"Язык ада." - читать интересную книгу автора (Де Сантис Пабло)

XX

Едва мы закрыли дверь маяка, как ледяной шквал возвестил о начале ненастья. Мы побежали по направлению к гостинице. Море билось о стену водорослей, угрожая разнести ее в пух и прах. Вдалеке светился отель: под дождем все предметы кажутся дальше, чем на самом деле.

Переводчики сидели в ресторане за длинным обеденным столом, закусывали хлебом с маслом и явно скучали.

— Похоже, что твоя куртка не заменяет плащ, — сказал Васкес, который сидел за отдельным столиком и раскладывал пасьянс. Я повесил свою куртку рядом с радиатором и поднялся к себе, чтобы переодеться в сухую одежду. По настоянию жены я привез с собой лишнюю пару брюк. Собираясь в поездку, я не предвидел возможность ливня — она мне казалась не более вероятной, чем полное солнечное затмение.

Я уселся рядом с Васкесом.

— Чем закончились дебаты?

— Тем, что нужно переводить романы, главные герои которых — глухонемые грабители, чтобы избежать проблем, связанных с переводом диалогов. Вы правильно сделали, что не пришли, я чуть не умер со скуки.

— Я думал, что говорить будете только вы.

— Ну да, говорил только я, но мне все равно было скучно.

Он забыл обо мне, разглядывая свои карты. Я хотел ему подсказать, но Васкес опередил меня:

— Ничего не говорите, я терпеть не могу, чтобы кто-то подсказывал, когда я раскладываю пасьянс. Это мой маленький порок.

— Только не говорите, что у вас нет других.

Он не смог продолжать свое занятие. Смешал карты и протянул мне колоду.

— Сыграем?

— Я не люблю играть в карты.

— Пасьянс — это не игра в карты. Это головоломка. Нужно разложить по своим местам находящиеся в беспорядке предметы.

— Как вы считаете, что так напугало пациента Бланеса?

— Если бы это был эпизод из полицейского романа, я бы сказал, что он нашел смысл там, где для других его не было.

— Но точно ли в словах Зуньиги был какой-то ужасный смысл, а не что-то другое? Зуньига с Мигелем не были даже знакомы, почему же он так испугался?

— В лучшем случае ужасный смысл заключался не в его словах, а в том, как он это обставил. Представьте себе, что я вам сказал, что здесь, среди нас, есть убийца, который швыряет карту к ногам человека, которого он сейчас убьет. А потом кто-нибудь подходит к вам и бросает карту. Карта может быть любой. — Он достал из колоды туза червей. — Если у этой сцены будет случайный свидетель, который заметит ваш ужас, он спросит себя: а что ужасного в тузе червей? Ваш страх вызвало предварительное сообщение, а не карта сама по себе.

— Меня это не убедило, — сказал я.

— Загадки служат для того, чтобы дать нам тему для разговоров, а не для того, чтобы не искать их решения. Если человек знает, как вести себя, пока не подадут обед, и умеет поддерживать беседу за десертом, его жизнь удалась.

Все уже собрались за столом. Мы устроились на свободных местах. Полчаса спустя мы покончили с кулебякой и стали ждать жареного барашка. Рядом со мной сидела Анна. Она поменяла свой вымокший пуловер на другой — лазурного цвета. Она высушила волосы и стянула их желтой лентой.

— Как прекрасно это мгновение, миг перед началом чревоугодия, — сказал мне Васкес. — Потом наступают пресыщение, несварение желудка и раскаяние.

С классическим равнодушием к еде, свойственным некоторым женщинам, Анна поднялась из-за стола, когда подавали барашка. Я спросил, куда она идет.

— Хочу навестить Рину.

Она позвонила по телефону со стойки консьержа. Через пару секунд она повесила трубку и попросила консьержа позвать Рауача. За Анной следил только я; остальные беседовали — и разговор становился все громче и оживленнее по мере того, как опустошались бутылки. Во время ужина с большим числом приглашенных часто случается, что ты вдруг понимаешь, что разговор умолк; ты обводишь глазами зал и видишь, что салон опустел, а стулья уже стоят перевернутые на столах.

Администратор какое-то время колебался, не желая поддаваться на уговоры Анны, но в конце концов взял связку ключей. Анна и Рауач исчезли в лифте.

Прошло несколько минут. Мне положили барашка. Прогулка и ливень прибавили мне аппетита. Я с сожалением посмотрел на тарелку; такой сочный, подумал я, такой соблазнительный, а я не попробую даже кусочка.

Я поднялся по лестнице. На первом этаже никого не было; на втором я увидел Анну, которая шла по коридору с потерянным видом, держась за живот обеими руками.

Рауач, администратор отеля, закрыл дверь номера. Он достал из кармана носовой платок и протер позолоченные цифры: три — один — шесть. Меня он заметил только тогда, когда я коснулся его плеча. Он посмотрел на меня и сказал:

— Пойду звонить комиссару.

Кун был хорошим хозяином; думаю, что почти все успели закончить обед, прежде чем им сообщили новость: Рина Агри мертва. За столом воцарилось глубокое молчание, а потом заговорили все разом. Задавали вопросы. Кун отвечал, но разговор как-то быстро выдыхался; с каждым новым вопросом истощались и интерес к теме, и оживление присутствующих. Это была игра в вопросы и ответы, где вопросы не имели смысла, а ответов не существовало. Вскоре все замолчали, разглядывая покрытые жиром пустые тарелки.

Гимар появился как новый персонаж пьесы, призванный оживить ее агонизирующую концовку. Он бросил свой плащ на одно из кресел и с укоризненным видом огляделся по сторонам; так что все мы почувствовали себя чуточку виноватыми за те неприятности, которые мы причинили тихой деревне и ее комиссару.

— Где она? — спросил он.

— В номере 316. Я вас провожу, — сказал Рауач.

Рауач с Гимаром скрылись на лестнице. Кун последовал за ними.

Мы снова заговорили о Рине Агри. Мы говорили о ней в настоящем времени, как если бы она не ушла навсегда, а вышла уложить свои вещи, и было бы бестактно в чем-то ее упрекать. Кроме всего прочего, на столе еще стояли две тарелки с барашком, к которым никто не притронулся. Мы ждали подтверждения комиссаром новости об ее уходе. Приговор ускорил официант, он забрал пустые тарелки, а потом унес и эти две. Последние.