"Тринадцатая ночь" - читать интересную книгу автора (Гордон Алан)

Глава 9

— Какой великолепный очаг на графской кухне! — щебетал Бобо с грешным блеском в глазах. — Они поддерживают в нем огонь целую ночь, чтобы незамедлительно с самого утра приступить к выпечке домашнего хлеба. Целый лес, должно быть, извели за эти годы, обеспечивая комфортом графиню и ее домочадцев.

— Рад, что ты хорошо провел время, — проворчал я, подавляя зевок.

Уже перевалило за полдень, а я только что проснулся. Вчера вечером Александр заботливо оставил мне на ночь кувшин вина, чтобы помочь согреться после моего позднего приключения, а уж я позаботился прикончить его, несмотря на новогодний зарок. Черт возьми, Новый год же еще не наступил, и пока я волен потакать моим порочным желаниям. Хотя, может, и не стоило бы. Ведь головная боль все-таки меня настигла.

— Ты выяснил что-нибудь? — спросил я.

— Не много. Никто из домочадцев не подходит на роль Мальволио. Все какие-то недоростки. А Себастьян показался мне жутко мрачным типом. Ни разу не раскололся на улыбку за все время моего представления, но, я вас уверяю, он был уникален в своем роде. Остальные катались по полу от смеха.

— Он был пьян?

— Да, и изрядно. Его не назовешь счастливым человеком, но его супругу это, похоже, не особенно волнует. В основном она строила глазки друзьям своего старшего сына и почти не следила за моим выступлением. Я подозреваю, что ее предпочтение по-прежнему отдано тем, кто помоложе. Интересно, ограничивается ли она игривыми взглядами?

— Думаешь, они когда-нибудь устремятся на герцога?

Такой неожиданный поворот озадачил Бобо. Он задумчиво жевал кусок вяленого мяса, устроившись в ногах моей кровати.

— Сомневаюсь, — сказал он. — Графиня сделала несколько довольно непристойных замечаний о его запоздалом развитии. Я польстил ей, включив в мое представление шуточки по поводу регентства, чем весьма порадовал ее. Она заявила, что в общем и целом правила бы этим городом гораздо лучше, чем его покойный правитель. Мне это показалось слегка неуместным, учитывая его недавнюю кончину.

— Убийство, — поправил я его, и он пристально взглянул на меня.

— Я не забыл, — сказал он. — Просто пока не нашел никаких доказательств вашей версии. В любом случае, мое представление прошло так хорошо, что Фабиан предложил мне остаться у них на службе, перебравшись жить во дворец. Я согласился. Учитывая сложившиеся обстоятельства, мне будет спокойнее спать там, чем в благотворительном пристанище.

— Звучит разумно. Кстати, должен сказать, твое владение здешним языком впечатляет, — заметил я.

— Я же родился в Спалато, разве вы не знали? Поэтому свободно говорю на местном наречии, прибегая к акценту лишь в особых случаях, так же как вы. Ведь я прав? Отец Геральд выбрал меня именно по этой причине. Ну и оценив, разумеется, мой исключительный талант.

— А позволил ли тебе означенный исключительный талант понаблюдать за конторой Клавдия?

— Естественно, позволил. Для нашей цели отлично подойдет черный ход, выходящий на боковую улочку. Еврей ушел на закате. Чуть позже, как я заметил, вышла пожилая служанка, а потом контора оставалась пустой.

— Пустой? А как насчет Клавдия?

— Должно быть, он ушел раньше или незаметно воспользовался черным ходом. Я же не мог видеть оба входа сразу. Но он ушел, тут я могу поклясться. В доме не осталось ни огня, ни свечей, к тому же напоследок мне удалось через щели в ставнях бросить взгляд на помещения обоих этажей. Нигде никого не осталось.

— Это было немного рискованно, ты не считаешь?

Бобо успокаивающе махнул рукой.

— Я проверил все очень быстро. Если бы кто-то и заметил меня, то я бы мгновенно исчез в переулке.

— Ладно. Будем надеяться, что не более заметной будет и наша парочка, вламывающаяся туда сегодня вечером. Встретимся в том переулке через час после заката. Я захвачу светильник.

— Договорились. А что именно мы будем искать?

— Понятия не имею. До встречи.

При моем появлении на первом этаже зазвучали насмешливые аплодисменты по поводу моего позднего пробуждения. Клавдий, обедавший за одним из столов, жестом пригласил меня присоединиться к нему. Необычное испытание. Мне еще не приходилось есть с человеком, в дом которого я собирался нанести тайный визит.

— Есть какие-то вести от вашего брата? — спросил он с беспокойством, показавшимся мне наигранным.

— Пока нет, — ответил я.

— Маловероятно, что вы их дождетесь, — заметил он, набив рот хлебом. — Кораблям сложно добраться сюда в это время года. Ветра нехорошие. Да и кто пойдет на север зимой?

— А может быть, он разгрузится где-нибудь в Греции, чтобы продолжить путь на лошадях.

— Безрассудная затея, — заявил он. — Дороги чертовски опасны, а погода на суше ничуть не лучше. Даже хуже, учитывая предстоящие ему горные перевалы.

— Я верю в него, — уважительно сказал я. — Он доберется сюда.

Отломив очередной кусок хлеба, Клавдий собрал им подливку. Ощущения у меня в животе были еще хуже, чем в голове, их не излечил даже вид обедающего с аппетитом человека.

— А в какие края вы хотели бы направиться? — неожиданно спросил я.

Клавдий озадаченно посмотрел на меня.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Ну, вы же можете потерять должность управляющего после выбора регента. Куда вы тогда отправитесь?

Он пожал плечами.

— Меня это мало волнует. Я получу рекомендательные письма и исчезну. Уж наверное, устроюсь где-нибудь. Или у вас есть ко мне предложение?

— До прибытия моего брата у меня нет права делать какие-либо предложения. Но я могу подумать о вашей судьбе, если желаете.

Он закончил и собрался уходить.

— Опять-таки, синьор, мы начинаем переговоры, не имея на то реальных оснований. Подождем до лучших времен.

Он поклонился на прощание, и я встал, ответив ему тем же.

Щурясь в ослепительных лучах безжалостного светила, я нетвердой походкой вышел из ворот на площадь. Там царила полнейшая сумятица, вобравшая в себя беспорядочные выкрики рыночных торговцев и любителей театрального действа. Мой коллега как раз занимался с разномастными чертями, показывая им простейшие акробатические трюки. Я подавил порыв вмешаться в демонстрацию, но с удовольствием отметил, что превосхожу его в этой области шутовства. При всех его ссылках на мой почтенный возраст я еще вполне мог сделать le tour francais или le tour romain[16], а ему не хватало гибкости в талии даже для исполнения вращений и кувырков. Когда встречаются двое шутов, то между ними, как правило, возникает такое мелкое соперничество. Более интересным оказался ряд опытов, проводимых сэром Эндрю с его юным подручным Луцием. Рыцарь внимательно слушал, как Себастьян дочитывал свой монолог. В конце руководивший процессом Фабиан крикнул:

— Готовь огонь!

Сэр Эндрю, кивнув, взял три полоски ткани, быстро сплел их в косичку и окунул в какую-то жидкость. Он положил подготовленный фитиль в металлическую лохань и подал Себастьяну знак продолжать речь.

Во время этого монолога сэр Эндрю взял у Луция зажженную свечку и поджег ею конец фитиля. Пламя достигло другого конца через пару секунд после заключительных слов графа.

— Опоздали, сэр Эндрю, — сделал ему замечание Фабиан. — Я хочу, чтобы огонь полыхнул прямо на его последнем слове. Нам нужно напугать грешников и выгнать их из города.

— После этого тут больше нечего будет делать, — проворчал Себастьян.

— Минуточку, — сказал сэр Эндрю. Он выбрал более короткие полоски ткани и повторил процесс плетения и обмакивания. — Какое последнее слово в монологе Иисуса?

— До самого Судного дня, — замогильным голосом произнес Себастьян.

— Повтори снова последнюю строфу, — велел сэр Эндрю.

Себастьян начал декламировать, а сэр Эндрю, слушая с закрытыми глазами, отслеживал рифмованные окончания. Наконец он поджег свечкой новый фитиль, пламя быстро побежало к его концу. Огонь вспыхнул одновременно с концом монолога, и сэр Эндрю, радостно глянув на Фабиана, прошептал:

— Получилось!

— Изумительно, сэр Эндрю, у вас действительно получилось, — поддразнил его Фабиан. — Поистине рождественское чудо. Натурально. Готовьтесь ко второй вспышке после падения ворот. Когда Себастьян…

— Для тебя я граф, ты, надутое дерьмо, — резко бросил Себастьян.

Фабиан, похоже, готов был наброситься на своего господина с кулаками, но лишь глубоко вдохнул и медленно выпустил пар.

— Примите мои извинения, граф, — сказал он. — Когда граф пройдет в адскую пасть, нам понадобится вторая вспышка огня, только пусть он горит подольше, чтобы Иисус успел пройти по сцене к месту следующей дискуссии. Побольше огня и дыма, если вы не возражаете.

— Сделаем пожар до самых небес, — пообещал сэр Эндрю, а Луций восторженно хихикнул.

Купив немного хлеба и сыра, я поднялся по ступеням строящегося собора, подыскивая выгодную позицию для наблюдения за разворачивающимися на площади событиями. Слегка колыхались на ветру полотнища, обтягивающие леса. Я решил выяснить, что происходит за фасадом, и, обнаружив там епископа, поклонился ему.

— Добрый день, пилигрим, — удивленно сказал он. — Вы ищете меня?

— Вовсе нет, сударь, но я рад, что встретил вас. Меня привлек сюда двойной интерес: осмотр этого великолепного сооружения и поиск относительно безветренного местечка на время трапезы. Не желаете ли подкрепиться хлебом с сыром?

Он оживился.

— С удовольствием. Я тоже пришел сюда по двум причинам. Во-первых, чтобы убедиться в надежности защитных покрытий, а во-вторых, чтобы помечтать о том, каким будет наш собор после завершения строительства. Дай мне, Господи, дожить до этого дня! Давайте вместе бросим взгляд в будущее.

Пройдя через дверной проем, мы увидели зачатки стен подземной крипты и контрфорсы, предназначенные для поддержки еще не возведенных сводов. Недостроенные арки обнимали небо, словно руки, воздетые в тщетной мольбе.

— Готика, — заметил я.

Епископ кивнул:

— Такой нынче стиль, верно? Нашему собору, конечно, не сравниться с величественными соборами Германии. У нас здесь слишком мало народу. Но он значительно превзойдет старую церковь.

— А мне больше нравится старая церковь. Она пробуждает чувство сопричастности. Эти же новые, вознесшиеся в небеса громадины словно кричат: «Трепещите, мелкие людишки, глядя в недостижимые райские выси!» Они лишают всех надежд попасть в рай.

Он взглянул на меня с легкой печалью и мягко сказал:

— Сын мой, мы обретаем рай, воздавая хвалы Господу нашему. Может ли быть более похвальное стремление?

Я решил не вступать ни в какие споры на сей счет. Мы немного побеседовали, я поблагодарил епископа за экскурсию и направился обратно к порталу собора. На ступенях вовсю трудились декораторы. Голову дьявола выкрасили красной краской, что придало ей весьма жуткий вид. А для детей придумали великолепное занятие: они увлеченно малевали на ближайшем занавесе свои представления о рае. Я пристроился неподалеку и принялся есть, поглядывая, не следит ли кто-нибудь за Бобо. Или за мной.

Среди зрителей маячил и капитан Перун, как обычно восседавший на лошади. Однако я заметил, что он все-таки отчасти снизошел до грешных земных радостей. Вымученные трюки демонов вызвали на его губах легкую улыбку. Он что, действительно развеселился? Неужели грозный начальник стражи Орсино способен на легкомыслие?

Не под его ли маской скрывается Мальволио? Бывший управляющий определенно имел воинский опыт. Не лишенный ни храбрости, ни силы, в неразберихе последнего крестового похода он легко мог изменить курс и поступить на службу к герцогу, не открывая своего истинного лица. Его нынешнее положение дает ему прекрасную возможность для слежки за Бобо. Однако вряд ли капитана можно обвинить в узости интересов — он явно следит за всеми.

На роль нашего мстителя неплохо подходит и Исаак. Экзотическая внешность является надежной маскировкой, а его должность позволяет попасть в окружение герцога. И в то же время стоит убрать бороду, парик и изменить костюм — и он становится абсолютно неприметным человеком, который может пройти по тенистым закоулкам города, не вызывая ни малейших подозрений. Интересно, что бы он ответил, если заговорить с ним на еврейском языке? Хорошо бы выяснить, обрезан ли он… Вот только сомневаюсь, что мне удастся спрятаться в непосредственной близости от места, где он пристроится справлять малую нужду.

И все-таки я отдавал главенство епископу. Самый благонадежный человек в городе, в отличие от Перуна и Исаака он к тому же лично знает всех прихожан. Благодаря службе в церкви он может с легкостью проникать в прорытые под городом подземелья. Но стал бы Мальволио рисковать возможным разоблачением в случае прибытия другого папского посланца? Впрочем, риск не настолько велик: тайно посланные римские эмиссары редко проявляли праведное рвение, и к тому времени, когда кто-то мог прибыть сюда для проверки этого человека, их воспоминания о внешности настоящего епископа могли сильно подразвеяться.

Так же, как и мои, вдруг подумал я. Минуло уж пятнадцать лет с тех пор, как мы встречались с негодяем Мальволио, и я не мог воскресить в памяти точный образ, чтобы наверняка узнать его. К тому же неизвестно, как поработали над ним годы. Лучше всего мне помнился его голос, но ведь и голос мог со временем измениться, либо его могли изменить намеренно.

А может, вообще надо искать в другой стороне, к примеру, выяснить, куда подевался тот таинственный обитатель публичного дома, о котором разведал Бобо? Я устал ждать, когда наш враг выдаст себя. Я готов был сам выйти на сцену.

Зайдя в лавку, я купил лист бумаги красивого темного оттенка. Нужно завернуть подарки, сообщил я продавцу. Однако до подарков дело не дошло. Глянув на низкое солнце, я поспешил вернуться в мое жилище и извлек из тайника свою шутовскую сумку. Никаких следов чужого любопытства. Хороший знак! Вытащив из сумки маленький светильник и несколько свечек, я отрезал подходящий кусок темной бумаги и, обернув им три стороны светильника, соорудил воровской фонарь. Потом быстро сбежал в таверну, наспех пообедал и выпил всего один бокал вина, к удивлению и ощутимому денежному разочарованию моего хозяина.

Протиснувшись обратно к себе в комнату, я зажег свечу, вставил ее в фонарь и спрятал его под плащом. Черная лестница вывела меня к конюшне. Оттуда донеслось приветливое ржание Зевса, и мне пришлось шикнуть на него. Но он, своенравный упрямец, заржал еще громче. Миновав городские ворота, я натянул капюшон на голову и повернул к строящемуся собору. Вокруг не было ни души.

Время я отмерил, пересказав про себя одну старую историю, которая, судя по моему опыту, занимала около часа. Потом скользнул за старую церковь и, дождавшись прохода стражников Перуна, быстро перебежал в переулок за контору управляющего.

Бобо еще не появился. Вблизи не горело никаких факелов, а на небе маячил лишь худосочный месяц. Я уже собрался рискнуть и вытащить фонарь, как вдруг темная груда возле кучи мусора зашевелилась и поднялась. Я едва не свалился замертво на месте.

— Что вы так перепугались? — прошептал Бобо, подняв капюшон, скрывавший его набеленное лицо.

Я привалился к стене, восстанавливая дыхание, а он достал принесенный с собой веничек и старательно замел мои следы.

— Незачем привлекать внимание патруля, — сказал он. — Вот и нужная нам дверь.

Я осторожно открыл ее и вошел внутрь. Бобо последовал за мной и бесшумно закрыл дверь за собой. Я вытащил фонарь из-под плаща. Мы оказались в небольшой комнате, где на столе стояли умывальный тазик, несколько тарелок и мисок.

Какое-то время мы постояли, прислушиваясь к тишине. Снаружи завывал ветер, в доме поскрипывали и потрескивали балки, но никаких человеческих голосов слышно не было. Я вытянул вперед фонарь и разглядел дверной проем. Мы находились под лестницей.

— Сходи, проверь ставни, — прошептал я. — Не хочется, чтобы с площади увидели свет.

Бобо кивнул и осторожно направился в комнату.

— Закрыты наглухо, — сообщил он. — Если бы эта постройка свалилась в море, то поплыла бы по волнам, как корабль.

Я прошел за ним, закрывая фонарь плащом. Гроссбух Исаака лежал на его столе — толстенная пачка бумаг, переплетенная в темную кожу. Я быстро сел за стол, пристроил светильник так, чтобы он освещал книгу, и, расстегнув застежку, открыл ее. Первая страница оказалась пустой. Такой же была и вторая.

— Странно, — проворчал я, когда подошедший Бобо глянул мне через плечо.

Я продолжал листать и наконец нашел заполненную страницу. Бобо тихо усмехнулся. Записи велись на еврейском языке.

— Вы начали не с того конца, — заметил он.

— Я уж и сам догадался, — сказал я, перевернул книгу и начал с другой стороны. — Отличный способ сбить с толку любителей совать нос в чужие дела. Будем надеяться, что он хотя бы имел любезность использовать наш календарь. Никогда не мог разобраться в еврейском летоисчислении.

Как оказалось, любезность он таки имел. Каждая отдельная запись предварялась одинаковой парой строк, выведенных почерком образцовой разборчивости.

— Черт, — сказал я. — Тут используется какой-то шифр. Я не понимаю смысла этих слов.

Бобо слегка кашлянул.

— Извиняюсь, но разве евреи не пользуются для обозначения цифр буквами? Наверное, их нужно сосчитать, тем более, как я вижу, никаких привычных нам цифр в книге нет.

Я смерил его пристальным взглядом и проворчал:

— У тебя есть весьма противное обыкновение всегда оказываться правым.

— Ну извините, — сказал он, пожимая плечами.

Разрешив эту загадку, я стал бегло просматривать сообщения об отгруженных оливках, полученном египетском хлопке, о суммах, вложенных в многочисленные консорциумы, и суммах выплат различным кораблям и наконец дошел до апреля.

— Весной они торговали с Венецией, — заметил я. — Довольно оживленная торговля. Видимо, городские дела шли в этом году просто замечательно. Погоди-ка минутку.

— Что там такое?

— По-моему, я нашел его пустяковую ошибочку.

Он взглянул на отмеченную мною запись и тихо присвистнул:

— Если это пустяк, то хотел бы я знать, что у них понимается под приличной денежной суммой.

— Герцог, графиня и другие состоятельные горожане этого города объединились в синдикат по вложению денег в торговлю. В расчетной книге Исаака преобладали записи о деятельности этого объединения, которая охватывала всю территорию страны и побережье, а также была связана с Венецией, Флоренцией и прочими заморскими краями. Сумма денег, на которую мог бы целый год кормиться этот город, была изъята в апреле и заплачена…

— …некому Алефу, — сказал я, показывая на отдельно стоящую еврейскую букву.

— Интересно, как этого Алефа называют родственники? — ехидно заметил Бобо.

Я продолжал читать. Больше Алеф ни разу не упоминался, пока я не дошел до той страницы, что заполнялась во время моего визита в контору. Оказалось, что такая же сумма была возвращена синдикату.

— Ну, тогда все в ажуре, — сказал Бобо. — Никаких потерь, никаких прибылей.

— А может быть, Исаак и Клавдий поиграли с чьими-то деньгами, — предположил я.

— А может, это вы заигрались, — фыркнул Бобо.

Я удивленно взглянул на него.

— Простите, — продолжил он, явно не раскаиваясь в последних словах, — но какое отношение все это имеет к Мальволио?

— Если Мальволио прикинулся Исааком…

— То Клавдий потворствовал ему, а он совершил кражу, а потом вернул деньги после того, как убил герцога? При всем моем почтении, герр Октавий… — Никогда еще эти слова не звучали более непочтительно. — Это совершенно смехотворно.

— Может быть, его игра оказалась весьма прибыльной, а в синдикат вернулась только исходная сумма. А что касается связи с… Ладно, мне не удается ничего придумать, разве что это часть общего плана мести.

— Месть и деньги несовместимы, — возразил Бобо. — И вообще неизвестно, вернулись ли деньги на самом деле. Это ведь всего лишь учетные записи, цифры и буквы. Написать можно что угодно, но это еще не значит, что деньги были возвращены. Бухгалтерия стала новым дьявольским изобретением нашего мира. По-моему, налицо растрата чистой воды. Более того, она наводит меня на мысль, что эта парочка имела отличный мотив убрать Орсино, и вовсе незачем все сваливать на Мальволио.

— Но кто же послал за мной в Дом гильдии?..

— Неважно. Кто-то из простой вежливости решил сообщить вам о смерти герцога, но за время пути сообщение слегка исказилось, или сам посланец что-то перепутал. Тем не менее вы мгновенно пришли к худшему из возможных заключений и помчались сюда расследовать убийство. А я из-за этого упустил первую появившуюся у меня за много лет возможность участвовать в Празднике дураков непосредственно в Доме гильдии, и теперь мне приходится играть вторую скрипку при шуте, который не способен управляться с собственным смычком и к тому же не просыхает от пьянства.

— Прошу прощения?

— Со временем, возможно, и прощу, но пока я удивляюсь, какого черта мы здесь делаем.

— Проверяем подозреваемых, — ответил я. — Давай продолжим наверху.

Я закрыл расчетную книгу на застежку и поднялся по лестнице в личный кабинет Клавдия.

Было бы слишком щедро назвать его обычной комнатой. Точнее было бы назвать его пустой комнатой, крайне незатейливым помещением, обремененным лишь стулом и столом. На последнем располагался какой-то узкий деревянный ящик около тридцати сантиметров в высоту и двадцати в ширину. Спереди его закрывали две створки, закрепленные на боковых петлях. Я присел и открыл их, чтобы взглянуть на единственную ценность в комнате.

Это оказался складень с иконами, подобный тем, что возят с собой путешественники. На его центральной панели находилось прекрасно выполненное мозаичное изображение Спасителя, благословляющего того, кому посчастливилось высвободить его из этого темного затворничества. На двух боковых панелях располагались миниатюрные сцены жития святых. Слева святой Павел чудотворно спасал какую-то девушку сначала от смерти на костре, а потом от жутких челюстей львов и медведей. А справа другая скудно одетая девица сперва отплясывала перед солдатами, а потом, очевидно приобщившись к истинной вере, проводила свою жизнь в уединенной пещере.

— Святую Феклу я узнаю, — сказал Бобо. — А кто эта святая плясунья?

— По-моему, святая Пелагия. Странный выбор. Должно быть, складень сделан в Константинополе. Посмотри, какие длинные носы. Это византийский стиль.

— Согласен. Но что с того? Мы и так знаем, что он религиозен. В промежутках между трудами на благо герцога он заходит сюда помолиться. Хотя тут особый случай, явно не связанный с римской церковью. Возможно, он грек, или сириец, или даже обращенный турок. Но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

Пока он разглагольствовал, я разглядывал центральную икону. Панель казалась чересчур объемной, более объемной, чем требовалось для мозаичного образа Иисуса. Я осторожно пробежал пальцами по раме. Послышался тихий щелчок, и Иисус четко разделился почти посередине, когда раскрылись две половины мозаики. Я поднес фонарь поближе и заглянул в открывшуюся полость. Там я увидел самого себя. В потайном отделении хранилось зеркало. Ни больше, ни меньше.

— Что вы там увидели? — с интересом спросил Бобо, и я встал, чтобы он сам смог посмотреть.

Он заглянул внутрь, вздрогнул и тихо рассмеялся.

— Я вижу дурака, — сказал он, глянув на меня. — А что увидели вы?

— Умудренного жизнью торговца, — ответил я. — Давай выбираться отсюда.

В ту ночь мне привиделся странный сон, смутивший наутро мои мысли. Я бежал по лесу безлунной ночью, а эхо разносило вокруг низкий злобный смех. Ветви деревьев цеплялись за мою одежду, царапали кожу. Я споткнулся о вылезающие из земли корни, поранив ноги на острых камнях. В конце концов я выбежал на поляну, ровную круглую поляну в самом центре леса. Смех доносился с одной стороны, потом с другой, но мне никак не удавалось понять, кто же смеется.

Вдруг из леса вылетел в мою сторону какой-то предмет. Я поймал его и увидел, что это — дубинка жонглера. Я швырнул ее обратно, но с противоположной стороны ко мне прилетела другая. Ее я тоже отбросил назад, и тут множество дубинок полетело в меня отовсюду. Я вертелся волчком, ловя и отбрасывая их, все быстрее и быстрее. Я знал, что рано или поздно уроню одну из них.