Боб Каррен «Оборотни: люди-волки»

Введение Прогулка по темной стороне

…Где-то среди теней, что обитают в потаенных глубинах человеческого сознания, крадучись блуждает беспощадный зверь. Это существо, невероятно древнее и первобытное, — реликт изначальной истории рода человеческого, осколок его исходной животной сути. И пусть прошедшие эпохи покрыли человека тонкой корочкой культуры и цивилизованности — зверь по-прежнему выжидает своего часа внутри каждого из нас, готовый в любой момент, как только сложатся благоприятные условия, выскочить наружу, чтобы сеять повсюду хаос и смерть…

По крайней мере, такова теория, которую порой используют для объяснения абсурдного или неоправданно жестокого поведения человеческих существ, — теория, рассматривающая такое поведение одновременно с позиций психологии и мира сверхъестественных явлений. Она также является основой для множества фильмов, будь то психологические триллеры или обычные фильмы о монстрах, которые на протяжении многих лет одновременно ужасают и возбуждают нас. Не потому ли, что мы инстинктивно распознаем в герое подобного фильма то существо, что таится где-то под поверхностным слоем нашей цивилизованности?

В западной культуре, наверное, не найдется лучшего выражения идеи о древнем чудище, скрывающемся в глубине человеческой психики, чем понятие оборотня-вервольфа. В кино и книгах эта концепция часто воплощается в образе цивилизованного человека, который превращается в рыщущего волка или волкоподобное существо — например, под пагубным влиянием лунного света. Действительно, это представление так глубоко укоренилось в нашей культуре, что приставка were- (вер-) как таковая подразумевает человеческое существо, способное превращаться в беспощадного зверя, чинящего зло ближним своим, — такое, как, например, were-leopard (леопард-оборотень), were-bear (медведь-оборотень) или were-wolf (волк-оборотень). Но откуда пришло к нам это представление — да и само слово — и как сумели они столь прочно утвердиться в нашем сознании? Ответы на эти вопросы могут оказаться сложнее, чем мы в состоянии себе представить.

Приставка were-, wher- или wehr- (вер-), несомненно, происходит из языков саксов, германцев или викингов (она образована, возможно, от древнескандинавского слова vargr — «варгр», обозначавшего изгоя или дикаря, или германского wagr, хотя это только предположение). Она, как принято считать, обозначает понятие человек, хотя ее точная интерпретация может не иметь ничего общего с людьми, превращающимися в животных или даже приобретающими характерные черты последних. В ранних сводах скандинавских законов, например, существовало понятие о вергельде — форме компенсации, выплачиваемой семье неправедно убитого или его общине. Такое убийство могло быть совершено в битве или по неосторожности — а иногда и как преднамеренное, и в законе была разработана четкая система, благодаря которой семья или община убитого могли получить возмещение ущерба. Понятие вергельд означало «цена мужа» или «цена человека», и этот обычай почитался священным в старинных законодательствах целого ряда северных государств. «Плата за голову» выплачивалась, по некоторым данным, только знатным семействам, члены которых были убиты в локальных конфликтах (закон применялся лишь к тем, кто достиг определенного социального статуса).

Вплоть до XI века не наблюдается никакой связи между этой приставкой (вер-) и словом wolf паи wulf (волк), которое появляется затем в Англии в качестве имени собственного. Считается, что оно стало составной частью имени Вульфстан (что ориентировочно переводится как «волчий камень») — имени, которое присваивалось нескольким видным английским церковникам XI столетия с целью обозначить их сан или положение. В очень приблизительной трактовке это имя могло означать «настоящий человек» и предполагало величие и непреклонность его носителя в те времена, когда большая часть территории Англии и множество ее храмов подвергались нападениям викингов. Самым знаменитым носителем этого имени-титула был Вульфстан II (умер в мае 1023 г.), епископ Лондонский и Вустерский и архиепископ Йоркский. Он известен как один из преемников Вульфстана I (умер 26 декабря 956 г.) и также может быть каким-то образом связан со святым Вульфстаном (1008–1087 гг.), еще одним епископом Вустерским и христианским святым. На самом деле его могли звать вовсе не Вульфстаном: он мог принять это имя в знак почтения к своему предшественнику. Когда в 996 г. Вульфстан II был рукоположен в епископы Лондона, он также принял персональный титул Lupus (волк или пес, лат.) и начал именовать себя «епископом Волком». Позже он стал подписывать свою корреспонденцию титулом «Lupus Episcopus» (епископ Волк), чем заслужил прозвище «епископ Вервольф». Нет никаких сомнений в том, что епископ Вульфстан был влиятельным и отважным деятелем церкви — он просто обязан был быть таковым. То были неспокойные времена для Англии и английской церкви — эпоха постоянных вторжении викингов и утверждения их могучих королевств, особенно на севере страны.

В 1002 г. Вульфстан занял епископский престол Вустера и одновременно стал архиепископом Йоркским, сделавшись лордом-архиепископом (первым из церковников, избранным сразу на два этих и поста). Йорк во времена викингов был спорной территорией, поскольку Вульфстан I помог свирепому скандинавскому ярлу Оркнея, Эрику Кровавому Топору, завладеть королевством Нортумбрия и сам утвердился в скандинавском королевстве Йорвик, в которое входил Йорк (и которое дало городу его имя). Избрание Вульфстана II влиятельным князем церкви утвердило ее духовную власть над этой неспокойной территорией, и его правление способствовало утверждению там христианства. Он, несомненно, сыграл большую роль в реструктуризации раннеанглийской церкви, проведя реформу, известную под именем бенедиктинской, которая началась в Европе во времена империи Каролингов.

Целью этой реформы было утверждение монашеских стандартов благочестия среди местных священнослужителей и предотвращение распущенности в их среде. Находясь на своем высоком посту, Вульфстан получил возможность способствовать этим нововведениям. Он требовал церковной реформы в серии крайне резких по стилю наставлений, направлявшихся во все храмы его обширной епархии. Одно из них (написанное около 997 г., когда он был епископом Лондонским) озаглавлено Sermo Lupi ad Anglos (Проповедь Волка англичанам), в нем автор сетует на нравственную распущенность в стране в целом. Этот текст считается его самым известным — и самым язвительным — наставлением. Вульфстан был настолько заметной политической и административной фигурой, что официально участвовал в подготовке законов (как светских, так и духовных) при дворе двух английских королей — Этельреда II (Этельред Нерешительный, годы правления 978—1013 и 1014–1016) и правителя-викинга Канута Великого (1016–1035 гг.). Вряд ли есть какие-то сомнения в том, что Вульфстан был одним из самых могущественных законодателей Англии и вполне заслужил титул «архиепископ Вервольф», свидетельствовавший о его влиятельности. Но для появления этого прозвища могла быть и другая причина.

Вульфстан был широко известен в Англии своими наставлениями, большинство которых представляли собой не более чем яростные и язвительные нападки на законы, установленные его предшественниками, а также на распространенный в то время образ жизни церковников, который, по мнению Вульфстана, не отвечал принципам истинного благочестия. В эпоху, когда граница между священным и светским часто оказывалась размыта (его предшественник Вульфстан I пытался действовать одновременно как духовный и светский правитель Нортумбрии), а безнравственность среди духовенства — широко распространена, такой ожесточенный критицизм считался необходимым для продвижения реформы, и неистовый Вульфстан казался самым подходящим для этой цели человеком. Многие из его посланий написаны в крайне гневном тоне; серия наставлений, созданных в конце X века, известна как сборник «Черные дни». (Так же как и многие его современники-клирики, Вульфстан полагал, что мир окончит дни свои в пламени и моровом поветрии в 1000 г. и Господь поразит грешников и утвердит свое святое царство до конца времен.) Наряду с праведным неистовством Вульфстана то, что он именовал себя «епископом Волком», создавало в сознании людей образ волка, яростно нападающего на чернь, и прибавляло силы его обвинениям. В данном случае термин «вервольф» (человек-волк) подходил ему как нельзя лучше.

Но термины «вер» или даже «вульф» (которые сам Вульфстан мог принять как титул) употреблялись не только по отношению к могущественным отцам церкви. Среди некоторых первобытных народов было распространено верование, что прибавление названия волка или пса к имени человека делает его отважным и сильным — так же как означает величие и безжалостность. Великие вожди и воины часто были не прочь присовокупить такое дополнение к собственному имени. Так, ирландцы употребляли префикс ку- (означавший гончего пса), ставя его перед именами своих вождей и героев. Мы находим в ирландских легендах героя Ку-хулина («гончего пса Ольстера») и короля Ку-роя (или Ку-ри — «короля-пса»). Сходным образом скандинавы и саксы применяли префикс либо суффикс вульф, обозначая силу и свирепость — например, в имени Эдвульф. Поэтому имя Вульфстан вполне могло быть не данным при рождении, а присвоенным, как уже упоминалось ранее. Значит, концепция «человека-волка» могла поначалу быть связана отнюдь не с оборотнем-перевертышем или невольной жертвой, подпавшей под власть демонического духа; она обозначала сильного вождя или могучего воина. Термин вар или вагр также встраивался в имена собственные и мог сам стать именем — например, английской фамилией Вэр или Уэр. Такое имя тоже определяло своего носителя как воина и обязывало относиться к нему с уважением.

Хотя слово «вервольф» использовалось архиепископом Вульфстаном для описания себя как личности и утверждения своей власти и влиятельности (он не выдумал его сам, оно могло употребляться и прежде), следующее документально подтвержденное свидетельство его применения, также в контексте церкви, несколько смещает его смысловой акцент. Оно встречается в «Истории и топографии Уэльса», написанной около 1182 г. Геральдом Камбрийским (Геральдом, или Гиральдом, Уэльским), почтенным монахом, который был исповедником принца Джона (Иоанна), одного из сыновей английского короля Генриха II. В одной из глав Геральд повествует о валлийском короле Веретикусе, который был превращен в волка ирландским святым Патриком. По одной древней легенде, Веретикус возглавил набег валлийцев на Ирландию и занял небольшую часть страны, а святой Патрик пришел, чтобы изгнать его оттуда. Веретикус славился исключительной варварской жестокостью, поэтому Патрик превратил его в то животное, которое он более всего напоминал, — то есть в волка. Эта легенда одно время была популярна и в Ирландии, и в Уэльсе, где Геральд ее и записал. До некоторой степени в ней отражены королевский статус и жестокость Веретикуса, но эта легенда — доверчиво воспринятая и изложенная Геральдом как исторический факт — также демонстрирует власть церкви в эпоху, когда она пыталась поставить себя выше светской власти. Заложенная в ней мораль сводится к тому, что король должен был подчиниться власти святого, несмотря на то что сохранил свои свирепость и силу.

Святой Патрик не был единственным кельтским святым, способным произвести такую трансформацию: святой Наталис сумел за один древний грех превратить в волков целый клан. Существовали и другие, чьи деяния описаны в христианских легендах Ирландии, Шотландии и Уэльса. Представление о вервольфе — человеке, превращающемся в зверя, — которое, как нам предстоит убедиться, составляло самый верхний пласт человеческого подсознания, начало обретать свою особую форму в общественном сознании. Так и были заложены основы наших современных представлений об этом существе. Но подобное существо появлялось далеко не только в церковном контексте — светское общество также внесло свою лепту.

В своем тексте Otia Imperialia («Императорские досуги»), написанном около 1212 г., средневековый хронист Гервасий из Тилбери (1150–1218 гг.) упоминает о человеке, который превращал свой облик в волчий, подолгу катаясь обнаженным по песку. Он также делает интересное предположение о том, что такие превращения могут быть связаны с полной луной, хотя это представление и необычно для Средневековья — оно появилось не так давно, в более современных книгах и фильмах. Клирик по имени Гервасий также был вхож и в светские круги (он был адвокатом, специалистом по церковному праву) и частенько появлялся при императорском дворе. Его покровителем был император Священной Римской империи Отон IV, для которого, собственно, были написаны и которому посвящены «Императорские досуги». Последний факт дает ключ к впечатляющему представительству Гервасия при императорском дворе. Этот текст принадлежит к литературному жанру, известному как speculum,[1] получившему свое название от магического зеркала, или спекулума, которым, как считали тогда, обладали и волшебники, и святые. Такое зеркало показывало им, что происходит в любом месте земли, обеспечивая их энциклопедическим по широте сводом знаний о тех вещах, к которым оно обращалось. Книга Гервасия была задумана как полное собрание информации о чудесах света, и относиться к изложенным в ней сведениям следовало как к истинным фактам. Таким образом, учитывая несомненную ученость Гервасия и его положение среди современников, идея о превращении человека в волка была легко воспринята как императором, так и его подданными.

Другие придворные тоже принялись писать о людях, превращающихся в диких зверей, в прозе и стихах. Их произведения имели широкое хождение не только при императорском дворе, но и при дворах правителей Англии и Франции. А от придворных и церковников это представление начало мало-помалу просачиваться в среду простолюдинов.

Идея о человеке, перекидывающемся в дикую тварь и обратно, постепенно завладевала умами людей. Ей предстояло просуществовать столетия, достигнув пика популярности (как нам предстоит увидеть позже) во Франции, между XVI и XVII веками. И, разумеется, образ жуткого зверя — жестокого древнего врага — продолжал и продолжает преследовать человеческую душу и по сей день, рыская прямо под тонкой прослойкой того, что нам угодно называть цивилизованным обществом.

Но каковы же истинные истоки этого верования и почему оно наполняет нас таким ужасом? Идея оборотня-вервольфа представляет собой поверхностный слой некоторых наиболее глубинных человеческих страхов и представлений. Здесь и оторванность от естественной среды обитания, и страх перед дикой природой, и ужас перед каннибализмом, и врожденное подспудное осознание жестокости и зверства, которые часто скрыты под внешним лоском человеческой «цивилизованности». Вой волка, наводящий на мысли об одиночестве и уязвимости человека, символизирует этот комплекс глубоких чувств наиболее выразительным способом. Поэтому страх перед тем, что мы сами способны стать таким существом — и можем в один прекрасный день в него превратиться, — является, возможно, самым древним и худшим из наших ночных кошмаров. Давайте пройдем по его зловещим тропам и посмотрим, не удастся ли нам выманить из логова того, кто стал прототипом легенд об оборотнях-вервольфах. Вперед, на охоту за волком!