"Мистер Кэвендиш, я полагаю.." - читать интересную книгу автора (Куинн Джулия)

Глава восьмая

Это не Уиндхэм там? – Амелия моргнула и прикрыла рукой глаза от солнца (казалось, что ее перегруженная украшениями шляпка, убьет ее уже этим утром), всматриваясь в улицу. – Это ведь он, правда?

Ее младшая сестра Милли, сопровождавшая ее в поездке в Страмфорд, наклонилась к ней, чтобы было лучше видно:

— Это точно Уиндхэм. Маму это не порадует.

Амелия нервно посмотрела через плечо. Ее мать, которая сейчас находилась неподалеку, в магазине, все утро ужасно напоминала дятла. Тук, тук, тук, Амелия, делай то, тук, тук, тук, не делай это. Надень шляпку, у тебя появляются веснушки, нужно сидеть изящнее, герцог никогда не захочет жениться не тебе.

Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук.

Амелия никак не могла понять, каким образом ее осанка за завтраком в ее собственной комнате связана с тем, что герцог не сможет назначить дату свадьбы. И еще она никогда не понимала, каким образом матушка точно знала, кто именно из пяти ее дочерей стащил немного марципана, или случайно впустил собак, или (Амелия вздрогнула – это было на ее совести) перевернул ночной горшок на ее любимый халат.

Поморгав, чтобы сфокусировать зрение, Амелия снова посмотрела через улицу на человека, на которого обратила внимание сестры.

Это не мог быть Уиндхэм. Мужчина действительно был похож на ее жениха, но был каким–то … как это говорится…

Взъерошенным.

А еще он выглядел как–то добрее.

— Он пьян? – Спросила Милли.

— Это не Уиндхэм, — уверенно сказала Амелия. Потому что Уиндхэм всегда твердо держался на ногах.

— Я думаю…

— Это не он. – Но она не была в этом так уверена.

Милли секунд пять помолчала:

— Мы должны сказать маме.

— Мы не должны говорить маме, — прошипела Амелия, резко повернулась к сестре и схватила ее за руку.

— Ой, Эми, мне больно!

Амелия неохотно ослабила хватку:

— Послушай меня, Милли. Ты не скажешь матери ни слова. Ни – сло – ва. Ты меня поняла?

Глаза Милли округлились:

— Значит, ты думаешь, что это все–таки Уиндхэм.

Амелия сглотнула, не зная, что делать. Похоже, это действительно он. И если это так, она обязана помочь ему. Или спрятать его. Она чувствовала, что он предпочел бы последнее.

— Амелия, — прошептала Милли. Амелия старалась не обращать на нее внимания. Она должна была подумать. – Что ты собираешься делать?

— Помолчи, — сердито шикнула Амелия. У нее было немного времени, чтобы разобраться с тем, как быть дальше. Ее мать могла выйти из магазина одежды в любую секунду, и, Господи, она даже думать не хотела о том, какая за этим последует сцена.

В этот момент мужчина на другой стороне улицы повернул голову и посмотрел на нее. Он несколько раз моргнул, словно старался вспомнить ее. Он пошатнулся, выпрямился, снова пошатнулся и, наконец, прислонился к каменной стене, зевая и потирая глаза.

— Милли, — медленно произнесла Амелия, до сих пор смотревшая на Уиндхэма и теперь полностью уверенная в том, что это он, и повернулась к сестре. – Ты умеешь лгать?

Глаза Милли заблестели в предвкушении чего–то интересного:

— Как никто.

— Скажи матери, что я увидела Грейс Эверсли.

— Подругу Элизабет?

— Она и моя подруга.

— Но она ведь больше с Элизабет…

— Неважно, чья она подруга, — перебила Амелия. – Просто скажи ей, что я встретила Грейс, и она опять пригласила меня в Белгрейв.

Милли поморгала (прямо как сова, подумалось Амелии) и сказала:

— Прямо с утра?

— Милли!

— Я просто пытаюсь удостовериться, что наша история правдоподобна.

— Ладно. Да, прямо с утра. – Было, конечно, рановато для визитов, но Амелия не видела другого выхода. – Тебе не придется ничего объяснять. Мама покудахчет, скажет что–нибудь вроде «это любопытно», и на этом все и закончится.

— И ты обираешься бросить меня прямо здесь, посреди улицы?

— Не пропадешь.

— Я знаю, — Милли отступила, — но у мамы возникнут сомнения.

Черт возьми, она терпеть не могла, когда Милли была права. Они вышли купить сладостей и должны были вернуться вместе. Милли было семнадцать, и она вполне могла сама пройти три магазина, но мама всегда говорила, что благородные молодые леди никуда не ходят одни.

Леди Кроулэнд не пришла в восторг, когда Амелия спросила, есть ли там туалет – благородные молодые леди не употребляли таких слов, как «туалет».

Амелия быстро оглянулась. Солнце светило прямо в окно галантерейного магазина, и из–за яркого отражающегося света что–либо увидеть внутри было невозможно.

— Я думаю, она до сих пор в примерочной, — сказала Милли. – Она собиралась подобрать три разных платья.

Что означало, что она примерит не меньше восьми, однако они не могли полностью рассчитывать на это. Амелия быстро подумала и сказала Милли:

— Скажи ей, что Грейс была вынуждена ехать немедленно, и у меня просто не было времени самой предупредить о том, что планы изменились. Скажи, что у Грейс не было выбора. Она была срочно нужна вдове

— Вдове, — кивая, повторила Милли. Все они хорошо знали вдову.

— Мама не будет возражать, — заверила ее Амелия. – Я уверена, она будет даже рада. Она постоянно пытается отослать меня в Белгрейв. А теперь иди. – Она слегка подтолкнула сестру, но передумала и потянула ее назад. – Нет, подожди. Не сейчас. – Милли сердито посмотрела на нее. – Дай мне минуту, чтобы увести его подальше.

— Чтобы самой уйти подальше, — дерзко сказала Милли.

Амелия сдержала желание хорошенько встряхнуть сестру и вместо этого одарила ее тяжелым взглядом:

— Ты можешь сделать это?

— Разумеется, — Милли явно не понравилось, что она вообще спросила об этом.

— Хорошо, — Амелия коротко кивнула, — Спасибо. – Она сделала шаг, а затем добавила: — И не смотри.

— Вот теперь ты просишь слишком многого, — предупредила ее Милли.

Амелия решила, что нет смысла возражать. Если бы она была на месте Милли, то точно не упустила бы возможности понаблюдать за происходящим.

— Ладно, только никому не говори.

— Даже Элизабет?

— Никому.

Милли кивнула, и Амелия знала, что может ей доверять. Элизабет не могла держать рот на замке, но Милли (если у нее была особая причина для этого) – могила. И поскольку Амелия была единственным человеком, которому было известно, как именно вся коллекция фирменных сигар графа Кроулэнда оказалась залитой водой из чайника (ее мать терпеть не могла сигар, а потому решила, что ей необязательно докапываться до личности преступника)… Ну, скажем, у Милли была весьма весомая причина держать язык за зубами.

В последний раз взглянув на сестру, Амелия помчалась через улицу, стараясь избегать луж, которые оставил после себя ночной ливень. Она приблизилась к Уиндхэму, – все еще надеясь в глубине души, что это не он, – и, наклонив голову, сказала:

— Э–э, Ваша милость?

Он взглянул на нее. Моргнул. Отвернулся и поморщился, как будто это движение было не самым лучшим решением.

— Моя невеста, — просто сказал он и едва не сбил ее с ног своим дыханием.

Амелия быстро пришла в себя, крепко схватила его за руку и прошептала:

— Что Вы здесь делаете? – Она сердито посмотрела на него. Людей на улице было немного, но в любой момент можно было на кого–нибудь наткнуться. — Господи, что с Вашим глазом?

Фиолетовое пятно под глазом тянулось от переносицы до самого виска. Она никогда не видела ничего подобного. Это выглядело намного хуже, чем когда она однажды случайно ударила Элизабет битой для крикета.

Он потрогал ушиб, покраснел и сморщил нос, будто ожидал ее вопроса. Потом снова посмотрел на нее и отвернулся:

— Вы же моя невеста, да?

— Пока нет, — пробормотала Амелия.

Он одарил ее странным внимательным взглядом.

— А я думаю, так оно и есть.

— Уиндхэм, — сказала она, стараясь сменить тему.

— Томас, — поправил он ее.

Она едва не рассмеялась. Сейчас явно было не подходящее время, чтобы позволить ей называть его по имени.

— Томас, — повторила она скорее для того, чтобы он перестал перебивать ее. – Что Вы здесь делаете? – И когда он не ответил, добавила: — В таком виде? – Он непонимающе уставился на нее. – Вы пьяны, — сердито прошептала она.

— Нет, — сказал он, раздумывая об этом. – Пьян я был вчера ночью. А сейчас я нездоров.

— Почему?

— У меня должна быть причина?

— Вы…

— Разумеется, у меня есть причина. Я не собираюсь с Вами делиться, но она у меня есть.

— Я должна отвести Вас домой, — решила она.

— Домой, — кивнул он и покачал головой с чрезвычайно философским видом. – Теперь это интересное слово.

Пока он нес этот бред, она осматривала улицу, пытаясь понять, как он сюда попал прошлой ночью.

— Ваша милость…

— Томас, — поправил он ее, криво ухмыляясь.

Она подняла руку, широко расставив пальцы в попытке сдержать свой гнев, чтобы не отругать его.

— Как Вы попали сюда? – Очень медленно произнесла она. – Где Ваш экипаж?

Он подумал:

— Честно говоря, не знаю.

— Боже милосердный, — пробормотала она.

— Правда? – Он начал рассуждать. – Он милосердный? Честно?

Она застонала:

— Вы пьяны.

Он смотрел, и смотрел, и смотрел на нее, и, когда она уже открыла рот, чтобы сказать, что они должны немедленно отыскать его экипаж, он заговорил:

— Возможно, я немножко пьян, — он откашлялся, — до сих пор.

— Уиндхэм, — сказала она строгим голосом, — Вы…

— Томас.

— Томас, — она стиснула зубы. – Вы должны вспомнить, как добрались сюда.

Он снова по–идиотски молчал.

— Я приехал.

Замечательно. Как раз то, что нужно.

— В экипаже! – Просиял он и улыбнулся собственной шутке.

Она с недоверием уставилась на него. Кто был этот человек?

— И где сейчас этот экипаж?

— О, вон там, – сказал он, махнув рукой куда–то за спину.

«Вон там» могло быть углом улицы. Или другой улицей, сразу за углом. Или, учитывая его состояние, могло относиться ко всему Линкольнширу до самого Уоша или даже до Северного моря.

— Нельзя ли поточнее? – Попросила она и медленно и отчетливо добавила: — Вы можете провести меня туда?

Он кивнул с веселым видом:

— Я мог бы…

— Вы проведете меня.

— Вы говорите, как моя бабушка.

Она схватила его за подбородок, вынуждая смотреть ей в глаза:

— Никогда больше не говорите этого.

Он поморгал и сказал:

— Мне нравится, когда Вы командуете. – Она отшатнулась от него, словно обожглась. – Жаль, — сказал он, потирая подбородок в том месте, где только что были ее пальцы. Он отделился от стены, пошатнулся и выпрямился, обретя равновесие. – Ну что, пойдем отсюда?

Амелия кивнула, собираясь последовать за ним, но он обернулся и со слабой улыбкой произнес:

— Полагаю, Вы не захотите принять мою руку?

— О, ради Бога, — пробормотала она, просунула свою руку в его, и они вместе свернули с улицы в боковую аллею.

Он показывал дорогу, ее же задачей было поддерживать равновесие, поэтому продвигались они медленно.

Он несколько раз споткнулся, но она видела, как тщательно он следит за своими шагами, специально останавливаясь, чтобы обойти булыжники. Наконец, пройдя перекресток и свернув за угол, они оказались на небольшой полупустой площади.

— Я думал, он здесь, — сказал Уиндхэм, вытягивая шею.

— Там, — сказала Амелия, совершенно не подобаемым для леди образом тыча пальцем в сторону. – В дальнем углу. Это Ваш?

Он покосился:

— Видимо, да.

Она сделала глубокий вдох, собираясь с силами, и повела его через площадь к ожидавшему экипажу.

— Как Вы думаете, — проговорила она ему в ухо, — Вы сможете вести себя так, словно вовсе не пьяны?

Он улыбнулся, выражение его лица было слишком высокомерным для того, кто нуждался в помощи, чтобы стоять ровно.

— Джек Кучер! – Позвал он, голос его был твердым и властным.

Амелия поразилась.

— Джек Кучер? – Пробормотала она. Разве все они не были Джонами Кучерами?

— Я переименовал всех своих извозчиков в Джеков, — немного бесцеремонно заявил Уиндхэм. – Подумываю сделать то же самое со служанками–судомойками.

Ей удалось не поддаться порыву рукой потрогать его лоб.

Кучер, дремавший на козлах, бодро соскочил вниз.

— В Белгрейв, — важно произнес Уиндхэм, протягивая Амелии руку, чтобы помочь ей забраться в экипаж. Он являл собой красноречивый образ человека, выпившего три бутылки джина, и Амелия не была уверена в своем желании опереться на него. – Другого выхода нет, Амелия, — сказал он теплым голосом с дьявольской улыбкой. На какой–то миг он стал похож на самого себя – все держащего под контролем, всегда превосходящего в беседе.

Она вложила свою руку в его, и он… она почувствовала… Рукопожатие. Легкое, ничего не значащее движение, ни обольстительное, ни злое. Но сейчас оно показалось ей обжигающе интимным, говорящим об общих воспоминаниях и будущих столкновениях.

— «А потом это ощущение исчезло. Ни с того ни с сего, как и появилось. Она сидела с экипаже, а он развалился рядом с ней на сиденье, подобно несколько нетрезвому джентльмену, каковым сейчас и являлся. Она со значением уставилась на противоположное сиденье. Они могли быть помолвлены, но, как полагалось, он все равно не должен был занимать место рядом с нею. Не тогда, когда они одни в закрытом экипаже.

— Не просите меня сесть против движения, — сказал он, покачав головой. — Не после…

— Не надо ничего говорить, — она быстро отвернулась.

— Вы не должны были ехать. – Его лицо приняло нехарактерное выражение – вид раненного щенка с проблесками хитрости и жульничества.

— Это был инстинкт самосохранения. – Она подозрительно взглянула на него. Такая бледность была ей знакома. У ее младшей сестры был чрезвычайно чувствительный желудок. Уиндхэм, однако, выглядел как Лидия прямо перед тем, как расплатиться по счетам. – Сколько Вам пришлось выпить?

Он пожал плечами, решив, очевидно, что нет смысла ее обманывать:

— Не так много, как я заслужил.

— И… часто Вы это делаете? – Осторожно спросила она.

Он ответил не сразу.

— Нет.

— Я так и думала, — она медленно кивнула.

— Особые обстоятельства, — сказал он и закрыл глаза. – Исторические.

Она смотрела на него несколько секунд, позволив себе роскошь рассмотреть его лицо не заботясь о том, что он подумает. Он выглядел уставшим. Даже опустошенным… Обремененным.

— Я не сплю, — сказал он, не открывая глаз.

— Похвально.

— Вы всегда так саркастичны?

Она ответила не сразу:

— Да.

Он открыл один глаз:

— Действительно?

— Нет.

— Иногда?

Она почувствовала, что улыбается:

— Иногда. Даже чаще, когда я с сестрами.

— Хорошо. – Он снова закрыл глаз. – Я не выношу женщин без чувства юмора.

Она секунду раздумывала над этим, пытаясь понять, почему ей это не нравится. Наконец, она спросила:

— Вы находите юмор и сарказм взаимозаменяемыми?

Он не отвечал, и она пожалела, что спросила. Она должна была знать, что задавать подобные вопросы человеку, насквозь пропитанному спиртным, неразумно. Она отвернулась и посмотрела в окно. Страмфорд остался позади, и сейчас они ехали на север по Линкольширской дороге. Она поняла, что это почти такая же дорога, как та, по которой путешествовала Грейс, когда на нее и вдову напали разбойники. Однако та дорога была дальше от города; если бы она должна была кого–нибудь ограбить, то выбрала бы местно более отдаленное. Плюс, размышляла она, вертя головой, чтобы получше все рассмотреть, здесь не было ни одного места, где можно было бы спрятаться. Разве разбойнику не нужно сидеть в засаде в ожидании подходящего момента?

— Нет. – Она замерла и в ужасе посмотрела на Уиндхэма. Неужели она думала вслух? – Я не думаю, что юмор и сарказм взаимозаменяемы. – Его глаза все еще были закрыты.

— Вы только сейчас отвечаете на мой вопрос?

Он слегка пожал плечами:

— Мне нужно было подумать.

— О, — она снова отвернулась к окну, собираясь вернуться к своим мыслям.

— Это сложный вопрос, — продолжал он. Она снова повернулась к нему. Его глаза были открыты, он внимательно смотрел на нее. Он казался более собранным, чем несколько минут назад. Он, разумеется, не выглядел оксфордским профессором, но однозначно мог поддерживать разговор. – Это зависит от того, — сказал он, — что является предметом для сарказма. И от интонации.

— Конечно, — сказала она, до сих пор не уверенная в том, что он полностью в здравом уме.

— Большинство моих знакомых используют сарказм как оскорбление, поэтому нет, я не нахожу юмор и сарказм взаимозаменяемыми.

Он смотрел на нее с интересом, и она поняла, что он хочет услышать ее мнение. Поразительно. Разве его когда–нибудь интересовало ее мнение? О чем угодно?

— Я согласна, — сказала она.

Он улыбнулся. Совсем чуть–чуть, будто большее усилие могло вызвать у него тошноту.

— Я так и думал, — он замолчал, на один удар сердца. – Кстати, спасибо.

Она почти смутилась – так приятно было слышать это из его уст.

— Пожалуйста.

Его легкая улыбка превратилась в ухмылку:

— Прошло много времени с тех пор, как кто–то меня спасал.

— Полагаю, прошло много времени с тех пор, как Вы нуждались в том, чтобы Вас кто–то спасал.

Она откинулась на сиденье, чувствуя себя до странности довольной. У нее было мало опыта в общении с подвыпившими мужчинами, но то, что ей приходилось видеть – в те редкие моменты, когда родители позволяли ей задержаться дольше обычного, — не впечатляло ее.

Однако, она не могла не радоваться тому, что увидела его с этой стороны. Он всегда был ответственным, в высшей степени собранным и уверенным в себе. Сейчас он не был герцогом Уиндхэмом, одним из немногих в Британии людей с высоким титулом. Сейчас он был просто самим собой – властным и хладнокровным. Когда он стоял в дальнем конце комнаты, управляя множеством людей, люди хотели, чтобы он взял на себя ответственность за них. Они хотели, чтобы он принимал решения, говорил им, что делать.

Джон Донн (прим. ред. — Выдающийся английский поэт — метафизик Джон Донн (1572 — 1631) - не просто классик английского Возрождения; он, как и его современник Шекспир, писатель на все времена. В его стихах искренняя страсть перемешана с задиристым цинизмом и филосовской рефлексией ) ошибался. Некоторые люди были островами, были сами по себе. Как герцог Уиндхэм. Он всегда был таким, даже в самых ранних ее воспоминаниях о нем.

Но не сейчас. В этот раз он нуждался в ней.

Он нуждался в ней.

Это было волнующе.

И самым лучшим в этом было то, что он даже не осознавал этого. Ему не нужно было просить. Она увидела его, нуждавшегося в помощи, оценила ситуацию и стала действовать.

Она принимала решения. Она контролировала ситуацию.

И ему это понравилось. Он сказал, что ему нравится, когда она командует. Этого было достаточно, чтобы ей захотелось обнять саму себя.

— Чему Вы улыбаетесь? – спросил он. – У Вас очень довольный вид.

— Тому, что Вы никогда не сможете понять, – сказала она без горечи.

Ей недоставало его самообладания. Она завидовала ему.

— С Вашей стороны это нечестно, — сказал он с мягким осуждением.

— Это был комплимент, — ответила она, зная, что этого он тоже не поймет.

Одна его бровь поползла вверх:

— Тогда я должен Вам поверить.

— О, я бы никогда не стала льстить, — сказала она. – Я никогда не говорю комплименты просто так. Думаю, они должны что–то значить, как по–вашему?

— Даже если человек не понимает их значения?

Она улыбнулась:

— Даже тогда.

Он улыбнулся в ответ, один уголок его рта слегка скривился. Но все же улыбка была полна юмора и какой–то привязанности. И впервые в жизни Амелия Уиллоуби подумала, что свадьба с герцогом Уиндхэмом могла быть не только ее долгом, но чем–то большим, чем получение титула.

Это могло стать чем–то по–настоящему приятным.