"Без вас невозможно" - читать интересную книгу автора (Панасенко Леонид Николаевич)

Галактика, до востребования

Огоньки ягод то и дело вспыхивали в траве, уводили от тропы в глубь леса. Земляника была крупной, душистой, теплой от солнца. Она буквально таяла во рту, и как я ни старался хоть что-нибудь собрать — в горсти ничего не оставалось.

Раздвинув ветки лещины, я вышел на небольшую поляну.

В нашем лесу таких полян тьма, потому что лес молодой, послевоенный, рос себе как хотел, без особого присмотра и заботы.

Я уже хотел вернуться к тропе — все ягоды все равно не соберешь, — как вдруг заметил среди кустов все той же лещины… синий почтовый ящик.

«Как он сюда попал? Кто-то выбросил, что ли?»

Однако ящик оказался прибитым к аккуратному деревянному столбику, вкопанному в землю.

«Почта? Здесь? В лесу?.. Чертовщина какая-то…»

В душе шевельнулось беспокойство. Я давно приметил: все, что нам непонятно, почему-то сразу настораживает. Видно, так уж устроен человек — неизвестность и любое отклонение от нормы он подсознательно связывает с каким-нибудь подвохом или опасностью.

Я машинально прошел в одну сторону от поляны, затем в другую и уперся в молодой соснячок. Я знал этот лес, как свои пять пальцев, и все же первая мысль, которая повела бродить вокруг поляны, была такой: «Может, кто поселился рядом? Лесник, например, или кто-то другой…»

Человеческим жильем, как я и ожидал, тут и не пахло. Почтовый ящик превращался в загадку.

Вернувшись на поляну, я еще раз внимательно осмотрел синий металлический ящик, пощелкал козырьком над щелью для писем. Сбоку на стенке белой краской было выведено № 14. Обычный почтовый ящик, каких в городе сотни и которых там без надобности просто не замечаешь.

Я потрогал дно ящика. Несколько раз приходилось видеть, как почтовые работники мгновенно выбирают письма: подъехали на машине, сунули под низ ящика зеленый мешок — и готово… Дно ящика оказалось фанерным. Досточка легко поддалась, и на траву неожиданно выпало… письмо.

«Здесь?! В лесной глуши? Какой-то розыгрыш. Но чей? Неужто почтальона?»

Я тут же как бы наяву увидел хромого Степана, нашего сельского почтальона, и отбросил свое предположение. Степану ума не занимать. Он начитанный, как-то говорил, что все популярные журналы просматривает. И вообще — сообразительный. Во время войны, в сорок третьем, ему покалечило ногу. Так он сам себе и протез сделал, и ходить на нем научился. После восстановления колхоза определили Степану легкую работу, лошадь дали. Ему сейчас под семьдесят, четверых внуков имеет, а с брезентовой сумкой не расстается. Агасфер почтового ведомства. Нет, Степан такой ерундой заниматься не станет.

Я наклонился и поднял письмо. Конверт был явно самодельный — из плотной бумаги, тщательно заклеенный. Зеленым фломастером на нем было выведено печатными буквами:

Я улыбнулся. Все ясно, мальчишки забавляются. Играют в пришельцев, наверное…

От нечего делать я присел в тени орешника, разорвал конверт. Почерк аккуратный, мужской. Буквы закруглены, связаны между собой, будто бусинки. И все же тот, кто писал, явно торопился — буквы пляшут в разные стороны. Я столько проверил в своей жизни ученических тетрадей (интересно в самом деле — сколько?), что могу по почерку определить даже настроение человека. Во всяком случае, ясно, что к галактике обращается мальчишка. Четвертый или пятый класс. Но кто же он?

Письмо начиналось то ли с молитвы, то ли с воззвания:

«О вы, пьющие нектар мысли в других мирах! Спешим сообщить о себе в год 387 341 после 46 миллионов от первого Медосбора мысли, пока время процветания не сменилось временем упадка и сна разума.

Знайте, что мы есть!

Мы — хозяева огромной прекрасной планеты. Нет нам числа, и жизнь наша пронизана целесообразностью и гармонией. Однако устройство нашего общества и гибельные силы стихий заставляют нас бессчетное количество раз подниматься на вершины духа и вновь спускаться до уровня животного существования. Каждый раз мы теряем драгоценные крохи знаний и опыта и начинаем все сызнова. Над нами висит проклятие Круга, и нет на всей земле нашей такого длинного лета, чтобы мы успели разорвать порочный Круг, нет таких тучных пастбищ, чтобы осыпать нас благоденствиями и позволить собраться с силами, и нет среди нас такой Матери, которая, забыв о Воинах и Кормильцах, рожала бы одних Мудрецов — тех, кто начинает нить мысли. Более того! Круг живет в нас, в нашем естестве. Он неистребим и всевластен. Даже у самых сильных нет сил разорвать его, а самым умным не хватает ума, чтобы выбраться за его пределы.

Бойтесь Круга, пьющие нектар мысли в других мирах!

Если вам каким-то чудом удалось выйти за его пределы или если вы изначально свободны от оков совершенства и гармонии, — услышьте нас!

Пусть продлится ваше Лето!

Идущие к вершине».

Обращение на этом кончалось. Дальше шли записи, похожие на дневник. Начинались они безнадежным и горестным утверждением:

«Я знаю, что Город погибнет.

И все равно беру дюжину ближайших Помощников и снова отправляюсь в нелегкое и опасное путешествие — надо еще раз осмотреть Падающий Свод. Мы выходим утром, с восходом светила. В коридорах Города уже полно народа: поодиночке и группами двигаются Кормильцы, торопятся выбраться на свежий воздух Крылатые, уверенной поступью вышагивают большеголовые Воины.

Вскоре мы подходим к воротам, и я сообщаю Стражникам, куда и зачем веду своих Помощников.

Правильнее было бы сказать, что мы прошли 401-м, 187-м и 682-м коридорами и вышли к 28-м Западным воротам, но эти обозначения и метки существуют больше для порядка, а ориентируемся мы обычно по наитию. Кстати, понятие это — „наитие“ — очень редкое. Кроме меня, в Городе им владеет еще 861 Ти. У него в памяти хранится много интересных, но крайне хаотичных и отрывочных сведений, и я люблю тянуть с ним нити мыслей. 861 Ти из тех немногих, кто уцелел во время Потопа. Да, два года назад, весной, было огромное половодье, настоящий Потоп, и наш Город погиб, а жителей его унесла большая вода. Несколько десятков счастливцев, которых погребли движущиеся с потоками валуны, спрятались в забытьи, как в зимнем сне. Спустя несколько недель вода ушла. Они выбрались из-под камней и создали новую Семью, которая восстановила Город.

Так что если Свод рухнет, а он рухнет непременно, Город погибнет и вновь возродится. Так было всегда, и так будет впредь. Единственное, чего я не знаю, — станут ли переносить его на новое место или заселят упавший Свод, превратят его в часть Города…

Сразу за Городом начинается лес.

Меня это радует. Когда идешь по пустоши, необыкновенно остро ощущается огромность мироздания: фиолетовое небо с легким утренним узором радужных разводов, яростно пылающий косматый шар светила над головой, чьи протуберанцы постоянно тянутся к земле. Они то и дело слизывают звезды, но те, большие и яркие, не отступают, и их сияние щекочет и холодит душу.

Еще лучше, когда над обычным лесом вздымаются Небесные Столпы. Их Заоблачные Сады бывают такими огромными и густыми, что порой закрывают не только звезды, но и светило. Идти под ними — сплошное удовольствие, но около Города Небесных Столпов теперь нет. Был один, в его тени и возвели в свое время Город, но он почему-то сломался. Это и есть злополучный Падающий Свод, который в конце концов разрушит Город. Сами по себе Небесные Столпы падают чрезвычайно редко. Даже состарившись и прекратив свое существование, а живут они иногда сотни лет, гиганты эти продолжают стоять. Недаром в древности считали (я находил в памяти соплеменников обрывки давних преданий), что Небесные Столпы подпирают небо, держат его. Потому их, мол, так и назвали…

Странно… Все, о чем только что думалось, старо, как мир. Помощникам, которые от нечего делать тянут мою мысль дальше, все это тоже давно известно. Почему же я так обстоятельно фиксирую даже пустяки, комментирую их? Будто рассказываю все это чужому или формулирую для записи в памяти сородичей. Все дело, наверное, в том, что я многие годы пытаюсь установить связь с разумными существами, которые живут возле других звезд, и привык обращаться к ним, чем бы ни занимался. И как же мне, кстати, поверить в бредовую идею, захватившую недавно умы моих сородичей, что наш разум — уникальное, а может быть, и единственное явление во вселенной, если я не то что верю в обитаемость иных миров, но каким-то непостижимым образом даже чувствую их?! Мне кажется, нас давно уже слышат, нас услышали. Как это доказать? Не знаю…

Мы сосредоточенно идем по седьмой дороге. Камни ее гладкие и ровные, утрамбованные миллионами тех, кто жил здесь до нас. Впрочем, поверхность нашей Планеты состоит сплошь из камней, и меня всегда удивляло: как на них вообще может что-либо расти.

Я знаю, что вскоре лес кончится. У основания бывшего Небесного Столпа нас ждет переход через небольшую каменистую пустошь, и я все чаще начинаю поглядывать в небо — не видать ли там черной страшной тени, затмевающей звезды и светило?

…Вот и пустошь. Светило уже накалило ее, и над горячими камнями струится марево. Впереди возвышается стена Небесного Столпа. Впрочем, теперь это жалкий огрызок высотой примерно в триста моих ростов.

— Будьте осторожны! Наблюдайте за небом! — передаю я по цепочке. Мои Помощники все из рода Ти. Однако они молодые и еще не получили цифровых имен. Их так и зовут Ти-м, то есть Ти-молодой.

Мы убыстряем ход. До чего разумно распорядилась природа, дав нам три пары ног. Они плавно и сильно несут наши тела, позволяют подниматься на любые кручи, самые высокие Небесные Столпы. Они…

Я не успеваю начать новую мысль.

На нас обрушивается тьма. Ветер от ударов огромных крыльев сбивает с ног. Мы бросаемся врассыпную. Прыгая из стороны в сторону, чтобы сбить врага с толку, я из последних сил мчусь к пещерам и разломам Небесного Столпа. Он уже рядом — вот он. На бегу замечаю, как в огромном хищном клюве исчезает барахтающийся Ти-м.

Ныряю во тьму пещеры. Спасен! Следом за мной вбегает несколько Помощников. Мы ощупываем друг друга антеннами. Живы!

Микрогиг вскоре улетает.

Мы выбираемся из укрытий, и я пересчитываю свою команду. Погибло два Помощника. Это досадно, но что поделать. Все могло обернуться гораздо хуже.

— За мной! — командую я.

Мы поднимаемся на Небесный Столп. Идти по отвесной стене несложно, однако мешают гигантские трещины. Путь этот нам уже хорошо известен — поднимались десятки раз. И все же каждое восхождение не похоже на другое. Что ожидает нас впереди на этот раз?

Вот и Разлом.

Я поднимаю голову и буквально цепенею от страха. Множество волокон, из которых состоит тело Небесного Столпа, лопнули и торчат под углом друг к другу. Разлом значительно углубился. Падающий Свод со дня на день обрушится.

Помощники разбегаются по своим участкам, начинают считать лопнувшие волокна. Они все помечены еще при первом осмотре. Тогда их было несколько тысяч. Боюсь, что сейчас это число удвоилось.

Ти-мы сообщают результаты подсчетов и собираются все возле меня. Я запускаю начало мысли, ее код. Задача Помощников усилить ее, развить, произвести нужные математические операции и вернуть мысль мне. Мы сейчас как бы один мозг.

Через несколько минут мысль возвращается ко мне.

„Падающий Свод, если не будет сильного ветра, рухнет через десять-двенадцать дней“.

Отсюда, с высоты, видны часть Города, чьи верхние ярусы освещены утренним светилом, и бескрайние леса, которые простираются от бывшего Небесного Столпа во все стороны света. Далеко на западе сквозь колеблющееся марево проглядывает громада ближайшего Столпотворения. Я знаю, что оно окружает наши леса неправильным кольцом, а на востоке, за медоносным бором, Столпотворение пересекает Дорога Гигов. Впрочем, в те дикие и опасные места забредают лишь бесстрашные Кормильцы. Мудрецам там делать нечего.

„Мой народ древний и мудрый, но он, к сожалению, признает только логику факта, — думаю я, глядя на оживленную толчею на подступах к Городу. — Он поверит, что Свод может упасть, когда тот упадет… Надо забирать свою Си, десятка три Помощников и срочно уходить. Пока разгневанные сородичи не отняли у меня возможность начинать Мысль и не превратили в тупого Кормильца или Стража… Если это случится, то пусть я лучше погибну под руинами Города“.

Эту мысль я не пускаю по кругу. Наоборот, храню ее так, чтобы никто не услышал. Правда, кроме Помощников, рядом никого, а им сейчас явно не до меня. Нашему маленькому отряду повстречались три Кормильца. Откуда тут взялся мед — непонятно, но то, что они не донесут его до Города, абсолютно ясно. Мои Ти-мы — ужасные сладкоежки. В сущности, они еще дети. Глупые послушные дети, которые сделают все, что им прикажешь.

Я вздыхаю и говорю им:

— Пора… Мы возвращаемся».

На этом письмо обрывалось.

«Не письмо, а целая рукопись, — подумал я. — Кто-то в фантастике упражняется. Любопытно. Судя по всему, описывается некая биологическая цивилизация с жестким распределением обязанностей и коллективным мышлением… Непонятно только, что это за Небесные Столпы и Гиги?… И каким образом биологическая цивилизация может искать контакта с другими мирами? Ничего не понятно…»

Я поправил фанерное дно почтового ящика и на минуту задумался. Как быть? Бросить письмо обратно в ящик или взять себе? Адресовано оно всей галактике, стало быть, и мне — гомо сапиенсу Александру Михайловичу Дудареву.

Я улыбнулся и положил письмо в карман.

Искать землянику расхотелось, да и солнце стало припекать, и я вернулся на тропу, ведущую к дороге.

Дома, выпив большую кружку молока, я завалился под грушу-дичку, которая растет у нас во дворе. Обложился методической литературой — дали целую гору на кафедре — и начал вчитываться в премудрости педагогической науки. Дело в том, что в сентябре моя жизнь делает крутой поворот. Семь лет я работал в школе, а с нового учебного года, прошу любить и жаловать, — преподаватель местного педагогического института.

Премудрости методики давались с трудом, и я на следующее утро занялся ремонтом забора. Мама ни о чем меня не просит, но кто ей поможет, кроме меня. Таким образом, нежелание учить методику получало достойное оправдание, а я — возможность пару дней отдохнуть, выстругивая возле сарая новые штакетины.

Все эти дни я нет-нет да и возвращался мысленно к странному почтовому ящику, прячущемуся в лесной глуши. Что-то подсказывало: у этой «галактической истории» должно быть продолжение. Письмо, которое я ношу в кармане, по-видимому только начало исповеди неведомого существа из неведомых миров. То есть чьего-то фантастического рассказа или повести.

К пятнице забор был готов. Чтобы не бить лишний раз ноги, я взял велосипед и решил съездить в соседнее село — Любимовку. Наше село — бригада, а вот в Любимовке есть все блага цивилизации, в том числе и почта. Оттуда можно позвонить в областной центр и справиться у Марии Демьяновны, которая поливает в мое отсутствие цветы и забирает почту, не пришел ли июльский номер «Семьи и школы». Если меня в очередной раз не обманули, то там должна быть моя статья… На обратном пути можно заглянуть и на лесную «почту» — это по дороге.

Выработав такую ясную и четкую программу, я сел на велосипед и через десять минут был уже за селом.

Пока доехал до леса, немного упарился на солнцепеке. В тени деревьев еще сохранялась утренняя свежесть, и я поехал медленнее. Куда мне спешить.

Показалась знакомая тропинка, которая вела к земляничной поляне. Не долго думая, я свернул на нее.

Подъезжая к поляне, я заметил давние, поросшие травой следы автомобильных шин. Видно, весной горожане из райцентра наезжали. За подснежниками или просто отдохнуть.

Почтовый ящик был на месте.

Я положил велосипед в траву, надавил на дно железной коробки, и в руку снова скользнуло письмо. Оно было несколько тяжелей и толще первого.

«Вот тебе и продолжение», — подумал я, разрывая конверт. На нем все тем же зеленым фломастером был выведен тот же адрес:

Я начал читать.

«Звезды, колючие и яркие даже днем, после захода светила как бы приближаются. Они роятся, будто огненные пчелы (это происходит по причине движения воздушных токов атмосферы), и полыхают так сильно, что если долго смотреть, начинают болеть глаза.

Со стороны может показаться — Город уснул. На самом деле это вовсе не так. Я знаю, что сейчас во всех жилищах и общественных местах, в туннелях и на дорогах затихает всякая работа, прерывается даже кормление детей. Мои соплеменники готовятся помочь мне докричаться до далеких звезд. Их около четырехсот тысяч, обитателей Города, и все они предельно рационалистичны. Это значит, что сегодняшняя Передача, очевидно, будет последней. Мои соплеменники понимают лишь тот труд, который приносит конкретный результат. Они верили в мои космические Передачи, потому что поначалу был повод — Звездный Корабль, который два года назад упал на окраине Города, разрушив несколько жилищ и убив четырех Кормильцев. С тех пор мы и зовем хозяев Звездного Корабля. Тщетно! Наши Передачи пропадают в пространствах неба без всякого следа. Еще более стремительно тают наши надежды, доверие соплеменников к моей затее. Впрочем, посмотрим. Их Сопутствующие Мысли сегодня поставят все на свои места.

Я подхожу к 12-м Южным воротам, поднимаю голову к звездам. Эти ворота расположены на самом верхнем ярусе Города, и, к счастью, над нами не нависает Падающий Свод.

Я подвожу обе свои антенны к антеннам Помощников и на миг замираю, собираюсь с силами.

Бездна неба, пронизанная излучениями и частицами, кипит надо мной.

Я начинаю Мысль:

„О вы, пьющие нектар мысли в других мирах! Спешим сообщить о себе в год 387 341 после 46 миллионов от первого Медосбора…“

Все это мы передавали уже десятки раз. Но сегодня меня томят дурные предчувствия, и я добавляю в конце Передачи сообщение о предстоящей гибели Города, о том, что мы устали ждать ответа. Со всей силой и страстью, на которые способен, я несколько раз повторяю:

„Откликнитесь, пока время процветания не сменилось временем упадка и сна разума!

Откликнитесь!..“

Передача окончена.

Мое обращение к звездам усиливали и генерировали в пространство около четырехсот тысяч соплеменников. На время мы стали одним существом, одним мозгом, настойчиво пробивающим скорлупу одиночества. Теперь каждый снова стал самим собой, занялся своими делами. Они уже забыли о Передаче, а ко мне все еще идут и идут их Сопутствующие Мысли:

„Напрасная трата сил…“, „Отменить!“, „Он неудачник…“, „Всем известно, что звезды мертвы…“, „Долой!“, „Звездный Корабль по-прежнему остается загадкой. Он не сумел даже пробраться в него…“, „Пусть пасет животных или собирает хлеб…“, „Его Мысли — бесполезны!“

Это приговор.

В последнем обвинении есть доля истины. Но ведь пока мы будем жить одним днем, нам не вырваться из порочного Круга. Наша цивилизация существует вот уже сорок шесть с лишним миллионов лет и все… существует. Мы практически не познаем мир, не развиваем науку, потому что не видим в этом сиюминутной выгоды. Мы вместе добываем себе пищу, вместе строим и воюем, вместе думаем — и вместе (я не хотел этой игры слов) топчемся на одном месте…

Я подхожу к каждому из Помощников, прикасаюсь к их антеннам — прощаюсь. Они послушные сыновья и дочери Города. Раз сообщество считает наш труд бесполезным, они сегодня же уйдут от меня и будут охотиться или пасти стада, строить или воевать… Я же рожден, чтобы начинать Мысль, думать — об этом свидетельствуют мой большой рост и длинные жвалы, — и меня никто не тронет и не будет понуждать работать. Но сам я без Помощников — ничто. Такой же тугодум, как и остальные. Может, чуть-чуть более сообразительный, потому что и сам могу с горем пополам начать и закончить какую-нибудь несложную мысль. Но до звезд, увы, нам уже не докричаться. И убедить соплеменников в том, что Городу угрожает смертельная опасность, по-видимому, тоже не удастся. Падающий Свод со дня на день рухнет. И поделом. Для оставшихся в живых это будет первое свидетельство, что я все-таки умел начинать и заканчивать Мысль.

Помощники уходят.

Ветер приносит прохладу, волнами клонит верхушки ночного леса. В свете звезд мир кажется таким обжитым и добрым. Может, потому, что с заходом светила кипение жизни ненадолго затихает, невзгоды и опасности как бы отступают и появляется обманчивое ощущение гармонии и покоя.

По внешней дороге я спускаюсь на средний уровень, прохожу мимо недремлющих Стражников в первые попавшиеся ворота. Ноги сами несут меня к жилищу 88 Си.

Она встречает меня на пороге, гладит упругими душистыми антеннами. Запах этот прозрачен, как вода, и шелковист. Я узнаю его среди сотен тысяч других и могу пройти весь Город, не глядя на ориентиры, и очутиться в объятиях 88 Си.

Даже во тьме узорчатые крылья Си переливаются всеми цветами радуги. Я знаю, что ей скоро придется расстаться с ними и жалею свою возлюбленную, тем более что перед тем ей еще предстоит совершить Брачный Танец. Природа заложила в него великий смысл, но Си уже готова стать матерью, и ей в общем-то ни к чему древний ритуал продолжения рода. Измучится, устанет… К тому же придется отгонять от себя бестолковых самодовольных Самцов, чье предназначение велико, а век так краток.

— Тебе больше не верят? Не хотят кричать вместе с тобой? — спрашивает Си.

Она удивительно прозорлива, хотя ни разу не участвовала в коллективном создании Мысли.

— Не хотят, говорю я и глажу ее прекрасную головку, начинающее округляться брюшко. — Я теперь изгой.

— Мы запасемся едой и уйдем, чтобы основать новый Город, — решительно заявляет Си. — Ты разгадаешь тайну Звездного Корабля, а наши дети помогут тебе докричаться до других миров.

„Несравненная Си! Моя надежда и опора… С тобой я тоже обретаю крылья, Си. Даже смерть не страшна, когда ты рядом…“

— Наше Лето продлится десятки лет. Дожди будут короткими и теплыми, а в Заоблачных Садах созреет невиданный урожай, — говорит Си, и ее уверенность наполняет меня силой и отвагой. — Пусть они, как и прежде, живут мыслями о меде и мясе. Пусть погибнут, если их глаза слепы, а ум не внемлет твоим предупреждениям. Наша Семья будет жить иначе…

Утром мы просыпаемся от гула дождя.

Я представляю, что творится сейчас за пределами Города. Тучи перепутали всю геометрию неба. Из его бездонного колодца с нарастающим шумом, который сперва различим, а затем сливается в сплошной гул, падают огромные водяные шары. Они переливаются всеми цветами радуги, а шлепнувшись на камни, как бы сплющиваются, чтобы тут же взорваться миллионами брызг. По-видимому, наша планета вообще склонна к гигантизму: вместо песка в основном каменья, вместо нормальных капель — целые водяные заряды. Кстати, прямое попадание такого радужного шара может оглушить или даже искалечить.

Вскоре гул стихает. Значит, дождь кончился и можно собираться в дорогу.

В Городе повсюду кипит работа. Сколько я помню себя, он постоянно строится, перестраивается, ремонтируется. В нем вечно бурлит, бьет ключом жизнь. Я знаю: пока продолжается время благополучия, мы, Мудрецы, в почете, пьем и едим вместе со всеми, окружены Помощниками, мысли наши множатся и владеют умами горожан. Но я знаю и другое. Как только жизнь сообщества изменится в худшую сторону — о нас тут же забудут. Или помирай с голоду, или добывай пропитание сам, вместе со всеми… Меня удивляет: как вообще может существовать цивилизация, если ее коллективное сознание то дорастает до понимания сокровенных тайн бытия, то практически угасает, тлеет едва ли не на животном уровне?

Си идет впереди, и ее молодые крылья переливаются и шуршат от прикосновений веток. Тенистая тропа ведет нас к ближайшему Столпотворению. Нас то и дело обгоняют сосредоточенные Кормильцы — это их время. Среди встречных в основном попадаются Строители, которые без конца тащат в Город камень и бревна.

Мы подходим к Небесному Столпу. Он сравнительно тонок — не более пятидесяти моих ростов в окружности — и молод. Его Заоблачные Сады и пастбища славятся во всей округе. Здесь я не раз встречал обитателей других Городов, и всем им всегда хватало добычи и необыкновенно вкусных угощений.

Я уже упоминал о том, что Небесные Столпы, которые поддерживают Заоблачные Сады, — живые. В это трудно поверить, но это так. Самая большая беда нашей планеты заключается в том, что миллионы лет назад в результате какой-то уродливой мутации часть живого стала развиваться взрывообразно, неуправляемо, презрев все разумные принципы и законы природы. Наш мир двойственный. Небесные Столпы, по сути, те же… деревья, только в миллионы раз обогнавшие своих нормальных собратьев. Но не в них дело. Проклятием нашей цивилизации стали гиганты-животные. Их еще называют Гигами или Диким Мясом. В самом деле. Что может быть уродливее и нецелесообразнее живой горы мяса, которой к тому же управляют одни примитивные инстинкты?! Гигов существует множество видов, но чаще их различают по числу ног. Особенно опасны прямоходящие двуногие Гигы, которые пользуются вместо жвал передними слабо развитыми конечностями, и летающие Микрогиги… Странно устроен наш мир. Более неудобное приспособление для передвижения, чем две ноги, и придумать невозможно. Тем не менее, эти уроды, которые и появились-то на планете не более ста тысяч лет назад, как-то управляются и даже строят себе жилища, похожие на наш Город. Когда-то были попытки приписать двуногим Гигам наличие разума, однако гипотезы эти не подтвердились. Мы не нашли у прямоходящих даже признаков коллективного мышления. Что касается их городов… Медоносы тоже строят архитектурно совершенные гнезда, но при этом, увы, остаются совершенно безмозглыми созданиями…

Мы поднимаемся до первых веток и сворачиваем к ближайшему пастбищу.

Зеленое поле, по которому бродит стадо Толстушек, охраняют два Пастуха. Они ни о чем не спрашивают нас, так как каждый в Городе имеет право на все, чем владеет Город.

Мы идем по пастбищу, а оно послушно откликается на дуновения ветра, колеблется под ногами, плывет вместе с нами то вправо, то влево, прогибается вверх или вниз, и Си испуганно глядит, как соприкасается подчас наше поле-листок с другими зелеными пастбищами.

— Займись делом, — напоминаю я.

Мы подходим к первым попавшимся Толстушкам, которые с упоением хрустят сочной зеленью, щекочем их антеннами. Бессловесные твари, не прерывая своего занятия, выдают нам по порции зеленого тягучего молока. Мы повторяем эту операцию несколько раз, и Си отходит в сторону — ей много не унести. Я же дою и дою послушных Толстушек, пока меня не останавливает Си:

— Ты не сможешь идти!

Мы покидаем пастбище и по знакомой тропинке спускаемся с Небесного Столпа.

Си за пределами города была всего несколько раз. Она засыпает меня вопросами, всему удивляется. Меня радуют ее любопытство и непосредственность. Я знаю, чем еще можно угостить ее здесь, и решительно сворачиваю с 22-й дороги в глубь леса. Си послушно идет за мной, оберегая свои прекрасные радужные крылья.

Здесь нет тропки и путь то и дело преграждают сухие поваленные стволы, хитросплетения веток, голубые и желтые деревья-цветы.

Наконец мы на заветной полянке.

— Что это?! — восклицает Си.

Перед нами невысокие деревья с широкими резными трилистниками. Вверху на плодоножках покачиваются огромные фиолетовые плоды. Они настолько душистые, что у меня начинает слегка кружиться голова.

— Это ягодные деревья. Я сейчас…

Быстро взбираюсь по стволу наверх, впиваюсь жвалами в плодоножку. Нет, так не осилить, надо подпилить.

Ягода раза в три больше Си, и я командую:

— Отойди в сторону. Еще ушибет.

Ягода падает точно на лист, который я заблаговременно положил под деревом. Си надкусывает ее, с наслаждением пьет сладкий сок.

Меня переполняет радость. Пусть рушится Свод, пусть молчат звезды, пусть по желанию толпы Мудрецы становятся изгоями. Я согласен… Лишь бы видеть любимое лицо, знать, что ты необходим, что ты надежда и опора… Спасибо тебе, Си!

Я тоже припадаю к ягоде, пью прохладный, слегка пенящийся сок, затем, поднатужившись, поднимаю душистую добычу. До Города, конечно, одному не донести, а до дороги — можно… Спрячем в лесу, прикроем листьями. Если не набредет кто из Кормильцев, будет нам потом как находка. Дело в том, что уходить из Города мы будем этой же дорогой. Запомни ее хорошенько, Си, — это дорога к нашему новому Городу. Будущему Городу Мудрецов, который мы вскоре построим.

— Ты еще обещал мне показать Звездный Корабль, — заявляет вдруг Си.

— Зачем? — Я в самом деле удивлен. — Ты же видела его.

— Издали… Тогда его охраняли Стражники.

Да, так оно и было. Не скажу, чтобы падение Звездного Корабля в окрестностях Города чересчур напугало или удивило моих соплеменников. Наше коллективное сознание уже миллионы лет назад пришло к гипотезе о множестве населенных миров и о возможности существования технологических цивилизаций. Больше того. В древних преданиях, которые сумели уцелеть в круговороте нашего бестолкового бытия, есть упоминания о том, что встречи с другими разумными существами были и раньше. Так что Звездный Корабль недолго занимал горожан. Тем более, что из него так никто и не вышел да и внутрь мы не смогли пробраться — не нашли вход.

— Хорошо, — сказал я и повел Си к восемнадцатой дороге.

Я сам давно не бывал возле Звездного Корабля, и меня поразило запустение, которое царило здесь. Сверкающий огромный цилиндр со всех сторон захлестнула молодая поросль, скрыла надпись, которую нам так и не удалось расшифровать. Только возле сопла двигателя, где вытекло немного горючего, лес расступался, не хотел расти. Камни почвы тут были маслянистые, скользкие. Не ушел и запах — резкий, неприятный, — хотя Звездный Корабль упал давно.

„Это и есть начало моего поражения, — сказал я мысленно Си. Она буквально тащила меня за собой, разглядывая сквозь ветки деревьев металлическую громаду, разноцветные знаки и символы на борту корабля. — Мы, Мудрецы, так и не нашли входа, не сумели проникнуть внутрь звездной машины. За что же нас уважать?!“

— Можно к нему притронуться? — спросила Си.

— Сколько угодно.

Си осторожно протянула антенны к Звездному Кораблю, прикоснулась к его обшивке.

— Ты знаешь, — сказала она, — у меня такое ощущение, что внутри ничего нет.

— Ошибаешься. В нем нет живых существ — это точно. Или вообще нет, или они есть, но все погибли. Ты говоришь: ничего нет. Но сам корабль, я думаю, очень сложное устройство. Посмотри на звезды. Они так далеки, что их свет летит к нашей планете десятки, а то и сотни лет. Представляешь, как трудно преодолеть такое пространство?

— И вы хотели до них докричаться? — вопросом на вопрос ответила Си. Ее ошеломили мои слова. — До тех, кто послал этот корабль к нам? Это невозможно.

— Так теперь думают все. Поэтому мы послезавтра уйдем из Города, — твердо сказал я.

— Да, конечно, — согласилась Си и виновато посмотрела на меня. — Мы уйдем, милый, но ты забыл об Обряде.

Она помолчала, затем ласково прикоснулась антеннами к моей голове:

— Извини… Мы докричимся до звезд. Я верю тебе».

Во втором послании тоже была недосказанность, но дело явно шло к финалу.

Странная у них жизнь. С одной стороны, миллионнолетняя история, могучее коллективное мышление. С другой — отсутствие развития, движение не по спирали, а по кругу, жесткий и примитивный рационализм, который губит любые проблески мысли… Впрочем, по нашим меркам, Мудреца всего-навсего выгнали с работы и закрыли его тему как бесперспективную. А могли ведь и… сжечь. Вспомним, например, Джордано Бруно или печально известную «охоту на ведьм»…

И тут я вдруг подумал, что эта фантастическая история чересчур сложна и философична для школьника. По почерку, конечно, пацан. Но мысли, психология героев, примитивно-сложное устройство биологической цивилизации — откуда все это? Я прикинул так и этак и решил, что одно из двух: или «галактическое послание» сочиняет некий юный гений, или передо мной пересказ, изложение, какой-то плагиат. Такое часто бывает: чужая придумка может так понравиться, так захватить, что невольно считаешь ее своей.

Подумал я еще и вот о чем: не слишком ли я легкомысленно обращаюсь с чужими письмами — прочел, сунул в карман. «А что ты можешь предложить взамен? — возразил я сам себе. — Куда их девать, письма эти? Не в милицию же нести. И не в Академию наук…»

Я вздохнул, положил письмо в карман и, неспешно нажимая на педали, поехал в Любимовку. В город я дозвонился сравнительно быстро. Мария Демьяновна сообщила, что цветы без меня даже в рост пошли (понимай, стало быть, хозяин раньше плохо поливал), а вот журнала пока нет. Я поблагодарил соседку, расплатился с девушкой-телефонисткой. Затем зашел в продуктовый магазин, купил свежего хлеба и халвы — мама любит ею полакомиться — и решил, что пора возвращаться домой. Искупаюсь, позагораю немного. Заодно и что-нибудь по методике почитаю.

Все так и получилось, как я хотел. Правда, вместо брошюр я взял к реке «Лезвие бритвы» Ефремова и как открыл книгу, так и присох к ней на три дня.

Я давно не читал с таким наслаждением. В иные моменты мне даже казалось, что я и есть Иван Гирин, все это происходит со мной. Жаль только, что рядом не было Симы. Преданной и нежной Симы с такой чистой русской душой.

После книги Ефремова хотелось о многом подумать, еще раз пережить в памяти кое-какие эпизоды из чужой, но такой занимательной жизни.

Я оседлал велосипед и поехал сначала к озеру. Но там плескались и орали мальчишки, которые успели мне порядком надоесть за время учебного года, и я опять направил свою двухколесную машину в лес. Заодно, решил, загляну на поляну — что там нового в ящике «галактической почты»?

В лесу было солнечно и очень жарко. В тех местах, где среди молодых лиственных деревьев и кустов величаво возносились сосны, под колесами потрескивала хвоя, пахло смолой.

Знакомая, едва заметная тропка привела меня к зарослям орешника. Я соскочил с велосипеда. Дальше не проедешь — чащоба, в лицо ветки будут лезть.

Толкая перед собой велосипед, я раздвинул кусты и… чуть не наступил на другой велосипед, который лежал в густой траве.

Возле него спиной ко мне сидел белобрысый мальчишка лет четырнадцати.

Услышав шорох листвы, он вскочил на ноги, обернулся. Лицо мальчишки показалось мне знакомым.

— Ну, здравствуй, казак, — сказал я, отмечая взглядом почтовую сумку на багажнике велосипеда, знакомый синий ящик на столбике, из которого я доставал послания галактике. — Как тебя зовут?

— Саша.

— Ты не родственник, — я чуть было не сказал «хромого Степана», но вовремя поправился: — Степана Адамовича?

— Внук, младший. Помогаю вот, почту везу из Любимовки.

Саша вдруг улыбнулся. Упоминание о деде разом смыло с его лица настороженность.

В траве у ног мальчишки лежали раскрытая ученическая тетрадь и белый самодельный конверт из плотной бумаги.

Я достал из кармана два таких же конверта, спросил:

— Это ты писал?

В глазах Саши сначала отразились удивление, следом — разочарование. Явное разочарование, даже досада, будто я одним неосторожным движением разрушил нечто хрупкое и очень дорогое для этого мальчишки.

— Нет, то есть да, — неохотно ответил он, глядя на конверты в моих руках… — Я здесь… всегда… отдыхаю… Когда возвращаюсь из Любимовки. Вот… Насочинялось…

— Ты уж извини, Саша, что… послания попали ко мне, — вполне серьезно сказал я. — Маловероятно, чтобы они ушли дальше. Кроме того, мы, люди, тоже разумные существа, хозяева своей планеты. Значит, мы тоже представляем галактику.

— Я… ничего… Я понимаю… Все нормально…

Как ни странно, однако мои не очень вразумительные доводы успокоили мальчишку. Саша сказал:

— Я люблю фантастику, но сам никогда не писал. Пробовал дома — не получается. А здесь… Будто кто нашептывает — только успевай записывать…

Это признание несколько удивило меня. Над ним стоило подумать, но мне прежде всего хотелось узнать, чем закончилась история опального Мудреца, умеющего начинать нить мысли.

— Можно? — Я потянулся к валявшейся в траве тетрадке.

Саша молча кивнул.

Третье послание опять открывалось космическим обращением.

Я, хоть и помнил, перечитал его текст, дочитал до самого конца, до печальных и несколько парадоксальных слов:

Дочитал и подумал: напрасно Саша снова ввел в рассказ этот текст. Передачи ведь прекращены, Помощники покинули Мудреца — сообщество не хочет тратить свои коллективные мозги на затеи философа… Надо будет указать юному автору на этот прокол.

Однако дальнейшие записи тотчас запутали меня, сбили с толку:

«Ночью был ужасный ветер.

Падающий Свод так скрипел и стонал, что жители Города срочно переселились на нижние подземные этажи, но и там обмирали от страха. Даже Стражники бросили свои посты и поспешили в укрытия…

Когда Свод все-таки рухнет, уцелевшие конечно же вспомнят мои предостережения и расчеты. Я вновь стану героем, и все вновь почтут за честь продолжать любую мою мысль. Не хочу! Это будет начало нового Круга — не более того. Как хорошо, что гордость моя, помноженная на отчаяние, подсказала мне выход: надо разорвать порочный Круг! Надо наконец попробовать начать Спираль, и тогда мы сможем не только взойти на вершину, но и удержаться на ней. Более того! Удержавшись, мы сможем подняться на другие вершины духа… Вот почему, когда упадет Свод и здесь начнется новый Круг, я и Си будем уже далеко.

Всю ночь я просидел на самой верхней галерее, не обращая внимания на скрипы и вопли Падающего Свода. Тучи сегодня не застят небо, и я могу наблюдать звезды и говорить с ними — то своими словами, то повторяя про себя Передачу.

Иногда мне кажется, что я могу сам начать и закончить любую мысль, что этому, если очень захотеть, можно научиться, и только привычка жить коллективно, одной семьей, привычка ни за что не отвечать лично загоняет нас в порочный Круг. Я знаю, насколько сильна и пагубна эта проклятая привычка. Были случаи, когда мои соплеменники уходили чересчур далеко от Города, теряли с ним связь. Они все погибли! Все до одного. От собственной тупости и беспомощности. От неспособности родить простейшую мысль: „Как мне спастись?“ Я знаю также, что во время Обряда Крылатые стремятся забраться как можно выше, улетают даже в другие Города. Уверен: так проявляется в нас неосознанное желание разорвать Круг бытия, обрести истинную свободу.

Антенны сообщают мне о приближении зари.

Я поднимаюсь и иду будить Си. Коридоры еще пустынны, но я знаю, что вскоре их заполнят Крылатые. Утро занимается погожее: ветер стих, тепло, вчера прошел дождь — идеальные условия для Обряда. Да, я, кажется, забыл сообщить (снова ловлю себя на мысли, что думаю обо всем отстраненно, как бы рассказывая, передавая), что маразм разделения обязанностей выделил Крылатых из нашего сообщества специально для продолжения рода. Си уже носит в себе потомство, но ей обязательно надо попить неба, испытать свои тугие радужные крылья — ей надо подняться на вершину!

Си спит в своей маленькой комнатке, которая пахнет травами и медом. Я осторожно щекочу ее антеннами, и она неохотно открывает фасетки своих прекрасных глаз.

В коридорах Города уже полно народа. Мы идем молча, потому что все уже сотни раз переговорено и определено.

На верхних террасах толчея еще больше.

Крылатые чистят антенны, расправляют крылья. Одни из них еще нерешительно топчутся у ворот Города, другие уже готовятся к штурму неба. Ненадолго взлетают, возвращаются. Но интереснее всего наблюдать за бескрылыми провожающими. Сюда собрались все касты, все обитатели Города. Здесь Матери и Кормильцы, Воины и Стражники, Мудрецы и Няньки, Строители и Пастухи… Все они до предела возбуждены. Суетятся, мечутся, взбираются на камни и деревья, будто им тоже хочется взлететь. В том-то и дело, что — хочется!

— Подожди меня здесь. Я ненадолго, — говорит Си.

Я понимаю ее деликатность и безмерно благодарен Си. Этими словами она вновь подтверждает, что ей не нужны глупые Самцы, которые поодаль тоже пробуют крылья и с вожделением поглядывают на Самок.

— Лети, милая, — говорю я и глажу ее прекрасное лицо антеннами. — Постарайся подняться как можно выше. И не торопись… Ты же знаешь: если Мать не поднимется в высоту, не испытает восторг полета, потомство ее будет тупым и хилым. Она не родит ни одного Мудреца… Лети, Си! Лети, моя хорошая.

Крылья Си распахиваются во всю ширь, приходят в движение.

Я прислоняюсь к огромному валуну, который притащили для постройки дополнительной системы водоотводных каналов, устраиваюсь поудобней. Мне есть о чем подумать, а без Помощников даже для Мудреца это занятие не из легких.

…Осторожное прикосновение антенн возвращает меня из закоулков хитроумного логического построения к действительности.

Это Си. Она усталая и такая счастливая. Все три пары глаз сияют. В них и сейчас отражаются переливы красок, которыми так богато наше небо, все изменения его быстротекущих узоров.

Си решительно упирается крылом в камень — крыло с сухим треском отламывается.

— Помоги мне, — просит она. — Нам пора в дорогу.

И я начинаю обламывать сверкающие в лучах заходящего светила крылья своей возлюбленной. Восхитительные прозрачные крылья, которые больше не нужны молодой Матери и которые мне все равно безмерно жаль. Нам в самом деле пора в дорогу».

— Очень даже неплохо, — сказал я, возвращая Саше тетрадь. И тут же вспомнил признание мальчика: «Будто кто нашептывает…»

«А что если мальчик в самом деле принимал передачи из космоса? — мелькнула сумасшедшая мысль, которую я тут же отбросил. — Почему не я, не пятый-десятый, а именно Саша? И почему именно на этой поляне, а не дома? Абсурд».

После вчерашней ночной грозы — мимолетной, шквалистой, попугавшей не так дождем, как сильным ветром и далеким проблеском молний — в лесу стояла влажная тишь. Голубое утром небо к полудню несколько выгорело. Из-за кустов, будто столб дыма над костром, поднималась прерывистым облачком мошкара.

— Попробуй послать в какой-нибудь журнал, — посоветовал я Саше и отдал ему первые два конверта. — Могут напечатать. Тем более что…

Тут я осекся. Столб «живого дыма» натолкнул меня на невероятную догадку.

— А ну, пошли… Быстро за мной! — почему-то шепотом скомандовал я и двинулся в направлении, откуда поднимался «дым».

Пробравшись сквозь заросли орешника, мы вышли на незнакомую поляну.

С краю ее, среди цветущего зверобоя и неизвестной мне травы с белыми зонтиками соцветий, лежала большая сосна. Кто-то спилил ее зимой, но до конца свое черное дело не довел — так и осталась лесная красавица прикованной изломом к высокому пню. Излом был тонкий, считай, одна кора. В полуметре от пня, прямо под комелем, возвышалась буро-рыжая муравьиная куча. От нее и тянулся в небо «живой дым».

— Помоги мне, — попросил я Сашу, ничего ему пока не объясняя. — Нужна крепкая большая палка. Найди какую-нибудь ветку.

Он метнулся в кусты и через несколько минут притащил суковатый ствол лещины. Ствол был сухой, зимней или даже осенней порубки — кто-то вовсю промышлял в этом лесу.

Один конец его, более или менее ровный, я осторожно подсунул под комель сосны, уперся им в землю — получился рычаг. Затем резко приподнял свободный конец. Что-то затрещало, посыпалась кора, и сосна, скользнув по стволу-рычагу, рухнула в нескольких шагах от муравейника.

— Вот твой Город! — тихо сказал я, отступая. — А это, — я кивнул на поверженную сосну, — Падающий Свод. Согласен?

Саша оторопело молчал.

Потом, ступая как сомнамбула, подошел к рыжему куполу. На нем суетились тысячи муравьев — крылатых и бескрылых. Казалось, что муравейник кипит.

— Все сходится! Смотрите! — воскликнул мальчишка, наклоняясь над муравьиным городом. — Вот и Звездный Корабль!

Он поднял из травы разноцветный аэрозольный баллон, которыми пользуются автолюбители.

На глаза Саши навернулись слезы. О чем он думал в эту минуту, пораженный, как и я, бесконечным многообразием и величием жизни и одновременно подавленный жалкой участью чуть ли не бессмертного «народа», населяющего нашу планету?

«О вы, пьющие нектар мысли в других мирах! — вспомнил я начало обращения-передачи. — Спешим сообщить о себе в год 387 341 после 46 миллионов от первого Медосбора мысли, пока время процветания не сменилось временем упадка и сна разума.

Знайте, что мы есть!»

Не сговариваясь, мы с Сашей повернулись и пошли к поляне, на которой лежали наши велосипеды и где внук сельского почтальона приладил синий ящик № 14 для галактической почты.

Мы вглядывались в траву и ступали предельно осторожно, чтобы ненароком не раздавить Мудреца и его верную Си. Они где-то здесь, рядом. Спешат создать новую семью, заложить новый Город.

Кто знает, быть может, им удастся разорвать порочный Круг своего бытия. Ведь лето только начинается, а до вершины так близко.