"Зверь над державой" - читать интересную книгу автора (Бриз Илья)

Глава 3

Он бежал и никак не мог убежать от этой боли, которая, казалось, затапливала его всего. Болела голова, болели руки и ноги. Стоп! Какие ноги? Я же давно, целую вечность, безногий! Какие руки? У меня всего только одна! Я уже никогда, совсем никогда, не пройду своими ногами по грешной земле, не обниму своими руками женщину! Это «никогда» было самым страшным. Да и кто теперь может посмотреть на тебя иначе, чем с жалостью!? На безногого, однорукого инвалида!?

Но как же болит и чешется ампутированная рука! Чешется ампутированная рука??? Как может чесаться то, чего нет? А ведь чешется! От этого странного и удивительного несоответствия боль куда-то ушла и появилась неизвестно откуда ленивая какая-то мысль: С чего это вдруг я безногий и однорукий? А чем же я тогда обнимал податливую такую Любку? В голове был какой-то хаос. Я ведь помню, как тогда мы бежали по зеленке, чтобы не дать оторваться чехам! Каким таким чехам? Они же в Европах живут, а я там никогда не был? И границы у нас с ними нет! Какая, к е… матери, граница? Эти гады у нас здесь, в Чечне! Злость росла и ширилась. И мы стреляли и будем их стрелять, мочили и будем их мочить в… От этой злости я просыпаюсь. Открываю глаза. Темно, ни хрена не видно. Как у негра в жопе.

Рука действительно чесалась. Клоп, наверное, укусил. Надо опять их травить. Какие такие клопы в двадцать первом веке? Все страньше и страньше, как говорила Кэрролловская Алиса! И тут я вспоминаю все!!! Я же в тридцать седьмом! Откидываю правой рукой одеяло и тут же принимаюсь ощупывать левую руку. Я чувствую ее! Попробовал пошевелить пальцами. Не мои! Не так я их когда-то чувствовал. Но ведь шевелю же! Попробовал еще. Слушаются! И с каждым мгновением все лучше и лучше! Вот теперь они действительно мои! Уря! Пожмем ручонки друг друга! Покрепче! А ноги? Надо посмотреть. Рука сама нащупала выключатель на стене. Свет ударил в глаза, и я зажмурился. Медленно открыл глаза снова и увидел голую, без абажура, странную цилиндрическую лампочку ватт на сорок, свешивающуюся на двух свитых вместе проводах. Так полевку[5] свивают. Долго не мог понять, в чем странность лампочки, а потом вспомнил о ногах. Что-то голова не о том думает.

Сел и увидел свои нижние лапы. А, волосатые-то какие! Сильные с виду. Стал ощупывать руками. Я их чувствую! А попробуем-ка мы на них встать. Осторожно спускаю ноги на пол. Холодный, черт. Но, как же здорово ощущать ногами эти деревянные дощечки паркета! Сто лет уже чувствовал только фантомные боли. Осторожно, держась руками за спинку кровати, встаю. Пробую четверть шага одной ногой, полшага другой. Вроде держат. Отлепляюсь от кровати и, балансируя вначале руками, иду. Держат ноги, держат! А тело точно не мое, легкое какое-то, как перышко. Ну, как же это здорово, снова идти на своих ногах! А как, интересно, я выгляжу? Фото, которые видел там, это одно, а в натуре? Откуда-то из глубины знаю, что здесь есть зеркало. Ага, вот оно, во всю дверцу шкафа. А что, приятно посмотреть! Высокий, пропорционально сложенный. В глаза бросается, что сильный. И морда лица вроде ничего. На моей роже непроизвольно расплывается лучезарная улыбка. Бабам должно нравится. Опять из глубины это чувство уверенности, что любят меня девки, и еще как. Странно, ведь никогда я так о них не говорил и не думал. Не мое. А что мое? Девчонки, девушки, женщины.

О чем думаю, непонятно. Там же ждут! Они же все душу заложили, чтобы я здесь на своих ногах оказался, а я, сволочь, забыл! Так, что там Николай про связь объяснял? Любой приемник и пустой диапазон. Включаю древнее чудище, стоящее на столе. При этом прекрасно, из той же непонятной глубины, знаю, что не чудище и не старье. И я, что интересно, умею им пользоваться. Рука сама крутит ручку. Щелчок. Опять знаю, что ждать надо минимум пару минут, пока лампы прогреются. Стоп. Эти знания, приходящие из глубины, не мои. Синельникова. Ну, ведь предупреждала же Ольга! Так, что я — Егор, делал вчера? Перед глазами появляется освещенная слабым светом из плохо зашторенного окна гибкая девичья фигурка. Соня. Сонечка. А из памяти Синельникова лезет: — Ах, какая, Сонька стерва! Из глубины лезут воспоминания, и внизу поднимается, уже было забытое, чувство…

Внезапно по ушам бьет низкий гул. Затем свист, писк, и опять только тихие шорохи.

И тихий голос Малышева: — Слышишь меня, Женя?

— Отлично слышу, Колька! — в груди рождается теплое чувство, восторг так и прет из меня! И, не сдерживаясь, я кричу:

— Ребята, у нас все получилось!

В ответ мне несется радостный многоголосый вопль.

Черт, столько проколов! Му…к, недоделанный! Я же мог провалиться сегодня десятки раз. А хвастался, идиот, полковнику, что готов. Здесь же совершенно другая жизнь! Тут по-другому говорят и по-другому думают! И все как-то медленно двигаются. Пока шел к метро, сумел вроде приноровиться. Но, все равно, замечаю, что любой, кто остановил свой взгляд на мне, долго потом провожает меня глазами. Постовой милиционер отдал мне честь и потом долго лупал зенками на мое ответное козыряние. Наконец дошло, когда две девчушки остановились с широко раскрытыми глазами, глядя, как я перехожу улицу. Отражение в витрине какого-то магазина помогло. Чуть впереди меня бежал мальчишка школьник с большущим портфелем. И получилось, что я, своим, как мне казалось, неторопливым шагом, стремительно его нагонял с какой-то самому непонятной пластикой. Я, на фоне других, танцую, что ли? Что там Ольга говорила про этот "коэффициент выживаемости"? Стараюсь копировать движения окружающих людей. Вроде получается. Удивленных взглядов все меньше и меньше. В вагоне метро тщательно готовился внутренне. Контроль и еще раз контроль. Ты спецназовец или где? Первый пост охраны в воротах Кремля прошел, вроде бы, уже совсем нормально. На втором посту встретил сослуживца, лейтенанта ГБ Валеру Злобина с чуть припухшим лицом. Он на сортировке чертежей рядом со мной в УСИ сидит. Здесь, как выяснил из памяти Синельникова, после института сразу капитана дают. Что и соответствует летехе ГБ. Мы, оказывается, с Валеркой в друзьях ходим. Весело поздоровавшись, следую за лейтенантом через остальные посты охраны. Старательно копирую Злобинские действия, благо его, как старшего по званию, проверяют первым. Сам Валерка на мою необычность внимания не обращает, так как вчера, как он с ухмылкой проинформировал меня при встрече, "малость перебрал". Везет дуракам, самокритично отмечаю я. Докладываемся о прибытии начальнику нашего отдела сортировки, подготовки и анализа документов капитану ГБ Семину Георгию Ивановичу, педанту и любителю, как выудил из памяти Синельникова, первым появляться в отделе. На фоне опухшей Валеркиной рожи моя «ненормальность» проходит незамеченной. Проскакиваю к секретчику, получаю под роспись свои пухлые папки и устраиваюсь за своим столом. Роспись получилась легко. Мышечная память просыпается.

Весь сегодняшний объем работы проворачиваю буквально за час. Память у меня теперь просто фотографическая! Сравниваю сегодняшний отчет с черновиками предыдущих перлов младшего лейтенанта ГБ Синельникова. Вроде, похоже получилось. Добавляю пару грамматических ошибок и переписываю начисто. Так, теперь можно заняться главной работой. Прокручиваю в голове воспоминания Егора. Раскладывается, как по полочкам. Ого, из молодых, да ранних! Детдомовец, как и я. Сирота. Отец, полковник у Дутова. Мать, из древнего княжеского рода, умерла в гражданскую. Сбежал от дальней родни, которая заставляла работать на них, как проклятого. Попался на мелкой краже, был избит и направлен в детдом. Там сколотил банду малолетних преступников. Когда милиция вышла на ее след, сбежал, сменил имя и фамилию, представился сыном умершего в голодуху крестьянина. Опять детдом, теперь уже подмосковный. В тридцать втором, работая на заводе учетчиком, сдал НКВД воров, которые не захотели с ним делиться. Был принят в органы. Сделал карьеру, выделяясь своей силой, умом и способностью быстро определять, куда "дует ветер". Большой любитель чтения. Обладает очень хорошей памятью. На аттестат зрелости, как тогда говорили, сдал экстерном. Да, думаю, тот еще мне реципиент достался. Тщательно «прокачал» в памяти все делишки Синельникова, совершенные в бурном отрочестве. Вроде бы все чисто. Зацепить меня не за что. Сообразительным был предыдущий хозяин моего тела. Во время работы в НКВД тоже нигде не засветился. Ладно, «наследство» проверили. Сочетание способностей Егора с моими знаниями и умениями, помноженное на "коэффициент выживаемости" вроде бы удачное. Утром, избавляясь от щетины, порезался. Ну, не брился я до того никогда опасной бритвой. Так, через десять минут, когда завтрак наворачивал, уже и следа не осталось. Кстати, раньше я столько много не лопал. Жрать, почему-то, все время хочется. А до обеда еще полчаса. Проверил по Синельниковской памяти кремлевскую столовку. Дешевая и обильная. Это есть гуд! Если много закажу, вряд ли кто обратит внимание. Теперь надо составить план работы. Вот только не до того мне. В голове крутится Егоров план сегодняшнего вечера. Этот хренов дон Жуан познакомился в субботу с двумя подружками и на сегодня приглашен к ним в гости. Причем, у Синельникова почему-то была абсолютная уверенность, что одну из них он в постель завалит прямо там. Значит и я пойду сегодня в гости. Хочется, потому что! Желания у меня, мужика за тридцать, прошедшего огонь и медные трубы, майора ФСБ, как у пятнадцатилетнего пацана. Хочется так, что сил терпеть нет!

— Уверен?

— Нет. Информации с гулькин хвост.

Два человека сидели в удобных креслах у низкого столика, уставленного дорогой закуской и с парой бутылок французского коньяка. Один из присутствующих был довольно высокого роста и одет в темно зеленый дорогой костюм. Второй был чуть ниже среднего и облачен очень неброско: джинсы и серый свитер. Он, наверное, был бы незаметен в любом обществе, а не только на фоне своего буквально светящегося богатством собеседника. Высокий посмотрел на свой «ролекс» и продолжил:

— Давай ка, попробуем систематизировать, что у нас есть.

— Хорошо, — «неброский» начал перечислять: — Итак, проект «Шмель». Место базирования — закрытый секретный завод на Южном Урале. Финансирование из спецфондов премьера и президента. Причем, как мне точно удалось выяснить, отмытия бабок нет.

— Даже так? — удивился высокий.

— Ага, — по-простецки подтвердил собеседник и продолжил, — прикрытие проекта производит ФСБ. По косвенным данным, возможно безопасники были и инициаторами «Шмеля». Охрана небольшая, опять-таки, под руководством ФСБ, но только контрактники. Срочников и близко не подпускают. Вход на территорию объекта охранникам запрещен. Они даже живут не на территории базы, а в поселке. Мои ребята пошукали там осторожненько, чтобы не засветиться. Попробовать пройти можно, но нужна очень основательная подготовка. Там не очень далеко, чуть больше полутора сотен километров, полк десантников на МПД. Они три месяца назад получили приказ, в случае чего поддержать охрану «Шмеля» всеми наличными силами, — на удивленный взгляд высокого неброский улыбнулся, — Ну, сам же знаешь, у меня среди вояк связи отличные. Ну и последнее, курировать проект премьер поставил Когана.

— Самого Когана? — опять удивился высокий.

— Именно.

Мужчины посидели пару минут в тишине, о чем-то раздумывая, выпили и закусили. Высокий закурил сигарету и, заметив недовольство собеседника, разогнал дым рукой, и спросил:

— А у охраны и в поселке, среди местных, слухи какие-нибудь ходят?

— Там явно легенда, мол, яйцеголовые новое оружие изобретают. Очевидная лапша на уши. Из министерства обороны ни копейки не поступило.

Они опять замолчали, раздумывая.

Тело Воропаева следующим днем похоронили на маленьком поселковом кладбище. Быстро, деловито и, как с удивлением отметил местный рабочий, без особой скорби на лицах пары провожающих.

Веселые поминки совместили с ежевечерними посиделками. Сначала чокнулись и выпили за здоровье усопшего, а за тем друг за друга. Логинов, который вместе с директором целый день занимался оформлением, а за тем и самими похоронами, прихватил сегодня гитару из своего номера. После первых тостов он начал перебирать струны, тихо наигрывая что-то лирическое.

— Ну, как там наш герой? — спросил Викентьев у девушек, которые вдвоем, почти не отрываясь, наблюдали за младшим лейтенантом ГБ, пытаясь визуально диагностировать какие либо отрицательные последствия десантирования. Задействовать других наблюдателей Коган временно запретил, опасаясь рассекречивания информации о возможности переноса сознания среди сотрудников проекта с меньшим допуском. Ольга, услышав вопрос подполковника, неожиданно смутилась, покраснела и выдала:

— Блядун он, этот ваш Синельников!

Все расхохотались.

— Наш, он, Оленька, наш общий, — весело поправил девушку умудренный жизнью полковник.

Логинов, бросив гитару на диван, принялся успокаивать Шлоссер.

Чуть более раскрепощенная Екатерина с улыбкой подтвердила слова младшей подруги:

— Сразу двух девчонок в следующую там ночь замучил. Как темное время суток наступает, тут же начинает отрываться. Откуда только силы берутся?

Все опять расхохотались. Успокоившаяся Ольга довольно быстро пришла в хорошее настроение и, тоже улыбаясь, принялась подробно отвечать на заданный ранее вопрос:

— Судя по моторике в первые часы после переноса, Синельников стал обладать лучшей реакцией. У него, похоже, метаболизм несколько ускорился. Женя-Егор все это сам заметил и очень быстро научился контролировать себя. Со стороны теперь никаких отклонений незаметно. Во время очередного сеанса двухсторонней связи Егор сказал, что стал значительно меньше уставать и очень быстро высыпаться. Пожаловался на постоянное чувство голода. Говорит, что достаточно просто может себя сдерживать, но ест, все-таки, несколько больше, чем обычный человек его комплекции. Еще интересное замечание. У него почти мгновенно зажил случайный порез от бритвы, — Ольга немного задумалась. Все с интересом слушали, не перебивая.

— Я могу сделать однозначный вывод, — продолжила девушка, — что значительно лучшие характеристики физиологии Синельникова являются следствием высокого коэффициента выживаемости при переносе в тот мир.

— Очень хорошо, — констатировал куратор, — А что с памятью?

— Ну, вот здесь очень интересно, — оживилась Шлоссер, — Женя говорит, что отлично помнит последние дни реципиента, а все более ранние воспоминания представляют, с его точки зрения, какую-то дикую мешанину. Но, если он пытается вспомнить что-то конкретное, то все быстро раскладывается, как по полочкам, и в дальнейшем является как бы его собственными, Евгения, воспоминаниями. И, вообще, он сказал, что память стала очень хорошей. Мало того, что свое детство подзабытое вспомнил, так еще сейчас с первого раза любой текст запоминает.

— Действительно интересно и, в то же время, очень хорошо, — констатировал Коган. Он внимательно посмотрел на присутствующих и сказал:

— Ох, и устали вы у меня, ребятки. А ведь отпуск пока никому не светит. Давайте ка, выпьем сегодня чего-нибудь покрепче и устроим себе завтра внеплановый выходной.

— Давно пора! — тут же отреагировал Николай.

— Юрий Александрович, я сбегаю? — предложил Дима Викентьеву.

— Обижаешь, начальник, — с улыбкой ответил тот и, поднявшись, направился к своему бездонному холодильнику.

Они долго сидели в тот вечер в люксе директора, немного пили, много пели песни под гитару. А когда, далеко за полночь, стали расходиться, Катя Зосницкая, впервые так демонстративно, осталась в номере своего начальника.

— Юрка, а ты женат? — отважилась, наконец, на давно назревший для нее вопрос Екатерина.

— Был когда-то, — ухмыльнулся Викентьев и взял губами Катин сосок. Та, уже было успокоившаяся, снова начала чаще дышать. Правая рука мужчины стала нежно поглаживать и перекатывать между пальцами сосок на другой груди женщины, затем медленно, но уверенно, начала путешествие вниз, не оставляя неисследованным ни один изгиб податливого тела. Вот она немного задержалась в углублении пупка и уверенно двинулась к упругому лобку.

Заново отдышаться Екатерина смогла только через полчаса.

— Юра, а ты уверен, что нам действительно не стоит предохраняться? А если я залечу? — улыбка у девушки стала озабоченно грустной.

— Не знаю точно, Катенька, но… — Викентьев задумался, продолжая при этом нежно перебирать пальцы девичьей ладони, лежащей у него на груди. Это был тот редкий случай, когда он не знал, как правильно сформулировать свои мысли, — понимаешь, я не знаю, как тебе это объяснить, но с каждым следующем днем, что мы занимаемся нашим проектом, у меня почему-то возникает все большая уверенность в завтрашнем дне, — Юрий помолчал немного, — Ну, а если мы залетим, то я снова стану официально женатым человеком. И на этот раз, думаю, навсегда.

Екатерина, сразу же заметив разницу между ее словами "я залечу" и «мы» в ответе мужчины, ответила нежным поцелуем.

Я сегодня видел Сталина!!! С пяти метров, буквально! Вот, если бы я такое рассказал кому в той, прошлой жизни, посоветовали бы мне меньше пить или в психушку отправили. Но я-то ведь видел! Отпросился у Семина сегодня пораньше, что бы до закрытия в библиотеку успеть. У нас повышение своего образовательного уровня очень поощряется. Учу немецкий язык. Быстренько сдал документы и решил проскочить через парадный вход в здание. Так быстрее будет. Только через пост прошел, из парадняка выскочил, меня люди Власика в такой же, как у меня, форме, аккуратненько так к стеночке отодвинули и приказали стоять и не дергаться. Подъезжает тут паккард невъеб…, больших в общем, размеров и выходит оттуда Сам. Невысокий, скромненький такой. И, в тоже время, чувствуется в нем этакая силища и власть. Скользнул по мне своим цепким взглядом и неторопливо в здание пошел. А я стою навытяжку и ем глазами вождя мирового пролетариата. И, порядком уже оттренированная, рожа моя выражает восторг и преданность. Потом быстрым шагом двигаюсь к посту на воротах. Бегать здесь запрещается.

Работа моя двигается семимильными шагами. С каждым отчетом делаю все меньше ошибок. Сейчас специально ставлю лишнюю запятую только в одном из трех. Одновременно мимоходом подсовываю аналитические выводы. Юрка Викентьев на последнем сеансе связи сказал, что я должен выдвинуться в аналитики. Надо? Сделаем! Родина и Партия приказали. Въехал я в эту жизнь окончательно. Двигаюсь практически неотличимо от других людей. Нормально понимаю чужие шутки и сам понятно шучу. А какие здесь девушки! Тощих, как в нашем мире, значительно меньше. К прическам и яркой косметике я уже привык.

А тот, первый после десантирования, вечер в гостях у Анечки с Наденькой… Вот, сам не знаю, что на меня нашло. Сначала мы спокойно и скромненько так сидели и уничтожали, что бог послал. Точнее, что я в буфете управления на Лубянке надыбал. Старая знакомая Синельникова, буфетчица Мариночка поддалась изощренной лести и поделилась со мной своими запасами строго по государственным ценам, включая пару бутылок трехзвездочного Арарата. Потом под патефон по очереди танцевали. Тут по изгибу плеча погладишь, там комплиментик шепнешь. А можно ведь и легонько маленькое ушко поцеловать и ручонкой шаловливой чуть ниже талии спуститься и тоже легенько так и нежно провести по этой восхитительной выпуклости девичьего тела. Как целоваться и обнимать друг друга начали, сам не заметил. А как здорово пахнет чистая женская кожа, когда целуешь девушку в ложбинку между высокими грудями, а затем пробуешь достать языком сладкую горошинку соска! Какой небесной музыкой звучит голосок смеющийся девушки. А как они весело наперебой требовали ответить, у какой из них фигура лучше, демонстрируя моему жаждущему взгляду все больше и больше. Как мы втроем в одной постели оказались и лихорадочно раздевали и ласкали друг друга, обмениваясь жаркими поцелуями с беспрерывным звонким девичьим смехом, переходящим в томные стоны, я описывать не буду. Довольные, счастливые и жутко усталые мы угомонились, наверное, под самое утро.

На работу я, как ни странно, не опоздал. Хотя, если бы мои милые девочки не были бы такими усталыми…

А потом ругал себя самыми крепкими выражениями, какие только мог вспомнить. Козел безрогий! Идиот недоношенный! Ну, надо же было так сорваться! За групповуху, если известно станет, элементарно выпнут из органов, с формулировкой "за моральное разложение". Мало ли, что женщины почти два года не касался. И откуда только взялся этот юношеский спермотоксикоз?!

Это только сейчас я кое-что понял. Мои повышенные «способности» и «чертовская», как говорил Миронов в "Обыкновенном чуде", обаятельность явно являются следствием "коэффициента выживаемости". Сколько еще подобных сюрпризов впереди?

Надюшу с Анечкой я потом увидел дня через три. Мы гуляли по набережной Москвы-реки и болтали ни о чем. Постепенно разговор перешел на ту ночь. Девушки краснели, бледнели, но вдруг дружно потребовали с меня клятву, что я никогда и никому, ни полсловечка. И что такого повториться не должно. Клятву дал, но со всей свежеприобретенной обаятельностью потребовал не прерывать знакомства. Бастион пал, и мы договорились встретиться на демонстрации близкого уже Первомая.

— Неожиданное предложение. Обоснуйте, пожалуйста.

— Проект разросся. Люди работают с большим напряжением, не имея нормального культурного отдыха. В соседнем поселке были замечены несколько подозрительные личности. При попытке проверки недостаточно квалифицированными работниками охраны эти люди вполне профессионально исчезли. Сохранять нормальный режим секретности становиться все сложнее. Ну, вы же сами знаете, генерал, — Коган прервался, достал сигареты, и закурил, — что драгоценный камень проще спрятать среди стразов, чем в кучке гальки.

— Поэтическое сравнение, — улыбнулся хозяин кабинета, так же закуривая.

— Благодарю, — ответной улыбки не последовало и генерал, тут же понявший свою ошибку, сделал лицо серьезным.

— Сейчас наступило достаточно удобное время для перебазирования. Первый этап программы практически завершен. Вы ведь следите за ходом работ? — поинтересовался полковник.

— И с очень большим интересом! Ведь я же сам был у его истоков, — тут же ответил воодушевленный генерал, не забыв намекнуть о собственных заслугах, — очень перспективный проект.

Коган посмотрел на собеседника. Тот не стушевался, все же замдиректора ФСБ, вызвал секретаря и, дождавшись от полковника положительного кивка, приказал приготовить кофе. Секретарь справился быстро. Коган сделал пару глотков ароматного напитка и продолжил:

— На следующем этапе нам потребуются нормальные каналы связи для работы с помощью интернета. Как вы сами понимаете, осуществить это с нынешней базы невозможно именно из-за вопросов секретности.

— Хорошо. Ваши аргументы вполне понятны. А какие-то конкретные наметки нового места дислокации у вас есть? — уважение к собеседнику у генерала было заметно.

— Нет. Столица или Санкт-Петербург. Точнее пригород. Разве мало у нас засекреченных НИИ? Я потому и обратился в первую очередь к вам, — пояснил Коган, — Здесь вам явно видней.

Заместитель директора ФСБ задумался, затем нажал клавишу интеркома и, приказав секретарю сделать необходимую выборку объектов к следующему дню, вопросительно посмотрел на полковника.

— Ну и второй вопрос. Хотелось бы задействовать несколько ИТ[6] специалистов вашей службы втемную, — на удивленно поднятые брови генерала Коган впервые в разговоре улыбнулся и стал объяснять: — Хотим попробовать там переиграть войну с белофиннами без использования новых вооружений, — ударение в предложении было сделано на слове "там", — Для этого надо срочно создать онлайновую стратегическую игру в интернете с реальной обратной связью через наш проект.

Хозяин кабинета расхохотался:

— Оригинально! Завтра вам выделят подходящих людей.

— Удар, удар, еще удар, опять удар и вот, Борис Буткеев, Краснодар, проводит апперкот! — слова из старой песни любимого Высоцкого, которая крутится в голове, пытаюсь совместить с ритмом моих ударов. Натренированное за последние недели тело легко уходит от длинных и тяжелых рук Жени Киреева, прошлогоднего призера чемпионата Союза в тяжелом весе. А я танцую по рингу и распеваю про себя песни. Нет, с боксом пора завязывать. Это я давно уже решил. Мой стремительный спортивный взлет уже привлек ко мне достаточно внимания. Сам Лаврентий Палыч похвалил и руку пожал. Третий раунд. Пора. Сейчас Женька попробует провести свой коронный. Чуть наклоняюсь и, якобы неудачно, блокирую левую руку Евгения и получаю правой заказанный удар в лоб. Ну, не челюсть же мне подставлять! Еще подпортит мне мою лучезарную улыбку, чем тогда девушек буду очаровывать? Красивое падение, раскинутые руки и прослушивание отсчета рефери. Семь, восемь, девять, аут! "Вот апперкот — я на полу". Разыграно, как по нотам. Итак, победа нокаутом присуждается Евгению Кирееву, спортивное общество Локомотив. Ну, еще бы, по очкам-то я Женьку уделал вдвое. Картинно лупаю глазами и лапами в боксерских перчатках жму руку удивленному Евгению. Он-то профи, понять, может и не понимает, но чувствует, что я специально сдал этот, уже проигранный им, бой. Уф, карьера боксера прервана на взлете. Из чемпионата страны я вылетел с треском. Ставим на боксе крест. Надо будет врачу пожаловаться на сильные головные боли после тренировок и, особенно, спортивных схваток. Симулянт, блин…

Очередной этап повышения реноме успешно завершен. Три дня назад мне присвоили очередное звание и перевели в аналитики. Мои, там и сям подсунутые в отчеты, аналитические выкладки произвели впечатление. На маленькой пьянке по обмыванию шпалы Валерка прилично надрался, а я, неожиданно для самого себя, выяснил, что меры в алкоголе не знаю. Сколько ни пил, а ощущения оставались на уровне легкого подпития. Очередной, на этот раз радостно встреченный, подарок "коэффициента выживаемости".

Теперь будем выполнять очередную задачу Когана. Надо довести до Отца народов ценность солдатской жизни. Как? Этические нормы тут не пляшут. Срок подготовки? Научить грамотного парня можно за год. Значительно больше потребуется на бойца с техническим ВУСом.[7] Того же механика-водителя танка надо дрессировать минимум полтора года. А танк на конвейере из готовых узлов соберут за месяц — полтора максимум. На хорошего летчика вынь да положь от пяти лет. Так, в этом что-то есть. Пошли дальше. Убитый или раненый в бою солдат в следующем задачу уже не выполнит. Раненого еще можно вылечить, а вот безвозвратные потери… Плюс ко всему погибший детей уже не родит. Демография. Так, так. Аргументы вполне реальные. Теперь перевести эти мысли в сухой и строгий язык армейского рапорта и вставить в сводный аналитический отчет по уставам.

А теперь можно помечтать и о прекрасном. Мариночка из буфета в управлении очень настаивает, чтобы я ее посетил и хоть немного развеял ее девичью тоску. Так, бедра у нее вполне, а какой у Мариши бюст… "Да, ухожу я уже, Марьванна, ухожу", вспоминается к месту бородатый анекдот. Нет, к Мариночке мы не пойдем. Есть старое гусарское правило, где живу и работаю, там ни-ни. А вот рыженькая Леночка, профессорская дочка, которая после того последнего, так красиво проигранного мною, сражения с Женькой Киреевым очень настойчиво приглашала в гости…

Известие о будущем переезде взбудоражило весь разросшийся коллектив. Тем более, что было обещано относительно комфортабельное жилье в виде уже ремонтирующегося многоквартирного дома в Ленобласти. Воинскую часть оттуда по какой-то причине переводили на другое МПД,[8] и замдиректора ФСБ успел "наложить лапу" на объект еще до выставления его на аукцион. Специалисты радовались и собирались укладывать чемоданы немедленно, хотя до переезда еще были месяцы.

— Ну и зачем нужно было эту новость рассказывать раньше времени? — выразил свое недовольство Викентьев — народ сразу расслабился. Наблюдатели больше в курилке торчат, чем у мониторов. У программеров сразу сетка рухнула.

— Не ворчи, Юра, — благодушно ответил Коган, который час назад прилетел из Москвы, — вот чувствуется все-таки, что опыт руководства у тебя маловат. Устали у нас люди. Сидят на базе, как в концлагере. Ты знаешь, чем хороший руководитель отличается от плохого? У хорошего, личные проблемы сотрудников сразу становятся его проблемами.

— Ну, может ты в чем-то и прав, — сказал, немного подумав, директор, — На фоне полного отсутствия в данный момент личных проблем я, может быть, чего и не вижу.

— Ладно, Юрий, давай к нашим баранам. Как там Синельников?

— Отлично! За работу с уставами лейтенанта ГБ получил. В аналитики перевели. У начальства и коллег имеет приличное уважение. Ну и так далее. Сейчас уже не помню, что там Меркулов в представлении Берии писал. Вот от девчонок все оторваться не может. Они, правда, вроде как не в претензии. Ни одной юбки, паразит, мимо не пропускает, — усмехнулся подполковник.

— Так, ну здесь все понятно. Слушай, а Сталин часто заходит в УСИ?

— Да, бывает иногда, — немного удивился вопросу Викентьев, — в основном в отделе классификации и анализа получаемой информации.

— Очень хорошо, — полковник даже потер руки в радостном предвкушении, — как ты думаешь, как он отреагирует, если увидит на столе у какого-то лейтенанта ГБ, ну например, книгу Клаузевица?

Директор подумал немного и отрицательно покачал головой:

— Не пойдет. Какой-то летеха и великий тактик. Не логично.

— Именно, что нелогично! — довольно сказал Коган, — Значит, Иосиф обратить внимание должен? Обязательно! — ответил он самому себе.

Подполковник смотрел на собеседника, не понимая, к чему тот подводит. Потом до него дошло:

— Женька же на уставах сидит! Сравнивает и пытается анализировать! Готовит материалы для штабных. И в этой ситуации интерес к Клаузевицу вполне замотивирован.

Викентьев восхищенно посмотрел на полковника:

— Ну, Павел Ефимович, ты голова!

— Два уха! — усмехнулся самокритичный Коган, — На следующем сеансе растолкуем все это Воропаеву. Да, и пусть он там свою фотографическую память не афиширует. Рано еще.

— Слушай, Паша, а ты не боишься, что Сталин или Лаврентий Палыч поймут, что Синельникова мы к Иосифу Виссарионовичу подводим? — забеспокоился директор.

— Да, нет. Не то у них мировоззрение. Сам подумай, — стал объяснять куратор, — поставь себя на место любого из них. Если тебе только придет эта идея десантирования, в кого в первую очередь забрасывать будешь? В самого главного. Ну, а раз такого не произошло, то заброс невозможен. Да и предпосылки начальные отсутствуют. Нет, совершенно не боюсь. Ладно, давай кофейку дерябнем и будем думать над самой главной проблемой.

— Какой еще самой главной? — удивился Викентьев.

— Как отцу народов втемяшить в его мудрую голову, что боец РККА стоит во много раз дороже, чем пушки, танки и самолеты, вместе взятые. Воропаев задачу от меня получил, а вот как мы отсюда можем ему помочь?

Нет, ну какой все-таки умный мужик наш куратор! Такую операцию привлечения внимания Сталина к моей скромной персоне разработал! На следующий же день после получения ЦэУ я смотался в книжный и приобрел экземпляр работы великого немецкого тактика. Вечерком, внимательно вглядываясь в каждую страницу, перелистал книгу и, сегодня утром притащив на работу, засунул в стол. В нужный момент выложим на обозрение. Когда ИВС в очередной раз заглянет в наш отдел, а я буду готов. Зачастил что-то он в последнее время к нам. Любит, видать, свежую информацию оттуда. Проглядывает, бывает еще влажные, листы распечаток. Причем, не чертежи и ТТХ всякой техники, для этого у нас технических экспертов хватает, а всякие экономические и политические труды, что Коган с Викентьевым присылают. Так, хватит разглагольствовать. Займемся делом. Делаю вид, что внимательно вчитываюсь в устав караульной службы, а сам вытаскиваю из памяти каждый лист эпохального труда Клаузевица и штудирую. В нужный момент блеснем цитатами. Надо будет потом тщательно продумать будущий разговор. Нет, конечно, запланировать всю беседу никак не возможно, не тот Иосиф Виссарионович человек, которого на поводу вести можно. Но вот отдельные кусочки разговора попытаемся спланировать.

Нда, вместо белых страничек с черным текстом моя память выдает яркие цветные картинки обнаженной Леночки. Эти карие глазки, выглядывающие из под длиннющих рыжих спутанных лохм… А какие точеные ножки… Надо будет еще раз посетить профессорскую дочку, когда ее родители будут на даче. А сейчас все, хватит! Рабочее время, в конце концов!

Со спортом надо завязывать вообще! Вчера, в воскресение, играли в футбол. Еле сдержал себя. Если захватывает азарт, бороться с собой очень трудно. Обошел спартаковцев с правого фланга, пара финтов перед пытавшимся выдавить меня за боковую последним защитником и сухой лист в девятку от угла поля! Гол! Го-ол!! Г-о-о-о-л!!!

Хорошо, что наши все же проиграли, когда меня заменили. Сказал тренеру, что потянул связку и вполне убедительно похромал на скамейку. И так слишком много внимания к себе привлек. Нет, в спортзал я, конечно, ходить буду. Солнышко там покрутить, с волкодавами нашими, что на взятии шпионов специализируются, поспарринговать, мячик в кольцо покидать изредка. А по серьезному спортом заниматься не буду! Ну, неспортивно это, в конце концов, с моими-то возможностями.

Свершилось! Операция по привлечению внимания прошла, как по маслу. Вчера, в самом конце рабочего дня, когда я подписывал последнюю страницу черновика очередной аналитической записки, в отдел зашел Сталин. Пока Гоша Иваныч пытался отдать рапорт, а ИВС привычно отмахивался, вытащил и аккуратненько положил на стол томик Клаузевица.

Буквально через минуту отец народов, проходя мимо, замечает «сюрприз» и решительно сворачивает к моему рабочему месту. Натренированные охранники, приученные Власиком предугадывать каждый шаг хозяина, реагируют немедленно. Один из них застывает за моей спиной. Только дернись неправильно и белы рученьки заломлены. Вскакиваю, тянусь и преданно ем своими голубыми глазками вождя мирового пролетариата. Сталин берет томик в руки, перелистывает пару страниц и вопросительно смотрит на меня. Немедленно представляюсь:

— Младший аналитик Управления Стратегических Исследований лейтенант государственной безопасности Синельников.

— Ваша книга? — грузинский акцент низкого, несколько хрипловатого, голоса основательно заметен.

— Так точно, товарищ Сталин, — отвечаю я, глядя прямо в глаза.

— А зачем она вам? — чуть прищуренный взгляд прожигает, кажется насквозь.

— При сравнительном анализе образца боевого устава столкнулся с недостаточностью знаний по тактике боевых действий подразделений. Вот, — я делаю преданно-виноватое лицо, — пытаюсь исправить ошибку.

Рядом со мной появляется Меркулов и пытается повторить мое преданное делу партии выражение морды лица. Вождь кивает ему и продолжает сверлить меня глазами.

— Это вы, товарищ Синельников, написали в докладной записке, что существующий личный и командный состав Красной армии не в состоянии на текущий момент действовать по представленному образцу боевого устава?

Ух ты! Слово в слово по моей писанине! Значит, бумага дошла до адресата, как и планировалось. Еще бы, тонко, намеками, но качественно, я обкакал нынешнее состояние РККА.

— Так точно, товарищ Сталин! — отчеканиваю я и продолжаю преданно кушать отца народов своими невинными глазками.

— А кто вы такой, товарищ Синельников, чтобы делать такие выводы? — прищуренный взгляд желтоватых глаз вождя становится еще более прожигающим.

Так, этот вариант Коган назвал мне первым. Включаем убежденность своей правоты.

— Младший аналитик Управления Стратегических Исследований. Могу в течение суток представить обоснования своих выводов.

— А почему вы, товарищ младший аналитик, не предложили путей решения поставленных вами вопросов? — вождь сделал полшага вперед и легко ткнул пальцем меня в грудь, попав точно в кожаный ремешок портупеи.

— Согласно должностной инструкции, не имею на это права, товарищ Сталин.

— Но, вы можете предложить эти пути, товарищ Синельников Егор Иванович?

Оп-па! А ведь я, когда представлялся, имя отчество не называл. В отчетах только инициалы. Значит, мое личное дело он уже препарировал. А ведь там наверняка написано, что я очень начитанный мальчик.

— Так точно, товарищ Сталин! — мой взгляд становится еще преданнее, хотя сам не понимаю, как это возможно.

На его лице появляется успокаивающая улыбка. Вождь поворачивает голову к стоящему рядом Меркулову:

— А что, Всеволод Николаевич, мы можем предоставить старшему лейтенанту Государственной Безопасности Синельникову такую возможность?

Нда-а. Вот я уже и старлей. Быстро. Очень быстро. Мои шансы грохнуться с высоты стремительно растут вместе с этой самой высотой! И почему я, чем сложнее ситуация, тем больше начинаю язвить всех и вся в своих мыслях?

— Так точно, товарищ Сталин, — немедленно реагирует комиссар ГБ второго ранга.

— Ну, что же, Егор Иванович, жду вас завтра с докладом, — говорит отец народов и протягивает мне руку.

Пытаюсь схватиться за нее, как за спасательный круг, но успеваю одернуть себя. Поэтому мое пожатие получается вполне приличным.

Сталин поворачивается и не торопясь уходит из отдела. Свежая информация оттуда его, похоже, сейчас уже менее интересует, чем десять минут назад. Десять минут? А казалось, десять часов! Плюхаюсь на свой стул. Чувствую, как по лицу катятся крупные капли пота. Валерка участливо протягивает мне свой платок.

Да, денек! В десять нуль, нуль, намытый, набритый, наглаженный и гордо сверкая добавившейся шпалой в каждой петлице, я стоял перед Поскребышевым и подобострастно протягивал ему папочку с моим докладом Самому. Вот кому можно позавидовать в невозмутимости, так это секретарю Сталина. Его мнение о людях и событиях на его лице никак не отражаются. Обласкан я не был, а был выгнан вон из приемной со строгим предупреждением, что бы никуда со своего рабочего места не отлучался, ибо могу быть вызван в любой момент. Вызов прозвучал в виде телефонного звонка на столе капитана ГБ Семина через каких-то двадцать минут. Жутко удивленный я помчался к кабинету отца народов. Сколько раз слышал из разных источников, что ИВС частенько любил засиживаться допоздна и поэтому начинал работу обычно с двенадцати. Отбой воздушной тревоги. Поскребышев усадил меня за отдельный стол в приемной проверять и подписывать мой доклад, перепечатанный аж в трех экземплярах.

Основной же вызов был сделан около пяти, почти через час после того, когда я, испугавшись, что громкие звуки моего недовольно бурчащего пустого желудка вызовут очень уж отрицательную реакцию товарища Сталина, объяснил тревожную ситуацию сначала непосредственному начальнику Жоре Иванычу, а затем нынче младшему по званию Валере Злобину. Валерка не по службе, а по дружбе сгонял в столовку и притащил в судках мне две порции обеда прямо на рабочее место. К моему проглотству, замотивированному неприятием завтрака (три раза ха-ха) он уже давно привык.

И вот, несколько умиротворенный отсутствием сильного чувства голода, стою я перед товарищем Сталиным, уже успевшим ознакомится с моим докладом, и даю пояснения. Не могу, мол, знать, откуда взять деньги на резкое повышения образовательного уровня призывного контингента, ибо в экономике ни бум-бум. Но другого пути у нашего, окруженного со всех сторон врагами, молодого Советского государства рабочих и крестьян не вижу. Да, именно из-за сложности внешнеполитической обстановки необходимо увеличивать срок воинской службы бойцов РККА, так как качественно овладеть новой, самой передовой в мире военной техникой, иначе просто никак. Так точно, красные командиры обязаны принять все возможные средства для сохранности личного состава в будущих боях со ставленниками мировой буржуазии, исходя из того, что новые танки и самолеты наши самые грамотные в текущий исторический период рабочие ну очень быстро сделают из самой крепкой брони, а новый боец будет расти из пеленок аж два десятка лет. Ах, оказывается не все наши рабочие самые грамотные? Ну, под вашим мудрым руководством, товарищ Генеральный секретарь ВКП(б) они быстро поднимут уровень своих знаний, надо только им немножко помочь. Школ и ВУЗов побольше открыть, отменить оплату за высшее образование. Ну не все же могут в ущерб личной жизни заниматься самообразованием так, как стоящий перед вами товарищ Сталин, молодой красный командир. Правильно, уважаемый самый главный руководитель Советского Союза, будущие войны будут скоротечными, ибо длительные войны не выгодны нашей Социалистической державе.

Уфф, напоследок обласканный и строго предупрежденный, что за моей дальнейшей работой он лично будет пристально наблюдать, я был, наконец, отпущен.

И чего я, козел безрогий, все время стебался? Ведь ни слова, ни полслова Иосиф Виссарионович неправильно не сказал. Нервишки мне, однако, лечить надо. А все-таки, какой мудрый мужик! Как он мгновенно самую суть схватывает и самую мелочь подмечает!

— Как я понимаю, основной объем запланированного нами пакета информации передан? — спросил Коган.

— Так точно, Павел Ефимович, — лихо отрапортовал Логинов, оставшийся замещать Викентьева на старой базе, пока директор запускал работу проекта в НИИ под Санкт-Петербургом.

— И чертежи адаптированных под то время станков? — засомневался куратор.

— Товарищ полковник, — чуть-чуть обидевшись, протянул заместитель директора проекта, — на той стороне уже два месяца новый аппарат Колиной разработки стоит. Заряжают бобину кинопленки, а мы отсюда ее за пару ихних часов заполняем. У нас-то компьютеры любой объем почти мгновенно передать могут. Это в Кремле не успевают проявлять, хоть они там и целую кинолабораторию открыли. Все, что производит Шосткинская фабрика кинофотоматериалов, все в Москву идет. А Казанскую, имени Куйбышева, они срочно перестраивают под цветную пленку.

— И откуда ты все так хорошо знаешь? — улыбнулся Коган.

— Так я же каждый день сводный отчет наблюдателей Викентьеву отправляю. А в нем обзор ежедневных докладов Сталину.

— О, как, — удивился куратор, — и искать информацию не надо. Подносят на блюдечке с голубой каемочкой. Хорошо устроились. А ответь ка мне Сан Саныч на такой вопрос, отец народов радио часто слушает?

— Ну, — Логинов задумался, — я пару раз видел. У него в кабинете здоровенный «Блау-Пункт» стоит. Надо инженеров наших по расспрашивать.

— Почему инженеров? — удивился полковник.

— Так они же у нас совмещают, то подготовкой информации занимаются, то наблюдателями сидят. И им интересно, и круг посвященных все же поменьше будет.

— Объясни мне, Лаврентий, — Сталин пододвинул к наркому несколько листов из вчерашнего аналитического отчета УСИ и ткнул пальцем в строки, жирно подчеркнутые красным карандашом, — танки, бронированные боевые машины, автомобили различные — полный комплект. А самолеты? Очень хороший штурмовик — есть. Бомбардировщик для фронта и ближнего тыла противника — есть. Сверхтяжелый дальний бомбардировщик — есть. Легкие и транспортные самолеты — пожалуйста. А истребителя — нет! В тоже время этот Голос свыше передает нам уставы и тактику, в том числе и истребительной авиации. Из которых следует, что истребители должны иметь просто фантастические характеристики, впрочем, как и вся остальная их техника. Но самого истребителя нет!

Берия видел, что руководитель страны волнуется. Грузинский акцент, который у себя нарком сумел почти полностью устранить, у вождя сейчас бросался в глаза.

— А ведь мы давно сделали вывод, — продолжил Сталин, — что они как-то наблюдают за нами! Что они хотят? Чтобы мы встали на колени и молились им, как богу? — отец народов вытащил из пачки папиросу, сломал ее и, на глазах успокаиваясь, начал набивать трубку.

— Если они нас видят, или, как минимум слышат, то, что им мешает наладить прямой диалог? — задал вопрос теперь уже нарком — Наши технические спецы, когда разбирались с чертежами нового фототелеграфа, утверждали, что сигнал наводится без радиоволн прямо на, — Берия чуть задумался, вспоминая отчет, — на входной контур.

— Думаешь, Лаврентий, они могут на любой приемник так сигнал навести? — вождь встал и, выпустив клуб дыма из только что раскуренной трубки, подошел к большому приемнику в деревянном лакированном корпусе, который стоял на отдельном столе в углу кабинета. Иосиф Виссарионович повернул большую ручку на панели приемника, и тут же засветилась большая шкала настройки. Через пару минут помещение заполнил голос диктора, который зачитывал передовицу из сегодняшней «Правды». Сталин немного послушал, удовлетворенно кивнул головой и повернул ручку настройки. Из динамика тут же послышался женский характерный говор на польском языке. Вождь недовольно поморщился и поворотом рукоятки нашел пустое место диапазона. Он простоял несколько минут, немного склонившись к приемнику и потягивая любимую трубку, но ничего не услышал, кроме характерного слабого треска далеких атмосферных разрядов. Тогда отец народов вернулся к большому столу и стал сосредоточенно выбивать трубку в большую хрустальную пепельницу. Попрощавшись, он отпустил наркома, аккуратно сложил разбросанные листы бумаги в красную папку и, отодвинув ее на левую сторону стола, справа придвинул к себе еще одну папку, тоже красную. Руководитель Советского Союза только начал разбираться с очередными документами, когда из приемника послышался громкий гул. Звук из динамика быстро поднялся до очень высокого тона, коротко пискнул и исчез.

Сталин поморщился от этого шума и стал подниматься, чтобы пойти и выключить оставленный работающим радиоприемник. В этот момент из динамика донеслось:

— Добрый вечер, Иосиф Виссарионович.

— Да, Павел Ефимович, удивил ты меня, — Юрий Александрович усмехнулся, закуривая, — выйти на прямой контакт с Самим, это круто! О чем хоть вы говорили? Записи бесед почему-то отсутствуют.

— Я их специально стер, — Коган достал из кармана зимней летной куртки пачку "Лайки страйк" и тоже закурил. Невысокий, сухонький, он в этой куртке, кожаной кепке и с развивавшемся на легком ветерке длинным концом белоснежного шарфа, выглядел этаким пришельцем из тридцатых годов прошлого, двадцатого века. Впечатление несколько портили темно синие заметно расклешенные брюки и остроносые сапоги на небольшом каблуке. Впрочем, на фоне относительно высокого и тоже щегольски одетого, но по современной моде, Викентьева, полковник смотрелся очень импозантно. Куратор, на следующее утро после прилета со старой базы, с директором проекта прогуливались по парку перед зданием НИИ, где теперь обосновался «Шмель». Весеннее солнце уже ощутимо грело лица и немного слепило глаза. Желтые прошлогодние листья высовывались яркими пятнами из подтаявшего снега с обеих сторон от расчищенной асфальтовой дорожки. Перебазирование коллектива и немногочисленного оборудования было полностью завершено.

— Я их специально стер, — повторил Коган, выпустив струю серого дымка после глубокой затяжки, — и ты, Юра, пожалуйста, не свети эту информацию. Если там, — полковник махнул головой вверх, к белым весенним облакам, — узнают о прямых контактах со Сталиным того мира, то непременно влезут со своими советами. А в результате получится, как с сексом на Красной площади. Советами задолбают.

Оба улыбнулись бородатому анекдоту.

— А Иосиф Виссарионович… — куратор сделал очередную затяжку и продолжил, — ты знаешь, с ним, оказывается, очень интересно беседовать. Умный, знающий и, как мне показалось, где-то в глубине души довольно несчастный и одинокий человек.

— Даже так? — удивился Викентьев.

— Именно! — подтвердил Коган, — Он прекрасно понимает, оказывается, что послал и еще пошлет миллионы людей на смерть. Но все ради благой цели. Конечно, он стал невероятным циником. Да и на верхушке такой пирамиды власти без этого просто нельзя, невозможно.

— А цель-то, какая? — тут же спросил директор.

— Ты будешь смеяться — Великая Россия! — полковник посмотрел в широко раскрытые глаза директора и добавил: — Даже не так, Великая Российская Империя!

Они несколько минут помолчали, сосредоточенно попыхивая сигаретами, потом Юрий, наконец-то опомнившийся, сказал:

— Ну вот, а ты его не любил!

— А я и сейчас не испытываю к нему таких чувств, — тут же ответил куратор, — что, впрочем, не мешает относиться к нему с уважением. Понимаешь, особо восхищаться тираном для меня противоестественно.

— Слушай, Пал Ефимович, — спросил после некоторой паузы Викентьев, — а что, Иосиф Виссарионович вот так прямо тебе это и сказал?

— Нет, конечно, — усмехнулся Коган, — но за те часы, что мы провели в беседах, Сталин довольно прилично раскрылся. Вероятно, здесь довольно большую роль сыграло то, что он не мог меня видеть. Ну и те, совсем не радужные перспективы, которые я нарисовал. Знаешь, какая у него затаенная мечта? Собрать все земли, что были в царской империи, плюс Царьград и проливы. Вообще сделать Черное море внутренним морем Советского Союза.

— Так это же именно то, о чем мы тогда фантазировали, — тут же откликнулся директор.

— Точно так, — улыбнулся куратор, — Ну что, поможем отцу народов?

— Куда же мы денемся?! — теперь улыбались оба.

— Павел, а как ты себя залегендировал?

— Ууу, — улыбка полковника стала еще шире, — сначала кратко описал ему всю историю от 37-го до наших дней, разве что несколько сгустив краски.

— И про двадцатый съезд партии? — перебил Викентьев.

— И про двадцатый.

— Пи…ц кукурузнику, — удовлетворенно констатировал подполковник, — А дальше.

— Дальше? — Коган аккуратно затоптал выкуренную почти до фильтра сигарету, — Дальше мы с тобой заговорщики в дерьмократической стране, которая ведет вялотекущую войну за Крымский полуостров. Россию поддерживает Казахстан, под гарантии неотторжения Южной Сибири. Японцы точат зубы на Сахалин и Курилы. А китайцы десятками миллионов мигрируют на наш Дальний восток.

— А ты не перестарался? — спросил обескураженный директор, — Хотя, Мао бомбу теперь точно не получит. Да, дела… Докладывать наверх о контакте действительно нельзя. Съедят с потрохами.

— Если бы ты видел его лицо, когда он услышал сначала, что в сорок пятом его трудами Сахалин и Курилы стали нашими, а сейчас они на волоске… — полковник замолчал.

Они прошли по парку почти до конца асфальтированной дорожки, подойдя к самому КПП с двумя вооруженными автоматами сержантами и охранником в штатском, и, не сговариваясь, одновременно повернули обратно.

— А о чем еще, Павел, вы с ним говорили?

— О многом. О недостатках плановой экономики при завершении основной части индустриализации, о НТР, которой теперь придется заниматься именно ему. О преимуществах рыночной экономики для легкой промышленности при жестком контроле государства и ее невозможности при социализме, — Коган задумался, припоминая, — Очень много беседовали о громадной ценности человеческого ресурса, сложности нормального его восполнения и бережливого отношения к людям. Плюс, Жени Воропаева работа помогла. До сих пор не могу простить себе, что на такую рискованную операцию мы его толкнули, — куратор опять задумался, — Знаешь, Юра, мне, кажется, удалось во многом Сталина переубедить. Воспользовался, так сказать, — полковник хитро улыбнулся, — Марксистко-ленинской диалектикой. Так как был вооружен не убиваемыми историческими фактами послезнания.

Теперь они опять улыбались оба.

— А самое главное, — куратор стал серьезным, — я понял свою ошибку. Иосиф Виссарионович не тот человек, которым можно манипулировать. В общем, объяснил ему, как, с нашей точки зрения, будет развиваться его Советский Союз. Даже про бомбу рассказал.

— То есть, получается, ты ему все наши планы раскрыл? — удивляясь от осознанного Викентьев остановился.

— Конечно, — улыбнулся над опешившим директором Коган, — Мы со Сталиным теперь соратники, как бы пафосно это не звучало.

— И про Женю-Егора сказал?

— Нет, ни в коем случае, — полковник достал из внутреннего кармана куртки небольшую плоскую фляжку, открутил на ней колпачок и протянул Викентьеву, — прими, Юра.

Тот не отказался, сделал глоток. Куратор тоже приложился к фляжке, убрал ее, и они дружно задымили сигаретами.

— Понимаешь, Юрь Саныч, — прервал молчание Коган, — эти беседы были для нас обоих очень тяжелыми. От меня требовалось очень быстро соображать, а Иосиф Виссарионович вынужден был иногда ждать из-за разницы течения времени в наших мирах. Хотя это ты и сам знаешь. Несколько неравнозначное положение. У него море времени на обдумывание, а у меня чекистский опыт, современное мировоззрение и послезнание. Вымотался я страшно. Две недели Сталин каждый вечер сидел у приемника по четыре часа, а я, как проклятый, больше четырех суток каждые шесть с мелочью часов садился к компьютеру и тарабанил так быстро, как только мог. Николай Малышев конечно молодец. Его программа автоматически растягивала мою речь и подбирала высоту голоса так, что на той стороне казалось, будто я просто делаю большие паузы между словами и очень много задумываюсь. И только потом запись сжималась и передавалась туда. Я потом посмотрел несколько кусочков записи. В режиме реального времени той стороны сам себе показался этаким восточным мудрецом.

Полковник глубоко затянулся и опять очень аккуратно растоптал докуренную сигарету. На Вопросительный взгляд Викентьева пояснил:

— Привычка после одного пожара.

Директор также затоптал окурок и спросил:

— О чем же вы договорились?

— Об очень многом. Очень долго ругались на тему сокращения армии.

— Ругались? — переспросил директор.

— Именно, — весело подтвердил Коган, — на третий их вечер мы уже на ты перешли. Договорились о совсем небольшом сокращении. Армия — девятьсот тысяч будет. Пограничники в составе войск СГБ в это число не входят.

— Что за СГБ? — удивился полковник.

— Служба Государственной Безопасности. Стопроцентный аналог нашего КГБ. Подожди, не перебивай, Юра, сейчас все расскажу. Полный переход на наши стандарты. От формы, камуфляжа и разгрузок до погон и званий. От СГБ до министров, вместо наркомов. Практически все, что в спешке делалось у нас во время войны, и многое из того, что поэтапно много позже. Уже идет форсированное обучение войск, от солдата Советской Армии, который уже не боец РККА, до генерал-майоров, а не комбригов, и выше. Институт комиссаров преобразуется в институт замполитов. Вводится единоначалие. Военная контрразведка временно переподчиняется лично Сталину и вместе с СГБ занимается охраной государственных и военных секретов страны. Производство вооружений образца тридцать седьмого года немедленно останавливается. Заводы и фабрики также форсировано подготавливаются к выпуску оружия и техники по присланным нами чертежам. Производство будут начинать только тогда, когда будут способны делать изделия только с хорошим качеством. На ближайший год более-менее готовые предприятия занимаются станкостроением, опять-таки по нашим чертежам. Недостающие станки срочно закупаются в германии и штатах. Насчет штатов вообще разговор особый. Чуть позже объясню. Все КБ и НИИ разгоняются и специалисты гонятся на производство с одновременным доучиванием по нашим учебным курсам современных технологий.

— Как это НИИ и КБ разгоняются? — не выдержал Викентьев, — А научные школы, как же потом без них?

— Юра, ну сам подумай, — улыбнулся полковник, — Вот попробуй представить себе КБ образца тридцать восьмого года, проектирующего ну, скажем, — Куратор задумался, — АПЛ или ДиВиДи проигрыватель. Все придется создавать заново с молодыми, знающими современную нам науку, учеными и инженерами. Несомненно, используя нынешних специалистов, которые смогут переучиться и отказаться от существующих сейчас там научных догм.

Коган посмотрел на немного смущенного директора и продолжил:

— Конечно физические, математические и те же медицинские научные институты останутся. Куда же без них. Пусть сейчас осваивают наши современные знания. О медицине тоже разговор особый позже у нас будет, — полковник опять немного задумался, прикурил очередную сигарету и продолжил:

— Одновременно начинается строительство электростанций, алюминиевых заводов, металлургических и химических комбинатов. Ты спросишь, откуда на все взять деньги? Ну, для начала, выгребаются все запасы золота. Резко, соответственно, взлетает цена драгметаллов на внутреннем рынке. Что-то граждане понесут в госскупку. Одновременно идет возврат к НЭПу. Причем, разрешается даже самостоятельная промывка золота, как отдельными старателями, так и промышленными кооперативами. Но все под очень жестким контролем государства. Да и налоги для новых хозяев-производственников будут несколько другими. Под контролем экономического отдела СГБ много на себя не потратишь. На производство — пожалуйста. Разросся до серьезного уровня — контрольный пакет государству.

— Это же полный отход от основной линии на построение социализма! — удивился Викентьев.

— Ну, не такой уж и полный. Что-то типа шведского варианта. Вся тяжелая промышленность остается в руках правительства. В конце концов, что такое социализм, никто в мире толком тогда еще не знает, какой построим, таким и будет, а кто не согласен, что мы его по Ленину строим, тот троцкист и мы в этом не виноваты.

— Да, не представляю, как ты Сталина уговорил на немедленную остановку производства оружия, а тут вообще такое начнется! — директор покачал головой.

— С оружием, как раз достаточно просто. Особых изменений международной обстановки, от событий в Советском Союзе, вызванных нашим послезнанием, там пока еще нет. Поэтому, где сосредоточить основные имеющиеся уже запасы вооружений, я Виссарионовичу подсказал. А вот, что касается реакции на резкое изменение внутренней экономической политики… — полковник задумался, — В тридцать седьмом году Сталин уже успел сосредоточить абсолютно всю полноту власти в своих руках. Кто-то начнет дергаться — к стенке или в Гулаг. Тут я с Иосифом согласен. Просто нет другого выхода. Это как на гонке. Или рвешь все жилы, чтобы прийти к финишу первым, или падаешь, надорвавшись, и сходишь с дистанции. Вот главная задача и состоит в том, чтобы удержаться на самой грани этого максимального напряжения всех сил державы и не сорваться. Использовать все, вплоть до самых маленьких, ресурсы для достижения великой цели.

— Да, — сказал после небольшой паузы Коган, — что-то я совсем уж высоким штилем заговорил. И в горле, плюс к тому, пересохло. Давай ка, Юрь Саныч, мы в твой новый кабинет переместимся. Кофейку попьем. Ребят наших соберешь. Посоветуемся, как дальше работать будем.

Первыми в кабинете директора появились две подруги, Ольга с Екатериной. Радостно поздоровавшись с полковником и покивав Викентьеву, которого сегодня уже видели, они тут же принялись заниматься кофе и бутербродами, устроив ревизию очередному бездонному холодильнику директора. Одновременно, треща как две сороки, девушки стали хвастаться успехами Жени-Егора, как своими. Он уже по-немецки с берлинским акцентом говорит. И несколько вузовских экзаменов на юридическом факультете Московского университета экстерном сдал.

Пришедшие следом два друга, Дима с Малышевым, не успев поздороваться, тут же накинулись на бутерброды. Со стороны это выглядело так, как будто их до того неделю не кормили. Влетевший последним Логинов дежурно чмокнул Ольгу в щеку и присоединился к молодым проглотам. Пока молодежь усиленно насыщалась Коган, смакуя кофе, обрисовал ситуацию с согласием Сталина на коренную перестройку экономики, план которой был, якобы, передан на ту сторону по фототелеграфу. Практически он повторил все то, что рассказал только что Викентьеву, скрыв, соответственно, только информацию о прямом контакте с Иосифом Виссарионовичем.

— Самое сложное здесь, все-таки, финансы. Внутренних резервов Советского Союза не хватает, хотя на внешнеэкономическом направлении уже сейчас наметился довольно приличный прогресс. Изобретения и технологии конца сороковых и более поздних идут нарасхват. Одни только доведенные конструкции относительно современных магнетронов и СВЧ печки такой ажиотаж вызвали. Я уже не говорю об использовании тех же магнетронов для радио и телевещания. В обмен идет станочный парк и оборудование для моторостроительных и автозаводов. Алюминий и титан. Оптическое стекло и радиокомпоненты, — полковник допил кофе, оценивающе посмотрел на пустую чашку и с заметным сожалением отодвинул ее от себя.

— Но, все равно мало, — продолжил он, — не хватает оборудования для нефтеперерабатывающих комбинатов, электростанций, новых производств алюминия и строящегося уже титано-магниевого комбината под Усть-Каменогорском. Большие проблемы с сырьем для катализаторов при организации производства высокооктанового бензина путем каталитического крекинга. И вот здесь задумана некая политическая афера с Америкой. Молотов летит в штаты и предлагает Рузвельту, постаравшись предварительно убедить его в неминуемости мировой войны, что в тот момент не представляется большой сложностью, чертежи оружия середины сороковых и кое какие технологии уже начала пятидесятых. Того, что на рынке еще нет. В пакет будут включены радиолокаторы и Б-29, послевоенные Шерманы и Мустанги, Тандерболты и Кингкобры. В общем, все то, что они сами тогда только собираются проектировать. Заодно, если переговоры пройдут успешно, в качестве бонуса подарить им немецкую Энигму. Эти переговоры будут преследовать сразу несколько целей. Во-первых, Советский Союз получит недостающие станки, оборудование и несколько фабрик по производству радиокомпонентов и радиотехники. В Советской армии радиостанции должны быть в каждом взводе. И у каждого командира отделения должно быть что-то вроде «Воки-Токи». Во-вторых, несколько оттянем некоторых американских промышленников от Германии, переориентировав их на СССР. И, наконец, привяжем немного экономику штатов к нам. Не дадим им особо зарабатывать на будущей европейской войне.

— То есть ты, Пал Ефимыч, предлагаешь начать что-то типа Ленд-лиза немедленно, но платить не только золотом, а чертежами и технологиями? — Викентьев задумался, — А ведь может и пройти. Для экономики штатов в то время это просто подарок.

— А освоить-то Советский Союз все это сможет? — тут же вступил в разговор Малышев.

— Коленька, — отозвалась первой Екатерина Зосницкая, — вы с Дмитрием закопались в свои железки и давно у наблюдателей небыли. А там сейчас такое творится!

— Ну, так просвети нас, незнающих, Катюша, — весело ухмыльнулся Дима.

— Вся страна учится. Комсомол кинул клич, что недостаточная грамотность — самый главный враг Советской власти. Плата в ВУЗах отменена. Очень много специалистов из распускаемых НИИ и КБ идет в преподаватели. Все учебные организации уже работают в две смены. Открываются много новых. Партия взяла на себя контроль за качеством обучения. Все отсеянные из ВУЗов немедленно направляются на стройки народного хозяйства, где так же открыты вечерние отделения различных учебных заведений. И все это делается на фоне практически отмены репрессий и некоторого снижения внутренних цен, так как Советский Союз начал снижать экспорт продовольствия. Резкое ужесточение наказаний за уголовные преступления прошло практически незамеченным.

— Прижали уголовников? — перебил Катю удивившийся Логинов, только вчера прилетевший со старой базы.

— И еще как! — подтвердила Зосницкая, — По приказу Берии разделили рецидивистов и первоходок, как, впрочем, и оставшихся политических, по разным лагерям. За отказ от работ или невыполнение реального плана — расстрел. Очень быстро отреагировали на полученные списки наших преступников того и послевоенного времени.

— Круто! — ввернул свое слово Дима.

— В стране наблюдается очень большой подъем патриотических настроений, — продолжила Екатерина, — Что самое интересное, немного снизилось потребление алкоголя. А какую реакцию в печати вызвало решение политбюро о возрождении НЭПа в легкой и пищевой промышленности!

— Быстро! — бросил реплику Викентьев, переглянувшись с полковником.

— Правда, цензура свирепствует, — сказала Зосницкая, — даже один номер Правды вышел с полупустой полосой.

— Ладно, ребята, давайте ближе к нашим баранам, — взял разговор в свои «руки» Коган, — Николай, как быстро мы можем подготовить информацию для Молотова?

— Ну, — Малышев задумался, — Что-то можно скачать с библиотеки конгресса, что-то с сайтов исторических разделов производителей, что-то нарыть на исторических форумах и у моделистов. За многое придется платить. Два дня минимум.

— Будем считать, что максимум двое суток, — жестко сказал куратор и, вытащив из кармана флешку, положил ее перед Колей, — Здесь все необходимое тебе для работы и контакты с шестью нашими конторскими хакерами. Они на это время поступают в твое распоряжение. Перевести все размеры в метрическую систему много времени займет? Не может же Молотов везти чертежи в дюймах.

— Сделать программу, которая определит местонахождение всех размеров на чертежах, пересчитает и округлит с нужной точностью, а затем вставит на место оригинала, несложно. Плюс автоматический перевод технического текста. Но, потом все это проверить нужно визуально нашим инженерам. Еще неделя.

— Нет, Николай, неделя тебе на все. Через их месяц Молотов уже должен вылететь. А ведь надо еще там принять информацию и проявить пленку. Повезут прямо в бобинах.

— Успеем, Павел Ефимович, — вступился за друга Дима, — Передавать-то начнем сразу по готовности первых чертежей, а в Кремле уже запустили вполне современную проявочную машину.

— Ну, хорошо. Теперь вопрос к тебе, Ольга, — полковник посмотрел на скромную девушку и ободряюще улыбнулся ей, — Как у нас обстоят дела с передачей информации медицинского характера?

— По-моему, хорошо, — тут же ответила Шлоссер, — В Белгороде и Киеве строят новые фармацевтические фабрики для производства антибиотиков. А на Московском Фармаконе получили уже первые партии пенициллина. Ведется подготовка для производства стрептомицина. В Ленинграде и Калинине строят фабрики одноразовых шприцов и стерильных комплектов для переливания крови и капельниц. Лишь бы химики не подвели. В Узбекистане сразу три фабрики стерильных перевязочных материалов будет. На месте будут хлопок перерабатывать. Да, и еще, Павел Ефимович, это не медицина, а экология. Они там за Норильск резко взялись. Надо бы передать, что бы поселок, который городом станет, немного на юго-восток перенесли. А то получится как у нас.

— Сделаем Оленька, немедленно.

— Чем обрадуешь?

Очередная встреча «высокого» и «неброского» происходила в том же помещении, что и раньше, и за тем же уставленным дорогой закуской и выпивкой столиком.

— А ничем хорошим. База «Шмеля» свернута. Оборудование и люди вывезены неизвестно куда. В то же время финансирование проекта не прекращается. От одного очень дорогостоящего источника удалось выяснить состав руководителей проекта, — человек в свитере достал из стоящего рядом обычного черного, немного обшарпанного дипломата пластмассовую папку, вытащил из нее лист бумаги и подал его собеседнику, — Директор проекта, подполковник ФСБ Викентьев Юрий Александрович. Тридцать два года. Дата присвоения звания практически совпадает с началом работы «Шмеля». Заместитель директора Александр Александрович Логинов, двадцать семь лет, капитан ФСБ. И целых четыре заместителя по научно-технической работе. Екатерина Романовна Зосницкая, кандидат математических наук, тридцать лет. Ольга Викторовна Шлоссер, кандидат медицинских наук, врач-физиолог, двадцать семь лет. И двое двадцатипятилетних мальчишек: Дмитрий Михайлович Горин и Малышев Николай Иванович, — Мужчина закончил говорить, хотя выглядело это так, словно он читал написанный на бумаге текст, сделал глоток коньяка, посмаковал и продолжил: — Прошерстили их всех по всевозможным базам, но, судя по всему, поздно. ФСБ успело все зачистить. Будем искать по косвенным, но это очень небыстро.

Высокий в дорогом прикиде задумался, закурил и выпустил ароматную струю, не замечая недовольство собеседника дымом.

— Подожди ка, а ведь знаю я немного одного Логинова Александра Александровича. Работает во внешнеэкономическом секторе правительства. Большими делами крутит. Но тот почти вдвое старше. Уж не его ли сын?

— А что, — оживился некурящий, — очень может быть. Завтра же проверю.