"Поцелуй перед смертью" - читать интересную книгу автора (Левин Айра)8Ресторанчик был практически безлюден, когда он туда пришёл. Только две кабинки были заняты: в одной двое стариков застыли над шахматной доской; в другой, на противоположной стороне зала, сидела Дороти, сцепив пальцы на чашке кофе и всматриваясь в неё так пристально, будто это был магический кристалл. Голову она повязала белой косынкой. Надо лбом из-под неё выбивались всё ещё тёмные, плотно стянутые заколками локоны. Его присутствие она заметила лишь в тот момент, когда он уже стоял перед кабинкой, снимая плащ. Только тогда она подняла на него взгляд; её карие глаза казались встревоженными. На лице её не было никакого макияжа. Бледность и прижатые косынкой волосы придавали ей совсем юный вид. Он повесил свой плащ на крючок рядом с её плащом и легко опустился на стул по другую сторону кабинки. – Что случилось? – обеспокоенно спросила она. Гидеон, старик с провалившимися щеками, подошёл к ним: – Что будем? – Кофе. – Кофе и всё? – Да. Шаркая тапочками по полу, Гидеон поплёлся прочь. Дороти подалась вперёд: – Что случилось? Он заговорил медленно, будничным тоном: – Пришёл сегодня к себе, а там записка. Звонил Херми Годсен. Её пальцы ещё крепче стиснули чашку на столе. – Херми Годсен?.. – Я позвонил ему, – он помедлил, поскрёб ногтем крышку стола. – Он ошибся тогда с пилюлями. Его дядя… – Он замолчал, потому что Гидеон приближался к их столику с чашкою, дребезжавшей о блюдце в трясущейся руке. Они сидели неподвижно, глядя друг другу в глаза, пока старик не ушёл. – Его дядя сделал перестановку в аптеке, или что-то в этом роде. Так что пилюли оказались совсем другими. – Что это были за пилюли? – спросила она напугано. – Какое-то рвотное. Ты же говорила, что тебя вырвало. – Подняв чашку, он промокнул бумажной салфеткой расплесканный Гидеоном по блюдцу кофе, затем вытер донышко самой чашки. Она вздохнула с облегчением. – Хорошо, но всё это уже позади. Большой беды не случилось. Ты так говорил по телефону, что я уж начала волноваться… – Дело не в этом, Малышка, – он положил намокшую салфетку рядом с блюдцем. – Я был у Херми до того, как позвонил тебе. Он дал мне нужные пилюли, те, что ты должна была на самом деле принять. Её лицо казалось осунувшимся: – Но… – Ну, никакой трагедии-то нет. Всё так же, как и в понедельник, вот и всё. Просто вторая попытка. Если они подействуют, всё в шоколаде. А если нет, что ж, поженимся завтра же, как и собирались. – Он помешал кофе ложечкой, наблюдая его утихающее кружение. – Они у меня с собой. Ты можешь принять их сегодня. – Но… – Но что? – Я не хочу никакой второй попытки. Я Она говорила, пожалуй, чересчур громко. Он посмотрел на другую сторону зала, туда, где сидели шахматисты и присоединившийся к ним в качестве наблюдателя Гидеон. Выудив из кармана пятицентовик, сунул его в прорезь селектора музыкального автомата и ткнул одну из кнопок. Затем, силой разняв её руки, взял их, мягко удерживая, в свои. – Малышка, Малышка, – бормотал он, – неужели всё нужно повторять ещё раз? Я беспокоюсь только о тебе. О тебе, не о себе. – Нет, – открыв глаза, она посмотрела пристально на него. – Если бы ты беспокоился обо мне, ты хотел бы того же, чего хочу я. – Из динамиков трубил медный громоподобный джаз. – И чего же ты – Мы не будем голодать. Ты уж как-то чересчур всё нагнетаешь. Ты найдёшь себе хорошую работу, даже и без диплома. Ты способный, ты… – Ты не знаешь, – бросил он. – Ты просто не знаешь. Ты ребёнок, всю жизнь купающийся в роскоши. Она пыталась опять сцепить руки – под его ладонями. – Почему каждый считает своим долгом пнуть меня за это? Почему даже – Это важно, Дорри, нравится это тебе или нет. Взгляни на себя – туфельки подобраны к платью, сумочка подобрана к туфелькам. Тебя так воспитали. И ты не сможешь… – Думаешь, это имеет значение? Думаешь, меня это волнует? – Она замолчала. Наконец-то расслабила руки и когда заговорила опять, то уже без гнева, убежденно, серьёзно. – Знаю, ты иногда посмеиваешься надо мной. Над фильмами, которые мне нравятся. Над тем, что я такой безнадёжный романтик. Может быть, потому что старше меня на пять лет, или потому что ты был в армии, или потому что ты мужчина, – я не знаю. Но я верю, на самом деле верю, что если двое любят друг друга – как я тебя люблю, как ты, по твоим словам, любишь меня – то ничто для них уже не имеет большого значения: деньги, такие вот вещи, – они вообще ничего не значат. Я верю в это, по-настоящему… – Высвободив руки из его мягкого захвата, она взметнула их к своему лицу. Он вытащил из нагрудного кармашка носовой платок и коснулся им тыльной стороны её ладони. Она взяла платок, приложила к глазам. – Малышка, я тоже в это верю. Ты ведь знаешь, – сказал он мягко. – Знаешь, что я сегодня сделал? – Он помедлил. – Две вещи. Купил тебе обручальное кольцо и дал объявление в воскресный номер «Горниста». В рубрику «Ищу работу». В ночное время. – Она продолжала прикладывать платок к глазам. – Может, я и сгустил краски. Да, мы справимся при любом раскладе, мы будем счастливы. Но давай будем Она сложила носовой платок, повертела его в руках, зачем-то разглядывая. – Со вторника, с самого утра, я жду – не дождусь завтрашнего дня. Для меня теперь всё изменилось – весь мир. – Она бросила платок на его край стола. – Всю свою жизнь я только и стараюсь угодить отцу. – Да, ты разочарована, Дорри. Но надо ведь думать и о будущем, – он протянул ей конверт. Сложив руки перед собой, она не сделала ни малейшего движения принять его. Он положил конверт на средину стола, белый бумажный прямоугольник, чуть утолщенный капсулами внутри. – Я готов работать по ночам и бросить учёбу, когда закончится семестр. И всё, что я прошу у тебя, это проглотить пару пилюль. Её руки оставались неподвижными, но глаза были обращены на конверт, на его стерильную белизну. Он заговорил со спокойной решительностью: – Если ты откажешься их принять, Дороти, значит, ты упряма, нереалистична и несправедлива. Несправедлива больше к самой себе, чем ко мне. Джазовая пьеса закончилась, погасли разноцветные огоньки музыкального автомата, наступила тишина. Они продолжали сидеть, а конверт лежал между ними. В кабинке на другой стороне зала один из игроков с шарканьем переставил на доске фигуру и сказал: – Шах. Её руки чуть двинулись вперёд, и он увидел, что её ладони лоснятся от пота. У него ладони тоже вспотели, вдруг понял он. Она подняла взгляд и посмотрела ему в глаза. – Пожалуйста, Малышка… Она бросила ещё один, непреклонный взгляд на конверт. Затем взяла его и, сунув в сумочку, лежавшую рядом, принялась рассматривать свои руки на столе. Он прикоснулся к тыльной стороне её ладони, ласково погладил, легонько сжал. Другой рукой подвинул к ней свой нетронутый кофе. Проследил за тем, как она подняла чашечку, отпила. Продолжая держать её ладонь в своей, нащупал ещё один пятицентовик в кармане, бросил его в приёмную щель селектора и нажал кнопку с табличкой «Чарующий вечер». Они шагали по мокрым бетонным дорожкам молча, погрузившись каждый в свои мысли, лишь по привычке держась за руки. Дождь прекратился, но воздух был насыщен пощипывающей кожу влагой, рассеивающей и в то же время мягко очерчивающей в темноте свет уличных фонарей. Не переходя дорогу перед подъездом общаги, они остановились. Он поцеловал её, потом ещё раз – пытаясь разжать её плотно сжатые и показавшиеся ему холодными губы. Она только покачала головой. Несколько минут он удерживал её в объятиях, что-то шептал увещевающе, а потом они пожелали друг другу спокойной ночи и расстались. Он стоял и смотрел, как она переходит улицу, заходит в залитый жёлтым светом холл здания. Он зашёл в бар неподалёку, где выпил два стакана пива и, выщипав кусочки бумаги из салфетки, превратил её в восхитительное, филигранной тонкости кружево. Спустя полчаса позвонил из телефонной будки, набрав номер женского общежития. Попросил телефонистку соединить его с комнатой Дороти. Она ответила на третий звонок: – Да? – Алло, Дорри? – Она молчала. – Дорри, ты сделала это? После некоторого молчания: – Да. – Когда? – Несколько минут назад. С некоторым усилием он перевёл дыхание. – Малышка, телефонистка, она чужие разговоры не подслушивает? – Нет. Предыдущую уволили за… – Хорошо, послушай. Я не хотел тебе до этого говорить, но… они могут оказаться немного болезненными. – Она ничего не ответила, и он продолжал: – Херми сказал, тебя может вырвать, как прошлый раз. И ты можешь почувствовать жжение в горле, боль в желудке. Что бы ни случилось, не бойся. Это будет значить, что пилюли подействовали. Никого не зови, – он помедлил, ожидая, что она скажет что-нибудь, но она молчала. – Извини, что не предупредил тебе раньше, но, в общем, ничего особо страшного не будет. Всё закончится скорее, чем ты успеешь понять. – Он помолчал. – Ты не сердишься на меня, а, Дорри? – Нет. – Ты сама увидишь, всё только к лучшему. – Я знаю. Прости, что я была такой упрямой. – Всё нормально, Малышка. Не надо извиняться. – Увидимся завтра. – Да. Опять на какую-то секунду повисло молчание, потом она сказала: – Ну всё, спокойной ночи. – Спокойной ночи, Дорри, – попрощался он. |
||
|