"По ту сторону" - читать интересную книгу автора (Доставалов Александр)

ГЛАВА 21

Уже после Нового года, в конце января, Зойку решили отправить в поселок за покупками. У девчушки оказалась отложена на черный день довольно большая сумма денег, и она предложила скалолазам потратить ее на всех. Когда Женька, сомневаясь, попытался было отказаться, Зойка с нешуточной злобой огрызнулась: «Отстань, все равно здесь деньги тратить не на что». Решили израсходовать сразу всю сумму, скалолазы нуждались во множестве вещей. Сопровождали Зою, в качестве охраны и носильщиков, Димка и Рома — большую группу Женька отправлять не рискнул, опасаясь привлечь лишнее внимание.

— Базар — это марксплац, именно базаром его никто не называет.

— Но базар по-немецки маркплац.

— А все говорят марксплац. А такие вот горы называются берговые.

— Как?

— Берговые горы.

— Зоя, в переводе это значит горные горы.

— Ну и что? Я тебе филолог, что ли?

— Ромка, ты слушай да на ус мотай. У нас тоже слова образуются будь здоров.

— Ну, например?

— Например баксы. — Мишка сделал подсчитывающий жест.

— И чем тебе не нравятся баксы?

— Баксы мне нравятся, но доллар по-английски бак. Бакс это множественное число. А баксы, получается, вообще только в мешках носить можно.

— Ладно. — Женька жестом вернул слово Зойке. — Может, ты и прав, но не отвлекай зря внимание. Что там еще? Выражения какие-нибудь ходовые, присказки. На чем проколоться можно?

— Да не знаю я. Сорок раз уже говорила. Думм — это дурак, поэтому «я думал» не говорят, не принято. Еще есть такое выражение, из «Орла в Адлер». Значит из пустого в порожнее. Еще говорят «им ну-ну». Это значит быстро.

Несмотря на то, что скалолазы не собирались разговаривать ни с кем, кроме продавца, инструктаж продолжался очень долго.

Снега последние дни почти не было, ветер тоже поутих. Поземка скорее расчищала дорогу, сметая снежную пыль, никому не мешала идти и ветром не считалась. Переход предстоял довольно дальний, зато маршрут проложили нехоженый и спокойный, в обход любых дорог и тропинок. Зимой в этих краях не показывались даже пастухи.

Шли без приключений. Ночевали в небольшом овражке, почти полностью занесенном снегом. Ребята резали слежавшийся снег ножами, вынимая плотные, большие «кубики», добираясь до грунта, готовили площадку. Из этих же снежных кубов построили стенку-ограждение. Вскоре место для ночлега было готово. Развели небольшой костер, от которого на ночь оставили две крупные головни, чтобы тлело не прогорая, и укрылись общим на всех одеялом. Ночью поднялся ветер, но в глубокой и светлой яме он никого не беспокоил. Перемаявшись до света — все же было холодно, они вскипятили травяного чайку, умылись и привели себя в порядок.

В нескольких километрах от их пристанища уже начиналась окраина поселка, виднелись первые телеграфные столбы.

Скалолазы тщательно почистили одежду, уничтожая все следы походных ночевок, осмотрели друг другу лица и волосы. Им предстоял нешуточный «выход в свет». Заметить под куртками парней автоматы с коротко обрезанными прикладами — Ромка своему и ствол укоротил — было практически невозможно, для этого прилаживали под руку специальную петлю и загодя практиковались в ходьбе. Но полной уверенности, что удастся сойти за местных, конечно, не было. Видок получился так себе, на троечку. Работяги-алкоголики. Кроме того, одежда за все это время настолько пропиталась запахом костра, что принять их могли в лучшем случае за геологов.

На окраину поселка вышли днем, шагая неторопливо и спокойно. Снег под ногами хрустел совершенно мирно, над серыми коробками домов густо сплетались провода, кое-где дымили трубы. Почти все дома были двухэтажными, в два подъезда. Прямо вдоль улицы, в метре над землей тянулись трубы водопровода, придавая поселку какой-то гнетущий, производственный вид. Окна были одинаковые, квадратной формы, отличной от той, к которой привыкли скалолазы, за стеклами виднелись очень дешевые на вид занавески. На перекрестках стояли водоразборные колонки, от них во дворы несли воду в металлических ведрах. Интернациональные бабушки у подъездов внимательно глядели им вослед.

По словам Зойки, наибольшую опасность представляла встреча с участковым либо военным патрулем: могли проверить документы. Или попадется кто-нибудь из Зойкиных знакомых. Это был не тот поселок, в котором она жила, но шанс проколоться все равно существовал. Исчезая, она для всех уехала в Караганду, то ли работать, то ли поступать в техникум: «уперлась, сгреблась, умотала за кудрявым парнем, дура». Именно такую версию должна была поддерживать Зойкина тетушка, и она могла преподнести ее сочно, красочно и в лицах кому угодно, не только соседям. Вряд ли кто-то из знакомых тогда встревожился, вот только не надо было встречать односельчан здесь, тем более в обществе двух странных «геологов». Однако Бог миловал, и до магазина они дошли благополучно. Небольшой, в один отдел, но емкий магазинчик был обычным бревенчатым домом с покосившимся, казенного вида крыльцом и металлической полосой поперек двери, запиравшейся висячими замками. Торговали здесь абсолютно всем, начиная с игрушек и кончая гнилой картошкой. В магазинчике по случаю рабочего дня совершенно не было посетителей. Полупустые прилавки, на которых лежали ссохшиеся от времени образцы товаров, казалось, проросли пылью. Сонная, грубо накрашенная продавщица не обратила на вошедших особого внимания — кроме местных, в поселке бывали геологи, солдаты и вольнорабочие с окрестных шахт. У нее вызвало некоторое удивление, что Димка сразу начал отбирать книги, коих стояло целых три полки — историю партии, избранные речи Шелленберга в трех томах, «Историю моей родины» и прочее в том же стиле. Не очень эта подборка вязалась с мятой одеждой парней; но когда они, в дополнение к книжкам, заказали ящик водки, продавщица снова впала в сонное оцепенение. Ребята взяли коробку дешевых рыбных консервов, шесть буханок хлеба, два килограмма сладких сухарей, двадцать пачек табаку и папиросы, соль, спички, мыло, два солдатских счетчика гейгера, из тех, что цепляются на карман, как авторучка, черный резиновый плащ и несколько пар грубой обуви. Еще набрали кое-что по мелочам, после чего парни принялись между собой препираться, считая смятые в комок рубли и марки — маркой здесь назывался бумажный полтинник, и заказали, кроме ящика, пять, нет, шесть бутылок водки. Продавщица понимающе усмехнулась им яркими губами и что-то хотела спросить, но тут к прилавку подошла Зойка и канцелярским тоном поинтересовалась, есть ли в магазине ватман, красная тушь и плакатные перья на четырнадцать. Продавщица сказала, что ничего этого нет и не бывает, и спросила, что это такое, перья на четырнадцать, а Зойка с чисто семейной деликатностью объяснила, что на четырнадцать, дура крашеная, значит на четырнадцать.

Сразу после этого скалолазы рассчитались и ушли. Продавщица, демонстративно уткнувшись в блеклый, из плохой бумаги журнал, даже не смотрела им вслед.

— Наконец-то! — Женька взял новенькую, вишневого цвета книжку в жесткой обложке и спросил: — Это все?

— Ну что ты. Бона, целая сумка макулатуры, — Ромка, улыбавшийся шире ушей, небрежно пнул большую сумку с оторванной и наспех подвязанной ручкой.

— А Димка где?

— Димка у девчонок разгружается.

— Все нормально?

— Все как ты велел. Про пишущую машинку не спрашивали, спросили про ватман и красную тушь. — Зойка хихикнула. — А зачем все это, Женя?

— Психология. — Женька жадно листал «Историю партии». — Неявно наводит на мысль, что вы из какой-то организации. Лояльные граждане должны расписывать плакаты и лозунги, тогда как для бродяг, вроде нас, красная тушь и ватман вещи бесполезные. Как и пишущая машинка.

— А, ерунда все это. Мелочи. Там и так никого не было.

— Мелочи, не мелочи… Вся жизнь из мелочей. Здесь, как в макияже. Важен результат.

— Какой такой результат?

— Какой? Такой. Мы в горах уже третий месяц и до сих пор живы. Такой вот результат.

— Кстати, — деликатно кашлянув в ладошку, в разговор сбоку влез Ромка, — как насчет плакатов и праздника? Народ интересуется. В смысле, водочки отпить.

— Покупки водкой маскировали?

— А что? Конечно. Пригодится. Двадцать пять бутылок. Одну по дороге. Грелись.

— Пригодиться-то она пригодится. Вот только от Димки ее надо спрятать. А то она пригодится за два дня.

— Нет, серьезно. Народ умаялся. Праздника хочется.

— Конечно, конечно. Будет вам праздник, — Женька понимающе кивнул. — Шашлычок, водочка, настоечки, папироски, грибочки. Оттянемся как положено. А на сладкое — девочек.

Ромка насупился и молчал. Не верил.

— И для девчонок — то же самое. Водочку настоим на кедровых орешках. Только на сладкое мальчики.

Теперь на Женьку косо посмотрела Зойка. Хмыкнула, покачивая в руках вишневого цвета книжку. Желание шмякнуть его книжкой по башке боролось с уважением к командиру. Женька помолчал, выдерживая паузу, потом улыбнулся.

— Нет, в самом деле. Расслабиться можно. На один вечер. Тем более что скоро нам, видимо, отсюда уходить. Но много пить не будем, водка еще понадобится.

До двадцать седьмого года никаких отличий в истории двух миров обнаружить не удалось. Февральская революция. Октябрьский переворот, кровавая бойня гражданской войны, победа красных на всей территории России, за исключением Финляндии и Польши. Революция в Германии, революция в Венгрии, разгром спартаковского движения, разгром венгерской Красной армии, убийство Либкнехта и Люксембург — все копировалось один к одному. Далее, когда при свете костра читали о почти одновременном принятии «Сталинского» устава РКП(б) и программы НСДАП в Германии — в учебнике подчеркивалась эта параллель как изначальное единство братских партий, среди скалолазов возникли разногласия. Гера считал, что в «их» истории такого эпизода не было, а Димка, напротив, настаивал, что был. Остальные особенно не вмешиваясь, внимали спору и аргументации «авторитетов».

Наругавшись вдоволь, решили, что это несущественно.

Существенное начиналось с тридцать второго года. В нацистской партии на первые роли выходит Адольф Гитлер, здесь более известный как Шикльгрубер — он побеждает на выборах, опередив Рема и Гиммлера. Гитлер становится фюрером, официальным вождем. В учебнике со снисходительной иронией сообщалось об истеричной нервности, непредсказуемости и легковесности этой фигуры. Проводилась параллель с фигурой Керенского — «временный лидер». В Кремлевских коридорах Гитлер шел под псевдонимом «Ледокол»; имелось в виду, что этот человек должен был взять на себя всю грязную работу по захвату власти и затем уйти в небытие, проложив дорогу реальной политической фигуре, до поры остающейся в тени. «Настоящим творцом германской революции», по учебнику, был Рем. Но пока Гитлер впереди. Появляется и исчезает Ксавер Шварц, принявший очень, очень крупную сумму денег в казну национал-социалистов. Эту фамилию вспомнили и Гера, и Димка, здесь история повторялась один к одному. Через несколько месяцев Шварц погибает при невыясненных обстоятельствах. Но если в их мире так и осталось неизвестным, кто профинансировал нацистов буквально накануне выборов, когда они проигрывали все ставки и катастрофически нуждались в деньгах, то здесь по этому вопросу ясность была полной — со страниц учебника мудро усмехался Человек с трубкой. Разумеется, деньги передавались не под фанатичного, непредсказуемого Гитлера, а под Рема, реального германского лидера тех лет. Впрочем, Ксавер Шварц и здесь погиб. Погиб случайно, совершенно случайно и в те же самые дни, не успев даже толком отчитаться за астрономическую сумму денег.

И, наконец, обнаружилось то, что действительно взломало историю, пустив ее по совершенно другому пути.

Тридцать четвертый. Германия. Рем, ближайший соратник Гитлера, его друг, правая рука — каждый из них считает себя главным, а другого своей правой рукой, публикует на Гитлера серьезный компромат. «Если рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее, ибо лучше часть плоти твоей погибнет, чем…» На Адольфа перекладывается вина за все и всяческие перегибы новой власти, на страницах газет, а кое-где и на улицах вспыхивает бурная полемика с мордобоем. Гитлер чувствует неладное и пытается привести в боевую готовность верные ему воинские части, но не успевает. У него вроде бы больше власти, но у него в прямом подчинении намного меньше людей. Его приказы саботируются, его курьеров и соратников берут под арест. Начинается «ночь длинных ножей» наоборот: идет резня и междоусобица среди нацистов. Но здесь этот эпизод назывался «чистка крови» и заканчивался не в пользу Адольфа.

Генерал фон Шлейхер возглавил войска, восставшие против Гитлера. Уже через несколько часов он гибнет в схватке с фанатиками из охраны фюрера, став посмертно национальным героем. Активное сопротивление перевороту оказали только некоторые части «Стального шлема», командование которыми принял Рейхенау, и был момент, когда чаша весов заколебалась. Боевики СА дрогнули, натолкнувшись на решительное сопротивление ветеранов и полиции, но Рем отдал приказ применить против «контрреволюционеров» тяжелую артиллерию, и пушки полка «Великая Германия» решили исход боя.

Рем одержал быструю и решительную победу. В ту же ночь были расстреляны Гитлер, Геринг, Браухич, Дениц и Рейхенау. Самолет Гесса сбили истребители при попытке добраться до Англии.

Захват реальной власти, что когда-то удался Гитлеру, здесь был зеркальным. Деньги Сталина, поставленные, как и положено, на козырную карту, принесли фантастическую отдачу.

Уже в декабре тридцать четвертого состоялась совместная конференция представителей Германии и Советского Союза. Принимается принципиальное решение об объединении двух стран. Ярко и фальшиво разрисована якобы выдающаяся роль в этом мероприятии Шелленберга, тогда еще совсем молодого члена партии национал-социалистов. В тридцать пятом году начинается работа над созданием новой, совместной Конституции. Рем назначается канцлером. Гиммлер становится рейхскомиссаром Главного управления безопасности. Шелленберг возглавляет службу управления безопасности СД. Официальные лица обеих стран постоянно проводят многочисленные дружественные визиты. Перетасовываются названия должностей и денежные единицы, пока министров в Германии не вытесняют комиссары, а полтинник не сменяется маркой. Отныне и навечно две марки составляют один рубль; народ с любопытством принимает новые купюры.

Рабочие делегации прибывают то в Москву, то в Берлин; в газеты сплошным потоком идут письма трудящихся, где красной нитью проходит мысль о братстве, о великом предназначении арийцев и славян. И арийцам, и славянам эти песни очень нравятся. Те, кому не нравятся, централизованно роют каналы и валят лес.

Трудовая терапия быстро лечит недовольных. На этом, по существу, и заканчивалась отдельная история Германии. Далее все перестановки совершенно открыто проводятся от имени Москвы. В июле тридцать пятого, на Седьмом конгрессе Коминтерна национал-социализм провозглашают одним из течений коммунизма, не расходящимся с Главной линией партии.

И, наконец, февраль тридцать шестого — чрезвычайный, совместный съезд ВКП(б) и НСДАП. Две партии объединяются в единую Национал-Коммунистическую Партию Советского Союза. Утверждаются партийные билеты, программа и устав новой, абсолютно марксистской партии.

Родина Основоположников наконец-то пришла в лоно.

Генеральным секретарем ЦК НКПСС единогласно избран — зал аплодирует стоя — Иосиф Сталин. Аплодисменты переходят в овацию, затем зал исполняет «Интернационал» — по-русски и по-немецки.

Первого мая Сталин приезжает в Берлин. У Бранденбургских ворот проходит грандиозная демонстрация трудящихся. Седьмого ноября в Москву приезжает Рем. На военном параде он стоит на трибуне мавзолея рядом со Сталиным.

Добравшись до этой даты, скалолазы устроили небольшой перекур. Димка и Гера вышли на воздух, а Ромка, до этого лущивший кедровую шишку, принялся рассматривать учебник. Он долго разглядывал небольшую фотографию, поворачивая страницу на свет. Рема он прежде никогда не видел и не слышал ни о нем, ни о каких-то «длинных ножах».

— А который из них? — наконец спросил он. — Они тут все на одно лицо.

Скалолазы пустили учебник по кругу, внимательно вглядываясь в картинку. Действительно, Рем и внешне очень напоминал сталинских соратников: такой же маленький, круглый, с жесткими глазами и тяжелым подбородком. Больше всего он походил на Жданова. Прямо родственник. Может быть, виной тому был не слишком удачный ракурс.

Ромке Рем не понравился.

Вскоре курильщики вернулись, и путешествие в чужую историю продолжилось.

В октябре тридцать шестого Советский Союз и Германия заключают союзный договор с Италией. Вялые протесты Англии и Франции не имеют за собой реальной силы и никем не принимаются в расчет. В декабре чрезвычайный съезд Советов принимает общую Конституцию. Германия входит в Советский Союз на правах федерации. Председателем Президиума Верховного Совета избран Вячеслав Молотов. Сопредседателем становится Эрнст Рем.

— Димка, что это такое — сопредседатель?

— Хрен его знает. Что-то вроде вице-президента, я думаю. Второе лицо, замена.

— Погоди-ка, ведь в это время началась война в Испании, так? «Над всей Испанией безоблачное небо».

— Угу. «В Сантьяго идет дождь».

— Погоди. Ты меня не путай. При чем тут Сантьяго? Я сейчас не о Пиночете, я про генерала Франко. Здесь-то есть такой?

— Может, и есть. Но пока о нем ничего не слышно. А об Испании здесь просто нет ни строчки. То есть ничего необычного там не произошло.

— А может, они тут что-то скрывают?

— Да вряд ли. Здесь и об Австралии ничего не сказано, и о Марокко. Это ж учебник, а не энциклопедия. Тут отражаются только самые важные события, то бишь политика партии и война.

Женька задумчиво почесал заросший подбородок.

— Значит, войны в Испании тут не было. Ну да, конечно. Нет противостояния Германия — СССР. Нет Гитлера. Есть только Сталин. Готов поспорить, что с Финляндией все также обойдется мирно. Что там было дальше?

Дальше шел январь тридцать седьмого года. Первым секретарем НКП Германской республики избран Эрнст Тельман. Началась «большая чистка» — разоблачены агенты английской и американской разведок — верховный судья НКПС Вальтер Бух, Литвинов, Ягода, Тухачевский, Зельдте, Рыков, фон Бок и многие, многие другие. Некоторые фамилии были ребятам знакомы, некоторые они слышали в первый раз.

Тридцать восьмой.

Одиннадцатое марта. Коммунистический переворот в Австрии. «Буржуазия попыталась утопить в крови восстание австрийских рабочих». Попытка буржуазии, судя по всему, была очень блеклой — реальная власть захвачена в один день.

Двадцать восьмое сентября — Эстония, Латвия и Литва убедительно просят включить их в состав СССР. Заключен договор о взаимопомощи.

Двадцать девятое сентября. В Мюнхене заключен договор о спорных территориях — Судеты окончательно присоединяются к Германской республике. От Англии и Франции договор подписывают Чемберлен и Даладье, от Советского Союза — Риббентроп.

Тридцать девятый год.

Пятнадцатое марта. Советские войска переходят границу Чехословакии. Сопротивления нет. Немцы входят в Прагу. Двадцать шестое марта. Советский Союз требует ликвидации «Польского коридора», Варшава отказывается даже обсуждать этот вопрос. Переговоры сорваны.

Двадцать второе мая. Советский Союз и Италия заключают «стальной Пакт» о совместной борьбе против мировой колониальной системы. Август. В Англии и Франции широко обсуждается «Польский вопрос». Советский Союз предлагает Польше: беспошлинный провоз товаров, совместное использование верфей Гданьска, спорные территории в Моравии. «Польский коридор есть уродливое, ненормальное образование, не отвечающее геополитическим интересам народов региона»; «Польский забор посреди дороги»; «Чудовищный аппендикс».

Варшава хладнокровно отказывается от всех предложений Москвы и Берлина. Переговоры сорваны.

— Димка, а что это за коридор такой?

— А вот. Смотри на карту. Для Германии это прямой выход на Восточную Пруссию, соединение с остальной территорией Союза. Это действительно очень важная территория, это окончательное объединение двух государств.

— Так объединились же уже.

— Да. Но пока только так, как Аляска входит в Соединенные Штаты. Так тоже можно, но железных дорог-то нет.

— А… И как такой отдельный кусок называется?

— Не помню. Кажется, анклав. Что-то в этом роде.

— Ну и уступила бы Польша, тут действительно пахнет войной. Вон ей сколько всего предлагали. И землю в придачу.

— Ну да. Отдать единственный порт? Пустить на свои земли Красную Армию? И получить взамен виноградники в горах? Да это изначально неприемлемые условия. Они только выглядят как разумное предложение. Ты пусти Сталина на порог, дай коготку увязнуть. Поляки все прекрасно понимают.

— Вот, смотри, точно. Первое сентября. Советский Союз напал на Польшу.

— Что, так и написано?

— Да ну нет, конечно. Тут вообще больше на Германию косят. «Злодейское нападение на немецкую радиостанцию…», «Зарвавшиеся польские паны разевают кровавую пасть». Во, «Москва призывает прекратить кровопролитие и предупреждает польскую военщину о недопустимости подобного рода провокаций».

— А немцы?

— А немцы уже прут к Варшаве. Странно, такое впечатление, что в конфликте виноваты Германия и Польша, но никак не Москва.

— Пограничный инцидент. Все правильно, все пытаются спустить на тормозах.

— Нет, смотри. Не вышло. Вот — третье сентября. Англия и Франция объявляют войну Советскому Союзу. Ну, в смысле, империалисты наносят подлый удар.

— А они в самом деле удар нанесли?

— Да нет, похоже, что только войну объявили. Та-ак… Западная Украина и Западная Белоруссия входят в состав СССР… Воссоединение народов. Революция в Польше. Включение Западной Украины и Западной Белоруссии в составы Украинской и Белорусской ССР. Создание Польской ССР. Бандиты из армии Крайовой… Польско-украинские националисты… Зверства бандитов… Ну, понятно. Примерно, как у нас. Буржуазные националисты… Враги польского народа…

— Кто это?

— Ну, не мы же. В смысле, не советские войска. Эти, как их тут… Кровавые выродки из Армии Крайовой.

— Значит, Польша сопротивлялась.

— Сопротивлялась, и судя по всему, сопротивлялась будь здоров. И Западная Украина, кстати, тоже. Хотя это и есть Польша. Но силы уж очень неравные.

— И сколько они продержались?

— Около двух месяцев. Меньше. Почти как у нас.

Тут в разговор скалолазов встряла Зойка.

— А вы же говорите, у вас война была другая.

— Другая-то другая, но похожая. Там с Польшей воевала одна Германия. И тоже ее… За полтора месяца.

— Кстати, не совсем так. У нас на Польшу напала Германия, а через пару недель и Советский Союз подключился. Помог братьям славянам. В спину топором.

— Ну да, точно. Значит, и у нас, и здесь — Польше пришлось на два фронта воевать. А ты, Зойка, не могла нам все это раньше рассказать?

— Прямо, не могла. Я рассказывала.

— Ну да. Так, как ты рассказывала, можно сценарий фильма ужасов снимать. Море крови и ни одной точной даты или цифры.

— Откуда я тебе буду цифры знать? У нас в поселке постоянного историка вообще не было.

— Книжки надо читать, Жанна д'Арк. Самой учиться.

— Книжки. Да то, что ты сейчас читал, там только сказочки для киндерят. А ты, кляйненький, повелся.

— Ничего. Даты там правильные, это наверняка. И остальное понять можно. Как пишут советские учебники, мы прекрасно знаем. Разберемся.

— Вот и разбирайся. Знает он все. Сам ты Жанна д'Арк, понял?

Зойка возмущенно мотнула головой и ушла на улицу. Димка, осклабившись, смотрел ей вслед.

— Обиделась. Чего, спрашивается?

— А она всегда обижается, когда ей говорят, что она чего-то не знает, а могла бы знать. — Гера подбросил в костер толстую ветку, и в потемневший, закопченный свод пещеры метнулась целая туча искр. — Нервничает по пустякам.

— И правильно обижается, нечего девчонку носом тыкать. — Женька вытянулся, подставляя костру левый бок, и блаженно прищурился. — У нее комплекс — мы все городские, а она из глухого села. Даже не село, а черт знает что — аул какой-то возле зоны. Конечно, она твоих книжек не читала. Оно ей надо триста лет — знать, когда Союз на Польшу напал. Напал, и ладно. Она про это читала в пятом классе, один раз, на перемене. И это в лучшем случае. И кстати, почти все из нас — кроме Димки и Геры, тоже ведь не знают ни черта. Гонору много, а толку-то чуть. Так что вы зря девчонку не обижайте.

— Да прям. Обидишь ее, как же. Вон, Рома ее на днях дурой назвал, так она на него ведро воды вылила.

— Ну и ладно. Высох же.

— Он не сох, он ее платьем вытерся.

— А она? А чего он ее дурой-то назвал?

— Так она на него ведро воды вылила.

— Это же после.

— Нет, до этого тоже. Это потом она на него еще одно вылила.

— Ну, так правильно и обозвал.

— Ты ж говоришь, комплекс.

— А чего она первый-то раз его облила?

— А бог ее знает. Рома, чего она тебя первый-то раз облила?

Рома тихо чему-то улыбался.

— Да, — он махнул рукой, показывая, что не надо этому придавать значения. — Я ей нитки спутал. Пошутил. Она тут плела.

Женька внимательно посмотрел на здоровенного Ромку и вдумчиво почесал подбородок.

— Ладно. Дело молодое, но воду-то зачем расплескивать?

— Воды я потом еще принес.

— Ладно. Что там у нас дальше?

Димка, круто перегнув вишневую обложку, хмыкнул.

— Дальше опять чистка. Раскрыт заговор военных. Арестованы Ежов, Борман, Бломберг, Фрич, Тельман — в смысле Эрнст, и еще по мелочи. Что с ними дальше было, тут не сказано, но думаю, постреляли. Так. Финской войны нет и в помине. Отношения самые теплые. Пока. А, вот. Поводом к чистке, кстати, было убийство Орджоникидзе. Натуральный террористический акт. В Дюссельдорфе, при посещении танкового завода. Интересно. Непонятно.

— Что тебе непонятно?

— Непонятно, террористы это или НКВД. И то и другое может быть. Хотя нам-то какая разница. Та-ак… Между прочим, всю зиму война идет так себе. Ни шатко ни валко. Англичане только сбрасывают листовки. Французы обороняют линию Мажино, но ее никто особенно и не атакует. Оба-на! Восстание в Баварии. В смысле, контрреволюционный мятеж. Та-ак, подлые наймиты… Грязный удар в спину… Клевреты Троцкого. Надо же, и здесь Троцкий виноват. В общем, около трех недель продержались, был даже французский десант в помощь, но неудачно. Нападение бандитов на лагерь сосредоточения, зверское убийство бойцов охраны, командиров и их семей. Снимки. М-да…

— Что это за лагерь сосредоточения?

— Что? Концлагерь, что это еще может быть? Охрану перебили и офицеров перевешали. Эсэсовцы, туда им и дорога.

— А семьи?

— Ну, и семьи, наверно, тоже. Даже детей. А ты что думаешь, с другой стороны ангелы воюют? Война есть организованное убийство. С другой стороны не было лагерей уничтожения, а подлости везде хватало. Хотя снимки могли и сфабриковать, тут разберешь разве. Варварские бомбардировки — это англичане постарались, та-ак… Во, смотри, как в зеркале. Дания, капитуляция. Один день. Норвегия, девять дней. Все то же самое. Почти то же самое. Обходят линию Мажино — не хотят укрепления штурмовать.

— В смысле?

— В смысле, со стороны Германии к Франции не подступишься — там укрепления такие, что их надо зубами грызть. А в обход, через Бельгию, через Данию… Точно. Вот, пожалуйста. Безоговорочная капитуляция агрессора. Агрессор — это Франция. Двадцать третье июня. Интересно, здесь они тоже через Арденны шли? Впрочем, неважно. Та-ак… Свержение прогнившей монархии… Советские войска оккупируют Румынию. Это уже лето сорокового. Второе августа — создание Румынской ССР. Вступление прибалтийских республик в состав СССР. Белобандиты… Так называемые «лесные братья»… Триумфальное шествие Революции. Я думаю — столько танков… Катастрофа англо-французских войск при Дюнкерке. Стратегический гений Гудериана и Рокоссовского. Потери англичан — семьдесят пять военных кораблей и более пятисот вспомогательных судов. Это, наверное, и шлюпки посчитали. Хотя все может быть. Более трехсот пятидесяти тысяч пленных. Все. Это остатки французской армии сдались. М-да. Круто. Лучше чем фюрер. Адольф на этой переправе свой шанс упустил.

— Восстание в Болгарии против царя Бориса. — Димка, читая, яростно заскреб себе пятку. — Мирное присоединение Болгарии к СССР. Ликующий народ бросает цветы — картинка. Что характерно, освободители на танках. Но в Болгарии, скорее всего, действительно не было проблем. Царь низложен, уехал в Великобританию. Надо же, дали уехать. Какой-то политический ход. Ну что ж, всех расстреливать — никто сдаваться в плен не будет. Прибытие Гейдриха в Моравию… — Димка принялся чесать пятку о бревно.

— Что у тебя там такое?

— Не знаю. Вот, интересно. Наступление советских войск в Югославии и одновременно в Греции. Готт и Манштейн. Никак не привыкну. Прорвана линия «Метаксиса». Разбит экспедиционный корпус англичан. Новозеландские части, австралийцы… Написано, что отборные части. Хотя это фигня — любые части отбери, они отборными будут. В общем, здесь немцы всем дали оторваться. Потери англичан около тридцати тысяч человек, двадцать шесть судов и два эсминца. Десант на Крите. Молниеносный захват острова. Особо отличились Скорцени, Голованов и Баграмян, руководил операцией Голованов. Полное уничтожение греческого флота. Ожесточенное сопротивление — у нас потоплен тяжелый крейсер, два эсминца, два легких крейсера и, видимо, что-то еще. Цифры потерь наверняка занижены, но Крит взят, и взят действительно очень быстро.

— Дима, ты что, собираешься нам дать полный Отчет о боевых действиях? — зевнул Игорь.

— А ты что, куда-то торопишься? Неинтересно — можешь спать. Во, июнь сорок первого. Вступление в Союз Испанской Республики. Пламенная Долорес Ибаррури. Надо же, и здесь она пламенная. Август. Капитуляция Португалии. Бескровно. Один день, только войну объявили. Действительно, триумфальное шествие Советской власти. Та-ак… Операция «Феликс», захват Гибралтара. Ожесточенное морское сражение в районе мыса Европа. Большие потери с обеих сторон; окончанию боя помешала темнота. Англичане проводят экстренную эвакуацию на Мальту. Октябрь, захват Корсики. Декабрь, морской десант на Мальту. Операция «Геркулес». Два месяца кровопролитнейших боев; мощные удары английского флота, у наших войск ощутимое превосходство в авиации. Попытка воздушного десанта отбита англичанами. Хм, отбита. Лаконично. Когда воздушный десант отбит, это значит, он уничтожен. Отступать-то некуда. Полное господство в воздухе советской авиации; попытка англичан подбросить на остров подкрепление морем сорвана подводными лодками, начинается блокада острова. Красно-коричневые летают с итальянских аэродромов. Еще одно морское сражение и, видимо, опять проиграно — упомянуто вскользь. Тем не менее Мальту в январе захватили. Здесь, похоже, все решили бомбардировки.

— Дима, а что это, Мальта? Это же остров курортный, кажется? Чего они там такую мясорубку затеяли?

— Ну, в принципе, да. Мальта — это остров. И даже не очень большой. Плохо, карты здесь нет. Но это где-то южнее Корсики. Это своего рода ключ к Средиземноморью, там испокон веку крепости стояли, а теперь военные базы. Кто владеет Мальтой, тот всем Средиземным морем владеет. Контролирует торговые пути, так сказать.

— А в нашем мире немцы Мальту взяли?

— По-моему, нет. Пытались, но не смогли. Оба-на! Япония вступает в войну. Достойный ответ агрессору; нападение Японии на Перл-Харбор. Хм, агрессор — это, видимо, США. Понятно, превентивный удар по разбойничьим армадам… прогрессивные силы взяли верх… здоровое начало нации… милитаристский угар Вашингтона… в общем, хоть в Японии и император, но Япония — это друг. Соратник, так сказать, по борьбе с империалистами. Уничтожение Тихоокеанского флота США. Блокада Гонконга. Высадка японцев в Таиланде — это все еще декабрь. Уничтожение английской эскадры; потоплены линкоры «Принц Уэльский» и «Рипалс». Ты глянь, как они агрессору ответили. Тот и за дубину взяться не успел, а его уже топором нашинковали. Молодцы узкоглазые.

Димка потянулся к кисету и ловким, привычным уже движением свернул себе самокрутку. Гера, молча слушавший все его комментарии к партийному учебнику истории, протянул тлеющую ветку.

— Дальше. Сорок второй. Морская блокада Англии. Концентрация войск на севере Франции и в Норвегии. Интенсивная подготовка десантной операции, англичане прилагают все усилия, чтобы удержать свое господство на море, но им это плохо удается. Война подводных лодок, наши топят один конвой за другим, На стороне англичан еще сохраняется некоторое преимущество в боевых кораблях, на стороне Советского Союза — превосходство в авиации и подводных лодках. Ты смотри, какой у них флот, однако — наши все силы стянули, и с Балтики, и Черного моря, и немецкий флот «Открытого моря», итальянские крейсера — все что есть. Лодочки работают — Лунин, Маринеску и Принн получают по второй золотой звезде. В таком темпе потерь англичанам долго не продержаться, но наших почему-то и такой темп не устраивает. Торопятся, торопятся дожать. Вот, десантная операция. Грандиозное морское сражение. Четыре дня! Прикинь, Гера, четыре дня морского боя. Обалдеть. Северное море. Тяжелейшие потери с обеих сторон; уничтожены линейные силы Грандфлита. Сие — авианосцы «Игл», «Аркройял», тяжелый крейсер «Эдинбург», линкор «Глориес», тяжелые крейсера «Лондон», «Норфолк», «Дорсетшир», линкор «Кингджордж-V», авианосец «Викториес». Это только потоплены. И наших, то бишь красно-коричневых, мягко говоря, потрепали. У Союза булькнули: линкор «Октябрьская Революция», крейсера «Адмирал Шпее», «Адмирал Хиппер», «Киров», тяжелый крейсер «Берлин» — бывший «Принц Евгений», легкие крейсера «Лейпциг» и «Баку», более ста пятидесяти самолетов бомбардировочной авиации; большие потери среди десантных судов. Это баржи, груженые баржи. Народу, наверно, перетопло… Тем не менее в Шотландии захвачен плацдарм, а сие уже кусочек Англии. Разворачиваются танки. М-да. Нельзя им было плацдарм отдавать, никак нельзя. Любой ценой, хотя… Что тут сделаешь, там, наверное, бомбардировщиков было, что мух в конюшне. Дальше уже дело техники. Серьезных сухопутных сил у Англии никогда не было. Ожесточенное сопротивление, потери, но города сдаются один за другим. Танки. По дорогам прут танки, а сверху висит авиация. Оккупация Англии занимает четыре месяца, это до падения Лондона. Уличные бои. Организованное вооруженное сопротивление на британских островах продолжается — местами — около года. Это уже агония. Добивают отдельные части. Однако капитуляции нет. Самурайский дух у англичан проснулся. Королевская семья эвакуируется в Канаду; Черчилль погибает при бомбежке, штурмовая атака с воздуха английской мех-колонны. Кстати, работали «Илы». Какой-нибудь безымянный сержант расстрелял премьер-министра. Это уже апрель сорок второго. В мае Северная Ирландия присоединяется к Ирландской республике. Разделяй и властвуй. Вот когда здесь ИРА победу отпраздновала. Ох, и хлебнули, наверное, лиха англичане.

— Ты не отвлекайся на лирику, — теперь самокрутку сворачивал Гера, — здесь все хлебнули лиха.

— О, Гейдриха в Кракове грохнули. А у нас…

— У нас его убили в Праге. Или ранили… А здесь?

— А здесь убили. Заминировали автомобиль. Сопротивление работает. Революция в Бразилии… Высадка добровольческих соединений в помощь революционерам в Рио-де-Жанейро. Это уже сорок третий. Наступление в Африке. Картинка интересная: колониальный негр, весь в лохмотьях, сбрасывает цепи. И наш солдат в каске, сбивает ему прикладом замок. Красиво. Так, ладно. Пропустим маленько. К декабрю сорок третьего полностью оккупированы Иордания, Сирия и Египет. Соответственно, Египетская ССР — звучит-то как! — объявлена в мае сорок третьего, а в июле присоединена к Союзу. Суэцкий канал взят под контроль на всем своем протяжении, уцелевшие английские корабли в Средиземноморье, оставшись без баз, топлива и ремонта, затоплены самими англичанами. Точка. Европа под контролем Сталина. Сорок третий год, с ума сойти. Дальше тут на четырех страницах описана встреча в Анкаре.

Димка отодвинул «занавеску» над входом и выглянул из пещеры.

— Зойка! Эй, Зойка!

— Отстань от девчонки.

— Зойка! Золотце, что там у вас в Анкаре произошло?

— Отвали, дурак. В Анкаре мир подписали. Читай, читай свою книжку. Может, маленько поумнеешь.

Димка довольно хмыкнул и перевернул страницу.

— Точно. Большое перемирие. Шелленберг, Пит, де Голль и Муссолини. В интересах мира во всем мире США, СССР и Италия отказываются от всех территориальных претензий друг к другу и признают нерушимость исторически сложившихся границ. Исторически сложившихся; это сразу после войны, неплохо. Советский Союз, в качестве жеста доброй воли, безвозмездно передает Аляску Соединенным Штатам и отказывается от всех прав на эту территорию.

— Чего?

— Чего. Добрые мы. Аляску американцам отдали.

— Так она же и так американская. Ее еще Екатерина продала.

— Ну, положим, продал ее Александр Второй. Насчет Екатерины у тебя информация, видимо, от группы «Любэ», а они с историей не очень. Но продавали-то ее не насовсем. Тогда стандартной формой передачи территорий была не продажа, а вроде как аренда. На девяносто девять лет. Мы, кстати, так у Китая Порт-Артур покупали. Кажется. Тоже на девяносто девять лет.

— Бог с ним, с Порт-Артуром. Его хоть не вплетай. И что, через девяносто девять лет мы можем сказать американцам — сваливайте?

— Ну, юридически, да. Хотя на практике эта дата уже прошла где-то в семидесятых, и никто всерьез об этом не вспомнил.

— А здесь, видимо, иначе.

— Да и здесь, наверняка, так же. Просто наши подсластили пилюлю американцам и сделали одуренный жест доброй воли. Ваша Аляска, все равно она ваша, а наша Европа, все равно она наша. И все.

— Что ж они такие вещи подписывают?

— А что ты сделаешь? Америка с Японией воюет, им сейчас не до Союза. Им на два фронта воевать нельзя. А Сталину надо Европу переварить. Так что мир нужен всем. Вона, и нерушимый, и вечный, и окончательный… Насколько я знаю политиков, это ненадолго.

Вовка, сидевший у самого входа, на свету, с цыганской иглой в руках, проколол палец и чертыхнулся.

— Дима, хватит, достал уже. Я опух от твоих цифр, потом дочитаем.

— Ты что, не хочешь знать подробно историю этого мира? Нам же здесь жить.

— Дима, это ты у нас фанат всяких примочек. А я и нашей истории почти не знал, мне в школе еле четверку поставили, и ничего. Жил точно так же, как и ты. И здесь все эти даты нам все равно не пригодятся, так что давай потом.

— Потом так потом, — не стал спорить Димка и сладко потянулся. — Потом будет суп с котом. Ты там аккуратно штопаешь?

Вовка хмыкнул.

— Ты, это, аккуратно штопай. Тщательно. — Отдав столь ценное указание, Димка улегся на спину и закрыл глаза.

Заканчивались последние приготовления к походу. Снег почти везде сошел, дни стали ощутимо теплее; в такую погоду можно было ночевать и на открытой земле — главное развести огонь и не забывать переворачиваться, чтобы не застудить легкие. Осталось еще несколько дней: окончательно подогнать самодельные рюкзаки, упаковать силки и остатки сушеной провизии, уложить либо оставить ту нехитрую утварь, которой они умудрились обрасти в пещере за долгие месяцы зимовки; удивительно, как много барахла копит вокруг себя человек. Заготовить сменную обувь. Самодельные бурки, которые кроили из одеял, оторванных рукавов, любых мало-мальски плотных тряпок, быстро рвались на камнях и сучьях. Даже простеганная несколько раз обувь долго не выдерживала, и приходилось ремонтировать ее снова и снова. Лапти вообще мало на что годились — возможно, не хватало квалификации. Настоящая подошва, не говоря уже о ботинках, ценилась очень высоко. Приторочить, прикинуть, заштопать, отремонтировать, грамотно распределить вес, снять с книжек жесткие обложки — неудобно укладывать, не свернешь, да и лишние граммы, наловить на дорогу рыбки, насушить первых полезных цветиков-цветочков и прочее, прочее, прочее.

Идти предстояло очень далеко. Самое малое, несколько месяцев; а то и еще одна зимовка ожидала их впереди.

Идти они решили к Москве.