"Девять опусов о зоне" - читать интересную книгу автора (Круковер Владимир)

Профессор несколько ошибался. Помещение, в котором он в данный момент
не мог выпрямиться, называлось не кандеем, а стаканом, своеобразным
отстойником для временного содержания заключенных. А в целом дом, в котором
он осознал свое странное перевоплощение, назывался следственным изолятором,
СИЗО или, в просторечии - тюрьма, кича, кичман. В карцер, именуемый среди
заключенных кандеем,
Дормидону Исааковичу еще предстояло попасть.
Надо сказать, что наша великая держава очень любит всякого рода
отстойники, только именует их по разному. Например, в аэропорту пассажиров
загоняют в комнату, отделенную от зала ожидания группой охранников, а от
летного поля - мощными дверями. В комнате этой, как правило, нет ни стульев,
ни туалета, ни вентиляции. Выдерживают там пассажиров в зависимости от
подготовленности самолета к полету, от
30 минут до двух часов.
Приемные многочисленных начальников гигантского социалистичес-кого
аппарата управления представляют собой отстойники с сидениями. Уровень
удобств колеблется в зависимости от ранга начальника.
Медицинские учреждения в качестве отстойников используют длинные
коридоры. Люди сидят перед дверями врачей в этих коридорах днями, чаще,
правда, стоят, так как сидений катастроф-ически не хватает. И, порой,
выздоравливают, так и не зайдя на прием.
Роль отстойников у нотариусов и адвокатов чаще всего играют лестничные
площадки. (Представители этих профессий почему-то не любят первые этажи и
располагают свои кабинеты повыше).
Отстойники в домоуправлениях разнообразны и варьируются от лестничных
площадок до тоскливых коридоров с облезлыми досками соцобязательств.
Любопытны отстойники паспортных столов милиции. Там ожидаю-щих
развлекают демонстрацией различных милицейских дел: от конвоирования
преступников до разбирательств с беспризорниками.
Но вернемся к стакану-отстойнику, откуда выводят скрюченного
профессора, награждая его укоризненными тычками и фразами:
- Ты че это, Гоша, опупел, что ли? Всегда такой фартовый зэк был, а тут
чернуху гонишь вовсе не по делу. Чего косить, если срок все одно на тебя
повесят? Да и бузишь не по делу...
Профессор движется между охранниками и пытается найти аналоги
произносимому в привычной ему литературной речи великого русского языка. Ему
так не хватает сейчас солидных словарей Даля, Ожегова, но и эти корифеи
российской словесности могли спасовать перед жаргоном советских тюрем.
В карцере профессор приободрился. Он, наконец, смог оправиться.
Правда, он не сразу понял назначение ведра под фанерной крышкой в углу
его камеры, но сильный запах миазмов из этого ведра прояснил ему его
назначение. Но, главное, с него сняли наручники.
Профессор вынул руки из-за спины и с удивлением обнаружил, что они не
слушаются. Сперва он подумал, что таинственный контакт между его мозгом и
телом бандюги Гоши разладился. Но вскоре понял, что руки просто онемели.
Дормидон Исаакович очень хотел помочиться, но руки отказывались выполнить
такую простую операцию, как расстегивание ширинки. Наконец кровообращение
начало восстанавливаться, руки закололи тысячи мельчайших иголочек и
профессор, морщась от боли, с трудом приготовился к величайшему таинству