"Катастрофы сознания" - читать интересную книгу автора (Ревяко Татьяна Ивановна, Трус Николай...)

смерти, что умеют обмануть даже самую бдительную стражу. Велик тот, кто не
только решил покончить с собой, но сумел и найти смерть.
Я обещал тебе еще несколько примеров того же рода. Во время второго
представления морской битвы один из пленников всадил себе в горло копье,
которое ему дали для сражения. "Почему бы сказал он, - не избежать сразу
всех унижений и страданий. Зачем буду я ждать смерти, когда оружие в моих
руках?" Это зрелище было настолько славное, настолько лучшее, по мнению
людей, умирать, чем убивать. И что же? Неужели того, что присуще самым
последним людям и даже преступникам, не будет у того, кто готовился к смерти
долгими размышлениями, и у кого был наставником учитель всякой мудрости -
разум? Ведь разум учит нас, что хотя смерть начинается различно, но всегда
приходит к одному концу. Итак, не все ли равно, с чего она начинается. Тот
же разум учит, что, если можно, следует умирать без страданий, если же
нельзя, то следует умереть так, как представится возможность, и ухватиться
за первый случай, какой представится для самоубийства. Нечестно жить
насилием, но умереть насилием - прекрасно".


ДОСТОЕВСКИЙ О САМОУБИЙСТВЕ

В "Дневнике писателя" (октябрь 1876 г.) есть глава под названием "Два
самоубийства". В ней Ф. М. Достоевский, пишет: "Для иного наблюдателя все
явления жизни проходят в самой трогательной простоте и до того понятны, что
и думать не о чем, смотреть даже не на что и не стоит. Другого же
наблюдателя те же самые явления до того иной раз озаботят, что (случается,
даже и нередко) - не в силах, наконец, их обобщить и упростить, вытянуть в
прямую линию и на том успокоиться, - он прибегает к другого рода прощению и
просто-запросто сажает себе пулю в лоб, чтоб погасить свой измученный ум
вместе со всеми вопросами разом. Это только две противоположности, но между
ними помещается весь наличный смысл человеческий".
Теорию писатель тут же иллюстрирует примером из жизни: "Кстати, один из
уважаемых моих корреспондентов сообщил мне еще летом об одном странном и
неразгаданном самоубийстве, и я все хотел говорить о нем. В этом
самоубийстве все, и снаружи и внутри, - загадка. Эту загадку я, по свойству
человеческой природы, конечно, постарался как-нибудь разгадать, чтобы на
чем-нибудь "остановиться и успокоиться". Самоубийца - молодая девушка лет
двадцати трех или четырех, не больше, дочь одного слишком известного
русского эмигранта и родившаяся за границей, русская по крови, но почти
совсем не русская по воспитанию (речь идет о 17-летней Елизавете Герцен,
дочери А. И. Герцена и Н. А. Тучковой-Огаревой, покончившей жизнь
самоубийством из-за неразделенной любви к 44-летнему французу во Флоренции в
декабре 1875 г.). В газетах, смутно упоминалось о ней в свое время, но очень
любопытны подробности: "Она намочила вату хлороформом, обвязала себе этим
лицо и легла на кровать... так и умерла. Перед смертью написала следующую
записку:
"Предпринимаю длинное путешествие. Если самоубийство не удастся, то
пусть соберутся все отпраздновать мое воскресение из мертвых с бокалами
Клико. А если удастся, то я прошу только, чтоб схоронили меня, вполне
убедясь, что я мертвая, потому что совсем неприятно проснуться в гробу под
землею. Очень даже не шикарно выйдет!"