"Жестокое море" - читать интересную книгу автора (Николас Монсаррат)Часть VII. 1945 год. ПРИЗ– И вот поэтому, - сказал Винсент, заканчивая лекцию, - было совершенно необходимо вступить в войну и довести ее до победного конца. Он как-то неуверенно захлопнул конспект, положил сверху брошюрку армейского бюро информации и обвел рассеянным взглядом кубрик «Салташа» и ряды равнодушных матросов. Самые различные глаза смотрели на него. Некоторые матросы явно скучали, другие глядели даже враждебно. Но на большинстве лиц была написана тупость. Глаза людей, вынужденных присутствовать на обязательной лекции «Британия и ее военные цели». – Вопросы есть? Молчание. Большинство отвело глаза в сторону, будто опасаясь встретиться со взглядом офицера. Где-то громко гудели генераторы. «Салташ» раскачивался на волне. Солнечный луч из иллюминатора медленно двигался по ногам сидящих в первом ряду матросов. Наконец в одном из последних рядов поднялся матрос. – Разрешите задать вопрос, сэр. – Да, Вудс? Конечно, это сигнальщик Вудс: он всегда первым, а иногда единственным на лекции задает вопросы. Эго понятно: Вудс рвется в старшие сигнальщики, а рекомендацию он может получить только через Винсента. Вот и старается. – Сэр, если мы расправимся с наци, кто же тогда будет управлять страной? Германией, то есть. Какое там будет правительство? «Надо его и вправду продвинуть, - подумал Винсент. - Это серьезный вопрос. А впрочем, подождет. Просто он меня слушал». – Как я уже говорил, - подчеркнул Винсент, - мы совершенно уверены, что в Германии достаточно антифашистов, чтобы сформировать подходящее правительство. – Спасибо, сэр, - вежливо поблагодарил Вудс с чувством исполненного долга. - Я просто хотел еще раз удостовериться. Опять молчание. «Сейчас могла бы вспыхнуть и дискуссия, - печально размышлял Винсент, - но этого почему-то не происходит. Должны посыпаться нетерпеливые вопросы, должен возникнуть спор. Какой-нибудь особенно разбирающийся в политике моряк мог бы по-новому подойти к этой проблеме…». Конечно, и он виноват. Предмет лекции интересовал его, но передать свой интерес матросам он не сумел. Для них эта лекция означала лишь время перед сигналом «Команде обедать». Занятие более предпочтительное, чем артиллерийская учеба или покраска корабля, но менее интересное, чем игра в карты или ничегонеделание. Но тут кто-то из кочегаров спросил, запинаясь: – Сэр, вот вы говорили о лучшем мире… - Неужели в его устах эта фраза звучала так же уныло? - Вы имели в виду Лигу Наций или что-нибудь в этом роде? Больше войны не будет, что ли? «Лучший мир, - подумал Винсент. - Как объяснить все это? Сам-то я знаю, что входит в это понятие? Законность? Конец фашизму? Падение зла? Об этом я уже говорил в лекции. Как мог, объяснил. Но совершенно ясно, что эти общие слова ничего не значат для задавшего вопрос…» – Лига Наций или что-нибудь в этом роде, - ответил он, - будет, разумеется, частью послевоенного мира. Одной из целей нашего участия в этой войне было восстановление международной законности. Если, например, одна из стран захочет напасть на другую, все остальные государства должны объединиться, чтобы предотвратить это. Но, говоря о лучшем мире, я имел в виду совсем другое. Лучший мир для каждого человека: свобода от страха, отсутствие безработицы, социальное страхование, справедливая оплата труда. И снова тишина…»Интересно, - подумал Винсент, - эти-то слова на них подействовали? Высекли ли они хоть искру интереса?» Заговорил еще один матрос. Спросил просто, но с явным сомнением: – Значит, все будет по-другому? – Надеюсь, да, - ответил Винсент. Четвертый матрос заговорил презрительно, как бы читая по записной книжке, которую постоянно носил в голове, – Боссы всегда будут. Тут ничего не поделаешь. «Это, кажется, выходит за рамки темы, - подумал Винсент. - И все-таки можно ли обойти такой вопрос? Если человек воевал за мир без хозяев, почему бы ему не сказать об этом? Если его война закончилась поражением, почему бы ему об этом не сказать? Но ведь в действительности-то это была не война против боссов. В том смысле, который он имеет в виду. И все же мир «с боссами» или «без боссов» - будет главной проблемой после войны. Вполне возможно, что в эту войну матросы сражались против некоторых боссов - тиранов разного порядка. Крупных боссов вроде Гитлера, мелкого «хозяина», вроде грубияна-мастера. А если так, то возник довольно опасный предмет дискуссии. Брошюрка не дает ответа на вопросы об отношениях хозяина с рабочими. В ней говорится лишь об угнетении в международном масштабе… Абстрактные проблемы совершенно не интересуют матросов». Винсент собирался ответить уклончиво, как вдруг все тот же Вудс сказал с упреком, придя, таким образом, ему на помощь: – К боссам эта война никакого отношения не имела. После реплики Вудса восстановилось гробовое молчание. Контакт был потерян навсегда. Да, на прошлой неделе лекция прошла куда более успешно. Но ведь тогда и тема была другая - венерические заболевания. Винсент попробовал найти какую-нибудь фразу, которая бы разогрела дискуссию, но так ничего и не нашел. С лекцией он разделался. И вот результат - полный провал. Как раз в это время засвистела дудка. Аудитория сразу оживилась. Вахтенный старшина крикнул: «Команде обедать!» Все зашевелились. Ведь это первая за все утро по-настоящему толковая мысль. Винсент собрал бумаги. – Это все, - сказал он, - можете идти. Когда он вошел в кают-компанию, сидящий там Аллингэм поднял голову и спросил: – В чем дело, Вин? Довели они тебя? – Да, - он подошел к буфету и налил виски. - Не думаю, чтобы мои лекции приносили хоть какую-то пользу. – О чем ты сегодня распространялся? – Цели войны… Послевоенные перспективы. - Винсент обернулся. - Ведь это должно интересовать всех. Меня, например, это волнует. Но другим, кажется, абсолютно наплевать. Винсент покачал головой. – Нет… трудно говорить об этом убедительно, даже как следует все объяснить трудно… А ведь людей нельзя поднимать на бой, если они не знают, за что воюют, если не верят в цели войны, - он посмотрел на Аллингэма. - А ты как думаешь? – Что же, по-твоему, мы должны приукрасить войну, чтобы убедить людей в ее справедливости? – Да. Аллингэм сосредоточенно нахмурился. – Раньше я тоже так думал. А теперь не уверен. Надо победить вне зависимости от того, какой материал на это пойдет - сознательный, желающий ее выиграть, или наоборот. Когда дело доходит до драки, до опасностей, матрос Булл никогда не кричит: «Еще один удар за демократию!», а просто всаживает пару очередей в немецкий самолет и орет: «На тебе, ублюдок!» – Но тебя-то волнует, за что ты сражаешься? – Даже и не знаю. Я на войну приехал издалека. Думал сначала, что это что-то вроде крестового похода. Сейчас же… не знаю… Но я в любом случае пришел бы… - он улыбнулся, встал и направился к буфету за бутылкой джинна. - Нельзя оставаться в стороне, даже если ты австралиец. – Но если это просто драка, то такая война не стоит того, чтобы ее выигрывать, - печально сказал Винсент. – А еще меньше стоит ее проигрывать, - убежденно сказал Аллингэм. - Это единственное, что я знаю наверняка. - Он поднял стакан и долго от него не отрывался. Потом улыбнулся. - Веселей, детка! Теперь-то уже поздно беспокоиться. Наступило затишье, но это уже не было затишьем перед бурей. Скорее это походило на паузу перед праздником. Эриксон очень нуждался в такой передышке. Нуждался в ней и «Салташ». О напряжении последних месяцев можно было гораздо лучше судить по фрегату, чем по его командиру… Команда уже привыкла к седым волосам своего командира, его резкой манере обращения, к выражению его лица, с одинаковым хладнокровием взиравшего на тонущий корабль, и на мертвеца, и на нарушителя дисциплины, и на какую-нибудь красивую гостью кают-компании. Эта маска скрывала его усталость. «Салташ» же таким камуфляжем похвастаться не мог. Он служил уже более двух лет - напряженных лет, заполненных тяжелыми походами, бурями и атаками противника. Глядя на корабль из отваливающей от его борта шлюпки, Эриксон не раз думал, что фрегат похож на «Компас роуз». Уж во всяком случае, перестал быть таким красавцем, каким он его помнил. «Боже мой, - думал Эриксон, - ведь это уже мой пятидесятый год…» И он чувствовал каждый час этих пятидесяти лет. – Мне тридцать два, - ответил ему как-то Локкарт. - Лучшие годы уже позади… Но Локкарт, конечно, кривил душой и сам это прекрасно сознавал. Годы войны не прошли для него даром. Он очень отличался от того двадцатисемилетнего, не имевшего никакой жизненной цели, посредственного журналиста, каким пришел на флот в 1939 году. Он приобрел много: самодисциплину, веру и способность подавлять страх. «После войны у меня все будет хорошо, - думал он, - Теперь-то ничто не заставит меня бездельничать». Как и Эриксон, Локкарт приветствовал наступившее затишье. «Именно так и должны складываться обстоятельства, - решил он. - Если бы я писал книгу, я бы закончил ее именно этим моментом. Мы выиграли войну, вот и все. В этом и была бы вся соль книги, в конце ничего не происходит». Да, вот как кончается для него война. Тихо и незаметно… И слава Богу, что она кончается так, что он дожил до чудесного весеннего дня 1945 года, что те, кто в течение пяти лет пытались убить его, сами потерпели поражение. И прекрасно, что теперь уже ничего не происходит. Все сделано. Вот только Джули. Джули дала бы ему тепло и счастье… в добавок к холодному удовлетворению, которое он испытывал. В апреле, после нескольких месяцев затишья, противник вдруг снова проявил активность. Немцы все еще держали в море около семидесяти подлодок. Короткая яростная вспышка их деятельности стоила им тридцати. Но и много транспортов нашло свою гибель. Однажды «Салташ» потерял судно в конвое буквально на пороге дома, в Ирландском море. Торпеда попала в носовую часть. Судно тонуло медленно. Экипаж удалось спасти. Они наблюдали за «Стримером», который пошел в контратаку. Все удивлялись: исход войны не вызывал сомнений, немцы потерпели поражение, но ни одна из их подлодок не действовала раньше в прибрежных водах. – Идиоты! - воскликнул Рейкс, когда суматоха улеглась. «Стример» аккуратно разделался с подлодкой, а экипаж транспорта выловили из воды, - Ублюдки! Ведь они могли убить кого-нибудь из нас. Он выразил общее желание: остаться в живых, поскорей покончить со всем, не рискуя и не подвергая себя опасности. Ведь за остаток войны им придется сделать еще два, ну от силы три перехода. Конечно, без потерь не обойдется. Но мы не хотим входить в их число, думали они, только не сейчас, не в самом конце, когда мы уже почти пережили войну… Позже, сидя в кают-компании, они вернулись к той же теме. – Немецкие подлодки в Ирландском море, - сказал Аллингэм, быстро опрокинув рюмку и наливая следующую. - Они, должно быть, совсем спятили! – Спятили или не спятили, - заметил Скотт-Браун, - но это произошло. И может произойти еще раз. Немцы прекрасно понимают, что они проиграли. Они из кожи вон вылезут, лишь бы нанести нам ущерб. Сегодняшнее нападение было самоубийством, но они пошли на него. Им плевать на будущее. Будущего у них нет. – Я надеюсь только на то, что мы не будем следующей жертвой, - сказал Рейкс. - Не для того я дожил до победы, чтобы схватить торпеду у самого порога дома. – Да, это, пожалуй, не входит и в мои планы, - решительно произнес гардемарин. – Войне конец! - воскликнул Аллингэм, - Союзники уже перешли Рейн. Мы почти соединились с русскими. Возможно, сам Гитлер уже мертв. Что они хотят, продолжая огрызаться? – Ничего, - неожиданно произнес Винсент, молча сидевший за столом. - Они сражаются, вот и все… А если б мы стояли на грани поражения? Разве мы не делали бы того же самого, каким бы безнадежным это ни казалось? Май. Совершая автономное патрулирование у берегов Исландии, «Салташ» получил необычную радиограмму: «Патрулируйте район Рона». И фрегат ходил по квадрату возле одинокого осколка скалы, торчащего посреди моря в трехстах милях от берега. Это была вершина поднимающейся с самого дна Атлантики горы - могила множества кораблей и подлодок. «Но почему именно Рона? - удивлялся Эриксон. - Чего здесь патрулировать?» – Я полагаю, что конец, - сказал он Джонсону, когда они обсуждали положение с топливом. - Сколько у вас сейчас в распоряжении мазута, чиф? – Около двухсот тонн, сэр. Хватит дней на четырнадцать экономического хода. – Вряд ли нам придется идти быстрее. Сейчас мы кружим на одном месте. Джонсон с удивлением взглянул на него. – И сколько же мы будем кружить, сэр? – Не знаю, чиф… Пока не пробьет час. «Салташ» ходил по кругу, не встречая ни единого корабля. Кусок серого спокойного моря с торчащей посреди скалой и хмурым небом над головой. Экран радиолокатора был пуст. Гидроакустический аппарат ощупывал морские глубины. Каждые полчаса «Салташ» делал поворот на 90 градусов. На мостике лежал сигнальный журнал, в который мог заглянуть каждый. Но там, кроме ежедневной записи радиограммы «Продолжайте патрулирование», ничего не менялось. На рассвете шестого дня пришла радиограмма. «Салташ» все еще продолжал кружить возле утеса, все еще медленно ползал по кругу, как ему было приказано. «Военные действия прекращены, - говорилось в радиограмме. - Немецкое командование приказало всем подводным лодкам капитулировать. Сигнал сдачи - большой черный флаг. Вам необходимо принять меры на случай сопротивления. В вашей зоне две подводные лодки. По обнаружении в надводном положении - конвоировать лодки в Лох-Брум». – В нашей зоне? - удивился Эриксон. - Однако подождем, вдруг они появятся. И они появились. Подлодки всплывали по всей Атлантике. Некоторые из них, боясь расплаты, взрывали себя или пытались найти убежище, не зная, что такового уже не существует. Но чаще они выполняли приказ - поднимали черный флаг, сообщали координаты и ждали приказаний. Они всплывали в Ирландском море, у самого устья Клайда, в Английском Канале. Они всплывали рядом с Исландией, где был потоплен «Компас роуз», в Гибралтарском проливе… Они всплывали в укромных местах, выдавая свои убежища. Поднимались у берега. Всплывали в водах Центральной Атлантики, где крестики, обозначавшие погибшие корабли и суда, стояли так густо, что чернила сливались в одно неразборчивое пятно. Иной раз они злобно огрызались, но всегда получали мир, которого никогда сами не предлагали другим кораблям. В ожидании победителей они поднимались на поверхность там, где их застал приказ. Две подлодки поднялись навстречу «Салташу» у острова Рона. Они появились на горизонте - два резко очерченных силуэта. – Вижу две подлодки, сэр, - доложил сигнальщик правого борта. Голос его был спокоен, хотя это сообщение было самым неожиданным за всю войну. Объявив боевую тревогу, «Салташ» помчался навстречу. – Продолжайте зигзаг, старшина, - приказал Эриксон рулевому. Корабль резко лег на левый борт, начав выписывать неровную дугу. Если и будут выпущены последние отчаянные торпеды, то не для «Салташа» Обе подводные лодки неподвижно стояли рядом. Черные флаги болтались на мачтах, а палубы были заполнены матросами, как, впрочем, и палубы «Салташа». Сильно накренившись на крутом вираже и следя за подлодками хоботами своих пушек, «Салташ» описал круг. Подлодки закачались на волне. Немецкие матросы вцепились в поручни, а некоторые даже принялись размахивать кулаками. – Ну, что же мы им скажем? - спросил Эриксон, явно наслаждаясь происходящим. – А может, лучше дадим предупредительный выстрел? - с надеждой в голосе предложил Аллингэм. Эриксон расхохотался. – Я вижу, у вас руки чешутся, но, право, не знаю, о чем их предупреждать… - он подумал секунду. - Но вот бросить глубинную бомбу… Это, пожалуй, мысль. Не слишком далеко и не слишком близко. Чтоб как следует их встряхнуть. Чтобы по дороге они как следует себя вели. Сообщите об этом Винсенту - сброс одной бомбы по готовности. Глубинная бомба взорвалась на одинаковом расстоянии от подлодок и «Салташа». Водяной холм вырос над поверхностью. Брызги и водяная пыль окутали субмарины, словно влажное покрывало. Команды обеих лодок подняли руки над головой, раздались недовольные выкрики, а один матрос влез на мачту и расправил флаг, чтоб его лучше было видно. – Кажется, поняли, что к чему, - заметил Локкарт, следивший в бинокль. – Рад, что они понимают с полуслова, - Эриксон взял в руки мегафон - Вы понимаете по-английски? С лодок закивали головами. – Небось из университетов типчики, - заметил Рейкс. Эриксон вновь поднял мегафон. – Вы видели? Это глубинная бомба, - жестко сказал он. - У меня их еще штук сто… Постарайтесь не причинять нам неприятностей, иначе… - он свирепо махнул рукой. - Мы идем в залив Лох-Брум в Шотландию. Какая у вас крейсерская скорость хода на поверхности? Молчание. Затем до них донесся ответ: – Десять! – Так… это займет у нас дня два, - обратился он к Локкарту. - Полагаю, нам лучше идти фронтом. Мне не хочется, чтобы эти негодяи целились в нас. Хотя они и выглядят такими покорными… - он снова заговорил в мегафон. - Командам спуститься вниз. Следовать строем фронта слева и справа от меня. Курс 105°. Поняли меня? Немцы на палубе замахали руками. – Тогда отправляемся, - продолжал Эриксон, - Ни под каким предлогом курс не менять. Друг другу не сигналить. Ночью нести все ходовые огни. Да не забывайте про глубинные бомбы! Но этому необычному конвою не суждено было добраться до места назначения без происшествий. И это происшествие по-настоящему разгневало Эриксона. Случилось это к вечеру второго дня. Они уже подходили к северной оконечности архипелага, которая отмечала вход в ворота их дома. В течение тридцати часов подлодки вели себя в высшей степени дисциплинированно: педантично держали курс, вовремя зажигали в ночное время навигационные огни. Но Эриксон постоянно держал за работой гидроакустика. Такая предосторожность казалась совсем ненужной, но они все-таки поймали цель, да еще совсем рядом. Эриксон быстро привел корабль в боевую готовность. Он не собирался рисковать: а вдруг это в действительности подлодка, не подчинившаяся приказу всплыть? Пленникам был передан сигнал: «Немедленно остановитесь и оставайтесь в дрейфе». Лодки подчинились. «Салташ» дал полный вперед и пошел в атаку. Локкарт сказал: – Похоже на цель, сэр, идет тем же курсом, что и мы… Эриксон ответил: – Сбросим глубинные бомбы, старпом. Возможно, на этой лодке еще не слышали новостей. Сигнал «Глубинные бомбы - товсь» едва успел отзвучать, как подлодка всплыла в ста ярдах прямо по курсу. Она всплыла нехотя и медлительно, словно заявляя, что делает это по собственному желанию. – Обе стоп, - приказал Эриксон. - Двадцать влево! «Салташ» обошел субмарину с кормы. Эриксон рассматривал серый корпус в бинокль. – Кажется, - угрюмо сказал он, - они действительно не знали сигнала сдачи. Хорошо бы… Он не закончил фразы, борясь с сильнейшим искушением. Отсутствие черного флага на подлодке давало ему на выстрел все законные основания. Ему хотелось атаковать врага, расстрелять его, бросить рядом с ним пару глубинных бомб. Ему хотелось доказать немцам, что война закончилась для них поражением, что британский фрегат может послать их ко дну в любой момент. Его охватил тот же гнев, который он ощутил тогда, когда командир подбитой подлодки принялся кричать «Хайль Гитлер» у него в каюте. Чертовы немцы!… Из люка боевой рубки показался человек в фуражке с высокой тульей. Он беззаботно осмотрелся вокруг, а затем направил бинокль на «Салташ». Еще один вылез из люка и встал рядом с первым с таким видом, будто его вовсе не интересовал фрегат. – В дураков играют! - проворчал Эриксон. - Аллингэм! – Сэр? - откликнулся Аллингэм. – Дайте один выстрел перелетом над их боевой рубкой. А если хотите попасть, валяйте. Аллингэм отдал приказания. Рявкнула одна из пушек на полубаке. Снаряд поднял высокий султан воды всего в полусотне ярдов позади подлодки. – Как раз расчесало ему волосы на пробор, - заметил Хольт. Это был последний выстрел долгой войны. Двое на мостике рубки потеряли безразличный вид и энергично замахали руками. Остальные стали вылезать из рубки и разбегаться по палубе. Черный флаг вздрогнул и пополз вверх по короткой мачте, а сигнальный фонарь с мостика неистово замигал. – Сигнал, сэр, - доложил старшина сигнальщиков. - «Я не хочу вступать с вами в бой». Так окончилась битва. По всей Атлантике замерло сражение. Странно тихий конец жестокой, более чем пятилетней борьбы. Не было больше ни отчаянных нападений на торговые суда, ни пиратских выходок после дня капитуляции. Жестокая война закончилась тем, что на поверхности моря вскипали пузыри из продутых балластных цистерн, появлялась подлодка, неохотно сдавалась в плен, получая лаконичный приказ: «Следуйте за мной». Но никакой спокойный конец не мог принизить гордости за победу, стоившую им так дорого: десятки тысяч человеческих жизней, несколько сотен посланных ко дну кораблей. Эта война навсегда останется в истории. Она останется в памяти людей. Она останется в морских традициях и станет легендарной. За решающую помощь, которую флот оказал воюющему острову, и цену, которую пришлось заплатить моряцкими жизнями. За так и не перерезанную немцами дорогу жизни через Атлантику. Подлодки они сдали на попечение трем ершистым канонеркам, которые выскочили из Лох-Брума и на скорости около тридцати узлов с рычанием устремились к ним, а подойдя, развернулись, подняв столбы брызг и вспенив воду, и пальнули безо всякой на то причины из пулеметов. Единственным посланным ими сигналом было: «Они наши». «Салташ» мог идти на рейд. Большой фрегат двигался в спокойных водах залива, направляясь к группе кораблей и судов на рейде. Солнце уже зашло, было довольно холодно. Вот и вернулись домой из похода… Закутанные, одетые в теплые куртки, они все еще притопывали ногами в тяжелых сапогах. Странная тишина стояла на «Салташе», хотя на верхних палубах столпилось сотни полторы человек. Опершись на поручни или сидя на зарядных ящиках и крышках люков, они смотрели на тихую воду, на прекрасные, все еще подкрашенные солнцем горы, белые домики, сгрудившиеся на берегу залива, на рейд, к которому приближались. Был конец дня, конец войны. На палубе тихо - в такой момент нелегко разговаривать. Гораздо лучше стоять неподвижно и смотреть, смотреть вдаль. Подойдя ближе, они увидели, что за исключением корвета, небольшого топливного танкера и нескольких мелких судов не рейде стояли немецкие подлодки. Шестнадцать подлодок, тесно пришвартованных друг к другу. По палубе прокатился гул голосов, затем вновь все стихло. Команда фрегата столпилась у поручней, глядя сверху на субмарины. Подлодки были пусты: экипажи сняты с борта, а пушки опущены в корпус. Молчаливые и неопасные, но все еще враждебные. Много в них было такого, на что стоило посмотреть, но одна деталь привлекла внимание всех: на боевых рубках подлодок виднелась большая буква «V»{16}. Сейчас она выглядела апофеозом проклятой войны. «Салташ» прошел мимо. Эриксон передал в машину: «Самый малый», а Рейкс стал разыскивать береговые ориентиры для выбора места якорной стоянки. И вот на баке загрохотал брашпиль, стравливая первые футы якорной цепи. Аллингэм на баке повернулся лицом к мостику в ожидании команды «Отдать якорь». – Выходим на траверз, сэр. – Стоп машины! Пока «Салташ» по инерции шел вперед, Эриксон огляделся: лучшей якорной стоянки и не придумаешь! Место защищено от ветра, рядом нет ни мелей, ни других кораблей. И подлодки на виду… – На траверзе, сэр! - крикнул Рейкс. – Малый назад! - скомандовал Эриксон. «Салташ» набрал задний ход, достаточный для того, чтобы на инерции натянуть цепь и зацепиться за дно как следует, погрузив лапы якоря в грунт. Эриксон приказал: «Стоп машины! Отдать якорь!» Аллингэм повторил приказ старшине. Со звоном выскочил кулачок стопора. Якорь с лязгом и грохотом рухнул в воду, подняв веер брызг. Звуки эти отдались эхом, спугнув тучи кричащих морских птиц. По воде пошла рябь. «Салташ», натянув якорь-цепь, остановился. Эриксон вздохнул, расправив плечи под теплой курткой, – Ну вот и все… - и, не оборачиваясь, он бросил через плечо: - Все, машины не нужны. Палубы уже давно опустели, но Локкарт не удивился, обнаружив Эриксона на мостике. Его крупная фигура неожиданно выросла из темноты. Локкарт догадывался, где окажется командир в эти первые часы после войны. – Привет, старпом. Они молча стояли рядом в холодной темноте, наслаждаясь окружающей их тишиной и спокойствием. Уже совсем стемнело. Запутавшись в такелаже, повисла над головой луна, а на берегу вспыхивали один за другим огни - звездочки мира. Первые с самого начала войны незатемненные огни. В лунном свете различался берег залива и горы над ним. За пределами их спокойного убежища завывал ветер, готовый жадно наброситься на «Салташ», если тот выйдет из бухты. Там, у входа в залив, яростно билось волнами о камни жестокое море. Локкарт знал, почему они вместе стоят здесь, на мостике, под темным холодным небом. Последний день войны, которую они прошли вместе. С атлантическим сражением покончено. Настала пора собрать воедино все впечатления. – Да, на это ушло пять лет, - вдруг заговорил Эриксон. - Даже больше. Интересно, сколько миль мы прошли? – Я считал: на «Компас роуз» около ста тысяч, - ответил Локкарт. - Сколько прошел «Салташ», считать не стал. Думал - плохая примета. До них доносились слабые звуки, обычные для стоянки в гавани: где-то играло радио, с плеском разбивалась о борт волна, раздавались по палубе тяжелые шаги вахтенного… Немецкие подлодки - темные тени, никого уже не пугающие, - попали в лунную дорожку. – Жаль, что другие не могут видеть этого, - сказал Локкарт. - Джон Морель, Ферраби… – Да. Они это заслужили, - кивнул в ответ Эриксон. Локкарт стал вслух произносить имена погибших, которые сохранились в памяти: – Тэллоу. Старший матрос Филиппс, Уэльс… – А кем был Уэлльс? - спросил Эриксон. – Старшина сигнальщиков на «Компас роуз». – Ах да… – Он говорил, бывало, своим сигнальщикам: «Если что не так, свистните мне, и я тут же прибегу…» – Вот когда их не хватает. – М-мм-м… Пожалуй, погибло слишком много, чтобы запомнить всех как следует. В конце концов, имена - это ярлычки. Молодой Бейкер, Торнбридж, Уоттс. Парни с «Сорреля». И девушки, которые утонули в гибралтарский конвой. – Джули Хэллэм, - неожиданно произнес Эриксон. Он впервые напомнил о ней Локкарту. – Да, Джули… Короткий приступ боли, и сердце Локкарта вновь успокоилось. С «Компас роуз» было примерно то же самое. Есть, наверное, особый тип памяти, которая из милосердия быстро увядает, навсегда утопает с грузом печали. – Вы так и не получили ни одной медали, - неожиданно сказал Эриксон. - Но я сделал все, что мог. – Я это переживу, - улыбнулся Локкарт. – Вы кое-что заслужили, старпом. – И все же я могу это пережить… Помните тот ленч в Лондоне, когда я сказал, что хочу остаться с вами? – Да. Это для меня очень много значило. – И для меня тоже. То, о чем они не собирались говорить, было сказано. Эриксон снова вздохнул. – А ведь мы утопили всего три подлодки. Три за пять лет. – Видит Бог, нам для этого пришлось как следует потрудиться. – Да, - Эриксон задумался, облокотился на леера, возле которых провел не одну и не две сотни часов. Из темноты донеслись его слова. Даже теперь, после шестидесяти восьми месяцев войны, их странно было услышать от него: – Должен признаться, что я чертовски устал. Примечания {1} Lieutenant-commander - прим. OCR {2} Улица в Лондоне, где расположены редакции главных газет - прим. Перев. {3} Видимо, шлюпы (sloops) - OCR {4} Династия исламских религиозных деятелей - прим. OCR {5} Fw.200 «Кондор» {6} Довольно смелая оценка кораблей типа «L» - прим. OCR {7} Так англичане называют русскую народную песню «Дубинушка» («Эй, ухнем…»). - Прим. перев. {9} Commander - прим. OCR {10} Судя по этому и последующим, достаточно вольным описаниям, это шлюп типа «Black Swan» или «Egret». Но упоминание о названиях рек отсылает к фрегатам типа «River», которые были чуть слабее вооружены и иначе оснащены. В реальности же так назывался один из старых тральщиков типа «Hunt»- прим. OCR {11} Один из аристократических колледжей Англии - прим. Перев. {12} Имеется ввиду {13} В данном описании проводки полярного конвоя в СССР автор допускает искажение временных рамок, несколько искусственно подчеркивая тяжесть конвойной службы во время таких переходов. Описанный далее эпизод с немецкими эсминцами с натяжкой можно считать имевшим место один раз за всю войну и годом ранее описываемого времени. Но в целом, нарисованная картинка вражеских атак не очень устроила бы специалиста-историка. - прим. OCR {14} И совсем не странно, что к точно такому же общему выводу пришел и его стилизованный враг в книге Лотара Буххейма «Лодка», по которой поставлен великолепный фильм. - прим. OCR {15} Основным тактическим приемом уклонения у немецких подводников был уход на глубину 200 и более метров - гидролокатор, «Асдик», на такой глубине был неэффективен. {16} Строка из Шекспира - прим. Перев. {17} Начальная буква слова «Victoria» - победа. - прим. Перев. |
|
|