"Воспоминания, сновидения, размышления" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

Речь не идет о моем личном случае, это присуще всем, что подтверждается
существованием религии, которая обращена именно к этому внутреннему человеку
и уже две тысячи лет всерьез пытается вывести его на поверхность нашего
сознания, провозгласив своим девизом: Noli foras ire, in interiore homine
habitat veritas! (He стремись вовне, истина внутри нас! - лат.)
С 1892 по 1894 году меня произошло несколько тяжелых объяснений с
отцом. Он в свое время изучал восточные языки в Геттингене и посвятил свою
диссертацию арабской версии Песни Песней. Это "доблестное" время закончилось
вместе с выпускными экзаменами, с тех пор он забросил филологию. Сделавшись
деревенским священником, отец с воодушевлением погружался в студенческие
воспоминания и, раскуривая длинную студенческую трубку, с грустью думал о
том, что его брак складывался совсем не так. как он себе его представлял до
женитьбы. Он делал много добра людям - слишком много - и, как следствие,
сделался раздражительным и желчным. Оба моих родителя прилагали большие
усилия, чтобы жить благочестивой жизнью, а в результате между ними все чаще
возникали тягостные сцены. Все это не способствовало укреплению веры.
Состояние, в котором находился отец, вызывало у меня тревогу. Мать
избегала всего, что могло его разволновать, уклоняясь от споров. Но понимая,
что она права и что нужно стараться вести себя именно так, я часто не мог
сдержаться. Обычно я никак не реагировал на раздражительные выходки отца,
но, когда у него улучшалось настроение, я пытался завязать беседу, надеясь
понять, что с ним происходит и что он сам обо всем этом думает. Его явно
что-то мучило, и я подозревал, что это имеет отношение к его вере. По
каким-то намекам, я заключил, что его одолевают сомнения. На мой взгляд, это
было неизбежно - ведь отец не пережил опыта, подобного моему. Мои
безуспешные попытки поговорить с ним утверждали меня в этой мысли. На мои
вопросы отец или давал одни и те же догматические ответы, или равнодушно
пожимал плечами, что вконец выводило меня из себя. Трудно было понять,
почему он не желает воспользоваться ситуацией и начать бороться. Мои
вопросы, несомненно, огорчали его, но я все же надеялся на конструктивный
разговор. Вообразить, что его знание о Боге нуждается в каких-то
доказательствах, я не мог. В эпистемологии я ориентировался неплохо,
понимая, что знания подобного рода не могут быть доказаны, но мне было в
равной степени ясно, что в доказательстве существования Бога не больше
нужды, чем в доказательстве красоты солнечного заката или загадочной
способности ночи будить наше воображение. Я пытался, наверное неловко,
поделиться с отцом этими очевидными истинами, надеясь помочь ему примириться
с судьбой. Но отцу нужно было другое - с кем-то ссориться, и он ссорился со
своей семьей и с самим собой. Почему он не переносил свои обиды на Бога,
этого таинственного auctor rerum creatorum (творца всего. - лат.),
Единственного, Кто действительно отвечал за все страдания мира? Отец,
конечно же, получил бы ответ - одно из тех магических, безгранично глубоких
и способных изменить судьбу сновидений, подобных тем, какие Бог посылал мне
(хоть я и не просил Его). Я не знаю - почему, но это так. Бог даже позволил
мне взглянуть на то, что было частью Его мира. И это последнее было тайной,
которую я не смел или не мог открыть отцу. Может быть, я смог бы это
сделать, будь он способен открыть для себя непосредственное знание о Боге.
Но в наших беседах я никогда не заговаривал об этом, делая акцент на
интеллектуальном, как бы нарочно избегая всего психологического,
эмоционального. Я боялся задеть его чувства. Но даже такого рода приближение