"Палачи и киллеры" - читать интересную книгу автора (Кочеткова П.В., Ивановна Ревяко Татьяна )

столько наслышался. Словно гадкие твари, расползлись они по нашей земле. И
ведь находятся русские, которые с ними заодно.
Как странно. Мысль о смерти не дает покоя. Прошу прощения. Но сегодня,
когда я не смог подняться и подойти к окну, я впервые почувствовал, что я не
разведчик. Поручик Миронов!
Черт подери, неужто тебе суждено заживо сгнить на этой колокольне,
стать пищей для галок? Чего тянете - наступайте!
Собрав силы, пополз к окну. Как далека и как близка эта цель. Отсюда я
вижу парк родного поместья, по ту сторону Днепра. И грустно, и больно. Не
сердитесь, что вместо стратегии - лирика. Я болен. Болит нога. Болит голова,
ломит виски. Я весь как разверстая рана.
В монастырском саду собралась толпа. Много красноармейцев. Они так
похожи на разбойников с большой дороги: оборванные, босоногие, серые, как
земля. Вроде бы митингуют...
Кто-то произносит речь, но кто? В воздухе мелькают кулаки... Наседают,
грозят Так.... так... Хватайте друг друга за глотки. Грызитесь...
... Этот эпизод Эйланду хорошо запомнился. За него потом укоряли
латышских стрелков, хотя и не совсем обоснованно.
Три дня без передышки стрелки провели в боях. Преследуя противника,
потом сами отступая, они исходили сотни верст по раскаленной степи. Не
смыкая глаз ни днем ни ночью. Эйланд припомнил дерзкую ночную атаку врага. В
лунном свете надвигавшаяся цепь казалась черной змеей. Она извивалась в
дикой злобе, изрытая свинец и огонь. Цепи стрелков были редки,
рассредоточены.
И все же они отразили атаку. Это стоило нечеловеческих усилий. Эйланду
редко приходилось видеть что-либо подобное.
Степь полыхала вспышками огней, блестели штыки, к небу взлетали фонтаны
земли. Стрелки стояли насмерть. Казалось, они зубами вгрызлись в эту землю,
которую видели впервые, а кое-кто и в последний раз в своей жизни. Ночь
пролетела без единой минуты отдыха. А днем противник перебросил с другого
участка свежее подкрепление. И опять пришлось принять бой.
А тут новое несчастье. Одежду и обувь разодрали в клочья в первые же
дни. Раскаленный песок обжигал босые ноги, колючки, стерня раздирали ноги их
в кровь, которая сразу спекалась, и все тело было сплошь покрыто струпьями и
ноющими ранами.
В таком вот состоянии находились стрелки, когда их наконец вывели
из-под огня в монастырь, чтобы дать передышку. Все ожидали этой передышки
как большого и светлого праздника. Каждый мечтал хотя бы на несколько минут
закрыть глаза, и еще - сполоснуть свои пыльные раны в днепровских водах. И
тут как раз был получен приказ- занять исходные позиции. Пришло сообщение,
что бригада на фланге отброшена за Днепр. Многие погибли, утонули. Закрались
сомнения, имеет ли смысл и дальше удерживать этот проклятый берег. Усталость
была беспредельной. Казалось, в пей, как в глубоком сне, иссякают и тонут
последние силы.
И вот в такую минуту один из агитаторов, прибывших с того берега,
воскликнул:
- Так и знайте, что, отказываясь идти в наступление и вместо этого
требуя хлеба, вы предаете революцию!
Стрелки пришли в ярость. В воздухе замелькали кулаки, агитатора едва не
застрелили. Комиссару насилу удалось успокоить стрелков.