православии пролег водораздел между двумя разнонаправленными установками: "правда о Небе" и "правда о земле". «Земное» Православие было готово вместе с западным христианством приспосабливаться к условиям современной апостасии. Апологеты этого пути (парижские и нью-йоркские) даже утверждали, что только при демократии христиане получают "реальные возможности свободной христианизации мира", забывая о столь же свободно действующих силах антихриста… Нужно было совершенно утратить представление о смысле истории и о назначении Церкви в мире, чтобы признать нормальным и даже "более благоприятным" тот строй, который в качестве государственной идеологии провозгласил принципиальное уравнивание добра и зла…

Запад, впрочем, дал свою политическую реакцию на победу демократической "мировой закулисы" в Первой мировой войне — фашизм (о фашизме см. отдельную статью в этом сборнике), стремившийся защитить свои нации как от либерального разложения, так и от марксистского «отмирания». Если демократия внутренне опустошила нацию бездуховным плюрализмом (стремясь к космополитизации мира), а коммунизм открыто провозгласил нацию и государство преходящим этапом на пути к всемирному интернационализму, то фашизм обожествил нацию и государство как высшую ценность. Именно в этом суть классического (итальянского) фашизма, который не следует смешивать с расистским гитлеровским нацизмом с его теорией господства высшей расы (в этом у немцев было явное подражание иудаизму — почему и вылилось в ярость к сопернику). Фашистская же реакция была языческой: идеалом она избрала возврат к «ветхому» Риму, видя ценность такого земного государства в самом себе, а не в служении Божию замыслу ради спасения людей к жизни вечной в симфонии с истинной Церковью. Поэтому фашистам оказалась не по плечу духовная задача восстановления истинных святынь, попранных марксизмом и либеральной демократией.

Будучи порождением западной рационалистической цивилизации, идеологи фашизма не могли понять, что катастрофические проблемы XX в. (в том числе еврейский вопрос) могут быть осознаны только в масштабе православной историософии. Крах фашизма как сопротивления разлагающим силам, оправданного по цели, но ложного по духу и методам, объясняется именно этим. Фашизм показал, что человека, не сознающего смысл истории, сатана может уводить на ложные пути даже под маской религиозности и правого дела. (По этому пути и сегодня идет часть националистов, в том числе в России, игнорирующих Православие.)

Симптоматично, что западное христианство не смогло направить национальные силы в Европе на верный путь (за исключением Испании и Португалии, но скорее благодаря их вождям Франко и Салазару). Потому что силы апостасии давно лишили западное христианство былого влияния. Это стало поражением всей католической идеи "христианизации мира" под лозунгом "цель оправдывает средства", ибо соперничать с антихристианскими силами в области земных средств и вседозволенности католики все-таки не могли. (Поэтому и переговоры Ватикана с большевиками были безуспешны.)

В XX в., особенно после Второго Ватиканского Собора (1962–1965), католическая Церковь провозгласила «симфонию» с апостасийными властями мира сего: «Аджиорнаменто» — приспособление к изменениям в мире. "Католическая Церковь поставила себя целиком на служение человеку", — подчеркивалось в материалах Собора. В 1965 г. Собор, хотя и после жарких дебатов, провозгласил устами папы Павла VI, что "евреи являются народом почета и надежды" (см.: Кусаков Н. "Quo vadis, domine" 2-й Ватиканский Собор и русская православная мысль". 1996). После этого началось экуменическое сближение католиков с масонством и иудейством, что особенно усилилось при папе Иоанне-Павле II под лозунгом "объединения под одним Богом", поскольку иудеи тоже "ждут мессию" — все это утверждалось при полном забвении того, какому «богу» (или "верховному существу") поклоняются евреи и масоны и какого «мессию» ждут. В 1990-е гг. началось удаление из католических богослужебных книг упоминаний евреев в отрицательном контексте…

Конечно, можно уважать личную жертвенность многих западных христиан, несмотря на их неправославность. Не они, родившиеся и воспитанные в своей традиции, несут ответственность за уклонение западного христианства от истины. Многие из них до сих пор пытаются сопротивляться целям "мировой закулисы" (например, лишь сочувствие могут вызывать протесты христиан в США против запрета молитвы в школах). Были в истории западной Церкви и аскеты-подвижники, и яркие мыслители. Отметим и то, что после I Ватиканского собора так называемые старокатолики отвергли догматы о "непорочном зачатии", «чистилище», «непогрешимости», за что были отлучены; часть католиков во главе с архиепископом Марселем Лефевром не признала и решений II Ватиканского собора (они были отлучены Иоанном-Павлом II). Нынешнее сближение католицизма с масонством и иудейством — ярчайшее свидетельство того, что единственный выход доя честных западных христиан: возвращение в Православие.

Сам Господь давно показал, какое христианство истинно: ежегодное чудо схождения благодатного огня на Гробе Господнем в Иерусалиме происходит только на Пасху по православному календарю и православному Патриарху; когда инославные однажды попытались не пустить православных в храм, — огонь там не появился, а вышел к православным снаружи из каменной колонны храма, расколов ее.

По сходному пути пошел и Константинопольский Патриарх… Тогда как аналогичная попытка Патриарха Алексия II, выступившего 13 ноября 1991 г. в Нью-Йорке с речью перед раввинами о "едином Боге" и "общем законе" ("совместными усилиями мы построим новое общество, демократическое") — вызвала повсеместные протесты верующих в России и была неофициально дезавуирована сверху. Это, с одной стороны, говорит о духовной шаткости церковноначалия РПЦ, но, с другой — о сохранении в России здоровых церковных сил. (См.: "Речь Патриарха Алексия II к раввинам г. Нью-Йорка 13 ноября 1991 года и ересь жидовствующих", М. 1992.).

Все это тоже попытки "бегства от апокалипсиса" посредством игнорирования Откровения. Оно ясно говорит о том, что у земной истории есть начало (грехопадение первого человека, подпадающего под власть сатаны), центральное событие (спасительное воплощение Христа) и конец (новое временное торжество антихриста и его сокрушение во втором пришествии Христа, принимающего спасшееся человечество в Царствие Божие). Этого конца, связанного с воцарением антихриста, нельзя избежать, его можно лишь отсрочить для спасения достойных. Любые «просвещенные» философии истории, игнорирующие антихриста, нельзя признать христианскими, даже если они называют себя таковыми. И нельзя не признать, что наше время, являющее собой итог двухтысячелетнего исторического развития, явно отошло далеко от центра истории к ее конечному краю.

Когда и в каких конкретных структурах выступит "тайна беззакония" в последние времена, нам точно знать не дано. Многое зависит от свободной воли людей, поэтому в предсказаниях Священного Писания нет точных дат — важен духовный смысл предвидимого развития. Поэтому, чтобы люди не предавались фаталистической беспечности, а бодрствовали наготове, Священное Писание дает нам в завуалированном виде прообразы, которые в той или иной мере применимы к разным событиям и временам — исполняясь по нарастающей: чем ближе к концу истории, чем очевиднее. Не случайно черты антихриста люди находили и в Нероне, и в Юлиане Отступнике, и в мусульманах, сокрушивших Византию, и в Лжедмитрии, Петре I, Наполеоне, Ленине…

Но о некоторых общих приметах последнего времени мы вправе поразмыслить, исходя из Священного Писания и его толкования святыми отцами (суммарный анализ их работ, хотя и небесспорный, см: Беляев А.Д. "О безбожии и антихристе", Сергиев Посад, 1898; кратко: Молчанов Б., прот. "Эпоха апостасии", Джорданвиль, 1976).

В книге пророка Даниила (в ней впервые излагается смысл истории) последние времена описываются в двух местах. Сначала во сне вавилонского царя в виде огромного истукана: "В чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его — из серебра, чрево его и бедра его — медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные". Он стоял, "доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукан, в железные и глиняные ноги его, и разбил их", а "железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах… ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукан, сделался великой горою и наполнил всю землю" (Дан. 2:31–35).

Пророк Даниил поясняет, что разные части истукана означают сменяющие друг друга четыре великих царства, после которых "во дни тех царств Бог Небесный воздвигнет царство, которое во веки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно" (Дан. 2: 44). По общепринятому толкованию восточных и западных святых отцов речь идет о следующих царствах:

1) Ассиро-Вавилонское,

2) Мидо-Персидское,

3) Македонско-Греческое, и последнее —

4) Римская Империя, которая будет разрушена вместе со всем земным грешным миром во втором пришествии Христа ради вечного Царствия Небесного.

Поскольку именно четвертое царство примет на себя заключительный удр камня (в ноги истукана), то отсюда очевидно, что Римская империя будет существовать до конца истории как последняя империя. Это убеждение тоже многократно отражено в святоотеческом предании (его разделяли святые: Ипполит Римский, Иоанн Златоуст, блж. Феодорит, блж. Иероним, Кирилл Иерусалимский и др.). На этом основании и старец Филофей писал: "Ромеиское царство неразрушимо, яко Господь в Римскую власть написася" (то есть был вписан в число жителей при переписи во времена императора Августа). Причем Филофей различает здесь между неразрушимым "Ромейским царством", преемницей которого стала Русь, и ушедшей в прошлое "Римской властью". Тогда как западная "Священная Римская империя" в самом названии претендовала на прямую преемственность власти; и некоторые западные богословы тоже связывали конец времен с ее падением, уже в лице Германской империи.

Таким образом, последнее Римское царство тут выступает не как конкретное территориальное государство, а как организующий человечество преемственный должный принцип всемирного государства (даже если ему не удается распространиться на все народы или они отпадают от него), таинственным образом связанный со всем многонациональным христианским миром и со всей продолжительностью христианской истории — от первого до второго пришествия Христа. Поскольку сам Христос стал гражданином этой по сути вселенской империи, связав ее таким образом с Божиим замыслом о дальнейшей истории человечества вплоть до ее конца, постольку Римское царство — последнее.

В этой связи примечательно и то, что именно накануне воплощения Христа римская республика была провиденциально превращена в монархическую империю Юлием Цезарем (после чего имя цезаря, кесаря, стало нарицательным для обозначения монарха); и то, что в предвидении ее христианизации к ней были провидчески отнесены слова апостола об Удерживающем (который просуществует до пришествия антихриста в конце мира); и то, что именно в Римской империи Христос основал Свою Церковь (Тело Христово), которую "врата ада не одолеют". Это хорошо чувствовал Тютчев: "Империя не умирает. Она передается… Церковь, освящая Империю, приобщила ее к себе, следовательно, сделала ее окончательной" ("Россия и Запад").

Такое святоотеческое понимание Римской империи в ее удерживающем качестве явно положительное. Тем не менее в самом конце времен то, во что она превратится, показано в Священном писании с отрицательными чертами как оплот самого антихриста.

Так, во втором видении Даниила это четвертое царство — "зверь четвертый, страшный и ужасный, и весьма сильный; у него — большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами; он отличен был от всех прежних зверей, и десять рогов было у него… И вышел между ними еще небольшой рог, и три из прежних рогов с корнем исторгнуты были перед ним, и вот в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно… Десять рогов значат, что из этого царства восстанут десять царей, и после них восстанет иной, отличный от прежних, и уничтожит трех царей, и против Всевышнего будет произносить слова и угнетать святых Всевышнего; даже возмечтает отменить у них праздничные времена и закон, и они преданы будут в руку его до времени и времен и полувремени". После чего зверь будет убит и "Сын человеческий" получает для святых от Бога-Отца "владычество вечное, которое не прейдет, и царство его не разрушится" (Дан. 7).

В Апокалипсисе святого Иоанна Богослова также описывается красный "зверь с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах имена богохульные… И дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем; и поклонились дракону, который дал власть зверю… И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца… И десять рогов… суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час; они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю… (Откр. 13 и 17).

Видимо, в своем развитии к концу времен Римская империя должна утратить свое должное предназначение, обнаруживая в себе иное качество, пригодное для антихриста. Выше мы уже отметили эти два качества: возникновение двух христианских цивилизаций, удерживающей и апостасийной. Возможно, именно эта двойственность и отмечена в описании Даниилом последней империи как «разделенной»: сначала во внешней форме (две голени истукана), а затем, к концу ее развития, двойственной в составе материала — из глины и железа:

"А четвертое царство будет крепко, как железо; ибо как железо разбивает и раздробляет все, так и оно, подобно всесокрушающему железу, будет раздроблять и сокрушать. А что видел ноги и пальцы на ногах частью из глины горшечной, частью из железа, то будет царство разделенное… И как персты ног были частью из железа, а частью из глины, так и царство будет частью крепкое, частью хрупкое. А что ты видел железо, смешанное с глиною горшечною, это значит, что они смешаются чрез семя человеческое, но не сольются одно с другим, как железо не смешивается с глиною" (Дан. 2:40–43).

В крепком железе можно видеть положительное качество власти: оно сокрушает анархические силы зла, в этом и состоит призвание государства. Две голени — возможно, восточная и западная части Римской империи. Однако примешивающаяся далее глина — явно апостасийный признак. Это значит, что в конце своего развития (в нижней части ног и их пальцах) Римская империя будет уже состоять из смешанной человеческой массы двух разных качеств: железного (удерживающего) и глиняного (апостасийного). Судя по описанию, это касается всех десяти пальцев обеих ног, которые соответствуют десяти апокалипсическим рогам-государствам (возможно, эту цифру не следует понимать буквально), возникающим из обеих частей империи.

Западная часть Римской империи (в I–V вв. в нее входила и Англия) имела свою преемственность в виде "Священной Римской Империи", разделившейся затем на Германию, Австрию, Францию, Италию и т. д., которые распространили западноевропейскую цивилизацию на новые континенты, создав и США. Преемственность от восточной части Империи перешла через Византию к России, выродившейся затем в СССР, и к его осколкам.

Таким образом, скорее всего в последние времена (когда Удерживающий уже отнят) и в пророчестве Даниила, и в Откровении под "десятью рогами" имеются в виду различные преемники обеих линий Римской государственности, которые "примут власть со зверем, как цари, на один час". Под «железом» в них можно понимать верных христиан, уже не имеющих христианской государственности, но рассеянных в апостасийном мире вперемежку с "глиной".

Видимо, эту «десятку» государств составят лидеры прежде всего западного мира (США, образованные европейскими государствами, можно считать кульминацией апостасийной линии римской преемственности). Возможно, государственность одного из этих государств будет смертельно ранена, но исцелеет; то есть христиане в этом государстве добьются лишь временной победы. Кто конкретно образует десятку государств, — определится накануне воцарения антихриста. Для захвата всемирной власти антихрист, утвердившись через малый высокомерный «рог», преодолеет сопротивление трех государств, "исторгая их с корнем", а остальные семь подчинит.

Трудно сомневаться в том, что этот «рог» — государство Израиль, которое воплотит антихриста. В Священном Писании есть достаточные указания, что он будет из еврейского колена Данова и воссядет "как Бог, выдавая себя за Бога" в восстановленном Храме Соломона (2 Фес. 2: 4). (Заметим, что возможным прообразом прорезания этого «рога» было отмеченное нами падение трех последних консервативных империй — Российской, Германской и Австро-Венгерской — в конце Первой мировой войны, одновременно со знаменитой Декларацией Бальфура в ноябре 1917 г. о создании "еврейского национального очага" в Палестине, что было утверждено образованной после войны масонской Лигой Наций…)

Как же удастся немногочисленному еврейскому народу (20–25 млн.) возобладать над миллиардами людей? Дело тут не в количестве носителей власти (ведь и в тюрьме лишь небольшое число охранников контролирует множество заключенных), а в использовании глобальных средств контроля — денег и СМИ. Для власти над миром требуется лишь соответствующая его организация — это и призван обеспечить "Новый мировой порядок".

В описанной перемене знака с плюса на минус у действий еврейского народа (до и после пришествия Христа) можно видеть и основной метод сатаны, по которому можно распознать логику развития "тайны беззакония". Сатана стремится не просто к количественной массе совращаемых им людей, но прежде всего к качественному ослаблению Божия замысла в самых важных его носителях. И поскольку сатана не способен ничего сотворить сам, его метод заключается в совращении твари и в подмене истины о Царствии Небесном — ложью о царстве земном ("будете как боги"), истинного избранничества — сатанинским ("отец ваш диавол"), истинной Церкви — отступнической ("великая блудница", сидящая на апокалипсическом звере), удерживающего вселенского Римского царства — апостасийным (США), Третьего Рима — Третьим Интернационалом (это была дьявольская насмешка, а не очередное "проявление русской идеи"), вплоть до истинного Мессии-Христа — лжемессией-антихристом. Таков историософский масштаб слов Христа о дьяволе, сказанных в связи с падением еврейского народа: "Он лжец и отец лжи" (Ин. 8: 44).

При этом святые отцы (Кирилл Иерусалимский, Ефрем Сирин, блж. Феодорит, Ипполит Римский) часто исходят из того, что сатана пытается все копировать с Божьего замысла, стараясь облечь пришествие антихриста признаками пришествия Христа и внешне подражая Ему, но с противоположным духовным содержанием. Если Христос рождается от Девы и Святого Духа, то антихрист — особо извращенным способом от блудницы и воздействия дьявола; он также начнет свою обманную проповедь в возрасте 33 лет и будет обманывать людей три с половиной года, силою дьявола будет творить чудеса, пророчествовать, войдет как «мессия» в восстановленный для него Иерусалимский храм и т. п. Большинству людей, духовно слепых, он будет импонировать разрешением земных проблем методом "хлебов и зрелищ". Можно предположить, что он постарается произвести тотальную подмену Истины виртуальной реальностью посредством всеохватывающих СМИ и технических средств. Это уже сейчас один из важнейших приемов "отца лжи": о чем не вещают СМИ — того "не существует".

И только верные христиане различат его ложный дух, помня слова Христа: "Царство Мое не от мира сего" (Ин. 18:36), а также: "Тогда, если кто скажет вам: "вот здесь Христос или там", — не верьте; ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам… Ибо как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого… Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе" на всей земле одновременно (Мф. 24: 23–34; Лк. 17: 23–24).

Если этот принцип зеркально-симметричного самоутверждения зла относительно добра верен, то логично предположить, что "тайна беззакония" в числе самых разных средств и направлений действия должна иметь на земле не только апостасийные неорганизованные массы людей, обманом совращенные во зло (или упорствующие в нем ради самооправдания), но и должна "по действу сатанину" (2 Фее. 2:9) сформировать из наиболее пригодного материала сознательные структуры служения сатане, "действующего ныне в сынах противления" (Ефес. 2:2), — то есть некую организационную противоположность Церкви, сатанинскую антицерковь. Сама природа антихриста, чтобы выдержать максимальную степень воплощенного в человеке зла, должна быть выпестована в специальных условиях, в соответствующей антихристианской традиции, чтобы заменить в этом человеке образ и подобие Божие — образом и подобием сатанинским.

Масонская структура, рекрутируемая (по первоначальному замыслу) из христиан, для этого не годится; она лишь важный инструмент "тайны беззакония" для разрушения христианского мира, но не ее ядро. Ядро же, несомненно, коренится в сознательно антихристианском иудаизме — ибо нет другой такой религии. Некоторое указание на такую структуру зла можно видеть в словах Христа: "Я создам Церковь Мою и врата ада не одолеют Ея" (Мф. 16:18). «Вратами» в еврейском обиходе назывались собрания старейшин у ворот города, которые были высшей инстанцией во всех делах (Притч. 31: 23). Поэтому "врата ада" означают некий генеральный штаб адских сил по борьбе с Церковью, планом которого и является "тайна беззакония", — полагал прот. Борис Молчанов. В Апокалипсисе для этого употреблено выражение "сборище сатанинское" (Откр. 2: 9).

В числе опор своей власти сатана-подражатель, наряду со своей антиерковью, должен иметь и свое антигосударство, соединенные по принципу «симфонии» для утверждения зла. Единственная страна, могущая обеспечить такую «симфонию» — Израиль, связь которого с глобальной антихристианской империей США (она — "анти-Рим") добавляет последний штрих в картину: так же, как воплощение Христа произошло в одной из провинций Римской империи, так и воцарение антихриста произойдет в 51-м штате США" (так в Америке называют Израиль, находящийся на американском иждивении).

И что еще характерно для этого правила зеркальной симметрии добра и зла: структуры "тайны беззакония", маскируя свои цели и борясь с Удерживающим, веками клеветнически рисовали в его лице пропагандный облик "врага всего человечества" и "империи зла". (Само слово «дьявол» означает — клеветник.) Поэтому уже термин «византийский» приобрел на Западе обозначение всех государственных пороков, лицемерия, интриг (хотя Византия, при всех своих несовершенствах, никогда не доходила до западных нравов в виде инквизиции, Варфоломеевской ночи или кощунственной вакханалии крестоносцев в разгромленном ими Константинополе). А понятие Третьего Рима советологами выдавалось за стремление к мировому господству, которое продолжили большевики.

Видимо, по сходной же причине под упомянутыми в Библии северными врагами "дома Израилева", обреченными Богом на погибель в Армагеддоне ("Гог в земле Магог, князь Роша, Мешеха и Фувала" — Иез. 38, 39; Откр. 20) на Западе издавна принято понимать Россию, Москву и Тобольск — именно в этом смысле президент США Рейган употреблял свое знаменитое выражение "империя зла" применительно к СССР.

Это отождествление «роша» с «русами» впервые появилось в IX в. Византии после похода воинственных славян на Царьград (хотя эти слова писались и звучали по-разному: тут возникла лингвистическая контаминация, «заражение» одного слова орфографией и смыслом другого, сходно звучащего, — в данном случае это похоже на гениальное дьявольское "заражение"). Позже оно было перенято и талмудистами, и совершенно бездумно многими русскими авторами (так Русь сделалась на византийский манер «Росией», а затем Россией). Однако многие русские и иностранные лингвисты и историки (включая уже Татищева и Карамзина) не видят причин для такого отождествления, отмечая и неточность греческого перевода ("рош" по-еврейски означает «глава», а "князь рош" — "главный князь"; именно так это переведено в латинской Библии, а также у Лютера, англичан, чехов), и наличие других народов с названиями «Рош» и «Мешех», упоминаемых, кстати, пророком Иезекиилем как нечто отдельное друг от друга (источники см.: "Россия перед вторым пришествием", 1998, гл. 14, 38, XII и XIII).

Главное же: при толковании священных книг надо не выискивать на современной географической карте понятия почти трехтысячелетней давности, а исходить из духовного смысла истории и носителей в ней замысла Бога и его противника. В этом — главное содержание Священного Писания. Поэтому нам кажется верным приведенное в дореволюционной "Толковой Библии" (под редакцией А.П. Лопухина) лаконичное мнение Генгстенберга: "Русские не могут быть помещены между врагами Царства Божия". Ведь "Гог и Магог" — это организованное диаволом ополчение множества народов "с четырех углов земли" против верного Истине "стана святых и города возлюбленного" (Откр. 20: 7–8), также составленного "из многих народов" (Иез. 38: 8). Вряд ли под таким "станом святых" можно понимать нынешний антихристианский Израиль (тем более что в 20-й гл. Апокалипсиса Израиль не упоминается); во многих местах Библии «Израиль» последних времен понимается уже не как еврейство, а как христианская Церковь.

Народов "Гога и Магога", которых сатана "выйдет обольщать" на брань против "стана святых" в конце истории, чаще всего и европейцы, и мусульмане помещали на востоке Азии. Оттуда они в прошлом не раз приходили разорять Европу. Сегодня план объединить против православной России все народы "с четырех углов земли", при особо активной роли Китая, изложен с приложением карты у одного из влиятельных лидеров "мировой закулисы" 3. Бжезинского в юбилейном (сент. — окт. 1997) номере журнала "Foreign Affairs" — органа "Совета по международным отношениям".

Тем не менее, поскольку Россия страна особенная, можно предположить, что и в событиях конца истории ей суждено сыграть особенную роль. Прямых указаний на это в Священном Писании мы не находим. Апокалипсические картины изображают уже самое последнее время, когда Удерживающий отнят и воцаряется антихрист, подчинивший себе весь мир. В Откровении говорится, что при воцарении антихрист "извергает с корнем" три государства, видимо, препятствующие его росту, однако это не Удерживающий, поскольку "они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю"; скорее, он их сбрасывает как ненужную скорлупу.

Видимо, заключительная миссия России как Удерживающего, если ей суждено осуществиться, — относится к предапокалипсическому времени. Это связывается прежде всего с необходимостью истинной, православной проповеди Евангелия всем народам перед концом мира — для сознательного последнего выбора и спасения всех людей, пригодных войти Царствие Божие. Не об этом ли времени в Апокалипсисе таинственно сказано, что зверю была нанесена смертельная рана, но он от нее все-таки исцелел? Конечно, иначе и не может быть: мы знаем, что пришествие антихриста не отменить. И поэтому если России суждено перед тем возродиться, то, по словам наших святых, — "на малое время", быть может, как раз для проповеди истинной веры (и нанесения этим смертельной раны зверю), спасающей для Царствия Божия последнюю достойную часть человечества.

При этом, наверное, значение России для мира будет заключаться не только в видимом земном противостоянии антихристу, но и в действии на невидимом духовном поле брани. Подобно тому, как Христос видимым образом был распят на кресте, предан позорной казни, — но в невидимом мире торжествующе победил ад и диавола.

Продолжающееся сейчас иго, причину которого мы показали выше, не препятствует этой избранности России, а лишь выявляет ее, снимая покров с "тайны беззакония" в глазах новых и новых людей. И все это также подтверждает нашу уверенность в том, что несмотря на усиление всемирного процесса апостасии предназначение России еще не завершилось. Ведь не стал бы Господь так долго — почти век! — попускать силам зла мучить ее напрасно, лишь продлевая ее агонию. Значит, Бог верит в возможность восстановления России.

Удерживающая православная государственность разрушилась, приблизив последние времена, но пришествия антихриста еще не произошло. Значит, и после этого что-то удерживало и удерживает его, причем, скорее всего связанное с Россией, поскольку иного Удерживающего в мире с тех пор не появилось. Разумеется, удерживать мир от пришествия антихриста могут и Божественные силы, но все же через каких-то носителей в земном мире и с какой-то целью для него, иначе такое удержание мира было бы бесцельно.

Было бы грешно видеть в советское время это «удерживающее» начало в структурах марксистской власти даже после ее национальной мутации. К ней трудно относиться как к языческой власти, которая, еще не зная истинного Бога, удерживала порядок от хаоса. Сталин (бывший семинарист) уже знал истинного Бога, но не покаялся перед Ним, сохраняя культ марксистских идолов. Сама приспособительная мутация большевизма произошла лишь из-за сопротивления ему народного духа. Значит, удерживающее мы должны искать в ином: в том, что сохранялось в России вопреки коммунистической власти и существует сейчас вопреки власти демократической.

Вспомним известный пример из Библии: Господь был готов помиловать Содом и Гоморру, удержать их от разрушения, если бы нашлось в них хотя бы десять праведников (Быт. 18: 32). В России их, несомненно, больше. Конечно, многие, особенно в молодом поколении, уже поддались разложению. Но дело ведь не в "арифметическом большинстве" праведников на нынешней русской земле. На Божиих весах бывает достаточно и немногих, ради которых Господь продлевает сроки, учитывая также и небывалую силу противника, и особенности самого предапокалипсического времени, затрудняющие людям осознание Истины. В таких условиях каждое наше малое усилие в сопротивлении "тайне беззакония" имеет значение перед Богом.

Поэтому, очевидно, удерживающей силой в это предапокалипсическое время как раз и стал непрерывно длящийся христианский подвиг богоносного народа, явившего за столетие последнего ига многотысячный сонм Новомучеников Российских, молящихся на небесах во главе с Царственными Мучениками о спасении России. Они и сегодня для нас — тоже Россия, которая в Божием замысле не ограничивается пространством и временем. Царь и сегодня для нас — Царь. Апостолом Павлом не сказано, что Удерживающий будет уничтожен, сказано — "будет взят от среды"; и не утверждается, что антихрист воцарится немедленно после этого. И хотя после сокрушения царской власти зло стало очень быстро распространяться на земле, быть может, Россию и мир еще удерживают от пришествия антихриста верные Третьему Риму христиане, остаток Святой Руси — держась за своего Царя на Небесах. Действенность же такого удержания зависит от нашего отношения к Святым Новомученикам.

Этот шанс нам дан прежде всего в их прославлении. Уже совершенное в Зарубежье в 1981 г. (после чего начался распад режима КПСС), как и в сердцах многих верующих в России, оно объединяет силы всех русских людей на последнее сопротивление "тайне беззакония".

В явлении иконы Державной Божией Матери с царскими регалиями в день насильственного отречения Государя Николая II можно видеть такой удерживающий знак надежды и связи между земным и небесным планом русской истории в XX в. Многие церковные авторы как в России, так и в эмиграции (проф. И.М. Андреев, архимандрит Константин, прот. Александр Киселев) истолковали это явление как перенятие Божией Матерью на Себя роли Удерживающего — на время опамятования и покаяния России. После этого "Русский народ будет прощен и Царская власть, сохраненная Самой Царицей Небесной, будет России несомненно возвращена. Иначе зачем же Пресвятой Богородице сохранять эту власть? ("Православная жизнь", 1951, с. 3).

Многие авторы в России и в эмиграции — свт. Иоанн (Максимович), архиепископ Нафанаил (Львов), епископ Нектарий (Концевич), епископ Митрофан (Зноско-Боровский) — связали явление этой иконы с христоподражательным подвигом Царя-Страстотерпца, который стал такой же искупительной жертвой за свой народ, какой стал Христос для всего человечества. В этой связи с. А. Нилус в книге "На берегу Божьей реки" привел провидческий сон митрополита Макария (не признавшего Временное правительство и удаленного за это с кафедры) о Царе-Мученике, вымолившем у Господа горькую чашу для себя и манну для своего народа, после чего незримый голос сказал: "Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен". Хотя, конечно, даже искупительная жертва Христа не действует автоматически, необходимо ответное осознание ее людьми и жизнь в соответствии с открывшейся Истиной.

То, что наш народ найдет в себе достаточно сил для этого, еще в начале XIX в. предсказывал прп. Серафим Саровский: будет "страшная революция в России… Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе". По свидетельству учителя царских детей Ч.с. Гиббса, ставшего впоследствии на Западе православным монахом. Государь Николай II сам говорил ему об этом предсказании прп. Серафима и верил в него.

Это предсказывали и св. прав. Иоанн Кронштадтский, преп. Анатолий и Нектарий Оптинские, старец Алексий Зосимовский, старец Варнава из Гефсиманского скита, схииеромонах Аристоклий Афонский, архиепископ Андроник Пермский и другие подвижники.

На этом основании архиепископ Феофан (Быстров), в прошлом духовник Царской Семьи, говорил в 1930 г. в эмиграции: "Я не сам от себя говорю, а сообщаю откровение старцев. А они передавали мне следующее: пришествие антихриста приближается и оно очень близко… Но до пришествия антихриста Россия должна еще восстановиться, конечно, на короткое время. И в России должен быть Царь, предизбранный Самим Господом. Он будет человеком пламенной веры, великого ума и железной воли. Так о нем открыто. Будем ожидать исполнения открытого" ("Православная Русь", 1974, с. 24).

И архиепископ Серафим (Соболев) призывал в 1930-е гг. "веровать, что момент конечной гибели нашей родины еще не настал… что Россию ради чистоты Православия, ею исповедуемого, Господь помилует от всех бед и она будет существовать до скончания века как сильная и славная держава… Господь восстановит Россию, и она вновь сделается великой и будет самым могущественным оплотом в мире для грядущей борьбы с самим антихристом и всеми его полчищами" ("Русская идеология").

Тогда же и свт. Иоанн Шанхайский писал о России: "Когда окончатся страдания твои, правда твоя пойдет с тобой и слава Господня будет сопровождать тебя. Придут народы к свету твоему и цари к восходящему над тобою сиянию" ("Святая Русь — Русская земля"). В 1970-е гг. об этом говорил иеромонах Серафим (Роуз).

Предсказания о такой миссии России перед концом мира известны и в древних греческих, византийских источниках (см.: "Россия перед вторым пришествием").

Иногда даже в отрицании западниками особой роли России мелькали проблески этой истины, как у Чаадаева: "Мы как бы исключение среди народов, как бы не входим составной частью в человечество, а существуем лишь для того, чтобы преподать великий урок миру" ("Философические письма")… То, что Чаадаев высказал с презрением, К.с. Аксаков ощутил с благоговением: "Русская история имеет значение Всемирной Исповеди", потому что "Русский народ не есть народ; это человечество; народом он является от того, что обставлен народами с исключительно народным смыслом, и человечество является в нем поэтому народностью" (ПСс. М., 1889, т. I).

Веря в пророчества, мы должны, однако, помнить слова Господа: "Иногда Я скажу о каком-либо народе и царстве, что искореню, сокрушу и погублю его; но если народ этот… обратится от своих злых дел, Я отлагаю то зло, которое помыслил сделать ему. А иногда скажу о каком-либо народе и царстве, что устрою и утвержу его; но если он будет делать злое пред очами Моими и не слушаться гласа Моего, Я отменю то добро, которым хотел облагодетельствовать его" (Иерем. 18: 7,10). История с городом Ниневия подтверждает, что все зависит от поведения людей: если мы сможем осознать свои грехи, покаяться в них и вернуться к Истине, — земная история продолжится. Если человечество будет и далее скользить вниз, — то конец истории "близ есть, при дверех". Потому что Господь может продлить историю, лишь если только будет ради кого.

Хочется верить, что Он это делает сейчас именно ради миссии России, которую предстоит выполнить тому «остатку» русского народа (по аналогии с «остатком» Израиля — Рим. 11: 5), верному Православию, который накапливается в ходе поляризации российского общества. Именно к этому «остатку» относятся приведенные выше пророчества о искуплении народа Царем-Мучеником и о воскресении России, поскольку именно этот «остаток» несет в себе ее судьбу. Предсказанная же России "Слава Господня" в последние времена заключается не в земном господстве и могуществе, а в силе выражения Истины.

В XX в. православная Россия оказалась распята, но не побеждена духовно. Русский народ с безмерным терпением перенес от мира такие испытания, какие ни один европейский народ не выдержал бы. Словно в русской душе не переставали звучать евангельские слова: "Претерпевший же до конца спасется… (Мф. 24: 13). После векового атеизма эти страдания и терпение, конечно, далеко не всеми осознаются религиозно, но совесть и обычаи народа все же во многом сохранили христианскую основу. Это делает его непригодным и для капиталистических реформ. Русское сопротивление этим реформам — невиданное для других посткоммунистических стран явление. Как и то, в каких условиях оно проходит: в заброшенности людей властями, в нищете или на натуральном хозяйстве, при разлагающем давлении демократических СМИ…

Именно на этом фоне российской нищеты и торжествующей в мире апостасии можно сказать, что "чудо русской истории" продолжается. Это ли не еще одно свидетельство избранничества России? Вся логика тысячелетней истории наших падений и их преодолений показывает нарастание опасностей, грозивших нашему православному призванию. Мог ли с ними справиться (хотя и не без потерь) народ «ленивый», «варварский», «рабский», каким нас все эти века описывали заезжие путешественники и их доморощенные эпигоны? Разумеется, нет: в нашем народе были иные качества, не видные высокомерному глазу так же, как ему не видны в людях христианские добродетели, скромность и терпение — именно их Запад всегда и считал за нашу "рабскость".

И сейчас при всей огромной материальной силе нашего противника он (как когда-то Наполеон и Гитлер) слаб именно своим непониманием России и смысла истории, поэтому даже его победы могут быть обращены Богом в поражения. А наши материальные поражения могут превратиться в духовные победы — как было во время татарского нашествия в XIII–XIV вв., польского в начале XVII в., французского в XIX в., так может быть и с последним игом XX в.

В этой работе мы в основном рассматривали падения России, которые служили ее восстановлению через преодоление допущенных грехов. Но повторим: это не значит, что наш народ греховнее других. Наоборот: допускаемый грех вызывает в нашей истории катастрофы, поскольку не может стать нормой для русского бытия. И в нашей катастрофе XX в. есть еще один аспект, который уже в 1918 г. отметил прот. Иоанн Восторгов: "Грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для пробуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества….

Наверное, эти слова можно применить и к тайне России: возможно, и она стала в XX в. искупительной жертвой — для пробуждения к покаянию тех людей в мире, которые готовы это вместить. (Именно они примыкали на всех континентах к русской православной эмиграции.) Ибо в жертву было принесено не худшее, а лучшее, что было в мире — вдобавок тяжко оклеветанное, — и это надо осознать в первую очередь нашему народу.

Вот слова одного из таких людей, Иосифа Муньоса, недавно замученного врагами Православия хранителя чудотворной мироточивой иконы Иверской Божией Матери: "Россия была великая империя, самая большая, могучая, она дала миру несравненную ни с чем красоту… У нее симфония между Церковью и государством была настоящей, и поэтому ее разрушили. Думаю, что Господь допустил страдания при коммунизме отчасти для того, чтобы русские не погибли в ужасном материализме. Россия должна воскреснуть сильной духовно, потому что нет ни одного уголка в России, который остался бы не омытый кровью мучеников. Кровь мучеников — семя христианства. Эти семена дадут всходы, Россия воскреснет и своим светом будет освещать весь мир, потому что нет ни одного народа, который так пострадал за Христа, как русский… Когда Россия воскреснет, она действительно заслужит звание Святой Руси, Дома Пресвятой Богородицы". О чуде мироточивой иконы Иосиф привел объяснение одной благочестивой девушки: "Как мироносицы помазали тело Спасителя до Его Воскресения, так и Божия Матерь теперь помазывает русский народ до воскресения России" ("Православная Русь", 1993, с. 1).

В октябре 1997 г. Иосифа убили, и икона исчезла, а в январе 1998 г. монреальский собор, где она часто пребывала, сгорел дотла. В этом можно видеть грозное предупреждение. Но скорее не Зарубежной Церкви (как полагают некоторые), а всей России, где даже вопрос прославления Новомучеников и Царской Семьи до сих пор не решен. Чем дольше это оттягивается и Россия отказывается от покаяния и от их помощи, — тем грознее могут быть дальнейшие попустительные наказания Божии. Не забудем и о некоторых предсказаниях, что Россия будет растерзана и сократится до своей центрально-европейской части, и лишь после этих новых страданий произойдет опамятование ("Россия перед вторым пришествием", гл. 37)…

История имеет свою внутреннюю логику, которая проявляется в повторяющихся прообразах и парадигмах — кирпичиках общего смысла. Силы зла, как мы уже отметили, стараются наполнить эти парадигмы своим содержанием. Силы добра видят в них ключи к пониманию происходящего и будущего. И если богоносная Россия в своей истории, как и подобает христианину, уподобилась Христу — взойдя в XX в. на свою Голгофу и принеся в своем распятии искупительную жертву (о которой говорит новомученик прот. Иоанн Восторгов), то, вероятно, ей суждено и воскресение для свидетельства Истины всему миру — так же, как Христос после распятия и воскресения явился ученикам на короткое время для последнего земного свидетельства истинности и смысла происшедшего. В сохранении этой возможности для России — смысл затянувшихся российских страданий.

Конец мира, видимо, наступит, когда посеянные на земле «пшеница» и «плевелы» окончательно созреют для жатвы; когда человечество совершенно утратит понятие о цели истории и земля уже не будет иметь оправдания своего существования в глазах Божиих. С этой точки зрения, история, наверное, должна продолжаться, пока в человечестве не исчезнут люди, способные войти в Царство Божие (так полагал св. Григорий Богослов). Ради этого и надо сопротивляться "Новому мировому порядку", отстаивая удерживающий идеал Святой Руси.

В связи с активизацией масонства в России

В последнее время средства массовой информации в России уделяют все большее внимание масонству. Диапазон мнений широк. Одни утверждают, что масонство — это миф, и готовы говорить на эту тему лишь в ироническом стиле [1]. Другие в принципе согласны с этим, но считают проблему более серьезной: "Масонофобия — это своего рода идеологическое помешательство… сродни бреду ревности: все логические построения ревнивец учел, нет только одного — фактов"; таких людей надо «лечить» [2], - утверждает московский психиатр М. Буянов. Третьи, вопреки первым двум, выпускают хвалебные книги [3] о важной роли масонства в истории и культуре, в том числе в русской; «Известия» сообщают, что "Пушкин был масоном. Он гордился своей принадлежностью… Масонство помогло Пушкину перейти от детского атеизма к христианству… [4]. Четвертые тоже считают масонство влиятельным, но столь вездесущим, что в любых отрицательных явлениях ищут именно масонские происки [5]…

Для поисков истины лучше всего обратиться к самим масонским источникам. Недавно, следуя этому принципу, я напечатал две главы: о социально-политическом фундаменте того явления, которое правый фланг называет "жидо-масонским заговором"; и о роли масонства в русской эмиграции (см. мюнхенский журнал «Вече» № 42–43; первая часть также в "Нашем современнике" № 12, 1991. Речь идет о главах из книги "Миссия русской эмиграции" (1992). [Прим. 1998 г. ]). Сейчас хотелось бы продолжить эту тему в новом аспекте и на ином уровне, воспользовавшись одной из публикаций в московской газете "Политика".

В этой газете было помещено интервью с М.В. Гардером [6]. В эмиграции он известен как автор международно-политических обзоров и бывший полковник французского Генштаба. Теперь мы узнали, что он к тому же "самый старший: и в пребывании, и в звании" в заграничном русском масонстве и "второй номер французского масонства "шотландского устава" — это течение считает себя религиозным, в отличие от атеистического "Великого Востока".

Главная ложа ордена, который возглавляет Гардер, расположена в Париже на рю Пюто (8, rue Puteau). Именно по этому адресу масоны через радио «Свобода» призвали (22.3.91) жителей СССР устанавливать контакт для вступления в их организацию. Ведущая радиопередачи Ф. Салказанова сразу заверила слушателей, что разные "лживые измышления" о масонстве "могли возникнуть только в мозгу кретина" (перекличка с мнением психиатра М. Буянова здесь не случайна: он тоже частый автор радио "Свобода"). Представители ложи подчеркнули, что "главная цель масонов — способствовать моральному, духовному усовершенствованию общества". Считая образцом такого совершенства США, они напомнили что, "в основу США… с самого начала были заложены масонские принципы". Поэтому, заявили они, сегодня "Россия более других стран нуждается… в масонах", ибо "то, к чему сегодня стремится страна, соответствует масонским принципам". Более того: нет "сегодня иной, чем масонство структуры, способной обеспечить формирование настоящих граждан; этого не сможет сделать Церковь… этого не смогут сделать и новые политические партии, которым еще не хватает… демократической зрелости". "Сегодня всем. понятно, в том числе и советским руководителям, если они хотят приступить к реформам, — что распространение масонства в России представляет собой реальный шаг, ведущий к духовному и материальному благосостоянию".

С целью "способствовать распространению масонства в России" и отстроить там "масонскую структуру" — на рю Пюто и была создана ложа "Александр Сергеевич Пушкин". Ибо, как напомнили масоны, устраивать новые ложи самим нельзя: только под руководством уже существующих. В конце передачи Салказанова дважды, по буквам, повторила адрес и выразила надежду, что писать по нему будут и женщины: "можно будет создать русскую женскую ложу".

Прежде чем дать оценку этому призыву процитируем еще один документ, связанный все с тем же адресом. В 1924 г. масон первой эмиграции Н.П. Вакар писал своему шефу [7]:

"23 января… в храме на rue Puteau состоялось Собрание, посвященное "прославлению Сатаны"… Это подлинно был не то сатанинский Акафист, не то миссионерская проповедь сатаниста. Речь была именно так построена не только с внутренней, но и с внешней стороны (каждый абзац кончался напевным ритурнелем "О, Satan, Frfere des hommes"!) ["О, Сатана, Брат людей"].

… в докладе была и историческая и философская часть. В этой области докладчик обнаружил существенное невежество, однако заявил, что "сатана… поборник человеческого права против божественной деспотии", "истинный источник света", и т. п. Указав, что за так называемую "божественную любовь" человеку естественно платить Богу ненавистью и злобой, сообщив, что "сатана это и есть человечество", проповедник закончил гимном Сатане, приспособив для этого известные стихи Бодлера. Вывод из проповеди для слушателей мог быть только один: ПРИДИ, ПОКЛОНИСЬ И ПРОСЛАВЬ…

В заключительном слове Досточтимый Мастер Ложи поблагодарил брата Humary за "интересное и захватывающее сообщение" и… подчеркнул присутствующим и вновь посвященным братьям "истинно масонский характер заслушанного доклада….

В этой связи ошеломленный Вакар ставит вопрос: есть ли это "некая программа, сознательно и намеренно проводимая в Братстве частью братьев; либо… проявление цинической распущенности и духовного хулиганства"?

К сожалению, ответ масонского начальства на это письмо Вакара нам неизвестен. Попытаемся поискать его сами.

* * *

Нет сомнения, что масонство — влиятельнейшее движение Нового времени, которому нынешний мир во многом обязан своим духовным состоянием. Оно возникло в виде тайного ордена в идейном пространстве между религиозной Реформацией и атеистическим Просвещением — как неоязыческая религия Разума, противоборствующая «реакционному» влиянию Церкви и стремящаяся к переделке общества на «прогрессивных», рационально-космополитических началах. (Поэтому даже католическая Церковь в 1738 г. запретила своим прихожанам вступать в ложи под угрозой отлучения [8]…)

Постепенно внутри масонства возникли разные «послушания», от мистических до атеистических, ставящие акцент на разных сторонах этой программы. И соответственно влияние масонства в Новое время можно рассматривать и на духовном уровне, и на политическом.

Что касается политики, то масонские источники уже давно не скрывают, что масонами были и лидеры буржуазных революций, и многие вожди социалистических партий, и создатели Лиги Наций (затем ООН), и множество президентов США. Свое мнение, что в Февральской революции 1917 г. масоны "никакой роли не сыграли", М. Гардер мог бы уточнить по французскому масонскому словарю: там сказано, что "большинство членов Временного правительства было масонами" [9]. Причем тогдашнее масонство в России отпочковалось в основном от того послушания во Франции, глава которого в 1904 г. объявил: "Мы не просто антиклерикальны, мы противники всех догм и всех религий… Действительная цель, которую мы преследуем, крушение всех догм и всех Церквей" [10].

Достигнув на Западе своей цели (т. е. победив влияние католической Церкви и атомизировав общество), масонство утратило политическую агрессивность. Похоже, теперь оно превратилось, как шутят сами масоны, в "бюро взаимопомощи функционеров". Ибо тайные организации нужны были для прихода к власти в сословном консервативном обществе, но для ее осуществления в демократии необходимы и достаточны деньги (хотя и сейчас подлинные структуры власти все еще предпочитают оставаться закулисными; в последнее время их идеологию по установлению "Нового мирового порядка" называют "мондиализмом"). Кроме того, идеи масонства (нравственный «плюрализм», отход от христианского понимания истории) стали общепринятыми в западном мире (в СССР сходное развитие произошло и без масонских структур: так называемое "западничество"). Поэтому сегодня не столь уж важно, масон такой-то политик или не масон; интереснее рассмотреть духовную суть масонства (и тем самым его наследия), а также его место в общем русле апостасии (отхода от Бога) человечества.

Но, приступая к анализу этого уровня масонства, следует сделать замечание: он требует уже не социально-политических фактов, а историософских и религиозных категорий. И здесь масонские источники могут нам помочь лишь яркими иллюстрациями, но не выводами.

Темная духовность масонства заметна уже в его мрачной атрибутике, в мстительных ритуалах с «мертвецами» в гробах (см. иллюстрации в переизданном в Москве двухтомнике "Масонство в его прошлом и настоящем" [11]). Еще темнее внутренний смысл масонской символики. Уже для своей родословной масоны словно нарочно выбрали из Ветхого Завета носителей гордыни и материализма: Каина, строителей Вавилонской башни, царя Соломона и строителя его храма Хирама (иногда его называют Адонирамом). С последними двумя образами связаны главные ритуалы масонства.

Так, "Храм Соломона — исток развития всех других масонских символов, которые объединены воедино образом храма", — пишет масонский словарь. Саму свою деятельность масоны называют "построением храма Соломона" (подразумевая под этим как бы построение земного рая); в этом аллегорический смысл термина "вольные каменщики". "Особенный культ символики, связанной с Храмом Соломона, развит в американских ложах… в некоторых к постоянному оформлению относится модель Храма"[12].

Но согласно святоотеческому учению, выраженному на основе Священного Писания задолго до появления современного масонства, в этом Храме воссядет царем не кто иной, как антихрист — посланец сатаны, "человек греха, сын погибели… в храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Фес. 2:3–4)…

Кроме того, уже из Ветхого завета следует, что антихрист произойдет из колена Данова — именно это колено связано в Библии с будущим носителем зла (Быт. 49:17–18; Иерем. 8:16) и оно единственное, которое не названо в Апокалипсисе в числе спасенных колен Израилевых (Откр. 7: 4–8). И вот в масонстве главная фигура поклонения, строитель храма Хирам, происходит именно из этого колена по матери: она была "из дочерей Дановых" (2 Пар. 2: 14), — спокойно отмечает указанный масонский словарь. Не удивительно, что в некоторых вариантах масонской легенды о Хираме его происхождение прямо связывается с ангелом, взбунтовавшимся "против божественной деспотии".

Причем культ Хирама в масонстве доходит до того, что даже создано своего рода «анти-евангелие» об убийстве Мастера завистниками; «анти» — потому что Христос после смерти воскресает, а от Хирама остается лишь разложившийся труп. В своих ритуалах масоны и мстят за его смерть; в некоторых ложах имеются искусно сделанные макеты трупа.

На этом фоне можно лучше понять и смысл масонского посвящения (посвящаемого на четверть часа оставляют "под землей": в темной комнате наедине с «трупом» или черепом), которое скрепляется обязательством хранения тайны под угрозой смерти. В "Вестнике объединения масонских лож", к которому принадлежит М. Гардер, такое посвящение трактуется в смысле "влияния духовного порядка, источник которого… должен быть обязательно "нечеловеческого происхождения"; "ритуал может обладать, в известном смысле, магической силой, способной оказать эмоциональное воздействие на психику посвящаемого"; "мы много раз были свидетелями настоящей трансмутации — этой конечной цели всякого подлинного посвящения, происшедшей в некоторых из наших братьев" [13].

Примерно так же обращение в масонство толкует иностранный масонский авторитет Эндрес: это "эзотерическая связь с нематериальным… Посвящение — это изменение состояния собственной души" [14] Фаустовская аналогия с продажей души здесь напрашивается сама собой. (Интересно отметить, что и Гете, автор «Фауста», был масоном.) А из масонского словаря узнаем, что в одном из масонских ритуалов "Хирам духовно возрождается в посвящаемом" [15]…

Характерно, что масоны избегают уточнять, какому "Высшему Существу" они поклоняются, называя его "Великим Строителем (или Архитектором) Вселенной". Это обстоятельство, как и отказ от троичного понимания Бога, облегчает возможность Его подмены (сознательной или скрытой) другим «существом», ибо как раз на роль «архитектора» и претендует сатана, вознамерившийся соперничать в этом деле с Богом. Масоны и сами впадают в ту же гордыню соперничества, утверждая, что "в христианстве неправильно переведен новозаветный призыв «metanoiete» словом «покайтесь»… Метанойя, древняя цель мистерий, означает не покаяние, а «инакомыслие» [16]. И в цитированной радиопередаче «Свободы» масоны это не преминули подчеркнуть: "Занимаясь поисками истины… масоны не признают никаких попыток ограничить эти поиски. Масон — это человек, свободный от предрассудков и догм….

Возможностей для такой подмены Бога дьяволом в символике масонства много. Тот факт, что так называемое «религиозное» масонское послушание имеет в своих «алтарях» Библию, — ничего не значит, ибо "если брат при вступлении в ложу, принимая обязательство, кладет руку на Библию, то это нисколько не обязывает его по отношению к содержанию Библии", — пишет Эндрес; поэтому "многие ложи заменяют Библию книгой с белыми страницами" [17]…

Так что описанное Вакаром поклонение сатане — это лишь одно из проявлений внутренней сути масонства. Только многие масоны, пожалуй, "не ведают, что творят": для многих из них сатана не носитель зла, а "истинный источник света и разума"… В этой связи можно вспомнить, что имя сатаны — Люцифер, «светоносный» (он способен принимать облик "светоносного ангела"). Именно этот «свет» входит в масона во время ритуала посвящения. Именно этот "свет просвещения" масонство несет с самого начала своей деятельности. Этот «свет» излучает и пятиконечная "пылающая звезда", которая "относится к общепринятым символам масонства", имеет связь с традицией каббалы и с "печатью Соломона", которой он отметил краеугольный камень своего Храма" [18], - объясняет масонский словарь. (Быть может, она была принята большевиками непродуманно, но символика духовного родства между масонством и коммунизмом получилась впечатляющая:[99] ведь и коммунисты претендовали на построение похожего «храма» — рая на земле, только в их терминологии он назывался не "Новым мировым порядком", а "Новым миром"). Уже цитированный выше Эндрес, знаток масонских символов, подчеркивает, что как пятиконечная, так и шестиконечная звезда (тоже масонский символ, связанный с храмом Соломона) имеют это общее и главное свойство: они излучают «свет», который восходит к древней вавилонской астрологии [19].

Некоторые защитники масонства признают в нем сатанинские тенденции, но готовы отнести это "лишь к таким ложам, которые для того и ведут борьбу с религиями, для того и говорят: "долой Распятого", чтобы утвердить свою религию и свое господство, ибо светлый масон никогда так поступать не будет… [20]. Как можно видеть, разница между атеистическим и «религиозным» масонством состоит лишь в том, что первое прямо заявляет о своем отрицании и духовного мира, и христианских ценностей; второе же имеет и «положительную» программу, выбирая себе в духовном мире иной объект поклонения и утверждая его «совместимость» с христианством. Иногда это делается в такой форме: "Мы вольнодумцы, вы верующие… Одержимые духом исследования, мы слуги Сатаны. Вы хранители истины, вы служители Бога. Эти два учителя друг друга дополняют. Они нужны друг другу… [21], - писал в "Письме Римскому папе" видный масонский деятель А. Лантуан…

Переубедить же людей, принявших «посвящение» очень трудно: они будто чем-то заворожены и существуют в иной системе этических и эстетических координат (даже трупная символика их не отвращает). Это подтверждает и Гардер, чувствуя в масонстве "какую-то такую атмосферу… это сон, но сон сознательный" и "если вы действительно поддаетесь музыке вот этого сна, который вы переживаете, то это что-то в вас меняет"… Характерна в этом отношении апология масонства в брошюре А. Клизовского (переизданной сейчас стотысячным тиражом в Риге); вряд ли автор сознавал, что скорее мог напугать, чем успокоить своих оппонентов такими аргументами:

"Точно известно, что орден масонов, так же, как родственный ему по духу и учению орден Розенкрейцеров, находились в связи с Источником Света, Руководителями нашей планеты. Старшими Братьями человечества". Их цель — "будущий земной рай", причем "даже отрицательные явления Великими Зодчими Мира, Старшими Братьями человечества, обращаются в нашу пользу и в нечто положительное…. Так, "существующее в природе хищничество есть тот кнут, который погоняет ленивых и слабых. В человеческом царстве природы хищные щуки для того и существуют, чтобы понуждать мягкотелых карасей развивать наблюдательность, самодеятельность и другие положительные качества, и когда эти качества будут развиты, исчезнет надобность в кнуте…. В мире происходит "отбор зрелых плодов человеческой эволюции от незрелых. И в то время, как зрелые плоды человеческой эволюции высшим сознанием чуют Свет и устремляются к Источнику Света, незрелые не видят этого Света. Для духовно созревших людей наши Невидимые Руководители, Старшие Братья человечества, становятся реальностью, становятся осязаемыми и даже видимыми, но для пребывающих во тьме Они фантазия… В. Иванов [автор антимасонских книг. — М.Н.]…знает о существовании на земле наших Руководителей, обитающих на нашей планете. Старших Братьев человечества, но он называет их… темной сатанинской силой… С Ивановыми нам не по пути" [22]…

Хотелось бы надеяться, что и большинству Ивановых окажется не по пути со "Старшими Братьями человечества"…

* * *

Чтобы убедительно проанализировать эти проблемы — нужна книга, а не статья. Но и в статье эта тема останется незавершенной, если не сказать, почему масонов часто связывают с термином "жидо-масонский заговор". Эта проблема мне кажется гораздо сложнее, чем тому же Клизовскому, который в сущности утверждает то же, что и Иванов (чьи книги содержат много неточностей и преувеличений), и лишь считает это явлением положительным.

Масонско-еврейский союз прежде всего объясняется совмещением социально-политических интересов масонства и еврейства. При возникновении современного масонства в XVII в. иудеи нигде не имели равноправия, поэтому они с самого начала устремились в ложи, проповедовавшие стирание религиозных и национальных различий. Масонство стало «отдушиной» и путем в общество особенно для тех евреев, кто тяготился нравами гетто, но не желал креститься. Все это хорошо видно в исследовании Я. Каца [23], как и то, что по мере укрепления масонства у власти и занятия в нем ключевых постов евреями, они (добавим: в сочетании со своей финансовой силой) стали пользоваться масонством для достижения своего равноправия, — а это им виделось на пути дехристианизации и демократизации мира. Достаточно привести в виде примера (из масонских энциклопедий) таких высокопоставленных масонов-евреев, как Ротшильды; вождь Всемирного Еврейского Союза А. Кремье; еврейские лидеры в Великобритании — барон М. Монтефиоре, в Италии — Э. Натан и др. (многие из них занимали также важные политические посты). Но этот «заговор» давно завершился: его плод — западная секулярная демократия.

Однако совпадение целей масонства и еврейства имеет не только социально-политические причины, но и духовные. На этом уровне «заговор» продолжается, и теперь еще меньше его участников осознают его конечную цель. Чтобы ее уточнить — придется вернуться к значению Храма Соломона и колена Данова (из которого происходит Хирам), ибо в этих символах совпадение судеб еврейства и масонства завершается на эсхатологическом уровне.

Так, по святоотеческому учению [24], антихрист появится именно в еврейском народе, потому что евреи не приняли вселенского Мессию-Христа и все еще ждут своего, национального земного Мессию-царя. Как подчеркивает Еврейская энциклопедия — "представление о земном Мессии…начиная с конца первого столетия христианской эры… является официально признанным в иудаизме… Его назначение — избавить евреев от власти языческого мира, низвергнуть правителей-язычников и основать собственное царство" [25]; под язычниками здесь понимаются все неевреи, в том числе христиане. Этим и воспользуется антихрист: придет именно таким Царем Израильским, воссядет в восстановленном Храме Соломона[100] (2 Фес. 2: 3–4) и будет править миром на основе той материалистической идеологии, которую предлагал сатана Христу в пустыне (хлеб и зрелища). Впрочем, об этом предупредил евреев и Сам Христос: "Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете" (Иоанн 5:43).

И указание на колено Даново, в котором появится антихрист, тоже "несомненно еврейского происхождения"; оно основано на многих еврейских источниках и "находится в связи с еврейским представлением о происхождении Мессии со стороны матери из этого колена" [26], - отмечает Еврейская энциклопедия. (Еврейские ученые вычислили это колено в «фалашах», которые в 1991 г. были вывезены из Эфиопии в Израиль в ходе операции "Соломон"…)

Эту информацию передало радио «Свобода». Видимо, речь идет об остатках фалашей, так как основная их часть была вывезена (в том числе из лагерей беженцев в Судане) еще в 1985 г. в ходе операции «Моисей» (Островский В., Хой К. "Я был агентом Моссад", М. 1992. Гл. XV). [Прим. 1998 г.]

В этой теме антихриста заключается вся драма человеческой истории, религиозной осью которой стала судьба еврейского народа: устами своих пророков он предсказал пришествие Мессии, но отверг Его, впав в материалистический соблазн (шовинизм, расизм — его разновидности как превознесение плоти своей нации). Этому соблазну, впрочем, есть вполне научное объяснение: евреи не признали неземных ценностей, предложенных Христом, поскольку в иудаизме не было четкого понятия о бессмертии души; все ценности они видели лишь в земном мире… Ведь и Христа они обрекли на распятие, отдав предпочтение разбойнику, не по злому умыслу, а опять-таки из земного соблазна, "не ведая, что творят": им нужнее был революционер (разбойник) в борьбе против господства римлян [27]…

Многозначительный прообраз этого материалистического соблазна дан в Ветхом Завете: "золотой телец", которому евреи стали поклоняться, уже зная истинного Бога. Этим, пожалуй, объясняется и их знаменитое «чутье» к деньгам — этой «крови» материально-экономической жизни человечества; и тот факт, что уже задолго до Христа евреев было в рассеянии больше, чем в Палестине: они селились вдоль денежных артерий мировой торговли — "денежных силовых линий", как пишет об этом «чутье» видный современный банкир и политик Ж. Аттали. Он отмечает в этой связи "почти абсолютное, но совершенно ненамеренное, тысячелетнее господство евреев в международных финансах", длившееся до XI–XII вв. И в дальнейшем, хотя они больше не являются единственными финансистами, "их власть остается могущественной" [28], - пишет он.

Таким образом, злоупотребление свободой повторялось в Божием творении на всех уровнях: и в падшем ангеле, который, возгордившись, стал сатаной; и в богоизбранном, «осевом» народе истории, который истолковал свою избранность националистически, отверг вселенскость Христа и стал носителем той же материалистической гордыни… В этой схеме масонство — зримая структура втянутости европейской цивилизации в этот материалистический соблазн вокруг еврейской «оси». Еще более широкое русло апостасии, конечно, складывается из злоупотреблений свободой каждым человеком…

Эта гордыня может проявляться в самых разных формах. Прот. Сергий Булгаков, которого в антисемитизме упрекнуть никак нельзя, писал, что "в состоянии антихристианства и христианоборчества Израиль [имеется в виду еврейство, а не страна — М.Н.] представляет собой лабораторию всяких духовных пороков, отравляющих мир и в особенности христианское человечество" [29]. Например — социализм; не случайно М. Бубер считал, что именно еврейский народ "создал мессианский идеал, который впоследствии превратился, опять-таки при решающем вкладе евреев, уже измельчав и обретя конечность, в то, что названо социализмом" [30]. Поэтому евреи играют столь заметную роль и в космополитическом "малом народе" (о причине чего размышляет глубоко уважаемый нами И. Шафаревич в «Русофобии», но без должного историософского масштаба еще не приходит к убедительному объяснению). И в упомянутых мондиалистских структурах евреи играют сегодня важную роль; в частности впечатляет война в Ираке 1990–1991 гг., где — как предполагает крупнейшая еврейская газета на русском языке "Новое русское слово" — речь шла "не о наказании, а о превентивной войне… Довод о том, что необходимо во что бы то ни стало — пусть военными средствами, если нет других — предупредить появление у Саддама ядерного оружия, — … активно отстаивало мощное произральское лобби в Вашингтоне" [31]…

Только в рамках христианской историософии становится понятным как подлинный масштаб проблемы антисемитизма, так и то, что именно христианин не может впадать в плотский антисемитизм, понимая всю духовную глубину еврейского вопроса… Тема еврейского лжемессии-антихриста для русского человека не может быть занимательной «мифологией», это трагический смысл развивающегося мира. И поскольку русский народ стал носителем христианского мессианизма как следования Мессии-Христу (русская идея), — этот конфликт двух мессианизмов и проявляется более всего в русско-еврейском столкновении… […]

Сокращаем здесь развернутую трактовку фразы В. Соловьева: "Еврейский вопрос есть вопрос христианский" — поскольку это подробнее рассматривается в статье "О «слабости» и силе христианства" в данном сборнике. [Прим. 1998 г.]

Таким образом, возвращаясь к основной теме — лишь в отрыве от христианских критериев добра и зла можно оправдывать "добрые намерения" масонства. Уже новиковское масонство XVIII в. — как и все Просвещение — несло в себе тот самый «свет» Люцифера, тоже вряд ли осознаваемый тогдашними «просветителями». Можно согласиться с масонами с рю Пюто: немалая часть русской знати вступила тогда в ложи (только не надо спекулировать именем Пушкина: это был лишь короткий соблазн его молодости, преодоленный в зрелом возрасте).

В этом впуске масонского «света» в Россию можно видеть самый отрицательный духовный аспект Петровских реформ, что и стало одной из причин болезни общества, приведшей к революции…

По данным известного масонского историка Т.О. Соколовской, сам Петр I, возможно, стал масоном во время заграничной поездки. Приводятся следующие факты: песни в честь Петра I в масонских ложах, распеваемые хорами; учреждение в 1810 г ложи "Петр к Истине", заявление князя М.П. Баратаева в 1818 г. в ложе "Соединенных друзей", что "Великий Петр первым явил свет масонства России", учредив первые ложи. В числе версий и преданий: 1) посвящение Петра I в масоны за границей Христофором Вреном в конце XVII в., по возвращении в Москву учреждение Петром ложи, в которой он стал "вторым надзирателем", а "управляющим мастером" Лефорт; 2) учреждение в 1717 г. Петром ложи в Кронштадте; 3) тайные заседания "Общества Нептунова" в Сухаревой башне в Москве, при участии Петра I, Лефорта, Феофана Прокоповича, адмирала Апраксина, Брюса, князя Меншикова; народные сказания об этом. (Соколовская Т. "Был ли Петр I масоном" // Море. СПб. 1917. с. 12.) [Прим. 1998 г.]

Россия может возродиться лишь при условии полного пересмотра этого идейного багажа — не взирая на титул "Петра Великого". Сегодня и в СССР чуткие историки приходят к выводу, что многие его реформы назрели сами собой и могли быть проведены с меньшим насилием и меньшими духовными потерями для России: это "был вызов национальной традиции, духовным ценностям и всему укладу жизни русского народа… И если позднее в русской духовной и культурной жизни произошло возрождение, то произошло оно не благодаря петровским реформам, а вопреки им", поскольку им "так и не удалось до конца подавить и уничтожить национально-религиозный идеал святой Руси" [32].

Только Россия имела в человеческой истории такой национальный идеал, и если она не вернется к нему, если он станет лишь достоянием истории, — в мире будет установлен материалистический "Новый мировой порядок" со всеми вытекающими отсюда последствиями. Характерно, что один из американских идеологов этого нового порядка в своей нашумевшей статье называет его "концом истории" — имея в виду окончательную, наилучшую общественную модель…

О "конце истории" под названием Апокалипсис он, кажется, не ведает. А ведь признаков этому столько, что даже кардинал Ратцингер недавно провел параллель между американским "Новым мировым порядком" и приходом антихриста. С другой стороны, авторитетный любавичский раби в Нью-Йорке возвестил, что падение коммунистического режима в России и празднование еврейской Хануки в Кремле — означает "скорое пришествие еврейского Мессии" [33]…

Статья закончена, но события обгоняют написанное: тем кто поспешит обрести «свет» с рю Пюто, уже не нужно ехать в Париж. Французский журнал «Экспресс» [34] (17.1.1992) в статье "Масоны завоевывают Восток" с удовлетворением сообщает об открытии многих лож в странах Восточной Европы, при покровительстве новых правительств (это не удивительно: из статьи узнаем, что, например, в Чехословакии масонами были отец и дядя нынешнего президента В. Гавела, дядя министра иностранных дел Динстбира…).

Журнал пишет, что благодаря популяризации масонства по радио «Свобода» во французские ложи стали приходить письма из Вильнюса, Баку, Киева. В 1991–1992 гг. в России, — как подчеркивает журнал: в обстановке "абсолютной секретности" и "тщательного отбора", — были открыты ложи "Северная звезда" (от "Великого Востока Франции"), «Новиков» (от "Великой Ложи Франции", в дни августовского "путча"), ложа «Гармония» (от "Великой Национальной Ложи Франции"). На март 1992 г. запланировано открытие еще одной атеистической ложи — "Свободная Россия" (в начале года в ней было 28 человек), а летом — отпочкование ордена "Великий Восток России".

О целях этого ордена можно судить по заявлению главы французского "Великого Востока", который обеспокоен "стремлением церкви осуществить новую евангелизацию" в России (ТАСС, 9.9.91). Эту обеспокоенность следует принять во внимание, ибо "по оценке авторитетного энциклопедического ежегодника «Quid», в 1990 г. во Франции "около 100 депутатов и сенаторов и 10 членов французского правительства" — масоны "Великого Востока" (то же сообщение ТАСС).

Как можно видеть, у М. Гардера в России намечается солидная конкуренция. Хочется надеяться, что моя статья поможет хотя бы кому-то из соотечественников сделать правильный выбор.

Ноябрь 1991 г. (дополнения: Март 1992 г.)

Напечатано в "Вестнике Германской епархии Русской Зарубежной Церкви" (Мюнхен. 1992. с. 2–3), затем: "Русский Восток" (Иркутск. 1992. с. 18–19); в сокращении: "Русский вестник" (Москва. 1993. с. 1). Первый, краткий вариант — в газете «Политика» (Москва. 1991. с. 16).

После столь долго насаждавшегося отрицания духовного мира — вполне понятно, что в послекоммунистической России психологический маятник из накопившегося любопытства качнулся в другую сторону: к «духовности» любого рода, вплоть до преподавания оккультизма в некоторых школах (штейнерианство, рерихианство) и сеансов колдовства по государственному телевидению (Кашпировский и проч.). Не представляя себе, каким нравственным усилием только и возможно человеку возрастание к истинному духовному миру, многие любопытствующие стремятся получить «духовность» легко и сразу в готовом виде, "для улучшения здоровья", не задумываясь о ее качестве и о последствиях.

Особое место в этом ряду занимает интерес к русскому язычеству, ибо он подкрепляется культом физической силы и здоровья нации. Эта идеология родственна фашизму с его языческими соблазнами, столь распространенными именно во времена национальных катастроф. При этом "благое намерение" физически укрепить ослабленное тело государства только усугубляет его духовное саморазрушение, ибо язычество рассматривает нацию в основном как биологический организм, не чувствуя духовной основы национального самосознания и самой цели существования нации.

Следует сразу сказать, что одно дело — язычество как этнография: народные песни, пляски, обряды, традиции; их следует бережно хранить, в них наши национальные, дорогие нам корни. Древнее язычество еще не знало истинного Бога, поэтому наших предков не в чем упрекнуть: они были на своем историческом пути к истинной вере и, когда пришло время, — выбрали ее сознательно, душою и сердцем, создав великое православное государство. Другое дело — сегодняшнее неоязычество, отступающее от нравственного выбора наших предков, стремящееся срубить до корней тысячелетнюю крону великого древа христианской культуры и получить в оставшемся пне "здоровый национальный идеал".

Именно это и предлагают русские неоязычники, выпускающие даже специальные книжки против христианства (А. Иванов, В. Авдеев, В. Емельянов), с «убийственной», как им кажется, аргументацией. Одна из политических организаций, назвавшая себя "Русской партией", выразила это и в своей программе: "Признать христианство, проповедующее идею богоизбранного израильского народа, еврейской идеологией и пришлой религией, способствовавшей установлению сионистского ига в России" ("Русские ведомости", 1992, N 5). Основной аргумент здесь в том, что христианство — "религия рабов", которая "ослабляет нацию" прежде всего перед евреями, они-то специально и «подбросили» нам эту религию для установления своего господства. (Так же рассуждали о «слабости» славян Гитлер и Розенберг, именно в этом видя причину краха России в 1917 г. и последующего еврейского засилья, — но все же это не помешало русским в 1945 г. дойти до Берлина…).

В каждой из подобных антихристианских публикаций — проклятья, кощунственные искажения Священного Писания, подтасовки смысла, причем все это от явного незнания и нечувствия Православия. Ведь в СССР ни в школе, ни в вузах этому не учили: атеисты кололи штыками то чучело «христианства», которое сами же и изготовили для этих целей, чтобы оно выглядело как можно примитивнее. Причем атеисты, как и язычники, тоже выдавали христианство за "религию рабов" и за инструмент "закабаления масс эксплуататорами"…

В доказательство «рабскости» христианства язычники всегда сводят его к тезису: "подставь врагу другую щеку". Но ведь речь идет лишь о своей щеке — это значит: прости своего личного врага, не мсти ему и не умножай зло; однако ни в коем случае не подставляй врагу щеку ближнего — его защити даже ценою своей жизни! А он точно так же защитит тебя.

Христианское смирение — это смирение не перед злом, а перед Богом. Выражение "раб Божий" означает и признание Божьего всемогущества, и готовность отстаивать Его замысел о мире — и здесь «раб» должен превращаться в мужественного воина в битве против сил зла. Наш святой, Феодосии Печерский, в этой связи говорил: "Живите мирно не только с друзьями, но и с врагами, но только со своими врагами, а не с врагами Божиими". Сам Христос применил силу для защиты святыни: выгнал из храма оскверняющих его торгашей и ростовщиков.

Сочетание такого «рабства», свободы и мужества христианина видны в словах апостола Петра, который говорил: …будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро. Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, — как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии" (1 Пет. 2: 13–16).

Эти же слова показывают и ложность утверждения, будто христианство повелевает «рабски» подчиняться любой власти, "ибо нет власти не от Бога" (Рим. 13:1). Апостолы говорили о самом принципе власти в противоположность анархии и в продолжение этих слов имели в виду такую власть, которая сама служит Богу: "Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых… начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться" (Рим. 13: 3–5).

То есть апостолы под властью имели в виду законную положительную силу государства, а не узурпацию кем-то правящих полномочий для целей безнравственных и разрушительных. Об отношении христиан к недостойной власти можно судить по словам Христа об Ироде или святых отцов — о Юлиане Отступнике. И наш преп. Иосиф Волоцкий (один из наиболее правых идеологов царской власти) прямо утверждал, что неправедный царь — "не Божий слуга, но дьявол", и ему следует противиться даже под угрозой смерти. Св. митрополит Филипп, смело обличивший Иоанна Грозного, — тому пример.

Таким образом, христианство — религия вовсе не слабая, а благородная и мужественная. Достаточно взглянуть на русскую историю, чтобы увидеть, какова была наша "христианская слабость": объединили в одно государство шестую часть суши. Причем не столько силой, сколько добром, неся более высокую мораль, но не посягая на самобытность народов, в чьи земли вступали — без этого их, пожалуй, было бы невозможно удержать… В этом огромное отличие Российской империи от колониальных; а тот факт, что при большевиках русский народ превратился в донора, эксплуатируемого национальными окраинами, объясняется как раз тем, что был сознательно сломлен его православный духовный стержень; русским было дозволено существовать и служить целям компартии в виде рабочего тела без души.

Главное же: христианство лучше язычества не потому, что создало такую Империю, и не потому, что мы к нему за тысячу лет привыкли, а потому, что христианство истинно. Только христианство объясняет смысл жизни человека и смысл истории, универсально объемля и разрешая все сложнейшие противоречия земного мира: между личностью и обществом, свободой и государственным принуждением, смертностью человека и абсолютным смыслом его жизни; между миром, который "во зле лежит", и необходимостью делания добра в этом мире. Это религия:

— предельно личностная, ибо проповедует путь личного спасения человека через стремление к совершенству, к раскрытию в себе "образа и подобия Божия";

— предельно коллективистская, ибо указывает главное средство этого спасения и совершенствования: через любовь к другим людям, вплоть до самопожертвования;

— предельно свободная, ибо мыслима лишь как свободное служение человека этим ценностям — внутренним решением, через новое духовное рождение (для чего требуется огромное духовное усилие над "ветхим человеком" в себе — и такая победа над собой гораздо труднее и весомее, чем если выбить «око» или «зуб» у врага…);

— предельно дисциплинирующая и обязывающая человека следовать Истине — самой очевидностью Истины; познавший ее становится добровольным ее служителем: "рабом Божиим"; именно поэтому христианство распространилось по миру — через Крестный подвиг Христа и множества его замученных последователей, явивших свое духовное превосходство над язычниками, а не потому, что обещало какие-либо материальные выгоды;

— предельно уважающая и раскрывающая величие человека как бессмертного существа, созданного по образу и подобию Божию; расширяющая границы человеческой личности за временнее пределы жизни — до Царства Небесного. Лишь в русле христианской культуры, преодолевающей антиномию между духом и материей по аналогии с неслиянно-нераздельной богочеловечностью Христа, облагораживаются такие земные природные явления, как брак, труд, государство, вплоть до частной собственности, которая из природно-инстинктивной неизбежности сублимируется в духовную служебную ценность, превосходящую свое экономическое и материальное значение;

— и, наконец, это религия предельно справедливая, ибо мир устроен Богом так, что в конечном счете победит добро и Царствие Божие; наша задача — понять, смысл идущей в мире битвы между добром и злом и занять в ней соответствующее место — от чего зависит наша посмертная судьба; к этому мы созреваем всю жизнь, и сделать это никогда не поздно: через второе рождение стать "рабом Божиим" — мужественным воином в битве против сил зла.

Этими особенностями христианства (точнее, истинного христианства — Православия) разрешаются и все другие антиномии, неразрешимые в прочих идеологиях, ибо для решения необходимо осознать человека, общество и мир как духовное целое. Западное же разделение мира на автономные, независимые друг от друга сферы (религия, наука, искусство, власть с ее тремя независимыми ветвями) — лишь пытается решать эти проблемы формально-юридически, равнодушием к духовной цели жизни. Поэтому языческая критика христианства на примерах тех или иных грехов западных конфессий (инквизиция, индульгенции, экуменизм с масонством и т. п.) к Православию неприменима. Случаи же отступления православного духовенства от Истины говорят лишь о высоте православного идеала, которая не всем по силам (как и мятущимся людям типа В. Розанова), но человеческая слабость не может отменить Истину, открытую Христом.

Сам Сын Божий пришел в мир ради нас, чтобы раскрыть нам смысл истории и научить нас этому второму рождению — для нашего спасения. После Его пришествия неоязычество — это отказ от духовного усилия и бегство в исторический инфантилизм, примитивный отказ от понимания смысла бытия и от всех сложностей мира. Это отказ от опыта двухтысячелетней христианской эпохи, в которой история только и обрела свои народы-деятели, увидевшие в ее развитии не бесконечное течение или бессмысленный круговорот-времени, как полагали язычники, а целенаправленный смысл.

До пришествия Христа еврейская религия Ветхого завета, в отличие от язычества, наиболее ясно ощущала единого и единственного Бога — создателя мира, всеохватывающую вечную Истину ("Я есмь Сущий"), и предвидела пришествие в мир Христа-Спасителя. Так что мы можем быть благодарны древним евреям за это и за передачу нам истинной веры. Однако сами они, в своей основной массе и в своих вождях, отвергли Христа, избрав себе новым «отцом» Его противника — дьявола и антихриста, чем и объясняется так называемый еврейский вопрос в последние два тысячелетия. Понять его можно опять-таки лишь в рамках христианского учения о свободе, о природе добра и зла — но как раз в нечувствии этих христианских категорий и заключается главная причина нравственного дальтонизма язычников. Перейдем к возражению им на этом уровне, тем более что в современной еврейской религии (талмудическом иудаизме) можно видеть частный случай неоязыческого соблазна и на этом примере показать, куда он ведет.

* * *

Выше сказано о христианстве как о религии свободы. Но свобода — очень ответственный дар. Дьявол (падший ангел) — это тоже существо, созданное свободным, но неправильно распорядившееся своей свободой воли, решившее гордо соперничать с Богом. Все зло в мире от того, что тварь (включая часть ангелов, превратившихся в бесов) злоупотребила свободой, уклонившись от Божьего замысла и сделав больным мир.

Бесы начали ожесточенную войну с Богом за влияние над человеком, вмешиваясь в его жизнь. Нередко именно бесам (характерны устрашающие изображения многих идолов) поклонялись дохристианские, языческие религии, чувствуя наличие духовного мира, но плохо различая в нем светлые и темные силы. В этом коренной порок язычества: оно не понимает происхождения в мире добра (которое первично, ибо от Бога) и зла (которое вторично и коренится в злоуопотреблении сотворенных существ своей свободой). Язычество почитает те и другие силы как равнозначные начала бытия, тем самым оправдывая зло как нечто естественное и в результате подпадая под «естественную» власть сатаны, — что заметно во многих языческих культах.

Так, например, бесовские образы зримо представлены в страшных богах восточных религий, в частности, в индусской (которую известный язычник А. Иванов проповедует для принятия в России как "исконно арийскую"); шиваизм требует даже человеческих жертвоприношений. "Оскалившая зубы чудовищная десятирукая богиня Кали, едущая на колеснице, под тяжелыми колесами которой находят смерть фанатики-шиваиты, — что это, как не символ полного торжества сатаны над человеком", — писал даже евразиец князь Н.с. Трубецкой ("Религия Индии и христианство"). Даже в наиболее «безобидных» восточных религиях, например, буддизме — характерен ложный метод "борьбы с мировым злом": он заключается в борьбе против свободной и индивидуальной человеческой души для приведения ее в «бесстрастное» состояние равнодушия ко злу. Характерна и конечная цель этих религий: растворение в «нирване», то есть прекращение существования личности (духовное самоубийство).

В некоторых примитивных племенах известны и откровенно сатанинские культы сознательного поклонения злой силе. Заметим, что и в славянском язычестве присутствовали неизбежные сатанинские элементы, когда грозных богов вроде Перуна задабривали человеческими жертвоприношениями. Таким образом, язычество — это не изначальное гармоничное состояние человека, а следствие утраты сознания Божественной Истины вследствие грехопадения первых людей, это поклонение природе больного мира, со всей его жестокостью, безысходностью и с его злом — "поклонение твари вместо Творца" (Рим. 1: 25).

Конечно, и в язычниках сохранялся "образ и подобие Божие"; как говорил апостол Павел, "дело закона записано у них в сердцах, о чем свидетельствует совесть их" (Рим. 2:14–15). Человеческая "душа по природе христианка", говорил в этой связи Тертуллиан, поэтому и язычникам были доступны некоторые религиозные истины о загробном существовании и суде Божием (Рим. 1:32). В Священном Писании много примеров, что среди язычников были люди, стремившиеся к истинному Богу и обретавшие его благоволение. Ибо "неужели Бог есть Бог Иудеев только, а не и язычников? Конечно, и язычников" (Рим. 3:29), — утверждает апостол Павел. Поэтому и пришел Христос, чтобы помочь заблудшему человечеству увидеть в себе "образ и подобие Божие", подлинный масштаб истории и путь спасения от зла.

Именно из-за нашей свободы, из любви к нам, Бог не подавляет и сейчас нашу волю. Он ждет от нас самостоятельного выбора своего места в идущей битве (иначе в чем была бы наша собственная заслуга?). И человеческие души созданы такими, что даже гонитель христиан Савл способен был превратиться в апостола Павла. Нынешние языческие народы как бы живут еще в дохристианском мире: они не знают Истины христианства и не участвуют сознательно в человеческой истории. Но те народы и люди, которые уже имели Истину и отступили от нее, как правило превращаются в борцов против Истины, чтобы оправдать свое отступление.

Без всего этого непонятен и еврейский вопрос, таинственность которого пугает наших язычников. Евреи действительно "богоизбранный народ" — избранный для воплощения Сына Божия, ибо для этого нужно было кого-то избрать. Именно к этому готовили евреев пророки (множество мест Ветхого завета предсказывают явление Христа и евангельские события — вот чем эти книги священны для христиан, а не ветхой моралью дохристианских времен). И в своем лучшем меньшинстве (апостолы и первые христиане) евреи осуществили свое призвание — для всех людей, передав свое избранничество всему христианскому миру: "Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники" (Гал. 3: 29). Поэтому под именем «Израиль» в Священном Писании применительно к новозаветному периоду понимается уже Церковь, все христиане. (Напрасно поэтому языческие критики христианства негодуют: "почему Израилю обещано все, а другим ничего?.)

Однако основная часть еврейского народа, и прежде всего его руководители, не поняли своей вселенской избранности и истолковали ее именно язычески-националистически, все еще ожидая своего земного мессию, царя израильского, который "по обетованию" возвысит Израиле для господства над всеми народами (в этом ожидании и заключается главный смысл иудаизма)… Этим еврейским ожиданием мессии и воспользуется антихрист, подготовка воцарения которого (для большинства людей бессознательная, из-за утраты верных христианских критериев) как раз и происходит в современном западном мире, подпавшем под иудейские деньги и идеалы… [Здесь и далее в квадратных скобках сокращаем то, что рассмотрено в предыдущих статьях данного раздела. — М.Н., 1998.].

Как мы знаем, все это случится в конце времен — тогда сами евреи ужаснутся тому, кого ждали, и их праведный «остаток» обратится ко Христу. Когда это будет точно — нам знать не надо. Но воистину судьба еврейского народа — "религиозная ось мировой истории", на полюсах которой, как зеркальное отражение, стоят Христос и антихрист…

Только в рамках христианского понимания истории мы осознаем сущность еврейского вопроса: это "вопрос христианский", но не только в том узком смысле, как его трактовал В. Соловьев, призывая нас относиться к евреям по-христиански, чтобы своими несовершенствами не заслонять им образ Христа (к этому призывал и наш другой юдофил — Бердяев). Это вопрос христианский:

— и по своему происхождению (неприятие евреями Христа и Божия замысла о себе, вследствие чего — духовное перерождение: "Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего". — Ин. 8:19, 44);

— и по единственному пути разрешения этого вопроса (обращение евреев ко Христу);

— и по его неразрешимости в истории (будет это лишь "в конце времен", перед вторым пришествием Христа, когда явится антихрист и часть евреев поймет, что вместо Мессии ждала и приняла лже-мессию);

— этот вопрос дан нам и как испытание нашего христианства: способны ли мы на мудрость по отношению к "не ведающим, что творят", и на христианскую стойкость в сопротивлении натиску иудаизированного мира сего; в этом и христианский смысл жизни, не зависящий от земного успеха: "исполняй служение свое" (2 Тим. 4:5)… В каком-то смысле антихристианское еврейство нам нужно в этом греховном мире как напоминание о его земной испорченности и о действиях сатаны, чтобы мы сами не стали такими; чтобы было наглядно явлено и не должное — для нашего вразумления к должному.

Показательно, что и сами иудеи сегодня утверждают, что еврейский вопрос — вопрос христианский: "корни антисемитизма в христианстве, в Евангелии", требуя его отредактировать (о. Александр Мень), переписать церковные службы, деканонизировать ритуально умученных евреями святых, отказаться от святоотеческого толкования еврейского земного мессии как антихриста (до всего этого уже дошли католики). Даже подлинно расовый, так называемый «зоологический» антисемитизм иудеи ощущают как менее опасный, а часто и выгодный им — для подверстывания под него всей описанной историософской проблемы, чтобы затемнить ее православное объяснение и огульно очернить как антисемитизм сопротивление всех здоровых сил человечества.

Выгодно им и нынешнее «жидобойное» неоязычество, как был выгоден язычник-расист Гитлер, вскормленный банками Уолл-стрита в качестве полезного идиота-агрессора. Он оказал "мировой закулисе" неоценимую услугу — уведя на ложный путь национальное сопротивление народов Европы 1930-х гг. и, дав возможность расправиться с ним, затем создать государство Израиль (для "особо пострадавшего народа") и, похоже, до скончания века требовать материального возмещения евреям от подготовленной еврейскими банкирами войны. Попытка фашизма как раз и показала, что в области одних лишь земных средств невозможно победить слуг "князя мира сего", сосредоточивших в своих руках огромную материальную мощь; поэтому гитлеровские рецепты физического «решения» еврейского вопроса, к чему склоняется язычество, лишь умножили зло…

На фоне отмеченных выше сложнейших историософских проблем и наше древнее славянское язычество тянет лишь на томик красивых сказок. Пусть оно себе это место в нашей жизни и сохранит: это пора нашего национального детства. Не следует его высокомерно отвергать, ведь у нас, славян, и язычество было особенное (некоторыми его чертами мы можем гордиться как пред-христианским фундаментом, вследствие чего русский народ воспринял христианство легче, естественнее и полнее, чем западные народы). Но язычество уже не поможет нам в нынешние времена, когда для спасения требуется особое знание, даваемое лишь православным вероучением: распознание духа антихриста для сопротивления ему в качестве Удерживающего (2 Фес. 2).

Таким образом, русская идея в культуре и политике неразрывно связана с Православием не только потому, что оно пропитало собой всю русскую культуру и что следует хранить верность нашим предкам. Но и потому, что к этому нас обязывает нравственный императив служения должному и выполнения миссии «Удерживающего» — без чего не сможет существовать и весь мир. В этом и состоит Божий замысел о России [см. статью "Смысл истории и тайна России", — М.Н., 1998].

Главная опасность, которая грозит России в посткоммунистическую эпоху: непонимание этого своего предназначения и духовного масштаба идущей в истории борьбы между добром и злом. […] Этого как раз и не хочет знать наше неоязычество, выступающее в виде разных патриотических нехристианских идеологий и органов печати. В нем, конечно, можно видеть понятное отталкивание и от коммунизма, и от эгоистичного космополитического капитализма — вообще от всех болезней, порожденных апостасией, отходом человечества от христианства. Однако неоязыческий рецепт — это не путь борьбы, а ее подмена опасно-утопической попыткой бегства в утробу истории от предчувствуемого апокалипсиса.

Историю не обернуть вспять. Для «удержания» мира у нас сейчас есть только одно средство: вынесение духовного урока из катастрофы XX в. и покаяние в нашем отказе от Бога и от своего всемирного призвания. Так когда-то величайший город библейских времен, Ниневия, смог отменить пророчество о своей гибели (кн. Ионы). Сможет ли Россия повторить это чудо для всего мира, вернувшись на свой исторический путь, для окончательного разделения добра и зла перед глазами всех народов?..

В этом суть и цель нашей катастрофы XX века. Если она все еще продолжается, уже в новой, неофевралистской форме, значит, наш народ еще не до конца осознал ее смысл. Возможно, нам еще предстоят новые жертвы и утраты. Но, возвращаясь к основной теме и заглавию статьи, будем помнить евангельские слова: "сила Моя совершается в немощи" (2 Кор. 12: 9); не ищите тех земных благ и внешних успехов, которых "ищут язычники… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6: 32–34).

1991 г. (дополнения 1995 г.)

Краткие варианты напечатаны в газете «День» (1991, N 23) и в журнале "Православная беседа" (1995, N 3).

Мы живем в удивительное время всеобщего искажения элементарных понятий о смысле жизни. Например, любой кандидат в органы власти постыдился бы публично проявить профессиональную неграмотность, но о своей духовной неграмотности, неверии в Бога, можно, бравируя, заявить на всю страну с телеэкрана. И это не только наследие коммунистической эпохи. Немало таких «избранников» заседает во всем мире во властных структурах, решая судьбы своих народов…

Однако атеизм — совсем не нейтральная вещь. Попробуем вкратце показать его сущность.

Ступени спуска

Напрасно специалисты по научному атеизму утверждали, что атеизм "длительное время предшествовал" религии ("Философская энциклопедия", 1960). Данные археологии опровергают это: все известные цивилизации были религиозными. Потому что идея о Боге изначально присуща духовной природе человека, созданного "по образу и подобию Божию": он способен интуитивно чувствовать вне себя такой же духовный мир, отличный от земной материи, какой существует в его душе. Идея Бога отражена в упорядоченности и красоте мироздания, в стройности физических законов мира (их формулы существовали до человека, который их не изобретает, а лишь открывает). Как говорил апостол Павел: "Что можно знать о Боге, то Бог явил людям, ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творений видимы" (Рим. 1:19–20). Ведь порядок и жизнь не могли возникнуть сами собой из мертвого хаоса за какой угодно долгий срок.

Те атеисты, которые видят в этом самостоятельное развитие материи, должны признать, что такая материя, обладающая возможностью самосовершенствования, уже не хаотичная и не бездуховная; что ее развитию предшествует какая-то заложенная в ней «программа». В любом случае у атеистов нет ни одного доказательства тому, что "Бога нет"; это лишь их вера — в отличие от множества доказательств проявления Бога в Церкви в виде очевидных чудес, как ежегодное схождение благодатного огня на Гробе Господнем на православную Пасху.

Все древние источники свидетельствуют нам, что неверие существовало лишь наряду с религией — как проявление гордыни и упадка. Например, в Ветхом Завете упоминается отрицающий Бога (Пс. 13:1), но лишь как «безумец», живущий так, словно Бога нет. Платон называл безбожие болезнью. Впрочем, эта болезнь бывает в разных стадиях развития, то есть отступления от веры в истинного Бога. Покажем несколько таких ступеней.

· Теизм (от греч. — Бог) — истинное понятие о Боге как потусторонней Личности, сотворившей из ничего отдельный от Себя мир и продолжающей действовать в нем. (Отсюда слово «атеизм» — безбожие.) Теизм лежит в основе иудаизма, христианства, ислама. Правда, это не гарантирует от искажения Истины: таково в иудаизме неверие в бессмертие человеческой души, Христа, Троицу, Царствие Божие и отсюда предрасположенность к материализму; то же и в исламе — в еще более упрощенной религии жесткого земного закона.

· Деизм (от лат. Deus — Бог) — понятие о Боге как потусторонней Личности, сотворившей мир, но не вмешивающейся в его жизнь, предоставив ее самой себе. В протестантских ересях эпохи Просвещения это было истолковано как санкция на материальные цели жизни.

· Язычество — многобожие, уравнивающее Бога с дьяволом и ангелов с бесами как равноправные начала бытия и поклонение тем и другим, то есть поклонение не только Творцу, но и согрешившей твари. [См. предыдущую статью о язычестве в данном сборнике.]

· Пантеизм, который растворяет Бога в природе, считая Его безличным. Это свойственно многим восточным религиям, некоторым древнегреческим философам, затем гностикам, европейским натурфилософским учениям. Пантеизм вплотную приближается к атеизму.

· Агностицизм, то есть скептицизм: "существование Бога рационально нельзя ни доказать, ни опровергнуть". К этому примыкает и позитивизм ("наука стоит вне вопроса о Боге"), и бытовой атеизм как пренебрежение Богом из-за духовной лени. Потому что доказательств существования Бога множество, но такие люди "если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят" (Лк. 16:31).

· Философский идеализм — поиски рационалистической замены Бога идеей (разновидность его — материалистическое богостроительство Луначарского и т. п.).

· Гуманистический атеизм как вера в ненужность Бога, поскольку человек сам в себе имеет главную цель жизни; он — произведение природы и своих рук, а его представления о высших существах являются только зеркальными отражениями его собственного величия.

· "Научный атеизм" как вера в то, что естественные науки опровергают наличие Бога и что история определяется развитием материальных производственных сил.

· Воинствующий атеизм, считающий своим долгом искоренять веру в Бога как обман и "инструмент закабаления человечества" эксплуататорскими классами.

Остановимся пока на этой ступеньке схождения вниз, хотя она не последняя, и проследим подробнее это развитие человеческого свободомыслия. Ибо нельзя понять ни одну эпоху в истории человечества без рассмотрения его религиозных верований и ни одну революцию — без учета изменения этих верований.

Причина всех отклонений от Истины — злоупотребление человека своей свободой. Первые люди, созданные Богом и знавшие Его, не могли быть атеистами. Дьявол не смог бы их в этом убедить, поэтому он соблазнил их стать самим "как боги", выбрать запретный, своевольный путь "познания добра и зла" (Быт. 3) — именно так он и сам ранее сделался дьяволом из возгордившегося ангела.

Согрешив непослушанием, люди ушли по этому пути своеволия столь далеко, что утратили знание Божественного. Они не были атеистами, ибо ощущали присутствие духовного мира в своей жизни. Однако в этом мире они не всегда могли отличить темные силы от светлых, поклоняясь тем и другим, — вот суть язычества. Корень слова «религия» означает связь, имеется в виду общение человека с Богом. Но возможно также и общение с бесами — тварными существами, из-за своей гордости ставшими завистниками и противниками Бога. Они тоже могут воспринимать обращенные к ним молитвы и «помогать» человеку — для утверждения своего господства нам ним. Дьявол-то знает, что Бог есть, поэтому он "верует и трепещет" от страха и злости, стараясь подменить собою Бога и увлечь под свою власть как можно больше людей (по принципу: "пусть на час — но король").

Лишь благодаря откровению Божию — через пророков, Мессию-Христа Сына Божия и Его апостолов — люди вновь обрели истинное знание об устройстве духовного мира, о своем месте в нем и о пути к спасению от зла для жизни вечной. Христианское откровение с небывалой до того очевидностью призывает людей к соучастию в истинной Божественной жизни. Апостолы были личными свидетелями проповеди, чудес, распятия и воскресения Христа, поэтому для них не было ни малейшего сомнения в существовании живого и любящего Бога. Так христианское человечество прозревает великую цель истории и призывается к участию в борьбе между добром и злом — ради будущего Царствия Божия.

Власть дьявола над людьми оказалась разрушена, и он вновь вынужден прибегать к скрытому обольщению человека, используя все тот же метод: пробуждение в людях гордыни и стремления к удовольствиям и благам уже здесь, на земле. По предсказанию Священного Писания, этот новый отход людей от Бога (апостасия) закончится к концу истории почти полным безбожием ("Сын Человеческий пришед найдет ли веру на земле" — Лк. 18:8) и пришествием антихриста, всемирного материалистического правителя. Этот процесс апостол Павел назвал действием "тайны беззакония", которая будет прекращена Христом в Его втором пришествии для принятия достойной части человечества в Царство Божие.

Так после первоначальной победы христианства апостасия под воздействием дьявола постепенно усиливалась в самых разных видах, обретая уже и собственную динамику в виде организованных человеческих сил. Таковыми были все, стремившиеся к утверждению своих эгоистичных целей, а не Божественного закона. Но самой влиятельной из этих сил был иудаизм, не признавший небесных ценностей Христа и обративший свою религиозную энергию на обладание земными ценностями, — почему еврейство и взяло в свои руки мировые финансы. Иудеи увидели в христианстве своего соперника, отнявшего у них богоизбранность (согласно словам Христа: Мф. 21:3343), и повели с ним борьбу не на жизнь, а на смерть. [См. предыдущие статьи в данном разделе книги.]

Так иудаизм, пользуясь своим финансовым могуществом, стал оплотом для всех антихристианских течений, в том числе и атеистических. Атеизм был частым и логичным выводом из иудейского поклонения земным ценностям — что автоматически вело к отрицанию Царства Небесного. Но столь откровенно антихристианские силы заявили о себе гораздо позже. Сначала они пытались в основном «реформировать» главного противника дьявола Церковь, делая ее терпимой ко злу, обращая ее от неба к земле. Дело облегчалось тем, что западные христиане унаследовали от Рима также и рационализм, и это оказалось удобной точкой приложения дьявольских сил.

Православие осознало простой путь к мудрости — смирение перед Богом, и тогда смиренный разум получает от Бога способность понять религиозные догмы во всей их глубине. Западному же христианству этого было мало. В нем постоянно шла дискуссия о соотношении разума и веры. В сущности они не противоречат друг другу, поэтому разумность веры оправданно утверждали блаженный Августин в труде "О преимуществах веры", затем Ансельм Кентерберийский, Фома Аквинский. Но другие западные богословы поставили под сомнение интуитивно-созерцательное постижение Бога сердцем, утверждая лишь рационально-доказательный подход и соответственно приспособляя под него вероучение.

В этом русле и начинается постепенное отступление от Божественной истины в христианской Европе и ее откол от Православия. Россия же вскоре осознает себя как преемницу от Византии — главного православного царства истории, которое призвано хранить Истину и тем удерживать мир от пришествия антихриста. [См. работу "Смысл истории и тайна России" в данном сборнике.]

Более откровенное созревание атеизма шло на Западе в сферах естественно-научной, философской и политической. "Научный атеизм" утверждает, что именно открытия науки стали причиной бурного развития атеизма. Однако это утверждение не выдерживает критики. Естественные науки не могут доказать отсутствие Бога и не противоречат религии, ибо имеют другой предмет исследования. Наука не задается вопросами, почему возник мир и какова его цель, а лишь описывает устройство данного мира и его развитие. Религия же дает ответы на вопрос: почему существует мир и для чего. Впрочем, именно наука раскрыла множеству знаменитых ученых величие Божия творения, показав его неслучайность. Материалистические выводы из научных открытий может сделать лишь ум, опирающийся на ранее усвоенное материалистическое (или близкое к нему) воззрение.

В древние времена оно коренилось в обычных проявлениях человеческого греховного своеволия как бунт против власти и против сдерживающего Божественного закона. Носителями этого "житейского атеизма" были просто распущенные люди. Однако теперь все чаще появляются и образованные вольнодумцы, ищущие философского оправдания своей распущенности.

Эпоха Возрождения (XIV–XVI вв.) впервые вносит в общественную жизнь так называемый «гуманизм» — когда человек (а не Бог) становится центром мироздания и мерилом всех вещей. Гуманизм в буквальном переводе означает «человечизм» (хотя в современном употреблении это слово затерто до простого "человеколюбия"). Вместе с расцветом искусств «возрождаются» античные языческие идеалы, подвергаются сомнению христианские аскетические традиции и авторитеты. Возрождение ощущает земную жизнь ценностью более реальной, чем будущее вознаграждение на небесах. Это было искушение плоти…

В немалой мере это была и реакция на деспотическую власть католической Церкви над всем земным. Католическая Церковь сопротивляется Возрождению и ересям инквизицией, число жертв которой в "культурной Европе" насчитывало сотни тысяч человек… Как отталкивание от такого католицизма возникает протестантская Реформация XVI–XVII вв., которая смягчает Божественные требования к человеку и изменяет отношение к хозяйственной жизни. Раньше экономика служила для удовлетворения жизненных потребностей в пище, одежде, жилье. Теперь целью становится прибыль, добывание богатства, что объявляется признаком добродетели. Возникает новый общественный слой — буржуазия, заинтересованная в дехристианизации общества. Для этого она вместе с еврейской финансовой аристократией хочет власти и готовит буржуазные антимонархические революции посредством тайной организации масонства.

Если Реформация дала религиозное (явно натянутое) «оправдание» Новому времени, то эпоха Просвещения берется дать ему философское «обоснование». Целая вереница знаменитых вольнодумцев (Локк в Англии; Вольтер, Руссо, Монтескье, Гольбах и др. «энциклопедисты» во Франции; Лессинг, Кант в Германии и т. д.), в большинстве своем масоны, берутся решить извечные вопросы, волновавшие человечество: о смысле бытия, сущности Бога, проблеме зла, — но решают их так, будто эти вопросы появились впервые. Христианская традиция объявлена предрассудком, и в этом ниспровержении прежних святынь европейская мысль стала находить сладострастный вкус. Это было искушение разумом…

У большинства из философов отступление от христианства идет еще не в атеизм, а в деизм. Деизм признает Бога как творца Вселенной, который в дальнейшем оставляет ее на произвол судьбы, и мир живет так, как будто Бога нет. Некоторые просвещенцы исповедуют пантеизм, «устраняя» Бога растворением его в природе. Человек начинает ощущать себя господином над миром, утверждая в нем свои законы и отвергая Божественные.

Следующим шагом Просвещение, в упоении от собственного разума как абсолютного, вычеркивает и Творца как "гипотезу, ставшую излишней". Это делается не столько на основании научных открытий, сколько из оправдания все большего отхода от Церкви в ожесточенной полемике с нею. Гуманистический человек, утверждая центр мира в самом себе и на земле, лишает себя подлинной силы, исходящей из надмирного Божественного источника. И, чувствуя свою духовную слабость, начинает тем более яростно нападать на Церковь как на подсознательно ощущаемого «виновника» этой слабости. Изменяя Богу и все дальше уходя по пути зла, такой человек обвиняет в этом зле Бога, отрицает Его справедливость и в своем представлении подменяет Его своенравным деспотическим существом, ответственным за мировое зло. С таким «богом» просвещенцы и повели атеистическую борьбу за "освобождение людей от зла".

Политическим итогом Просвещения стали буржуазные революции в Англии (1649–1689) и Франции (1789) обе с казнями королей. Если в Англии это было в условиях длительной гражданской войны, то французские революционеры казнят своего монарха (лично ни в чем не виновного) как символ старого порядка; приговор выносят демократическим большинством в один голос. Как писал позже А. Камю: "Казнь короля символизирует отвержение святости в нашей истории и упраздняет христианского Бога, воплощенного в ней. До этого времени Бог, посредством короля, вмешивался в историю. Но вот исторический представитель Бога убит… Теперь остался только призрак Бога, которого сослали на небо к ангелам". Были закрыты христианские храмы, вместо Бога начались празднования в честь масонского "Верховного существа" и "богини Разума" (на эту роль наняли даму легкого поведения). По описанию французского историка Тэна, "до тех пор еще никогда не было общества, которое внутренне до такой степени отвернулось бы от христианства" ("Происхождение современной Франции").

При этом Французская революция означала больше, чем начало новой эпохи во Франции. Европейские мыслители разных направлений (Кант, Фихте, Гегель) оптимистически связывали с ней начало мировой революции, "репетицию устроения совершенного государства" (Фихте). Гегель писал, что во Французской революции "явилось само содержание воли европейского духа".

Идеологией нового строя стал "Общественный договор" Ж.-Ж. Руссо. Государство перестало рассматриваться как подношение порядка, исходящего от Божией воли, а превратилось в продукт человеческой "Всеобщей воли". Это новое божество было названо «абсолютным», «святым», «неприкосновенным»; неподчинение ему карается. Вопрос о том, что представляет из себя эта человеческая воля, кто ее выявляет и выполняет, — "религия разума" оставляла в тени. А поскольку буржуазные революции дали иудеям политическое равноправие, в таком обществе резко усиливается их влияние вследствие давнего финансового превосходства…

Это создало предпосылки для наступления атеизма в мире более широким фронтом. Открытие нового материка, Америки, становится мощным катализатором этого процесса, давая возможность бегства из мира христианских запретов в дикий мир, где человек сам себе хозяин. Американская революция с обретением независимости (1776) символизирует новую цивилизацию, изначально основанную на тех же принципах, что и Французская революция, но совершенно свободную от европейского средневекового сдерживающего наследия. Так в Америке изначально устанавливается масонско-еврейская власть, отраженная в государственной символике этой страны.

В Европе же католическое сопротивление Просвещению продолжалось. Примирить два эти разных мира и дать приемлемое рациональное обоснование новой эпохе без резкого разрыва с христианством взялась философия немецкого идеализма. Но она стала делать это без привлечения христианского духовного опыта.

В частности. Кант стремился дать новое, «непоколебимое» обоснование нравственности, игнорируя святоотеческие труды и христианских мыслителей средневековья. Он начал с критики современных ему доказательств веры, построенных рационалистическим разумом, вовсе не стремясь опровергнуть веру, а лишь чтобы показать недостаточность разума. Но именно эти обличительные работы ("Критика чистого разума") и создали ему славу опровергателя бытия Божия. К сожалению. Кант так и не вышел за рамки рационализма, не учел в числе познавательных человеческих инструментов интуицию чем и ограничил свой огромный аналитический талант. Молитву он называет «суеверием». По сути дела, религия у него заменена самодовлеющей моралью: "По отношению к Богу никаких обязанностей нет".

Ученик Канта И.Г. Фихте в работе "О причине нашей веры в Божественное управление миром" пишет: "Собственно Богом является некий живой и действующий нравственный порядок. У нас нет надобности ни в каком другом Боге и мы не можем воспринять никакого другого". На первое место у Фихте выходит опять-таки героическое человеческое «Я», а "истинным божеством" становится человечество.

Следующий видный представитель немецкого идеализма Шеллинг уже в самой резкой форме набрасывается на "ненавистное, личное, индивидуальное существо, сидящее там на небе!. "Философия продолжает и завершает процесс творения", — гордо заметил он. Отсюда весь «творческий» пафос немецкого идеализма, особенно проявившийся у Гегеля.

Страх Божий, который святые отцы называли началом премудрости, Гегель ощущал как "деспотический Божий диктат". В его работах утверждается, что "христианству понадобилось запугать человека, сделать его больным и держать его в мысли… что он нуждается в спасении"… На место Бога Гегель ставит абсолютное «Я» и некий всемирный процесс, в котором находит себя "Всемирный дух": "Высший дух, ниспосланный с небес, должен возбудить в нас эту новую религию. Это будет последнее, величайшее деяние человечества!..

Как можно видеть, все эти представители "вершин немецкой философии" были не слишком образованны в христианском учении. Иначе бы и они, и масоны поняли, какое "Высшее существо" или «Дух» мерещился им в горделивых попытках "завершить процесс Творения" без Творца. (Впрочем, масоны это отчасти понимали: вскоре начинается разветвление масонства на атеистическое, не сознающее конечной цели атеизма, и «религиозное» сознательно поклоняющееся сатане как "противнику божественной деспотии" и "освободителю человечества".)

Таким образом, распространенные представления о немецком идеализме как мистической философии, полной глубочайшего смысла, "не соответствуют его настоящему существу", — заключает немецкий теолог Г. Зигмунд в книге "Борьба за Бога":[101] "Пробудившийся древнегерманский пантеизм сломил умиротворяющий талисман христианского креста". Хотя многие представители идеалистической философии (Кант, Фихте, Шеллинг) к концу жизни отреклись от атеизма, все же "все явление философии немецкого идеализма может быть понято только через историю его возникновения: ее исток — это восстание против господствующей христианской веры". "Основными чертами мышления идеализма… становятся выход из старой веры, прометеевская самонадеянность и страстное отрицание Живого Бога как Творца Вселенной, отыскание центральной точки в самом себе при испуганном отказе от неизбежных последствий этого….

Фейербах, Ницше и Маркс уже без испуга доводят немецкую философию до логических воинствующе-атеистических последствий: "Религия опиум народа"; "Христианство унижает и порабощает человека" и должно быть уничтожено.

Ницше знаменит не только кощунственными антихристианскими высказываниями (за которые его любят и нынешние неоязычники) — в этом он многое заимствовал у Гегеля, Фейербаха, Г. Гейне и Б. Бауэра. Однако Ницше не ограничился словами "Бог умер!. С предельной откровенностью он провозгласил также: "Да здравствует сверхчеловек!. Кто явится на земле в последние времена в образе «сверхчеловека», — православные люди знают: антихрист — человек, вмещающий в себя максимально возможную концентрацию зла и ненависти к Богу, выдавая при этом себя за "бога".

Немецкий философ В. Шубарт в книге "Европа и душа Востока" (1938) заключает, что "к этому в конечном счете неудержимо стремилось европейское развитие с XVI века: сделать Бога ненужным… и самому стать богом — вот тайное стремление западного человека… "Если бы боги существовали, как бы я вынес то, что я не бог? Значит, богов нет". В этих словах Ницше выболтал тайну Европы".

Г. Зигмунд тоже пишет, что "Ницше подпал под влияние демонической похоти, ищущей удовлетворения во власти, в мощи и силе и проявляющейся в желании разрушить, растоптать именно то, что до тех пор почиталось неприкосновенным и вызывало глубочайшее почтение… наконец, воспринять как Бога не что иное, как дьявола со всеми его последствиями и выводами, вытекающими из общения с ним". Последние записки Ницше показывают, что он действительно уверовал, что сделался богом Вакхом, что в его руке вся мировая история (он закончил свою жизнь душевнобольным). Таким образом, Ницше осмелился дальше всех пройти по личному пути атеизма, раскрыв его сущность ценою «сверхчеловеческого» эксперимента над самим собой.

Марксизм провел над людьми другой подобный эксперимент — коллективный, охвативший третью часть планеты. Маркс "поставил гегелевскую диалектику с головы на ноги", то есть перенес идейную первопричину бытия с Бога (или "Всемирного духа") — внутрь материи, которую наделил способностью рождать из самой себя смысл в виде «надстройки». Этим была закончена теоретическая задача "убийства Бога" в западной философии. На очередь ставилась необходимость практического создания «нового», атеистического мира. Правда, "старый мир" еще сопротивлялся, но по теории "исторического материализма" он был все равно «обречен» развитием своих производительных сил, поэтому было вполне оправданным ускорить его смерть насильственно.

При этом Маркс обнаруживал те же демонические склонности, что и Ницше. Например, переведем его юношеские стихи "Молитва отчаявшегося (Прометей):

Демонический элемент отразился и в учении Маркса о том, что добро может быть осуществлено через зло…

И здесь вновь отметим историософскую нить, связанную с еврейским вопросом и антихристом. Как писал Бердяев, "Маркс был еврей и в его подсознательном, как в подсознательном всех выдающихся евреев, жило это древнееврейское мессианское сознание. Он оторвался от религиозных корней еврейского народа, потерял веру в Бога, стал материалистом. Но духовный облик человека совсем не определяется его умственными теориями. В глубине Маркс остается евреем, верующим в мессианскую идею, в наступление "царства Божьего на земле", хотя и без Бога уже. Он принадлежит к тем евреям, которые отвергли Христа, не узнали в нем Мессии и ждут мессию в грядущем… Новый мессия явится в силе и славе, осуществит все мессианские надежды, его царство будет царством мира сего… Но… избранный народ Божий, у Маркса есть уже не еврейский народ, а пролетариат" ("Марксизм и религия"). Так что еще и поэтому евреи обильно пошли в революционные ряды — переплавляя "мечту о мессианстве своих дедов и прадедов в новое мессианство — в мечту о социализме", — пишет Г. Аронсон ("Книга о русском еврействе 1860–1917. Н.-Й. 1960).

Показательно, что и у Ленина самые грязные ругательства обращены не к политическим противникам, а к Богу. Например: "всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке… есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза", — отчитывает Ленин Горького за его «богоискательство» и заканчивает словами: "Дьявольски обидно". (Хотя так называемое «богостроительство» в марксистских кругах было попыткой создания некоего материалистического эрзаца религии.)

Не случайно в первые годы советской власти в г. Свияжске был установлен памятник Иуде, выдавшему Христа на казнь. Наблюдавший открытие памятника датский писатель Хеннинг Келер сообщал: "Местный совдеп долго обсуждал, кому поставить статую. Люцифер был признан не вполне разделяющим идеи коммунизма. Каин — слишком легендарной личностью, поэтому и остановились на Иуде Искариотском как вполне исторической личности, представив его во весь рост с поднятым кулаком к небу" (пит. по: Жевахов Н., кн. "Воспоминания").

Так атеизм, последовательно доведенный до своего конца, раскрывает в себе не «научную», а духовную суть: богоборческую гордыню, которая, начиная с первого падшего ангела, пытается противиться Божию замыслу о мире. Этот сатанинский бунт твари против Творца, запечатленный в мифах многих народов (тема Прометея, титаны), — стремится построить на земле свой "новый мир — своею собственной рукой".

Однако обольщенные люди лишь наивно полагают, что строят свой безбожный "новый мир" для себя и будут в нем "как боги". Дьявол солгал им тогда в раю, ибо на место «бога» в этом земном царстве он изначально предназначал себя, что ему отчасти удалось с языческими народами. Атеизм понадобился ему после пришествия Христа как инструмент в борьбе против Божественной Истины в лице христианства. При этом, по известному мудрому выражению, одним из главных достижений дьявола стало то, что он убедил людей, будто он и сам не существует, чтобы лишить человека осторожности и страха на пути безбожия. Таково историческое назначение атеизма, поскольку большинство людей христианской эпохи не были способны перейти на сознательное и открытое служение дьяволу.

Таким образом, атеизм — не просто «безбожие». В мире, пронизанном токами борьбы между добром и злом, не бывает нравственной пустоты, и всякий выходящий из сферы притяжения Бога попадает в сферу притяжения его противника. Поэтому атеизм тоже неизбежно заполнялся той или иной формой сатанизма: от неосознанного служения бесам (тут атеизм смыкается с язычеством) до сознательного служения дьяволу (в этом тайная суть масонства). И чем ближе человечество будет подходить к царству антихриста, тем меньше дьяволу будет нужен атеизм, а понадобится собственная религия, ибо антихрист будет выдавать себя за "бога".

"Генеральной репетицией" этого стала история марксистского режима в России. Поскольку российская монархия была удерживающим в смысле препятствия приходу антихриста, для обольщения русской интеллигенции в ее борьбе против Православия дьяволу понадобился и особый, русский атеизм, имевший свою особую окраску. Русская интеллигенция, утратив православное образование, но сохранив русскую максималистскую психологию, гораздо чаще, чем на Западе, становилась атеистической из непонимания истока зла в мире, возлагая за это вину на Бога (напомним, что зло коренится в бунте своевольной твари)… Поэтому, в отличие от Запада, равнодушного к увлечению любыми "спасительными идеями", в России атеистический марксизм не стал теплохладной социал-демократией, а превратился в жертвенную эрзац-религию и только в таком виде мог утвердиться у власти.

Как писал Шубарт:

По сей день в посткоммунистической России осталось немало людей, которые помнят это самозабвенное жертвенное горение "борьбы с мировым злом" как главную суть всего коммунизма и отдают ему предпочтение по сравнению с навязанным эгоистичным западничеством. Идеальным образцом для обращения таких людей к Истине было бы изменение содержания их веры при сохранении той же психологии служения. Примерно так произошло превращение гонителя христиан Савла в апостола Павла. И для этого православным патриотам следует не затушевывать богоборческую антирусскую суть и историю коммунизма, создавая "красно-белые союзы", а разъяснять ее, спасая наиболее жертвенную часть бывшего советского народа и превращая ее в русский народ.

Сегодня в России большие атеисты не те, кто требует справедливости под красным флагом, а те, кто навязывает западную идеологию Просвещения. Ведь это она "сформировала марксизм и тем разоблачила свою истинную сущность", — так характеризовал ее в 1950-е гг. цитированный выше немецкий теолог Зигмунд. (Ленин тоже писал, что марксизм имеет три западных источника: английская политэкономия, немецкая философия и французский утопический социализм.) Зигмунд признавал, что между западным и большевистским атеизмом существует огромная разница в области политических средств, но в мировоззренческой области на Западе "приняты те же положения, что и на Востоке, с тою только разницей, что у Запада не хватило духу и смелости, чтобы из этого мировоззрения сделать логические выводы и применить их на деле, как это сделали большевики"; однако и дальнейшее развитие западного типа атеизма будет иметь "тяжелые последствия".

Примерно то же в 1930-е гг. писал Шубарт: "Русские переняли атеизм из Европы. Он — лейтмотив современной европейской цивилизации, который все более четко проявлялся в ходе последних четырех столетий. Целью, к которой — сначала бессознательно — стремилась Европа, было разделение религии и культуры, обмирщение жизни, обоснование человеческой автономии и чистого светского порядка, короче — отпадение от Бога. Эти идеи и подхватила Россия, хотя они совершенно не соответствуют ее мессианской душе. Тем не менее, она не просто поиграла ими, но отнеслась к ним с такой серьезностью, на какую Европа до сих пор еще не отваживалась. Максималистский дух русских довел эти идеи до самых крайних последствий — и тем самым опроверг их. Большевицкое безбожие на своем кровавом языке разоблачает всю внутреннюю гнилость Европы и скрытые в ней ростки смерти. Оно показывает, где был бы сейчас Запад, если бы был честным… Русские взяли на себя судьбу Европы, предвосхитив ее. Теперь мы видим пропасть, в которую ей придется упасть, если она не отречется от своих идей или не оставит их. Россия доказала всему человечеству несостоятельность безбожной культуры… и страдает за всех… Русское безбожие — ядро большевицкой революции — это ультиматум Бога Европе. В этом и надо искать ее всемирно-исторический смысл".

Одно время у неравнодушных, ищущих представителей западной философии XX в. логическим выводом из атеизма стало ощущение абсурдности мира — атеистический экзистенциализм (А. Камю и др.). Экзистенциалисты пытались вернуться к вере из бездны неверия, но не шли дальше горделивого создания острова с собственными законами бытия в океане хаоса. Хайдеггер при этом считал, что "не время ставить вопрос о Боге" — об этом "позаботится судьба"… Но даже эти интеллектуальные попытки поиска в жизни духовного смысла уже оставлены. Современная западная философия занялась анализом различных философских категорий и инструментария познания, не обращаясь к его смыслу.

В то же время, в отличие от насильственного богоборческого коммунизма, в секулярной западной демократии создана свободная антихристианская система, отстаивающая право народа на слепоту и невежество (таким народом легче управлять). Америку официально запрещено называть "христианской страной". Губернатор штата Миссисипи, позволивший себе это выражение, был обвинен в "нарушении прав человека" и под давлением еврейской ложи Бнай Брит был вынужден извиниться. По требованию тех же кругов в США с 1960-х гг. запрещена молитва в школах и других общественных местах…

Лишь немногие христиане на Западе сознают множащиеся апокалипсические приметы, но бессильны что-либо изменить. Западные официальные конфессии, включая католицизм, дружно устремляются к экуменическому слиянию с иудаизмом в "религию будущего"… Мы знаем, кому она будет нужна вместо отработанного пара атеизма.

Положение в России должно быть осмыслено в этом всемирном масштабе: не возврат к коммунизму и не присоединение к "общечеловеческой семье", а восстановление своей православной традиции, восстановление России в ее роли Удерживающего. Эта цель должна стать государственной, иначе наступит конец истории.

Давно уже замечено, что нередко с возрастом люди приходят к Церкви, потому что чем ближе конец жизни — тем острее потребность понять ее смысл. Например, просвещенец Гете, написавший в молодости «Прометея», незадолго до смерти осознал: "Подлинной, единственной и глубочайшей темой истории мира и человечества, темой, которой подчинены все прочие, остается конфликт между верой и неверием. Все эпохи, в которых господствует вера… отличаются блеском, вдохновением и плодотворностью как для самих себя, так и для последующего времени. Наоборот — все эпохи неверия, в какой бы то ни было форме… даже если бы неверие на мгновение могло похвалиться ложным блеском, — пропадают для последующих поколений, ибо никто не желает возиться с познанием бесплодности".

Такие отблески недавней атеистической эпохи на русской земле — и полеты в космос, где космонавты "не видели Бога" (в СССР печатались такие плакаты), и кладбище Новодевичьего монастыря в Москве, которое большевики сделали номенклатурным; этот состязательный парад атеистических надгробных памятников как последней мечты большевика — рядом со стенами древнего храма — жалкое и поучительное зрелище…

Можно посоветовать взглянуть на это новыми глазами тем нынешним русским атеистам, которые сохранили в себе те же максималистские качества, что и их предшественники в XIX в. То есть, которые способны на жертвенное служение России, но не пришли к Православию из-за сложностей нынешнего обманно-разрушительного времени, в котором истина уже не запрещается, а топится в океане лжи. Но они сопротивляются этой лжи, тем самым их смысл жизни остается все же духовным в отличие от западного атеизма. Они помнят, чему их учили в советской школе: "Жизнь дается человеку только один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы". Таким людям пора наполнить эту формулу истинным и достойным русского человека содержанием.

1996 г.

Беседа на всероссийском "Радио-1 Останкино" (в эфире 5.9.95) в связи с заданием президента РФ дать определение фашизму и начать борьбу с ним. Передачу ведет И.с. Грачева.

Грачева: Творческое объединение «Слово» приглашает вас послушать передачу "Писатели у микрофона". Сегодня у нас в студии писатель Михаил Викторович Назаров. Многим слушателям он уже известен, он неоднократно выступал у нашего микрофона, тема нашей сегодняшней передачи — фашизм.

Назаров: Ну, назовем это так.

Грачева: Поскольку наш президент дал задание самым лучшим умам России определить, что такое фашизм, то есть найти точную формулировку этого термина, а Вы изучали и в Мюнхене, и здесь это явление — Вам и карты в руки. Наши словари определяют это явление довольно-таки коротко…

Назаров: Да, они определяют. Поэтому задание президента несколько удивительно: с одной стороны, издается указ против фашизма и нужно предполагать, что уже известно, что такое фашизм; с другой стороны, дается задание Академии Наук определить понятие фашизма как-то противоречивый указ… А все советские словари и лингвистические, и толковые, и энциклопедические, и философский словарь — дают одно и то же определение, которое, с моей точки зрения, неточное. Мы позже, может быть, затронем вопрос, почему так получилось.

Сейчас Академия Наук определила фашизм как "идеологию и политическое движение", которым присущи "культ личности, вождизм, крайний национализм и шовинизм, посягательство на национальное равноправие", а также пропаганда войны как средства решения спорных вопросов. В принципе я ничего не имею против такого определения, я ведь тоже противник фашизма, только по другим немножко причинам. Но это определение можно отнести к очень многим явлениям в истории — и российской, и зарубежной. Например, оно вполне применимо к тоталитарным коммунистическим временам, особенно в 1920-е гг., или к расстрелу парламента в 1993 г., а если посмотреть за границу, оно применимо, скажем, не только к гитлеровскому режиму, в основном ведь сегодня под фашизмом имеется в виду гитлеровский режим…

Грачева: Хотя это не совсем точно…

Назаров: Это не совсем точно, мы к этому подойдем еще… Но это понятие применимо, скажем, и к турецкому геноциду армян, и к израильской политике против палестинцев, которая была Организацией Объединенных Наций в 1975 г. признана формой расизма. А совсем недавно появился официальный документ США "Стратегия национальной безопасности", где совершенно открытым текстом провозглашается американское военное вооруженное доминирование над всем миром, и мне кажется, что термин фашизм можно применить в каких-то аспектах и к этому документу. То есть примеров, подпадающих под определение, данное Академией Наук, можно привести очень много, тогда как фашизм с научной точки зрения есть все-таки явление более четкое, оно определено как историческими границами, так и географическими.

Фашизм возник в Италии в 1919 г. после Первой мировой войны из глубокого разочарования ее результатами. Тогда в Европе демократические космополитические силы одержали победу над консервативными, монархическими, но победа демократии не принесла обещанных благ, а разразился страшнейший кризис: хаос, инфляция, массовая безработица. И против такой демократии началась реакция… К 1930-м гг. половина европейских парламентов прекратила существование, везде возникли диктатуры — это явление было примечательно для тех лет. И если хотите, Ирина Степановна, мы можем вот и заняться как раз итальянским фашизмом…

Грачева: С него я и думаю начать, чтобы не спутать его с гитлеровским режимом.

Назаров: Да. Фашизм происходит от слова «фашина», это пучок, связка прутьев — символ еще древнеримского государства, который Муссолини использовал как символику "нового Рима", так он называл свое государство. И в общем, в фашизме на первый взгляд было много привлекательного.

Фашизм как связка провозгласил единство нации в противоположность марксистскому тезису о борьбе классов и в противоположность либерально-демократическому партийному принципу. Фашизм провозгласил корпоративное государство, построенное не на партийном принципе, когда партии участвуют в выборах, набирают голоса, а построенное на корпорациях — это естественная демократия, вырастающая снизу вверх, на основе производственной, профессиональной общности людей. Корпорации могут быть, скажем, работников металлургической промышленности, медицины, сельского хозяйства, причем каждая корпорация включает в себя как руководящий персонал, так и врачей, бухгалтеров, электриков, короче говоря, всех людей, которые задействованы в ней. В Японии сейчас что-то похожее существует на фирменной основе — фирма строится как ячейка общества; примерно то же хотел Муссолини, называя это "производственной демократией". Кстати, фашизм считали — как это, может быть, ни странно будет звучать — демократическим явлением даже такие наши демократы, как Г. Федотов, известный публицист, историк Церкви, и его журнал "Новый град" об этом много писал.

Но, если позволите, я прочту несколько цитат из основополагающего документа фашизма — "Доктрина фашизма" Муссолини, чтобы показать, чем же он привлекал, почему так много людей поддались этому соблазну увидеть в фашизме что-то действительно новое, преображающее всю Европу на фоне этого хаоса. Ну, вот, например, из "Доктрины фашизма":

"Фашизм — … это духовная позиция, возникшая из общего движения нашего столетия против обессилевшего материалистического позитивизма XIX столетия… Это религиозное воззрение, рассматривающее человека в его внутренней связи с высшим законом, объективным духом, который превосходит отдельный индивидуум и делает его сознательным членом духовного сообщества… Народ — не раса или географическая область"…

Я прерву цитату, чтобы подчеркнуть, что в первоначальном фашизме не было расизма, который был в гитлеровском режиме; итальянцы не считали свой народ лучше других и высшей нацией, которой должен принадлежать мир, который нужно покорять. Но продолжу:

"Народ — не раса или географическая область, а непрерывно сохраняющаяся в историческом развитии общность… личность, духовное явление". И дальше о том, какие требования фашизм предъявлял к человеку: "Человек фашизма подавляет в себе инстинкт эгоистичного желания, чтобы вместо этого в чувстве долга укоренить высшую жизнь нации, не ограниченную рамками пространства и времени: жизнь, в которой индивидуум путем самоотречения и пожертвования личных интересов, даже через смерть — осуществляет предельно духовное бытие, на котором основывается его человеческое достоинство… Ни одно действие не ускользает от моральной оценки. Поэтому жизнь в понятии фашиста — серьезна, строга, религиозна. Он создает из самого себя инструмент построения достойной жизни….

Как мы видим, вот это дисциплинирующее, собирающее, орденское начало в фашизме на фоне, подчеркиваю, хаоса, безработицы — оно привлекло очень многих людей. И даже нужно отметить, что католическая Церковь очень горячо поддерживала фашистские реформы и само движение фашизма, потому что оно соответствовало социальному католическому учению, именно в его основе лежит корпоративное устройство общества.

Грачева: "Царство Божие на земле"…

Назаров: Я, конечно, не сторонник католицизма, а просто хочу подчеркнуть, что это не было какое-то преступное явление. Во всех европейских странах возникли партии, которые можно назвать фашистскими, даже в демократических странах, во Франции, в Англии. А где были осуществлены принципы этого корпоративного государства: они были осуществлены и в Италии, и в Австрии на чисто христианской основе именно в Австрии, это было при канцлере Дольфусе. И уж, конечно, важны примеры Испании и Португалии (при Франко и Салазаре) они в наиболее чистом виде выявили лучшие стороны этих тенденций, которые тогда наметились, подчеркиваю, во всей Европе.

Грачева: Вы занимались миссией русской эмиграции, значит, наверное, можете сказать о том, как наша эмиграция отнеслась к этому движению? Как она соотносила его с тем, что происходило в России в это время…

Назаров: Я вообще-то и начал изучать фашизм не потому, что меня сам фашизм привлекал, а занимаясь историей русской эмиграции и пытаясь понять ее поведение и ее выбор в годы Второй мировой войны. Ведь очень мало эмигрантов было на стороне демократий, почти все симпатизировали авторитарным режимам, потому что именно авторитарные режимы единственные были тогда, которые провозгласили антикоммунистическую борьбу. Вспомним Антикоминтерновский пакт в 1930-е гг., - а демократии тогда вступили в союз со Сталиным именно против фашизма. Поэтому эмиграция симпатизировала авторитарным режимам.

Я не подсчитывал процента, но не ошибусь, если скажу: 90 % русской эмиграции, если не прямо называли себя организациями фашистскими, то симпатизировали фашизму,[102] фашистскими были, скажем, на Дальнем Востоке "Союз русских фашистов"; в Америке — партия Вонсяцкого, который издавал журнал «Фашист»; в Германии было русское национал-социалистическое движение. И даже самая крупная организация эмиграции, "Русский Обще-Воинский Союз" — это остатки Белых армий, которые соединились вместе в эмиграции, — тоже считал, что нужно изучать фашизм и нужно разрабатывать свой русский фашизм.

Даже такие люди, как П.Б. Струве, — он, будучи редактором газеты «Возрождение», огромное внимание уделял фашизму, писал об этом передовицы как о большом важном явлении. Такие люди как, я уже называл, Г. Федотов — христианский социалист и демократ, они видели в фашизме много интересных новинок в социальной организации общества. Периодика 1930-х гг. русской эмиграции очень интересна тем, что этот опыт социальных реформ фашистских, назовем их так, был проанализирован, было отделено положительное от отрицательного в этих режимах. И мне кажется, что Россия сейчас находится в таком состоянии, что некоторые из этих реформ были бы очень полезны для нашей страны. Это не значит, что нам нужно их так называть или перенимать прямо какие-то фашистские разработки, но если, допустим, человек пользуется каким-то инструментом, ножом или вилкой за едой, это не значит, что мы должны отказываться от ножа и вилки только потому, что таким же ножом фашист, понимаете ли, пользовался. Ведь разные режимы пользуются одними и теми же инструментами — суд, армия, полиция, какие-то правовые законы; это не значит, что если Гитлер был преступником, то у него все нужно отвергнуть, забыть и ничего не знать и не изучать…

Грачева: Главное — как пользоваться армией, судом и полицией…

Назаров: Вот именно, и в каких целях. Опыт же русской эмиграции в изучении фашизма заключался в следующем: был отвергнут фашистский дух как неприемлемый, как дух ограничивающий свободу человека, не соответствующий православному пониманию соборности. Нужно сказать, что даже фашистские организации в русской эмиграции строились на основе Православия, они действовали с благословения иерархов Церкви и только условно можно назвать эти организации фашистскими.

Иван Александрович Ильин, наш выдающийся философ, дал очень хорошую формулировку этому опыту познания русской эмиграцией фашистских режимов. Он писал, что русским незачем было всё это, даже ценное, что было в авторитарных режимах того времени, незачем было прямо заимствовать у них, у иностранного фашизма; наоборот, писал он, — фашизм бессознательно стремился осуществить идеал, близкий к русскому, и привожу цитату дословно:

То есть Ильин хотел сказать, что у нас был свой корпоративизм — это наша соборность; всероссийские Земские соборы сыграли огромную роль в русской истории, и не нужно нам было изобретать ни корпоративизма, ни новую идеологию, у нас Православие было — это единственная религия, которая объясняет смысл истории, смысл общественного устройства.

Грачева: И человека в мире.

Назаров: И человека. Поэтому всё было у нас, и нам фашизм совершенно не нужен и дать ничего не мог. Более того, в фашизме — и сейчас я снова вернусь к "Доктрине фашизма", — уже в этой доктрине заметны те ростки, которые привели фашизм к деградации, к вырождению и в конечном счете….

Грачева: К извращению…

Назаров: К поражению. Это — обожествление государства, во-первых. Для православного человека государство это, конечно, огромная ценность, но эта ценность не самая высокая — Бог выше. Для фашистов же это стало последней инстанцией — все, что для государства делается, и только это, считается священным, поэтому и Церковь должна служить государству, а не наоборот: государство должно служить истине. Божественному замыслу о нас, как мы это в Православии понимаем.

Фашистский героизм выродился во вседозволенность, и абсолютизация своего государства вела к тому, что на соседей смотрели пренебрежительно, оправдывая войны против них. Например, Бердяев, я его не во всем могу рекомендовать как мыслителя точного, но он дал точную характеристику фашизма: это языческий соблазн, это натурализм, который, конечно, совершенно несовместим с православным мировоззрением, поэтому в России фашизма быть не может. У нас другая культура, у нас другая история, и если бы нынешние борцы с фашизмом внимательно это изучили, они не искали бы фашизм в русском национальном самосознании, а некоторые даже договариваются, что и в Церкви Православной…

Грачева: Кто, например?

Назаров: Наиболее знаменитый борец с фашизмом — Марк Дейч, московский корреспондент "Радио Свобода", это вообще его специальность. Если помните, в годы празднования тысячелетия Крещения Руси распространялись слухи о предстоящих еврейских погромах… И листовки распространялись, их рассылали известным еврейским деятелям…

Грачева: И телевидение, кстати, очень любило эту тему: "Завтра погром, завтра погром"…

Назаров: А потом вдруг выяснилось, что распространителем этой листовки, а делалось это тайно, оказался некий Норинский, и он объяснил это так, что будучи евреем, хотел внести вклад в борьбу с антисемитизмом, распространяя от имени одной русской организации такую антисемитскую листовку, хотел дискредитировать ее. Так вот Марк Дейч, с моей точки зрения, на "Радио Свобода" делает то же самое: он подверстывает под шовинизм, экстремизм, фашизм всё, даже нормальные русские движения и организации. 24 марта [1994 г. ] он специально передачу посвятил фашизму, и в ней участвовал Глеб Якунин, бывший священник — так вот Якунин нашел проявление фашизма в недрах Московской Патриархии. И вообще, по его мнению, — а ведь он священником был! — в русской Православной Церкви имеется богословская база для антисемитизма и фашизма. Вот куда доходят нынешние поиски фашизма и, с моей точки зрения, они именно туда и направлены, и вся эта история. Может быть, Ельцин этого и не хотел, я допускаю, на него там наседают всякие советники, не знаю… Почему мне и показалось важным в нашей передаче показать, что такое фашизм, и в частности, может быть, что такое нацизм…

Вот сейчас праздновали 50-летие Победы и везде писалось, говорилось: над "фашистской Германией". Но ведь германский гитлеровский режим…

Грачева: Не был фашистским?..

Назаров: Он не называл себя фашистским, это был национал-социализм. И как раз слово «социализм», то, что в названии этого преступного режима была как бы социалистическая компонента, — это было очень неприятно левым журналистам и, естественно, советским органам пропаганды, и поэтому слово фашизм натянули очень быстренько на нацизм.

Но разница здесь кардинальная. Она в том, что нацистский режим, как я уже говорил, был расистским и ставил целью овладение миром для немецкой нации, все остальные народы должны были быть либо уничтожены, либо обращены в рабов. Фашисты же не ставили себе таких целей и, например, такой либеральный деятель православной парижской юрисдикции, историк Церкви, как Карташев, уже после войны, когда уже фашисты всё проиграли и уже было утопией подобные планы строить, он говорил, что сохранилось две страны — Испания и Португалия, где по-новому воплощены принципы христианской государственности. Это была смелость, сказать это после войны, но он это сказал честно, и я считаю, что это соответствует действительности.

Так вот нам правильнее было бы сегодня говорить: "победа над нацизмом", а не фашизмом…

Грачева: А может быть, кому-то выгодно смешение и сейчас, в наше время, этих терминов, как Вы думаете?

Назаров: Ну, выгодно в том, что под фашизм можно подверстать всё, что угодно. Фашизмом можно назвать всё, что угодно, вот нашу передачу можно назвать, наверное, фашистской. Ну как же? — Назаров цитировал из "Доктрины фашизма", пропагандировал фашизм…

Грачева: Да Вы вот и в черной рубашке сидите у нас… Можно сказать об этом слушателям?..

Назаров: То есть недобросовестный человек может наклеить ярлык фашизма, конечно, на всё. Якунин наклеил на Православную Церковь… И мне кажется, что если бы власти России хотели по-настоящему бороться с экстремистскими шовинистическими явлениями, — а я согласен принять даже формулировку фашизма, которую дала Академия Наук, как "шовинистический экстремизм", — то нужно было бы начать с объяснения корней фашизма, корней антисемитизма, а ведь эти вопросы табуированы.

Грачева: Так вот меня сейчас интересует, что же всё-таки Б.Н. Ельцин хочет получить, какое определение — национал-социализма германского или фашизма…

Назаров: Если фашизма, он должен взять любой солидный западный справочник,[103] подчеркиваю западный, потому что все советские дают одно и то же штампованное определение. Вот, кстати, я его прочту: "фашизм — политическое течение, возникшее в период общего кризиса капитализма и выражающее интересы наиболее реакционных и агрессивных сил империалистической буржуазии с целью сохранения капиталистического строя" ["ФЭС", 1983]. Но это полная чушь, потому что это было явление революционное, которое опиралось на массы. Ведь и Гитлер имел огромную поддержку в массах, он-то легально пришел к власти, демократическим путем. Так что это совершенно неточное определение.

Грачева: Ну, а Ваше определение?

Назаров: Может быть, его трудно так сразу дать… Фашизм — это историческое явление, это реакция в Западной Европе, подчеркиваю, только в Западной Европе, на победу космополитических демократических сил в Первой мировой войне, национальная реакция, которая была во многом бездуховной, которая пользовалась многими правильными идеями, но своей бездуховностью привела всё это свое движение к краху. Вот что такое фашизм, с моей точки зрения.

Грачева: А национал-социализм тогда?..

Назаров: Национал-социализм, конечно, имел черты фашизма: и корпоративность, и обожествление нации, но, кроме того, еще и расизм своей нации как чуть ли не богоизбранной для владения миром. Мы подобное явление знаем только еще в другом народе, который как раз и пострадал от немцев больше всего, там тоже обожествление своей нации, которой суждено быть светочем мира…

Грачева: В иудаизме?

Назаров: Да. Какой же вывод можно сделать из этого проекта нашего президента писать указы о фашизме, уточнять? Мне кажется, вывод такой. Я бы предложил нашим "борцам против фашизма" — в кавычки беру всё это выражение, — чтобы они не кричали о мифическом фашизме, которого в России нет. Есть какие-то карликовые организации, которые сами же демократические средства информации и раздувают как явление во всероссийский масштаб.

Пусть они нам не кричат об этом мифическом фашизме, а честно скажут, против чего они борются: против русского национально-православного мировоззрения. То, что они именно против нашего мировоззрения борются, я подтвердил радиопередачей Марка Дейча и Глеба Якунина. И вот, если они признают — против чего борются, тогда можно будет с ними обменяться мнениями за круглым столом, насколько опасно русское национальное мировоззрение, насколько опасно Православие и для кого опасно…

Для кого опасно — ясно: для сил, которые разрушают мир, для них опасно православное мировоззрение, опасно для власти денег, потому что даются абсолютные нравственные ценности, которые заставляют человека жить по этим ценностям, а не поддаваться соблазнам материальной жизни. И вот когда мы сядем за один стол и так обменяемся мнениями, чтобы они честно говорили, против кого они борются — против нас, а мы будем говорить, что мы из себя представляем, — тогда мы и выясним: насколько есть в России сегодня опасность фашизма.

И мы, я думаю, если будем честными, то придем к выводу: что необходимо противодействовать всем проявлениям экстремизма, какой бы идеологией он ни руководствовался. Он может руководствоваться в демагогических целях и православной риторикой, вполне могут быть такие группы; и демократической риторикой. Или вот была в 1930-е гг. очень мощная еврейская организация «Бейтар» Жаботинского, тоже построенная на расистском принципе, в чем-то он даже копировал Гитлера, только наоборот, для еврейского народа; так вот это тоже экстремизм; то есть экстремизм может быть и на базе иудаизма. Правовое государство должно защитить своих граждан от всех проявлений экстремизма.

Искать же экстремизм только в русском национальном самосознании, в самосознании народа, который построил исторически это государство, стал его стержнем, на котором всё держится… Если не будет сейчас возрождено русское национальное самосознание, то Россия не возродится. Россия либо рассыплется на какие-то клочки территорий, либо станет сырьевой колонией, где все будут только и гоняться за долларами. Мы хотим это предотвратить. Мы боремся за Россию, а те люди, которые видят в нас фашистов, борются против России. Вот в этом я вижу всю суть проблемы.

Грачева: Михаил Викторович, спасибо за то, что Вы прояснили какие-то вопросы, особенно по истории этого движения. Ждем Вас в следующий раз. Но я надеюсь, что Россия выживет несмотря ни на что.

Назаров: Конечно, я уверен в этом.

Руководство радиостанции осудило эту радиопередачу и включило И.с. Грачеву в список на увольнение "по сокращению штатов"; эфирная пленка с записью была изъята из фонотеки; однако вскоре сама радиостанция была закрыта.

Наиболее примечательным в фашизме был корпоративизм как гармоничный принцип организации общества, не раздробляющий его по классовому (как у коммунистов) или по партийному (как при либеральной демократии) признаку, а соединяющий разные классы по принципу социально-трудовому.

Корпорация (от латинского: corpus, corporatio — тело, сословие, объединение) означает, как было сказано в радиобеседе, объединение людей по их месту на службе обществу. Возможны корпорации разных отраслей хозяйства вне зависимости от конкретных профессий работников. Разные корпорации выполняют столь же взаимно необходимые функции в обществе, как органы одного тела. Выделением таких естественных структур и идеологией их осознанной взаимополезности (солидарности) европейские теоретики надеялись преодолеть классовый антагонизм и общественную несправедливость — но иным методом, чем уравнительный социализм. Важнейшее положение корпоративизма — отрицание классовой борьбы как самоубийственного раскола нации, равно как и отрицание атомизации нации при либеральной демократии.

Основатели корпоративизма видели в нем "экономическую демократию, органически вырастающую и опирающуюся на широкую народную основу… Корпоративная система преодолевает социализм и либерализм и создает новый синтез" [1], - писал Муссолини. При этом корпорация имеет не только функцию защиты экономических интересов данной группы трудящихся перед работодателем и государством, но и совместную с ними функцию гармонизации социально-экономической жизни как своей отрасли, так и всей страны — вплоть до законодательного уровня (корпоративный парламент). "Корпорация строится снизу вверх равноправными членами: это есть осуществленное самоуправление" [2], которое дополняет сильную верховную власть (И.А. Ильин).

Это мнение в 1930-е гг. выражала не только правая русская эмиграция, но и многие демократы, как уже упомянутый Г.П. Федотов: "Формой новой демократии призвана стать демократия корпоративная. Современный человек из всех социальных связей сохранил и развивает преимущественно связи профессионально-корпоративные. Профессиональная структура является единственным наследником, которому умирающая партийная демократия может передать свое наследство" [3].

Конечно, в сословном строении общества ничего принципиально нового не было. Это было свойство органичного общества до его разложения либеральной демократией. Когда опасность этого стала заметна и в России, Л.А. Тихомиров задолго до фашизма писал в начале XX в. о корпоративизме в условиях монархии:

"Необходимо заботиться о поддержании здорового социального строя, при котором необходимое расслоение нации на слои и группы производится без помех, но и без доведения до разрыва, до забвения общности интересов… Социальная организация, во всех ясно обозначившихся классах, должна быть обязательною… Зародыши солидарности имеются повсюду, не только между различными слоями рабочих, но даже между самими рабочими и хозяевами… Разнородность слоев… требует, чтобы каждый из этих слоев был организован в особую корпорацию, но чтобы имелась и общая для всех организация, объединяющая их в том, где они являются сотрудниками одного целостного дела" [4].

Попытка возрождения корпоративизма в 1930-е гг. стала уже явлением национальной защиты от всевластия мировой финансовой олигархии в условиях победившей демократии. Корпоративная структура (сохраняющая цельность нации) и авторитарная власть ограничивают всесилие "денежной аристократии", которая вольготно чувствует себя в разобщенном обществе, именно поэтому навязывая всему миру свое понимание демократии как отсутствие единых национальных и духовных ценностей.

На фоне общемирового кризиса 1930-х гг. убедительным аргументом в пользу корпоративизма были и его социально-экономические успехи. Например, в Германии с 1932 по 1938 гг. национальный доход увеличился почти в два раза, исчезла безработица (составлявшая до того около 30 %), резко улучшился как демографический, так и внешнеторговый баланс. Но этот опыт консервативных движений Европы оказался отвергнут результатами Второй мировой войны и замолчан — главным образом из-за его отождествления с расистским гитлеровским режимом (ибо у преступных режимов не принято выискивать положительные черты).

Эти разумные черты были особенно очевидны в Испании и Португалии. Упомянутый выше в радиобеседе профессор А.В. Карташев писал об Испании и Португалии как о "неожиданном факте возрождения в новых формах христианского государства… Здесь душой всех реформ стала христианская идеология" [5]. Но они уже не могли в одиночку устоять перед натиском демократий.

Конечно, теоретикам фашизма было ясно, что его задачи выходили за рамки одной страны и заключались в переделке всего европейского общества. Как подчеркивал Муссолини в 1926 г.: "Мы представляем в мире новое начало, мы ясная и категорическая противоположность остальному миру, миру демократии, плутократии, масонства и "бессмертных начал" 1789 года… То, что сделал французский народ в 1789 году, теперь совершает фашистская Италия. Она берет на себя инициативу в истории, она говорит миру новое слово" [6].

Это была реакция как на еврейско-масонскую либеральную демократию, так и на коммунизм, тоже активно наступавший в Европе. В конституции австрийского канцлера Дольфуса было провозглашено "восстановление христианских ценностей" в борьбе против "варварства натуралистического и атеистического века — капиталистического или коммунистического — безразлично" [7]. Впрочем, «классический» итальянский фашизм ставил коммунистам в вину лишь то, что они делают революцию против либеральной демократии "не так, как надо. Революция должна быть не интернационалистической, а национальной, не атеистической, а «христианской», не коллективистской, а корпоративной — вот в чем вина коммунизма" [8].

Эти три главных общественных системы, противоборствовавших друг с другом в XX в. — либеральная демократия, коммунизм и фашизм, — можно представить в виде треугольника сил, обозначив фланги их соприкосновения друг с другом, в чем была и причина отталкивания третьей силы от двух других, и опасные последствия каждой (в скобках).

Либеральную демократию и коммунизм объединял интернационализм (почему они и заключили в 1935–1939 и 1941–1945 гг. союз против общего врага — фашизма), но разъединяло разное отношение к экономической (частная собственность) и политической свободе (индивидуализм коллективизм), что сделало союз недолговечным.

Фашизм отталкивался от них, не приемля интернационализма, но имел с коммунизмом общую коллективистскую устремленность — это отталкивало их обоих от разлагающего злоупотребления свободой в демократии. (На этой основе была возможна попытка советско-германского союза в 1939–1941 гг.)

Демократию и фашизм объединяло одинаково лояльное отношение к частной инициативе в экономике (английские, французские, американские фирмы успешно сотрудничали с итальянскими и германскими) — в противоположность тоталитарному регулированию у коммунизма; но разделяло противоположное отношение к национальным ценностям и к разлагающему их еврейству — что и было причиной Второй мировой войны.

Любая из этих трех сил заведомо проигрывала войну против объединенных двух соперников. Поэтому цель предвоенной дипломатии каждого из них заключалась в создании временного "союза двух" против третьего, выглядевшего наиболее опасным с их точки зрения. Антифашистская масонско-коммунистическая коалиция сложилась (вследствие чего Германия была изначально обречена при своих антирусских целях), поскольку для демократий иной выбор союзника просто исключался: национальный фашизм был главным врагом, ибо объявил "революционную борьбу" масонско-еврейскому духу демократий, тогда как коммунизм был их духовным родственником.

Конечной же целью для каждой из этих трех сил было мировое господство. Это было откровенно, для всего мира, объявлено в коммунистической программе. Этого не скрывал и Гитлер перед своим народом, соблазняя его на войну приобретениями земель и рабов на востоке. Лишь демократия не разглашала своей цели создания всемирного еврейско-масонского государства. Расчетливо вскормив и поощрив Гитлера на войну в качестве "полезного идиота"-агрессора для последующей расправы со всем европейским фашизмом руками СССР и русской кровью (вот в чем смысл праздника "Победы над фашизмом" 9 мая), демократия заявляла, что ведет "войну для защиты свободы всех народов". Это объяснение демократия использовала и в "холодной войне", когда после победы над главным противником противостояние неизбежно продолжилось между двумя оставшимися. При этом "мировая закулиса" так же, как и нацисты, обрекала на уничтожение целые народы, но умело маскировала это пропагандой своих "добрых целей".

Истинную свою цель мирового господства демократия открыто провозгласила лишь после победы над СССР — в "Стратегии национальной безопасности США", подкрепленной работами Ф. Фукуямы, Ж. Аттали, 3. Бжезинского и т. п. [Продолжение этой темы см. в статье о международной политике в данном сборнике.]

* * *

Главной причиной поражения фашизма стало равнодушное и даже враждебное (у гитлеровского режима) отношение к христианскому смыслу истории. Имея отчасти верную цель защиты национальных традиций, фашизм не нашел для этого верных средств и масштаба понимания самой цели. Уже в "Доктрине фашизма" и других документах видна оборотная сторона медали, проявлявшаяся чем дальше, тем откровеннее. Корпорации в Италии и Германии создавались не трудящимися снизу, а правящей партией сверху, что лишало их признаков самоуправления. Верное убеждение, что смысл жизни личности определяется абсолютными сверхличными ценностями, на практике привело к обожествлению государства — ценности не абсолютной — и к культу вождя.

Из абсолютизации государства к 1938 г. и в итальянском фашизме появляется «расизм»; правда, не в гитлеровском виде "высшей нации", а лишь в целях сохранения этнического облика итальянцев и предотвращения их смешивания с завоеванными африканскими народами. (Введенные тогда же ограничения против евреев, причисленных к некоренной национальности, были продиктованы их большим влиянием и антифашистской политикой международного еврейства; но в фашистской партии евреи были даже среди министров Муссолини.)

Даже «религиозность» фашизма обнаружила соблазн героического самообожествления в духе «сверхчеловека» Ницше. В своих методах правления дуче ориентировался на циничные советы Макиавелли и даже написал об этом работу. Свое «революционное» выражение в области культуры фашизм видел в футуризме и абстракционизме. Католическую же Церковь фашисты пытались использовать скорее утилитарно, в "государственных целях". Порою у фашистских идеологов проявлялся и откровенный антихристианский порыв, как у Ю. Эволы: "Наш лозунг — антиевропеизм, антисемитизм, антихристианизм" [9].

Бердяев отметил в фашистском национализме также и "юдаистически-языческий характер" [10]. Пожалуй, это более всего применимо к гитлеровскому режиму, который пытался копировать еврейские расистско-националистические цели. Прот. Сергий Булгаков тоже писал, что "германский расизм воспроизводит собою иудейский мессианизм, который является противником и соперником христианства уже при самом его возникновении"; "национал-социализм, в котором одновременно и с одинаковой силой подчеркиваются оба мотива — и социализм (каково бы ни было его особое здесь проявление), и национализм, представляет собой не что иное, как… вариант на темы иудейского мессианизма" [11]. Так гитлеризм продемонстрировал нам тот же расистский соблазн земного господства, что и иудаизм, только не имел для этого адекватных земных средств, чтобы соперничать с международный еврейским капиталом.

Идеалом же Муссолини было возвращение к «ветхому» Риму. Это была попытка бегства от апокалипсиса в язычество без понимания того, что стоявшие перед Европой задачи могли быть решены только в масштабе Третьего Рима — православного Удерживающего.

Итак, в конце XX в. из всего его кровавого опыта мы можем заключить, что, с православной точки зрения, могут быть два принципиально разных типа общества:

1) Общество, сознающее смысл жизни как исполнение Божия замысла о человеке, соответственно воспитывающее его и спасающее для жизни вечной. Такое государство (нация) занимает свою верную ступень в шкале ценностей между личностью и Богом, однако, в отличие от фашистской трактовки, в Православии ценность государства не абсолютна. То есть государственная власть не имеет оправдания в самой себе. Она является лишь органом служения более высокой ценности — замыслу Божию. Такова цель православной монархической государственности, которая призвана обеспечить человеку максимально благоприятные условия развития — как существа и материального, и духовного, исходя из конечной цели человеческой жизни и смысла истории.

2) Общество, игнорирующее Божий замысел, имеющее оправдание лишь в самом себе и порабощающее людей самому себе для господства над преходящим миром земным, — это то, что предлагал сатана Христу в пустыне. Порабощение может достигаться и грубым насилием (как это было, но в конечном счете не удалось у коммунистов), и игрой на националистической гордыне (как удалось в гитлеровской Германии, но было пресечено внешней силой), и поощрением свободы индивидуальных людских пороков (как это удалось в либеральной демократии и теперь распространяется на весь мир).

1994, 1998

После падения режима КПСС изменения в области экономики происходят не только в России. И на Западе с окончанием "холодной войны" экономика заметно изменила свой статус. Раньше она была сравнима с телом общества, о котором его политическая «голова» заботится как об основе своей стратегической мощи. Теперь же экономика сама все откровеннее выступает в роли «головы», превращая политику в свою служанку и диктуя обществу свои критерии и цели развития.

В целой системе новых международных торговых соглашений всемирный экономический механизм все откровеннее подминает под себя отдельные государственные суверенитеты, образуя "единую экономическую зону" почти глобального масштаба. Именно "мировой экономике" посвящены встречи глав ведущих стран мира ("Семерка"), проводятся специальные форумы вроде конференций в Давосе. Индексы активности главных бирж мира в небывалом ранее объеме стали обязательной, как сводка погоды, частью ежедневных теленовостей, предлагаемых уже не только специалистам, но всему населению как показатель тонуса всемирного здоровья.

То есть, если в годы "холодной войны" Запад, обоснуя свои общественные идеалы, противопоставлял тоталитаризму демократическую идеологию «свободы» и "прав человека", то теперь место идеологии все больше занимает экономический расчет. Это отражено и в нашумевшей концепции американского политолога Ф. Фукуямы о "конце истории" — о том, что в США уже создана окончательная, прагматичная общественная модель для всего мира, лучше которой ничего невозможно; поэтому ее единые для всех экономические законы должны стать «этической» нормой жизни объединенного человечества, критерием добра и зла.

Однако что же представляет собой западная экономика, которой доверена столь ответственная роль?

Куда ведет мир капиталистическая экономика

Поставим вопрос так: лежат ли в основе экономики "непреложные экономические законы", не зависимые от воли людей и лишь открываемые нами так же, как законы физики и математики? Или же наоборот: экономическая система формируется людьми — как сознательно, отражая их духовные цели, так и бессознательно, проявляя саму духовную природу человека с ее добродетелями и греховными сторонами?

Разумеется, эти две противоположные точки зрения на природу экономики — лишь две координаты, одинаково необходимые для определения рамок проблемы и нахождения верных решений. Любая экономическая система сочетает в себе и единые для всех непреложные законы, и духовные принципы, которые исторически складываются разными у разных народов. И можно доказать на множестве примеров, что именно духовные установки более всего определяют характер тех или иных экономических моделей, которые могут сильно различаться даже при одинаковых непреложных законах.

Даже марксизм, утверждая как "великое научное открытие" первичность материального «базиса», якобы порождающего идейную «надстройку» не зависимо от воли людей, продемонстрировал в СССР на практике прямо противоположную крайность: именно марксистская идеология ("надстройка") попыталась искусственно создать и свой особый, отличный от всего мира «базис» (коллективизация и индустриализация), и свои экономические законы (всеохватывающий Госплан), и соответствующего "советского человека-интернационалиста". Причем более всего этому мешали старые русские духовные традиции, в том числе в хозяйствовании.

Это показало, что в сложившееся общество невозможно ни внедрить любую придуманную экономическую модель, ни механически «пересадить» из одной страны в другую без создания подходящего духовного климата (последнее продемонстрировала западническая революция 1991 г.). Внедрение новой модели всегда требует соответствующего изменения духовных ценностей народа, который реформаторы намерены облагодетельствовать. Именно этим объяснялся и ленинский клич: "Наше дело — бороться с черносотенной культурой великороссов", и признание нынешних демократов: "Для успеха реформ необходима мутация русского духа" (Радио "Свобода"). Ибо именно русский дух, а не ошибки марксистских или демократических «реформаторов», препятствовал осуществлению проектов тех и других. Однако шансы на «внедрение» в России марксизма и капитализма выглядят все же разными.

Марксизм не имел шансов на успех, ибо провозгласил утопическую переделку самой природы человека (уничтожение семьи, частной собственности, нации, государства, религии). Заставить человека жить по этой идеологии было нереально — отсюда и террор принуждения, и хозяйственная неэффективность марксистской системы, и ее постепенный самодемонтаж при паразитировании на некоторых чертах русского характера (только благодаря этому режим и продержался так долго).

Капитализм же и его идейная основа — либеральная демократия — основаны на подлаживании к человеческой природе без принципиального различия в ней добра и зла. Это «раскрепощает» человека для неограниченного экономического обогащения, создавая в целом (в современных развитых демократиях) достаточно высокий уровень жизни. Такая модель выглядит привлекательнее и устойчивее. Однако для традиционного русского сознания всегда было неприемлемо то, какую цену капитализм требовал за это: освящение эгоизма и неправедно нажитого богатства. Неприемлемо это и сейчас, хотя часть народа (особенно молодежь) поддается обработке… В подготовке соответствующего духовного климата, "мутации русского духа", и состоит цель нынешнего нравственного разложения народа демократическими средствами информации.

Однако не только традиционному русскому сознанию противоречит капитализм. Он стал возможен лишь на основе новой морали, отличной и от духа средневековой христианской Европы.

Капитализм возник не просто в результате накопления денег каким-то слоем людей — иначе он возник бы уже в античном мире. Он возник именно в христианском обществе, освободившем людей от языческой плененности природе, — и стал употреблением этой свободы для отхода от Бога в сторону небывалой ранее земной, материалистической, активности. Известный немецкий социолог и экономист М. Вебер подчеркивал, что в возникновении капитализма первичны не запасы денег, а капиталистический дух: "Там, где он зарождается, он создает себе денежные запасы как орудие своей деятельности, а не наоборот" ("Протестантская этика и дух капитализма", 1904; см. также: Вебер М. "Избранное. Образ общества" М., 1994).

Такой экономический переворот произошел в результате Реформации, потеснившей христианские нормы жизни в сторону ветхозаветной (иудейской) морали — с утилитарным освящением материальной жизни, с оправданием «богоизбранности» одних для богатства и эксплуатации других (что наиболее выражено в кальвинизме). Это обеспечивало "фарисейски спокойную совесть при наживе денег" (М. Вебер).

Духовная связь капитализма с протестантской этикой и еврейской активностью подробно прослежена в западной социальной науке авторами разных мировоззрений (поскольку большинство из них сделали это не в виде упрека еврейству, а в виде признательности его заслуг). Помимо Вебера, широкую известность приобрели работы главного авторитета в этой области — немецкого ученого В. Зомбарта ("Евреи и хозяйственная жизнь"); эта тема своеобразно преломляется и в работе М. Гесса "О капитале" (будучи одним из отцов сионизма, он отождествил еврейство с капитализмом) и в работе "К еврейскому вопросу" К. Маркса (увидевшего, однако, в евреях носителей капиталистической эксплуатации).

Так, Зомбарт пишет: "Внимательное рассмотрение веберовских доводов обнаружило, что все те элементы пуританской догмы, которые… имели в действительности влияние на образование капиталистического духа, были заимствованиями из круга идей еврейской религии". "Соединенные Штаты Америки получили свою экономическую формацию главным образом под влиянием еврейских элементов… Соединенные Штаты вообще обязаны евреям своим существованием… только благодаря наличности еврейского элемента они таковы, какими мы их знаем… Ибо то, что мы называем американизмом, есть в своих главных чертах не что иное, как кристаллизовавшийся еврейский дух". "Я доказал с полной очевидностью, что хозяйственная жизнь нашего времени все в возрастающей мере подвержена еврейскому влиянию… без них мы никогда бы не достигли кульминационного пункта человеческой культуры: современного капитализма… ("Евреи и хозяйственная жизнь". СПб., 1912). pgt; Но, разумеется, "кульминационная культура капитализма" может быть верно осознана лишь в масштабе православного понимания смысла истории.

Евреи стали дрожжами капитализма, поскольку иудаизм абсолютизирует земные ценности. Поэтому евреи с древнейших времен взяли в свои руки мировую торговлю и деньги — материальную «кровь» экономической деятельности человечества (чем они гордятся). Они издавна, еще до разрушения Иерусалима римлянами, расселились по всему миру "вдоль силовых линий циркуляции денег", пишет известный банкир Ж. Аттали (Attali J. Un homme d" influence. Sir Siegmund Warburg. Paris. 1985).

Такая страсть к материальным благам в сочетании с расистской религией (Талмуд), рассматривающей имущество неевреев как свободную собственность, подлежащую присвоению, придавала особую моральную бесцеремонность и эффективность еврейскому финансово-экономическому натиску в среде других народов. (Христиане подобного себе позволить не могли, даже ростовщичество запрещалось Церковью.) Эта бесцеремонность евреев особенно проявилась в создании колониальных империй европейских государств: финансируя завоевательные экспедиции, участвуя в ограблении аборигенов и работорговле, евреи получали огромные прибыли. С другой стороны, евреи сделали много важных финансовых изобретений (долговые векселя, разные формы кредита, акции и другие ценные бумаги, биржа т. п.), давших толчок экономическому росту. "Точно солнце, шествует Израиль по Европе: куда он приходит, там пробуждается новая (капиталистическая) жизнь", — пишет Зомбарт…

С религиозной же точки зрения это шествие еврейского материализма имеет и другую сторону. Именно из-за него основная часть еврейского народа во главе со своим руководством не признала Мессию-Христа с его ценностями неземного Царствия Небесного — и ждет своего «мессию», земного израильского царя, называемого в святоотеческой традиции «антихристом». Христос Сам предупредил евреев об антихристе: "Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете" (Ин. 5, 43). Поэтому слова Христа — "ваш отец диавол" (Ин. 8, 44) — были произнесены совсем не аллегорически. Своей глобальной активностью, начиная с создания колониальных империй и до сегодняшних транснациональных корпораций, иудеи в сущности объединяют мир в будущее материалистическое царство антихриста.

Когда это произойдет, — нам знать не дано. По словам апостола Павла, "тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь" (2 Фес. 2, 7–8). То есть к воцарению антихриста мир должен окончательно сдать свои удерживающие — христианские — принципы, которые более всего в мире отстаивала православная Россия. И после ее сокрушения еврейством нельзя не видеть, что современное состояние мира обнаруживает все больше признаков такой сдачи, что наглядно отражается и в экономике.

Один из противников православной цивилизации противопоставляет ей американскую именно тем, что отцы американской конституции "не верили, что добродетель способна когда-либо нейтрализовать порок, вместо этого отцы конституции полагались на способность порока нейтрализовать порок" (Янов А. "Русская идея и 2000-й год"). Так, «нейтрализуя» друг друга и тем самым нуждаясь друг в друге, различные пороки неизбежно ведут к нарастанию общего уровня греховности. Этого требует сама капиталистическая экономика, основанная на непрерывном росте, — при остановке она «падает», как велосипед. Для роста же она нуждается в новых рынках сбыта. А когда вся земля освоена, рынки ищутся уже не на заморских территориях, а в огромном континенте инстинктов самого человека, где открываются и поощряются все новые виды потребностей и удовольствий, — вот за счет чего сегодня во многом осуществляется "рост".

Такая "экономика роста" жизненно заинтересована в устранении абсолютных духовных ценностей и в отказе от самого понятия греха (в этом смысл так называемой "сексуальной революции"). Всесильный Молох рынка сминает ограничительные этические нормы и добивается легализации того, что еще недавно считалось нравственно недопустимым. Взять хотя бы искусственные выкидыши живых младенцев для их коммерческой утилизации на пересадочные ткани и омолаживающую косметику (практикуется американцами в ельцинской Москве; чем это отличается от переработки человеческих тел на мыло нацистами?)…

Вебер писал уже о капитализме начала XX в., что это "могущественный космос современной экономики… он определяет при помощи принуждения, превосходящего силы индивидуума, стиль жизни всех, кто с самого рождения попал в водоворот его развития, а не только тех, кто принимает непосредственное, прямое участие в экономической приобретательской деятельности… Человек, все более и более превращавшийся из управляющего на службе у Бога в машину на службе у капитала, должен был выполнять какой-то категорический императив, который становился тем иррациональнее, чем дальше заходило отмирание религиозных его корней". В сущности это форма уже не экономического, а духовного рабства человека у той силы, которая стремится господствовать в материальном мире.

В конце XX в. с прекращением разделения планеты на два враждебных лагеря, начата особенно активная нивелировка и дехристианизация мира под видом его демократизации. Ибо только в обездуховленном, денационализированном обществе деньги могут стать высшей ценностью и властью. Это цель "Нового мирового порядка": объединение общечеловеческой массы на животно-потребительской основе, с иерархией стран и социальных слоев лишь по уровню потребления — в точном соответствии с материалистическим рецептом властвования, которым дьявол безуспешно обольщал Христа в пустыне…

Такова нравственная суть «конечной» экономической цивилизации Фукуямы, которая должна "с неизбежностью" овладеть миром. Более конкретно ее в 1991 г. описал Ж. Аттали ("На пороге нового тысячелетия". М., 1993) как торговый строй или «номадизм», в котором более нет государственных границ, по всей планете движутся номады-кочевники, "утратившие традиционную привязанность к стране, общине, семье" (заметное родство с коммунизмом…) и обладающие правом продавать и покупать как важнейшим в жизни.

"Порядок, основанный на силе, уступает место порядку, основанному на деньгах… Денежный порядок станет универсальным. От Сантьяго до Пекина, от Йоханнесбурга до Москвы все экономические системы будут поклоняться алтарю рынка… Никогда еще мир не находился в таком плену у законов, диктуемых деньгами… Победители этой новой эры будут созидателями, и в их руках окажутся и власть, и финансовое могущество".

Точнее было бы сказать, что власть над миром полностью окажется в руках тех, кто закрепит за собой право на изготовление всемирных денег, — это будет глобальный электронный аналог нынешней Федеральной Резервной Системы США, созданной еврейскими банками. Весь мир станет электронным: "Основой технологии будущего… является микросхема", вмонтированная во всевозможные предметы, которые "станут как бы продолжением наших органов чувств, функций нашего организма". Средства связи (а значит и контроля) станут вездесущими: "Человеку нигде нельзя спрятаться… впервые у человека не будет адреса… Чтобы идентифицировать номада следующего тысячелетия, достаточно назвать либо его число, либо имя".

"В грядущем новом мировом порядке будут и побежденные" страны, — признает Аттали, — все те, кто не сможет атомизироваться для "Нового мирового порядка". "Число побежденных, конечно, превысит число победителей. Они будут стремиться получить шанс на достойную жизнь, но им, скорее всего, такого шанса не предоставят… Они окажутся в загоне, будут задыхаться от отравленной атмосферы, а на них никто не станет обращать внимание из-за простого безразличия".

Впрочем, подумают и о них, создав им виртуальную замену недостающих земных благ: "Те, кому окажутся недоступными такие кочевые объекты и мечты о настоящих путешествиях, будут совершать путешествия с помощью отработанных образов поездок, совершаемых по миру другими людьми, или… употреблять стимуляторы, особенно наркотики… Наркотики — это кочевая субстанция для побежденных грядущего тысячелетия".

Победителям уготована судьба иная — "рай земной": будут широко применяться "имплантаторы, восстанавливающие красоту… мы начнем производить искусственные легкие, почки, желудки и сердца… Можно ли вообразить себе, что даже мозг можно создать в искусственных условиях?.. В конце такой культурной мутации и сам человек превратится в кочевой предмет. Со вставленными в него искусственными органами он станет и сам искусственным существом, которое можно будет купить или продать, как любой другой предмет или товар". В результате развития генной инженерии человек будет "продавать и покупать своих собственных двойников, «копии» любимых людей… гибриды, созданные на основе подаренных особенных свойств, выбранных с вполне определенными целями… Человек начнет создавать себя сам так, как он создает товары", он будет искать необходимые материалы "на специальных складах живых органов, потреблять других людей, как и прочие предметы, и странствовать в чужих организмах и мозгах… Человек грядущего тысячелетия позволит потреблять себя кусок за куском в рыночном смысле этого слова".

Автор книги, конечно, понимает и непривлекательные, даже кошмарные стороны такого общества, предвидит сопротивление недовольных, но считает, что для подавления всех отрицательных эффектов международные институты должны "обрести истинную сверхнациональную власть… планетарную власть".

Все это написал не сумасшедший. В предисловии к американскому изданию книги об авторе сказано, что "в настоящее время он занимает пост президента банка с активами, превышающими 14 миллиардов долларов, того банка, который мог бы стать столпом нового мирового порядка". (Позже Аттали был уволен за нерадивость.)

Независимо от того, как скоро будет осуществлено это царство антихриста в описании известного еврейского "банкира-интеллектуала", капиталистическая цивилизация быстро приближает планету к экологической катастрофе (потепление климата, озоновые дыры и т. п.). Мы все больше воочию убеждаемся, что не зря было сказано: "Не хлебом единым жив человек" и "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю"… Нельзя не видеть, что человеческий эгоизм, отвергнувший Божественную Истину и набирающий все более грозное техническое могущество, рано или поздно приведет к саморазрушению мира.

Вот от чего православная цивилизация предохраняла мир, много веков выполняя роль Удерживающего. Поэтому против нее, как против препятствия, всегда объединялись все апостасийные силы мирового зла. Поэтому и сейчас в России решается не только вопрос направления "экономических реформ", но и судьба мира: восстановим ли мы свою удерживающую роль.

На этом фоне приведем некоторые мысли деятелей русской эмиграции, многие из которых ранее отдали дань марксизму или западничеству, но затем сделали выводы из практического знакомства как с коммунистическим режимом, так и с капиталистическим Западом.

Какая экономическая система нужна России

Как в экономике определяющим является не «базис», а духовная «надстройка», так и главная причина краха СССР была не экономическая, а духовная. Голод стране не грозил, объем производства вдвое превышал показатели ельцинского режима, и научно-технические достижения были несомненны. Лишь ложная идеология душила жизнь и блокировала огромный трудовой потенциал народа. Эта идеология и есть причина краха. Потому что отречься от власти КПСС с такой легкостью, как в августе 1991 г., можно было, лишь давно не веря в ее "идейные ценности", что продемонстрировало и само руководство партии. Запад же на этом умело сыграл, навязав свою модель — а значит распространив на Россию и свою финансово-экономическую власть.

Избавляться от этой власти, ее долговой петли и сознательно вызванной разрухи (этим США стремились уничтожить конкурента) гораздо труднее, чем можно было бы, хотя бы по китайскому образцу, но с истинно русской идеологией, постепенно перестраивать коммунистическую экономику — в русскую.

Однако следует сразу сделать важную оговорку: в стремлении к совершенствованию общественно-экономической системы нельзя впадать в "ересь утопизма", то есть в попытку создать "рай на земле" — напоминал с. Л. Франк. Это противоречит самой природе грешного земного мира. "В состав подлинной христианской умудренности необходимо входит сознание неизбежности в мире известного минимума несовершенства и зла", — писал он, выдвигая понятие "христианского реализма" ("Свет во тьме"). Это следует отнести и к экономике.

Поэтому задачей государства не может быть установление «праведного» хозяйства; оно имеет иную цель создать человеку наиболее благоприятные условия для существования, духовного роста и для спасения к "жизни будущего века". И дело не в уровне развития экономики, а в отношении людей к ней. Служит ли она удовлетворению необходимых потребностей человека — или же человек становится винтиком экономической машины, служа ей как Молоху и утрачивая иные цели в жизни. Только с этой точки зрения следует судить о развитости экономики и о том, что в ней является действительно "непреложными законами", а что выдается за таковые для сохранения данной системы и ее правителей у руля.

Да, частная собственность неизбежна и необходима. Она представляет собой естественное продолжение духовно-телесной природы человека, который через свой труд вкладывает себя в свой дом, участок земли, мастерскую. Человеку подобает "иметь на земле некое прочное, вещественное гнездо, предоставленное ему и обеспеченное за ним, — гнездо его жизни, его любви, деторождения, труда и свободной инициативы", — писал И.А. Ильин ("Путь духовного обновления"). Передаваемая по наследству собственность есть также воплощенная связь отцов и детей (Н. Бердяев. "Философия неравенства"). Только избранным для особого призвания, апостолам, Христос советовал отречение от мирского бремени имущества — ради самоотверженного служения Богу (в этом смысл монашеского подвига). Остальным же — не отменяя заповеди "не укради! — Он заповедал сочетать владение собственностью с милосердием и щедростью. Ибо, если пользование собственностью превращается в наслаждение роскошью, самоцель или эксплуатацию ближнего это грех.

Таким образом, оправдание частной собственности на средства производства не означает оправдания ее несправедливого распределения и антиобщественного пользования ею. Она должна в законодательном порядке дополняться социальной ответственностью и, будучи частным владением, служить интересам всего общества ("функциональная собственность"). В этой связи Ильин и Франк подчеркивали, что в Евангелии порицаются не размеры имущества, а неправильное отношение человека к нему: когда служат ему, а не Богу, когда "собирают себе" земные сокровища и пребывают в них «сердцем» (Мф. 6:19–24). Грешно употреблять свои богатства не на те цели, которые угодны Богу. С другой стороны, человек может направить и свое богатство на бескорыстное служение ближнему и Богу.

Да, по тем же соображениям необходима свобода предпринимательства. Но "глубоко заблуждаются, когда утверждают, что свобода хозяйственного самоопределения есть основа всех остальных свобод личности и поэтому уничтожение ее есть гибель всех остальных видов свободы", — писал Н.О. Лосский ("Свобода и хозяйственная демократия"). Неограниченная экономическая свобода тоже может породить рабство, ибо это идеальная среда для власти сильного над слабым. Предпринимательская свобода — это «огонь», который нуждается в ограничивающей его «печи», чтобы он, разбушевавшись, не сжег дом, а мог отдавать свое тепло всем его обитателям.

Да, рынок — незаменимый естественный регулятор производства. Но надо видеть опасности самодовлеющего рынка, который подминает под себя право и политику, эксплуатирует низшие инстинкты и опошляет культуру ("массовая культура"). В рыночной системе духовные ценности особенно уязвимы именно потому, что не котируются на рынке. Не справляется рынок и с регулированием в кризисные времена. Поэтому нет ни одной страны с рыночной экономикой, где она не сочеталась бы с государственным управлением и планированием. Объем же вмешательства определяется конкретной необходимостью: так, в условиях войны и экономика США переводилась на директивные рельсы.

Лосский считал оптимальной такую экономику, когда "частный капитал, свобода организации частных промышленных предприятий и свобода труда… сохраняются, но регулируются новыми правовыми нормами и учреждениями с целью оградить рабочего от эксплуатации капиталом и обеспечить общественно полезную функцию частной собственности… Идеал хозяйственной демократии есть не социализм и не анархический капитализм, а синтез ценных положительных сторон того и другого строя". Этот синтез означает также многоукладность экономики: частный, кооперативный, общинно-муниципальный, государственный секторы и их смешанные формы.

Социальная справедливость — важное условие, предъявляемое обществом к экономической модели. Но справедливость заключается в правильном распределении прав и обязанностей, а не в непременном равенстве. Неравенство людей естественно и неизбежно по их разным природным способностям. Государство должно обеспечить лишь равенство граждан перед законом и равенство возможностей. Дальнейшее неравенство людей должно основываться на их личных качествах и личном труде, а не на привилегиях, связанных с происхождением или эксплуатацией других. Больше прав и власти означает также больше обязанностей и ответственности.

Для этого важно культивирование нравственной (а не только экономической) роли труда в обществе как средства воспитания воли и как служения ближнему: "Рациональное хозяйствование только тогда праведно, когда хозяйственный труд не расхищает, а строит как душу трудящегося человека, так и образ преображаемой Трудом земли", — напоминал в этой связи Ф. Степун ("Идея России и формы ее раскрытия"). О. Сергий Булгаков много писал (правда, не всегда богословски точно) о религиозном осмыслении труда как преображения мира, как человеческого соучастия в Божием деле, в отличие от капитализма, где труд — лишь продаваемый товар.

Поэтому у довоенных эмигрантов часто встречается понятие "трудовой строй", в котором не капитал, а "труд становится мерилом социальных ценностей и ложится в основу социальной иерархии. Если в феодальном и патриархальном обществе аристократия основывала свое право на землевладении (и военной доблести), в капиталистическом — на денежной собственности (и таланте), то в рабочем создается аристократия, основанная на труде (и творчестве) (Г. Федотов. "Что такое социализм").

Важнейший признак трудового строя — корпоративизм как одна из структур, обеспечивающая представительство народных интересов на профессионально-производственной основе вплоть до законодательного уровня. [См. об этом в статье о фашизме. ] Как писал об этом виде демократии Бердяев: "Политические парламенты, выродившиеся говорильни, будут заменены деловыми профессиональными парламентами, собранными на основаниях представительства реальных корпораций, которые будут не бороться за политическую власть, а решать жизненные вопросы… Мир должен был бы состоять из трудовых общин, духовно скрепленных и объединенных в федерацию" ("О рабстве и свободе человека").

Корпоративные идеи в русской эмиграции можно найти и на правом фланге (И.Л. Солоневич), и в центре ("солидаристы" НТС, Г. Федотов); и даже на левом (В.А. Маклаков. "Еретические мысли"). В наиболее удачном виде они были осуществлены в Испании и Португалии и это не привело к тоталитаризму (что приписывают корпоративизму демократы), а к "возрождению в новых формах христианского государства" (А.В. Карташев. "Воссоздание Св. Руси").

Финансы — особая часть экономики. В ней, конечно, есть незыблемые законы (ценообразования, денежного обращения и т. п.), и здоровая экономика должна строиться на них. Но не существует «законов», которые освящают любые формы эксплуатации и ростовщичества. Такие законы выдуманы буржуазной политэкономией для самооправдания, — утверждали и Бердяев, и американский автомобильный «король» Г. Форд, который писал: власть денег непроизводительна, но столь могущественна, что "немногочисленные индивидуумы подчиняют под свое господство государства и народы" (Ford H. Erfolg im Leben. Munchen. 1952); Форд даже вступил в противоборство с банкирами, но сдался, сломленный ими…

Опасности финансовой власти, «плутократии», отмечал и бывший либерал П.И. Новгородцев (ссылаясь на положение в США, Канаде, Франции и на таких авторов, как Гюи-Гран и Шпенглер): "Это давно замеченное и притом совершенно естественное явление, что демократия практически всегда переходит в олигархию, правление немногих" ("Об общественном идеале"). О "ростовщических наростах" банков как "негласных хозяевах всей жизни" в демократии упомянул и А.И. Солженицын ("Как нам обустроить Россию").

При этом уже после Первой мировой войны было очевидно, что печатание впервые возникшей мировой валюты — американского доллара — не подконтрольно правительству США, а монополизировано объединением частных еврейских банков (Federal Reserve System); что свое господство они утвердили путем этой спровоцированной войны, в которой финансировали все воюющие стороны, всех превратив в должников. Свое могущество они проявили и во всемирном экономическом кризисе 1930-х гг., который не был случайным: он разорил конкурентов и еще более обогатил "мировую закулису".

Для защиты от этого Финансового Интернационала, как писал эмигрант Н.Н. Зворыкин, внутренние финансы России должны представлять собой "собственность государственную, имеющую своим назначением обслуживать, наряду с другими орудиями мер и веса, весьма важные общественные нужды", а не быть средством коммерческой наживы для банков. "Монета не товар, а единица счета и орудие для расчетов при торговых сделках; означенная на монете цена должна быть величиною постоянною, незыблемою, а как мерило стоимости ни купле, ни продаже, ни биржевой котировке подлежать не должна"; процент за кредиты должен быть таким же, как и процент на вклады. Финансирование национальной экономики следует производить не внешними займами, а внутренними государственными кредитами под залог земли и создаваемых трудом ценностей (H. Зворыкин. "К возрождению России". Париж, 1929).

Подобные идеи витали в воздухе и были в 1930-е гг. применены в авторитарно-корпоративных странах, где шли интересные поиски более справедливой социально-экономической системы. Даже авторы демократического журнала "Новый град" одобряли фашистскую критику международных банкиров и их "незаслуженного и не связанного с производством дохода… Зависимость производства от ростовщиков углубляется задолженностью государства, связанного по рукам и ногам мировым финансовым капиталом". Поэтому фашизм и национал-социализм стремились к "замене капиталистического метода финансирования государства путем внешних и внутренних займов — методом самофинансирования, заключающегося в широкой эмиссии беспроцентных бонов под материальные ценности, находящиеся в процессе строительства" ("Новый град", 1934, с. 8).

Причем неприятие фашизмом ростовщического капитала объясняется не только стремлением освободить нацию от диктата международных финансовых кругов, "но и значительной идейной близостью… к учению Фомы Аквинского, который отвергал ростовщичество по нравственным причинам как незаслуженный доход, т. е. отрицал за деньгами способность рождать самих себя".

Это, впрочем, со времен Вселенских Соборов утверждается и в Православии. Поэтому незачем все это было искать в фашизме — он стал для русской эмиграции лишь наглядным поводом осмыслить свой путь сопротивления "мировой закулисе". При этом даже недавние либералы-западники (Новгородцев, Степун, Федотов, Карташев) осознали порочность западного капитализма. В сущности их поиски были не чем иным, как осознанием от обратного русской традиции хозяйствования: направленной не на экспансию ради прибыли, а на самодостаточность, сочетающей индивидуальную инициативу с общинным владением землей и коллективной ответственностью за результат труда (артель). Эта система хозяйствования сложилась естественно как составная часть всего православного быта, что отражено, например, в «Домострое». Многое еще сохранялось в крестьянском укладе и до революции (см.: Белов В. "Лад"). И увенчивалось все государственным финансовым механизмом монархии, который без всякой спекуляции заменял собою банки и, пока не начались западные влияния, имел те неизменные в своей стоимости деньги, о которых пишет Зворыкин. Монархия в идеале — это постоянное воспитание всего народа, в том числе и предпринимателей, к служению своей деятельностью общенародному идеалу.

Так что в нравственных и социально-экономических аспектах опыт русской эмиграции по сути оказался возвращением к забытым старым ценностям, выражавшимся до революции в экономических работах таких русских ученых, как Д.И. Менделеев, Л.А. Тихомиров, с. Ф. Шарапов, А.Н. Энгельгардт, В.А. Кокорев, В.П. Воронцов и др. (см. их в ценном сборнике "Экономика русской цивилизации", сост. д-р экономических наук О.А. Платонов. М., 1995). Отход от православных принципов в экономике в сторону западного капитализма и стал одной из причин падения монархический России в 1917 г., поскольку ее социальный организм оказался беззащитен против разлагающих ядов западной цивилизации.

Это отчасти можно отнести и к аграрной реформе Столыпина. Но в его оправдание можно сказать, что это был не отказ от общины (обладающей несомненными нравственными достоинствами), а переход от принуждения к добровольности (поскольку принудительная общинность утрачивает нравственный смысл). Не Столыпин решил разрушить общину; она сама разрушалась вследствие снижения роли Православия в обществе и того "могущественного космоса капиталистическая экономики" (Вебер), который затягивал в свой всемирный «водоворот» и Россию. Столыпин был вынужден реагировать на происходящее, чтобы покидающие общину крестьяне не только пополняли пролетариат, но и образовали новый, зажиточный, народный слой, на который могла бы опереться монархическая власть для предотвращения революции. Реформа предполагала дать выход энергии наиболее активной части русского крестьянства и одновременно освоить малозаселенные просторы страны. Речь шла о создании нового социального слоя и нового экономического уклада — при сохранении прежних, традиционных. "Дайте нам двадцать спокойных лет — и вы не узнаете Россию", — говорил Столыпин. Но, видимо. Бог судил иначе; быть может, такая более капиталистическая Россия не была нужна для Божиих целей…

Из всего случившегося нам в конце XX в. очевидно, что лишь восстановление традиционных принципов самодостаточной русской модели хозяйствования, хотя уже и на основе современных технологий, может вывести Россию из катастрофы. Это жизненно необходимое условие независимости от иностранной конъюнктуры и кризисов мирового рынка, которые нередко устраиваются его хозяевами искусственно. России нужны не голые «монетаристские» критерии эффективности (привязанные к колониальному доллару и "мировым ценам"), а основанные на здравом смысле с учетом всех уровней нашей жизни: оборонного, социального, экологического, культурного, нравственного и, конечно, религиозного как определяющего смысл жизни и народа, и каждого отдельного человека.

Безответственно и бессмысленно надеяться устроить экономику и общество так, будто высшей Истины не существует. Тем более опасно и недостойно человеку, наделенному свободой воли, впадать в рабскую зависимость от экономической материи или позволять кому-то через нее манипулировать собою придуманными «законами». Экономика — мощнейший инструмент формирования устоев и целей общества, и если он не служит замыслу Бога, то подпадает под власть Его противника — дьявола.

Поэтому хозяйственная деятельность человека, как и любая другая, должна быть подчинена тем духовным ценностям, которыми человек определяет смысл своей жизни. Только в этом случае экономика выполняет свое назначение: освобождает человека от материальных забот, а не порабощает ими и ради них. Если же ее смысл будет заключаться только в эгоистичном земном потреблении, то нас очень скоро ждет будущее, провозглашенное выше как "торговый строй" Ж. Аттали, а еще раньше и точнее описанное как царство антихриста в Апокалипсисе.

1995 г.

Об основах внешней политики посткоммунистической России

1998 г.

Отрывки статьи были напечатаны в журналах «Держава» (1998, с. 13) и "Национальные интересы" (1998, с. 1).

Смысл внешней политики одинаков для всех государств: защищать свои национальные интересы в окружающем мире. Но, поскольку разные интересы часто сталкиваются, необходимы нормы поведения, соблюдение которых выгодно всем народам, ибо только это обеспечивает порядок во взаимосвязанном мире.

История, однако, свидетельствует о том, что в международной политике (в том числе при толковании ее норм) всегда доминировало эгоистичное право сильного, что ранее не особенно и маскировалось. Даже западноевропейские христианские монархии действовали в других частях света как хищники, искореняя целые народы. «Прогресс» к сегодняшнему дню заключается лишь в том, что право сильного маскируется демократической риторикой, порождая лицемерные двойные стандарты. Нельзя не видеть, что в одних случаях остается безнаказанным даже нарушение резолюций Совета Безопасности ООН (осуждение турецкой оккупации Кипра, еврейской оккупации палестинских земель), а в других случаях кто-то искусственно объявляется нарушителем для коллективной расправы над ним.

Падение коммунистического лагеря и ослабление России особенно развязало руки США, положив начало таким карательным войнам, в первой из которых Ирак был намеренно спровоцирован на ввод войск в Кувейт, чтобы получить «законный» повод для разгрома непокорного иракского государства (по просьбе Израиля). Кровавое расчленение сербского народа — наиболее яркий пример, когда "мировое сообщество" действует по законам джунглей не где-нибудь, а в «цивилизованной» Европе, стаей набрасываясь на беззащитного и разрывая в клочья свои «демократические» нормы, да еще демонизируя жертву и выдавая это на телеэкранах за "миротворчество".

О войне в Ираке приведем такие признания: "Э. Глэспи, посол США в Багдаде… послушно проводила политику госдепартамента: за неделю до вторжения [Ирака] она сообщила с. Хусейну, что "у нас нет мнения относительно… ваших пограничных разногласий с Кувейтом". Затем, незадолго до того, как иракские танки двинулись в сторону Кувейта, она отправилась в отпуск… В ЦРУ, конечно же, изучали снимки со спутников, на которых были видны десятки тысяч иракских солдат на кувейтской границе"… — Выдавать это за «провал» усилий США по избежанию войны можно лишь в еврейском журнале "Страна и мир" (1991, с. 2), откуда взята цитата. Впрочем, еврейское "Новое русское слово" (11.1.1991) было более откровенным: речь шла "не о наказании, а о превентивной войне… Довод о том, что необходимо во что бы то ни стало — пусть военными средствами, если нет других — предупредить появление у Саддама ядерного оружия… активно отстаивало мощное произральское лобби в Вашингтоне".

А для демонизации сербов были использованы рекламные агентства (американское "Рудер Финн") и убийства взрывами и снайперами мирных боснийцев — с приписыванием этого сербам. Несколько офицеров войск ООН выяснили, что убийцами-провокаторами были сами боснийцы, но огласившие эти данные французские офицеры понесли взыскания. (См.: Назаров М. Уроки югославской трагедии // «Образ», М. 1995. с. 5.)

США теперь официально заявляют в своей "Стратегии национальной безопасности" ("Независимая газета", 26.10.94) о том, что еще недавно было содержанием лишь секретных меморандумов: что они отменили границу между своей внутренней и внешней политикой, рассматривая весь мир как зону своих национальных интересов с правом на любые средства для достижения своих глобальных «хороших» целей, вплоть до одностороннего применения оружия против «плохих» государств.

Однако многие российские деятели, как бывшие коммунистические, так и антикоммунистические вожди, все еще наивно заклинают Запад, что расширением НАТО он "действует себе во вред"; "Запад все еще не понял, что мир стал другим", — старается увещевать НАТО обманутый американцами Горбачев (они ему "твердо обещали", что после ухода СССР из Германии и Восточной Европы расширения НАТО не будет…)… В отличие от него А.И. Солженицын (который в свое время надеялся, что США могут бороться против коммунизма, а не против России) теперь резко порицает циничный двойной стандарт "мирового демократического сообщества" ("Лицемерие на исходе века" // "Общая газета", 14–20.8.97). Но в виде спасительного рецепта он все еще (как в 1970-е гг.) призывает народы к "всеобщему покаянию, начиная с себя"; он все еще не понял, что главные виновники всех бедствий XX в. не способны к этому и привыкли лишь требовать покаяния от своих жертв.

Да и если каяться России, "начиная с себя", — то кому, перед кем и в чем? Скажем, вот Ельцин от имени России покаялся перед поляками в коммунистических преступлениях, — но лучше бы он сделал это лично от себя (будучи одним из вождей КПСС), потому что вряд ли уместно русскому народу взваливать на себя вину интернационалистов-большевиков, от которых более всего пострадали именно русские. (Русских трупов и в Катынском лесу было больше всех, да только при раскопках немцы их не считали, поскольку нужны были именно польские…) При этом мы не услышали ответного покаяния от поляков — за расчетливое предательство Пилсудским армии Врангеля, за жестокое преследование Православия на белорусских и малороссийских территориях, полученных тогда по сговору с теми же большевиками…

К чему приведет такое одностороннее русское покаяние — в том числе перед потомками еврейских комиссаров, латышских стрелков или чешских легионеров (предавших адмирала Колчака и ограбивших его армию с поощрения союзников России по Антанте), — если им подобный шаг даже в голову не приходит? А в чем мы должны каяться перед главными требователями нашего покаяния — Америкой и "мировой закулисой", которая была инициатором всех катаклизмов XX в., включая разрушение России и захват власти большевиками?

Поэтому русскому народу надо каяться не перед другими народами и не в империализме или "русском коммунизме", к чему нас принуждает "мировая закулиса", стремясь тем самым затушевать свои преступления перед человечеством. Покаяться нам следует перед Богом в измене своему православному призванию, важному для всего человечества. Из этой нашей вины и вытекают все возможные прегрешения перед окружающим миром, которые были от нашего имени нанесены ему нашими поработителями.

Но из этого же следует наше непримиримое отношение к "мировой закулисе": в отличие от прощения христианином своих личных врагов, христианство не предусматривает такого смирения или покаяния перед богоборческими силами зла. От нас требуется осознать, что в земном мире есть именно неискоренимое зло, не способное изменить свою сущность, которое требует от нас сопротивления ему.

Лишь на этой основе можно подумать и о концепции российской внешней политики: как должно вести себя в нынешнем мире двойных стандартов честное государство, каким мы хотим видеть Россию?

Нередко из всего русского опыта XIX–XX вв. делается и такой вывод: наша внешняя политика должна быть столь же эгоистичной, как западная, иначе Россия своей честностью заведомо ставит себя в проигрышную позицию (что не раз случалось в русской истории). Однако, с православной точки зрения, вопрос надо ставить иначе, начиная с самого определения внешней политики.

Она не может быть автономной сферой, где действуют особые нравственные законы, ибо ничто не может ускользнуть от Божьего суда. Как часть государственной деятельности, она должна строиться на тех же принципах, что и все православное государство, и подчиняться его целям. Цель же православного государства — создавать своим гражданам наиболее благоприятные условия для достойного прохождения через земную жизнь и спасения к жизни вечной в Царствии Божием. В отличие от секулярной власти, православная власть расширяет масштаб своей задачи за пределы забот материального мира, беря критерием предназначение человека как бессмертного существа, созданного по образу и подобию Божию. И чем выше должность деятеля в системе православной власти, тем больше его ответственность перед Богом, тем необходимее ему соизмерять свою деятельность со смыслом истории, на ход которой он призван влиять.

Это достигается на принципе «симфонии» двух властей: государственной и церковной, каждая из которых служит той же цели своими средствами: Церковь заботится о правильном воспитании человеческих душ в их внутренней борьбе со злом, а государство — о защите Церкви и граждан от материальной нужды и внешних сил зла, при необходимости и силою оружия. Ведь христианство призывает к смирению лишь перед личными врагами, но не перед врагами Божиими. Однако в неправославной и в православной политике это оружие используется для разных целей: если в первом случае — для защиты и умножения своих преходящих земных богатств (в этом случае власть — лишь одно из них), то во втором — для защиты вечных богатств и святынь духовных (и таковая власть сама освящается ими).

Как могла бы, скажем, православная Церковь благословить ограбление других народов, если это, давая материальную добычу, подрывало бы смысл православного государства и наносило бы духовный ущерб участникам таких деяний? Поэтому и не было в русском освоении новых земель ничего подобного тому, что творили на других континентах европейцы. Очень символичный плод их права сильного — «христианская» Америка, уникальное геополитическое явление, трагически связавшее судьбы трех континентов: эта благодатная земля была захвачена европейцами путем коварного истребления многомиллионного коренного населения и обустроена трудом десятков миллионов отловленных в Африке черных рабов.

Россия (православная) же расширялась не для захвата чужого добра, а в сопротивлении постоянным внешним угрозам: степняки, крестоносцы, татары и набеги остатков орды, экспансия католической Польши и мусульманской Турции, шведы, антирусские интриги Англии на Кавказе и в Азии… При этом Россия (православная) за редкими исключениями (ошибки и своеволие чиновников не искоренимы ни в одном государстве) свидетельствовала другим народам об истинном христианстве. В отличие от западных государств, рассматривавших туземцев как материал для эксплуатации, Россия делала всех их равными себе, ибо видела во всех образ и подобие Божие, стремилась приобщить их к Православию, вбирая при этом и от них полезное в свою культуру и быт. Нередко она спасала малые народы от уничтожения агрессивными соседями. При этом русский народ сам нес главные тяготы государственных забот, освобождая окраинные народы от воинской повинности и предоставляя им полную культурно-религиозную автономию" В результате дореволюционная православная Россия бережно сохранила все малые народности Сибири: сравним их судьбу с такими же племенами Америки… (До сих пор православные индейцы на Аляске хранят добрую память о русских, несмотря на ее очернение…)

Это иное духовное содержание Российской империи обусловило и ее геополитическую аномалию: глядя на карту земли, мы не можем не почувствовать в коренной евразийской громадности России какую-то причину, которой не было у других народов с их заморскими колониями, ибо эту многонациональную (не перемолотую ассимиляцией!) территорию нельзя было удержать только силой, но и незнакомым западному колонизатору покровительством и добрососедством…

Однако, не понимая православную Россию духовно. Запад всегда судил о ней по своему подобию, и, глядя на ту же карту Российской империи, все западное общество — и политики, и ученые, и обыватели — инстинктивно предполагало в русском размахе столь же грабительскую колонизацию, какую проводило само… По сей день этим сознательно пользуются недоброжелатели России. Так, ведущий стратег западной политики, бывший советник по национальной безопасности президента США 3. Бжезинский в своей книге "Великая шахматная доска" (о ней подробнее скажем далее) утверждает, что:

— "прибалтийские государства находились под контролем России с 1700-х гг. (хотя тогда таких «государств» не было, а тамошние племена, наподобие исчезнувших пруссов, подвергались немецкой и шведской ассимиляции, от которой их спасла и сохранила Российская империя, заплатив Швеции за ее территориториальные уступки 2 млн. ефимков по Ништадтскому миру 1721 г.);

— в XVIII в. Россия «захватила» татарский Крым (однако замалчивается, что до оккупации полуострова работорговцами-татарами там было древнерусское княжество);

— тогда же на Кавказе Россия якобы «подавила» Армению и Грузию (замалчивается, что вхождение в православную империю было их добровольным выбором и подлинным спасением от турецкой резни) и т. п.

Подобные подтасовки, рассчитанные на невежество "мировой общественности", постоянно используются в западном арсенале антирусской пропаганды. При этом Бжезинский, разумеется, не обмолвился ни о кровавой истории возникновения Америки, ни о том, что сами США захватили у других государств Флориду, Техас, Новую Мексику, Калифорнию… В отношении же Европы напомним ему хотя бы мнение известного западного историка А. Тойнби:

"На Западе бытует понятие, что Россия — агрессор, и если смотреть на нее нашими глазами, то все внешние признаки налицо. Мы видим, как в XVIII в. при разделе Польши Россия поглотила львиную долю территории; в XIX в. она угнетатель Польши и Финляндии… На взгляд русских, все обстоит ровно наоборот. Русские считают себя жертвой непрекращающейся агрессии Запада, и, пожалуй, в длительной исторической перспективе для такого взгляда есть больше оснований, чем нам бы хотелось. Сторонний наблюдатель, если бы таковой существовал, сказал бы, что победы русских над шведами и поляками в XVIII в. — это лишь контрнаступление… В XIV в. лучшая часть исконно российской территории — почти вся Белоруссия и Украина — была оторвана от русского православного христианства и присоединена к западному христианству после завоевания этих земель литовцами и поляками… (Польские завоевания исконной русской территории в Галиции были возвращены России лишь в последней фазе мировой войны 1939–1945 гг.). Затем Тойнби перечисляет все последующие агрессии против России: польскую, шведскую, французскую, немецкую и т. д. "Верно, что и русские армии воевали на западных землях, однако они всегда приходили как союзники одной из западных стран в их бесконечных семейных ссорах. Хроники вековой борьбы между двумя ветвями христианства, пожалуй, действительно отражают, что русские оказывались жертвами агрессии, а люди Запада — агрессорами значительно чаще, чем наоборот. Русские навлекли на себя враждебное отношение Запада из-за своей упрямой приверженности чуждой цивилизации… ("Цивилизация перед судом истории").

Заметим также, что Финляндия не имела своей государственности до включения в Российскую империю (1809), а в составе России она была автономным государственным образованием со своими правительством, сеймом, конституцией, а затем и денежной системой. И Польша, присоединенная к России в 1815 г. решением Венского конгресса, получила конституцию, автономию (Царство Польское), и лишь ее революционное антимонархическое бунтарство привело к ограничению ее прав.

При этом Россия неоднократно пыталась вносить в международную политику принцип братства, справедливости, ограничивая этим право сильного: характерны тут и "Священный Союз" Александра I (1815 г.) и созыв по инициативе Государя Николая II первой в истории международной конференции по разоружению (1899 г.). Честные западные ученые, как итальянский проф. Г. Ферреро, с уважением признавали, что в XIX в. Россия была стабилизирующей силой в Европе.

Таким образом. Российская империя отличалась от колониальных иным духовным содержанием. Получив Православие от Византийского царства (Второго Рима), после его сокрушения турецкой ордой Россия стала Третьим Римом — преемственным прообразом справедливого вселенского царства истории для совместного служения народов Божию замыслу и для сопротивления богопротивным силам зла — ради возрастания к Царству Небесному. В этом суть российской геополической аномалии. Силы же зла, как об этом раскрыто в Священном Писании, стремятся увлечь человечество для служения им в безбожном царстве земном, на что сатана соблазнял Христа в пустыне. Но торжество сатанинской "тайны беззакония" и воцарение антихриста произойдет лишь тогда, сказал апостол Павел (2 Фес. 2: 3–8), когда в мире не станет «удерживающего». Таким Удерживающим и стала православная государственность во главе с Царем, Помазанником Божиим.

В полемике, можно ли считать Запад тоже христианским, мы как-то предложили такую формулу: обе эти цивилизации были по происхождению христианскими, но русская цивилизация стала христианской «удерживающей», западная же — христианской «апостасийной» (энтропийной, саморазрушительной) цивилизацией, демонстрирующей отход от Истины и созревание в себе той самой "тайны беззакония", о которой говорил апостол Павел. В противоборстве этих двух цивилизаций и состоит содержание христианской истории. [Подробнее см.: "Смысл истории и тайна России".]

Запад пошел по пути соблазна царства земного. В Европе этот процесс еще тормозился консервативной христианской традицией, но на американском континенте из осколков разных народов создано всемирное обезличенное стадо — пробраз бездуховного царства антихриста. Вот в чем заключается смысл противостояния геополитических аномалий Америки и России, который в итоге событий всего XX в. оказался предельно обнажен для православного человека. И именно Америка, имеющая такой нравственный "генетический фонд", к тому же единственное государство, использовавшее атомное оружие против мирного населения, претендует сегодня быть судьей для всего мира и носителем "общечеловеческих ценностей демократии"…

Демократию, если ее понимать как систему народного самоуправления, российская монархия имела гораздо раньше Запада, естественно выраставшую снизу вверх, от сельских сходов до всесословного Всероссийского Земского Собора. Русская соборная демократия ставила себе целью совместное искание единой Божьей истины и служение ей. Тогда как важнейшим признаком западной «демократии», навязываемой сверху вниз в виде партий, стала подмена единой Истины «плюрализмом» — размыванием границы между добром и злом. В таком обществе главной властью становится «истина» закулисных деньгодателей, которые поэтому и стремятся к распространению своей бездуховной «демократии» на весь мир.

Именно удерживающим аспектом русской цивилизации и объяснялась ненависть к нам антихристианской "мировой закулисы": эта финансовая олигархия видела в России главное препятствие своему мировому господству. Поэтому страны Антанты финансировали все революционные партии и предали свою союзницу-Россию в Первой мировой войне, поощрив масонский Февраль; затем предали Белое движение в гражданской, ибо большевики Западу были выгоднее. Далее, в годы жесточайших репрессий, демократии обеспечили индустриализацию «прогрессивного» СССР, чтобы использовать его против «реакционного» фашизма. После Второй мировой войны выдали в СССР на расправу миллионы антикоммунистов…

Изначально коммунистический режим был попыткой, инициированной той же "мировой закулисой" в среде "полезных идиотов", создать столь же обезличенное всемирное стадо, как на Западе, но не из свободных и сытых буржуа, а из дисциплинированных пролетариев. При этом главный удар интернационалистов-большевиков был направлен против Православия и традиций русского народа; позже "красная империя" для своего расширения стремилась использовать лишь его обездуховленное тело. Однако побудить русский народ к агрессивной экспансии против всего мира было невозможно материальными выгодами, а только обманной марксистской идеей всеобщей справедливости на земле; это понимал даже немецкий философ В. Шубарт ("Европа и душа Востока"). Так большевики злоупотребили чувством вселенской духовной ответственности русского человека для утверждения бездуховного интернационализма.

При этом коммунистическая система традиционно возложила на стержневой народ и главные тяготы своей всемирной утопии, заставив великороссов, малороссов и белорусов быть донорами для окраинных народностей, создавая у них с нуля современную инфраструктуру. Огромные средства по той же идеологической причине направлялись в страны Третьего мира. Это была небывалая эксплуатация самого русского народа ради распространения марксистской идеологии на другие народы с таким же стиранием их национальных традиций; но и она велась коммунистами «бескорыстно», ради псевдомессианской идеи "освобождения мира от социального зла", а не ради выгоды, как это делал в своих колониях Запад.

Советский период, конечно, затемнил суть подлинно русской политики и позволил врагам России отождествить русскую и советскую экспансию, имевшие разную природу. Это стало для Запада удобным оправданием в глазах собственного населения начавшейся "холодной войны". Ведь до тех пор, оправдывая западную поддержку большевикам, их эксперимент называли на Западе «прогрессивным», и быстро перестроиться на борьбу именно против коммунизма было непросто. Коммунизм обвинили в обрусении, и такое оправдание нашло благоприятную почву в старой антирусской пропаганде Запада.

Так, лишь в конце 1940-х гг. Запад стал "целиться в коммунизм", сочтя, что его национальная мутация и возросшее влияние в мире делают окрепший СССР врагом. Однако это была борьба не столько против СССР, сколько против его возможного превращения в историческое Российское государство. Это было видно из принятого в 1959 г. закона PL 86–90, в котором США официально обязались поддерживать все антирусские сепаратизмы. Еще нагляднее это утверждает секретная директива 20/1 Совета национальной безопасности США от 18.8.1948, в которой предусматривалось предельное экономическое ослабление и расчленение СССР "независимо от идеологической основы любого" посткоммунистического режима, даже если он "будет воздавать хвалу демократии и либерализму" (Т. Этцолд и Дж. Левис. "Сдерживание. Документы американской внешней политики и стратегии 1945–1950, Нью-Йорк, 1978). Это и было реализовано в годы крушения коммунистической системы (см.: Швейцер П. «Победа», Минск, 1995)…

* * *

Таким образом, внешняя политика государства есть, с одной стороны, внешняя защита своей государственности. Но, с другой — это проявление духа и смысла своей государственности вовне, что происходит вне политического расчета как естественное дыхание всей национальной культуры. В истории Запада, России и СССР мы воочию видим, как в их внешней политике по-разному проявлялась именно суть этих государственностей с разным духовным содержанием.

Поэтому подлинно российской можно назвать лишь ту внешнюю политику, которая осознает наш народ как нечто большее, чем сумма потребителей; которая увидит в нем соборную личность и станет выразителем не только материальных интересов, но и духа нашего народа, всех его поколений, создавших историческую Россию. Только такая внешняя политика найдет и адекватные средства для отпора нынешним врагам, включая оправданное применение силы и понимая, что защищает этим не супермаркеты и банковские сейфы, а смысл жизни каждого своего гражданина и выполняет всемирную роль Удерживающего. (Этим и русское православное воинство всегда отличалось от всех остальных армий.)

Такая принципиальная внешняя политика даст России несомненный авторитет среди той части человечества, которая еще не утратила чувства справедливости; этим наша страна обретет своих подлинных союзников во всем мире и даже в части западного населения. Разумеется, мы не можем претендовать на переделку несовершенной природы земного мира и искоренение в нем зла — это было бы утопией. Но Россия может поддерживать свет Истины в нем, не допуская всемирного торжества зла под маской добра. Такую внешнюю политику можно сравнить с известными словами в Евангелии: "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Ин. 1: 5).

Наверное, неспроста в Евангелии говорится и о том, что пред Божиим Судом предстанут не только отдельные люди, но и "все народы" (Мф. 25: 32); возможно, Господь будет их тоже судить как деятелей истории — как они выполняли Его Заветы в своем воздействии на мир и в отношении к другим… Лишь в этом масштабе имеет смысл рассматривать и проблемы современной российской внешней политики, даже если ее нынешние носители все еще не подозревают о нем.

Однако внешняя политика посткоммунистической России ставит нас перед целым рядом нетипичных проблем, поскольку и историческая Россия, и СССР были весьма нетипичными образованиями. Первая и важнейшая из этих проблем — правопреемственность и ответственность народа за действия власти.

Государства, в которых не было антинациональных революций (а были лишь внутринациональные), с этой проблемой не сталкивались: власть в них все последние столетия основывалась на собственных, приемлемых для населения законах, в соответствии с ними представляла свой народ вовне, порою увлекала его на войны и националистические авантюры (как в Германии) и расплачивалась за них, — но не пыталась уничтожить лучшую часть своего народа и его национальную память. Поэтому народы таких стран принимают результаты правления своей власти (каковы бы они ни были) как необратимый общенациональный факт.

Другое дело в России, где с 1917 г. власть была незаконной, утвердилась массовым террором и по своему национальному составу даже не была связана с главным народом страны. Этот по сути оккупационный режим, установившийся на деньги врагов России, был ориентирован на цели международного коммунизма и не отражал российских национально-государственных интересов, нанеся нашему народу неисчислимый демографический, материальный, культурный и политический ущерб. В подтверждение оценки режима как преступного можно привести заявления и со стороны видных официальных лиц самого Запада и сразу после большевицкой революции (Черчилль), и в последние годы "холодной войны" (Рейган).

Поэтому, с концом преступного режима, логично было бы начать восстановление правопреемственности от законного, то есть от дореволюционного Российского государства. Однако этого не произошло. Нынешняя РФ объявила себя правопреемницей СССР, переняв его законодательную основу. При этом оценки коммунистического периода с разных сторон приходится слышать разные.

а) Разумеется, для Запада, полностью «забывшего» свою роль в установлении и укреплении большевицкого режима в России, теперь, после успешной "холодной войны", закрепилась его оценка как "империи зла", в которой Запад, однако, настоял на признании всех ее злых результатов, ослабивших Россию как историческое государство, и на непризнании и ликвидации всего того, чем это государство вопреки злу укреплялось. О какой-либо законности и принципиальности в таком подходе говорить не приходится. Достаточно указать на судьбу Хельсинкских соглашений 1975 г. о неизменности государственных границ стран-участников, которое не только не помешало расчленению СССР и Югославии, но и было задним числом применено к их внутренне-административным коммунистическим границам с целью «легитимации» этого расчленения…

б) Нынешняя российская власть признала необратимыми эти "новые реальности", навязанные победителем. Такой ценой номенклатурщики-оборотни от КПСС купили себе признание Западом «легитимности» их личной власти на обломках бывшего СССР. При этом коммунистический период теперь считается у них «неправильным» во всем, в чем он противоречил целям их западных покровителей, и «правильны» во всем том, что обеспечивает политическую и имущественную преемственность от него нынешних российских властителей с их красной политической биографией. (Преемственный характер нынешней власти относительно коммунистической особенно очевиден в сохранившихся праздниках 7 ноября и 23 февраля, в поздравлениях Ельцина по поводу 80-летия создания ЧК и т. п.)

в) Среди патриотической оппозиции (которая в основном сформировалась в той же советской системе, но проявила честность в оценке предательской новой власти) преобладает точка зрения, что СССР был "прямым продолжением исторической России", поэтому все геополитическое наследие этого периода является той легитимной основой, на которой и сегодня следует восстанавливать государство. При этом в советском периоде «правильным» считается все то, что расширяло сферу внешнего влияния СССР (независимо от народной платы за это и от идеологических целей режима), а «неправильным» — то, что противоречило этому расширению и усилению государства. (Это, например, выражено в публикациях Н.А. Нарочницкой, О.А. Платонова и др., которые поэтому и антикоммунистическую деятельность русской эмиграции и ее единомышленников в России часто оценивают как "предательскую".)

Однако для православного русского политика в оценке наследия коммунистического режима главным критерием не может быть внешняя мощь государства, которая не гарантирует от внутренней гнилости (что стало главной причиной краха СССР при попытке его перестройки). Главный критерий очевиден: насколько те или иные стороны этого наследия соответствовали замысленному Богом должному образу России и выполнению ее миссии «Удерживающего». Все, что способствовало этому, — правильно и приемлемо; все, что препятствовало, — ложно и от этого надо как можно скорее избавиться.

Поэтому в спорах с соседями нам не следует строить аргументацию на одних только формальных договорах, подписанных от имени СССР. Многие такие договоры противоречили интересам нашего народа и преследовали лишь цели марксистской идеологии. В оценке наследия советского периода правовая сторона должна быть подчинена духовной. На практике это обоснование может исходить именно из позиции правой русской эмиграции как части русской нации, никогда не признававшей коммунистическую власть за русскую (эту же точку зрения разделяли и миллионы катакомбных христиан в СССР).

А именно: в советский период на территории исторической России сосуществовали два разных субъекта права и исторического процесса: народ России как наследник всех предыдущих поколений, созидавших государство; и паразитировавшая на нем марксистская богоборческая власть, утвердившаяся вопреки воле народа путем истребления его элиты и национального уклада. Именно наш народ был носителем преемственности русской истории в советский период, а не власть компартии, которая даже использованием патриотизма в годы войны не могла обрести легитимность.

Все эти три четверти века наш народ, преданный всем остальным миром, жестоко страдал от богоборческой власти, молился об избавлении от нее, сопротивлялся ей, заплатив за это десятки миллионов жизней; но иногда ему приходилось вместе с этими же структурами власти (за неимением других) защищаться и от внешних врагов. Все это приводило к разным внешнеполитическим результатам: одни противоречили интересам народа, другие соответствовали им. Поэтому будущее Российское государство должно признать все итоги советского периода, служившие интересам народа как подлинного носителя преемственности (независимо от целей власти), и отвергнуть все то, что противоречило этому критерию. Это, например, позволит отдать должное героизму наших защитников Отечества в годы войны, но не позволит взвалить на них вину за насильственное насаждение марксизма в других странах.

Этот принцип российская дипломатия должна утвердить и в международной политике. В непрерывной борьбе нашего народа с внутренними и внешними врагами немногие внешние приобретения дались ему столь огромной жертвой, что сохранить их он имеет право с любой точки зрения. Поэтому передача территориальных приобретений советского периода другому государству (ранее утратившему эти территории вследствие своей агрессии) может исходить только от нас самих, будучи актом нашего великодушия, проявляемого к лояльному союзнику (с учетом интересов населения этих территорий), — но никак не вследствие враждебного давления на Россию: в этом случае оно будет иметь противоположный эффект.

Православная Россия должна решать свои территориальные вопросы на сочетании двух принципов.

1) Принцип христианского великодушия: Россия не будет насильно удерживать ни одну из незаконно присоединенных территорий или против их воли отвоевывать законно и добровольно отделившиеся.

2) Принцип христианского долга: Россия не может признать беззаконие законным, с марта 1917 г. до наших дней, и не может оставить на произвол судьбы жертвы этого беззакония. Поэтому Россия не вправе игнорировать четкую волю тех народов и территорий, которые захотят вернуться в ее состав, и должна противостоять любой дискредитации этой народной воли двойными стандартами "демократической принципиальности".

В ответ же на демократические протесты против такого восстановления справедливости Россия может привести много примеров, как нынешнее "мировое сообщество" не признавало результатов правления незаконных властей в других странах (так, ФРГ полвека не признавала для себя «заграницей» ГДР). В мире двойных стандартов мы не будем сами следовать им, но их повсеместное применение дает нам право не считать итоги «двухстандартной» политики Запада чем-то незыблемым, а исходить из исторической справедливости применительно ко всем народам и всем итогам XX в.

Это, конечно, наш исходный правовой принцип и наша цель. Сейчас нашему народу приходится принимать фактическое наследие тех, кто правил от нашего имени. Но следует стремиться к осуществлению этого принципа везде, где только возможно, заключив даже новые договоры о независимости таких бывших частей Российской империи, как Польша и Финляндия. Главное при этом — дать оценку всем нарушениям закона и преступлениям как таковым, кто бы их ни совершил — только так можно создать легитимный и нравственно безупречный фундамент для будущей России и для всей международной политики.

При этом мы не можем оставлять вне рассмотрения и огромные материальные потери исторической России от действий иностранных недругов. Даже в денежном выражении не Россия должна внешнему миру жалкие 150 млрд. долларов, а Запад, Япония и особенно США должны России триллионы долларов: это и дореволюционное золото, увезенное в уплату за непоставленное военное снаряжение, и ценности Белых армий, и грабеж вместе с большевиками русских культурных ценностей, и ни в каких цифрах не выразимые потери от большевицкой власти, которую своекорыстно поддержала "мировая закулиса" (законодательство всех стран предусматривает возмещение ущерба от пособничества преступникам).

Для новой концепции российской внешней политики необходимо найти разумный и честный баланс в этой правопреемственности между нашими «долгами» другим странам — и их накопившимися «долгами» нам.

Если же считать посткоммунистическую Россию "историческим продолжателем СССР", то тем самым мы отказываемся от денежного и нравственного долга Запада в отношении исторической России, а от советского периода перенимаем его (преобладающие над приобретениями) утраты, долги и грехи. Мы взвалим на себя ответственность за ущерб, нанесенный богоборческим тоталитарным режимом другим народам, которые могут воспользоваться этим в своих претензиях к России при поддержке "мировой закулисы".

И что касается территории, то, перенимая целиком советскую юридическую базу, мы имеем лишь частичные выгоды (Восточную Пруссию и южные Курилы), но в отношении наших "союзных республик" должны будем признать их большевицкое "самоопределение вплоть до отделения" по неестественным ленинско-сталинско-хрущевским границам. Именно непринятие "правопреемственности от СССР" дает нам законную возможность заодно отвергнуть и все нелегитимные результаты произвола перекрасившихся "правопреемников СССР" в годы крушения коммунистичестической системы. Это касается пересмотра и границ РФ, и приватизации общенародной собственности.

Это дает нам также легитимную основу для претензий к Западу за то, что он усугубил свой долг перед исторической Россией, поощрив грабительские реформы "правопреемников СССР", признав их преступное расчленение России, отказав разделенным народам — русскому, армянскому, осетинскому и др. — в праве на выбор своей государственной принадлежности. При этом "мировое сообщество" не было смущено ни вопиющими нарушениями при проведении сепаратистских «референдумов», ни кровавыми переворотами "демократических президентов", ни правовым произволом в их вотчинах — прежде всего против русского населения. Ведь отделяться от России любым способом — «законно», а стремиться к воссоединению с Россией — это всегда "провокационный империализм Москвы" или чей-то местный «фашизм» (как заклеймили Лукашенко, единственного достойного президента в СНГ — бывшего председателя совхоза…).

Не удивительно, что для Запада наиболее приемлемыми почти везде оказались именно бывшие нелегитимные вожди КПСС, ставшие вмиг демократами: такими президентами-марионетками легче манипулировать извне, ибо они благодарны уже за то, что западные менторы предали забвению все их преступления. Точнее: все их совместные с Западом преступления против России, которую они по-прежнему совместно стремятся выдать за "тюрьму народов", заслуживающую лишь разрушения. В этом особенно отличается все тот же Бжезинский, который, помимо уже отмеченных подтасовок относительно дореволюционной русской «агрессивности», выдает и коммунистическую политику за «русскую», пытаясь этим оправдать «независимость» всех новых американских вассалов. Он, например, утверждает, что:

— в XX в. коммунисты якобы завоевали "независимые государства" Балтии, Казахстан, Украину и др., намеренно поселив на их землях привилегированный "колониальный класс" из "русских колонистов"; — однако замалчивает, что до революции 1917 г. таких «государств» никогда не существовало, что взамен за признание своей власти большевики прирезали прибалтам земли с полумиллионным исконно русским населением; что Казахстан создали только в 1936 г., прирезав ему русский юг Сибири, Украине подарили Новороссию, Крым — и все это с нарушением даже своих законов; что «привилегированными» народами в СССР были именно окраинные, для которых РСФСР была постоянным донором (это доказывает экономическая статистика);

— якобы русские большевики устроили голод лишь на Украине и в Казахстане, хотя то же самое было по всей России — для покорения крестьянства;

— к Москве якобы сейчас устремляется лишь Беларусь, поскольку она "в высшей степени русифицирована" — и это говорится о ветви русского народа! К тому же замалчивается, что к воссоединению с Россией стремятся и Приднестровье, Крым, Восточная Украина, русская половина Казахстана, южная Осетия, Абхазия… Итоги всесоюзного референдума 1991 г. Бжезинский тоже "забыл".

В своих антирусских целях Запад успешно использует и, казалось бы, отработавший свое, коммунизм: неокоммунистическая оппозиция в неофевралистской России выгодна "мировой закулисе", ибо позволяет отождествлять русский патриотизм и оппозицию только с компартией. Таким образом, при всей своей критике «семибанкирщины», нынешняя КПРФ затемняет суть всего происшедшего в XX в. и помогает неофевралистскому режиму обелять себя как "меньшее зло" в сравнении с кровавой большевицкой историей. Это наглядно проявилось на президентских выборах 1996 г.

Разумеется, Западу и в дальнейшем выгодно делать все возможное, чтобы затушевать свою роль в бедах народов России и переложить всю вину на русский народ, отождествляя его с коммунистической властью. (А вместе с виной и возможную «контрибуцию», которую наложить никогда не поздно; евреи сейчас добились ее уже не только от Германии, но и от Швейцарии и от разных фирм, объявленных косвенно "причастными к гитлеровскому холокосту".)

Нашим красным патриотам следует обратить внимание на то, что сама "мировая закулиса" упорно навязывает нам именно красно-патриотический тезис: "Это была Россия, названная Советским Союзом" (3. Бжезинский в «Сегодня», 1994, с. 157), — с целью оправдать нынешнее разрушение исторической России вместе с коммунистическим режимом: "Она бросила вызов США. Она была побеждена… Россия побежденная держава"…

Пора категорически отказаться от такой «преемственности» относительно СССР. Российская внешняя политика должна строить свою аргументацию именно на признании коммунистического режима преступным, как после войны утверждал и Запад, — тем самым показав западным народам изначально и неизменно предательскую политику их лидеров относительно России.

Именно нарушение демократическими странами международных норм и обязательств в отношении исторической России, с целью расширения своей глобальной сфер влияния, и стало причиной всех катаклизмов XX в. Последующее агрессивное поведение режима КПСС, который они сами же и укрепили у власти, не снимает ответственности западных демократий за ущерб, нанесенный этим режимом нашему народу. Все это — неотразимое оружие будущей национальной российской власти в уточнении как наших естественных границ, так и нашего денежного долга западным странам (наш народ не просил их финансировать антинародную власть).

Уже в конце гражданской войны официальные инстанции Русского Зарубежья "от имени будущей освобожденной России" четко заявили всему миру, что все результаты этого международного преступления "будут юридически ничтожны", сколько бы стран ни согласились узаконить его и сколько бы времени с тех пор ни прошло (Высший Монархический Совет, Берлин, 1922). Такие преступления не имеют срока давности, ибо от них зависит судьба мира.

В конце XX в. России противостоит тот же противник, не брезгующий никакими средствами и имеющий гораздо большую мощь, чем в 1917 г. Поэтому его изучение должно стать главной задачей структур российской безопасности. Однако соответствующие эксперты РФ, даже если и подвергают критике американскую политику, все еще не рассмотрели ее сути.

Так, руководитель пресс-бюро Службы внешней разведки Ю. Кобаладзе не верит в существование заговоров, "жидо-масонских центров и агентов влияния" ("Правда", 21.12.96). И директор российского Института США и Канады с. М. Рогов призывает "не впадать в поиск мирового заговора" и видеть в американской политике "не идеологические установки (будь то антикоммунизм или русофобия), а вполне материальные интересы, связанные со стремлением обеспечить наиболее выгодные позиции на мировом рынке" ("НГ-Сценарии", 1998, с. 3). Но разве мировой заговор не может преследовать и материальные интересы? Разве для их достижения никогда не готовились войны, перевороты, революции? Разве все это не может основываться на определенной материалистической идеологии и даже религии мирового господства?..

Можно согласиться лишь в том, что сейчас эта цель достигается в основном экономическими средствами. Если сто лет назад антихристианские силы были вынуждены действовать методом обширной тайной организации масонства [см. первую статью в данном сборнике], и это воспринималось национальными силами всех государств как "мировой заговор" против монархии и Церкви, — то в нынешнем постхристианском мире эти силы не нуждаются в такой тайной деятельности. Ибо они господствуют и имеют оплот в уникальной супердержаве США, созданной на масонских принципах и с масонской символикой[104] при руководящей роли еврейских банков.

Сейчас на Западе обращают на себя внимание закулисные организации нового типа, объединяющие самих власть имущих. Таковы созданный в 1921 г. в США банкирскими династиями и масонством "Совет международных отношений" (сейчас в нем важные роли играют Д. Рокфеллер и Г. Киссинджер), основанное в 1954 г. в Европе теми же кругами более широкое общество «Бильдерберг» и созданная в 1972 г. Бжезинским и Рокфеллером "Трехсторонняя комиссия" (для представителей от США, Европы, Японии). Все эти структуры — переплетающиеся ветви одного древа, коренящегося в США, ствол которого образуют еврейские банки. Главным же их инструментом глобального контроля является созданный ими всемирный финансовый механизм. Поэтому для отпора антихристианским силам сегодня следует не столько составлять списки масонов, сколько изучать работу этого механизма.

Начало ему было положено еще в 1913 г. группой частных еврейских банков в США ("Федеральная резервная система"), присвоивших себе право самостоятельно печатать доллары, которые посредством двух мировых войн были навязаны миру как эквивалент всех мировых ценностей. ФРС не зависит от правительства США, но для него открыт неограниченный кредит: "черная дыра" постоянно растущего государственного долга США достигла 5 триллионов долларов. Выплаты этого долга не требуется, это математическая фикция, точнее — видимая тень, отбрасываемая невидимой "мировой закулисой", использующей США как свою базу для покорения мира.

Это и есть главный по прибыли экспортный товар США: ровно нарезанная зеленая бумага, точнее — фантики для всемирной экономической игры. За границу они вывозятся в виде кредитов или для «стабилизации» слабых национальных валют, привязываемых к доллару. Сейчас за пределами США этих фантиков находится в обращении как минимум в 5 раз больше, чем внутри; из них до 90 % в электронном виде. И на все эти как нарисованные, так и виртуальные цифры США получают взамен реальные ценности на триллионы долларов: всевозможное сырье, энергию, готовых специалистов и технологии из разных стран, произведения искусства.

Разумеется, это было достигнуто не сразу. Но с позиции кредитора и победителя двух мировых войн, которому задолжали все воевавшие, их можно было «убедить» принять нужные условия игры. С этого момента «ценность» фантиков (разумеется, их эмиссия должна происходить в рассчитанных пределах) поддерживается целым комплексом мер.

Прежде всего превращением развитых стран из должников в заинтересованных союзников, поскольку их валюты через тесную связь с завышенным долларом также приобретают большую ценность, чем по отдельности. Совместными усилиями они контролируют мировые рыночные потоки и биржевые курсы валют. Этой цели сейчас служат Международный валютный фонд, Всемирный банк. Всемирная торговая организация и другие, диктующие правила торговли, квоты, тарифы с заниженными ценами на сырье из незападных стран; свой вклад в это вносят и транснациональные корпорации. (После падения СССР это стало делать легче: за 1990-е гг. мировые цены на сырье упали в 1,5 раз и в 1,5 раз выросли оптовые цены на высокотехнологичные западные товары.) В этом заинтересован весь Запад, население которого составляет так называемый "золотой миллиард".

Страны Третьего мира как более слабые вынуждены подчиняться этим условиям. Во многих из них для этого приведены к власти (финансированием избирательных кампаний) или куплены правители, согласные играть по установленным правилам в обмен на личное благополучие; чем аморальнее правитель — тем легче его купить (как в большинстве стран на территории бывшего СССР).

Имея неограниченные суммы денег для биржевых манипуляций со взлетами и падениями котировок "мировая закулиса" может разорить любую фирму и любое государство, которое осмелится этому противостоять. Этой цели могут служить и финансово-экономические кризисы (от всемирного кризиса 1929–1933 гг. до различных "черных пятниц"), из которых "мировая закулиса" всегда выходила еще более влиятельной, в отличие от ее соперников. (Недавний пример: финансовые потрясения 1997 г. в Юго-Восточной Азии, в которых малайский премьер-министр прямо обвинил еврейских финансовых спекулянтов.) А наиболее опасные глобальные альтернативы данной финансовой системе "мировая закулиса" побеждала в войнах: в Первой мировой войне — монархию; во Второй — национальные (фашистские) режимы; в Третьей ("холодной") войне — коммунизм, в котором к тому времени перестала нуждаться.

В нужные периоды фантики то дешевеют, то дорожают (в зависимости от того, выдаются ли кредиты или возвращаются) и за счет этих «ножниц», искусственных девальваций национальных валют и процентов Запад получает огромную прибыль от должников в виде тех реальных ценностей, которые они должны экспортировать в страны с "твердой валютой". Построенный на всем этом ростовщический механизм позволяет США и Западу в целом ежегодно выкачивать из развивающихся стран ценностей на 70 млрд. долларов только в виде одних процентов за кредиты, в то же время общая задолженность не уменьшается. Банки этого и не хотят: если бы им должники вернули все долги, что бы они делали с этой горой бумаги? Задолженность должна быть постоянной, как поводок — в этом замысел системы.

В результате, имея 5 % населения земли, США потребляют 40 % мировых ресурсов — даже школьник должен усомниться, что столь огромная диспропорция объясняется большей трудолюбивостью американцев, около 40 % которых в трудоспособном возрасте, по официальным данным, вообще не работают. Разрыв между уровнем жизни Запада и Третьего мира (где миллионы людей умирают от голода) все время увеличивается. Это также означает, что США наносят 40 % экологического ущерба планете от теплового загрязнения, выбросов двуокиси углерода, промышленных отходов. Поэтому православный человек никогда не станет завидовать западному и тем более американскому уровню жизни, ибо не согласится платить за него столь безнравственную цену. Этот уровень, конечно, и не достижим для всего человечества: при американском размахе потребления ресурсы планеты будут быстро исчерпаны.

Цель внешней политики США заключается в сохранении и дальнейшем укреплении своего привилегированного положения посредством уже открыто объявленной мировой гегемонии. Для ее достижения в виде основного оружия опять-таки используются деньги, в том числе для подкупа и финансирования нужных политических сил. Таким образом, в денежном господстве "мировой закулисы" цель и средство совпадают, что делает монополию на изготовление денег "абсолютным оружием": оно призвано автоматически обеспечивать само себя. В этом его огромная сила, создающая новый тип всемирного господства. Бжезинский верно пишет: "Американская гегемония подразумевает оказание решающего влияния, но, в отличие от империй прошлого, не осуществление непосредственного управления" (оно уже не нужно при таком глобальном финансовом механизме), а через сложную систему союзов и коалиций, создаваемую при помощи финансово-экономических рычагов. Такая "мягкая гегемония нового типа" превращается в жесткую и даже в военные акции лишь тогда, когда кто-то уклоняется от добровольного подчинения.

Глобальная военная мощь США, с одной стороны, служит гарантом созданной финансовой системы и "последним аргументом" для непослушных стран; с другой стороны — она тоже объясняется тем, что благодаря созданию всемирных денег "из ничего" хозяева Америки имеют возможность не считаться с военными затратами и иметь наемную платную армию профессионалов. Американская экономика была сконцентрирована на "использование новейших научных открытий в военных целях, создав таким образом несравнимые в техническом отношении вооруженные силы с действительно глобальным охватом… Масштабы и влияние США как мировой державы сегодня уникальны", ибо "ни одна из прежних империй не была действительно мировой", — пишет Бжезинский в упомянутой книге. Несмотря на огромный государственный долг, США содержат всемирную сеть военных баз с 300.000 военнослужащими и имеют возможность "быстро мобилизовать огромные экономические и технологические ресурсы в военных целях".

Конечно, большую роль в поддержании созданной финансовой системы играет глобальная пропаганда, на которую США также не жалеют средств. При этом Бжезинский отмечает "американское господство в области глобальных коммуникаций, народных развлечений и массовой культуры… несмотря на ее некоторую примитивность, Америка пользуется не имеющей себе равных притягательностью, особенно среди молодежи всего мира"; "доминирующая в США культура больше тяготеет к массовым развлечениям, в которых господствуют гедонистские мотивы", это "культура, на первое место ставящая потребление". Такая оценка навязываемой всему миру американской «культуры» подтверждает наличие у США мощного пропагандного оружия (в том числе три четверти мирового кинорынка), делающего ставку на варваризацию человечества. Оправдывая мировое господство США необходимостью "обуздания хаоса", Бжезинский сам выдает, что именно США плодят хаос в мире, нравственно разлагая его, — это и называется борьбой за демократию.

Такая демократия, как мы уже отмечали, представляет собой закулисную власть банкиров, внешне прикрывающуюся своими ставленниками, которые избираются арифметическим подсчетом голосов населения, лишенного знания Истины и манипулируемого посредством СМИ. Именно в такой демократии зеленые фантики превращаются во власть над народами, в том числе над собственными. Поэтому насаждение такой системы во всем мире официальная "Стратегия национальной безопасности США" неизменно ставит во главу угла в каждой своей новой версии: "Все американские стратегические цели… достигаются путем расширения числа демократических государств с рыночной экономикой" ("НГ-Сценарии", 23.5.96), поскольку так называемый "свободный рынок" означает прежде всего свободу диктата сильного. Так, "устанавливая демократию в других странах, США помогают самим себе" (Клинтон, новости радио «Свобода», 25.9.94).

Заместитель госсекретаря США с. Тэлботт хвалит Ельцина за "успехи, уже достигнутые Россией на этом пути… Благодаря крупнейшему в истории перемещению активов почти 70 % российского ВВП перешло в частный сектор" ("Независимая газета", 27.11.96). Подавляющее большинство этого частного сектора, как и властных структур, контролируют лояльные "мировой закулисе" нерусские мафиози с космополитическим сознанием; им же, как и на Западе, принадлежат все влиятельные СМИ. [См.: "Триумф мировой закулисы".] Понятно, почему даже после финансового обвала в России, госсекретарь США М. Олбрайт расценила все это как "прогресс, которого добилась Россия за последние семь лет… при поддержке международных институтов, таких, как МВФ и Всемирный банк" ("Независимая газета", 16.10.98).

Причем овладение значительной частью российских ресурсов было в эти годы чрезвычайно важно для "мировой закулисы", поскольку описанный выше механизм действия зеленых фантиков стал все чаще давать сбои из-за истощения должников в Третьем мире и их ресурсов, что усугубляется также экологическим и социально-демографическим кризисом. К тому же и в США стали все больше проявляться внутренние факторы нестабильности вследствие нарастания паразитической составляющей по сравнению с трудовой из-за разложения и «варваризации» американского общества (по официальным данным, неграмотность в США охватывает 18 % населения). Поэтому "мировая закулиса" чрезвычайно торопится превратить свое могущество в глобальную тотальную гегемонию, надеясь обогнать этим свой внутренний кризис и справиться с ним за счет пожирания оставшихся ресурсов всего мира и его богатейшей части — России.

Именно поэтому после победы над СССР в "холодной войне" США, оставшись единственной сверхдержавой мира, не уменьшили военных расходов и не переключились на решение внутренних проблем. "Холодная война" была продолжена против России как "главного приза" (выражение в книге Бжезинского), и вместо антикоммунистической риторики стала применяться антирусская, якобы из России исходит и сегодня основная опасность: "русская мафия" (в нее включают всех преступников, выходцев из бывшего СССР, в числе которых русских ничтожный процент), "традиционный русский империализм", "бесконтрольность ядерного оружия" (цель этой дезинформации — поставить его под "международный контроль")… Из США выплеснулась и новая пропагандная волна соответствующих антирусских фильмов…

Даже с. Тэлботт признает: "Когда речь заходит о стратегических намерениях России, отправной точкой суждений многих экспертов и комментаторов является презумпция виновности. Они подозревают русских в том, что они чуть ли не по своему генетическому коду, или, по крайней мере, по своей истории предрасположены к агрессии и империализму"; однако "президент Клинтон, вице-президент Гор, госсекретарь Олбрайт и их ближайшие помощники считают, что такая позиция в данном вопросе глубоко неверна", — хочет понравиться русским читателям Тэлботт в специально для них предназначенном материале ("Независимая газета", 11.12.97). В чем же причины таких "неверных суждений" множества "экспертов"? — об этом Тэлботт умалчивает.

Ежегодные послания президента США конгрессу объясняют американскому народу необходимость установления мировой гегемонии США как гарантию собственной "безопасности от вызовов современного мира". Однако сейчас нет страны, способной угрожать Америке. Это объяснение верно в ином смысле: лишь глобальный контроль надежно обезопасит власть "мировой закулисы" от разоблачения ее паразитической сущности.

Для "мировой закулисы" в этом заключается жизненно важная необходимость: превентивно устранить неподконтрольные политические центры, угрожающие ее паразитированию. Однако часть американской элиты понимает, что именно это стремление к гегемонии будет провоцировать в мире антиамериканизм, терроризм и даже военные конфликты, в которых предстоит гибнуть американцам, — чего они не любят даже в малых дозах. И если это сопротивление будет ощутимым, оно может привести к углублению внутреннего кризиса в США.

Именно этим объясняется критика расширения НАТО со стороны целого ряда известных американских политиков и ученых. Презрительная же реакция на их коллективное письмо со стороны таких деятелей, как Олбрайт, которая назвала это письмо "образцом старого мышления", объясняется тем, что "мировой закулисе" по большому счету наплевать и на американский народ. Она видит в нем лишь материально привилегированный и духовно кастрированный инструмент в достижении мирового господства того рассеянного по всему миру народа, который считает себя «богоизбранным» для этого.

Нынешнее руководство США особенно услужливо делает Америку таким инструментом. Даже американская "железная леди" Дж. Киркпатрик заявила: "Роль американских финансовых лидеров, хозяев Уолл-стрит, никогда в политике не была такой сильной, как сейчас. Это разрушает все стереотипы о наших демократах и республиканцах, их целях и приоритетах в политике. Это совершенно новый поворот во внешней политике США. Клинтон и Гор являются настоящими глобалистами. Они наверняка не националисты. Иногда я задумываюсь, имеют ли они какое-либо национальное самосознание вообще? ("НГ-Фигуры и лица", 1998, с. 16)…

Конечная же цель западной «демократии» — "Новый мировой порядок" — предстает в работах его идеологов Ж. Аттали и Ф. Фукуямы как «демократический» тоталитаризм, который понимается как "конец истории" идейных исканий человечества, а полноправным членом такого торгового общества будет лишь тот, кто пронумерован во всемирном компьютере банкиров и имеет право пользоваться его электронными деньгами.

1990-е гг. наглядно показали, что в том "мировом сообществе", куда устремилась посткоммунистическая РФ, равноправного места ей не предусматривается. Но, похоже, ее руководство готово "причащаться у золотой кормушки" в личном, а не в государственном качестве.

Это началось еще в эпоху Шеварднадзе (который подарил американцам шельф в Беринговом море) и вошло в норму при Козыреве. Он получил одобрение от "мировой закулисы" еще в августе 1991 г., когда из "осажденного Белого дома" слетал за инструкциями в Париж, после чего по просьбе США был назначен главой МИДа. Политика Ельцина-Козырева была прямо ориентирована на расчленение государства (Беловежский путч против Горбачева) и на узаконение этого расчленения. Права русского населения в новообразованных государствах не были даже оговорены…

Ельцин в "Записках президента" (М. 1994) пишет, что Верховный Совет был не согласен с такой внешней политикой "по большинству вопросов: и в югославском конфликте, и во взаимоотношениях России с прибалтийскими странами, а если вспомнить декларацию Верховного Совета по Черноморскому флоту… Страшно даже на секунду представить, во что бы превратился мир… Андрей Козырев… как никто другой понимал, какой огромный урон международному авторитету России наносит деятельность воинствующего, шовинистически настроенного парламента"… Это президент пишет в оправдание расстрела парламента в 1993 г. за такой "шовинизм".

Разумеется, и с. Тэлботт, которого не раз требовали уволить за «русофильство», хвалит Ельцина за "признание старых границ между республиками в качестве новых международных границ", за то, что президент "отверг провокационную резолюцию Думы" по Крыму, за другие подобные "эпизоды в российской политической драме, достойные аплодисментов" ("Независимая газета", 27.11.96).

Падкость на «демократические» аплодисменты — особая психологическая черта бывших номенклатурщиков, которым Запад простил их красное прошлое. Наши патриоты часто сетуют, что Запад применил против СССР "новое организационное оружие второй половины XX века — … рефлексивное управление, создание ложньвс целей, групп лоббирования… формирования целых потоков информационных, интеллектуальных, психологических". Однако именно коммунистические аппаратчики оказались столь слабы против этого западного оружия, поскольку, чувствуя ложь своей идеологии, выбрали западное изобилие — это признал и бывший глава советского МИДа А. Бессмертных ("Завтра", 1995, с. 104).

Этим объясняется и несомненный комплекс неполноценности Козырева. Чувствуя это, американцы обращались к нему в официальных посланиях: "Дорогой Андрей!.. Соответственно он с подлинно местечковым кругозором заявил, что "врагов у России больше нет" ("Московские новости", 14.6.92; «Известия», 30.6.92). Все это привело к зависимости не только внешней, но и внутренней политики России от западных ростовщиков.

РФ присоединилась ко всем санкциям Америки против ее противников, нанеся нашей стране убытки в десятки миллиардов долларов от прекращения торговых отношений с ними. В августе 1993 г. Ельцин заявил, что стремление Польши войти в НАТО "не противоречит интересам России". В 1993 г. была «принята» конституция РФ, ст. 15-4 которой закрепляет примат международного права над российскими законами. Тогда же Козырев дал понять Японии, что передача ей островов (в обмен на американскую зеленую бумагу и "аплодисменты") — лишь вопрос времени.

Разумеется, и в Совете Безопасности ООН Россия ни разу не использовала свое право вето даже для защиты оклеветанных православных сербов, присоединившись к их блокаде и заранее предоставив НАТО право бомбить их по собственному усмотрению — в том числе и на российские деньги, поскольку Россия тоже вносит свои взносы в кассу военных операций ООН (частые протесты президента РФ, что "с нами не посоветовались", всегда предназначаются лишь для обмана своего народа, как и подписанное в 1997 г. соглашение "Россия-НАТО").

Обещанием же финансовой «помощи», начиная со знаменитых 24 миллиардов долларов" в 1992 г. Запад обманул самого Ельцина. Дали крохи на приватизацию и конверсию (разрушение) оборонной промышленности, выкачав за это время из России десятки миллиардов долларов только в виде процентов за кредиты и ГКО. Более того: США запрещают России продавать современные технологии уже и в Индию, Иран, Корею, но не отменили даже свою "поправку Джексона-Вэника", установившую ограничения в торговле с СССР из-за отсутствия свободной эмиграции евреев. Еврейская же общественность, став хозяевами положения в РФ, вместо того, чтобы ехать в Израиль, заявляет, как К. Боровой и с. Ковалев: "Расширение НАТО на восток — соответствует национальным интересам демократической России" ("НГ-Сценарии", 1998, с. 6.). Или как Козырев, который вошел в совет фармацевтической корпорации «Ай-си-эн» (США): "Чем больше будет проходить время, тем славнее будет выглядеть этот период" (ТВ-Центр, 29.8.98)…

Было бы наивно объяснять все это «ошибками» правительства РФ. Видимо, оно действует сознательно: не имея опоры в собственном народе, эта власть держится и выглядит «легитимной» лишь благодаря политической поддержке Запада. Ему тоже выгодно поддерживать дутый международный престиж марионеточной власти Ельцина с приставным креслом на «саммитах» — в виде ширмы для дальнейшего разграбления России.

Таким образом, внешняя политика эпохи Ельцина изначально отстаивала не интересы народа и государства, а эгоистичные цели наиболее циничной части номенклатуры. В итоге Россия сведена к границам XVII в. Эта государственная измена была направлена на закрепление всех продиктованных Западом результатов поражения СССР в "холодной войне" — как плата за то, что Запад признал этих номеклатурщиков "легитимной властью", чтобы она столь же «легитимно» признавала интересы США как в России, так и во всем мире.

Расширение НАТО на восток имеет единственную цель: застолбить геополитические плоды этой измены, что диктуется политическими, а не военными целями. Даже часть генералов НАТО выразила сомнение в военной необходимости расширения, ибо Россия Европе не угрожает; "ошибкой исторического масштаба" назвали это и многие видные политики в США, верно полагающие, что это усилит антизападные настроения в России.

Но "мировая закулиса" стремится любой ценой, не считаясь с расходами и со своим престижем, превентивно предотвратить возможность восстановления пространства исторической России. Она понимает, что возможен приход к власти русского правительства, которое, выражая волю разделенных народов, приступит к восстановлению справедливых границ. Для противодействия этому уже проводятся совместные учения НАТО и стран СНГ.

Особую горечь у русских вызывает то, что на антирусское сотрудничество с США пошло украинское руководство, продав первородство "матери городов русских" за чечевичную похлебку "мировой закулисы"… Бжезинский (сын которого — советник президента Украины) откровенничает: "К середине 1990-х гг. неофициально сформировался скрыто возглавляемый Украиной блок, включающий Узбекистан, Туркменистан, Азербайджан и иногда Казахстан, Грузию и Молдову… Украина поддержала усилия Грузии, направленные на то, чтобы азербайджанская нефть транспортировалась на Запад по ее территории. Кроме того, Украина вступила в сотрудничество с Турцией, чтобы ослабить влияние России на Черном море, и поддержала ее усилия направить потоки нефти из Средней Азии на турецкие терминалы"…

С главными странами этого «скрытого» блока США уже провели совместные военные учения, в том числе в Крыму, чтобы там и не думали об отделении. Русский язык объявлен негосударственным, закрываются русские школы, пресекается доступ к русским СМИ. Назарбаев при этом заявил: "Всякие разговоры о защите русских, проживающих в Казахстане, напоминают времена Гитлера, который тоже начинал с вопроса о защите судетских немцев" (Интерфакс, 24.11.93). Ельцин, однако, награждает своих подельников по КПСС орденами, поставляет бесплатный газ, подписывает "договоры о дружбе"…

Бжезинский объясняет американцам все эти антироссийские действия тем, что Россия проявляет "имперские амбиции", "отговаривает новые государства от… возрождения их родных языков" (?!)… Но тут же он проговаривается: "Их новая элита добровольно не откажется от власти и привилегий, которые они получили благодаря независимости". Нельзя не видеть, что «независимость» этих государств Америка отстаивает не ради их национальных культур (у Бжезинского национализм трактуется как враг демократии), и не ради их экономического процветания (разрыв связей с Россией нанес всем огромный ущерб), а как временное оружие против России. О будущем же своих «независимых» государств президенты и националисты могут прочесть на долларе, на который они оказались столь падки: "Новый порядок на века".

Профессионализм дипломата любой страны должен включать в себя знание об устройстве этого всемирного механизма "цивилизованных джунглей". От российских же дипломатов и политиков требуется большее: невозможно судить о целях врагов и об интересах своей страны, не имея представления об уникальном смысле ее существования. Этот уровень не столько политический (политика — прикладное мастерство управления), сколько историософский. Только на этом уровне можно понять смысл мировых событий: православная «удерживающая» цивилизация и западная «апостасийная» вступили в конфликт, определяющий судьбу мира. И внешняя политика России может быть успешной лишь на своем традиционном историософском фундаменте, который только и оправдывает существование русского народа в мире.

Об этом нам по-своему напоминают и с Запада. Советник Госдепартамента США с. Хантингтон (руководитель Института стратегических исследований при Гарвардском университете) в нашумевшей книге "Столкновение цивилизаций" (глава напечатана в "Foreign Affairs", лето 1993) верно пишет, что далеко не все цивилизации по своей сути пригодны для "Нового мирового порядка", и предрекает из-за этого цивилизационные конфликты.

Главная из этих цивилизаций у Хантингтона — западная (он ее также называет иудео-христианской, что в нашу эпоху можно перевести как антихристианско-"христианская"), выражением которой является блок НАТО, поэтому даже членство в нем православной Греции и мусульманской Турции в будущем "прекратится или потеряет смысл". Тем более несовместима с НАТО православно-славянская цивилизация, и в натовском продвижении на Восток слово «столкновение» следует отнести именно к ней. Хантингтон откровенно пишет:

"Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, несмотря на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же основные цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдаленными и враждебными".

И Бжезинский видит «опасность» в "традиционном православии" ("Независимая газета", 2.9.93). Таким образом, Запад готов воспринимать Россию невраждебно, лишь если она перестанет быть православной, что предлагает нам и «русофил» с. Тэлботт: он сожалеет, что Россия "не сумела воспользоваться такими мировыми процессами, как Ренессанс, Реформация… Просвещение", и надеется, что "современные «западники» одержат победу над современными «славянофилами» ("Независимая газета", 11.12.97). Иначе — "война цивилизаций"…

Таким образом, даже без четкого понимания главного смысла прогнозируемого столкновения цивилизаций, все эти высказывания по-своему выдают его: это будет столкновение сил антихристианско-"христианского" "Нового мирового порядка" со своим главным противником — православной цивилизацией из-за ее «удерживающей» сути, и со стихийно ему сопротивляющимися самобытными силами остального мира. Этот конфликт уже идет и в Палестине, и в Ираке, и в Сербии, и в России.

Никому не уклониться от участия в нем, поскольку его инициатор, "мировая закулиса", не откажется от своих планов всемирного господства, ставя каждую страну перед выбором: покорность или сопротивление. Это и есть причина "столкновения цивилизаций" как столкновения всемирной бездуховной унифицирующей силы с пока еще сохранившимися национальными культурами. В унификации мира до животного уровня — залог мирового господства денежной «закулисы», она жизненно заинтересована в устранении из мира конкурентных, то есть духовных ценностей. При этом объединение мира по плану «закулисы» осуществляется в виде двух этапов, которым разные страны подвергаются в разное время: сначала подлежат разрушению все религиозно и национально крепкие государства — и лишь после этого их объединяют в "общие рынки" в виде денационализированных территорий. Разрушение же самобытных государств нередко происходило посредством их искусственного стравливания друг с другом (вспомним недавнюю затяжную войну Ирана с Ираком) при поддержке Западом слабого против сильного — такова давняя механика подобных конфликтов. Сильнейшим же в глобальном масштабе, естественно, всегда ощущался Удерживающий.

Поэтому даже еще без осознания смысла этого противостояния в истории уже возникали коалиции против православной России западных и восточных сил, часто при поощрении Ватикана: так немецкие рыцари и шведы пытались воспользоваться татарским разгромом Руси; затем Запад ("генуэзские купцы") вступил в коалицию с Мамаем, поляками и литовцами для очередного нашествия… В Смутное время и в порабощении Малороссии поляки координировали действия с турками… Наполеон объединил против России всю Европу… Вспомним и постоянную поддержку Турции Англией, вылившуюся в Крымскую войну, которая объединила против России «христианскую» Европу с мусульманами…

Эту раскладку сил выявила и нынешняя война в Югославии, где страны НАТО поддержали мусульман и хорватов против расчлененной православной Сербии, используя для этого любые провокации и глобальную дезинформацию (даже Международный Красный Крест не проявил нейтральности).

Поэтому у нас не должно быть сомнений, что подлинную границу в предрекаемом Хантингтоном "столкновении цивилизаций" США постараются провести так, чтобы весь мир объединить против православной России. Исходя из этого как необратимого факта, Россия должна решать свои проблемы при значительной степени автаркии и искать своих союзников как для предотвращения "войны цивилизаций", так и для сопротивления "Новому мировому порядку". Кто же может стать союзниками?

Некоторые русские политики все еще надеются на союз славянских стран под эгидой России. Эти надежды, казавшиеся Данилевскому реальными еще в XIX в., сегодня вряд ли осуществимы в заметном объеме. Панславизм возник в начале XIX в. у славян, порабощенных Австро-Венгрией, в надежде на поддержку мощной России. Сегодня же и Россия чрезвычайно слаба в сравнении с экономически привлекательным Западом, и значительная часть славянства утратила свою самобытность, охотно устремляясь навстречу новому западному порабощению, которого уже не замечает — бездуховной ассимиляции. В западном славянстве (за исключением Югославии) произошла утрата осознания великого славянского призвания вместе с «удерживающей» Россией. Сегодня процесс отмирания "сухих ветвей" от общеславянского древа очевиден даже на кровно не отличимой от нас Украине, где культивируется не только политическая мазеповщина, но и ритуально-мистическая ненависть к русским как "главному мировому злу"… То есть племенной критерий славянства сегодня, к сожалению, не может служить основой для антиапостасийного союза.

Более вероятны особые отношения (экономические и оборонные) православных стран: России, Греции, Югославии, Болгарии, Румынии, Грузии, а также древне-христианской Армении — как бы поствизантишкого пространства" Разумеется, сюда относятся также Белоруссия и восточная Украина независимо от их статуса в отношении к исторической России (это должны определить их народы на основании полученного опыта). Конечно, далеко не во всех этих странах сейчас имеются достойные правительства, но при правильной политике России глубинные традиции народов могут найти свое выражение и в нужных правительствах. Однако этот важный и взаимовыгодный союз будет все же региональным, не способным оказать сопротивление на всемирном уровне.

Поэтому во всемирной раскладке сил союзником можно считать всякого, кто готов соблюдать общее для всех правило: не вмешивайся во внутренние дела других народов и не поступай с другими так, как не хотел бы, чтобы поступали с тобой. Взаимная поддержка таких государств — независимо от их принадлежности к той или иной цивилизации — может остановить экспансию США. Цивилизационный критерий тут достаточно условен, тем более что и внутри каждой цивилизации у нас могут быть друзья (правые христиане в США и Европе) и враги в самой России ("пятая колонна" западников).

Думается, выбор союзников России может быть удачен и оправдан лишь с точки зрения православной историософии в следующем треугольнике сил:

— Апостасийные силы Запада (предавшие Истину христианства и целенаправленно ведущие человечество к небывалому духовному рабству). Антирусская политика ядра этих сил — "мировой закулисы" — исторически имеет сознательную духовную причину для борьбы против православной цивилизации" препятствующей их всемирному господству. Поэтому с США как лидером этого мира примирения уже быть не может — это потребовало бы отказа "мировой закулисы" от своей сути, что невозможно. В других западных странах русофобия проявляется инстинктивно как бессознательное стремление устранить носителя Истины, который "колет глаза" уже своим существованием, напоминая Западу о совершенном предательстве христианских идеалов. Но в части населения европейских союзников США еще сохранились национальные силы, сопротивляющиеся космополитизации, с которыми Россия может найти общие интересы; жаль только, что их национальная реакция часто имеет горделиво-языческие черты, а этот узкий эгоизм обрекает на поражение как их самих (показательна судьба фашизма), так и препятствует их союзу с Россией.

— Остальной мир, не ведающий об Истине, но не претендующий на мировое господство. В этом мире как правило нет духовных причин для сознательно антирусской политики; когда же у России случались с ним войны, он выступал против нас скорее в виде бездумной стихии, "бича Божия", которым, конечно, пользовались и наши апостасийные враги.

— "Удерживающая" православная Россия, которая — хочет того или нет — призвана сыграть решающую роль в историософском исходе столкновения: если она восстановит свою вселенскую «удерживающую» роль, то человечество обретет маяк Истины для желающих спасения, дав им последнюю возможность выбора; если не восстановит, — то уже ничто не сможет удержать мир от гибели, ибо мир окончательно потеряет и «удерживающего», и оправдание своего греховного существования в глазах Бога.

Что же нам сделать, чтобы "конфликт цивилизаций" не превратился в войну всего мира против России?

Планы "мировой закулисы" по переделу мира раскрывает 3.Бжезинский как ее влиятельнейший стратег в упомянутой книге "Великая шахматная доска" (М. 1998) с подзаголовком "Господство Америки и его геостратегические императивы". Обобщающая глава из нее "Геостратегия для Евразии" была напечатана в юбилейном (сент. — окт. 1997) номере все того же журнала "Foreign Affairs", органа "Совета по международным отношениям" (одной из главных структур "мировой закулисы").

Отвергая самые робкие упоминания нынешних властей РФ о правах русского населения в "ближнем зарубежье" как возмутительные "имперские амбиции", Бжезинский в то же время считает естественными глобальные имперские амбиции США. Для "американской гегемонии" он объявляет «решающим» господство над суперконтинентом Евразия — это "главный геополитический приз для Америки". И поскольку в Евразии территориально преобладает Россия, необходимо ее расчленить, тем более что она "политически нейтрализована и исторически презираема". Бжезинский называет Россию "черной дырой" и цинично заявляет, что "потеря территорий не является для России главной проблемой".

Журнал иллюстрирует это картой нашей страны, расчлененной на "Дальневосточную республику" (без полосы южных регионов, без Благовещенска, Хабаровска, Владивостока, отданных "Великому Китаю"), "Сибирскую республику" (без юга Сибири, также прирезанного к Китаю) и на собственно «Россию» до Урала с западной границей между Курском и Петрозаводском (без Пскова и с. — Петербурга, отданных Атлантической Европе) и с южной границей между Ростовом и Каспийским морем (без всего Северного Кавказа, Краснодарского и Ставропольского краев, также отданных Европе, куда отнесена и Турция). Посвящение книги на отдельном листе гласит: "Моим студентам — чтобы помочь им формировать очертания мира завтрашнего дня". (Ни перевод этой главы в "Независимой газете" от 24.10.97, ни русское издание книги не содержат этой наглядной карты.)

Карта с границами России в журнале "Foreign Affairs"

Можно поблагодарить Бжезинского за столь откровенное разъяснение целей "мировой закулисы" в ее собственном печатном органе. Из него очевидно, что пресловутое "столкновение цивилизаций" должно вылиться в дальнейшее расчленение России всем "мировым сообществом", причем каждому активному участнику растерзания обещан кусок ее тела. В эксплуатации Сибири и Дальнего Востока, разумеется, будут доминировать сами США, имея дело с разрозненными территориями, беззащитными перед "мягкой гегемонией". На языке Бжезинского это звучит так: "Каждый из этих трех членов конфедерации имел бы более широкие возможности для использования местного творческого потенциала, на протяжении веков подавлявшегося тяжелой рукой московской бюрократии".

Сейчас ослабленная Россия может сдерживать аппетиты объединенного против нее "мирового сообщества" хищников, лишь имея боеспособное ядерное оружие. Это — главный «союзник» и гарант нашей безопасности и главная проблема для США, которую они могут решить только с помощью зависимого от них российского правительства в обмен на его поддержку новыми кредитами. Поэтому борьба за сохранение боеспособных вооруженных сил — важнейшая задача патриотической оппозиции как в самой армии, так и на уровне местных властей, которые могут экономически поддерживать армию явочным порядком, пока что в рамках существующего режима — если мы не хотим кормить армию чужую.

Для российской же дипломатии статья Бжезинского может служить ценным указанием от обратного: что следует политически предпринимать для предотвращения этого антирусского плана (русский ответ). Ибо неразрешимая проблема у России существует только с Америкой (включая ее 51-й штат Израиль), стремящейся к расчленению нашей страны и к мировой гегемонии. С остальными же странами у нас абсолютно неразрешимых проблем нет.

— Западная Европа. К сожалению, большинство из европейских стран, которые могли бы быть нашими равноправными партнерами, остаются, по словам Бжезинского, "американским протекторатом, при этом союзные государства напоминают древних вассалов"; это "главный геополитический плацдарм" США в Евразии. Еще недавно Европу объединяли с США интересы обороны от СССР, теперь же — стремление совместно удержать уровень жизни "золотого миллиарда". В Германии, кроме того, политическая элита выпестована под колпаком американской оккупации. Поэтому Бжезинский прав: "Любое расширение европейского политического пространства автоматически приводит к росту влияния США". Но с важной оговоркой: если только "это не приведет к созданию настолько интегрированной в политическом плане Европы, что она сможет бросить вызов Соединенным Штатам в вопросах геополитической важности"; для предотвращения этого "Вашингтон должен более тесно сотрудничать с Германией и Францией в построении такой Европы, которая оставалась бы связанной с Соединенными Штатами". То есть Америку устраивает далеко не всякое объединение Европы: не союз европейских национальных государств, а объединение национально и духовно разложенных (американизированных) территорий. Если северо-американские штаты возникли как продолжение национальных государств Западной Европы, то теперь США стремятся сделать родственную Европу продолжением своей космополитической цивилизации. (Как и промежуточную между Великобританией и США Канаду, и Австралию, которые в этом смысле уже давно освоены "мировой закулисой".)

Для противодействия этому Россия должна поощрять здоровый национализм отдельных европейских государств и развивать отношения прежде всего с ними, а не со структурами "объединенной Европы". Это возможно в опоре на антиамериканские культурно-национальные настроения, охватывающие до половины населения европейских стран. Бжезинский преувеличивает привлекательность «примитивизма» американской культуры — в Европе еще далеко не все население примитивно. Правда, отмеченное выше духовное непонимание России западным человеком создает удобную почву для антирусской пропаганды: национально-консервативные силы на Западе часто заражены мифами о "традиционном русском империализме" и т. п. — этому следует уделить особое внимание.

В чрезвычайно важной для нас Германии повсеместный ропот вызывает злоупотребление евреями темой «холокоста» для давления на все последующие поколения немцев с целью их вечного покаяния и вечных репараций; при этом немецкий патриотизм подверстывается к нацизму и унижается (примерно как в России с той же целью патриотизм подверстывается к коммунизму). Россия может способствовать реабилитации немецкого патриотизма при условии взаимности. Интересы России (как наиболее пострадавшей от войны) и Германии (как "козла отпущения") тут совпадают в необходимости выявить истинных виновников мировых войн — "мировую закулису", которая дважды провокационно сталкивала наши народы в своих целях (только на этой основе возможно понимание и преодоление прошлого). Поэтому не исключено, что немцы смогут понять: только Россия, а никак не Америка, может обеспечить немецкому народу достойное место и подлинный авторитет в мире.

Кроме того, Россия должна с цифрами в руках объяснить европейцам, что вытеснение Америки из Европы позволило бы им, в сочетании европейских технологий с российскими природными богатствами, избавиться от непредсказуемой и опасной долларовой фикции, чтобы строить экономику на реальных и справедливых (а потому и более прочных) экономических основах.

— Мусульманский мир не упоминается Бжезинским в числе явных "стратегических карт" США и остается территориально обделенным (за исключением Турции) на прилагаемой карте. Видимо, США расценивают его как не вполне пригодный для "Нового мирового порядка", хотя и пытаются использовать мусульман, где только можно, против Православия (пропагандно компенсируя этим также свой союз с Израилем против мусульман Ближнего Востока). Мусульманская религия, правда, была изначально создана в VII в. еврейством как "восстановление древней веры Авраама" для противодействия христианству, но она сразу приобрела собственную динамику как доступная простым массам и дисциплинирующая религия земных целей и потребностей (см.: Тихомиров Л., "Религиозно-философские основы истории", М. 1997). В дальнейшем ислам разделился на разные течения, как призванные подчинить воле Аллаха все народы, так и неагрессивные; все они враждебны безбожному "Новому мировому порядку" (причем эсхатология ислама сходна с христианской; в исламе есть, хотя и неверное, представление о Христе, и даже о «лжеучителе», который придет перед концом мира). Поэтому мусульманский мир может быть использован Америкой против России лишь в качестве временного, но не долгосрочного союзника.

Задача России — разъяснить это мусульманам и углубить их духовное осмысление мировой раскладки сил, чтобы США как минимум не могли использовать исламский мир в качестве антирусского «бича». Задача максимум состоит в организации совместной кампании неповиновения диктату США. Для этого необходимо показать пример такого союза хотя бы с несколькими подходящими странами (прежде всего с Ираном, с которым у России нет спорных проблем, но есть общие противники). Дело облегчается тем, что и часть мусульманских территорий Бжезинский отдает "Великому Китаю". Необходимо также поощрение лояльного мусульманства в самой России с его соответствующим влиянием на зарубежье. Сложный мусульманский вопрос требует индивидуального подхода к каждой стране с твердой политикой по отношению к экстремистским силам как контрпродуктивным для интересов самих мусульман.

Интересы арабского мира и России совпадают в защите палестинцев и христиан на Святой Земле от израильского "расширения на восток" и апартеида. Эта задача не выполнима одними арабскими усилиями, а посредничество США давно выявилось как обманное, ибо США и Израиль представляют собой единое целое как в финансово-политическом, так и в духовном плане с общим правительством — "мировой закулисой", состав которой кровно и религиозно связан с государством Израиль.

— Турция, омасоненая еще в начале XX в. (младо-турецкая революция была масонской), соединяет в себе целых три неблагоприятных фактора: собственные агрессивные планы (идеология пантюркизма), причастность к «апостасийной» цивилизации (членство в НАТО и тесное сотрудничество с Израилем), и возможную роль мусульманского «бича» в руках "мировой закулисы" (уже сегодня наблюдается турецкая поддержка мусульманских сепаратистов в России). Все это делает Турцию с русской точки зрения непригодной для антиамериканского союза. Она на него никогда не пойдет, понимая, что именно могущественная Америка окажет поддержку ее территориальным устремлениям, ибо заинтересована в Турции как в антирусской силе в любом из этих трех качеств. Этим Турция значительно отличается и от других стран мусульманского мира, и от Западной Европы. Единственное, в чем может заключаться политика России в этом регионе, — ослабить это тройственное неблагоприятное сочетание.

Понятно, что Америке выгоднее использовать Турцию против России как подконтрольную часть НАТО. Бжезинский пишет: "Если Турция почувствует себя страной, вытесненной из Европы, она станет более исламской и менее склонной к сотрудничеству с Западом в вопросе интеграции в мировое сообщество. Америка должна использовать свое влияние в Европе, чтобы способствовать возможному вступлению Турции в Совет Европы и восприятию этой страны как европейского государства… Постоянные консультации с Анкарой относительно того, какое будущее ожидается в районе бассейна Каспийского моря и в Средней Азии, укрепят ощущение, что Турция является стратегическим партнером США".

Исходя из этого, в интересах России было бы осложнить союз Турции с Европой, тем более что последняя не горит желанием видеть в турках "европейское государство". Если Турция вновь станет более мусульманской, это мало что добавит к ее и без того антирусским планам (отторжение от России Кавказа, Каспия и Крыма, который самостийники уже готовы ей отдать взамен на поддержку НАТО против России), но осуществить эти планы вне концепции расширения НАТО Турции будет значительно труднее.

Пантюркистские устремления также могут осложнить отношения Турции с рядом государств (от Ирана до Китая), даже мусульманских — что российская дипломатия должна использовать в своих оборонительных целях.

В любом случае Россия и ее союзники должны поставить Турцию перед выбором: либо уважение традиционных российских границ и прав курдов, армян и греков, либо мы, если дойдет до конфликта, можем применить к самой Турции принцип пересмотра границ, освобождения оккупированных ею территорий и компенсаций за геноцид коренного населения. Заметим, что совсем недавно, в Первой мировой войне, подобное решение было принято союзниками по Антанте и не было осуществлено лишь вследствие предательства ими России. Восстанавливая историческую справедливость, мы вправе напомнить Западу и об этих его обязательствах, особенно если Турция своими новыми агрессивными действиями на Кипре, на Кавказе, и на юге России (включая Крым) не оставит поствизантийскому сообществу иного выбора. Она должна осознать хотя бы на переменах границ в Европе и на планах Бжезинского, что мир вновь вступил в эпоху территориального передела; и если с этим согласиться, то почему передел должен ограничиваться лишь территорией бывших соцстран?

— Китай для России остается непредсказуемой "вещью в себе". Недавно вследствие тихой "демаркации границ" он получил от РФ территории, сравнимые с площадью южных Курил, оставив взамен лишь свое загадочное молчание. В России имеется немало симпатий к этой древнейшей цивилизации, тем более если она намерена сопротивляться всемирной нивелировке. Настораживают, однако, планы Бжезинского: "Китай… должен стать опорой Америки на Дальнем Востоке в более традиционной области силовой политики, помогая таким образом формированию евразийского баланса сил, при этом роль Большого Китая на Востоке Евразии в этом смысле будет равняться роли расширяющейся Европы на Западе Азии… Достижение договоренностей с Китаем потребует своей собственной цены", — цинично пишет Бжезинский и, возмущаясь «тенденциями» нынешних правителей РФ "восстановить Российскую империю", во многих местах своей книги любезно предлагает сделать это Китаю, "сообразуясь с требованиями своей истории, географии и экономики". На вопрос: "Какие районы, находящиеся в настоящее время за пределами политического радиуса действия Китая, можно уступить в сферу влияния вновь появляющейся Поднебесной империи? — дает ответ приложенная к его статье карта: Монголия, часть среднеазиатских республик СНГ, Афганистан, Пакистан, Индо-Китай с частью Индонезии, Корея, и, конечно, юг русской Сибири и Дальнего Востока, "почти призывающие китайское освоение".

Таким образом, роль главной «дубинки» против России на Востоке должен играть Китай, обозначенный как "важная стратегическая карта" США. Видимо, у США, давно ведущих переговоры с Китаем, имеются основания для такой его оценки и американцы неспроста отбросили всякие требования к "соблюдению прав человека" в этой еще коммунистической стране, открыв ей (в отличие от некоммунистической России) режим наибольшего благоприятствования даже при доминировании китайского экспорта в США над американским в Китай. У России в отношениях с Китаем такого «пряника» нет. Все это должно побуждать нас к особой оборонной бдительности, учитывая, что военные траты Китая составляют 20 % ВВП, что он обладает и "демографическим оружием" нелегального заселения тех же территорий, и что как государство языческое Китай не имеет нравственно-религиозных сдержек от соблазна использовать свою растущую мощь для "расширения на северо-запад".

— Индия нужна Бжезинскому лишь как демонстрация того, что демократия пригодна и для Азии, тогда как собственно "азиатские ценности… недемократичны". Кроме того, Индии позволяется "участвовать в региональных дискуссиях" по балансу сил и "укреплять двусторонние контакты с военными ведомствами Америки". Зажатая на карте Бжезинского в китайские клещи, причем с отрезанием в пользу "Великого Китая" индийского северо-востока, Индия может быть важным союзником России в общем сопротивлении таким американским планам. Тем более, что этот субконтинент всегда имел с Россией дружественные отношения.

— Япония. "Мировая закулиса" намерена использовать Японию лишь в качестве "американского протектората" (вплоть до интеграции в собственно американский ареал). Америка должна "играть роль щита для Японии и с помощью этого не давать последней превратиться в независимую и мощную военную державу", — пишет Бжезинский. Японии "не суждено играть важную политическую роль в Азии", но придется "участвовать в миротворческих процессах" США по всему миру за "политические и экономические дивиденды". Этот зависимый статус Японии обусловлен, как и в Германии, тем, что ее послевоенная политическая система сложилась в условиях американской оккупации, с запретом японцам иметь собственную армию согласно конституции.

Исходя из этого, задача России на Дальнем Востоке состоит в экономическом и стратегическом привлечении Японии на свою сторону с теми же геополитическими аргументами, что и для Западной Европы (сочетание японских технологий с российскими богатствами при вытеснении США), а цена нескольких островов может быть вполне приемлемой за сохранение всей Сибири и обретение союзника против "мировой закулисы" (антиамериканский потенциал в Японии накопился достаточный).

Разумеется, СССР получил эти острова совершенно законно по договоренности с союзниками — США, Англией и Францией — в виде платы за участие в войне против японской агрессии, причем утрата японских прав на все отчужденные территории была однозначно утверждена в 1951 г. на конференции в Сан-Франциско. Проблема вокруг островов была раздута искусственно американцами, чтобы не допустить сближения России и Японии, связав последнюю своим «заступничеством». Это демонстрирует и Бжезинский в своей книге: якобы в 1945 г. эти острова были "в одностороннем порядке захвачены Советским Союзом".

Поэтому еще раз повторим: по международному праву Россия не обязана передавать эти острова Японии. Их передача может быть допущена только как акт нашего великодушия при условии союзнических отношений — в противном случае это станет лишь первым шагом по утрате Россией всей Сибири. Тем же, кто увидит даже в этом условии "измену Родине", заметим: нашими сказочными территориальными богатствами (данные острова — их микроскопическая часть, от которой России не убудет) мы должны пользоваться не только в теоретической экономике, но и в практической, и тем более — в геополитике. То есть не сидеть на них, как собака на сене, рискуя потерять все по описанному сценарию "мировой закулисы", а сделать эти маленькие острова своим большим козырем в пересмотре и восстановлении границ исторической России, которые нам неизмеримо дороже.

— Южная и Центральная Америка, разумеется, совершенно отсутствуют в планах Бжезинского, поскольку он занят переделом Евразии. Однако мы не будем ограничивать себя доктриной Монро, тем более что теперь США распространили ее на весь мир, и отметим, что латиноамериканские страны являются потенциальными союзниками России в сопротивлении "мировой закулисе" уже потому, что искусственно удерживаются ею в полуколониальном состоянии. Эти страны по своему человеческому и экономическому потенциалу заслуживают лучшей участи, для чего также нуждаются в более справедливых экономических отношениях в мире, а значит в ограничении "мягкой гегемонии" США.

* * *

В общем же плане, чтобы не допустить использования "мировой закулисой" всего мира против ослабленной России, в нашей внешней политике необходимо предпринять следующие шаги.

1) Из всех европейских стран Россия понесла наибольшие потери в катаклизмах XX в., организованных "мировой закулисой". У нас накопилось множество разоблачительных аргументов против ее действий, которые противоречат и интересам народов тех стран, в которых она базируется. Эта аргументация может быть выстроена в виде столь неопровержимой логической цепочки с обращением к честной общественности западных стран и постепенным нарастанием давления на "мировую закулису", что любая ее опровергающая реакция может быть только саморазоблачительной. Необходимо максимально откровенно, используя все дипломатические и информационные мощности, объяснить миру предысторию и суть "Нового мирового порядка", разоблачая и локализуя его движущие силы, затрудняя им традиционно обманный характер планов и действий; создавая вышеописанные дружественные союзы. (Для этого стоит всем порекомендовать также чтение книг Бжезинского и Хантингтона.)

2) От этого перейти к ширящейся кампании международного неповиновения "мировой закулисе", начиная с неучастия в западных политических и экономических механизмах, центром которых является долларовый печатный станок; курс доллара должен быть определен по его обеспечению реальными ценностями (надо прямо сказать, что "король — голый"), а отказ России и хотя бы нескольких стран принимать доллар за мировую валюту приведет ростовщический механизм к краху.

3) Глобальной эксплуататорской системе должна быть противопоставлена альтернативная экономическая система справедливого партнерства разных национальных экономик, основанная за здравом смысле с учетом показавших себя эффективными европейских социально-экономических идей 1930-х гг. В частности, ограничение ростовщического капитала в пользу производственного, а также замена партийной структуры выборных органов власти ("демократии сверху") на земско-корпоративную ("демократию снизу") лишит банкиров их традиционного инструмента приведения к власти своих ставленников.

По сути эта совокупность мер будет консервативной революцией против "Нового мирового порядка", которая, однако, должна быть хорошо продумана, чтобы не допустить вооруженного конфликта с НАТО и не нанести излишнего ущерба реальным жизненным потребностям народов США и тех стран, которые уже оседланы "мировой закулисой". Надо не толкать их население под ружье «закулисы», а привлечь к осуществлению разумной альтернативы. И если Бжезинский выявляет циничное презрение к союзникам США (например: "Обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности"), — то задача русской дипломатии должна заключаться в уважении и поощрении их чувства национального достоинства.

Кто-то из наших оппонентов-западников скажет: это все та же большевицкая утопия всемирной победы над эксплуатацией, только красное знамя заменено на православную хоругвь. На это можно ответить: если кто-то другой боролся со злом на ложном пути (а таких попыток было немало), это не значит, что мы, христиане, должны примириться со злом как таковым; тем более что это зло перешло в небывалое глобальное наступление, вынуждая нас к активной обороне, — если Россия вообще хочет продолжить свое существование.

Лишь жизненно важная зависимость нынешних правителей РФ от "мировой закулисы" препятствует сейчас воссозданию такого всемирного оплота американскому натиску — и Америка со своей стороны делает все возможное, чтобы не допустить этого. Поэтому главная опасность для России сегодня исходит не от Бжезинского, США и "мировой закулисы" (враг есть враг — акулу не отучишь быть кровожадной), а от нынешнего компрадорского руководства РФ. Каждый день его власти приносит нашему народу и государству необратимые потери. Меняются начальники МИДа, но не меняется внешняя политика, которую, например, нынешний министр И. Иванов определяет так: "Стратегические цели у России и США в решении большинства международных проблем в целом совпадают", это "позволяет добиться… гарантированного мира" ("Независимая газета", 16.12.98). Такая внешняя политика в фарватере США заставляет вспоминать евангельское предостережение: "Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба" (1 Фес. 5: 3).

И.А. Ильин предупреждал, что расчленение России принесет несчастье всему человечеству. Если мы хотим защитить православную цивилизацию и тем самым весь мир от "конца истории" по Фукуяме, Аттали и Бжезинскому, нам, конечно, предстоит новый виток противостояния одновременно и со своим компрадорским правительством, и с Западом. Это труднейшая задача, но мы не можем от нее уклониться, безвольно подчинившись идеологии антихриста. Это было бы изменой и нашим предкам, и христианскому смыслу жизни. К тому же и в самой, казалось бы, безнадежной ситуации, необходимо помнить, что "не в силе Бог, а в правде" и для Бога ничего невозможного нет.

Небывалая смута на русской земле, ознаменовавшаяся в начале XX в. свержением законной власти Помазанника Божия и его убийством, в конце века выходит на свой финальный виток. На эту мысль наводят и нынешние дебаты в СМИ о возможности "восстановления монархии", о причислении Царской семьи к лику святых, о екатеринбургских останках… Разные силы участвуют в этих спорах, но громче всех звучит голос «правопреемников» того екатеринбургского преступления; они и сегодня прилагают неимоверные усилия для сокрытия от народа правды о происшедшем и о духовном призвании России.

Для правящей олигархии планы "восстановления монархии" — лишь один из возможных способов декоративной легитимации своей нелегитимной власти. Недалеко от этого ушли "новые дворяне", желающие лишь "реституции собственности" и титулов при "монаршем дворе" вроде западных династий, которые "правят, но не управляют". Большинство же людей в России знает о монархии из советской школы как о чем-то "отжившем свой век" — почему монархия и была "свергнута народом"…

Поэтому ниже мы предлагаем рассмотреть: истинное значение русской монархии, причины и духовный масштаб ее падения, уровень осознания этой проблемы нынешним российским обществом, и лишь на этом фоне — возможности восстановления российской монархии.

1998 г.

Монархия как правление одного лица известна с древнейших времен, она происходит из естественной иерархии человеческою общества, начиная с главы семьи. (Первые известные демократии, в Риме и Афинах, возникли там уже после разложения монархий.) Однако с религиозной точки зрения монархия имеет и свое духовное обоснование. Священное Писание (1 Цар., 8-11) запечатлело, как была установлена Богом монархия в избранном народе: по просьбе людей, ощутивших, что они не способны жить по Божиим законам без вождя, который получает от Бога специальное посвящение для этой миссии (помазание). То есть Царь — не только следствие природной иерархичности и не чья-то самоцель, а средство для удержания народа на Божием пути.

С православной точки зрения это необходимо, поскольку человеческая природа и весь мир находятся в состоянии повреждения вследствие грехопадения, поэтому и требуется людям не зависимая от них, но зависимая от Бога верховная власть как внешняя сила, ограничивающая и человеческую мятежную греховность, и действие в мире сил зла. Признание людьми такой власти, служащей Божию замыслу, — проявление не рабства, а аскетического самоограничения в борьбе с собственным греховным своеволием.

К этому выводу даже на основе чисто философского анализа, не будучи монархистом, пришел с. Л. Франк в книге "Духовные основы общества" (1930). Он показал, что лишь в соборном служении всего народа правде Божией, а не в исполнении индивидуальных субъективных хотений, человек раскрывает свое подлинное духовное существо. Для этого людям необходима верховная власть, которая "есть не приказчик человеческого коллектива, а по самому своему существу — слуга Божий, блюститель правды"; такая власть "охраняет не интересы сегодняшних членов общества, а интересы общества как сверхвременного единства, имеющего свое целостное религиозное призвание, свою всемирно-историческую миссию. В монархической идее царя как "помазанника Божия" содержится поэтому глубокая и верная идея", — писал Франк. Этой цели служит и династичность как способ непрерывности и бесспорной законности власти, устраняющий борьбу за нее.

Отход общества от монархической идеи может вести лишь к утрате подлинного смысла жизни и к деградации, даже если это проявляется не сразу. Так, замена монархии аристократией уже снижает идеал власти от Бога — до прагматического совета "лучших людей", действующих своим несовершенным умом и стремящихся доказать перед другими свое шаткое (ибо зависящее от субъективной оценки человеческих качеств) право на власть. Борьба за власть и за ее сохранение становится существенным содержанием правления аристократии…

В еще большей мере борьба за власть, а не служение Истине, составляет суть демократии, при которой истина определяется методом простой арифметики большинства. Большинство же людей склонно судить о смысле жизни на основании своих приземленных потребностей; поэтому именно демократия, с одной стороны, занижает цели государства по среднему уровню обывателя, и, с другой — дает силам зла наибольшую возможность манипулирования "народной волей" через эти земные потребности. Так демократия, обожествляющая греховную волю количественной массы людей, превращается в наиболее откровенное их непослушание Божию замыслу.

Демократия могла бы служить ему только в том случае, если бы его в полной мере сознавало большинство индивидуумов, преодолевая свои греховные склонности, приобретая знания об управлении государством и имея прочную защиту от влияния злых сил. Но надеяться на это — утопия. Настоящая монархия как раз и призвана хранить, осуществлять и защищать тот народный идеал, к которому стремился бы народ, если бы стоял на должной нравственной высоте.

Православная монархия основана на народной вере не в способность правящей личности (как при аристократии или диктатуре), а в силу того идеала, который задается Церковью и которому правитель тоже подчинен, получая именно для этого свою власть от Бога. Эта народная вера в православный идеал государства вместе с Церковью призвана смягчать и возможные личные недостатки монарха, не позволяя им превращаться в норму. Ведь в своем конкретном правлении православный монарх, конечно, учитывает и "глас народа", его потребности, опирается и на аристократию, не допуская лишь верховенства того и другого в принятии решений, — напоминал Тихомиров. Например, в допетровское время Цари правили вместе с совещательной боярской думой (аристократический элемент власти) и Земскими Соборами (демократический элемент). Позже и славянофилы считали Земские Соборы и низовое народное самоуправление непременной принадлежностью русской монархии. Даже такой либерал, как П.А. Сорокин, признавал, что в России "под железной крышей самодержавной монархии жило сто тысяч крестьянских республик".

Таким образом, сравнение трех основных форм правления — власти одного человека (монархия), власти нескольких людей (аристократия) и "власти народа" (демократия) — показывает, что легче всего конечная цель спасения от греха как можно большего числа людей достигается при власти специально подготовленного для этой миссии правителя-служителя Божьему замыслу. Такой наследственный Царь, рукополагаемый и направляемый Церковью, с одной стороны, и сам независим от политической борьбы за власть и от прочих земных сил, с другой стороны, он освобождает и аристократию от искушения борьбы за верховную власть, создавая всем возможности более одухотворенного служения народному идеалу. Их совместная государственная политика, не стесненная рамками избирательного срока, а руководствующаяся вечными критериями народного блага, в наибольшей степени способна его обеспечить как материально, так и духовно — в масштабе смысла жизни человека.

Опасность вырождения богоустановленной и ответственной перед Богом монархии в тиранию гораздо меньше, чем опасность вырождения аристократии в эгоистичную олигархию (ибо аристократия получает власть не от Бога, а по своим заслугам); не говоря уже о демократии, которая наиболее часто представляет собой временную (а потому и ненасытную) олигархию тех правителей, которым удается посредством денег и СМИ собрать в свою пользу или в поддержку своих ставленников большинство голосов обманываемого населения, не знающего истинной раскладки сил в политическом закулисье.

Вырождение монархии происходит тогда, когда она и общество отрываются от своих религиозных целей. Мы знаем, что по этой причине уже ветхозаветные цари не всегда оказывались достойными своей задачи. Но это говорит лишь о нравственной неустойчивости человека (что может проявляться даже у того или иного монарха), а не о ненужности самой монархии как водительства людей в соответствии с Божиим замыслом. В этом и состоит смысл стержневой традиции Царства в человеческой истории, которая с Божией помощью сначала устанавливается в богоизбранном народе в виде Царя как Помазанника Божия — и заканчивается православной монархией также во главе с Царем-Помазанником.

Ветхозаветная монархия (мы особо чтим в ней Царя Давида псалмопевца) должна была готовить свой народ к восприятию Сына Божия. Но она выродилась в той же мере, что и иудейская религия, отвергнувшая Мессию-Христа. Православные знают, какого «мессию» иудеи ждут и воспримут своим земным царем в конце времен: антихриста…

Поэтому в первые века существования христиане не имели своей государственности. В языческих римских императорах апостолы уважали лишь принцип власти, ограничивающей действие сил зла, в противоположность принципу анархии. Огромной духовной победой христиан стало появление христианского Императора Константина (причисленного Церковью к лику святых), который перенес столицу империи в Византию и основал там "Второй Рим" — столицу первого православного Царства.

В нем материальная сила государства и духовная сила Церкви объединились на принципе «симфонии» этих двух властей. В преамбуле к Шестой новелле Императора Юстиниана говорится: "Величайшие дары Божии — человеку, дарованные Вышним человеколюбием — священство и царство: одно служит вещам Божественным, другое управляет и заботится о вещах человеческих; и то, и другое происходит от одного и того же начала и благоукрашает человеческую жизнь… Если то (священство) будет во всем безупречно и причастно дерзновения к Богу, а это (царство) будет правильно упорядочивать врученное ему общество, то будет благая некая симфония…. Выразители этого учения — Император Юстиниан и Патриарх Константинопольский Фотий — также почитаются Православной Церковью как святые. Общая цель Церкви и государства тут не ограничивается мерками земного мира, а ставит целью спасение людей для вечной жизни в Царствии Божием; при венчании на Царство Царь дает в этом обет перед Богом.

Как определял симфонию Л.А. Тихомиров: "Верховная власть христианская, безусловно подчиненная Богу в целях и духе правления, сохраняет полную свободу в способах осуществления этих целей, сообразно политическим и социальным условиям, среди которых получила миссию действовать… под единственным условием, чтобы эти комбинации были сообразны с волей Божией, то есть были проникнуты нравственно религиозными началами, достойными христианина". Церковь же "есть хранительница этого нравственно-религиозного указания и проверки нашей общественной жизни… Отношение двух властей напоминает отношение души и тела" ("Монархическая государственность", 1905).

Даже такой «парижский» историк Церкви, как А.В. Карташев (начавший свою деятельность как либерал-февралист) в зрелом возрасте преодолел свои заблуждения и писал в защиту симфонии, что в неслиянно-нераздельном соединении православной Церкви и государства был по аналогии применен принцип неслиянно-нераздельного соединения Божественного и человеческого во Христе ("Воссоздание Св. Руси", Париж, 1956).

Соответственно, основополагающее место в симфонии занимает Церковь, совершающая над Царем таинство Миропомазания. Это не делает его автоматически праведным, но наделяет его — через обряд возложения рук Патриарха (что означает возведение в священный сан), помазание св. миром и через причащение по священническому чину — особым даром Святаго Духа, правом и обязанностью Помазанника служить выполнению Божией воли вместе с Церковью как ее особенный член. Это убеждение, что православный Царь принадлежит к числу священных лиц, было общепринятым в Церкви; его высказывали и Константинопольские Патриархи, и папа Лев Великий, и многие святые, как западные (св. Ириней Лионский), так и русские (св. Филарет Московский, св. прав. Иоанн Кронштадтский).

В Византии с самого начала Император Константин, по его же выражению, стал исполнять функции "епископа внешних дел Церкви", он имел право созывать Вселенские Соборы и председательствовать на них, издавать церковные законы, и было принято, что ни один государственный закон не имеет силы, если противоречит церковным канонам. Такова юридическая основа православной симфонии (отраженная позже и в русских законах).

Несомненно, что после появления православного Царства именно к нему святые отцы относили слова апостола Павла об «удерживающем» (2 Фес. 2), который препятствует воцарению антихриста. После сокрушения Византии турками эта миссия была перенята Русью, что выразилось в понятии "Москва — Третий Рим".

Монархическая идеология на Руси окончательно созрела с признанием всеми поместными православными Церквами русского Великого Князя — Царем, особо поминаемым во время богослужения во всех странах, то есть покровителем всего вселенского Православия (коронование Иоанна Грозного в 1547 г.; признание Константинополем в 1561 г.), и в результате канонического установления русского Патриаршества (1589 г.). При этом в России не столько подражали Византии (где идеал православной государственности лишь вырабатывался и в реальной жизни нередко нарушался), сколько восприняли этот идеал в готовом виде и создали монархическую власть в более совершенной форме.

В чине православного коронования читаются молитвы с прошением, чтобы Господь вселял в сердце Царя страх Божий; сам монарх в коленнопреклоненной молитве смиренно просит Бога: "Вразуми и направи мя в великом служении сем… Буди сердце мое в руку Твоею…. После литургии Царь поклоняется праху предков в Архангельском соборе, что должно напоминать ему о конце жизни; в Византии Императору при коронации давали платок с землей, напоминая о тленности земного величия. Корона же — символ тернового венца. (Сравним все это с самоуверенной клятвой демократических президентов "перед народом"…)

Западные же монархии развивались вне принципа симфонии. Сопротивляясь притязаниям папства на подчинение себе и государственной власти, они склонялись в другую крайность: к дохристианскому образцу ничем не ограниченного абсолютизма, подчиняющего себе и власть духовную: "Государство — это я". Такая монархия часто выводила свою власть не от Бога, а из самой себя или позже — из якобы переданных ей народом «прав» (которых народ сам по себе тоже не имел: право на законную власть может быть получено только от Бога). Такой король в своем правлении полагался на принудительный бюрократический аппарат, а не на идею служения всей нации высшей Истине.

В стремлении к ограничению обеих крайностей (папистской и королевской) и возникла западная демократия, в конце концов отделившая Церковь от государства (что подобно отделению души от тела) и сделавшая монархию декоративной. (Так, недавно в Бельгии король был против закона о разрешении абортов, но, не в силах его запретить, — "покинул трон" на один день, необходимый для принятия закона парламентом, после чего продолжил "правление"…) Недоверие к грешной человеческой воле выразилось в либеральной демократии уже не в обращении за помощью к Богу, а в недоверии к верховной власти как таковой. Отсюда — западный принцип "разделения властей" на независимые законодательную, исполнительную и судебную (конечно, денежная власть в демократиях легко обходит это чисто формальное препятствие, контролируя все три ветви назначением своих ставленников). Тогда как в русской традиции верховная власть должна быть едина и в своем служении зависима от единой Божественной Истины.

Поэтому западническая критика монархии и католической Церкви к русской монархии и Православию неприменима. Такие критики обычно не знакомы с православной монархической идеологией и судят о ней по западному абсолютизму, который "повсюду скомпрометировал монархическую идею и испортил самые династии", — писал Тихомиров. — Русская же монархия "неограниченна, но не абсолютна. Она имеет свои обязательные для нее начала нравственно-религиозного характера, во имя которых и получает свою законно-неограниченную власть. Она имеет власть не в самой себе, а потому и не абсолютна… Тут монарх властвует не для себя, и даже не по своему желанию, а есть Божий Слуга, всецело подчиненный Богу… Такой власти народ подчиняется безгранично, в пределах ее служения, то есть пока монарх не заставляет подданного нарушить воли Божией и, следовательно, перестает сам быть слугою Бога".

Почему же пала русская монархия, не удержавшись на своей высоте? Причины были внутренние и внешние.

Внешняя причина заключалась в том, что удерживающая роль православной России становилась все более очевидной помехой глобальному натиску антихристианских сил — "тайне беззакония" (2 Фес. 2), питаемой международными еврейскими финансовыми структурами. Помимо агрессивно антихристианской сути самого иудаизма, у этих банкиров была и прагматическая причина: их деньги могли стать главной властью только в том обществе, из которого вытравлены те самые духовные ценности, защитниками которых призвана быть христианская монархия в союзе с Церковью. Для дехристианизации мира с этой целью еврейским капиталом было создано масонство, (?!?) сделавшее из западной цивилизации то, что сегодня называется демократией: общество, в котором истина определяется арифметическим большинством голосов населения, лишенного знания абсолютной Истины и манипулируемого средствами информации.

К началу XX в. Россия оставалась единственным оплотом подлинных христианских ценностей и воспринималась Финансовым Интернационалом как последнее препятствие к его мировому господству. Кроме того, в пределах Российской империи оказалась основная часть еврейского народа, которой русские Цари не могли дать требуемого религиозного равноправия из-за антихристианской и расовой сути иудаизма, ждущего своего земного еврейского мессию-антихриста. Все это сделало Россию главным врагом мирового еврейства.

Пользуясь неограниченными финансовыми и пропагандными возможностями, еврейские банкиры для свержения русской монархии подготовили Мировую войну и объединили в ней все антирусские силы: и военных противников России (Германию, Австро-Венгрию, Турцию), и предательских «союзников» по Антанте (поощривших масонскую революцию в России накануне близкой победы), и все внутренние революционные и сепаратистские силы. Их объединенная мощь была уникальна в истории по неограниченности финансовых средств и циничной вседозволенности, чего защитники монархии позволить себе не могли… [См. раздел I в данном сборнике.]

Революция в России стала кульминационной точкой в противоборстве "тайны беззакония", готовящей всемирную власть антихриста, и христианских сил, удерживающих мир на пути следования Божию замыслу. Человек же, воплощавший в себе это удержание — русский Царь, — был оклеветан, предан, убит и не понят ведущим слоем своего народа.

Его свергли потому, что он глубоко ощущал православный смысл своего царского служения и не мог от него отказаться, допустив ко власти либеральных "народных избранников". Но даже царское окружение не понимало такого «упрямства» Государя. На его несчастье смута все больше проявлялась и на правительственном уровне в нехватке сотрудников, которые сочетали бы в себе деловые качества, духовную зоркость и преданность.

В этом была внутренняя причина слабости России: западническое мировоззрение, впущенное Петром I, принесло свои разрушительные плоды… Но эта слабость заключалась не в устарелости православной монархии, а в том, что ведущий слой общества утратил понимание ее сути, — отсюда происходило и непонимание царской непоколебимости Николая II в самых принципиальных вопросах: о сути православного самодержавия, о полномочиях либеральствующей Госдумы, об ограничениях прав антихристианского иудаизма… Помазанника Божия, призванного творить Божию волю, стали рассматривать как неуступчивого властителя, "мешающего прогрессу", и принудили его к отречению "во имя блага России" (Жевахов Н.Д., кн. "Причины гибели России", 1928).

Это непонимание охватило и большинство членов Династии: они все чаще нарушали фамильные законы, видя в них «устаревшее» бремя, и даже позволяли себе обращаться к Царю с коллективными требованиями; тем самым они переставали быть образцом нравственности в глазах подданных и были заинтересованы в замене Царя на более уступчивого. В дни Февральской революции дядя Царя, Великий Князь Николай Николаевич, не предотвратил известный ему заговор, призвал Государя отречься и выразил лояльность Временному правительству, как и многие другие члены Династии. Великие Князья Николай Михайлович и Николай Константинович приветствовали революцию, а Кирилл Владимирович и сам принял в ней активнейшее участие: 1 марта, за день до отречения Царя перешел со своим Гвардейским экипажем на сторону революционного Комитета Госдумы (распущенной Государем), призвал и другие войска присоединиться к "новому правительству" (которое уже арестовало царских министров), давал газетам интервью о "гнете старого режима" и о "сияющих впереди звездах народного счастья" (см. нашу книгу "Кто наследник Российского Престола" М. 1998)…

Об отречении Царя просили и все командующие фронтами… "Кругом измена и трусость, и обман", — записал он в дневнике в тот день… Видя вокруг себя такое предательство, Государь, изолированный в Ставке своим окружением, введенный в заблуждение доставлявшимися ему сообщениями и прибывшими депутами Госдумы, поверил, что "его отречения требуют армия и народ", и 2 марта сложил с себя верховную власть. Он не хотел удерживать ее насилием над своим народом, если оказался ему не нужен — в этом случае он все равно переставал быть настоящим православным Самодержцем… Образец духовного величия Царя в момент отречения — его последнее обращение к армий (оно было скрыто Временным правительством), продиктованное стремлением избежать гражданской войны, которая ослабила бы страну перед внешним врагом.

И даже высшие иерархи Русской Православной Церкви не выступили против насильственного отречения Царя, не поддержали его духовно, а лишь последовали призыву его брата, Вел. Кн. Михаила Александровича, "подчиниться Временному правительству", благословив его как "меньшее зло" ради сохранения порядка в условиях войны. В Обращении Синода от 9 марта говорилось: "Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни… доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы. Святейший Синод усердно молит Всемогущего Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Российского Правительства…. Этот призыв от имени Церкви парализовал сопротивление монархистов…

Все это удивительно и с точки зрения присяги, которую каждый гражданин Империи приносил на Евангелии на верность Государю, и с точки зрения элементарной законности, особенно когда 3 марта брат Царя, Вел. Кн. Михаил Александрович, незаконно передал судьбу самой монархической государственности на "волю народа" (Учредительного собрания). Нелегитимность этого решения сознавали даже революционеры-февралисты: В.Д. Набоков, один из составителей отказа Михаила, признал, что никто не был вправе "лишать престола то лицо [Алексея], которое по закону имеет на него право". Поэтому заговорщики "не видели центра тяжести в юридической силе формулы, а только в ее нравственно-политическом значении". Акт отказа Михаила "был единственным актом, определившим объем власти временного правительства"; он был призван "торжественно подкрепить полноту власти временного правительства и преемственную связь его с Государственной думой" ("Архив русской революции", Берлин, 1921, Т. 1.).

4 марта, узнав о поступке своего брата, Государь заявил, что передумал и согласен на вступление на Престол Царевича Алексея при регентстве брата. Однако ген. Алексеев не отправил эту телеграмму Временному правительству, "чтобы не смущать умы", поскольку отречения уже были опубликованы. Об этом малоизвестном эпизоде писали полковники В.М. Пронин и Д.Н. Тихобразов, генерал А.И. Деникин, Г.М. Катков ("Православный Царь-Мученик", Сост. с. Фомин, М. 1997, с. 583–584). Таким образом, на Государя нельзя возлагать вину за падение монархического строя и за нарушение клятвы Собора 1613 года. Не Царь передал решение о судьбе монархии на «многомятежную» волю учредительного собрания. Это сделали не имевшие на то права его брат Михаил, Кирилл (письменно присоединившийся к заявлению Михаила) и другие члены Династии, при шумном требовании "прогрессивной общественности" и молчаливом попустительстве выжидавшего народа (разумеется, и на него повлияла клеветническая кампания против Царя)…

Лишь позже выяснилось, что все обвинения против Царской семьи были клеветой. Даже комиссия Временного правительства, созданная для расследования "поощрения Царем антисемитских погромов", его "тайных переговоров с Германией", назначения министров "под безраздельным влиянием развратного Распутина", — ничего подобного не обнаружила. Главный следователь Руднев закончил свой доклад словами: "Император чист, как кристалл" ("Русская летопись", Париж, 1922, кн. 2). Тем не менее из-под ареста ни его, ни его семью не освободили и даже Всероссийский Поместный Собор 1917–1918 гг. не вступился за помазанника… Сам же свергнутый император не искал путей бегства за границу и разделил судьбу лучшей части своего народа…

Таким образом, не Царь "предал свой народ, безвольно отрекшись от Престола" (как любят повторять противники прославления Царской семьи). Это народ, прежде всего в лице ведущего слоя, предал своего наиболее православного Государя, нарушив в дни Великого поста и свой православный долг повиновения, и государственную присягу, и клятву 1613 г.

Те, кто упрекает Государя в «безволии», не осознают мистического уровня мировой катастрофы, остановить которую Государь был не в силах. Не революция произошла в результате отречения Царя, поскольку он ее "не остановил", а его отречение было победной атакой всемирной апостасийной революции против Удерживающего.

В условиях всеобщего предательства Государь явно почувствовал, что спасти Россию уже нельзя военно-политическими мерами (которые он предпринял для подавления бунта, но они были за его спиной отменены генералами-заговорщиками), а только духовным подвигом, положившись на волю Божию. В те безумные для России мартовские дни его смиренный отказ бороться за власть и за жизнь был в чем-то подобен отказу Христа бороться за Свою жизнь перед распятием. Сын Божий смиренно предал себя в руки палачей ради спасения рода человеческого через победу над смертью в Своем Воскресении, Он молча стоял перед Пилатом и беснующейся еврейской толпой. Так же на свою Голгофу молча взошел и Государь Николай II, человек высочайшего христианского духа, интуитивно зная, что иного пути спасения России уже нет, кроме самопожертвования для вразумления потомков на предстоящем пути страданий.

Государь всегда помнил о своем рождении в день Иова Многострадального, воспринимая это как указание свыше. Есть свидетельства, что Царю были также известны предсказания инока Авеля, прп. Серафима Саровского и других подвижников о мученической судьбе Царской семьи, о революции и бедствиях России, о возможности покаяния и грядущего возрождения. Известно, что при открытии мощей прп. Серафима в 1903 г. в Дивееве одна из стариц передала Государю письмо с этими пророчествами. Многие мемуаристы отмечали в поведении Государя накануне революции предчувствие им своей судьбы: "Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России — я буду этой жертвой". Вот в чем смысл святости нашего последнего Царя-Мученика. Но этот его крестный подвиг был тогда так же не понят растерянными предстоятелями Церкви, как и жертва Христа Его растерянными учениками…

Таким образом, его отречение было последним актом царского служения Помазанника Божия Божией воле. Это подтвердилось явлением иконы Державной Божией Матери в день отречения и затем было открыто митрополиту Макарию в примечательном сне: Царь вымолил у Господа горькую чашу для себя и манну для своего народа, после чего незримый голос сказал: "Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен" (Нилус с. А. "На берегу Божьей реки"). Но прощение духовно действует лишь вместе с осознанием греха грешниками и с их покаянием — до тех пор оно остается невостребованным.

Тем более, что грех революции усугубился грехом цареубийства. Даже после формального отречения, вырванного у Царя обманом и революционным насилием (и потому юридически и канонически ничтожного, как и отречение за несовершеннолетнего Царевича), Николай II все еще оставался Помазанником Божиим — этого качества, получаемого через особое церковное таинство, его никто лишить не мог. Поэтому в Екатеринбурге убили не "гражданина Романова" (как приходится слышать по сей день), а Помазанника, и это имело исторически-переломный, ритуальный смысл для всего мира — независимо от того, сознавали это или нет убийцы, ввергнувшие человечество в предапокалипсические времена.

Вряд ли, однако, можно сомневаться, что к организации убийства были причастны и сознававшие. Такие лица, несомненно, были в тех еврейско-масонских кругах, которые десятилетиями готовили свержение российской монархии и печатали известные новогодние открытки, на которых раввин держит жертвенного петуха с головой Государя Николая II и с подписью по-еврейски: "Это мой выкуп, это моя замена, это мое жертвоприношение". Религиозное руководство еврейства не могло не сознавать того очевидного факта, что русский Царь был главным носителем идеала христианской государственности и соответственно главным противником еврейского идеала государственности — царства антихриста. Можно сказать, что в убийстве православного Царя нашла свою логичную кульминацию та двухтысячелетняя борьба евреев против христианства, которая началась распятием Христа.

Не исключено, что этот духовный смысл цареубийства мог бы и конкретно подтвердиться расследованием всех его обстоятельств, что до сих пор не сделано.

1) Если масонское Временное правительство хотело «обезопасить» Царскую семью ее арестом, как позже утверждал Керенский, то ее следовало переправить за границу, а не в Сибирь, откуда побег был затруднен. По достоверному свидетельству, Керенский тогда, в ответ на вопрос, что ждет Царя, "проведя указательным пальцем левой руки по шее, сделал им энергичный жест вверх. Я и все поняли, что это намек на повешение. — Две три жертвы, пожалуй, необходимы! — сказал Керенский" (Карабчевский Н.П. "Что глаза мои видели", Берлин. 1921). Известно, что ни одного важного решения масонское Временное правительство не принимало без консультаций с правящими «братьями» в странах Антанты, тем более в условиях совместной «демократической» войны. Более всего оно было связано с французским атеистическим масонством, в котором практикуются ритуалы символического убийства монарха, что было также совершено во Французской революции — подражанием которой и стала Февральская революция в России. Почему западные масонские союзники отказались принять Царя, несмотря на то, что он до конца был верен союзным обязательствам? Отказался даже родственник, английский король Георг V, под давлением премьера Ллойд Джорджа… Это было равносильно смертному приговору в тех условиях.

2) От кого конкретно исходил приказ об убийстве: только ли от Свердлова, или же от руководителя еврейского финансового мира Я. Шиффа, как это предполагал белый следователь Н.А. Соколов? Его друзья утверждали, что из расшифрованных им телеграмм, которыми обменивался Екатеринбург с Москвой, следовало, что Шифф отдал Свердлову соответствующее распоряжение через американскую миссию в Вологде ("Царский Вестник", Белград, 1939, с. 672). Не в этих ли изысканиях была причина загадочной смерти сорокалетнего Соколова накануне поездки в Америку, где он, согласно этим данным, намеревался выступить свидетелем на суде автопромышленника Г. Форда, вступившего в конфликт с еврейским финансовым миром и в частности с банкирским домом "Кун, Леб и K°", основанным Шиффом? Вскоре и Форд, после нескольких покушений и перед угрозой банкротства, был вынужден извиниться перед банкирами за свой «антисемитизм». Судьба же этих доказательств из архива Соколова — неизвестна. Кое-что из него исчезло еще при переправке из Сибири в Европу с «помощью» англичан и французского генерала Жанена. Возможно, к этому был причастен и родной брат Свердлова З. Пешков — масон и эмиссар Антанты по особым поручениям при армии Колчака, а взаимопонимание в отношении к Царю между братьями — коммунистом и масоном — дополнялось и секретным решением руководства Антанты закулисно поддержать большевиков против белых [см. статью "Уроки Белого движения" в данном сборнике].

3) Что стоит за организованной в 1917 г. тайной англо-американской миссией в Россию якобы "для спасения Царской семьи", для чего правительства США и Англии предоставили по 75.000 долларов банку "Кун, Леб и K°" ("Русская жизнь", Сан-Франциско, 15.12.1970)? Как можно видеть из документальной книги Э. Саттона "Уолл-стрит и большевицкая революция", именно американский (еврейский) капитал закулисно определял всю политику правительств Антанты в "русской революции" и гражданской войне. Невозможно поверить, что Царя взялась спасать фирма того самого Шиффа, который затратил десятки миллионов долларов на свержение русской монархии. Скорее в этом можно видеть подтверждение иной причастности Шиффа к судьбе Царской семьи — возможно, через специальных агентов, посланных в Россию. Не исключено, что они там были и в составе знаменитой миссии "Красного креста", снаряженной Уолл-стритом в 1917 г. для непосредственных сношений с большевиками за спиной официальных представительств [см. статью "Уроки Белого движения"].

4) Имел ли к этому отношение некий "еврей с черной, как смоль, бородой", которого очевидцы видели в те дни в Екатеринбурге вместе с красноармейцами, приехавшими из Москвы? (О нем упоминается в книге участника следствия, английского журналиста Р. Вильтона "Последние дни Романовых", Берлин. 1923.) Каково происхождение надписей, обнаруженных в комнате, где произошло убийство, — не оставлены ли они одним из тех, кто сознавал мистический смысл убийства Удерживающего? Одна из надписей, на немецком языке, является парафразой стихотворения Гейне об убийстве последнего вавилонского царя Валтасара за то, что он осквернил своими устами еврейские священные сосуды (Даниил, гл. 5). Имеют ли сходный смысл нерасшифрованные цифровые обозначения? Насколько точна трактовка третьей, каббалистической надписи буквами из трех языков: "Здесь, по приказу тайных сил. Царь был принесен в жертву для разрушения Государства. О сем извещаются все народы" (Энель, «Жертва», Новый Сад, 1925)? Известна похожая надпись, оставленная евреями на месте одного политического убийства в Палестине в 1942 г. (см.: "Русь Православная", СПб., 1998, с. 4); у евреев издавна принято надписание "вины преступника" на месте казни — оно было сделано на трех языках и на кресте Иисуса Христа (Мф. 27:37; Лк. 23:38; Ин. 19:19–22).

5) В еврейской традиции главные жертвоприношения совершаются в виде сожжения. Царскую семью организаторы убийства тоже решили сжечь, хотя практической необходимости в этом не было (чтобы белые не нашли останков, их проще было увезти как можно дальше от города в глушь и скрыть по отдельности в разных местах: глубоко в земле, в трясине и т. п.). В Москве цареубийством руководил еврей Свердлов (неспроста его имя потом дали именно этому уральскому городу). В Екатеринбурге — тоже евреи: уральский областной военный комиссар Голощекин и член областной коллегии ЧК и комендант "Дома особого назначения" Юровский. Голощекин как доверенное лицо Свердлова накануне расправы лично съездил за указаниями в Москву (содержание этих указаний не доверили даже шифрованному телеграфу) и вернулся в Екатеринбург с готовым планом; он же дал приказ сжечь тела, а потом увез в Москву Свердлову три таинственных ящика. Однако, согласно "Еврейской энциклопедии" (СПб., т. 7), в еврейском жертвоприношении только умерщвление жертвы "может быть совершено всяким израильтянином, для остальных же действий необходим непременно священник". И это нас вновь возвращает к вопросу о таинственном "еврее с черной, как смоль, бородой", приезжавшем на место сжигания тел, и о надписях в комнате убийства… (Удивляет также, что еврейские «исследователи» вместо отмежевания от своих соплеменников, организовавших цареубийство,[105] как от изуверов, не отражающих мнение всего еврейства, упорно отрицают их руководящую роль как "антисемитские домыслы", замалчивая и искажая очевидные факты; см.: "Русский еврей", М, 1997, с. 4.)

6) Многие из вышеприведенных вопросов можно было бы уточнить по государственным архивам в США, Англии, Франции и, конечно, в России, но эта тема везде все еще засекречена. Почему?

Независимо от того, будут ли найдены новые доказательства, ритуальное значение убийства Помазанника Божия несомненно. В духовном плане случайностей не бывает — не случайно и то, что Царская семья приняла мученическую кончину в день памяти первого русского самодержца, св. благоверного Князя Андрея Боголюбского (также убитого в результате заговора с участием иудеев). И если суждено России возродиться — то лишь после осознания этого подвига Царя-Мученика и смысла всего XX в. Как сказал преподобный Оптинский старец Анатолий в 1917 г.: "Судьба Царя — судьба России. Будет радоваться Царь — радоваться будет и Россия".

Пока что лишь часть русского народа осознала этот смысл событий XX в.: в 1981 г. Царь-Мученик был причислен к лику святых Русской Зарубежной Церковью (после чего ей была явлено великое чудо — мироточивая икона Иверской Божией Матери), а недавно и в России несколькими епархиями Русской Православной Церкви (что отмечено участившимся мироточением икон самого Царя). Большая же часть нашего народа и его ведущий слой, "творящий политику", все еще не вынесли из нашей вековой трагедии должного духовного урока.

Неофевралистский режим (перекрасившихся коммунистов-предателей) готов осуществлять декоративные "монархические проекты" лишь для маскировки нелегитимной сути своей власти — из комплекса неполноценности перед Западом и перед русской историей, к которой неофевралисты хотят примазаться. Думская оппозиция (ничему не научившиеся коммунисты-патриоты и подставной канализатор патриотизма Жириновский) способна лишь невежественно кощунствовать относительно двуглавого орла, так и не удосужившись понять выраженной в нем симфонии государственной и церковной властей…

И даже Синод Московской Патриархии продолжает игнорировать растущее снизу народное почитание Царя-Мученика, благословляет неофевралистов, не вникает в духовную природу русского православного Царства и в то, что только его восстановление может преодолеть смуту… Глава комиссии по канонизации митрополит Ювеналий, повторив даже в 1996 г. «сомнения» относительно образа жизни и правления Царя и "не найдя оснований" для его канонизации как монарха, предложил Поместному Собору 2000 г. рассмотреть вопрос о компромиссном прославлении Царской семьи лишь как мирян, принявших мученическую кончину в годы гонений…

Особенно ярко все это проявилось в отношении к предполагаемым "останкам Царской семьи", выкопанным в 1991 г. под Екатеринбургом. Демократическая власть увидела в их похоронах утилитарный предмет своей легитимации в виде официального "завершения эпохи беззакония". Не удивительно, что большинство православного народа выступило против признания останков царскими, исходя из общего недоверия к власти: если она, не замеченная в страхе Божием и насаждающая антихристианскую идеологию, постоянно лжет, когда это выгодно, то почему нужно верить ее искренности в затее с останками? К тому же секретность работы правительственной комиссии (под руководством вице-премьера Б.Е. Немцова) и игнорирование ею многих противоречий в следствии оставили впечатление, что у кого-то была и другая цель — похоронить вместе с останками важные тайны, связанные с подлинной историей цареубийства.

Для этого достаточно сравнить две публикации: "Покаяние. Материалы правительственной комиссии… (М. 1998) и "Общественные слушания по вопросу о "екатеринбургских останках" в Госдуме от 21.5.98 ("Радонеж", 1998, с. 9). Слушания в Госдуме были посвящены как раз "Материалам правительственной комиссии", которые, однако, даже после высказанной на слушаниях научной критики, были опубликованы без изменений в виде упомянутого сборника (лишь во вступлении его составитель пытается опровергнуть сомнения, высказанные нами ранее в газете «Завтра», 1998, с. 11).

Прежде всего это касается ритуального характера цареубийства, о котором старший прокурор-криминалист Генпрокуратуры РФ В.Н. Соловьев пишет: "Следствие полностью исключает ритуальный характер убийства. Мотивы убийства носили политический характер". Составитель сборника добавляет к этому: "следствие… рассматривало только фактический, а не мистический аспект проблемы", — здесь имеются в виду наши аргументы (приведенные выше) для слушаний в Госдуме. Однако как раз отмеченные нами факты причастности к цареубийству еврейско-масонских кругов не изучались комиссией, о чем свидетельствует ее документ "Проверка версии о так называемом "ритуальном убийстве"….

Автор этой «проверки», все тот же Соловьев, основное внимание уделил опровержению так называемого "кровавого навета" на евреев (отрицая даже судебно-установленные случаи, описанные В.И. Далем), что вряд ли имеет прямое отношение к данному делу. В числе же своих аргументов, «опровергающих» ритуальный характер цареубийства, Соловьев выдвигает следующие:

— "Основной причиной, заставившей Временное правительство перевести царскую семью… в Тобольск, явилось опасение о возможной несанкционированной расправе населения с царской семьей".

— "Ни в одном примере "ритуальных убийств", приведенных В.И. Далем, нет таких действий убийц, как стрельба из пистолетов, убийство штыком армейской винтовки, попытка скрыть трупы в глубокой шахте, попытка уничтожить трупы взрывом гранат, сожжение трупов, использование серной кислоты, наконец, сокрытие трупов на малой глубине под проезжей частью дороги".

— "Участие еврея Юровского Я.М. во всех этих действиях было вынужденным".

— "Наличие на стене надписи на немецком языке… не дает оснований для утверждения о ритуальном характере", ибо "не имеется данных об участии Гейне в каких-либо иудейских религиозных течениях…; "Энель не смог доказать того, что «каббалистические» знаки являются надписью, а, например, не "пробой пера"… и того, что данные знаки ранее использовались при исполнении определенных религиозных ритуалов".

— "С точки зрения закона обсуждение вопроса о "ритуальных убийствах" некорректно, поскольку существующее законодательство не знает такого понятия".

Если все это сравнить с нашими аргументами и вопросами, которые Соловьев проигнорировал и после слушаний в Госдуме, то такой уровень аргументации свидетельствует о пропагандно-апологетическом, а не о следственном характере данного заключения.

К вопросу о ритуальном убийстве примыкает и тайна царских голов. Соловьев решает ее так: поскольку на екатеринбургских останках "никаких следов, свидетельствующих об отсечении голов нет", значит головы не отсекались (поставить логичный вопрос: а может быть, следов нет, потому что останки не те? — следователю в голову не приходит).

Все противоречащие этому сведения (из более чем десяти разных источников — см., например, статью с. Фомина в сборнике "Тайны Коптяковской дороги", М. 1998) комиссия просто отказалась принять во внимание как «слухи», которые "популяризировались различными нечистоплотными людьми", несмотря на то, что у большевиков известны случаи отсечения голов у жертв как форма отчетности. Сам участник цареубийства П.3. Ермаков в 1952 г. утверждал, что три тела — Императора, Царевича и одной из Царевен — были лично им сожжены, а головы отделены и забраны П.Л. Войковым ("Комсомольская правда", 25.11.1997). Известно, что после убийства Голощекин увез в Москву три ящика. В 1920-е годы не раз утверждалось, что заспиртованную голову Императора видели в Кремле; она упомянута и в кремлевской описи предметов, о чем промелькнуло сообщение № 21 (62) в агентстве "Аргументы и факты — Новости" от 27.01.96 и тут же загадочно утерялось. (Приведший это сообщение Л.Е. Болотин полагает, что утечка информации произошла от тогдашнего начальника президентской службы безопасности А.В. Коржакова, ведшего "свою игру", — см. "Православие или смерть! 1998, с. 8.).

На "екатеринбургских останках" нет и многих других следов, например, от удара саблей на черепе Императора и даже следов огня и разрубов на костях. Тогда непонятны такие находки Соколова в 1918 г., как вытопленные сальные массы, смешанные с землей, отрезанный палец, обожженные кости со следами порубки вместе с порубленными и обожженными драгоценностями (они были зашиты в одежду), нательными образками и другими вещами Царской семьи, а также вместе с выплавленным свинцом из пуль — все это было найдено белым следователем Соколовым у шахты и в ней самой (а не у данного "екатеринбургского захоронения" в Поросенковом логу, где, согласно "Записке Юровского", только и решили перед захоронением сжечь два тела).

Правительственная комиссия не смогла объяснить эти и другие противоречия между своими выводами, основанными на "Записке Юровского", и выводом Соколова, подтвержденным и другими участниками цареубийства (Родзинский, Ермаков) о том, что тело Императора было уничтожено. Согласно Ермакову, было сожжено три тела (это только лично им, поскольку сожжением занимались и другие во "вторую смену"), согласно чекисту Родзинскому — четыре-пять-шесть, а согласно "Записке Юровского" — только два и в другом месте…

К тому же "Записка Юровского" противоречит доказанному хронометражу событий, что показал с. А. Беляев в материале для слушаний в Госдуме: "Юровский не мог быть участником и очевидцем" происходившего днем 17 июля у шахты, ибо был в городе; а утром 19 июля невозможно было за час-полтора сжечь два трупа к тому же в 200 метрах прямой видимости от железнодорожного переезда, где находилось много посторонних людей. «Записка» противоречит и здравому смыслу: например, в ней утверждается, что уже у шахты Юровский приказал все тела сжечь и "команда приступила к сжиганию", но тут же без объяснений сказано, что "трупы опустили в шахту" и забросали гранатами. Для чего это было нужно и зачем «заваливать» шахту, если она "заранее была предназначена стать лишь временным местом их погребения", по сути на несколько часов (таково было пояснение Юровского в 1934 г.), и зачем вообще понадобилось это странное "временное захоронение", из которого вскоре красноармейцы с трудом извлекали тела?..

Похоже, все эти утверждения в «Записке» понадобились для одной цели, выраженной в самом ее тексте: "этим комендант объясняет нахождение на этом месте белыми… оторванного пальца и т. п. То есть «Записка» составлена после появившихся за границей публикаций о цареубийстве, видимо, чтобы дать иное объяснение найденным у шахты следам уничтожения тел: мол, в течение двух дней тела лежали в шахте, доставались оттуда, долго перевозились, а не сжигались…

На основании всего этого оппоненты правительственной комиссии (Ю.А. Буранов и др. в сборнике: "Правда о екатеринбургской трагедии". М. 1998) утверждают, что "Записка Юровского" составлялась, чтобы смягчить суть злодеяния и выдать ложную версию, поэтому она и написана почерком историка М.Н. Покровского. Именно его рукою сделана и важнейшая приписка с точным указанием координат "екатеринбургского захоронения" — при множестве прочих фактических неточностей (указано неверное число убитых, неверная фамилия повара и др.). Даже если верить официальным утверждениям, что «Записка» была составлена в разных вариантах в 1920–1922 гг., то ведь именно тогда большевики начали переговоры с западными странами об установлении торговых отношений, ради этого объявили НЭП и постарались затушевать многие свои преступления. Это вполне понятно для преступников, на показаниях которых поэтому не должно основываться следствие, — в данном же случае только преступникам комиссия и предложила верить.

Комиссия не расследовала и историю данного екатеринбургского захоронения. По убеждению Ермакова, оно не могло существовать в 1918 г., а было сделано Юровским лишь в 1919 г. после отхода белых, о чем свидетельствуют и разные мостики из шпал на фотографиях этого места. Почему-то органы интересовались им и в 1946 г., когда там велись раскопки и опрашивались уцелевшие участники цареубийства; екатеринбургская газета "Новая хроника" (3.11.95) сообщила, что в местном архиве КГБ хранится документация по этому делу, которую, однако, отказываются предоставить исследователям.

В любом случае органы всегда хорошо знали эту "царскую могилу" и не делали из нее особого секрета: она упоминается даже Маяковским в одном из стихотворений; известна фотография 13 человек на месте захоронения в июле-августе 1919 г. Так что его «законспирированное» обнаружение в 1978–1979 гг. А.Н. Авдониным и Г.Т. Рябовым (действовавшим, по его словам, с "помощью самого Щелокова", министра МВД) трудно считать открытием. Бросается в глаза, что это произошло почти одновременно с разрушением дома Ипатьева в 1977 г. Тогда в эмиграции уже началась подготовка к прославлению Царской семьи, ширилось и ее почитание в России, что и побудило Политбюро ЦК КПСС принять контрмеры в Свердловске (где первым секретарем обкома был Ельцин). Трудно предположить, что в тоталитарном СССР после "помощи Щелокова" вскрытие захоронения в 1979 г. «первооткрывателями» произошло без ведома органов.

Разумеется, Рябов мог и не знать подлинных целей «помощи» ему МВД, и, объявив в 1989 г. о "найденном им" захоронении, хотел лишь прославиться. Однако записавший показания Ермакова А.П. Мурзин отмечает: "Разве не вызывает вопросов странный ряд совпадений: три отрубленные Ермаковым от августейших тел головы; три подозрительных ящика "с чем-то", которые вез Голощекин в Москву в 1918 г.; три черепа, изъятые из захоронения Рябовым и Авдониным (и сходу объявленные ими черепами Николая II, Алексея и Анастасии); три черепа, «возвращенные» ими туда же в 1980-м… ("Комсомольская правда", 25.11.1997).

Всем этим правительственная комиссия почему-то не заинтересовалась. Как признает даже один из ее членов, ее эксперты "дружно противостояли любой иной точке зрения… Удивляла и таинственность в работе Комиссии. Даже нам, ее членам, не предоставлялись все документы" ("Дворянское собрание", 1998, с. 9). Но можно ли тогда быть уверенным в ее "коронном доказательстве", генетической экспертизе? — ставят вопрос оппоненты. Во-первых, неизвестно, были ли скелеты проверены на принадлежность всех их частей (включая черепа) одному и тому же человеку. Во вторых, можно ли быть уверенным в том, что на экспертизу не были взяты образцы, например, из царских гробниц? Это могло быть сделано кем-то и без ведома членов комиссии. Да и почему нужно верить в честность такой комиссии, если само ее название — "по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского императора Николая II и членов его семьи" — изначально содержало в себе требуемый результат "исследования"?..[106]

Повторим: исходная причина неверия православным народом в подлинность "екатеринбургских останков" состоит в нравственном облике власти. Однако многие вспоминали и сон св. прав. Иоанна Кронштадтского в 1908 г.: … трон пошатнулся, и пала корона, покатилась. Звери ревели, бились, давили Помазанника. Разорвали и растоптали, как бесы в аду, и все исчезло…. После чего Царь-Мученик предстал о. Иоанну и сказал, что "пострадал за всех христиан", но — "могилы моей не ищите, — ее трудно найти… ("Православная Русь", 1952, с. 20).

Независимо от того, подлинные это останки или нет, создать правительственную комиссию по захоронению и вырыть могилу можно было лишь при полном непонимании (или сознательном игнорировании) духовной сути России и подвига ее последнего Царя. Если останки действительно царские, как утверждает правительство, — то для значительной части православных это святые мощи, которые нельзя было хоронить. Учитывая неясности с принадлежностью останков, вполне уместным было предложение поместить их временно в специальной безымянной усыпальнице-памятнике. Но, видимо, властям требовалось именно "предание царских останков земле", и они сделали это даже без церковного благословения. 17 июля 1998 г., в день цареубийства, это стало ритуальными похоронами последнего легитимного правителя России и одновременно актом перенятия от него «легитимности» нынешней власти президента Ельцина, зачитавшего по бумажке надгробную речь. Это был торжественный акт "отмывания власти" криминально-демократического режима в глазах "мирового сообщества".

При этом, чтобы нынешняя власть (официальная Россия) не выглядела слишком уж грязной в сравнении с царской, демократы продолжили масонско-большевицкое очернение убитого Помазанника Божия. В речах выступавших и в комментариях телевидения говорилось о "земных грехах" Императора, его "противоречивом земном пути". СМИ твердили о "полковнике, который отрекся от России", "не умел править государством", находился "под влиянием Распутина", был ответствен за "кровавое воскресенье и еврейские погромы", но тем не менее его "пора простить" — так демократы понимали "покаяние и примирение", к которому призвал Ельцин… Характерно выступление бывшего посла в Израиле А. Бовина в «Известиях» (11.7.98): "Россия кается перед Романовыми. Но… гораздо больше оснований для того, чтобы Романовы покаялись перед Россией"…

Само "предание останков земле" — присутствующие бросали в могилу символические горсти земли — выглядело как унижение Царственных Мучеников независимо от вопроса подлинности останков. Унизительно выглядели и гробики размером 120 см, и объяснение, почему на главном оказалась "сабля вместо короны" и было сокращено число прощальных выстрелов: мол, "поскольку Император отрекся"… Всем этим похоронная церемония выглядела как отрицание жертвенного подвига Царя-Мученика.

В действиях же церковного руководства МП достойно сожаления вовсе не то, что ему ставят в вину демократы: что оно под предлогом недоказанной подлинности останков и под давлением паствы отказалось участвовать в "похоронах Царской семьи". А то, что оно отказалось признать Ее прославление (что совсем не связано с признанием данных останков). У Синода была единственная возможность предотвратить кощунственное захоронение: прославить Царскую семью и на этом основании перенять екатеринбургские останки в свое ведение как возможные царские, до лучших времен. Подлинные мощи сами бы дали знать о себе. Однако Синод «альтернативными» панихидами по Царской семье в этот день лишь подчеркнул непризнание ее прославления. Эти панихиды были поданы в СМИ как участие Церкви в правительственной похоронной акции, которая по сути представляла собой действо, противоположное обретению мощей.

В Петропавловском соборе панихиду провели без упоминания имен, хотя на гробах они были написаны и постоянно показывались на телеэкране. Демократическая публика, включая президента, вошла в храм, не перекрестившись, и лишь глазела на необычное зрелище, не склоняя голов перед кадящим священником; многие женщины, включая министра культуры, не позаботились и о покрытии голов. Все закончилось чем-то вроде концерта (спели кантату) тут же в храме… И если взять историософский масштаб всего XX столетия, то произошло следующее: в 80-ю годовщину цареубийства демократы неким ритуальным действом создали могилу, символически утверждающую победу антихристианских сил над православной монархией и над Удерживающим.

Разумеется, большинство участников этого действа, как и 80 лет назад, не сознавали его смысл. Ведь дьявол большей частью действует через своих многочисленных «детей», рассеянных по миру, не открывая им своих конечных адских планов: они трудятся каждый на своем месте в общем антихристианском духовном поле, которое само складывает их усилия для единой цели, возможно, понятной лишь верхушке посвященных.

Однако многие православные верно почувствовали мистический план всей истории с останками, и для этого не обязательно было находиться в Москве или с. — Петербурге. Например, К.Ф. Григорьев из далекого Улан-Удэ пишет: "В 1981 году Царственные Мученики были прославлены [Русской Зарубежной Церковью]. С этого момента и началось падение казавшегося несокрушимым режима". Однако, "троцкистско-ленинская гвардия в условиях тотальной дезинформации захватила ключевые посты в государстве… Имея чужеродную России религиозно мистическую природу, большевицко-демократическое крыло власти боится прославления Царственных мучеников и видит в этом начало своего конца", поскольку тогда народ отбросит и остатки марксизма, и обманную демократию, "увидев духовный подвиг Царя" и выйдя на верный путь. "Отодвигание сроков канонизации Царской семьи отодвигает срок крушения «демократического» режима, центр которого расположен за пределами России, и увеличивает вероятность крушения самой славянской цивилизации" ("Русский Вестник", 1998, с. 24–26).

Примечательно и сделанное еще в феврале 1998 г. высказывание Коржакова о похоронах останков, несомненно, знающего больше, но предпочитающего говорить намеками: "Нет доказательств того, что все документы, касающиеся расстрела царской семьи, найдены… История, на мой взгляд, только начинается. Расстрел царской семьи в те далекие годы по всем признакам был ритуальным действом… Теперь же в нашем новом, немножко демократическом обществе разворачивается действо, которое при определенном повороте на многие годы вперед будет рассматриваться как действо — тоже ритуальное, а значит, и соответствующая печать будет лежать на этом обществе… ("АиФ", 1998, с. 7).

Если бы Ельцин действительно хотел "завершить кровавую эпоху беззакония" и "искупить грехи своих предков" (да и свои собственные), — следовало бы в первую очередь похоронить мумию Ленина и очистить стену православного Кремля от большевицкого кладбища (где находится и прах цареубийц: Свердлова, Войкова…). Не следует думать, что эти богоборческие «святыни» в сердце страны не влияют на духовный климат в ней. То, что нынешняя власть сохраняет их и масонские звезды над Кремлем, выдает ее духовную суть: она — преемница власти цареубийц, а не власти последнего легитимного правителя России, к которому она попыталась торжественно «примазаться», перекинув бутафорский мостик через 80-летнюю эпоху продолжающегося беззакония.

Таким образом, и в конце XX в. официальная Россия — даже в лице предстоятелей Церкви — не осознала духовного подвига своих Святых Царственных Мучеников и отказалась прибегнуть к их молитвенной помощи для спасения. Не лучше себя показали и более 30 зарубежных потомков Романовых, съехавшихся на похороны и в этой связи переизбравших своим главой католика князя Николая Романовича, который заявил, что "мавзолей должен остаться на своем месте", а о нахождении там мумии Ленина он не имеет "никакого мнения" (Радио «Свобода», 19.7.98)… О нынешней роли потомков Романовых он в тот же день заявил по антихристианскому каналу НТВ: "Хорошо, когда в доме красиво. Мы часть мебели"… Не удивительно, если смута на русской земле будет усугубляться все новыми испытаниями.

^{Многие православные задаются вопросом: не в этом ли предупреждении заключался смысл небывалого урагана над Москвой в ночь с 20 на 21 июня (день Всех Святых, в земле Российской просиявших)? Ураган повредил резиденцию президента в Кремле, перебросив часть ее крыши через кремлевскую стену к мавзолею, и поверг металлические кресты в Новодевичьем монастыре, где находится резиденция председателя Синодальной комиссии по канонизации святых… А 17 августа над Россией пронесся небывалый финансовый ураган…}

Не менее кощунственное значение приобрел и другой "монархический проект" властей (его курировал тот же аппарат Немцова) — использование связанного с "мировой закулисой" самозванного "Российского Императорского Дома" в виде декоративного "фигова листка" для нынешней олигархии. В качестве такового свои услуги давно и навязчиво (надеясь получить в виде гонорара часть собственности Романовых) предлагают потомки Великого Князя Кирилла, лишенного в 1907 г. вместе с потомством прав престолонаследия, — почему он и участвовал в свержении монархии в 1917 г. При этом они называют себя "единственно легитимными"…

В данной работе мы не будем опровергать их не существующие "права на Престол", поскольку это документально показано нами в отдельной книге ("Кто наследник Российского Престола" М. 1998). Кратко повторим лишь несколько принципиальных положений о легитимизме, чтобы показать православную основу возможного восстановления законной монархии в России.

Как уже сказано, православная монархия основана на предельном доверии народа к Промыслу Божию. Верный Православию Царь, Божий Помазанник, своим бескомпромиссным служением Богу стяжает Его благодать и становится, в силу совершаемого Церковью над ним таинства, проводником этой благодати для всего народа. На этом доверии к Богу основана и легитимность престолонаследия — когда сам монарх определяется по наследственному рождению (принцип первородства), независимо от желания людей, ибо их разум зависит от греховной человеческой природы. Это обеспечивает четкую и бесспорную преемственность монархической власти заранее подготовленным наследником — без вмешательства политических расчетов и интриг. Наследник все имеет по рождению и воспитывается в атмосфере, когда у него преобладающим желанием становится не "брать себе", а отдавать другим, служить благу народа, от которого, в свою очередь, зависит и благополучие Династии в веках.

Поэтому Царя нельзя выбирать на основе его деловых качеств и человеческого предпочтения (можно представить себе весь разгул агитации СМИ в пользу своего кандидата при таких выборах!..). Царя можно только призвать на основании закона и православной традиции.

Однако в православной монархии принцип первородства — необходимый, но не достаточный. Наследник Российского Престола должен непременно соответствовать правилам Церкви. В данном случае они хотя и не столь строги, как для рукополагаемых в священный сан, но в чем-то приближаются к этому. Ибо русский православный Царь — носитель особого, единственного на всей земле церковного посвящения, выделяющего его из мирян, — только в этом случае царская власть, в отличие от обычной человеческой власти, становится проводником Божественного Провидения и вселенской силой, «удерживающей» мир от разгула зла.

Именно такое понимание монархии лежит в основе православного легитимизма (от лат. legitimus — законный), то есть законной власти Царя — Помазанника Божия. Напомним, что говорил о царском служении один из первых идеологов русского самодержавия, прп. Иосиф Волоцкий: "Если Царь царствует над людьми, но над собою позволяет царствовать скверным страстям и грехам, сребролюбию и гневу, лукавству и неправде, гордости и ярости, злейши же всего — неверию и хуле, то такой царь не Божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель… Такого Царя, из-за его лукавства, не называл царем Господь наш Иисус Христос, но лисом… И ты такого царя или князя да не послушаеши, приводящего тебя к нечестию и лукавству, даже если мучит и смертию грозит….

В этом важном поучении еще до всяких писаных законов были точно выражены и традиционные духовные требования к монарху, и пределы его власти над подданными: она, как уже сказано в начале статьи, — в отличие от западного абсолютизма и языческого деспотизма — ограничена условием служения Богу. Только восстановление такого истинного монархического правосознания может быть основой истинного легитимизма, то есть служения закону: в первую очередь Божественному, и во вторую очередь — человеческому, который сам должен быть вспомогательным средством для служения Божественному. Поэтому и династическое "физическое преемство важно не само по себе, а лишь как внешнее выражение и обеспечение духовного преемства", — подчеркивал Тихомиров ("Монархическая государственность").

Разумеется, не все русские Цари соответствовали высокой цели своего служения, но монархический идеал существовал в сознании народа как неписаный закон, даже когда нарушался. Народ терпел Царя-нарушителя как временное Божье попущение за свои грехи — и это помогало преодолевать последствия разрушительных действий «царя-нечестивца», мешало их укоренению в народном сознании как нормы. Хранителем же этого идеала была Православная Церковь. Поэтому воцерковленный народ Московской Руси не так уж нуждался в светских законах о правах и обязанностях монарха.

Законы понадобились после того, как при Петре I был подорван принцип симфонии и унижена Церковь, православное понимание самодержавия заменено западным абсолютизмом, а передача Престола личным решением монарха и дворцовые перевороты грозили разрушить православность и легитимность самой Династии…

С целью пресечения этого произвола Павел I и ввел в 1797 г закон (Акт) о престолонаследии, составленный в неразрывной связи с Православием — об этом свидетельствует определение в его Акте, что "Российский Государь — Глава Церкви", подпадающий тем самым и под церковное законодательство. Таким образом этот закон содержит не только «алгоритм» очередности престолонаследия по принципу первородства, но и условия, при которых этот «алгоритм» действует, главное из которых — религиозное требование (в позднейшей нумерации Законов — ст. 35): лицо, до которого по первородству "дошло право на Престол", может утратить это право по причине неправославности — несмотря на свое первородство. Далее (ст. 39) подчеркнуто, что "Император и Императрица… обязуются свято наблюдать сей закон".

Поскольку письменное законотворчество на Руси никогда не претендовало заменить собою церковные каноны, многие требования к наследованию Престола подразумевались как нечто естественное без письменного изложения. Например, Павел I не отметил такое требование, как православный брак; оно было записано лишь при составлении первого Свода Законов в 1832 г. в связи с прецедентом, нарушившим традицию (Вел. Кн. Константин женился морганатическим браком на католичке, из-за чего отрекся от прав престолонаследия еще до внесения этого требования в писаные законы).

Было разъяснено и неточное «протестантское» выражение Павла I, что "Император — Глава Церкви". В Основных законах (ст. 64) подчеркивается, что "Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов… и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния", то есть он обязан охранять, но не имеет права менять догматы, каноны и благочестивое отношение к ним.

Таким образом, и в Акте Павла I и в последующих редакциях Законов духовно-религиозное требование к наследованию Престола ставится выше первородства — в этом ключ для всего понимания и применения Законов. При попрании религиозных канонов право на Престол по рождению у такого потомка Романовых, может быть, формально и остается, но право его осуществить, то есть взойти на Престол — утрачивается. Поэтому члены Династии имели разное «качество» с точки зрения прав престолонаследия, вплоть до полной его утраты (что иногда фиксировалось и в письменном виде).

Однако в Своде Законов никогда не ставилась цель предусмотреть все возможные нарушения традиции и наказания за это. Составители Законов не собирались превращать их в детальный "уголовный кодекс", отразив главный смысл в категоричности требований к православной сути монаршего служения (быть бескомпромиссным идеалом правоверия — ст. 64; вступать "не иначе как" в православный брак — ст. 185 и т. п.), невыполнение которых немыслимо для вступающего на Престол.

Поэтому же в Законах нет и специальных статей, лишающих права престолонаследия того члена Династии, который, грубо поправ церковные каноны и государственный закон, вступит в запрещенный брак, близкий к кровосмесительному, изменит присяге Государю, примет участие в масонском свержении монархии, а в дальнейшем ради получения трона будет готов сотрудничать с любыми антирусскими силами. Составители Законов даже помыслить не могли, что на все это может оказаться способен член царствующей Династии, как это сделал Вел. Кн. Кирилл Владимирович и продолжили его потомки, претендующие ныне на Российский Престол.

Они же теперь, ссылаясь на отсутствие в Законах формальных санкций за подобные преступления, считают их "не влияющими" на свои «права»… Кн. З.М. Чавчавадзе, официальный представитель кирилловской линии, в дискуссии с нами был вынужден признать многие очевидные факты нарушения Кириллом законов, в том числе церковных, однако утверждает самодостаточность правила первородства: "Нарушение им [Кириллом] каких бы то ни было иных норм можно рассматривать как печальное событие, как Божие попущение, но на правах его это не отражается" — "что бы он ни натворил! … (см. книгу: "Кто наследник…)

В этой трактовке «прав» сторонники кирилловской линии хотят навязать России «постхристианскую» декоративную монархию. Недавний глава этого "Императорского Дома" Кн. Владимир Кириллович откровенно заявлял, что таинство Помазания на Царство раньше "неверно понимали. Это просто форма… совместимая с любой политической системой" ("Огонек", 1990, с. 2).

Конкретный пример такого понимания монархии Кирилловичи дали в переписке с Ельциным и Коржаковым, предложив торг: "статус Императорского Дома" и "гостевой дом" взамен на поддержку Ельцина "со стороны зарубежных правительственных, общественных и деловых кругов" при невмешательстве самих Кирилловичей в дела нынешней власти… В 1997 г. соответствующий указ Ельцина едва не был издан — этому помешали лишь протесты православной и научной общественности… Разумеется, и в похоронах "екатеринбургских останков" Кирилловичи выступили на стороне властей, отвергая святость Царской семьи…

Но можно ли в наше время вообще надеяться на восстановление настоящей монархии в России и кто должен стать таким легитимным монархом?

Более всего о путях восстановления российской монархии размышляли в русской эмиграции.[107] Разумеется, далеко не все ее мнения были верными — ведь и сама эмиграция поначалу несла в себе непреодоленную смуту. Вспомним, что Белое движение, за редкими исключениями, стояло на «непредрешенческой» позиции между монархией и республикой — из-за давления стран Антанты, которые обманными посулами помощи настаивали на республиканском облике Белых армий.

Лишь после предательства Антанты и проигранной гражданской войны — в среде монархистов-эмигрантов начался процесс духовного осмысления катастрофы. Его первыми организационными вехами стали:

— Общеэмигрантский монархический съезд в баварском городке Рейхенгаль в мае-июне 1921 г., на котором было заявлено, что восстановление России возможно только при воссоздании монархии — "без старых недостатков, но на старом фундаменте". С этой целью на съезде был создан Высший Монархический Совет, уполномоченный вместе с Русской Зарубежной Церковью хранить для будущего принципы государственного устройства исторической России. В тесном контакте со спасшимися членами Династии Романовых ВМС стал в Русском Зарубежье главным арбитром в. монархических вопросах.

— Первый Всезарубежный Собор Русской Православной Церкви за границей в ноябре-декабре 1921 г. в Сербии, провозгласивший: "Да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли; да даст защиту Вере и Церкви и всей земле русской и да осенит Он сердце народное; да вернет на всероссийский Престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного Царя из Дома Романовых".

— Приамурский Земский Собор во Владивостоке в июле-августе 1922 г., который признал Династию Романовых царствующей несмотря на смуту и на краткое время восстановил в Приамурье Основные законы Российской империи (до окончательного завоевания края красными). Этот Земский Собор на последней непорабощенной части русской земли имеет особенное значение для будущего восстановления легитимной власти.

Ни на одном из этих примечательных Соборов не обсуждалось, кто вправе стать следующим монархом, как дело неясное и преждевременное. Однако граница непредрешенчества между монархией и республикой сместилась все же к непредрешенчеству внутри монархизма — относительно легитимного наследника Престола. И когда уже известный нам Вел. Кн. Кирилл Владимирович в 1924 г. провозгласил себя «Императором», — его претензии были отвергнуты и Высшим Монархическим Советом, и предстоятелями Русской Зарубежной Церкви, и большинством членов Династии Романовых, и ген. Врангелем — командующим зарубежной Армией. В 1926 г. это подтвердил и Всезарубежный съезд в Париже, одновременно показав по результатам выбора делегатов, что эмиграция на 85 % состояла из монархистов. Причем многие осознали свой монархизм именно после революции: лишь потеряв монархическую Россию, стали ее ценить.

Позже Кирилловичи смогли утвердиться в Зарубежье как возглавители "Дома Романовых" лишь вследствие пассивности других членов Династии и поскольку первоиерарх Зарубежной Церкви не знал, что кирилловская линия еще в 1907 г. была лишена прав престолонаследия из-за незаконного брака Вел. Кн. Кирилла с двоюродной сестрой. Компромиссное признание кирилловской линии вызвало позже немало расколов среди зарубежных монархистов, но в послевоенные годы это признание постепенно сошло на нет, в том числе со стороны архиереев.

Сегодня несомненно, что призвание на российский престол легитимного монарха, если Россия созреет для этого, лежит лишь в компетенции Всероссийского Земского Собора, соответственно русской традиции, после тщательного исследования данного вопроса экспертами. На этой позиции сегодня стоят и Русская Зарубежная Церковь, и Высший Монархический Совет. Именно таков был в 1924 г. и завет последней, вдовствовавшей Императрицы Марии Феодоровны, матери Царя-Мученика, отвергшей претензии "Кирилла I": "Государь Император будет указан Нашими Основными Законами в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом".

Только в этом случае нам можно будет говорить и о восстановлении легитимной Российской государственности в рамках международного права, в частности, поставив на повестку дня уточнение границ России, искаженных нелегитимными властями после 2 марта 1917 г.

Самый же важный — историософский — аспект проблемы, осознанный монархическими авторами эмиграции, выразился в следующем. Российская православная монархия (Третий Рим) была осмыслена как духовный полюс, «удерживающий» мир от воцарения антихриста; революция в России — как "генеральная репетиция апокалипсиса"; отречение Государя на фоне всеобщего предательства — как жертвенный подвиг, подобный голгофской жертве Христа; явление иконы Державной Божией Матери в день отречения Государя — как указание на последний шанс временного удержания мира Самой Божией Матерью, а борьба за воссоздание православной монархической России — как борьба за воссоздание Удерживающего для всего мира. [См. статью "Смысл истории и тайна России".]

Понятно, что восстановить такую монархию гораздо труднее, чем скопировать ее западные декоративные формы. Она не может быть воссоздана искусственно, чьим-то политическим решением. Монархия может вырастать лишь из соответствующего религиозного правосознания общества, — писал И.А. Ильин, проводя различие между ценностью монархии как идеала и его практической осуществимостью в данных условиях:

"Монархия не самый легкий и общедоступный вид государственности, а самый трудный, ибо душевно самый глубокий строй, духовно требующий от народа монархического правосознания. Республика есть правовой механизм, а монархия есть правовой организм. И не знаем мы еще, не видим мы еще, будет ли русский народ после революции готов опять сложиться в этот организм" ("Основы борьбы за национальную Россию", 1938). "Мне приходилось встречать людей, непоколебимо уверенных в том, что стоит в России "провозгласить монархию" — и все "пойдет гладко и станет на свое место". Но — "монархический строй не может, что называется "повиснуть в воздухе"; необходимы… две основы: во-первых, верное монархическое строение души в народе… и, во-вторых, необходимы те социальные силы, которые понесли бы богоданного Государя — преданностью, верностью, служением… Монархия должна быть подготовлена религиозно, морально и социально" ("Наши задачи").

Да и Тихомиров уже в начале XX в. отмечал, что монархия — принцип вечный, высший и всегда возможный; если же он становится для какой-то нации невозможным, то лишь по нравственному падению самой нации. Так и в России: "если идея русская, хотя и высока, но не по силам самому русскому народу, то… эта идея для России сама собою упраздняется… Вместе с тем упраздняется и мировая миссия России… ("Монархическая государственность").

И если наш народ окажется не способен на это — не были ли утопичны все разработки монархического идеала в русской эмиграции, как это полагают "западники"?

На этот вопрос, с точки зрения русской православной идеологии, ответ у монархистов всегда был один: а имеем ли мы право не пытаться восстановить наш исторический национальный идеал? Дело ведь не в том, популярна или нет монархическая идея в современном поколении человечества; дело в том — верна ли она духовно. Как раз в ощущении ее верности для России в сравнении с двумя другими идеологиями (либеральная демократия, фашизм) и укрепился монархизм в русской эмиграции в 1930-1940-е годы. То есть, даже если монархия в России была бы со всей очевидностью неосуществима, — православный русский не может не стремиться к ее восстановлению, надеясь на Божью помощь, достигаемую через верность нашему православному идеалу. В верности же Истине — и смысл личной жизни.

Так, архиепископ Серафим (Соболев) именно в этом видел суть русской идеи, о чем прочел доклад на Архиерейском Соборе в 1938 г. и после одобрения развил доклад в книгу "Русская идеология", в которой читаем:

"Царскую самодержавную власть мы должны стремиться воссоздать не только потому, что такое стремление будет истинным покаянием в нашем тяжком грехе уничтожения одного из исконных начал русской жизни и попустительства к сему уничтожению. Это стремление одновременно соответствует и истинной русской идеологии, которая есть не что иное, как православная вера и основанная на ней русская жизнь во всех ее областях, начиная с личной и кончая государственной, почему русское государство должно возглавляться царской самодержавной властью. Идеология русского человека никогда не допустит, чтобы в основе государственной жизни была власть не Богопоставленная, то есть не основанная на православной вере власть конституционная или республиканская" ("Русская идеология").

Возможным же путем восстановления российской монархии после падения коммунистического режима может стать, как писал Ильин, "только национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная — воспитывающая и возрождающая — диктатура" ("Наши задачи"). Не следует бояться слова «диктатура» — ее сущность зависит от ее целей и средств. Западные демократии представляют собой диктатуру денег, коммунизм был диктатурой партийной бюрократии, а искомая православная монархия — это, по известному выражению, "диктатура православной совести". Ей и должен уподобляться такой русский диктатор, сознавая свою лишь предуготовительную роль очищения больного общества от накопившегося зла — для узаконения добра.

Такой переходный период к воссозданию монархии через национальную диктатуру виделся единственно возможным путем и белым вождям — П.Н Врангелю, Е.К. Миллеру, А.Б. Туркулу. Пример такого сценария позже дал генерал Франко в Испании. Это нужно учесть и в суждениях об авторитарных (профашистских) поисках русской эмиграции в 1930-е гг.: фашизм для русских не был идеалом — идеалом была монархия. Фашизм (диктатура в смысле приведенной цитаты И.А. Ильина) был лишь временным решением на переходный период. Мнение о необходимости авторитарного переходного периода разделяли и иерархи Русской Зарубежной Церкви.

В конце XX в. эта дилемма между необходимостью идеала и трудностью его воплощения кажется еще менее разрешимой. Она кроется в проблеме свободы греховного человека, способного стремиться к идеалам и уклоняться от них, но в наше время это усугубляется сознательной ставкой структур "Нового мирового порядка" на человеческую греховность. Именно поэтому после крушения коммунистического режима на смену ему мудрая национальная диктатура не пришла. Неофеврализм и западничество торжествуют победу. Весь мир сейчас в таком состоянии, что воссоздание российской монархии возможно лишь в виде чуда…

Однако чудо как помощь Божия еще не исключается из нашей истории, если будет кому помогать. В Священном Писании сказано: "В руке Господа власть над землею, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней" (Сир. 10: 4). В этом и состоит смысл "подвига русскости перед лицом зреющей апостасии", который в наше время порою близок к подвигу юродства. Существование все это время в русской эмиграции, а теперь и в России пусть даже небольших групп, ставящих себе задачей — несмотря ни на что! — восстановление монархической государственности, это еще один пример существования в русском народе его неуничтожимого первообраза, который может исчезнуть лишь с физической гибелью самой страны. Только в этом случае можно будет сказать, что воссоздание российской православной монархии больше невозможно.

С падением российской монархии на земле не стало Удерживающего в виде православной государственной власти. Но Новомученики Российские на небесах, во главе с Царской семьей, не перестали быть Удерживающим для той, пусть сегодня и небольшой, части русского народа, которая держится за Них в своих молитвах. В их подвиге русскости как подвиге удержания Бог все еще продлевает время перед кончиной мира, оставляя нам шанс — путем продолжающихся страданий — осознать происшедшее, восстать против "тайны беззакония" и дать всему миру возможность последнего и наглядного выбора в виде русской власти Помазанника Божия.