"Атмор Холл [Женщина в зеленом]" - читать интересную книгу автора (Уитни Филлис)

IX

Кошмар душил меня. Меня настигли на шахматном поле, беззащитную пешку в игре, ставкой в которой была жизнь. За мной охотилась зеленая тура. Та самая высокая тура из темно-зеленого тиса, которая была в состоянии убрать короля и положить конец игре.

Но я знала, что это галлюцинация, и пыталась прийти в себя. Сознание возвращалось ко мне, и под спиной я почувствовала твердые камни. Рядом не было никакой опоры, и я поняла, что лежу на узком парапете, а внизу кирпичи, устилающие двор, только и ждут, чтобы я упала. Чьи-то руки толкали меня к краю, а я не могла кричать и не могла освободиться от этих настойчивых рук. Я боролась как в тумане и ничего не видела отчетливо.

Издалека я услышала, как кто-то бежит по крыше, бежит ко мне. Я знала, что это, должно быть, Найджел спешит мне на помощь, но он не сможет подоспеть вовремя. Затем, как только туман перед глазами стал рассеиваться, я увидела лицо Марка, который тревожно склонился надо мной, и поняла, что это были руки Марка, — руки, которые толкали меня с парапета в небытие.

Я стала отталкивать его, и мы боролись на самом краю. Марк пытался схватить меня, а я сражалась, чтобы оградить себя от неизбежной смерти. Я тихо жалобно закричала и провалилась в пустоту.

Туман сомкнулся надо мной. Вернулась пульсирующая боль. Я широко раскинула руки и обнаружила, что борюсь с Джастином. Под спиной у меня уже не парапет, а что-то мягкое. Все вокруг залито голубым светом, — и я поняла, что смотрю на голубой балдахин над моей кроватью. Я была в своей Голубой комнате, и Джастин склонился надо мной. Как только я перестала биться под его руками и осознанно взглянула на него, он убрал руки с моих плеч и отошел.

— Так-то лучше, — сказал Джастин. Его лицо потемнело от гнева.

Мэгги стояла в ногах кровати, печально глядя на меня, и покачивала головой.

— О, Ева, как ты могла осмелиться на такое? Ничто не стоит жизни, ничто!

Джастин грубо добавил:

— Я ожидал большей стойкости от тебя.

Я переводила взгляд с его лица на Мэгги, пытаясь вспомнить и понять.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Марк отнес меня на парапет и пытался столкнуть. А до этого я упала и стукнулась головой, я была почти без сознания. Это ты остановил его, Джастин?

Мэгги и Джастин переглянулись, и я поняла, что они не поверили мне.

— Это правда! — крикнула я. — Марк пытался скинуть меня с парапета. Я не знаю, что спасло меня, что помешало мне упасть.

— Марк помешал тебе упасть, дорогая, — сказала Мэгги, выступив из-за Джастина, и успокаивающе похлопала меня по руке. — Все тебе станет ясно через несколько минут. Он пытался не выбросить тебя, а наоборот, помешать броситься вниз.

Я не могла бы переубедить ее и обратилась к Джастину, стараясь говорить спокойно.

— Скажи мне, как ты думаешь, что случилось?

— Я пошел на крышу, потому что услышал там какой-то шум. Марк позвал меня, чтобы я помог ему, а я крикнул Найджелу. Мы оба бросились к тебе и увидели, как ты дерешься с Марком и что-то кричишь. Мы втроем сумели тебя утихомирить и оттащить в безопасное место. — Голос Джастина звучал гневно. — Ты сопротивлялась спасению изо всех сил. К счастью, в решающий момент ты потеряла сознание, и мы смогли снести тебя вниз и уложить на кровать. У Марка расцарапано все лицо. Пойми, наконец, что он спас тебя. Найджел и я были слишком далеко, когда он нашел тебя. Если бы не Марк, ты бы упала с крыши. Если это то, что ты хотела, и если в тебе так мало мужества, то ты не та девушка, что я когда-то знал.

— Я не хотела этого! — простонала я. — Нет, нет!

Джастин холодно взглянул на меня, и я закрыла глаза, чтобы не видеть лица, которое я так ненавидела, которое я так любила. Я слышала, как Мэгги ходит по комнате, и память постепенно стала возвращаться ко мне.

— Что случилось с комнатой? — бормотала Мэгги. — Почему все в таком беспорядке, Ева?

Голова жутко болела, и я приложила руку к шишке, которая набухала на виске. По крайней мере, хоть это было реальным. Я споткнулась и упала, ударилась головой. Затем Марк отнес меня на парапет. А до этого был стук в мою дверь, попытка выманить меня из комнаты. Возможно, они ожидали, что я выйду в коридор, и тогда Марк сам смог бы спуститься с крыши и обыскать мою комнату. Но я остановила его, выйдя на крышу, и вместо него приходила Дейсия. Затем я вышла на крышу во второй раз. Но как я могла объяснить все это двум скептикам, которые смотрели на меня, один с сожалением, а другой — с отвращением?

Я ответила на вопрос Мэгги.

— Кто-то перерыл мою комнату, чтобы найти негатив руин Атмор Холла. Я сделала этот снимок в тот день, когда умер Даниэль.

— Какой снимок? — спросил Джастин. — О чем ты говоришь?

И тогда я рассказала ему все. Рассказала о том, как попросила Нелли сделать отпечатки, о том, как обнаружила, что на одном из них была нечеткая фигура, возможно, старика Даниэля.

Я не сказала ему, что Алисия говорила мне о Мэгги, не сказала и о своей безумной догадке, что это, возможно, сама Алисия.

Джастин был нетерпелив, и на него рассказ не произвел впечатления.

— Почему кого-то мог так заинтересовать этот снимок? Не делаешь ли ты слишком поспешных выводов?

А так как это было именно то, что я сделала, то я не спорила. Голова болела, и сознание еще не настолько вернулось ко мне, чтобы я могла размышлять о снимке.

— Я не знаю! — тихо сказала я. — Я не хочу думать об этом сейчас.

К моему удивлению, Мэгги пришла мне на помощь.

— Конечно, ты не должна, дорогая. Ты очень расстроена и взволнована, и сейчас не надо думать ни о чем, кроме отдыха и сна. Пошли, Джастин. Не мучай ее сейчас.

Он стоял у моей кровати и смотрел на меня безо всякого сожаления.

— Может, поставить сторожа у твоей двери стеречь тебя? Я покачала головой, и теплые слезы полились по моим щекам. Отрицать что-либо было бесполезно. Эти двое уже были настроены против меня, и они не поверят ничему, что бы я ни пыталась рассказать им. Лучше уж мне рассердиться, чем жалеть себя.

— С ней будет все в порядке теперь, я уверена, — сказала Мэгги бодрым тоном. — Я приготовлю тебе чашечку чая, Ева, дорогая. И, если ты хочешь, я дам тебе одну из моих капсул со снотворным, чтобы помочь тебе заснуть.

Последнее, чего мне хотелось бы, так это уснуть от снотворного. Они оба уже направились к двери, когда я поднялась на локте.

— Я не хочу никакого чая! Но я не останусь в этой комнате одна. На двери в башню нет запора, и если вы уйдете, я уйду тоже.

И снова они обменялись взглядами. У Мэгги во взгляде была тревога, а у Джастина — нетерпение.

— Я пришлю Дейдри, — сказал он иронически. — Она будет хорошей ночной сиделкой, если тебе таковая нужна.

Он подошел к двери и свистнул. Через секунду Дейдри вбежала в комнату, как будто она только этого и ждала и была где-то поблизости.

— Ей не нравится эта комната, — сказала я. — Я пыталась привести ее сюда вчера, но здесь было что-то, что беспокоило ее, и она не захотела остаться.

Но даже Дейдри не подтвердила мои слова. Теперь ничто в комнате не беспокоило ее. Она подошла к кровати, поставила на нее передние лапы и сунула голову прямо ко мне, чтобы приветливо лизнуть.

Затем они ушли, очевидно, довольные тем, что я прекратила так глупо возражать против этой комнаты, и в то же время уверенные, что мне не грозит никакая опасность, пока меня сторожит Дейдри. Когда дверь за ними закрылась, я обняла ее и прижалась щекой к грубой шерсти.

— Как мне заставить их поверить мне? — плакала я. Но Дейдри не отвечала. Она просто лизнула меня в щеку, чтобы показать, что она-то верит мне.

Джастин не прощал слабости, и теперь он полагал, что я сделала что-то непростительное. Шишка на виске больно пульсировала, и я встала, помочила ее холодной водой и приняла аспирин. Мне стало легче. Когда я легла, Дейдри растянулась на полу возле кровати.

До рассвета оставалось несколько часов, и я крепко проспала все это время, абсолютно обессилевшая. Когда я проснулась, Дейдри уже не было, но Нелли ходила по комнате, собирала мои раскиданные пожитки и укладывала их на место. В камине приветливо горел огонь.

Огонь в камине!

Я села и в ужасе стала показывать на угольное ведерко.

— Нелли, неужели ты?..

— Нет, мисс Ева, нет, — сказала она, подходя к постели

с улыбкой на лице. — Вот он. Я нашла ваш бумажник в угольном ведерке и подумала, что вряд ли вы хотите его сжечь.

Она вынула его из кармана передника и, вытерев угольную пыль, положила бумажник возле меня на одеяло. У Нелли было врожденное чувство такта, и она, вернув мне бумажник, продолжала приводить комнату в порядок, как будто ничего не произошло, и не было ничего странного в том, что я прячу свой бумажник в ведерке с углем.

Убедившись, что негатив на месте в кармашке бумажника, я выпила чай, приготовленный для меня Нелли. Вдруг она, все еще продолжая свою работу, что-то подняла и повернулась ко мне, держа предмет обеими руками.

— Почему это здесь, в вашей комнате, мисс Ева?

Предмет, который она держала, выглядел как дротик или копье, и при виде его я все вспомнила. Это оружие было брошено на крыше около моей двери в башню этой ночью. Дважды я задевала его ногой, но во второй раз подняла. Я, должно быть, держала его в руках, когда Марк отнес меня на парапет, и кто-то, должно быть, принес его сюда и забыл в моей комнате.

— Это не мое, Нелли, — сказала я. — Я не участвую в рыцарских турнирах.

— Это не для пешего боя, мисс. Вы бы не смогли его поднять. Это скорее копье для сражения верхом. Я видела такие в коллекции внизу.

Я подумала, чго ему нечего делать на крыше, если, конечно, кто-то не принес его в качестве оружия.

Наконец я почувствовала себя лучше, и шишка на виске уже не пульсировала так больно, как ночью.

— Не сделаешь ли ты еще кое-что для меня? — спросила я Нелли. — Не мог бы твой муж сделать увеличенную фотографию с этого негатива, который он проявил для меня?

— Мне жаль, мисс Ева, но он продал все свои приборы, — напомнила она мне. — Если хотите, я могу взять негатив в деревню, и там сделают увеличенный отпечаток.

Я протянула ей негатив.

— Хорошо, Нелли. Это очень важно, как ты догадываешься, поэтому я и спрятала его в ведерке с углем.

— Я скоро пойду туда по поручению мисс Мэгги, — сказала она, — так что могу одновременно сделать и это.

— Не показывай его никому, пожалуйста, — попросила я ее. — Даже мисс Мэгги. И сама будь осторожна и забери его, когда все будет готово. Ты сделаешь это?

Она завернула кусочек пленки в чистый носовой платок и сунула в карман передника.

— Я прослежу за ним, мисс. И я никому ничего не скажу. — Она не вернулась к работе, а стояла возле кровати, причем ее глаза были опущены, и казалось, что она чем-то смущена.

— Я не могу сказать тебе, что случилось. Я не думаю, что смогу сейчас все объяснить. Я имею в виду все это в комнате и вообще.

— Вам не надо ничего говорить, — сказала она быстро. — Я просто думаю, что вам надо узнать, о чем все говорят. Начала мисс Дейсия. Когда я принесла ей чай утром, она уже проснулась и была одета, что очень рано для нее. Она очень нервничала и прыгала, как блоха, она говорила какие-то дикие вещи.

— Обо мне? — спросила я. Нелли кивнула, покраснев.

— Мисс Ева, мне жутко повторять, что она сказала, но она сказала, что вас так потрясло то, что мистер Джастин хочет развестись с вами и жениться на мисс Алисии, что вы пытались этой ночью броситься с крыши. Она сказала, что повезло, что мистер Марк сторожил этой ночью и что он смог вовремя оттащить вас и позвать на помощь, когда вы стали вырываться от него.

Я закрыла глаза, снова охваченная знакомым ощущением, что меня преследуют ложью, опутывают ею и делают беспомощной, готовой мишенью для скрытого врага. Я не испытывала этого ощущения долгое время, но оно мне хорошо знакомо по старому ночному кошмару.

Нелли нежно похлопала меня по руке, и я открыла глаза.

— Не надо, мисс. Не смотрите так. Я кое-что сказала пару раз мисс Дейсии тогда. Может быть, мои манеры были не совсем такими, какими им следовало быть, но я ей прямо дала понять, что не верю всем этим ужасным вещам, о которых она говорила мне. Знаете, что я сказала? Я сказала, мисс Ева — борец и никогда не сделает такой глупости, а кто говорит такое, тот сам хочет сделать что-то очень плохое.

Я благодарно сжала ее руку.

— Спасибо, что ты защитила меня. Она на тебя рассердилась?

— Нет, что самое удивительное. Она перестала прыгать и слоняться по комнате и стала тихой, как будто задумалась о чем-то. Затем она сказала, что думает о вас то же самое. Она не считает, что вы из тех, кто сдается, даже когда это было бы вполне объяснимо. И неважно, что говорит Марк.

Я почувствовала некоторую благодарность к Дейсии. Я должна была понять, что эта история — выдумка Марка. Но Дейсии нельзя полностью доверять, потому что она, прежде всего, заботится о Дейсии, как она сама говорит. Но, все же, в ней, в ее основе, было что-то честное, даже в ее защите своих интересов.

— Ты и Дейсия совершенно правы, Нелли, — сказала я ей. — Я вовсе не пыталась этой ночью прыгнуть с парапета. И не я устроила погром в этой комнате. Ты можешь просто поверить мне, пока я не выясню все и не докажу, что я права?

— Конечно, мисс. А если они там внизу начнут всякие разговоры, я скажу им, что я думаю обо всем этом, будьте уверены.

Я знала, что могу быть уверенной, и с благодарностью смотрела, как она раздвигает портьеры, за которыми виднелось серое дождливое небо. Убрав комнату, она вернулась к моей кровати.

— Почему бы вам не полежать еще, мисс Ева? Вам незачем вставать и нечего делать. Вам не повредит еще несколько часов отдыха. Тем временем я позабочусь о фотографии для вас. Не беспокойтесь.

Дейдри проскользнула в комнату, как только Нелли открыла дверь, и подошла к кровати, чтобы радостно пожелать мне доброго утра. Затем, поняв, что я не собираюсь сейчас вставать, она растянулась перед камином, положив голову на лапы. Глаза ее, не мигая, смотрели на меня. Ее присутствие привносило чувство комфорта, если не безопасности. Старое чувство, что за мной охотятся, и сознание того, что я обречена, были во мне сильнее, чем когда-либо. Зародились они в далеком прошлом, но Атмор превратил их в реальность.

До смерти моей матери ночные кошмары никогда не мучили меня. Даже в последующие три года, пока мне не исполнилось десять лет, у меня их не было. Лина Уайт приходила к нам готовить, убирать дом и заботиться обо мне, и я отчаянно любила ее. У Лины была коричневая кожа, а сердце — достаточно доброе, чтобы простить мне светлый цвет кожи. У нее были предрассудки другого рода. Она ненавидела любые формы нечестности, будь она розовой, зеленой или пурпуровой, как она говорила.

Нам было так хорошо втроем — папе, Лине и мне! И я не могла понять, что отец чувствовал себя одиноким и что такая девушка, как Дженит, может дать ему почти все, чего ему не хватало, и снова сделать его жизнь насыщенной. Лина, как и отец, пыталась внушить мне это, прежде чем ушла. Он всегда верил в то, что с ребенком надо говорить спокойно и пытаться убедить его. Поэтому он спокойно объяснил мне, что любит Дженит, но это не означает, что мы оба перестанем любить мою маму. В жизни бывает всякая любовь. Такая, как у меня к Лине, которая не имеет ничего общего с моей любовью к маме. Дженит была новой и другой любовью, и она сделает нашу жизнь счастливее и богаче. Я не понимала, почему нам надо быть счастливее, когда у нас есть Лина, но я очень любила отца и очень хотела угодить ему. Кроме того, Дженит была хорошеньким молодым созданием, очень опрятным и как бы сияющим, и она всегда ласково улыбалась. Итак, я тоже захотела сделать ей приятное. А так как меня не заставляли думать о ней как о моей маме, то я не возражала против того, чтобы попытаться.

Мне хочется верить, что я пыталась. Возможно, Дженит пыталась тоже, хотя я знала, что весь ее мир в моем отце и что в нем не было места для любви к его ребенку от другой женщины. Ее предрассудки были гораздо шире и не такие благородные, как у Лины, и я думаю, что в ней жила постоянная ревность к моей маме, которую она не смогла преодолеть.

Очень скоро все между нами пошло не так, хотя некоторое время оставалось в глубине, и никто из нас не говорил ни слова об этом отцу. Я сделала свой выбор. Уже много лет я не спала со своим медвежонком Джамби, но я откопала его в сундуке со старыми вещами мамы и стала брать его в постель каждую ночь.

По какой-то причине вид Джамби расстраивал Дженит больше всего, что я делала. Правда, он был слегка поеден молью, у него отсутствовал один глаз-пуговица, так что выглядел он довольно-таки мрачно. Его старый мех вытерся в нескольких местах, и он оскорблял в Дженит ее обостренное чувство опрятности. Она пожаловалась моему отцу на то, что медвежонок полон бактерий и имеет антисанитарный вид. Но даже все слова отца о том, что я уже слишком большая, чтобы спать с медвежонком, не могли заставить меня отказаться от Джамби.

Так все продолжалось в течение нескольких недель после того, как я откопала своего старого товарища. Однажды я пришла из школы и увидела, что Джамби исчез. Он не ждал меня радостно на кровати, не было его и под ней, не было его и среди моих игрушек. Я все обыскала, прежде чем пошла к Дженит. Она терпеливо объяснила мне, что нельзя продолжать спать с такой старой и грязной игрушкой и что его отдали этим утром старьевщику, так что теперь его не вернуть. Невидимый охотник нанес первый удар! Я закатила ужасную сцену. Возможно, все это копилось во мне долгое время и подавлялось, но ужасная судьба Джамби как бы приоткрыла клапан. Я брыкалась, царапалась и орала, пока Дженит, наконец, не втащила меня в мою комнату и не закрыла на замок. В своей спальне я швыряла и разбивала все, что попадало под руку. Это успокаивало мой гнев, но не мою боль. Когда пришел отец, я сотрясалась в конвульсиях от рыданий и была совершенно не способна ни о чем говорить, и выслушивать разумные увещевания.

Дженит тоже была в слезах. Она намазала все царапины, что я ей нанесла, йодом, что сделало их ужаснее, и папа должен был сначала утешать ее, прежде чем пойти ко мне. Он нашел меня подавленной и не способной к общению. Я хотела вернуть Джамби, ни о каком другом решении не могло быть и речи. Я также обнаружила, что в пересказе Дженит о том, что случилось, включая ее роль во всем этом, были некоторые вольности, отклонения от правды. Эти вольности, конечно, были в ее пользу. Я не умела сражаться ее способом.

В течение нескольких последующих дней воцарилось фальшивое перемирие. Дженит купила мне огромного нового медведя, гораздо симпатичнее, чем мой Джамби когда-либо был. Это тоже была фалышь. Каждый день в течение двух недель я засовывала его головой в корзину для мусора, но каждый день, приходя из школы, я находила его на своей кровати на месте Джамби с идиотской улыбкой на отвратительно чистой морде. Я вела себя так плохо, что папа перестал утешать Дженит из-за моего поведения, а стал упрекать меня. Наконец, я взяла это белое плюшевое создание с собой на пляж и тщательно закопала в песке в таком месте, где прилив обязательно унесет его в море. Итак, я вернулась домой без игрушки и доложила, что медведя унесло в море.

Дженит снова пришлось утешать. Отец отшлепал меня, и я возненавидела их обоих.

Моя бабушка, которую я очень любила, к тому времени была почти неподвижна из-за артрита, не могла прийти ко мне на помощь и забрать меня к себе. В конце концов, было только одно решение проблемы — отослать меня в школу. Я поехала довольно радостно. Я потеряла отца, и мне не надо будет терпеть Дженит, и, таким образом, школа не могла быть хуже. В действительности она во многом оказалась даже лучше. В школе всегда находился кто-нибудь, кого я могла полюбить всепоглощающей любовью. Это могла быть учительница, которая была достаточно добра ко мне, или же старшая ученица, которая смотрела на меня как на свою младшую сестренку. Все они по очереди становились объектами моей деспотической любви. Я пыталась каждый новый объект целиком поглотить моей любовью и требовала от них в ответ такой же всепоглощающей любви. Когда каждая из них по очереди отходила от меня, то это подтверждало мое тайное убеждение, что никто по-настоящему не может любить меня, потому что в глубине души я была брыкающимся, орущим чудовищем, которое не заслуживает любви.

Конечно же, постепенно я становилась взрослее, более или менее. Я научилась видеть Дженит такой, какой она была, и с большим пониманием относилась к собственному поведению. Я поняла, что мне надо прекратить винить себя и выдвигать такие неумеренные требования к тем, кого мне случилось полюбить. Я очень быстро поняла, что мальчиков все это мало волнует, и сумела выработать свою линию поведения. Я обнаружила, что могу полностью эмоционально отдаваться тем или иным занятиям. Я была достаточно умна и деловита, а мои интересы были достаточно реальны и могли потрясти мир, как мне тогда казалось. Я понемногу перестала впадать в состояние безысходности и могла не выходить из образа, так сказать, блефовать день за днем, все время контролируя себя.

И затем я приехала в Англию. Я встретила Джастина Норта — и все, что было до этого, совершенно потускнело. Мой хорошо натренированный блеф обманул Джастина, так как та Ева, которую он видел, существовала только отчасти, кроме того, он впадал и в самообман. Однажды, спустя месяцы после нашей женитьбы, я в отчаянии спросила Мэгги, почему он женился на мне, что он мог увидеть во мне, а она в ответ сказала нечто странное: «Возможно, он видит то, что есть на самом деле, Ева, если ты только дашь себе шанс». Это потрясло меня.

Но до этого мы поехали в свадебное путешествие в Грецию. Среди залитых лунным светом руин Дельф я начала впервые узнавать, что меня по-настоящему любят и мною по-настоящему дорожат. Маленькое чудовище осталось в далеком прошлом, и я стала приобретать черты реального существа, даже для самой себя. Молодая женщина должна обладать достоинством и самоуважением — весь этот бред я старательно демонстрировала.

Когда же мы приехали домой в Атмор, я сделала открытие, что мой муж любил многое другое, кроме меня. На фоне его преданности своей работе мое вновь обретенное чувство собственной значительности начало таять. Кроме того, была Алисия, с существованием которой я не могла примириться. И был также Марк со своими хорошо задуманными трюками. А так как я обладала уникальной способностью в стрессовом состоянии делать все неправильно, я сумела так разрушить мои шансы на счастье, что вряд ли эксперт в этой области мог бы сделать лучше. То, что Марк способствовал этому, было лишь случайностью.

Цепь событий, которые стали развиваться в Атморе, всегда шла в неверном направлении. И теперь, когда я вернулась, они просто начали с того места, на каком остановились. Но теперь мое поведение должно быть другим. Как молодая невеста я защищала гордость, которую надо было сохранить любой ценой, даже если все остальное рушилось. Без гордости я была ничто. Или что-то около этого. Так я всегда думала. Теперь, спустя некоторое время, я начинала понимать, как глупо было требовать любви к себе, к себе такой, какой я была, и не пытаться изменить в себе хоть что-нибудь. Конечно же, этого хочется всем. Всегда более удобно требовать любви и при этом не прилагать никаких усилий. Быть любимой требовало большого труда. Кроме того, у меня была масса доказательств, что Джастин не особенно поглощен любовью и что у него нет ни малейшего желания измениться.

Но я ничего не могла поделать с Джастином, я могла только любить его. Я могла как-то пытаться изменить себя.

Дейдри, которая вернулась, чтобы подремать у камина, широко зевнула и открыла глаза, ожидая, что я ее позову. Я вытянула руку, и она тот час же подошла и уткнула свой длинный нос в мою ладонь.

— Есть кое-что, что надо сделать, — сказала я и откинула одеяло.

Дейдри ждала у огня, пока я мылась и одевалась. Я не хотела промокнуть под дождем, поэтому взяла свою охотничью куртку, сунула в карман клеенчатый капюшон и вышла из комнаты. Дейдри трусила рядом со мной, пока я шла по длинному коридору, полутемному из-за дождливой погоды.

Мы прошли всю длинную галерею, и я по пути только слегка кивнула мистеру Данкоуму, который, как и я, не лучшим образом разрешал свои проблемы. Я спустилась по лестнице, держа руку на шее Дейдри, совсем как некая настоящая леди из Атмора, сошедшая со старых портретов, где они изображались на прогулке с ирландским волкодавом. Эта невообразимая картина вызвала у меня улыбку, и я начала понемногу расслабляться. Я была не кто иная, как настоящая леди Атмора, а все остальное, все эти попытки драматизировать ситуацию оставим для Алисии Дейвен. Все изменения, которые я считала нужным произвести, не должны иметь такой театральный вид.

Одна истина, которой я должна смотреть в лицо, была до чрезвычайности проста. Я смертельно ревновала к Алисии. Но это была простая человеческая слабость, и я должна простить себе ее. Но, в то же время, я должна научиться держать эту самую ревность под контролем. Единственная непреложная истина была в том, что я любила Джастина, хотя было сомнительно, что ему надо то, что я могла предложить ему.

Что еще было истинным?

Марк по какой-то причине хочет, чтобы я умерла. Это была пугающая истина, но этой ночью он пытался убить меня. Могло ли это быть из-за старика Даниэля? А что если именно Марк был на снимке, который я сделала? Тот самый Марк, который однажды разрушил ключевую фигуру в шахматном саду Даниэля и кого Даниэль навсегда олицетворил с этой турой, сколько бы раз Джастин ни «признавался» в содеянном.

Но это были только подозрения. Это не обязательно правда. Прошлая ночь была реальностью, и я знала, что случилось со мной. Теперь я хотела знать, почему.

Был еще один человек, который мог бы помочь мне. Найджел тоже был на крыше прошлой ночью, и так как он не принял ничью сторону, все то, что он мог сказать мне, могло значить больше, чем ложь Марка, слепая преданность Мэгги или отвращение Джастина.

Я позволила Дейдри выйти черным ходом и повесила свою зеленую куртку на крючок возле двери — действие с весьма зловещими последствиями, хотя в то время я не могла этого знать. Затем я пошла в Веджвуд скую столовую, чтобы съесть небольшой завтрак. Я была так занята своими мыслями, что даже отвратительный кофе не вызвал во мне неудовольствия. Когда я ела, я смотрела на длинное окно, что выходило на гараж. Сквозь березы я могла видеть, как Джастин расхаживал там в своем мокром сером макинтоше. Я подошла к задним окнам, выходившим в фигурный сад. «Ход туры», — эта жуткая фраза продолжала звучать у меня в ушах. Прошлой ночью тура снова двинулась, хотя и не для того, чтобы поставить мат королю. Даже не для того, чтобы атаковать королеву неприятеля. Какова бы ни была игра, я в ней — не более чем пешка, за которой охотятся. А вокруг действовали более могучие силы, готовые к убийству. Пешек обычно легко убирали с пути. Они были самыми бесполезными фигурами на доске. Но это до тех пор, пока пешка не доберется до последнего ряда противника и не превратится в гораздо более сильную фигуру — возможно, даже в королеву. Но было мало надежды продолжить игру, будучи преследуемой другой фигурой.

Вид шахматного сада был далек от того, чтобы чувствовать себя комфортно, разглядывая его, а я находила этот вид нагоняющим депрессию еще более, чем всегда. Даже цвет, который царил сейчас за окном, подавлял меня. Нет ничего более зеленого, чем деревня в Англии во время весеннего дождя. Деревья, лужайки, кусты — все зеленело, все окутывала зеленая аура, которая была слишком насыщенной, чтобы чувствовать себя в ней комфортно. Хотелось добавить в эту зелень клочок какого-нибудь другого яркого цвета, чтобы немного ослабить воздействие этой интенсивной зелени.

И вдруг мое желание исполнилось. Оранжевое пальто Дейсии добавило неоновую нотку во всю эту зелень; ибо именно она пробежала мимо шахматных фигур и затопала по задней террасе в своих высоких сапогах. Она увидела меня у окна столовой и замахала мне рукой. Секунду спустя она уже вбежала в комнату, на ходу потряхивая мокрыми от дождя волосами и освобождаясь от оранжевого пальто.

— Ты в порядке? — спросила она сразу же.

С Дейсией не было нужды хитрить. Непосредственная атака могла заставить ее отвечать прямо.

— В порядке, насколько это возможно, имея в виду то, что Марк пытался перебросить меня прошлой ночью через парапет, — сказала я.

Глаза Дейсии могли быть такими же круглыми и карими, как у Дейдри, и не мигать еще дольше.

— Так вот твоя версия! Ты знаешь, что утверждает Марк, не так ли?

— Почему он утверждает это? Это разве не важно? Если бы я знала почему, то, возможно, я нашла бы ключ ко всему.

— Может, он говорит правду. В конце концов, ты была в беспамятстве, когда он нашел тебя. Ведь, может, ты не знала, что в действительности происходило. Во всяком случае, я должна верить тому, что он говорит, не так ли? Я должна помогать ему, чем только могу.

— До такой степени, что обыскала мою комнату прошлой ночью? — спросила я. — Конечно, это была ты. Или Марк.

Дейсия несколько мгновений смотрела на меня, затем подбежала к буфету, взяла тост и намазала его мармеладом.

— Мне не было необходимости искать, — сказала она. — Я бы это сделала, но было уже поздно. Кто-то уже основательно поработал в твоей комнате, не так ли?

— Тогда это был Марк, — сказала я.

— Он клянется, что нет. — Дейсия, казалось, колеблется, прежде чем принять какое-то решение, затем она решилась: — Но мы разработали прекрасный план, правда? По крайней мере, я так думала, потому что в основном это была моя идея. Разговоры о том, что бедный мистер Данкоум стучит в дверь твоей башни, навели меня на эту мысль. Так вот, Марк взял длинное копье из коллекции оружия, спустился по ступенькам в башне и стал стучать его тяжелым концом в твою дверь. Мы хотели, чтобы ты со страха убежала из своей комнаты. Только ты одурачила нас и вышла на крышу, так что он должен был просто уйти. Вот неудача! И после всего этого мы запоздали с обыском у тебя в комнате, потому что кто-то другой одурачил нас.

— Кто? — спросила я. Дайсия пожала плечами.

— Я сама об этом думаю. Может быть, ты сможешь вычислить, кого этот снимок мог напугать и почему.

Будто бы я сама не ломала над этим голову! Почему умер старик Даниэль? Старик был напуган, а из-за того, что с ним случилось, кто-то отчаянно желал быть не узнанным. И кого бы я случайно ни захватила в кадр, этот некто, он или она, ждал, спрятавшись в кустах. А старик Даниэль знал, что он ждет, и пытался иносказательным образом предупредить меня, но тогда я ничего не поняла.

Я оставила Дейсию с ее тостами и пошла наверх. Теперь я хотела поговорить с Найджелом.

Я нашла его в библиотеке, погруженным в красное кожаное кресло возле огня, что горел в огромном каменном камине. Через длинное окно над его головой проникал зеленый дневной свет, по стеклу беспрестанно барабанил дождь. Он увидел, как я шла к нему, закрыл книгу и настороженно посмотрел на меня. Он тоже, должно быть, знал, что говорят обо мне, поэтому, возможно, было бесполезно говорить с ним. Но я должна попытаться.

Я опустилась в кресло напротив и наклонилась к нему, прямо глядя ему в глаза. Я не хотела, чтобы со мной хитрили.

— Вы были на крыше прошлой ночью? — начала я безо всяких предисловий.

Он отложил книгу и кивнул с серьезным видом.

— Вы верите в то, что я пыталась покончить с собой?

Он продолжал изучать меня серьезным, слегка настороженным взглядом и не отвечал.

— Вы видели, что случилось? — настаивала я.

— Я видел не все из того, что, видимо, произошло, — сказал он.

Я глубоко вздохнула. Найджел, по крайней мере, не был категоричен и оставлял место сомнениям.

— Не расскажете ли вы мне об этом? Пожалуйста! Расскажите мне, начиная с первой же странной вещи, что вы заметили прошлой ночью.

Он немного подумал.

— Первое, что показалось мне странным, был шум, раздавшийся около башни, что расположена по диагонали от той, у которой я сторожил, — сказал он. — Мне кажется, это случилось вскоре после того, как Мэгги пошла вниз.

— Мэгги! — повторила я. — Она была наверху прошлой ночью?

— Совсем недолго, — сказал он. — Мы походили туда-сюда вместе некоторое время. Ночь представляла изумительное зрелище. Ветер быстро гонял облака по небу, иногда закрывая луну. Но Мэгги вскоре утомилась и замерзла и через час или около того ушла вниз.

— Через башню в вашей комнате? — спросила я.

Он, казалось, удивился.

— Нет. Я полагаю, что она ушла через башню, соединяющуюся с Зеленой бархатной комнатой — так ближе к ее комнате. Было темно, и я точно не заметил, куда она пошла.

— Продолжайте, — сказала я. — Расскажите мне все остальное. — То, что Мэгги была на крыше, определенно не имело никакой связи с последующими событиями, поскольку к тому времени она уже была внизу.

Он рассказал мне, что услышал какой-то стук — звук, который произвела я, когда в первый раз задела копье, оставленное Марком на крыше. Но на его оклик никто не ответил. Марк, который, как предполагалось, был на посту на этом участке крыши, куда-то пропал. Найджел видел, как в башне Дейсии то появлялся, то исчезал свет, и предположил, что Марк пошел туда. Некоторое время все было тихо. Затем снова повторился тот же звук, что и в первый раз, потом будто бы что-то упало. Почти тотчас же Марк закричал, позвав на помощь. Джастин выбежал из Зеленой бархатной комнаты, а Найджел оставил свою башню и присоединился к нему. Они прибежали туда, где Марк боролся со мной у парапета. Они оба помогли Марку оттащить меня в безопасное место, и Джастин отнес меня вниз, в то время как Найджел оставался на страже на крыше. Остальная часть ночи прошла спокойно. Не было никаких происшествий и внизу во дворе.

— Скажите мне, что вы подумали, когда увидели, как я борюсь с Марком, — попросила я его, когда он закончил свой рассказ. — Вы действительно думаете, что я пыталась броситься с крыши?

— Вы отчаянно боролись, скажем так.

— Боролась за свою жизнь! Скажите, разве это было не так?

Он ответил мне очень осторожно.

— Разве я вас хорошо знаю, чтобы судить? И не должен ли я верить словам тех, кто знает вас лучше?

Я откинулась на спинку кресла. Нет никакого смысла снова обвинять Марка. Найджел поверит мне не больше, чем остальные. Только Марк знал правду, но он не скажет ее даже Дейсии. Почему ему хотелось, чтобы я умерла? Мы могли не любить друг друга, но я ничем не угрожала Марку. То, что он пытался сделать, казалось совершенно из ряда вон выходящим в любом случае, и я не могла угадать причину.

Дождь продолжал бесконечно стучать в окно библиотеки. Найджел и я сидели в свете огня, прислушиваясь к этим звукам. Он протянул руку к книге, но я собралась с духом и задала другой вопрос.

— Знаете ли вы, что кто-то обыскивал мою комнату прошлой ночью, пока я была на крыше? Это уже второй раз. Сперва украли снимок, который я сделала накануне, на этот раз искали негатив. Но я хорошо его спрятала, так что его не нашли. Найджел, вы ничего не слышали? У вас есть какие-нибудь соображения о том, что происходит?

И снова он заколебался, и я почувствовала, что ему неловко.

— Только то, что я слышал от Мэгги, — сказал он, наконец. — Она казалась расстроенной из-за существования этой фотографии, потому что кто-то намекнул ей, что, возможно, на ней она. Хотя какое это может иметь значение, я не понимаю.

— Это, конечно, вздор, — уверила я его. — У меня есть лучшая версия о том, кого я могла тогда сфотографировать. Найджел, старик Даниэль боялся кого-нибудь? Вы имеете представление, почему он пошел навестить Алисию Дейвен за день до смерти?

— Может, вы слишком распыляете свое внимание? — спросил Найджел. — Алисия всегда была достаточно умна, чтобы поддерживать дружеские отношения со всеми в Атморе, и старик Даниэль не был исключением. Не было причины, почему бы ему не пойти и не повидать ее.

— Но это было нечто большее, чем просто визит, — сказала я. — Я действительно думаю, что это было нечто гораздо большее. Я думаю, что она пыталась его как-то использовать. И, конечно, она использовала Марка тоже.

— Вы начинаете во всем видеть какой-то тайный смысл, — сказал мне сухо Найджел.

Я не обратила никакого внимания на его слова. На снимке была не Алисия, подумала я. И также не Мэгги, а Марк. Было это так или нет, но я начинала склоняться к такому ответу на мучивший меня вопрос.

— Мог ли возникнуть достаточно серьезный антагонизм между стариком Даниэлем и тем, кто давным-давно, когда Марк и Джастин были еще мальчиками, вырыл шахматную фигуру? — спросила я.

Найджел был явно удивлен тем направлением, в каком пошли мои мысли.

— Вы имеете в виду Джастина? Конечно же нет, старик никогда не чувствовал к нему неприязни. Он был предан ему и полностью простил его.

— Но кое-кто продолжает думать, что, несмотря на признание Джастина, на самом деле был виноват Марк. Старик Даниэль мог думать так же и за это невзлюбить его.

— Это еще одно нелепое предположение? — спросил Найджел.

Было ясно, что я не дождусь помощи от него, как и от всех других. Мои предположения были попыткой рассмотреть все с разных сторон в надежде, что хоть одна из этих попыток приведет к правильному ответу. Но поскольку на загадку необходимо было найти ответ, становилось все очевиднее, что искать его я должна сама. И пока я не увижу увеличенный снимок с негатива, что я доверила Нелли, мне пока нечего делать. Ожидание раздражало меня. Время текло очень медленно.

Я поблагодарила Найджела и отошла от него, чтобы он мог вернуться к своей книге. Я шла вдоль библиотеки к тому месту, где под портретом Маргарет Атмор стояла стеклянная витрина.

Мэгги Грэхем, я вспомнила, была названа в честь Маргарет, и я остановилась перед портретом, пытаясь найти между ними сходство, хотя сама Мэгги говорила, что его нет. Возможно, было сходство внутреннее. Я подозревала, что Мэгги обладала такой же храбростью и такой же глубокой преданностью Атмору, хотя она и была, как я предполагала, более грубой, чем Маргарет Атмор.

И вот, стоя перед портретом, я вдруг снова вспомнила, как первый раз стояла на этом месте перед портретом этой леди тронутая до слез, и откровенно говорила о том, что чувствовала тогда. Я смотрела на витрину, где хранилось поблекшее, с кровавыми пятнами, платье Маргарет, которое было на ней, когда Джон Эдмонд умер в ее объятиях, а Джастин стоял тогда возле меня. Он поверил в мою любовь к Атмору и поцеловал меня. Самое ужасное, что я верила в это тоже, полностью и романтически. Даже теперь эта история была как бы частью моего наследства, потому что мне рассказывала ее моя бабушка, но она не помогла мне сделать Атмор моим настоящим домом.

Я отвернулась от витрины и машинально пошла к двери, что вела из библиотеки в коридор северного крыла. Эту часть дома я знала гораздо лучше, чем ту, наверху, которую занимала теперь. Первая дверь налево вела в комнату, в которой когда-то мы жили с Джастином. Я не хотела и шагу ступить в эту комнату снова. Меня интересовала следующая дверь. Пока Джастин отсутствует, мне, конечно, могли простить, что я заглянула туда, где когда-то была моя маленькая элегантная гардеробная. Ручка поддалась под нажатием моей руки, и дверь открылась. В комнате было темно. Я дотронулась до выключателя, и два бра возле моего трюмо ярко вспыхнули, осветив полную пустоту.

Ничего не осталось из мебели, что я подбирала с такой любовью. Ни зеркала, ни картины, ни шезлонга, в котором я иногда любила подремать. Ковер был скатан и стоял, прислоненный к стене. Портьеры были сняты, только голые жалюзи оставались, чтобы закрывать свет.

Мое изгнание из Атмора было полным. Почему я ждала чего-то другого, я не знала. Конечно, Джастин освободился от нежелательных воспоминаний, удалив все, что как-то напоминало обо мне, из комнаты по соседству со своей. Я осторожно ступала по голому полу, заметив, что обои, по крайней мере, те же самые. Когда-то их бледно-желтый фон с изящными дикими цветами напоминал солнечный свет ранней весной. Обои остались такими же чистыми, как и тогда, когда Джастин одобрил мой выбор. Я дотронулась до них рукой. Вот здесь, возле этой стены, стояло мое трюмо со складными зеркалами. Но на стене не осталось никакого следа от него. Оно стояло там недостаточно долго, чтобы обои рядом с ним успели выгореть. А вот здесь висела замечательная картина, где был изображен храм Аполлона в Дельфах — и тоже никакого следа от нее. Картина, которую мне купил Джастин, когда мы были в Греции, висела тоже слишком недолго, чтобы оставить след. Комната была пустой, как и все мое существо. Я была оболочкой без жизни внутри.

Я прошлась по комнате, открыла дверцу встроенного шкафа. Там раньше висели мои костюмы и платья, стояла подставка для моей обуви, пластмассовые коробки для моих шляп на полках наверху. Теперь тут не было ничего. Ничего, кроме чего-то темного, прислоненного к задней стенке. Я поняла, что это картина, вынула ее и поднесла к свету.

Стекло не было разбито. На картине были изображены красивые колонны и остатки храма Аполлона. Рядом поднимались руины Дельф, на фоне голых скал, а высоко в ярко-синем небе парил орел.

Я села, скрестив ноги, на пол и сидела так, держа картину перед собой. Мы бродили по каменной дороге, что вела к храму, Джастин и я. Мы изучали эти руины при солнечном свете и когда светила луна. Мы бродили среди этих камней, рука в руке, а перед нами была целая жизнь, и у нас было столько счастья, что о большем невозможно и мечтать. Мы бесконечно что-то говорили друг другу, и каждый слушал другого очень внимательно и с пониманием. Возможно, такое происходит вначале со всеми влюбленными; когда же то, что говорилось вначале, устаревает, появляются новые истории, которые они переживают уже вместе и о которых можно говорить. Но наши истории постарели в то время, когда наша совместная жизнь едва началась. О чем было говорить после Дельф?

Стекло под моими пальцами было холодным, но краски на картине излучали тепло и были такими же яркими, как солнечный свет в Греции. Все это изгоняло серые камни и зеленый дождь в Атморе и возрождало прошлое, заполняло пустоту комнаты вокруг меня.

Я услышала шаги в коридоре и узнала их. Но я не могла даже пошевелиться. Я не могла оторвать глаз от теплоты, излучаемой картиной, хотя и чувствовала, что в комнату через дверь, которую я оставила открытой, вошел Джастин.