"Поцелуй перед смертью" - читать интересную книгу автора (Левин Айра)

12

Он нисколько не нервничал. Был момент, когда он не мог открыть дверь, близкий к панике, но она рассеялась в то же мгновение, когда дверь уступила напору его плеча. Сейчас он был спокоен и уверен в себе. Всё шло как по маслу. Больше не будет ошибок, и никто не помешает ему. Он это просто знал. Он не ощущал такой лёгкости – Боже! – со школьных лет!

Он прикрыл дверь, но не до конца – оставил между нею и косяком зазор в полдюйма, чтобы не пришлось снова с ней возиться на обратном пути. На это у него просто не будет времени. Он нагнулся, ещё раз передвинув чемоданчик, так чтобы потом подхватить его на ходу, другою же рукой распахивая дверь. Выпрямляясь, он почувствовал, как от этого движения чуть съехала вперёд шляпа у него на голове. Он снял её, любопытствующе покрутил в руках, положил на чемоданчик. Господи, он ничего не оставлял без внимания! Любой другой наверняка бы облажался на таком пустяке, как эта шляпа. Скажем, вместо того, чтобы снять её, просто бы поправил, а потом от ветерка или резкого движения она вообще свалилась бы с головы и отправилась в свободный полёт – прямо к лежащему внизу телу. Бам! Это всё равно, что прыгнуть вдогонку самому. Да, всякий другой, но не он; он всё предвидел, ко всему подготовился. Вмешательство сил природы, разный дикий вздор, способный испортить великолепнейший план, – и он всё учёл заранее. Господи! Он пригладил волосы рукой, жалея, что здесь нет зеркала.

– Погляди-ка сюда!

Он обернулся. Дороти стояла в нескольких футах от него, зажав аллигаторовую сумочку под мышкой, положив руки на бортик, высотой примерно ей до пояса, ограждающий крышу по периметру. Он встал у неё за спиной.

– Ну не прелесть ли это? – спросила она. Они находились на тыльной стороне здания, обращённой на юг. Перед ними раскинулся город, ясно и чётко видимый под лучами ослепительного солнца. – Смотри, – Дороти указала на расползающееся пятно зелени вдали. – Это же кампус. – Он положил руки ей на плечи. Она накрыла его ладонь своею рукой в белой перчатке.

В первоначальный его план входило исполнить задуманное немедленно, сразу, как только они окажутся на крыше, но теперь он решил, что будет действовать спокойно и без спешки, оттягивая финал, пока только будет возможно. Он заслужил это право, за неделю сумасшедшей нервотрёпки. За какую там неделю – за годы. Ведь с того самого дня, когда он закончил школу, его жизнь была одним сплошным напрягом, маятой и отчаянием. И сейчас наконец такой момент, когда можно не гнать лошадей. Он посмотрел сверху вниз ей на голову, на тёмно-зелёную вуаль, трепещущую в её соломенных волосах. Подул, шевеля прозрачную материю. Дороти улыбнулась, пытаясь повернуть к нему своё лицо.

Потом, когда она снова принялась осматривать открывающуюся перед ними панораму, он встал рядом, продолжая одной рукой обнимать её за плечи. Наклонился над ограждением. Двумя этажами ниже этакою широкой полкой вперёд выступал выложенный красной плиткой балкон протяжённостью от одного угла здания до другого. Своего рода козырёк, под которым, на двенадцатом этаже, стена была задвинута внутрь основного периметра. И так на всех четырёх сторонах. Скверно, перепад высоты всего лишь в два этажа – это вовсе не то, на что он рассчитывал. Он повернулся к парапету спиной, обвёл крышу взглядом.

Это был квадрат размером сто пятьдесят на сто пятьдесят, обнесённый кирпичным бортиком, который сверху был выложен белою каменной парапетной плиткой шириною в один фут. Точно такой же стенкой была огорожена вентиляционная шахта, квадратное отверстие, футов тридцать величиной, в центре крыши. Слева от неё на железных опорах стоял громадный резервуар с запасом воды. Справа – вздыбилась вышка КБРИ, чёрнеющая на фоне неба решётчатая конструкция, похожая на уменьшенную копию Эйфелевой башни. Прямо перед его глазами, может быть, чуть левее, торчал лестничный тамбур со скошенным верхом. За вентшахтой, ближе к северной стороне здания, возвышалась объёмистая прямоугольная надстройка, внутри которой помещались приводные механизмы лифтов. Вся крыша была утыкана всякого рода вентиляционными трубами и вытяжками, торчавшими из гудрона, словно волноломы из чёрной глади морской.

Оставив Дороти любоваться видом кампуса, он прошёл к ограждению вентшахты, склонился над ним. Стены её будто бы сходились ко дну, к совсем крошечной площадке четырнадцатью этажами ниже, по углам забитой мусорными баками и деревянными ящиками. Заглядевшись на секунду на это зрелище, он подобрал валявшийся у его ног на липком гудроне крыши обесцвеченный дождями спичечный коробок. Протянул руку с ним вперёд, за ограждение, а затем разжал ее – наблюдая, как падающий в шахту коробок кружится в воздухе, кружится, и, в конце концов, становится невидимым. Ещё раз посмотрел на стены шахты. Три из них были с окнами; четвёртая, та, что напротив – за нею наверняка располагались шахты лифтов – была сплошной, окон не имела. Вот это то, что нужно. Южная сторона шахты. Как раз рядом с лестницей. Он хлопнул рукой по белому гребню парапета, задумчиво поджав губы. Бортик, пожалуй, выше, чем он, было, подумал.

Сзади приблизилась Дороти, взяла его за руку.

– Так тихо, – заметила она.

Он прислушался. Сперва ему показалось, что их окружает абсолютная тишина, но потом, сами собой, до него начали доходить различные звуки: рокот лифтовых моторов, гул тросов на ветру, поддерживающих вышку, попискивание ступицы медленно вращающегося вентилятора.

Они медленно побрели прочь. Он повёл её вокруг шахты, надстройки лифтовых механизмов. Шагая рядом, она отчищала ладошкой его пиджак от пыли, в которой он вывозился, упираясь плечом в дверь. Добравшись до бортика на северной стороне крыши, они увидели реку; в ней отражалось небо, и она была по-настоящему голубой; такой же голубой, какими реки рисуют на картах.

– У тебя сигарета найдётся? – спросила она.

Он сунул руку в карман и нащупал там пачку «Честерфилда», но не стал её оттуда доставать.

– Нет, я забыл. А у тебя есть?

– Где-то они у меня закопаны. – Она начала рыться в своей сумочке, отодвигая в сторону золотую пудреницу и бирюзовый носовой платок, и в конце концов извлекла оттуда мятую пачку «Херберт Тарейтонс». Они взяли по одной. Он зажёг сигареты, и она положила пачку обратно в сумочку.

– Дорри, я кое-что хочу тебе сказать, – будто совсем не слыша его, она струями выпускала дым вверх, к небу, – кое-что о пилюлях.

Гримаса неудовольствия передёрнула её мгновенно побледневшее лицо. Она поперхнулась.

– Что?

– Это хорошо, что они не подействовали, – сказал он с улыбкой. – В самом деле, здорово.

Она уставилась на него непонимающе:

– В самом деле?

– Ну да. Когда я позвонил тебе вчера, я хотел тебя отговорить, но ты их уже приняла. – Ну же, думал он, давай, колись. Очисть свою совесть. Угрызения, должно быть, уже замучили тебя.

Её голос дрожал, когда она заговорила:

– Да? Но почему… отчего ты передумал?

– Не знаю. Подумал ещё раз. Наверно, мне также не терпится расписаться, как и тебе. – Он посмотрел на свою сигарету. – И кроме того, я так полагаю, это же нехорошо, грех. – Когда он снова на неё взглянул, её лицо было залито краской смущения, глаза блестели.

– Ты серьезно? – спросила она, задыхаясь от волнения. – Теперь ты рад?

– Само собой. Я даже не стал бы говорить, если б…

– Слава Богу!

– А что такое, Дорри?

– Пожалуйста, не сердись. Я… я их не принимала. – Он сделал удивлённое лицо. Слова её полились сплошным потоком: – Ты сказал, что найдёшь ночную работу, и я поняла, что мы справимся, с любыми трудностями справимся, и я в это поверила, я так сильно в это поверила. Я знала, что я права. – Она помедлила. – Ты ведь не сердишься, нет? – спросила она умоляюще. – Ты меня понимаешь?

– Конечно, Малышка. Я совсем не сержусь. Я же сказал тебе, что это очень хорошо, что они не подействовали.

Её губы дрогнули в улыбке облегчения.

– Я ощущала себя преступником, когда солгала тебе. Думала, никогда не смогу тебе сказать. Я… я просто не верю!

Он достал из нагрудного кармашка аккуратно сложенный носовой платок и вытер им выступившие у неё на глазах слёзы.

– Дорри, а что ты сделала с пилюлями?

– Выбросила. – Она стыдливо улыбнулась.

– Куда? – спросил он небрежно, убирая платок в кармашек.

– В сортир.

То, что он и хотел услышать. Не возникнет хотя бы вопросов, почему она выбрала такой непрезентабельный способ ухода из жизни, перед тем уже потрудившись раздобыть себе яд. Он бросил окурок себе под ноги и растоптал его.

Дороти, затянувшись последний раз, проделала со своей сигаретой то же самое.

– Блеск! – воскликнула она. – Всё просто блеск. Отлично.

Он обнял её обеими руками и мягко поцеловал в губы.

– Отлично, – согласился он.

Он глянул под ноги, на валяющиеся окурки: один был выпачкан в помаде. Он подобрал другой. Разодрав гильзу ногтем большого пальца, позволил развеяться остаткам табака, затем скатал бумагу в крошечный комочек и швырнул его за парапет.

– Так мы обычно делали в армии, – пояснил он.

– Без десяти час, – сказала она, посмотрев на свои часы.

– У тебя спешат, – возразил он, сверившись со своими. – У нас ещё пятнадцать минут. – Он взял её под руку, и, повернувшись, они неторопливо побрели прочь от парапета на краю крыши.

– Ты уже разговаривал со своей домовладелицей?

– Ч-что?.. Да, да. Всё обговорено. – Они миновали надстройку лифтовых механизмов. – В понедельник перевезём твои вещи из общаги.

Дороти усмехнулась:

– Уж они удивятся, девчонки в общежитии. – Они начали огибать бортик вокруг вентшахты. – Как ты думаешь, твоя домовладелица даст нам дополнительно несколько встроенных шкафов?

– Думаю, да.

– Кое-что я могу оставить в хранилище на чердаке общежития, зимние вещи. Так что будет не много.

Они приблизились к южной стороне вентшахты. Он повернулся к парапету спиной, положив руки на его край, подпрыгнул вверх и уселся на парапетный камень, уперевшись каблуками в кирпичную кладку.

– Что ты делаешь, – сказала Дороти испуганно.

– А что? – удивился он, рассматривая белый гребень парапета. – Тут целый фут ширины. Ты же сидишь на скамейке в фут шириной и не падаешь с неё. – Он похлопал камень слева от себя. – Давай.

– Нет, – сказала она.

– Эх ты, зайчишка.

Она провела руками сзади по своей юбке.

– Костюм…

Он достал свой носовой платок, встряхнув, развернул его и накрыл им участок камня рядом с собой.

– Сэр Уолтер Рэли,[9] – так прокомментировал он свои действия.

Она колебалась какую-то секунду, затем подала ему свою сумочку. Повернувшись к парапету спиной, ухватилась за его гребень по обе стороны от платка и уселась на него. Он помогал ей. – Вот так, – сказал он, обняв её за талию. Она медленно повернула голову, пытаясь посмотреть себе через плечо. – Не смотри вниз, – предупредил он. – Голова может закружиться.

Сумочку он положил справа от себя, и так они сидели в молчании несколько секунд, она – всё ещё вцепившись руками в передний край парапетного камня. Два голубя появились из-за лестничного тамбура и, прогуливаясь неподалёку, настороженно посматривали на них, едва слышно постукивали коготками по гудрону крыши.

– Как ты сообщишь матери – позвонишь или напишешь? – поинтересовалась Дороти.

– Не знаю.

– Я думаю, что Эллен и отцу я напишу в письмах. По телефону просто невозможно сказать.

Где-то скрипнул вентилятор. Примерно минуту спустя он убрал руку с её талии и положил её на ладонь Дороти на парапетном камне между ними. Другою рукой уперевшись в гребень парапета, он спрыгнул вниз. Прежде, чем Дороти смогла бы повторить то же самое, он стремительно развернулся к ней, так что её колени упёрлись ему в живот, а обе руки оказались накрыты сверху его руками. Он улыбнулся ей, и она тоже ответила ему улыбкой. Он посмотрел ей на живот.

– Юная мамаша, – заметил он. Она хихикнула.

Он переместил руки ей на колени, мягко охватил их пальцами, поглаживая их под юбкой.

– Может, лучше пойдём, а, милый?

– Минуточку, Малышка. У нас пока ещё есть время.

Он перехватил её взгляд, какое-то время смотрел ей прямо в глаза, а сам тем временем опускал руки всё ниже, скользя ими по тыльной стороне её ног, пока не обхватил её икры. Периферийным зрением он мог видеть её руки в белых перчатках, они всё так же цеплялись за передний край парапетного камня.

– Красивая блузка, – заметил он, разглядывая белый пушистый галстук-бабочку у неё под горлом. – Новая?

– Новая? Древняя, как мир.

Его взгляд стал критическим.

– Бабочка чуть-чуть не по центру.

Она подняла одну руку, чтобы потрогать галстук.

– Нет, – возразил он, – так ещё хуже.

Она оторвала другую руку от парапетного камня.

Его руки скользнули вниз по шёлковым выпуклостям её икр, настолько далеко, насколько он мог дотянуться не нагибаясь. Он отставил назад правую ногу, приняв ею упор носком. Он сдерживал своё дыхание.

Она поправляла бабочку обеими руками.

– Так луч…

С быстротой атакующей кобры он нырнул вперёд и, ухватив её за пятки, рванул на себя и выпрямился, задрав её ноги вверх. На одно бесконечное, застывшее мгновение, когда руки его, меняя захват, скользнули с её пяток на ступни, их взгляды встретились: он увидел, как в ужасе расширились её глаза, – крик захлебнулся у неё в горле. Затем, все силы вкладывая в бросок, он вскинул её сведённые судорогой отчаяния ноги ещё выше.

Вопль нечеловеческой муки, с которым она опрокинулась за парапет, почти физически зримо, как раскалённая проволока, пронзил воздух. Он зажмурился. Вдруг наступила тишина, и тут же последовал жуткий, оглушительный удар – хрррясссь!.. Содрогнувшись, он представил все эти баки и ящики, сваленные друг на друга внизу.

Открыв глаза, он увидел свой платок, как парус, надутый ветерком, который уже оторвал его от шершавой поверхности парапетного камня. Он поймал его. Зигзагами помчался к двери лестничного тамбура, одной рукой подхватил шляпу и чемоданчик, другой распахнул дверь и сразу же вытер её ручку платком. Быстро переступил порог, закрыл за собою дверь и протёр её внутреннюю ручку. Затем повернулся к двери спиной и побежал вниз по лестнице.

Каблуки грохотали по чёрным металлическим ступенькам, пролёт за пролётом; чемоданчик бил его по ногам; скользившая по перилам правая рука вот-вот должна была задымиться от трения. Сердце неслось в каком-то галопе, а от мелькающих перед глазами стен уже пошла кругом голова. Когда он наконец остановился, то был уже на площадке седьмого этажа.

Задыхаясь, он ухватился за идущую сверху донизу стойку перил. Фраза «физическая разрядка напряжения» плясала у него в голове. Вот поэтому он так бежал – ради физической разрядки напряжения – а вовсе не из-за паники. Он перевёл дыхание. Поставив чемоданчик к ногам, он расправил шляпу, помятую в руке на бегу. Надел её, руки чуть дрожали. Он посмотрел на них. Ладони были серыми от грязи с подошв… он вытер их платком и запихал его в карман. Несколькими движениями одёрнул пиджак, подхватил чемоданчик и распахнул дверь в коридор.

Двери всех кабинетов были открыты настежь. Выскакивая из комнат, расположенных по внешней периферии здания, люди вбегали в комнаты на противоположной стороне кольцевого коридора, окна которых смотрели внутрь вентиляционной шахты. Юристы и бизнесмены в строгих костюмах, стенографистки в прикреплённых к рукавам бумажных нарукавниках, посетители без пиджаков и в зелёных бейсболках – все мчались стиснув зубы, с вытаращенными глазами и без кровинки в лице. Он умеренным шагом направился к лифтам, на секунду остановился, уступая дорогу несущемуся мимо мужчине, затем возобновил движение. Заглядывая в двери кабинетов, примыкающих к вентшахте, он видел там спины столпившихся у открытых окон людей, возбуждённо, встревожено переговаривавшихся друг с другом.

Через несколько секунд после того, как он встал у дверей лифтов, открылась кабина, направляющаяся вниз. Он втиснулся внутрь и повернулся лицом к дверным створкам. Люди за его спиной жадно обменивались обрывками тех сведений, которые до них дошли; от холодности, всегда царящей в лифтах, не осталось и следа.

В вестибюле продолжалась обычная суета. Большинство людей только что вошли сюда и понятия не имели о том, что случилось. Слегка покачивая чемоданчиком в руке, он шествовал по мраморным плитам и наконец пробрался к выходу на улицу. Там было по-прежнему жарко и шумно. Сбегая по ступеням вниз, он миновал двух полисменов, наоборот направляющихся внутрь здания. Обернувшись, он проследил за тем, как облачённые в синюю униформу фигуры скрылись за вращающейся дверью. Сойдя с самой последней ступени на тротуар, он остановился и ещё раз осмотрел свои руки. Их словно высекли из куска горной породы. Ни малейшей дрожи. Он улыбнулся. Ещё раз оглянулся на входные двери, гадая, насколько опасно было бы для него вернуться назад, смешаться с толпой и увидеть, что стало с ней…

Он решил, что не стоит.

Мимо прогрохотал трамвай, идущий к университету. Прибавив шагу, он догнал его на перекрёстке – горел красный свет. Заскочив внутрь вагона, бросил десятицентовик в кассу, прошёл на заднюю площадку и встал там у окна. Когда трамвай проехал квартала четыре, навстречу ему пролетела белая машина скорой помощи; бой её колокола, сначала высокий, звонкий, стал глохнуть, меняя тон, как только она оказалась позади. Прямо на глазах она становилась всё меньше и меньше, чтобы, уже в глубине перспективы, в крутом повороте прорвавшись сквозь поток встречных машин, подкатить к зданию Муниципалитета. Что там творилось дальше, он увидеть не смог, потому что трамвай тоже повернул – на Университетскую авеню.