"Предместье" - читать интересную книгу автора (Кочетов Всеволод Анисимович)

простое, как сама жизнь, - чувство осиротевшего отца.
Лукомцев не умел, да и не любил проявлять внешне своих чувств, даже к
родному сыну, - Держался с ним, бывало, сурово, "без нежностей". Но что
поделаешь - суровость суровостью, а сердце остается сердцем: в дни осенних
боев, когда времени не было даже на то, чтобы пораздумать как следует о
своей утрате, он добрым этим стариковским сердцем ухитрился, как к сыну,
привязаться к молодому лейтенанту, делегату связи от взаимодействовавшей с
дивизией морской бригады, - и снова не дал тому хоть в чем-нибудь это
почувствовать.
Слушая рассказ Любы Ткачевой, он готов был подойти, обнять эту полную
светловолосую девушку с трогательно розовыми ушками, сказать ей: твое ли это
дело - война! Уезжай поскорее куда-нибудь за Волгу, береги себя. Но он
только любовался ею из-под нахмуренных седеющих бровей и думал о том, как, в
сущности просто решился извечный вопрос: "отцы и дети". И отцы, и [114] дети
в трудную годину становятся в один строй, плечом к плечу, и кто, взяв
сегодня горсть земли с поля боя, отличит в ней кровь отцов от крови детей?..
Гулкий, простудный кашель Солдатова прервал мысли Лукомцева. Он снова
взглянул на Любу, которая, отвечая на чей-то вопрос, говорила:
- Даже окна этот Пал Лукич проволочной сеткой заделал.
- Чтобы гранатой не достали, - пояснил партизан с черной повязкой на
глазу.
Долинин посмотрел в его сторону и с удивлением увидел, что печка уже
топится и дрова в ней весело потрескивают.
- Сырые же! - сказал он.
- Это сырые? - Партизан постучал поленом о полено. - По-нашему, это -
порох. Мы, товарищ секретарь, под проливным дождем разводили.
С той минуты одноглазый завладел вниманием Долинина. Долинин невольно
следил за каждым его жестом, за ловкими и быстрыми движениями, за пытливым
взглядом единственного серого глаза. Пока Солдатов дополнял рассказ Любы
Ткачевой о разрушенном Славске, о вырубленном парке и умирающих от голода
людях, одноглазый заставил картоном от старых папок выбитые окна; работал он
бесшумно: чтобы не мешать, должно быть, командиру отряда.
Посмотрели мы на колхоз "Расцвет", - говорил Солдатов, - одни
головешки. Кроличий пух на месте фермы, обломки клеток.
- Жалко кроличков! - Варенька вздохнула. - Вот память о нашей ферме. -
Она развязала концы своего платка. - На тридцать таких шалей набирали пуху
каждый месяц. Кофточки какие вязали!..
- Она оттуда, из "Расцвета", наша Варенька, - пояснил Долинин
Лукомцеву. - Колхозный животновод. А сейчас сидит у меня, бумаги подшивает.
В комнате заметно теплело. Долинин расстегнул полушубок, Лукомцев снял
папаху.
- Вот что значит партизаны! - сказал он, утирая платком бритую
голову. - Из любого положения найдут правильный выход.
В комнату при этих словах вошел по-кавалерийски кривоногий приземистый
человек лет пятидесяти пяти, в форме милиции, гладив ладонью непомерно
пышные светлые усы, он с нарочитой суровостью, отрывисто, будто подавая
команду, воскликнул:
- Здорово, орлы! Вернулись-таки? Долгонько ждать заставили! - и
принялся потирать перед раскрытой печкой свои озябшие красные руки. - Так-то
вы, мамаи-батыи, пожарную инструкцию блюдете! При артобстрелах печки