"ХМАРА" - читать интересную книгу автора (Гончар Анатолий Михайлович)

Гончар Анатолий Михайлович

 ХМАРА

 Тягучие осколки моей души причудливо извиваются и падают в бесконечность, ложась каплями чернил на бумагу. Одинокие точки, словно пули, обрывающие мысль, выглядят абсурдно и нелепо в этом удивительном продолжении чьей-то жизни... Мне хочется красиво писать о чем-то возвышенном. Вместо этого перо вычерчивает на бумаге ломанными, кривыми линиями историю, в правдивость которой с каждым днем я и сам верю всё меньше и меньше. Моя рука, неподвластная разуму, спешит запечатлеть на бумаге воспоминания о Росслане. Сердце сжимает тоска, а в мысли холодным ужом заползает грусть... Но кто знает, где заканчивается сказка и начинается быль?!

 Первое моё ощущение: боль. Холодно. Лежу на спине, правой рукой сжимая тяжёлый, липкий от крови, теплый, пахнущий гарью предмет. Что это не помню, но знаю: бросить нельзя. Со стоном переворачиваюсь на живот и пытаюсь встать. Со второй попытки мне это удается. В голове пусто. Кто я? Где я? От чего так больно и холодно? Обрывки каких-то мыслей проносятся со скоростью метеора. Не успеваю ухватить. Почему-то в голове отчетливо стучит: надо идти. Преодолеть невыносимую, сковывающую разум боль и идти... идти... на восток. Почему именно на восток - не знаю. Может быть потому, что там небосвод уже окрашивается первыми лучами восходящего солнца? Или есть что-то еще? Что-то неуловимое для моего разума, но властно зовущее меня вперёд. Первые шаги даются с неимоверным трудом. "Нечто тяжелое", что в руках, беру за ремень и со стоном, но привычно забрасываю за спину. Грудь пронзает острая боль, в глазах красное марево. Сейчас бы упасть и не двигаться, но нужно идти. Внезапно непонятная тревога, волна пробирающей до костей жути, накатывает откуда-то сзади. Хочется обернуться и посмотреть, что там позади, но нельзя. Стоит мне только остановиться и оставшихся сил не хватит, чтобы снова сдвинуться с места. А с запада, становясь всё громче и громче, заставляя трепетать и без того гулко бьющее сердце, доносится пробирающий до костей вой, вой кровавого торжества дикого зверя, напавшего на след добычи. Ему вторит другой, далекий, но еще более устрашающий голос. "Волкодлаки"? - сумасшедшая мысль от чего-то не кажется сумасшедшей. Иду, почти бегу вперед, стараясь как можно скорее уйти от завывающих преследователей. Вой всё ближе. Мне кажется, что я уже слышу стук когтей, бьющих по корням деревьев, и щелканье зубов в жадно распахнутой пасти. Провожу рукой по лицу, сдирая следы запёкшейся крови. На правом виске глубокая, продолговатая ссадина. Грудь разрывается от бешеных ударов объятого жаром сердца и тяжело вздымающихся, сипящих, раздувающих этот жар легких. Так некстати попавшийся на пути сучок цепляется за окровавленное плечо. Пульсирующая злая боль заставляет зажмуриться. Проваливаюсь словно в небытиё, но чувствую, что ноги по-прежнему продолжают нести вперёд. В затуманенном мозгу внезапно всплывает имя "Николай". Меня так зовут?! -спрашиваю себя сам и понимаю, что это так и есть. А перед мысленным взором красными всполохами мелькают виденья: маленький домик на берегу большого озера, крик петуха на утренней зорьке, извилистая лента дороги, ведущая в перелесок, белоствольные берёзы, окружающие квадраты полей, знакомые и такие родные лица... Видение меркнет... Мысли ускользают... Вновь погружаюсь во тьму... Открываю глаза: я ещё продолжаю идти, точнее - брести, вяло переставляя непослушные ноги. Надо мной легкой дымкой проносится серая бесшумная тень. Мои зенки лезут на лоб: этого не может быть! Но силуэт женщины на фоне розовеющего востока видится отчетливо. Мой взгляд провожает удаляющуюся фигуру. Ум заходит за разум: помело.., ступа... - бред. Пока я прихожу в себя, видение меркнет, уносится на запад и, мерцая средь звёзд, окончательно исчезает в ночном небе. Делаю еще несколько шагов, обессилено опускаюсь на землю и вновь закрываю глаза. Сил чтобы сопротивляться навалившейся усталости и боли нет. Через несколько секунд страшные звери будут здесь и... Но странное дело, непрекращающийся вой внезапно поворачивает на север и, постепенно затихая, растворяется за линией далекого горизонта. Давившее на сердце чувство обречённости отхлынуло. Дышать стало легче, но все мышцы сковала непреодолимая усталость и тянущая жилы боль. Болит каждый атом моего тела. Думается: стоит застонать и станет легче. До скрежета сжимаю зубы. Надо идти. Поднимаюсь и, еле переставляя ноги, вновь движусь навстречу солнцу...

 Главарь банды чеченец по кличке Хайлула широко улыбнулся, вытащил из разгрузки нож и, легко перепрыгнув лежавший на его пути большой валун, стал быстро спускаться с насыпи, торопясь прирезать слегка пошевелившегося русского. Его сердце возбуждённо и радостно трепетало. Он воевал давно. Так давно, что почти забыл своё прошлое и прежнее имя. В его сердце, переполненном злобой, не осталось ничего: только неуёмная жажда убийства, поглотившая его душу. Вид крови его пьянил. Он жаждал чужой агонии и смерти, как иссушенный ветрами и солнцем пустынь путник жаждет глотка воды.

 "Я убью русских трижды, нет, четырежды. Я умоюсь их кровью. Я порежу всех их на мелкие кусочки и разбросаю по лесу. Их тела будут пожирать шакалы и дикие свиньи, - презрительная ухмылка Хайлулы стала ещё шире. - А этого - живучего я буду резать медленно. Его поросячий визг усладит мой слух, когда я стану вытягивать из него жилы, а потом... - бандит, не в силах подыскать подходящее по его мнению изуверство, в раздумье замедлил шаг. По мучительно напряженному лбу пробежала лишняя морщинка, но она тут же разгладилась, а на губах вновь заиграла довольная улыбка. - Этого русского я, как и прочих, порублю на куски и скормлю свиньям , русским свиньям. Из его мяса сварят плов, которым я накормлю паршивых рабов. Ха, ха, - главарь так же мысленно рассмеялся. Живя как зверь, уже сам став почти зверем, он привык все делать молча. Молча сам с собой вести беседы, молча убивать, молча молиться. Он молчал и неторопливо приближался к истекающему кровью русскому, а мысли его текли дальше. - Уже вечером мы будем дома. Сегодня я отдохну, а завтра... Завтра убью Араба. Я не потерплю у себя в отряде трусов. А я сегодня видел, как он трясся от страха, как кланялся вражеским пулям и никак не мог дрожащими пальцами сменить магазин. Ненавижу! И Карима тоже убью. -Хайлула косо посмотрел на своего, идущего чуть поодаль, заместителя. - Надоел, стал дерзким, пытается спорить, грубит". - Всё больше и больше распаляясь, главарь банды, наконец-то, поравнялся с распластанным на земле тихо стонущим русским и остановился. Затем, нарочно ступив левой ногой в сгусток растекшейся по камням крови и глядя, как изливается во все стороны красно-бурая масса, правой сделал шаг вперёд и, вертя в руках остро отточенное оружие, наклонился над раненным...

 Радость от предвкушения чужой агонии уже отразилась на обветренном лице бандита, когда он внезапно почувствовал, как произошло нечто непонятное. Его вдруг с неудержимой силой потянуло и закружило, словно в речном водовороте, утягивая куда-то вперёд и вниз, заполняя сознание мельканием света и теней. Через мгновение Хайлула погрузился во тьму и перестал видеть.

 -Аллах, что это? Что это, Аллах? - испуганно воскликнул он, едва его тело заволокло липким серо-чёрным туманом. Но вопрос, прозвучавший во внезапно заполнившей всё тишине, канул во мрак и остался без ответа. Хайлула застыл, со страхом, но привычно прислушиваясь, принюхиваясь, вглядываясь или, точнее, впитывая в себя окружающее пространство. И не почувствовал ничего: ни шороха, ни звука. Затем судорожно вздрагивающий нос уловил запах каких-то трав. Хайлула вздрогнул и полной грудью, с лёгким сопением, втянул в себя неведомый аромат. Его голова тут же закружилась от внезапно нахлынувшего разнообразия запахов: смеси цветов, листвы, трав, еще по- дневному отдающей тепло земли и какой-то особенно приятной свежести, едва ощутимо коснувшейся его лица. Хайлула пошатнулся, сделал шаг вперёд и неожиданно для себя понял, что стоит на земле. Густой, вязкий сумрак, окружавший боевика, исчез. Но он всё ещё ничего не видел и скорее почувствовал, чем разглядел, что по-прежнему находится в лесу. Только вокруг почему-то царила ночь.

 -Я был без сознания?- вопросил у неба главарь банды и снова вопрос остался без ответа. - Я ранен? - он осторожно ощупал своё тело: руки, ноги, грудь, спину.

 -Если я ранен, то почему стою на ногах и не чувствую боли, не ощущаю своих ран? Где кровь? Где скрывающие её бинты? А может, мне всё это лишь снится? - не переставал допытываться у окружающей тишины постепенно приходящий в себя бандит. Он переступил с ноги на ногу и, оставаясь во всё той же болезненной растерянности, провёл рукой со сжатым в ней кинжалом по стволу висевшего на ремне автомата.

 -Ой, - ствол оружия оказался неимоверно горячим. "Чех"* вскрикнул от обжигающей боли и, непроизвольно тряхнув обожженной рукой, разжал пальцы, сжимавшие рукоять кинжала. Узкий, остро отточенный клинок сверкнул лезвием и, зашуршав в листве, отлетел в заросли густого, с растопыренными во все стороны ветвями, кустарника. Хайлула зло выругался. Некоторое время он дул на обожженные пальцы, пытаясь притупить боль. Затем на мгновенье застыл, словно окаменев: значение самого факта ожога, наконец, дошло до его сознания. Всё окружающее не могло быть сном.

 -Араб, Карим! - позвал он своих приближённых, но никто не отозвался. Хайлула снова выругался. Его мозг, его разум, всё его существо твердили, что уйти далеко они не могли. - Карим, отзовись! - он прислушался. Тишина, стоявшая вокруг и наполнявшая его сознание звоном недавнего боя, подсказала: рядом никого нет. Бандит скривился от боли, машинально вытащил из кармашка разгрузки, помял в пальцах, сунул в рот кусочек насвая* и снова задумался. Обожженные пальцы ныли, но он всё же решился и вновь коснулся ствола кончиками пальцев. Сделал он это быстро и осторожно, так что лишь почувствовал кожей тепло раскаленного металла, но не обжегся. Отдёрнув руку и поднеся пальцы к лицу, Хайлула, на всякий случай, подул на их кончики. Раскалённый металл всё же успел напитать их жаром. Подушечки пальцев слегка ныли. Окончательно выбитый из колеи бандит коснулся губами обожжённого места и озадаченно хмыкнул: ему не показалось. Боль настоящая, и висевший на ремне автомат по-прежнему горяч. А значит, с момента, когда ствол выбросил последнюю пулю, прошли секунды... Ночь не могла наступить так скоро. Тогда что же произошло? Почему вдруг стало темно? Солнечное затмение? Нет. Хайлула был достаточно образован, чтобы знать: солнечное затмение не наступает внезапно. Ненасытный в своей злобе, алкающий чужую кровь "борец за веру" почувствовал, как по его спине пробежал озноб, а ноги стали ватными.

 -Может, я на мгновение потерял сознание, а мои глаза стали хуже видеть? Но тогда где мои братья? Где поверженные враги? Я не слышу их стонов, я не чувствую запаха крови. Где они? Куда исчезли? - Ненависть наполнила сердце моджахеда и, на мгновение помутив сознание, привела в бешенство: - Где русские? Где их истекающие кровью трупы? Их нигде нет, и местность вокруг другая, и запахи... Да и звезды на небе... Их не должно быть! - Хайлула растерянно уставился в расстилающийся над головой небесный простор, усыпанный бесчисленными, сверкающими звёздами. Если бы он ослеп, разве бы эти солнца других миров блистали для него словно огромные сапфиры? Бандит вздрогнул, невероятная истина с трудом пробивалась в его сознание. Он никогда не видел таких ярких, таких восхитительно, ослепительно искрящих, мерцающих звёзд. Небо казалось таким близким и от того каким-то чужим. Да и сами звёзды... Они были другие. Хайлула попытался найти хоть одно знакомое созвездие, но не нашел. Поежившись от заползающей под одежды свежести, он задумался. Но не успел как следует поразмышлять над этим фактом, когда ему послышался едва улавливаемый шорох чьих-то шагов, а привыкшие к темноте глаза уловили какое-то движение, смутное смешение теней на краю поляны, близ которой он созерцал звезды. Бандит вскинул автомат, но, не видя цели, стрелять не стал. "Пусть подойдут ближе", - с остервенением подумал он и тихо скользнул за толстый ствол разлапистого старого дерева.

 -Повелитель, - донесшийся до него хриплый голос, обдавая зимним холодом, стелился по покрытой росой траве, и казалось, исходил из самого окружающего мрака. - Ты явился и мы пришли, повинуясь твоему молчаливому зову, что бы принести тебе клятву верности. О, Повелитель, ответь нам и позволь припасть к твоим стопам.

 Хайлула в который раз вздрогнул и зябко повёл плечами. До него не сразу дошло, что голос, звучащий из темноты, обращается именно к нему, и что это его назвали Повелителем. Хайлула нервно икнул. Всё это было столь странно, что с трудом верилось в реальность происходящего. И хотя он сам в своих мечтах уже давно именовал себя не иначе как Повелителем, но никогда всерьёз не думал, что его мечты станут явью так скоро. И вот, кто-то другой назвал его не шахом, не королем, а именно повелителем, это удивляло и... восхищало. И было сколь неожиданно, столь и приятно, ибо Хайлула знал, что рано или поздно такое должно случиться. Во сне он часто видел себя вознёсшимся над всеми остальными, человеком, одним мановением руки посылающим умирать тысячи и миллионы, человеком- богом, повелителем мира. Он знал, что рано или поздно так и будет, что это его путь, его рок. И если ему было суждено повелевать судьбами народов, то почему бы этому величию, началу пути к заветной цели не начаться здесь и сейчас? Что, если волей Всевышнего он обрёл столь заветную власть?! Может, Аллах совершил чудо, и теперь его мечты начали и впрямь сбываться? Хайлула внезапно для самого себя со всей отчётливостью понял: что бы ни упустить мелькнувшую перед глазами синицу- надо ответить. И быстро. Иначе неведомый собеседник может исчезнуть, как призрак ночи, исчезающий с первыми лучами солнца. Но кто этот таинственный собеседник со столь замогильным, пробирающим до костей голосом? Хайлула колебался. С противоположной стороны поляны донеслось нетерпеливое ворчание. Человек, закопанный глубоко в душе Хайлулы ещё решал, а безжалостный бандит уже отбросил всяческие сомнения. К чему глупые вопросы...

 - Я здесь, - отозвался он, вглядываясь в темноту и не снимая пальца с пускового крючка... Повелитель, - вновь прохрипел всё тот же голос, - нас предупредили.., нам сказали- ты придешь... Мы ждали... мы долго ждали... Приказывай, Повелитель! Мы чуем твоего врага. Только скажи, и мы разорвём его в клочья. Ты жаждешь его смерти, ты хотел убить его, но он спасся. Мы найдём его, мы убьем его для тебя, - из темноты, к изумлению и страху Хайлулы, выскользнули две продолговатые тени. Страшные клыкастые морды, под горящими красным огнем глазами, одним прыжком преодолев поляну, распластались на земле в трех шагах от оцепеневшего бандита. Его указательный палец так и застыл на спусковом крючке. Прыгни эти образины вперёд, и у застывшего как каменное изваяние Хайлулы не достало бы сил, что- бы привести спусковой курок в действие.

 -Приказывай! - вблизи голос говорившей зверюги показался еще более хриплым и зловещим. Хайлула едва сдержался в своём желании попятиться.

 -Да-да, убейте же его! Убейте! - поспешно воскликнул он, не столько торопясь покончить со своим противником, сколько стремясь поскорее отослать от себя этих огромных говорящих чудовищ. Удивительно, но теперь уже и он сам почувствовал присутствие русского, того самого, которого намеревался прирезать. От этого израненного, почти умирающего человека до сознания бандита стала доходить пока еще слабая, непонятная и от того ещё более пугающая угроза.

 -Будет исполнено, Повелитель, - отползая назад, одновременно прохрипели волкодлаки, затем, жутко взвыв, поднялись на ноги и бросились в темноту ночи выполнять приказанное.

 -Принесите мне его сердце, - вздрогнув от звука своего голоса, вслед удаляющимся зверюгам прокричал Хайлула, но ночь оставила его слова без ответа. Еще какое-то время спустя он слышал топот быстро бегущих ног, но вскоре всё стихло, а на поляну, освещенную тусклым светом мерцающих звёзд, вынырнув из-под полога леса, бесшумно выскользнули новые, тускло-размытые фигуры.

 -Повелитель тьмы, мы подчиняемся тебе, - рухнувшие на колени тени приняли очертания нескольких заросших волосами, одетых в невообразимое тряпьё мужиков, державших в руках длинные круто изогнутые луки.

 -Кто вы? - присев на выступающий из земли корень, спросил почти успокоившийся Хайлула.И, подумав, добавил: - Кто прислал вас?

 -Мы лесные люди, господин. Охотой да трудами ратными прозябаемся, а пришли сами мы, без приказания и велений. Шаману нашему виденье случилось, зазерцало* перед ликом его, тьма разверзлась, и сказано было: отправь людей своих к древу старому. В ночь третью человек черный явится, ему и служить будите, а он повелевать вами. Так было сказано и пришли мы, зову твоему повинуясь. Служить готовы, аки собаки цепные. Всё исполним, приказывай!

 Хайлула довольно хмыкнул.

 -Что ж, раз так, то слушайте и повинуйтесь. Ступайте по душу моего врага, вслед за пущенными по его кровавому следу собачками. Найдите его и убейте! Сердце дерзкое в страхе трепещущее из груди вырвите и мне принесите.

 -Будет исполнено, - склонившись к самой земле, пролепетали странные люди и, вскочив, кинулись выполнять приказанное.

 А Хайлула посмотрел вслед удаляющимся фигурам и зябко поежился. Ночная прохлада мелкими капельками росы опускалась на сгибающиеся от собственной тяжести не кошенные луговые травы, мокрой дымкой висела в воздухе и, оседая на плечах бандита, с легкостью пробиралась под его тонкие одежды. Некоторое время он еще стоял, в ожидании новых гостей прислушиваясь к ночным звукам. Затем, когда его начало колотить от холода и внезапно прорвавшегося наружу нервного напряжения, решительно забросил оружие за плечо, собрал небольшую кучу валежника и вытащил из кармана новую китайскую зажигалку.

 Прошло несколько минут, но костер по-прежнему не горел. Проклятая зажигалка только искрила и никак не хотела загораться. Разозлившись, Хайлула зашвырнул бесполезную штуковину в ближайший куст и со злостью уставился на высившуюся кучу веток. Ярость вскипела в его груди и он, подняв кулаки, потряс ими в воздухе.

 Вырвавшееся из-под пальцев пламя на мгновение ослепило и заставило его отпрянуть назад. Хайлула почувствовал, как его спина заиндевела, словно покрываясь толстым ледяным наростом, а по лицу крупными каплями заструился горячий пот. Он растерянно оглядел свои ладони, но никаких следов ожога не обнаружил. Задумчиво постояв с минуту на одном месте, "чех", наконец, решился и снова сжал кулаки. Ничего. Новоявленный повелитель нерешительно потряс кистями, но результат остался прежним.

 "Что это - сумасшествие?" - подумал он, и от этой мысли в его сознании с новой силой вспыхнула не контролируемая злоба. В тот же миг из-под пальцев правой руки с шипеньем вырвалось и тут же погасло синевато-фиолетовое пламя. Эмир* вздрогнул и, осмотрев свои ладони, надолго задумался. Затем, выставив вперед руки, раскрытыми ладонями вниз, направил так кончики пальцев, что они смотрели в сторону сложенных горкой веток и представил лицо так некстати ускользнувшего от него и потому ещё более ненавистного русского, недобро помянул Карима и всё время лезущего со своими советами Араба. Злость в сердце разрослась до неимоверных размеров, и тут же из-под его жёстких, черных от грязи ногтей с громким шипением слетели две переплетающиеся меж собой молнии, и ударили в сложенные шалашиком сухие ветки. Багровые искры с треском рассыпались в разные стороны, и в свете ночи полыхнуло пламя быстро разгорающегося кострища. Бандит заскрежетал зубами, и новый сноп молний ударил в уже вовсю полыхающее пламя костра, затем ещё и ещё. Хайлула вскочил на ноги и простёр к небу свои объятые пламенем руки.

 -Я нарекаюсь Повелителем тьмы, - вскричал он, и над ночным лесом пронесся громкий хохот народившегося мага.

 Деревья расступаются, и я оказываюсь на небольшой полянке. В блеклом свете неясной луны, едва мерцающей за дымкой облаков и багровом мареве зарождающегося утра, моему взору предстает маленькая, обветшалая избушка, стоящая на восточной окраине поляны и взирающая на мир вытаращенными зенками квадратных окон. Высокий фундамент, аккуратно выложенный из серого камня, поднимает избушку ввысь и, кажется, та парит над буйно разросшимися травами. Деревянные ступени порога ведут на масюсенькое крыльцо, манящее приветливо раскрытой дверью. От внезапно налетевшего порыва ветра дверь неистово скрипит и распахивается во всю ширь, а на крылечке появляется худощавая, высокая старушка в цветастом платочке и, обеспокоено охая, бежит мне навстречу. Я, делая очередной шаг, слышу за спиной щелчок сорвавшейся тетивы, и новая неимоверно-жгучая боль от раздирающей бедро стрелы пронзает моё тело. В глазах мутнеет, кажется, мир подернулся красным. Старушка вскидывает руки и, бог мой, с её ладоней срывается длинная ослепительно-белая молния. Краем сознания скорее чувствую, чем слышу за спиной чей-то пронзительный не то крик, не то визг. Из последних сил переставляю непослушные, словно набитые ватой ноги, зацепившись носком "берца" за ставшую вдруг неимоверно высокой траву спотыкаюсь, и не в силах устоять, падаю на подхватившие меня женские руки. Сознание покидает моё скованное безмерной тяжестью тело, и я проваливаюсь в долгое, тяжелое беспамятство, лишь иногда прерываемое пронзительной болью, обрывками каких-то видений и мыслей. В просветах небытия: темные, почти черные стены увешанные пучками трав и густо оплетенные белесыми нитями паутины, морщинистое лицо склонившейся надо мной бабульки, резкий, едкий, удушливый запах, казалось бы, источаемый самими стенами. И бесконечно повторяющийся то ли сон, то ли видение: бородатые, перекошенные злобой рожи, внезапно возникшие из-за насыпи, грохот в ушах, резкая боль в груди и несущее холод и смерть цоканье, плюханье, шуршание под ногами, стоны, кровь, крики и снова спасительное беспамятство. Всё это продолжается бесконечно долго. Только чередующиеся свет и тьма говорят мне, что дни сменяются днями и я еще жив.

 -Эка тебя угораздило, касатик, - всё та же худощавая бабулька сидит напротив меня в кресле-плетенке и прядет веретеном странную, источающую несильный, но едкий запах, шерстяную пряжу, - ей- ей, повезло тебе, еще чуток- и никакие припарки не помогли бы.

 Действительно, везения хоть отбавляй: да лучше б я умер! В груди ощущение такое, будто по ней проскакало стадо мамонтов, голова раскалывается как чугунный котел, ноги словно ватные. И везде, куда не кинь взгляд - бинты с виднеющимися из-под них травами.

 -Ничего, ничего, - бабулька улыбается, - с недельку еще полежишь и будешь как новенький, даже рубчиков не останется. Разрыв-трава не тока клады сыскивать, замки открывать, но и раны врачевать назначена. А то как же. Кто знает, тот всё с толком применить может. Оно иной раз и зло во пользу идет. Вот и травка не воровска, значится, а целительная. Ты токмо лежи, лежи не шевелись, рано тебе шевелиться-то. И молчи, пока я сказывать буду. А то вижу, маешься ты, всё думу думаешь, а разгадки сыскать не можешь. Молчи и тока глазками хлопай, ежели я, старая, что не так говорить стану. Нельзя тебе сейчас говорить (можно подумать я могу). Смекаю я, касатик, не нашенский ты, и доспех на тебе чудный и оружие странное, - старушка на мгновение смолкла, затем продолжила тише и задумчивее, - не нашенский ты, совсем не нашенский. С других краев, что ль? Ан нет, говор-то наш, росский, это ты в бреду разговаривал, все наговориться не мог. Думается мне, с другой стороны ты пришёл, то-то глаза выпучил, когда я над тобой пролетала. (Пролетела надо мной? Женская фигура в ступе... - опять бред. Я снова брежу?! Но вот она, старушка, стены, стол - всё как наяву...) Ага, в точку, не видывал ты такого, по глазам вижу, не видывал и с трудом верится, но ничего-ничего, пообвыкнешься, все на свои места и станет. С Другой Стороны ты! Бают, такое случается. Так и порешим и на том стоять будем. И, стало быть, у тебя цель есть заветная, просто так такого не вершится. Здесь ли, там ли, не ведаю, только явился ты из мира своего весь израненный, странными стрелами исколотый, исполосованный, эвон, сколько металла из тебя травка-то повытянула, не запросто зря. (Ничего не помню, только какие-то полуразмытые картины и боль). Странно говорил ты, не всё мне понятное, но кое-что я разобрала: вой ты - витязь по-нашему. Ратишься давно и умеючи. Много ворогов от руки твоей полегло. Ох, много, куда как до тебя здешним-то. Но зла в тебе нет, не чую я его. Сердце доброе и с ворогами бьешься других спасаючи. В твоем мире, - старушка неопределенно махнула рукой в сторону, - враги у тебя могучие остались, но и друзья верные тоже. Душа твоя стонет и обратно рвется, но держит её здесь что-то. Знать, предназначение есть, недаром ты всё на восток рвался, дуром через чащёбник пёр. Но не горюй, ежели сполнишь всё как надобно, то все хорошо и сладится. Значится, коль так, и я все верно понарассказывала, то с обычаями и людями местными знакомствами не водишься, традиций не ведаешь и мне всё объяснить, поведать тебе надобно, - она нахмурилась от каких-то своих мыслей и, глядя мне прямо в глаза, спросила, - а не утомила ли тебя, часом, беседа нашенская?

 Я попытался качнуть головой в знак отрицания и едва не ухнул в забытье от пронзившей меня боли.

 -Вот дурной, я же сказала, если не согласен, похлопай глазками, - бабулька неодобрительно покачала головой. - Ну, так, ежели не устал, слушай далее. Перво-наперво познакомится надобно. Как тебя зовут, я позже выведаю, а я Тихоновной прозываюсь, это ежели по батюшке, а ежели в миру - то Матрёна имечко, а так всё кому не лень Бабой-Ягой кличут, по профессии, значится. Сотоварищ мой разлюбезный, дядька Леший, Степанычем по отечеству нарекается, а как зовут, он уже и сам не помнит. Кикимра Еремеевна - это соседка моя, что в изумрудных топях на болоте трясинном живет. Кот-баюн, тот ещё охламон, только и делает по местным урочищам бродит да деток малых стращает, Ништяком Палычем Гадским себя величает. Волкодлаки, что за тобой в ночи приударили, да упыри местные - безымённые, одно слово - нечисть. - Она поправила платочек и надолго задумалась, а когда начала говорить снова, в голосе ее послышались тревожные нотки. - Но это всё так, к слову, для начала разговору значит, но вот что мне спокою не дает: кому в нашем мире про тебя ведомо-то? Кто ж на тебя Лешалых людей (по-вашему, по мирскому, разбойников) с их стрелами калеными науськал? Да и волкодлаки опять- таки не просто так по твоему следу охоту вели. О-хо-хо, непросто... Ну, да ладно, и хватит на сегодня, вот поправишься, тогда ещё побалакаем. - Старушка решительно встала, одернула передник и, беззвучно шевеля губами, спорым шагом вышла за дверь. Я остался один. И в полной тишине, воцарившейся после стремительного ухода моей благодетельницы, постарался переваривать услышанное. Баба-Яга, леший, кот-баюн, упыри, волкодлаки... Бог ты мой, толи я сошел с ума, толи брежу, толи всё так и есть? Если это правда, то... Не всякий разум выдержит такое. Время шло, я и так и так раскладывал факты, пытаясь сложить из них стройную теорию. И, увы, ничего путного у меня не вышло. Но, странное дело, за этими раздумьями я не заметил, как в моей голове прояснилось, и я отчетливо вспомнил кто я, где жил, чем занимался... А надо сказать, моё прошлое оказалось весьма и весьма интересным. Оно, прорвав пелену, укрывшую мою память пологом забвения, расправило крылья воспоминаний и единым мигом пронеслось в моей голове. Всё произошло так неожиданно, словно некто дёрнул нить прожитой жизни, закрученную в тугой клубок памяти. И тот, размотавшись, открыл мне самого себя: детство, юность, служба в Армии, Афганистан, спецназ ГРУ. Первая командировка в Чечню. Отъезд во вторую... И всё... На этом воспоминания обрывались... Дальше я не помнил, и если честно, то почему-то даже не хотел вспоминать, будто за этим таилось нечто такое, что я интуитивно стремился забыть. Когда калейдоскоп воспоминаний промчался, словно скорый поезд, оставив лишь призрачно качающийся последний вагон и перестук колёс, эхом отдающий в висках, я закрыл глаза. Неимоверная усталость накатила на моё тело, и я снова погрузился в бесконечные путы до остервенения надоевшего мне сна.

 ... -Брр, - дрожь так и пробирает, вылезать из-под плащ-палатки не хочется. -А-а- а, где наша не пропадала, плащ-палатку в сторону, ать-два. Рука, держащая автомат, закостенела, ни фига не слушается. Блин, как же тяжко подниматься на затекшие ноги... Мать, мать моя женщина. Всё-таки что бы я себе не твердил, а возраст есть возраст. Старая закваска пока еще позволяет давать фору молодежи, но... Впрочем, что это я прибедняюсь?! Мы еще о-го-го.

 Рогозов, повернув голову в мою сторону, недоумённо поднял брови, но ничего не спросил. А что спрашивать? Ясно, что далеко не уйду. Так что, дорогой, сиди дальше, наблюдай, а я погуляю. Делаю ему ручкой и ухожу. Рогоз всё понял, отвернулся, вперил свои очи в изрядно опостылевшую ленту дороги и затаился. Бди, бди.

 Блин, разгрузка съехала на бок. Поправить её- секундное дело. Но,как выясняется, сдвинуть её непослушными руками не так-то просто. Фу, поправил. Выползаю наверх почти на карачках, а что делать? Кустики невысокие, а противника хоть и не видно, но кто его знает, где он бродит: может вон за той полянкой или на той сопочке? Поди угадай, не будешь же проверять. А то проверишь на свою шею. Теперь тихой сапой в лесочек.

 Ну, вот теперь можно и распрямиться. Чав-чав, насыщенная влагой земля мягко пружинит. Прохлада ба..ба..ба..бодрит. Автомат привычно оттягивает руку. Вот только подствольника не хватает. Но да ладно, первое Б/З* в этом годе, чай обойдемся без него, к тому же сегодня уже "крайний"* день. К обеду будем в ПВД. ПВД - это пункт временной дислокации, живем мы там. Ну, надо же! Над головой, направляясь куда-то на юго-восток, прошелестел снаряд, а вот и звук орудийного выстрела. Это морпехи долбят из самоходки. Интересно, по цели или так, на всякий случай? Снаряд улетел далеко, отзвук разрыва едва слышен. Но для нас чем дальше, тем лучше. Рвущиеся под боком - зрелище не из приятных. А где же наши доблестные радисты? Ага, вон они, притаились под кустиком. И лишь едва видная на фоне ствола дерева антенна, одинокой стрелой утекая ввысь, выдает их присутствие. Сами радисты в предрассветном мареве как два бугорка. Так, так, а где командор? Командора не видно, похоже, всё еще спит. Да бог с ним, пусть спит. Мне он пока, слава богу, не нужен. По-тихому подбираюсь к радистам.

 -Что там у нас? - садясь на корточки, спрашиваю у стучащего зубами, но, тем не менее, деловито отключающего радиостанцию рядового Косимова.

 -Для нас что-нибудь есть? - переспрашиваю я, поняв, что из-за наушников он не расслышал моего заданного тихим шёпотом вопроса. Косимов не в силах что-либо произнести, словно китайский болванчик несколько раз подряд кивает, затем суетливо лезет за пазуху. Едва заметная улыбка кривит его губы, он зябко передёргивает плечами и дрожащей рукой протягивает мне новый, но уже слегка потрёпанный блокнот. Отвечать, щелкая зубами, ему явно не хочется, ждать, пока я закончу чтение и верну блокнот, тем более, и он с головой зарывается в промокшую, но все еще мало-мальски держащую тепло плащ-палатку.

 В лесу царит полумрак. Солнце, пробирающееся вверх где-то далеко на востоке, никак не может пробить густую завесу тумана и вязкую патоку нависающих над землей облаков. Написанное видится с трудом. Итак, что тут новенького? - неровные буквы, начертанные синей пастой на белом листе бумаги, кажутся черными. Их корявые завитушки переплетаются, словно сказочные эльфийские руны. Не Косимов, а прямо-таки Кирдан Корабел* или как его там? Да черт с ним. (Надеюсь, великий сказочник меня простит). Нда. Разобрать по буквам эти иероглифы невозможно, но понять написанное - запросто. Оно и нацарапано- то всего ничего: короткий приказ об эвакуации и цифры: время и координаты. Всё. Значит, сегодня уходим. Собственно, как и предполагалось, но до заданного квадрата чапать и чапать. Я пытаюсь вспомнить карту. Тщётно. Линии подъёмов и спусков перемещаются в моей голове, ориентиры расползлись по сторонам, короче- каша. Пойду будить лейтенанта, будем поглядеть, как нам топать. Да кстати, блокнотик-то нашему "первопечатнику" надо отдать.

 На моё: "Держи", - из-под плащ-палатки высовывается озадаченная морда радиста, с минуту Косимов таращится на протянутый ему блокнот. Только затем до него доходит, что к чему. Он стремительно, словно лягушка языком, сгребает рукой свой "бортовой журнал" и снова исчезает под плащ-палаткой. Прямо черепаха под панцирем, а не радист.

 Лес. Чеченский лес. Лес это хорошо - когда на пикнике, а на войне, тем более на такой, приятного мало. Под ногой предательски трещит небольшой сучок, екарный бабай! Стараюсь идти осторожнее. Пройти по этому лесу и не наступить на сухую валежину почти невозможно, хотя как идти... Ага, во-на-на наша лейтенанта, только ноги из-под пончо торчат. Спит себе и в ус не дует. Правда у него и усов-то нет, только трехдневная щетина, зато какая - любой ежик позавидует. С этой щетиной да еще в его панамке вылитый "чех". Вот увидел бы такого, не задумываясь поливать бы начал... Из чего?! Ну не из лейки же... Одно радует- что, пожалуй, чехи его не убьют, а вот свои могут...

 Небо, постепенно очищаясь, давало робкую надежду на первый после выхода день без дождя, а значит, и долгожданную возможность просушиться. Влага, беспрестанно сыпавшаяся с небес, проникла, казалось бы, до самых костей. И если одежда еще кое-как успевала просыхать от тепла тела, то в берцах постоянно хлюпало. Противное, мерзкое ощущение. Небольшой ветерок, порывом налетевший с запада, заставил поежиться. До чего же все-таки холодно. А солнце, уже полностью выползшее на востоке, виднелось мутным пятном и ни черта не грело. Итак, иду к нашему командиру. Наш командор - это отдельная тема: рост выше среднего, плечи - косая сажень, борцовская шея, лицо широкоскулое, в серых глазах нет-нет, да и мелькнёт признак интеллекта, нос на удивление прямой и тонкий. Почему на удивление? Так ведь эта куча мускулатуры- мастер спорта по боксу. Тонкий и целый нос в боксе- это, по меньшей мере, странно. Зовут Сергей, фамилия Бидыло. Если немного поизгаляться, то получится не хуже чем с яхтой капитана Врунгеля. Родом с Ленинградской области, окончил какое-то морское училище, а попал к нам. Эх, Бидыло, Бидыло, ходить бы тебе по морям-океанам и пользы было бы больше и нам спокойнее.

 -Сергей, подъем! - опустившись рядом со спящим лейтенантом на корточки, я осторожно потряс его за плечо.

 -А? Что? - сонно откликнулся тот и, откинув с лица камуфлированное полотнище, уставился на меня тупо вытаращенными глазами. Затем, машинально притянув к себе автомат, сел. На его заспанном лице с четко отпечатавшейся лямкой рюкзака, служившего ему подушкой, медленно проявлялось осмысленное выражение. А насчёт автомата он молодец, оружие всегда должно быть под рукой. Да и проснулся быстро, еще секундочку и можно будет говорить в надежде, что буду понят. И вот он - миг просветления!

 - Сергей, там радиограмма на эвакуацию. Идти прилично. Надо поднимать бойцов, чтобы укладывались, а как уложатся, то сразу и выходить. Дай-ка мне карту, хочу глянуть, как лучше топать.

 Я замолчал, теперь оставалось только ждать командирского решения, но в это утро мозги у Бидыло ворочались с великим трудом. Он и раньше-то туго соображал, но тут его что-то совсем заклинило или это мне только показалось?

 Наконец, он в глубокомысленном молчании переварил информацию, и так же молча, медленно, словно нехотя вытащив карту, протянул в мою сторону.

 Ага, вот она наша сопочка-хренопочка, а вот и место эвакуации. Чует моё сердце, что попрёмся мы опять по дороге, ибо, если идти по лесу, чапать мы туда будем до китайской загвини. А по дороге идти чревато... Да фик с ним, чему быть- того не миновать. Надеюсь, что "везунчик" от нас не убежит, как убежал месяцем ранее от одной из групп соседней роты. И было это всего в одном километре отседова. Два двухсотых.* Никак не могу вспомнить лицо погибшего контрактника, а ведь он мне земляк...

 -Колян, - лейтенант наконец-то вышел из оцепенения, - давай поднимай всех, пусть собираются, - он посмотрел на часы, - в восемь выходим.

 -Добро, - я кивнул и, поднявшись, неторопливо направился к ближайшей тройке разведчиков, но не отошел еще и на пару шагов, когда до меня донесся приглушенный голос лейтенанта.

 -Мины пусть не забудут снять.

 Не оборачиваясь, я снова кивнул и, завернув за куст, ушел из поля зрения командира группы...

 Всё оставшееся до рассвета время Хайлула метал молнии, наполняя лес звуками шипящего пламени и запахом обгоревшей плоти, а ещё он чувствовал как небывалая мощь наполняет его тело, как обостряются чувства. Он слышал как шуршат, разрывая дерн и пробиваясь вверх, проростки будущих деревьев, как где-то глубоко под корой вгрызается в плоть дерева червь древоточец. И пьянея от своего всё возрастающего могущества ,он внезапно ощутил тысячи новых запахов, забивающих его ноздри. А еще в голове у Хайлулы не- иссякающим потоком мудрости звучал бесконечно далекий, но такой завораживающий, сладкой полудрёмой обволакивающий его сознание голос. Голос, облекавший обрывки его слов в законченные мысли. Голос, понуждающий действовать. Словно далекий учитель, напутствующий своего ученика, уходящего в жизнь, этот голос направлял его к источникам силы, что -бы найдя их, нести смерть и разрушения...

 Уже совсем рассвело, когда на поляну выползли обессиленные от долгой погони волкодлаки. Их бока ввалились, шерсть на загривках спуталась в безобразные лохмы, избитые об острые сучья лапы кровоточили. Скуля, словно побитые собаки, они доползли до середины поляны и, не в силах двинуться дальше, застыли в покорном ожидании. Вслед за ними туда же вышли менее измученные, но не менее удрученные разбойники. Рухнув на землю, лесные люди склонили головы.

 -Мы не смогли выполнить твоего приказа, Повелитель, - голос говорившего дрожал от страха. - Его спасла проклятая ведьма. Она его укрыла, она сбила со следа волкодлаков, она привела его к своей избушке. Она защитила его. Мы едва спаслись. Но, Повелитель, мы его ранили, ранили отравленной стрелой, он должен умереть.

 Повелитель тьмы криво усмехнулся, и бросив презрительный взгляд на говорившего, отмахнулся от его слов, словно от назойливой мухи.

 -Твоей ведьмой и русским мы займемся чуть позже. Сейчас нам потребуются лопаты, кирки и ваши крепкие руки... И лапы тоже, - Хайлула кивнул волкодлакам, - мы будем рыть землю.

 -Могилы?! - потерянно произнес кто-то из разбойников. А волкодлаки при звуке этого слова вздрогнули. - Вы нас убьете?

 -Не сейчас. - К Хайлуле вернулось благостное расположение духа. - Мне нужно раскопать два-три древних могильника . И вы мне в этом поможете.

 При этих словах разбойники, с явно написанным на лицах облегчением, упали ниц, а волкодлаки покорно завиляли хвостами.

 Моё пребывание в гостях у этой странной старушки подзатянулось. В беспамятство я больше не впадал, а раны мои стремительно заживали. Травы, чей острый запах так резко шибал в нос, оказались воистину чудодейственными. Разорванное, истерзанное плечо и простреленная грудь зарубцевались, а сами рубцы постепенно светлели и исчезали. И хотя пробитое отравленной стрелой бедро по-прежнему ныло по утрам, но уже не было тех ночных болей, от которых хотелось выть и рвать на себе вены. Избушка Тихоновны стала привычной и почти родной. К тому же она оказалась совсем не такой убогой и ветхой, какой сперва почудилась. А может ,она преобразилась за время моего пребывания у Яги?! Не знаю. Но во всяком случае, бревенчатые стены, померещившиеся мне вначале едва ли не черными от столетней копоти, теперь белели свежим деревом. Столы и полы были тщательно выскоблены и вымыты. Огромная русская печь побелена и разукрашена затейливым рисунком. На полу расстелены вязаные из лоскутков коврики. На широких подоконниках- цветы. На стене у моей - гобелен. Одним словом, всё по высшему классу. А забота и внимание, коим я был окружен все эти дни? Не успевал я проснуться, а на столе уже стоял дымящийся самовар, лежали свежие ватрушки и красиво сплетенные плюшечки. Сразу же по моему подъему мы принимались за завтрак. Обычно ни я, ни Яга никуда не спешили. Она со своими делами управлялась еще на зорьке, а мне- то куда было спешить? И мы, по полдня сидя за самоваром и неторопливо поедая бабушкины крендельки да прянички, беседовали. До сих пор я вспоминаю эти дни как одни из самых замечательных дней в моей жизни. Постепенно я смирился со своим положением, и всё произошедшее уже не казалось мне такой уж невероятной сказкой. Баба-яга - мудрая собеседница и необыкновенная рассказчица, знающая тысячи историй и сказаний, любую даже самую незамысловатую байку превращала в увлекательный загадочный рассказ...

 -Мне всю ночь снились черные кошки. К чему бы это? - как-то раз, сидя за утренним самоваром, спросил я у Яги, прихлебывавшей чай из блюдечка. Ласковое солнечное утро, неторопливо поднимаясь над лесом, поглаживало своими лучами чирикающих на крыше воробьев. Легкий ветерок приносил запах распустившихся цветов и меда. Жизнь казалась тихой и умиротворенной. Яга сделала неторопливый глоток и блаженно прищурившись, улыбнулась.

 -Черные кошки - это замечательно. Люблю черных кошек!Чёрные кошки - это хорошо, - ответила она и, протянув руку, взяла со стола узорчатый, пахнущий непередаваемым ароматом русской печи, золотисто-коричневый пряник.

 -Говорят, черные кошки приносят удачу, - меланхолично заметил я, глядя в широко распахнутое окно, за которым расстилался зеленый луг с шелковистой травой, по которой пушистым комочком носился маленький черный котенок.

 - Смотря для кого, - улыбка Тихоновны стала заметнее, а её глаза озорно заблестели.

 - Как это? - уточнил я, отправляя в рот очередной изыск кулинарного творчества моей доброй феи.

 -А вот так. Удачу- то они приносят, но кому? Своему хозяину. А другим людям, глядишь, и беду накликать могут. Чтобы в одном месте прибыло, нужно чтобы в другом убыло. Закон сохранения энергии в школе-то, поди, учил?

 Я задумчиво почесал затылок. Какая все-таки образованная ведьма ,и как, оказывается, всё просто.

 -Так что же это получается, хозяин черной кошки заключает сделку со злом?

 -Ну, это, милый, когда как. Ежели человек завел котеночка по доброте душевной аль по глупости глубокой, так, почитай, и греха-то на нем никакого нет. А ежели сознательно, с умыслом, тогда значит, бес в его чувствах воду мутит. А на меня ты не смотри, добрые люди здесь редко ходят, а от злых не убудет. Мне от хорошего человека ничего и не надобно, а от злых, тьфу, одно непотребство. А котенок... Так ведь живая душа рядом, да и престижу ради. Какая ж я ведьма без черной кошки? - она улыбнулась ещё шире и, совершенно довольная собой, подлила себе в чашку с чаем несколько капель сливовой настойки.

 Дни шли своей чередой. В маленьком озерце квакали лягушки. Сороки трещали, разнося по лесу свои птичьи новости. Пауки продолжали вить паутину. Утки, проносясь в небе, счастливо крякали. Совы, вечерами вылетая на охоту, тихо кружили над крышей, выискивая притаившихся мышей. Идиллия. Но ничто не может длиться вечно. Тучи сгущались. По настороженным взглядам, которые Яга иногда бросала в сторону лесной чащи, по ненароком оброненным словам, по лишней морщинке нет-нет да набегавшей на и без того морщинистое чело, было заметно, как растет в её душе непонятная тревога.

 -Сердце беду чует, - Тихоновна тяжело вздохнула, - гадала я на тине болотной да на нити веретенной. К соседке Кикимре Еремеевне хаживала за клюквой и гадала. Ждет тебя дорога дальняя. (Ну, об этом я и без гадания знал. Сколько уж разговоров переговорено, и в груди жмёт что-то, в путь зовет. В душе будто компас, нет-нет да глаза к горизонту и обратятся, словно выпытывая: - Что там за кромкой леса? Давно я уйти собирался да всё откладывал. Хоть и самому себе не признаюсь, но страшно вновь в незнакомый мир окунуться. А у Яги оставаться нельзя, и на себя, и на неё беду накликаю).

 -Не можно тебе на одном месте засиживаться. Черная темь со всех сторон сползается, будто тебя выискивает. Идти надо, след запутывать, - моя спасительница кивнула головой в сторону пробегающего по полянке зайца. - Придется тебе, вот как ему - малость побегать, покудова все не вызнаешь и не спознаешь: кто ты и для чего здесь надобен. А ужо потом посидим, поболаекаем, по полочкам разложим. Может ,чего и скумекаем. А мож оно всё и само собой образуется. Так что, дитятко, завтречко на рассвете я тебя и спроважу. Дорогу укажу, но ты уж извини, провожать не стану, дела у меня будут. Дух твой по всему лесу разнесу, на ветвях понавешаю, следы заговоренные по всем тропочкам пущу. Иди ,не бойся, никто в след не кинется. Как дойдешь до избушки дядьки Лешего- привет от меня передай. Он тебя и приютит, дорогу к городу покажет. Только короткой дорогой не ходи, иди окольною. К вечеру, не спеша, доберешься. Доспех свой и оружие чудное захватишь али как? - словно спохватившись, спросила Баба-Яга, кивая в уголок, где лежало моё армейское снаряжение: разгрузка, автомат с пристёгнутым магазином и так, кое-что ещё по мелочи ,типа ножа и прочее.

 Я отрицательно покачал головой. Как не велик был соблазн, но от чего-то думалось, что оружие, пришедшее со мной из иного мира, в ином мире и больше понадобится.

 -Вот и чудненько. Я его в ветошки сухонькие заверну да за печку запрятаю, если что, искать знаешь где. Седмицу в городе поживи, никуда далече не хаживай. Осмотрись, обвыкнись, а я покудова татей твоих неведомых и дальше по обманным следам направлю да ещё охранных заклятий по всему лесу понаставлю. Глядишь, кого и отпугнет. На осьмой день можешь в путь собираться, на свои тайны разгадки искать. Ах да, совсем старая осклерозилась, забыла про гадание-то. Тина болотная да пряжа длинная вот что сказывают: не один ты в наш мир с другой стороны явился. Из зерцала сопредельного, уж не скажу какого именно, твоего ли аль другого какого ли, пришло Зло, коему "Ужасы" наши древние и в подметки не годятся. Оно пока токмо силу набирает, оглядывается, а как наберет мощи, так никто с ним не совладает. По всему выходит: раз уж оно за тобой на охоту выбралось, то лишь тебя и опасается. Знать в тебе надежда нашенская. Нечисть местная его сразу прочувствовала, властелином признала. Ить как волкодлаки за тобой приударили. Так что ты, милок, в путь иди да не оглядывайся. А ежели нужда будет, мои двери завсегда распахнуты, хошь один захаживай, хошь с товарищами. Другой раз придешь, приму тебя родного по-царски, по-королевчески. Сейчас-то не досуг было.

 Я благодарно закивал головой, хотя так и не понял, что означают её слова про приём по- королевски.

 -Бабуль, не получится ли так, что я уйду, а недруги на Вас злобу выместят? - спросил я ,ибо в душе моей росло беспокойство.

 -За меня не переживай. Только ты за порог, от меня и отвяжутся. На мне перед властелином дивидендов не заработаешь. В мире ж нашем всё по простому делается: есть злодей главный и есть богатырь наипервейший. Меж ними в битвах и решается ,каким миру быть. В последней битве не победил никто. Вот непонятно что и творится. И злодеи не злодеи , и люди не люди. То одни, то другие волнами накатывают и все разбой да разор творят. Но не об том речь. Тебе же пока надо спасаться, уходить отселева, свет истины искать. А как найдешь, возвратишься, так в битву и ввяжемся. Чует моё сердце (вот это я понимаю прибор: и то чует ,и это понимает. Не бабка, а РЛС* с аналитическим отделом в придачу) здесь всё началось, здесь всё и закончится, а сейчас ни-ни. Знание да понимание на стороне врага твоего. Он со своей целью уже определился, всю нечисть собрать торопится, тайными тайнами овладеть, - она ненадолго задумалась, затем поправила платочек и тихо, как бы про себя ,добавила: - Курган намедни ночью светился. Я утречком слетала. Все разрыто там, разворочено. Искали что-то да не нашли.

 -А это-то вы откуда знаете?

 -Поживешь с моё, многое понимать начнешь. Вокруг во злобе неудержной все идолы древние побиты, поколоты, кости древние разбросаны. Дух разочарования над местом витает. Я ж говорю тебе, ищет он что-то, ищет. Магические вещи и знания в руки просто так не даются. Пусть ищет. А ты побегай пока, побегай. Одежку свою поколь у меня оставишь. Я тебе смену с кожи змеюк подколодных приготовила. С виду она, одежка-то, правда, неказиста, сразу и не спознаешь- пахарь ты, аль кузнец, но пошита добротно. А уж о прочности я и говорить не буду, сам знаешь. Ой, что это я? Отколь тебе знать - то?! Одним словом, ножа и стрелы не боись, меча остерегайся, но случись что - выдержит. По утру в путь -дорожку и отправишься.

 На том и порешили.

 Убытие моё не заладилось с самого начала. То котенок, прибежавший из леса, щетинился на меня и фыркал, а затем и вовсе тропиночку мою вдоль и поперек избегал; то внезапно с запада наползла туча, и дождь хлынул; то волкодлаки завыли тоскливо так, настойчиво. Яга лишь сокрушенно головой качала, да помалкивала. Про котенка-то я и так понял: не хочет он меня пускать, недаром тропку исследил, а затем прибежал ,на руки просится, виновато так об ногу трется.

 А волкодлаки и впрямь не на шутку расшалились: воют и воют, отродясь здесь такого не слыхивал, и не в два голоса, как прошлый раз, а стаей, в дюжину рыл.

 -Спозднились мы малость, - Матрена Тихоновна повертела в руках ухват, словно собираясь вытащить из печи фыркающие духовитым паром чугунки и чугуночки, коими был заставлен весь печной под, но, видимо, затем передумала и, аккуратно поставив его рядом с кочергой, продолжила. - Вишь, только вечереет - солнце из-за горизонта еще лик кажет, а тьма наползает серая, туманистая, злая, лес укрывает фатою черною. Не к добру это. И я, как на грех, охранные зелья лишь с утра варить сподобилась. Но ничего, ничего, - (это она, глядя на мою кислую рожу), - образуется. Утро вечера мудренее, нам бы только до утра продержаться. Тайком в дверь не войдут, мной заклятие на непрошеного гостя наложено, а напасть, чай, не осмелятся. Вечер в полночь перевалится, а там и рассвет, утро солнечное. Охранные и обманные зелья сготовлю, все сделаю, как уговаривались. Токмо тропка прямая теперь тебе заказана. Котик-то мой, почитай, недаром тебя на неё пускать не отважился. Видит, значит, беду неминучую. Пойдешь тропкой окольною. А к дядьке лешему уж в другой раз зайдешь. Из ларца злат монет в карман понасыпь. Много не бери, но не думай, что это я из жадности. Мне-то злато в лесу не требуется, держу для заезжих путников. Но и тебе много не надобно. Золото- оно зло притягивает. Спознает кто, что у тебя золотишко водится, и жди беды. Так ты уж возьми на пропитание и на крышу над головой, не более, да прежде чем расплачиваться - присмотрись, за что сколь платить следует. Меру во всём знай.

 Я благодарно покивал головой и сделал все как велено. Из большого кованого сундука (тоже мне ларец, уж скорее ларь зерновая), насыпал себе в карман полную пригоршню полновесного золота, серебра тусклого жменю и дюжину медяков с королевским вензелем. Разгрузку* с дюжиной магазинов, с пятью гранатами и автомат Калашникова аккуратно в тряпицы уложил и замотал. Яга все это добро за печь запрятала и только тогда накрыла на стол. Ужинали молча. Все было рассказано, выговорено. На душе гадко - муторно. И ведь вроде не навек уезжаю, да и гостил от силы дюжину дней, а на душе грусть непонятная. Спать легли едва стемнело. Уснул сразу, как только голова коснулась подушки. Толи подушка такая заговоренная, толи замаялся за последние дни.

 Ночью снился все тот же сон: окровавленное плечо, сбившаяся на бок, простреленная в двух местах разгрузка, стонущий неподалеку пулеметчик и непрекращающийся грохот боя.

 - Засада! Ложись! - мой крик потонул в грохоте выстрелов. Радист Серега перекатом скатывается за куст и замирает в неподвижности. По его окровавленному лицу бежит пульсирующая ярко-алая струйка. Пули, словно крупный дождь, шлепают по камням совсем рядом. В груди горячо, каждый вздох отдаётся болью. Кругом царит смерть. Хочется вжаться в холодную землю и не подниматься, но за мной пацаны... Я должен прикрыть их огнем и дать отойти, вырваться из-под свинцового шквала. Но не могу. Руки налились неимоверной тяжестью. Пальцы, державшие автомат, разжались. Ну же! Но рот наполняется утренней росой напополам с кровью. Сволочи... Боль пронзает всё моё существо. Я поднимаюсь и из последних сил жму на курок. Длинная, бесконечно-длинная очередь. Каждый удар вздрагивающего автомата бьёт по сердцу. Вместе с последней выброшенной гильзой проваливаюсь в кровавую пустоту беспамятства. В багровой пелене растворяются разбросанные по полю трупы...

 Грохот разрыва прервал опостылевший сон. Еще один взрыв вывел меня из сонного оцепенения. Третий, самый мощный взрыв-грохот, заставил меня вздрогнуть и едва не раскатал избушку по брёвнышку.

 -Беги, Колюшка! - пронзительно прокричала Баба-Яга, в одном исподнем бросаясь к жалобно застонавшей двери, и оба-на, ударом ноги выбивая её из петель. - Беги, - повторила она, и с её ладоней в кромешную темноту ночи посыпались желто-серебристые искры. За стенами взвыло и какая-то большая, черная тень метнулась в сторону чащи. Еще один удар потряс стены, и с потолка посыпалась штукатурка, запахло озоном и плесенью. Я привычно провел рукой по кровати, но верного АКСа* рядом не было. Я метнулся к печи, но был остановлен грозным окриком.

 -И думать не думай, уходи, пока поздно не стало, - новый сноп искр ударил в ночь, на мгновение высветив размытые очертания черной фигуры, сгорбившейся за смородиновыми кустами, - котик дорогу покажет!

 Сгусток бардового пламени рванулся навстречу искрам, сливаясь с ними в ослепительную вспышку. Мне показалось или на самом деле высветившаяся в глубине леса черная фигура была смутно знакомой?

 -Ф-фы, - зашипел котенок, шерсть на котором вздыбилась и искрила зеленовато-сиреневыми всполохами и, шмыгнув промеж моих ног, уверенно юркнул под печку. Я замешкался и он, высунув мордочку, снова раздраженно зашипел в мою сторону.

 -Со мной ничё не сдеется. Царапки коротки, - донеслось до меня бабкино, и я, уже не медля, опустившись на четвереньки, юркнул в узкое отверстие лаза. К моему удивлению вместо тесной "дыры" я ввалился в довольно просторный подземный ход, освещенный тускло мерцавшими во тьме гнилушками. За спиной снова громыхнуло, и до моих ушей донеслось трёхэтажное ругательство разгневанной Тихоновны. Ай да бабка! В звуках голоса лишь молодецкая удаль и ни тени страха или паники. Похоже, схватка её только раззадорила. Такая, несмотря на свои годы, не только коня на скаку, но и дракона на лету остановит. Уверовав, что Яга справится, я поднялся на ноги и, уже не раздумывая, кинулся вслед за котиком.

 Я бежал размеренным, скупым бегом, сохраняя ровное дыхание и не торопясь расходовать силы. Довольно скоро в воздухе запахло свежестью, а ещё через полсотни шагов мы выскочили на поверхность и оказались посреди густого, высокого малинника. Глаза Барсика, бежавшего впереди, словно два тусклых фонарика освещали путь. Он безошибочно петлял среди лабиринта тропок и вскоре вывел меня на узкую лесную просеку, на которой виднелись едва заметные следы тележных колес. Здесь он остановился и, указав лапкой направление, на мгновение прильнул к моей ноге своим мягким теплым тельцем. Я было хотел взять его на руки, чтобы на прощание погладить, но он только фыркнул, ловко увернулся и скрылся в кустах, направившись туда, где по-прежнему гремел гром и сверкали, переливаясь, разноцветные молнии. Вздохнув, я отогнал мрачные мысли и, успокаивая себя тем, что Яга лучше моего знает, как поступить, зашагал в указанном направлении. Вскоре звуки и всполохи продолжающейся битвы скрылись за деревьями и перестали долетать до моего слуха и взора. Я чуть замедлил шаг, чтобы отдышаться и привести в порядок свои мысли. Ничего путного из этого не получилось. Мысли скакали будто напуганные слоники. Мало-мальски вырисовывалась лишь одна: надо давать деру. И поправив на плече холщовую сумку, я продолжил своё бегство.

 Я топал уже с полчаса, когда позади раздался еще далекий, но быстро приближающийся вой. По телу неприятной волной пробежали холодные мурашки. Волкодлаки начали свою охоту, но на этот раз я вышел в путь подготовленным. Расстегнув нагрудный карман, я запустил туда пятерню, и вытащил на свет божий несколько одинаковых свертков. Выбрав один, я размахнулся и, изо всей силы (как учила Баба-Яга), шмякнул его о землю. Сверток лопнул, рассыпая во все стороны "гремучую" смесь жгучего перца, тарабарского нюхательного табака, едкой соли и еще каких-то дурно пахнущих и неизвестных мне трав. Вся эта мешанина светилась. В темноте образовавшееся облачко казалось белесым и призрачным. Бросив на него всего один взгляд и уже слыша шум преследования, я развернулся и снова побежал по дорожке, едва угадываемой в черноте ночи. Не успел я отбежать и полверсты, как позади раздался вопль-визг, тут же перешедший в пронзительный, разрывающий уши, жалобный хоровой вой-стон. Но вместо того, что бы пожалеть незадачливых преследователей, я облегченно вздохнул, злорадно ухмыльнулся и, уже не спеша, продолжил свой путь дальше. Что ж, смесь сработала как нельзя лучше, и я мог гордится собой: как никак, а идею и основные ингредиенты (табак и перец) противоволкодлакового снадобья присоветовал Яге ни кто-нибудь, а я. Немного переведя дух, я снова побежал, но через пару сотен метров дорога уперлась в частый, почти непролазный мелколесник и лишь сбоку виднелась маленькая, еле заметная тропка, ведущая куда-то вправо. Постояв на месте с минуту и немного поколебавшись, я махнул рукой, отметая все сомнения и, свернув в сторону тропинки, решительно зашагал в сгущающийся мрак чащи.

 Темень, стоявшая под кронами, была непроглядной. Я выставил перед собой руки, защищая глаза от всё чаще хлеставших по лицу веток и, не сбавляя шага, поспешил дальше. Под ногами, заглушая моё тяжелое дыхание, трещали и хрустели старые ветки непролазного валежника. Перелезая через очередной ствол, лежавший поперек тропинки, я больно ударился об торчавший в сторону сучок щиколоткой и приглушенно ругнулся, совсем некстати помянув при этом дьявола. Где-то вверху, словно досадуя на моё присутствие, ухнул филин и призрачной тенью заскользил дальше.

 Прошел час, еще час, еще, а я все шел и шел. Под ногами всё чаще и чаще попадались то сухие ветки, то полусгнившие стволы деревьев. Постепенно тропинка, похоже, являвшая собой остатки некогда широкого тракта, перешла в непролазные дебри. Когда же я, наконец, решил плюнуть и остановиться, дожидаясь утра на месте, в густых тучах, нависавших над моей головой, возник разрыв, и свет одинокой звезды, пробившись сквозь туманную завесу, словно далекий маяк осветил мне путь. В десятке шагов я увидел небольшой просвет и, продравшись сквозь густые ветви, выбрался на опушку леса. На ней, высовываясь из-за разросшихся терновых кустов, коньком соломенной крыши, стояла небольшая избушка. С первого взгляда копия Матрениной, но не такая ухоженная, кособокая, с подгнившими, давно не белеными углами, с прохудившейся в двух-трех местах крышей. И на поляне перед избушкой царило полное запустение. Как я всё это смог углядеть при тусклом свете одной единственной звездочки, до сих пор не пойму, но факт остается фактом. При свете дня она оказалась именно такой: забытой и неухоженной. Едва я вышел на поляну, как дверь избушки протяжно заскрипела и, освещая округу огромным факелом, на порог вылезла дородная женщина, неопределенного возраста, в мятом переднике, с искусственной улыбкой на губах и с крепкими, блестящими, и от того кажущимися металлическими, зубами. На широком лице торчал нос величиной и формой с крупную картофелину, придававший ей поразительное сходство с моей деревенской соседкой.

 -Госпидя, и кого же нам бог послал ноченькой темною, - слащаво замурлыкала Яга .(Что это именно Яга Костяная Нога я не сомневался, хотя в классический образ лесной старушки эта дородная бабища никак не вписывалась, одно слово - ведьма). - Заблудился, поди, голубок сизокрылай. Скорее в дом заходи, ночью- то в лесу опасно. Чайком напою, накормлю щами росскими, спать уложу на перинке лебяжевой.

 - Здоровеньки булы, тетенька! И Вам добр ночь буде! Не местные мы, казанские, не обессудь, приюти заплутавшего! - ох и не знаю, толи речь приторная, толи пресловутое сходство с соседкой, но не понравилась она мне сразу и напрочь. Да и чаю мне её не надо. Но только одно плохо: куда идти- не знаю, куда забрёл -не ведаю.Без карты еще долго плутать буду, а так в тепле и утра дождусь, и о дороге порасспрашиваю. Я не спеша подошел к поджидавшей меня на пороге женщине (вблизи оказавшейся много старше, чем подумалось с самого начала) и, следуя её приглашающему жесту, протиснулся во внутрь хибары.

 -Ох, росским - то духом как шибает, как шибает, - восторженно разохалась старуха, с шумом втягивая носом застоявшийся избяной дух с приторным, невесть откуда взявшимся запахом сирени.

 -Джордж Милославский, князь, - ни с того ни с сего ляпнул я, поворачиваясь к ней лицом. Бабка явно смутилась, и даже перестав втягивать в "сопла" воздух, неуверенно промямлила.

 -Нурингия Лещеевна, Кощеева внучка, - затем, подумав, добавила, - младшенькая, - и глупо заулыбалась.

 Внутреннее убранство хибары "поразило" моё воображение. Полная убогость в сочетании с королевской роскошью. Грязь, налипшая на золотые фужеры; мусор, устилающий мраморные изваяния; пыль, толстым слоем покрывающая золоченые рамы старых картин, висевших на засаленных стенах и какие-то черные коренья, безобразной кучей сваленные в ближнем углу, переплетенные нитями серебристой плесени, а в довершение: огромная серая паучиха с оторванной по самое брюшко лапой, восседавшая на своей сети и с хрустом пожиравшая большущую серую крысу.

 -Проходите, Джордж, проходите, - старуха, очевидно проникшись ко мне почтением из-за княжеского титула, перешла на Вы. Она поверила в мою шутку, а я не спешил переубеждать её в обратном. - Присаживайтесь, - "Костяная нога" резким движением смахнула с табурета какую-то утварь и ногой подтолкнула его ближе к столу, заваленному сомнительной свежести овощами и фруктами (отродясь таких не видывал).

 Чай, поданный на стол в золотых чашах, выглядевших инородными телами в убогих стенах этой халупы, был приторно-сладким и слегка отдавал мятой. Сделав один глоток обжигающего губы напитка, я скосил взгляд в сторону старушенции, на лице которой появилось самодовольная улыбка, а в глазах загорелось злое торжество.

 "Ого, - подумал я про себя, - не всё спокойно в королевстве Датском, надо держать ухо востро, а то что-то расслабился я, на Матрениных-то харчах". Дальше я только делал вид что пью и, выждав момент, когда бабуся отвернулась, выплеснул содержимое чашки в темный, опутанный пыльной паутиной угол.

 -Благодарствую, хозяюшка! - я слегка склонил голову и, приготовившись притвориться безмерно сонным и уставшим, с блаженным видом встал из-за стола. И тут меня повело. Туман застелил взор, глаза слиплись, и я провалился в бездну. Чтобы сбить меня с ног с лихвой хватило и одного глотка, но часть моего сознания бодрствовала, я слышал звуки и чьи-то грубые прикосновения. Наконец меня схватили за ноги и куда-то поволокли. Сколько я провалялся, не помню, но когда смог открыть глаза, на дворе было утро. Лучи солнца пробивались сквозь многочисленные дыры чулана. Я лежал на полу. Вокруг валялись какие-то черепки, косточки, обрывки холстин, судя по их виду бывших когда-то одеждами, иссохшие трупики летучих мышей и лягушек. В углу стояла сломанная кочерга и старая, с переломанными прутьями метла. А на потолке плела свою паутину всё та же паучиха с оторванной передней лапкой. Руки мои безвольными плетями лежали вдоль тела. Правое бедро, едва зажившее от раны, противно ныло. Но мизинец на левой ноге уже покалывало сотней иголок. Значит еще не все потеряно. Пут на мне не было, и если Нурингия не заявиться в ближайшие полчаса, то она сильно пожалеет о сделанном. Я попробовал пошевелить ступней, тщетно. На лбу холодной испариной проступил пот. Я приложил новое усилие, и моя нога сдвинулась с места. Пару секунд передохнул и попытался двинуть рукой. Пшик. Постарался проделать ту же операцию со второй ногой и тоже безрезультатно. Тогда, скрипя зубами, я стал сгибать начавшую слушаться левую ногу. Медленно, очень медленно она сдвинулась с места, и моё колено поползло вверх.

 Вверх-вниз, вверх-вниз, до полного изнеможения, до тошноты, до нестерпимой боли в висках сгибаю и разгибаю ногу, разгоняя по жилам застоявшуюся, скованную проклятым зельем кровь. Ух, правая рука наконец-то съехала с мышиного трупика, пальцы медленно разжались. Вновь сжимая ладонь в кулак, я едва не застонал от жгучей боли, пронзившей мои суставы. Но фокус удался, ладонь медленно сжалась, и благодатное тепло заструилось по моей всё еще практически беспомощной ручонке. Через несколько минут, сжав зубы, я приподнялся на локте и, с трудом удерживая норовящую свалиться на бок голову, заглянул в широкую трещину, украшавшую низ плотно прикрытой двери.

 Посреди старухиной хибары на том месте, где совсем недавно стоял достопамятный стол, возвышалось мрачное сооружение, состоявщее из огромного закопченного котла, под которым пылал жарко растопленный костер. Дым от него, извиваясь подобно гигантской змее, удушливой волной проползал через всю халупу и вытекал в огромную дыру чердачного отверстия. Для чего этот котел предназначался, отгадать особого труда не составляло. В качестве рождественского гуся, кажется, в супчик должен был попасть я. Ведьма, назвать эту людоедку Ягой у меня язык не поворачивался, готовила завтрак, но самой её видно не было. Большая часть комнаты скрывалась от моего взора, и оттуда, из невидимого мне пространства, доносились какие-то звуки и шорохи. Я прислушался. Мой слух уловил едва внятное бормотание старухи. Она что-то бормотала - будто шаманила. Затем послышался скрип открываемой двери и на "сцене" появился новый сказочный персонаж. Маленький, расфуфыренный, выглядел он преотвратительно. Его черные глазки-бусинки воровато бегали по сторонам, длинные руки-плети дергались подобно змеям. Все очертания тела казались зыбкими, расплывчатыми, а в целом мужичок как мужичок, неопределенного возраста, национальности и цвета кожи.

 -Как поживать изволите, Нурингия Лещеевна, как здоровьечко? - пропел вошедший таким сладеньким голосочком, что у меня внутри чуть было всё не вывернулось, и дурнота удушливой волной подкатила к горлу.

 -Здравствуй, здравствуй, Пантелемон Савелыч, вашими молитвами да пожеланиями всё слава бесу, - на середину комнаты выплыла раскрасневшаяся ведьма, в руках она держала огромный кочан капусты, который, не глядя, швырнула в начинающий закипать котел.

 -Как там наш путничек? Не прозябши, не заболевши?

 -Не юродствуй, - строго одернула его старуха, доставая из передника приличного размера кухонный нож.

 -А всё же не худоват ли будет, не жилист ли?

 -В самый раз, мне в моём возрасте жирного нельзя. А что жилист, так ничего, покипит, разварится.

 -Опять переварить удумала, старая!- мужичонка аж побагровел с досады. - Ты ж знаешь, я мясцо с кровью люблю, что б недопеченное, недоваренное.

 -Ничего с тобой не сделается, и такое слопаешь! А не хочешь, забирай свою долю и уматывай. Вари как знаешь.

 -Да ладно, ладно, - примирительно согласился незнакомец. - А как я тебе его поставил, а? Аккурат к дому вывел.

 (Да тут против меня, оказывается, целый заговор! Ну ,бестии, держитесь! Сейчас только руки окрепнут, и мы малость позлобствуем).

 -Ну, в этом деле ты завсегда мастер был, кто ж лучше тебя путника заплутает?! То-то же, никто!- старуха громко икнула и, вытерши нож о грязный передник, двинулась в мою сторону. В душе моей повеяло холодом. Я попробовал встать, но ноги меня не слушались, а руки были слишком слабы, чтобы оказать достойное сопротивление. И хотя мне противостояли "всего лишь" маленький человечек и древняя старуха, обольщаться не стоило. Первая заповедь солдата в боевых условиях гласит: нельзя недооценивать противника. А у меня от чего-то не было сомнений, что будь я даже в полном здравии, эта парочка представляла бы серьёзного супостата, с которым было бы не так уж просто справиться. А сейчас, когда мои руки и ноги были словно ватные, серьезно рассуждать о сопротивлении и победе не приходилось. Но умирать просто так не за понюшку табака - недостойно и не профессионально. Стыдно, в конце концов, я же не баран какой. Что делать? - извечный вопрос застучал в моих висках барабанной дробью. У меня не осталось выхода, кроме как притвориться беспомощным и ждать до последнего в надежде на его величество случай.

 -За ноги его бери, - я из-под опущенных ресниц пристально наблюдал за входящей в мою "камеру" ведьмой. Слава богу, ножа у неё в руках не было. Значит, убивать меня пока не собирались.

 -Ты посудку под свежую кровь приготовила? - человечишка бесцеремонно ухватил меня за ноги и, не дожидаясь помощи от сообщницы, попёр к выходу. "А дури в этом паршивце немерено", - с тоской подумал я, почувствовав, как мои плечи поволочились по каменному полу чулана.

 -Да погодь, погодь, не торопись, сейчас подсоблю.

 -Так что с посудкой-то? - уточнила эта мелкая сволочь, рывком выдергивая меня на центр комнаты.

 -Что-то ты мил-друг совсем к свежатине пристрастился, так и в вурдалака превратиться недолго, - сердито поведя глазами, хмыкнула старая ведьма и весьма неодобрительно покачала головой.

 -Тебе-то какое дело? - в тон ей ответил Пантелемон и довольно больно пнул меня сапогом в бок, - как хочу, так и обедаю. Ты мясо опять переваришь, а эта свежая кровь мне какая- никакая, а подлива.

 -Вот-вот, превратишься в вурдалака, станешь по ночам по могилкам шастать, косточки рыскать, с волкодлаками якшаться, на луну выть. Еще и волкодлачков наплодишь.

 - Лещеевна, не шути так больше, не люблю я этих шуток.

 -Да ты погодь, погодь, я тут на днях вот что пронюхала, - (я невольно навострил уши, может, и жить мне осталось считанные секунды, но разведчик должен оставаться разведчиком до последнего вздоха), - появился в наших краях не то злодей видный, не то колдун черный. Нечисть к нему со всех сторон так и повалила. Вот я и думаю, может и нам к нему ходы поискать надо бы?

 - Нет, Лещеевна, даже разговоров слышать не хочу! Нечисть она и есть нечисть, не чета нам. Мы господа свободные, сами по себе издревле, родами знатные, корнями древние, кровью чистые, а нечисть - голь перекатная без роду, без племени. Прах. Им бы лишь пресмыкаться пред кем да на луну выть, долю свою оплакивать. И не уговаривай, с волкодлаком быть - себя не уважать.

 -Не горячись, Пантелемон Савелыч! Попомни прошлое-то, когда Стылые-то пришли, родаки наши тоже ни к кому не примкнули, в сторонку отступили, в тиши отсидеться хотели. И что из этого получилось? Сколь ты сиротой бездомным маялся, а? Молчишь. Ты подумай, подумай, а я пока горло-то ему перережу да кровцы тебе свеженькой наберу.

 Пантелемон недовольно закряхтел, но смолчал. В словах ведьмы было предостаточно веских аргументов, заставивших беднягу призадуматься. А сама Нурингия, взяв со стоявшего в углу стола нож и, небрежно держа его в правой руке, стала деловито пристраивать мою шею над заботливо подставленной плошкой. Я незаметно сжал кулаки и...

 ...дверь с визгом распахнулась. Мои мучители, мгновенно забыв о моей персоне, прыснули в разные стороны. В дверном проеме показалось осунувшееся, перемазанное слоем копоти и сажи, но такое родное лицо бабки Матрены.

 -Опять паскудники за старое принялись! - физия моей доброй феи пылала гневом. Мои мучители, словно застигнутые врасплох крысы, кинулись в разные стороны.

 -Стоять! - гаркнула Тихоновна и на её ладошках заплясали язычки пламени. - Всё пожгу! - пригрозила она, входя в помещение и окидывая его изучающим взглядом. - Да-а-а, как была ты неряхой, так и осталась. Жаль, родители твои тебя не видят, вот бы порадовались.

 -А ты моих отца и матушку не трогай, - Нурингия как бы случайно сделала шаг вперед.

 -Да мне до твоих родаков и дела нет, такие же, как ты сволочи были, как жили по-скотски, так скотами и умерли.

 -А чем это мои родители хуже твоих будут? Что тех, что тех Стылые забрали, - гневно бросила ведьма и шагнула еще раз.

 -Что верно то верно, те и те от одной нечисти погибли. Только мои в бою праведном, лес и детишек лесных защищая, в то время когда твои в бегстве постыдном укрывались. Только когда все защитники погибли бежать-то некуда стало.

 -А коль и так, что с того?! - зло выкрикнула ведьма, одним прыжком преодолевая разделявшее нас расстояние. Холодная сталь, рассекая кожу, уперлась в моё горло. - Всё, добрая моя подруга, руки за голову, к стене и не шевелиться, покуда Пантелемон Савелыч тебя вязать будет.

 Моя рука, как бы случайно свалившись, опустилась около ведьминой ноги и медленно поползла , соскальзывая за её пятку.

 -А почем я знаю, что ты его после не убьешь? - сквозь мои прикрытые веки было видно, что глаза её озорно заблестели, от пристально взгляда Бабы-Яги маневры мои не укрылись вовсе.

 -А тебе и знать нечего. Может, отпущу, а может, и оставлю, в услужении. Давай, давай поторопись, а то кровушку-то пущу, Пантеле... - почва ушла из-под ног старушенции. Дернутая за пятку,она откинулась назад и, роняя нож, с грохотом шлепнулась на спину. Ведьма взревела от досады, но сдаваться не поспешила и в её правой руке вспыхнула молния, которая её же и ударила. Людоедка взвыла еще громче, со стремительностью юного каратиста вскочив на ноги, схватила в руки суковатое полено и бросилась на бабку Матрену. Я попытался ей помешать, но не дотянулся. Подняться на ноги не удалось, тем более и мне ничего иного не осталось, как широко раскрытыми глазами наблюдать за продолжением схватки.

 Тем временем ведьма взмахнула своим оружием и... отброшенная небрежным жестом бабки Матрены, отлетела аж к противоположной от входа стенке. И тут я, вдруг вспомнив, что в пылу "битвы", разгоревшейся меж женщинами, совершенно упустил из виду ведьминого сотрапезника, быстро окинул помещение взглядом. Мужичонки нигде не было, но к моему удивлению и ужасу из дальнего полузатененного угла, вытягиваясь и разрастаясь, выползала огромная клыкастая зверина, гибридная помесь кабана и саблезубого тигра. При виде этого чудовища мне стало малость не по себе. Матрена же только хмыкнула и, успокаивающе подмигнув, сделала шаг вперед навстречу доисторической уродине. Та злобно рыкнула и клацнула зубами, но Яга и бровью не повела, а, глядя в глаза противнику, лишь нехорошо усмехнулась.

 -Ты меня не стращай, мне твои фокусы еще в детстве надоели. И не скалься, а то клыки поотшибаю. Вот щас огоньком-то тебя промеж шерстки как приглажу, враз присмиреешь.

 Зверина заскулила и, затравленно озираясь, попятилась в угол.

 -Ты ,Коленька, не лежи, вставай на ноженьки и ступай с богом. Иди на север от солнышка, аккурат к лешему попадешь, тут недалече. Ба-альшой такой дуб увидишь, он подле него и живет. Верст десять будет, да у тебя ножки молодые - мигом добежишь. А мне с этими еще погуторить надобно. Ну что ты лежишь-то, окаянный?

 Я виновато развел руками: мол, я бы рад, да...

 -Ох, дура я старая, они ж тебя дурман - травой опоили! А я-то все думаю, какой-то ты не такой, не живой что ли. Да стал бы ты тут лежать, если б силах был, - Яга сделала пас рукой, и по всему моему телу заструилось благодатное тепло. Я почувствовал, как всё моё естество наливается благодатной силой. Через минуту я поднялся и, приложив руку к сердцу, склонился в низком поклоне.

 -Как же Вы, бабушка, ночью-то справились?

 -Потом, потом, - отмахнулась бабка Матрена, выпроваживая меня за дверь. - Ступай, тебе еще до ночи в город попасть надобно, а дорожка неблизкая. Вот через недельку, коль путь будет, заявишься, тогда и поговорим.

 Я согласно кивнул, захватил валяющуюся на пороге сумку и, покинув негостеприимный кров, снова пустился в путь. На этот раз я не шлепал ушами, надеясь, что дорога, мол, выведет. (Да и дороги-то, собственно, никакой не было). А строго выдерживал заданный курс, ориентируясь по солнцу. Как и сказала бабушка Матрена, через пару часов хода я оказался на лесной поляне, посреди которой стоял огромный раскидистый дуб, увитый хмелем. Под его корнями прямо из небольшого земляного холмика торчала кривая труба, из которой шел сизый духовитый дым.

 -Здравствуй, вой!- из-за дуба показался сухонький старичок, державший в руке суковатую палку.

 -Здравствуйте, дедушка! - поздоровался я, с опаской поглядывая на его "тросточку". - Я, извиняюсь, а Вы кто будете?

 -Хочешь сказать, не признал?! Да леший я, леший, не веришь? - дед почесал лысину. - Вот ведь какие все не верящие пошли. А ладно, - он махнул рукой, наклонился и, откинув незаметный для глаза люк в своё убежище, юркнул в его утробу. Что-то там загремело, зашуршало и из-под земли высунулась сперва голова, затем руки, а затем и вся фигура дедка с ног до головы разодетого ни дать- ни взять в точную копию нашего армейского маскировочного костюма. Я едва не расхохотался и, спрятав улыбку, отвернулся в сторону, делая вид, что разглядываю окрестности.

 Леший, кряхтя, наконец-то выбрался на поверхность.

 -Теперь-то веришь?

 Я кивнул головой, по-прежнему едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

 Леший для порядка немного посетовал на сегодняшнюю молодежь, затем, совсем по-нашему протянув руку, представился:

 -Степаныч, леший.

 -Николай, прапорщик Российской Армии, - в свою очередь отрекомендовался я, пожимая сухонькую, но ещё крепкую ладонь лесного деда.

 -Ждал я тебя. Барсик с утра прибежал, про тебя сказывал. Сестрица моя названная просила до города тебя проводить. Провожу, как не проводить. Хорошего человека завсегда уважить можно.

 -Так я готов, идемте.

 -Ишь ты, расспешился. Сёдни у меня переночуешь, а завтра с утречка в путь и отправимся.

 -Так ведь бабушка Матрена сказала: "Поспеши, к вечеру в город попасть надобно."

 -А я говорю, не гоношись, парень, утро вечера мудренее, до ночи в город всё одно не поспеть. Отдохнешь, сил наберёшься и по дорожке, по дорожке. За ночь враги твои со следа собьются, да и охранные заклинания в силу войдут, глядишь, и проскочим в спокойствии. Ты вот что мне лучше скажи: как тебя угораздило с дороги-то сбиться?

 -Так я шел, шел, а потом дорога кончилась, и только звезда в небе...

 -Кончилась, говоришь?! - дедок задумчиво почесал лысину. - Исчезла, стало быть?! Ха, ха. Ничего просто так даже в волшебном мире не исчезает, на всё своя причина должна быть. Бегал я сегодня на большак, твои следы разыскивал, аккурат Барсик появился - я и побёг. На месте твоя дорога, а следы твои на тропку свернули, да только тропка та -одна видимость. Я враз всё смекнул и Матрене, значится, про энто знать дал. А ужо она своё дело знает, - скинув с себя маскировочные одежды, дедок вновь юркнул в укрытое от посторонних глаз подземное жилище.

 -А раз дорога никуда не исчезала, так что же это было? - глядя вслед лешему я вздохнул и вдруг ощутив себя в этом мире неопытным солдатом - новобранцем, которому надо всё показать и объяснить, виновато развёл руками. Давно забытое чувство никчемушности оплело меня путами стыда.

 -Морок, - пояснил леший, выползая из своего схрона, - так что и звезда твоя путеводная - обман, да и только.

 -Так ведь мороки, они ж вроде шутники-обманщики, а этот каннибал какой-то.

 -Шутники, говоришь?! Эт как посмотреть. Они и раньше-то любили заплутать путника до смерти. Ну, а этот один рос, одичал, ел что попадя, нехорошие компании водил, вот и вырос в такое чудовище. Потом с Лещеевной связался, теперь на пару работают, - пояснил леший и, плюхнувшись на большой гладкий пенёк, махнул мне рукой, приглашая садиться. Я не заставил себя ждать и, утерев со лба выступивший от быстрой ходьбы пот, уселся рядом.

 -Ведьмы, кругом одни ведьмы, что ни женщина так стерва, - зло, с утра кипевшее в моей груди, вырвалось наружу потоком бранных слов. Леший, сидевший рядом, молчал, давая мне выговориться, и лишь изредка кивал головой, то ли подбадривая, то ли наоборот, порицая, а я все говорил, говорил...

 Много позже я ,наконец, выговорился и поток моих слов иссяк. На поляне наступило непродолжительное затишье, но уже через пять минут наши голоса раздались вновь. Минуты бежали вперёд, отмеряя часы, а мы всё сидели на старом пне и всё вели непринужденную беседу. Впрочем, теперь по большей части говорил леший.

 -Ведьмы, они, милок, тоже разные бывают. Вот взять, к примеру, Тихоновну. Кумекаешь, да? А вот Нурингия Лещеевна не чета ей, это если по части колдовства. (Да, с колдовством у неё неважно, - мысленно согласился я, и задумался, - может оттуда и злоба? Хотя нет. Хороший человек он и в трудностях хороший, а если нет, то и цена ему грош). И характеры у них совсем разные. Тихоновна не смотри что колдунья- добрая, душевная женщина, а Нурингия? То- то же... Ведьма. Так что ты, милок, зря про наших женщин так, нехорошо это. Да и Морока не спеши осуждать-то, не спеши. Голодно у нас было, мерли, как мухи, могил копать сил не было, вот некоторые мертвечиной и прозябались.

 Я задумался. В словах старого лешего было много правды, а уж про Матрену Тихоновну и говорить нечего. Таких еще поискать. Она уже дважды спасала меня от верной смерти. Нет, даже трижды. А первый раз это случилось, когда я, весь израненный, плелся через лес, спасаясь от преследовавших меня волкодлаков, это она сбила погоню с моего следа. Второй раз излечила мои раны, третий не позволила сварить из меня бульончик. Три раза. Это ж подумать, только и кому я в жизни еще так обязан? Нда...

 Солнце скрылось за горизонтом, темнело, на землю опускались густые сумерки, окутывая лес и примыкающую к нему поляну. Стало свежее. Спустившись в подземное убежище лешего, я улегся на отведенный мне топчан и, утомленный бессонной ночью, тут же уснул, попав в липкие объятья бесконечно продолжающегося сна:

 ... Как ни осторожны были мои шаги, но сидевший на стреме разведчик обернулся, когда до него оставалось еще довольно приличное расстояние. Глаза хоть слегка сонные, но ясные. В них явно бьётся осмысленная жизнь. Значит и врага не прозевает. С тыла-то ему опасаться нечего, с тыла вся группа, но прислушивается. Впереди видит, сзади слышит, хорошо. И кто это у нас? А-а-а контрач, зовут Димка. В Чечне второй раз.В первый заход отпахал свое в пехоте, а это, я вам скажу, ещё то. Это сейчас она (в смысле пехота) прохлаждается, яйца парит, а в начале кампании всю кровь на себе тащила. Как говорится "пехоте кровь, десанту слава".

 -Буди мужиков, собираемся, в восемь выходим, - вот и весь разговор, ни здрасте, ни до свидания, долго лясы точить некогда, мне и самому шмотки собирать надо. Иду к следующей точке, прямо как почтальон Печкин: "Получите... у нас заметка про вашего мальчика". Туман начинает редеть, глядишь и вправду распогодится. Хорошо бы.

 Два часа дня. Взмок как мышь. Ещё и шея болит. Солнышко наконец продрало глазки и теперь пялится из-за небольшой тучки на растянувшуюся цепочку разведчиков. Рогоз, идущий впереди, настороженно замер. Не задаваясь вопросом, что он там увидел, резко ухожу вправо и опускаюсь на корточки, готовый в любой момент прыгнуть за валяющееся на дороге бревно. -Уф, свои. Добрались. Теперь в глубь леса, быстрее, топаем, топаем. Правая рука на автомате, левой машу: давай, давай. Живее, мать вашу. Всё. Алданов (он замыкающий) скрылся в кустах. Взмахом руки приветствую Романа - разведчика - контрактника из соседней группы и вслед за Алдановым торопливо растворяюсь в тенистой зелёнке леса. Теперь можно перевести дух и чуть-чуть расслабиться. Три группы вместе - это сила. Садимся обособленно, на дистанции поддержки огнём. Позиция не ахти какая, но вполне приемлемая. Для обороны сгодится. Фланг с востока у нас прикрыт 322 группой, с запада обрыв - не поднимешься, тыл защищён группой Володьки Аясова. Красота! Теперь наше дело сидеть и ждать. Даже не верится, что Б/З закончилось. Ой ли, а кончилось ли? А то с чего бы это наши радисты закопошились... Ага, второй номер шлепает в нашу сторону. Так- так, блокнотик в руках, значит, передали какую-то информацию. Пойду узнаю какую.

 К командиру группы мы с радистом подходим почти одновременно. Ха, как говорится, не ждали, а мы приехали. Действительно приехали... Вот тебе и будем в ПВД. Ни хрена мы там сегодня не будем - пришла вводная: выдвигаться в квадрат Х... У.... Вот ведь незадача: и не то обидно, что Б/З продлили, и на то плевать, что с подошв моих размокших ступней содралась кожа не хуже, чем с той козы, а то, что идти надо назад, туда, откуда причапали, а затем и дальше. Это же надо, пропёрлись столько квадратов и теперь будем наматывать их вспять. М-да. К тому же нашей группе как по блату идти дальше всех, хотя две другие ходили сегодня куда меньше. Где логика? Ладно, приказ есть приказ. Так, где мой рюкзачок?

 -Что, уходим? "Домой"? - это приподнялся мне навстречу Женька Рогозов. Отрицательно качаю головой, огорчать парня не хочется, но...

 -Б/З продлили, - коротко бросаю я и, сделав еще три шага, останавливаюсь, отыскивая взглядом свой рейдовый рюкзачок. Вот он, легонький мой, до двух пудов не дотягивает. Чуть-чуть.

 -Гремучий - вонючий, - Рогоз в сердцах костерит вышестоящее начальство. В чём-то он прав. У большинства бойцов жратвы уже не осталось. Что бы полегче нести, жрачки брали меньше чем на трое суток. Так что запасы кончились почти у всех, что ж, придётся делиться. Я в отличие от Женьки и прочих "вьюношей" все три пайка в рюкзак упихал, да и ел понемногу. На сей день у меня осталось: три банки рыбы, тушняк, две каши и несколько пачек галет. Кстати о пайках: меня мучает смутное подозрение, что на солдатскую тушёнку идет то, что, как говорится "есть противно, а выбросить жалко". Каша отдает привкусом керосина. Галеты и те, хуже чем были раньше. Раньше, (это в доброе советское время), они были плотнее и, на мой взгляд, гораздо вкуснее. Хотя калорий в пайках вполне хватает.

 Бойцы в полголоса матюгаются. Впрочем, по-моему, они давно подозревали, что не может быть все так хорошо. Но одно дело подозревать, а другое дело точно знать, что сегодня вместо теплой баньки и отдыха тебя ждет приличный марш-бросок по пересеченной местности и холодная, бессонная ночь. Сборы недолги, экипировка подогнана и подтянута, рюкзаки взвалены на горбушки. Перестраиваемся в боевой порядок и начинаем выползать на дорогу.

 В глухом лесном бору Хайлула зализывал раны. Покончить с ненавистным русским с наскока не удалось, уж больно сильна оказалась в магии укрывшая его ведьма. Да и в разрытых могильниках не оказалось ничего стоящего, так, некоторые безделицы, слабая человеческая магия, но зато теперь он уже знал, где искать. Странный голос, приходящий из ниоткуда, нашептал и где раздобыть амулеты и как черпать силу. (А сила - он это чувствовал, струилась, приходила в него с каждой новой жертвой: перво-наперво он убил тех пятерых, что упустили русского, затем пришла очередь волкодлаков, благо их места тут же заняли другие. Его воинство всё прибывало. Ощутив его силу, повинуясь его зову, из черноты небытия выбрались исчадья тьмы. Упыри лобызали его ноги. Оборотни, скинув человечье обличье, стояли стражей, охраняя его сон, да и сон ли это был? Прежний Хайлула может и нуждался во сне, а нынешний Повелитель Тьмы, Черный владыка уже не принимал и не понимал этой простой человеческой слабости.

 "Нет, - подумал он, поглаживая обожженные магией ведьмы плечи, - не стоит рисковать своей шеей раньше времени в торопливом нетерпении пытаясь покончить с осточертевшим, но вместе с тем всё время ускользающим от него русским. Сперва нужно набраться сил, найти искомое. А пока, пока за этим проклятым русским пусть погоняются верные вассалы". Довольный принятым решением, он снова погрузился в раздумья, но это были уже другие раздумья - сладкие и счастливые.

 "Резать, резать, убивать, так что бы кровь врага текла по лезвию ножа, по рукам, разбрызгивалась по лицу и крупными каплями падала на одежду. Я хочу умываться кровью моих врагов. О Аллах, дай мне сил! Хотя какое мне теперь дело до Аллаха, спрятавшегося где-то в черноте неба. Здесь его нет, я сам скоро стану Аллахом. Повелитель! Они все называют меня Повелитель. Да, я Повелитель. Я силен. Я готов покорить Восток и Запад. А затем... Затем я вернусь в свой прежний мир и раздавлю всех, кто встанет на моём пути. Я уничтожу верных и неверных, всех, кто посмеет встать на моём пути. Мир содрогнется под тяжестью моей длани, содрогнётся и запомнит. Я установлю свой правильный порядок и не будет никакого бога. Я сам буду бог, бог на земле, единственный, могущественный и непобедимый... - на этой мысли что-то в голове у Хайлулы щелкнуло и впрямь опустив его на бренную землю. -Но прежде, я должен покончить со своим врагом. Мне нужна его сила, его любовь, то что я смогу обратить в ненависть. И мне нужны его боль и кровь - кои я обращу в силу и могущество..."

 Проснулись мы поздно. В землянке Степаныча царил полумрак, только несколько солнечных лучиков, непонятно каким образом пробившихся в подземное жилище, весело плясали на покрытых зеленоватой плесенью стенах. Дед хлопотал у допотопной печки, готовя какое-то на удивление вкусно пахнущее варево.

 -Что, Николай, проснулся? Ну, раз проснулся, утро доброе тебе, и давай живенько вставай. На дворе кадка с водой студеной стоит, тебя дожидается. Ополоснись, умойся, да на завтрак поспешай. У нас сегодня рыбка свежая, на льняном масле жаренная, травами пахучими приправленная. Ах да, в дупле свежий хлеб лежать должен, Матрена спозараночку присылает. Будь добр, прихвати.

 Я потянулся, еще не проснувшись окончательно, неловко сполз со своего ложа, что-то буркнул и, протирая кулаком глаза, полез наверх.

 Вода, набранная в бьющем прямо из-под корней дуба родничке, прозрачная, искрящая на солнце, приятно обжигала обнажённое тело. Облившись из ковшика, я умылся, тщательно растерся рушником, прихватил из дупла огромный каравай хлеба и, ведомый умопомрачительными запахами, исходившими от непонятно каким образом приготовленной рыбы, юркнул в дедово убежище. Завтракали мы неспешно, тщательно обгладывая и смакуя косточки огромного, изжаренного целиком, сазана. Затем еще долго пили духовитый мятный чай с липовым медом и только потом стали собираться в дорогу. Выйдя в путь уже ближе к обеду, шли неспешно, поглядывая по сторонам и ведя беседу. Точнее говорил в основном Степаныч, а я всё больше поддакивал да головой кивал. Когда мы оказались у того злополучного места, где меня морочили, он, наконец, перешёл от лесных баек да побасенок к цели моего путешествия:

 ... город тот не шибко старый. Почитай на днях 137 годовщину отмечали, вино рекой лилось. Костры до небес горели. Поговаривают, еретиков жгли. На ближайшие сто верст град самый крупный будет. Я тебя до березовой рощи провожу, а там и сам не заплутаешь. Флаг ихний издалека видно, над полем золотом вышитым лазурь небесная, а в синеве три мухи здоровые лётают, отсюдова и название. Про мух-то этих всякое в лесу говаривают. Одни говорят, град на месте зловонной пустоши строился, мух по первости не считано было, оттуда и прозвание. А другие утверждают, жил, мол, когда-то богатырь великий, да чарами злыми в сон обращен был. Так и спал он сотни лет непробудным сном, никем не востребованный. А когда беда нагрянула, многие будить его пробовали. Да не получалось у них ничего до тех пор, покудова не нашелся малец малый, сладкой патокой лицо богатырское намазавший. То ли знал-ведал чего, толи так с озорства-шалости. Ни пчел, ни ос, ни шмелей, ни шершней в ту пору уже в наших краях не пооставалось. Спасаясь от Стылых (а Стылые, это я тебе скажу, твари ещё те), в другие места подались. И только три мухи, невесть как рядом оказавшиеся, на сладкое позарившись, возвернулись и на богатыря севши, по лицу туда- сюда забегали. Раз богатырь отмахнулся, два отмахнулся, в третий раз так себя по лицу хлопнул, что и мух прибил и сам проснулся. Узнал о беде великой и на бой поспешил. Куда богатырь сгинул- неведомо, только и лихоимство пошло на убыль, а вскоре и вовсе все Стылые запропали куда-то, будто и не было их вовсе. А город на том месте, где богатырь спал, основали. С тех пор так и стоит, флаг мухами украсивши. А где правда- я не знаю, да и ни кто не знает. - Степаныч закончил свой рассказ и, пристально посмотрев на меня, спросил:- А ты как думаешь?

 Я ничего не ответил, только молча пожал плечами. Мне ли, пришедшему из другого мира, судить и разбираться в хитросплетениях и тайнах этого со всех сторон сказочного мира?!

 -Ни царя, ни короля над ними нет, - не дождавшись ответа, продолжил своё повествование леший. - Во главе града богатые господа стоят - магистры наук и магии. Ну, уж какие из них ученые- не знаю, а магии они и не нюхали. Думаю, это они по привычке эдак прозываются. У людей-то и раньше магия так себе была, одно шарлатанство. А с тех пор, как последняя битва случилась, и вовсе всё подрастеряли. А уж когда в граде святую инквизицию ввели (закон такой али уложение, не ведаю), и вовсе всё верх дном встало. Последних чародеев поизвели. Кого огню предали, а кто сам в бега пустился. Лобных мест понастроили больше чем древних памятников. До сих пор никак не остановятся. Ты уж там поостерегись, чтобы за еретика не приняли.

 -Дедушка, а у них что, вера какая особенная? Может мне молиться по-ихнему выучиться?

 -Да какая у них вера, видимость одна! Молчи да в случае чего в колени падай - вот и вся вера. Денег у тебя с собой немного, чай не позарятся. Главное веди себя незаметно, лишнего не говори, других выслушивай, небось и обойдется.

 За разговорами дорога оказалась близкою, и в скорости в просветах между дубов завиднелись первые белоствольные березки.

 -Ну, вот почитай и дошли, - Леший остановился и показал пальцем куда-то на восток. - Вишь вон флажок трепещется?

 Я посмотрел в даль. Но сколь ни всматривался, так ничего и не увидел. Но не желая разочаровывать лесного деда, утвердительно кивнул головой.

 -Вот аккурат на него и ступай. Ежели поспешишь- дойдешь засветло, солнышко еще только- только клониться начнёт. А не поспешишь, всё одно до темна успеешь. Ну, ступай, прощаться не будем, не люблю я этого. Чай еще не единожды свидимся, - он замолчал и, хитро подмигнув, заспешил в обратную дорогу. Я и опомниться не успел, как его фигура исчезла среди деревьев. Пора было и мне двигать ножками. Я перебросил поудобнее суму с нехитрыми припасами и почти бегом припустил в указанную сторону. Уже совсем скоро моему взору предстала довольно живописная картина.

 Раскинувшись на холме, взирал на округу со своих (трех) полуразвалившихся башен славный город Трехмухинск. На сине-золотом флаге, гордо развевающимся над самой большой башней, трепетали крылышками три мухи-освободительницы. И, судя по всему, в случае вражеского нашествия добрые трехмухинцы уповали лишь на их незримое покровительство, ибо стены, укрывающие город от злого ворога, совсем обветшав, местами осели и потрескались, а в самой непосредственной близости от главной башни и вовсе виднелся широкий пролом, к великому счастью горожан уже доверху заваленный нечистотами. С тучами летающих над ними мух он являл собой живое олицетворение этого славного города. Постаравшись больше не отвлекаться на чужую головную боль я зашагал быстрее и вскоре оказался под городскими стенами. Большие полусгнившие ворота, едва держась в ржавых петлях, были распахнуты настежь. Привалившись к ним, в развязных позах стояли разодетые кто во что горазд красномордые, слегка подвыпившие стражи и лениво лузгали жареные семечки.

 -Господа стражники! - как можно ласковее пропел я. - Не могли бы пустить одинокого путника, истомившегося в долгом странствии и жаждущего тепла и уюта, под надежную защиту городских стен и святой инквизиции.

 Они даже не посмотрели в мою сторону.

 -Господа стражники, - я немного повысил голос, надеясь хоть так привлечь их внимание, - не могли бы...

 -Ходють тут всякие, - перебил меня ближайший стражник и попытался ткнуть меня в бок тупым концом копья. Я с легкостью уклонился и, отступив на шаг, попытался закончить свою фразу.

 ...не могли бы вы пропустить путника за стены славящегося своим гостеприимством города?!

 -Пшёл отсюда, - уже двое стражников зло зыркнули в мою сторону, и плотоядно усмехнувшись, поудобнее перехватили, оказавшиеся в их руках, дубины.

 -Извините, может быть, вы не поняли. Я хочу пройти в город и готов заплатить пошлину, - быстро проговорил я, совершая свою первую ошибку, то есть, доставая из кармана не серебряную, не медную, а золотую монету.

 -Золото?! -хором воскликнули охранники и их глаза загорелись алчным огнем. - Давай сюда, живо.

 -И вы меня пропустите? - на всякий случай уточнил я и тут же совершил свою вторую ошибку. - А может быть за вход хватит и серебряной монеты?

 -Так у него есть еще? - удивился стоявший чуть в стороне верзила. - Да что мы с ним разговариваем? Отберём и вся недолга.

 Стражники, которых оказалось пятеро, стали не спеша обходить меня полукругом. Чувствовалась выучка, видно, подобную процедуру они проделывали не единожды. А я ведь собирался раствориться в серой людской массе. Вот так и веди себя незаметно. Быть запросто так избитым, обобранным и вышвырнутым прочь от города не хотелось. Нет, может в иной раз подобное и сгодилось бы как тактический маневр, но за последнее время меня так часто били исподтишка, что невольно хотелось дать сдачи. Я плюнул на все возможные преимущества отступления и ввязался в драку. Стражники, не ожидавшие отпора, не успели опомниться, как уже валялись в придорожной пыли, хрюкая разбитыми носами и утирая кровавые сопли. Я поправил на плече сумку и, перешагивая через их помятые тела, гордо задрав голову, вошел во врата, жалобно скрипевшие под всё усиливающимися порывами ветра.

 А городишко был хилый, так себе, захудалый городишко. Может, лет пятьдесят назад он и не выглядел так убого, но ныне всё пришло в упадок. Даже винокурни одряхлели и развалились. Видно прозябающих здесь жителей уже не хватало на то, чтобы потреблять всю массу выпускаемого алкоголя. Некогда обширные цеха пустели, склады разрушались, а лучшие вина превращались в перебродившую брагу. Я оставил позади покосившиеся ворота и неторопливо направился к ближайшей корчме, стоявшей на отшибе и украшенной незамысловатой вывеской: на бледно-розовом фоне гарцевал на рыжем коне такой же рыжий бородатый всадник. В руках он держал большой золотой рог. И было непонятно, толи он собирается в него трубить, толи выпить нечто в него налитое. Во всяком случае, буквы, идущие поверху его кичливо вздернутой головы, ясности не вносили. "У Якова" гласили они, но мне это ничего не объясняло. "У Якова" так "У Якова", - мысленно подумал я и слегка пнул легко распахнувшуюся калитку. Из приветливо распахнутой дверцы местного "ресторана" доносилась занудная, навевающая тоску мелодия, но запах, коснувшийся моих ноздрей, был весьма и весьма недурственен. В предвкушении сытного ужина я взбежал по широким ступенькам и оказался внутри просторной трапезной, заставленной деревянными столами и стоящими подле них деревянными скамьями. Помещение было наполнено едва ли на четверть. Я без труда занял пустующий столик и, вальяжно развалившись на скамейке, окрикнул снующего туда- сюда официанта.

 Закусь и впрямь оказалась неплохой, но не успел я насладиться поданным мне ребрышком барашка, как в трактир ввалила целая толпа стражников.

 -Вот он! - показав на меня грязным пальцем, возопил охранявший ворота верзила, и на всякий случай спрятался за спины товарищей. Толпа, злорадно загалдев и подталкивая друг друга, двинулась в мою сторону.

 Ну и славно же мы повеселились! Скамьи, перемещаясь с места на место, с треском переламывались о спины незадачливых посетителей и прислужников, табуретки летали под потолком "аки птицы небесныя". Временами мне казалось, что я сам по себе, а драка сама по себе. Разобрать, кто кого бьет и с кем дерется, было невозможно. Так, веселуха потехи ради. В конце концов, меня всё же скрутили и, запеленав веревками, выволокли на площадь, сплошь хранившую следы средневековой "демократии". Остатки кострищ чередовались с кривыми виселицами, виселицы перемежались плахами и прочими местами для казней. В общем, впечатление было еще то. На одном из покосившихся заборов корявым почерком было нацарапано: "Возлюби казнь как искусство, как средство самореализации". Сначала я подумал, что здесь мой путь и закончится, ан нет. Толпа, восторженно вереща, подняла меня на руки и прохлынула дальше. Мои глаза с удивлением и непониманием взирали на кучи отбросов и нечистот, лежащих прямо посреди улиц, на источавшие неимоверное зловоние раскрытые выгребные ямы, над которыми летали стаи больших, зелёных мух. Похоже, в этом городе царил хаос. Покосившиеся дома и домишки с выбитыми стеклами дополняли всеобщий пейзаж запустения, но среди утопающих в грязи и нищете улиц, возвышался целый квартал огороженных высоким крашеным забором зданий, которые иначе как хоромами я бы и не назвал. Туда-то меня и потащили.

 Вблизи эти "замки" оказались не столь роскошными как показалось в начале. На самом большом и помпезном из них висела кособокая вывеска "МАГИСТРАТ". Около него меня уже поджидали. Десяток сытых, откормленных мужиков в одинаковых красных прикидах, с тяжелыми золотыми цепями на шеях и тонкими деревянными посохами в руках, обступив полукругом невысокий постамент, со скучающим видом наблюдали за подходящей процессией. Стоящий на постаменте "дядечка" разительно отличался от прочих "властей" своим видом: во-первых - был он мелковат ростом и худощав, во-вторых - одет в черный вполне приличный фрак, а в-третьих - глаза выдавали в нем какой - никакой умишко.

 Меня подтащили к подножию постамента и бесцеремонно опустили на землю. Несколько мгновений царила тишина, затем из толпы выступил кособокий мужик со здоровенным мечом, болтавшимся на перевязи. Он низко поклонился и скрипучим голосом обратился к главам города:

 -О высокородные господа, мы привели на ваш суд это греховное существо в облике мужчины, незаконно проникшее в наш славный город и посмевшее телесно оскорбить его достопочтенных жителей.

 -В чем же заключены дьявольские деяния его? - стоявший на постаменте мужичок в чёрном костюме, внимая, склонил голову.

 -Мы составили список, о великомудрый Илларион, - кособокий вытащил из-за пазухи засаленный пергамент, чуть ли не в метр длиной, и почтительно кланяясь протянул его "великомудрому". Оставалось только дивиться их оперативности: и когда это они успели накатать этакую бумаженцию?

 -Ого, сорок два выбитых зуба, двадцать четыре сломанных ребра, три свёрнутых челюсти, разбитые головы, несчетное количество синяков и ссадин, - глава местной администрации восторженно покачал головой, - воистину здесь не обошлось без дьявольской помощи...

 -В костер его, в костёр! - восторженно завопила толпа, но тут же умолкла под гневным взглядом главного магистра.

 -Я еще не закончил, - в голосе его зазвенел металл. (Тертый калач, ничего не скажешь). - Действовал он по дьявольскому наущению и с дьявольской помощью, это неопровержимо, но есть ли он суть порождения дьявольского? (Во загнул). Что ежели поступки его, что дитяти неразумного и молитвами очистительными сможем мы его в лоно священного пути возвернути? - мужичок замолчал и пристально посмотрел на притихшую толпу. В этот момент мне отчего-то показалось, что относительно моей дальнейшей судьбы он уже определился и по мою душеньку у него в имелись свои собственные далеко идущие планы.

 -Развяжите! - приказал "дядечка бургомистр" и толпа, мгновенно подчинившись, принялась раздирать многочисленные узлы на моих путах. Через несколько минут веревки опали к моим ногам, и я неторопливо, словно ничего не произошло, со стойкостью и спокойствием идиота стал растирать затекшие кисти рук. Тем временем толпа, отосланная одним движением руки великородного и великомудрого Иллариона, тихо перешептываясь, быстренько рассосалась по своим делам, а сам глава магистрата, легко соскочив с постамента, бодреньким шагом направился к моей персоне.

 -Так- так, молодой человек, - проворковал глава, вблизи оказавшийся на полголовы ниже меня ростом и с приличной лысиной, запрятанной под тонким слоем зачёсанных набок волос, - я думаю, Вы не безнадежны. Как я понял, Вы нуждаетесь в приюте? Да- да, не отрицайте, мои агенты рассказали мне больше, чем написано в этом жалком пергаменте. Мы могли бы это для Вас устроить, но Вы понимаете, - он сделал театральную паузу, - мы не можем сделать это просто так, народ нас не поймёт. Требуется искупление. (Ага, вот мы, наконец, и добрались до сути). У нас, понимаете ли, есть свои собственные проблемы и, увы, решить их некому. Измельчал народ, измельчал. Вы же, я думаю, вполне способны выполнить одну маленькую, можно сказать малюсенькую задачку, тем самым доказав своё стремление идти от тьмы к свету. (Тянет как кота за хвост, дать ему ,что ли, в лоб?). В двадцати верстах отсюда, на южном перевале, стоит черный замок. В нем поселилось зло. И по ночам оттуда исходит страшная смерть. (Ого!) Черная тень слетает с его башен и проникает в дома наши, умерщвляя жен наших, стариков наших. (Странненький какой-то выбор). Правит в том замке вампир-оборотень по прозванию Дракула. (Ну, то, что вампира зовут Дракула, меня почему-то не удивило). Если ты отважишься и древний завет исполнишь, то, - он на мгновение задумался, - первое задание по пути очищения выполнишь.

 -А какое, собственно, заданьице? - я первый раз за все время нашей, так сказать, беседы ,подал голос.

 -Да простенькое дельце, совершенно простенькое, графа осиновым колом к земле пригвоздить и всего делов-то. (Мда, проще некуда, интересно, как они себе это представляют?). Возьми за двором кол и молот и ступай себе с богом. Заблудиться не бойся, до замка тебя наши стражники сопроводят. Это что б не обидел кто. (Ага, что б не сбежал, значит. Понятненько).

 -Так я могу идти?

 -Да- да, ступай, и пусть твой путь усыплють розы. (Какой вежливый человек, аж слеза прошибает). Я развернулся и двинулся в указанном направлении.

 -Ах да, - донеслось мне во след, - совсем забыл! (Вот она ,где собака-то порылась! Ну-ка, ну-ка, выкладывай самое главное. А то Дракулу надо убить! Вампира сничтожить! Людей от беды избавить! Тьфу! С самого начала знал, что должен быть у этого поганца свой корыстный интерес). У него в замке щит заговоренный есть. Когда обратно пойдёшь, так и быть, прихвати. Да и где сокровищницу прячет, разузнай. Но сам не трогай, это мы уж без тебя как-нибудь.

 На ночь глядя никто из "почетного эскорта" из города выходить не захотел. Пришлось мне ночевать в небольшой келье с зарешеченными окнами, дверями, закрывающимися на засов (снаружи), для моей, так сказать ,безопасности и деревянными нарами, стоящими у дальней стены. Кое-как перекусив великодушно поданным мне на ужин черствым хлебом с прошлогодним салом, запив все это невесть из каких трав приготовленным отваром, пахнущим слегка сопревшей травой, я улегся на соломенный матрас и, укрывшись дерюжным одеялом, уснул беспокойным сном.

 Местные жители торопливостью не отличались. В поход мы вышли ближе к обеду. Скрипучие старые ворота распахнулись, и мы (под бравурное звучание моего живота) выдвинулись к близлежащей пустоши, за которой начинался густой сосновый бор. Широкий тракт лежал под нашими ногами, безошибочно ведя нас к мрачным владениям графа Дракулы. Впереди шёл я, держа в одной руке метровый заостренный кол из осины, а в другой ржавый-прержавый молоток. Это значит, что б в случае чего не жалко было. А позади, огибая меня правильным полукругом, плелось окосевшее от жары воинство. Парило как в пекле, предвещая скорый дождь. И правда, не успели стены города скрыться за вершинами сосен, как на горизонте показалась большая черная туча, то и дело перечеркиваемая ослепительно белыми молниями. Докатывающиеся до нас раскаты грома, подобно беспрестанно повторяющимся ударам гонга, заставили моих спутников нервничать и озираться по сторонам в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Как на грех вокруг расстилался светлый сосновый лес с длинными и прямыми, как мачта, соснами.

 -Чё деется, чё деется! - идущий от меня слева краснорожий мужик в куцем армяке остановился, тыкая пальцем в сторону надвигающейся тучи. - Мефодий, мож, брат, завернем до города, а? Пока яще не далече?

 Тот, кого завали Мефодий, огромного роста рыжий детина, как и все стражники с круглой, откормленной рожей и выступающим животом, по-видимому бывший здесь за старшего, покосился на говорившего и, ни к кому конкретно не обращаясь, мрачно обронил:

 -Кто желат на кол, милости просим! Мне держать вас тут без надобности, чай и вдвоем дело справим, - он протянул свою лапищу и по-приятельски похлопал по моему плечу. Удар гулко отозвался по лесу, силушки этому дитяти было не занимать, но и мы не лыком шиты, удар держать можем. Видя, что его хлопок не возымел нужного эффекта, Мефодий стал приноравливаться, чтобы приложиться покрепче, но я пристально посмотрел в его сторону и вполне красноречиво покачал головой:

 -Даже не думай.

 Дитятко шарахнулся от меня как от прокаженного, видно, вчерашнее побоище не осталось незамеченным. Как всегда слава бежит впереди героев.

 Под дружное молчание приунывшего воинства и аккомпанемент грома наша "сводная группа" пересекла тянущийся с запада на восток сосновый бор и вошла под полог смешанного леса, состоявшего преимущественно из старых, почти отживших свой век ветел, ив и только-только начинающих свой путь ольхушек. Едва мы перешли незримую линию, разделявшую эти два столь непохожих лесных массива, как наверху грянул разрывающий барабанные перепонки гром и небеса разверзлись: на землю потоками гигантского водопада хлынул ливень. Смывая листву, сбивая с ног, размывая почву, потоки воды хлынули на наши головы. Мне показалось, что начался библейский потоп. Преодолевая достигающие моих коленей мутные воды, я добрался до ближайшей разлапистой ветлы и укрылся среди её огромных переплетающихся наподобие грота корней. Странно, но одежда, подаренная бабкой Матреной, хоть и блестела от попавшей на неё воды, но была изнутри совершенно сухая. Подивившись такому факту, я присел на торчавший из земли корень и спокойно стал дожидаться конца стихийного бедствия. Но дождь лил не переставая. Мои конвоиры, испуганные, жалкие, мокрые словно курицы, метались из стороны в сторону в поисках укрытия, и слава богу, за плотной завесой летящих друг за другом капель не замечая меня и моего убежища. Когда же молнии, под оглушающий грохот грома рассекающие гигантскими сполохами небосвод, стали стихать, и гроза неспешно покатилась на восток, унося с собой последние капли дождя, солнце уже село, и в полузатопленном лесу царил мрак ночи. Ноющая, дрожащая, напуганная стража, пытаясь хоть как-то согреться, сбилась в кучу. Я, немного позлорадствовав над их жалкими потугами, неторопливо выстелил остатками прошлогодней листвы небольшую площадку и, завалившись спать, мысленно поблагодарил мою добрую Тихоновну за подаренную одёжку. Спал я спокойно и без сновидений.

 День входил в свои права с медлительностью черепахи. Сгустки облаков, устилающие еще по ночному черное небо, забагровев на востоке, в зените сделались темно-лиловыми и от того еще более тяжелыми, странно похожими на литую броню, сковавшую небосвод. Морось, всю ночь опускавшаяся с беззвездного неба и мелкой холодной водяной пылью оседавшая на лицах и руках стражников, медленно истаяла, превратившись в густой, промозглый туман, окутавший высившиеся вокруг сопки и заполнивший кусками расплавленной "ваты" раскинувшиеся на западе низины. Всю ночь не сомкнувшие глаз "вои", словно сонные мухи, расползлись по поляне в поисках солнечного света и боле менее сухого места ,где можно было бы перекусить. Но увы, увы ,съестные припасы, намытые немилосердным дождём, превратились в раскисший студень. Теперь мои стражи останутся голодными. Так им и надо, о пропитании "бедного странника" никто и не подумал. Хорошо, денег не отняли и мне еще загодя удалось перекупить у рыжего Мефодия каравай хлеба, бутыль кваса и приличный кус густо посыпанного специями сала. Так что пока моя "группа" разогревалась, я неспешно завтракал, уплетая за обе щеки сало с хлебом и запивая всё это мятным, слегка забродившим квасом. Разогревалась братва долго. Вышли в путь, когда солнце поднялось высоко над лесом, а туманная мгла окончательно рассеялась.

 Дорога, петляя из стороны в сторону, вела между пологих холмов, перемежающихся небольшими болотцами, где среди трясин, покрытых какими-то желтыми цветочками и вод, сплошь заросших колючим водорезником, нет-нет да и виднелись небольшие бочаги открытой воды, в которой с шумом плескались то ли мелкие водяные животные, то ли большие рыбины. Постепенно местность, до сей поры болотистая и равнинная, стала переходить в пологие предгорья. Небольшие хребты, словно путь летящей ввысь стрелы, вырастая до лысых гор, вели на юг.

 Чем выше мы поднимаемся, тем становится холоднее и холоднее. Да уж, юг так юг. Приветливые южные горы, солнце, воздух и вода, что-что, а воды здесь действительно хватает, и из всех щелей так и брызжет, то с неба, то из-под земли. Под каждым хребтом ручей, под каждой сопкой ручеёк и тьма тьмущая родничков и родничёчков. В хорошую жару они наверняка пересыхают, но где эта жара? Не вижу и не слышу. В тени деревьев ни лучика света, все закрывает сплошной завес листвы. Лес тёмный, неприветливый и чем-то неуловимо похожий на Чеченский. Только деревья еще более колючие, кора темнее, а ветви гуще. Холодно. Очень холодно, короче, холодрыга ещё та.

 Наконец-то лес кончился, выбираемся на лысую середину хребта. Под лучами всё еще вынужденного пробиваться сквозь завесу белых облачков солнышка становится значительно теплее, и мои спутники, вытирая обильно струящийся по лицу пот, с ностальгией вспоминают лесную "прохладу". Почва под ногами становится всё более каменистой, и вскоре на нашем пути завиднелись настоящие скальные гряды. Умаявшиеся от непривычно долгой ходьбы мужики, завидев среди камней и валунов большую щель с благодатной тенью, вознамерились "воздохнуть". Я же, привычный лазить по горам и сопкам с сорокакилограммовым рюкзаком, сунув в суму молот и оставив в руках только деревянный дрын, пошел немного прогуляться по окрестностям. Задерживать меня или хотя бы сопровождать в дальней дороге никто не стал. То ли поостереглись, то ли, справедливо предположив что "куда он с подводной лодки денется" оставили всё в руках божьих. Двигался я не спеша, размеренно, сберегая силы и внимательно поглядывая по сторонам. Дорога ,убегая в даль, и теряясь между больших валунов и хаотичного нагромождения более мелких камней, постепенно уходила вниз к подножию хребта, образованному огромным скальным монолитом, упиравшимся в черное отверстие каменного ущелья. Вот там у самого горизонта и виднелся островерхий шпиль высящейся над местностью башни, стоявшей на подступах к приземистому средневековому замку. Вот теперь я стал маскироваться по-настоящему.

 На то ,чтобы преодолеть разделяющие нас мили, у меня ушло три часа, но оно того стоило. Предмет моего поиска высился передо мной во всей своей красе. Я вполз на вершину скального образования и, улёгшись среди каменных глыб, стал вести наблюдение.

 Замок, стоящий на середине утеса и подобно хищной птице всматривающийся вниз в пролегающую под ним дорогу, ничем особенным не отличался. Замок как замок, ничего зловещего. А что касается мрачности, так, по моему мнению, все замки немного того - в смысле мрачноваты. Стены строения, представляя из себя вырубленный из каменного монолита прямоугольник, казались неприступными. Единственные ворота ,выполненные в виде двустворчатой арки, выкованные из блестящей, многослойной стали, которой позавидовал бы любой меч, с помощью хитроумного механизма вбирались вовнутрь стенного монолита и при необходимости тут же закрывались, входя в специально приспособленные пазы. По периметру стен протянулся глубокий ров, заполненный зловонной жижей и, судя по раздававшимся звукам, "зарыбленный" какими-то монстрами. Лишь с тыльной стороны замка, где стены вплотную подступали к бездонной пропасти, рва не было, но сама пропасть являлась непреодолимой преградой. Внутри периметра бегало с десяток весело поскуливающих животных пегой окраски, сильно напоминавших наших собак, но передвигавшихся какими-то странными лошадиными скачками. Издалека эти животные казались вовсе не страшными, а ,даже наоборот, веселыми и беззаботными. Они прыгали и кувыркались, таскали друг друга за хвосты, одним словом, веселились вовсю, но изредка доносившийся до меня лязг их челюстей наводил на некоторые размышления. Да, замок действительно был неприступен для наступающей армии, но для одиночного лазутчика в нем оставалось слишком много уязвимых мест, что тоже заставляло задуматься. Значит, нужно было придумать что-то неожиданное. В замок, вопреки всем существовавшим мнениям ,я решил пробираться в полночь, когда нечисть, по моим весьма не проверенным сведениям, просыпается для охоты и ответного хода не ждет. Итак, узнав всё необходимое для скрытного проникновения, я осторожно спустился вниз, и лавирую среди камней, заспешил обратно к поджидающей меня "дружине". Можно было и не возвращаться, но мне хотелось в ожидании полночи хорошенько выспаться под надежной охраной и не отвлекаться от столь благородного занятия на различные шорохи и звуки.

 Когда я возвратился уже вечерело. Я шёл осторожно и услышал, как среди сопровождавших меня мужиков разгорелся спор, едва ли не переходящий в драку. Мне стало интересно. Я остановился за большим валуном и прислушался.

 -А я гуторю, всё едино казнят. Вот тока сполнит заданьице и на плаху, - громко увещевал своих оппонентов рыжий Мефодий. - И ты, Фрол, не печалься, - (я осторожно выглянул из-за камня. Ага, Фролом звали того краснорожего мужика в куцем армячишке, что никак не хотел идти. О чем это он ,интересно, печалится? Уж, не обо мне ли? Вряд ли.) Меж тем Мефодий продолжил, - казнят его, как пить дать казнят.

 -Так я што, я раз ж спорю, - Фрол виновато развел руками и на мгновение замолчал. Затем на его лице появилось мечтательное выражение, - хорошо, если б четвертовать, колесовать оно тоже ниче, но как-то всё не по- нашенски...

 -Повесют его и вся недолга, - весомо заметил стоящий чуть поодаль коренастый мужик, время от времени почёсывавший свою репу широкой мозолистой пятернёй.

 -С чагой-то тебе сберендилось, что повесют? - Мефодий недовольно взглянул в его сторону.

 -Да вот ни с чего, от думается и всё так.

 -Нет, ты не темни, - настаивал рыжий, нервно теребя в руках коричневый булыжник, величиной с собачью голову, - всегда ты, Григорий, темнишь, думаешь, думаешь, а потом как ляпнешь...

 -Да чё темнить- то, ты сам-то скумекай, что четвертовать, что колесовать время надобно, а человек он пришлый, в наших краях неведомый, мож какой князь удельный? Никто ж не выпытывал, а сам-то он помалкивает, тока как зыркнет на тебя сразу оторопь и берет. Мож за ним войско уже скачет? А верёвка- она что, раз и готово.

 -Ну, эт ты хватил, про князя-то. Каков же он князь, ежели пешим в город явился?

 -Не ведаю, хто знает? Мож корысть есть какая, али зарок даден. Их благородеев раз же разберешь?

 -Эх, мужики, ежели веревка, то такда и смотреть неча, - тяжело вздохнул Фрол и сокрушенно покачал головой. В его глазах отразилась беспросветная тоска.

 -Не о том, дурень, печалишься. Опасаюсь я, как бы оно всё хуже не повернулось. Неспроста он в наш город заявился, ох неспроста...

 -Так чё ж делать-то?

 -Я так мыслю, мужики, токась он вернется, порешить его надобно, - понизив голос, предложил Григорий, как-то странно поглядывая на своих спутников.

 -Эт как жа? А магистрам што скажем?

 -Што, што... Ушел в замок и запропал, мало ли что там с ним приключилось.

 -И то верно, - одобрительно закивал Мефодий, отбрасывая в сторону тяжелый булыжник. Тот, пролетев с десяток метров, с грохотом покатился вниз по склону, увлекая за собой всё новые и новые камешки.

 -На том и порешим?! - уже громче, то ли спрашивая, то ли утверждая проговорил Григорий, и его правая рука потянулась к стоявшему чуть в сторонке большому двуручному мечу. Ухватив рукоять, он поднялся и весело поигрывая железной "игрушкой" неспешно направился в мою сторону. И в этот момент наконец-то вырвавшееся из-под завесы облаков солнце осветило его лицо. В свете прямых лучей оно показалось мне каким-то неестественным, с расплывчатыми, неровными чертами, под которыми проступали черты другие, странно знакомые, но он приближался, и задумываться над этими странностями времени у меня не было. Я осторожно отпрянул за валун и неслышными шагами двинулся по уже знакомому маршруту, ведущему в сторону замка. На этот раз я двигался значительно быстрее и поминутно оглядываясь назад, но погони не было. Лишь один раз мне показалось, что за дальними валунами мелькнула и пропала чья-то размытая тень. Судьба моя на данный момент, как бы это помягче сказать, немного определилась, возвращение в город ввиду раскрывшихся обстоятельств казалось невозможным. Оставалось одно: овладеть вражеской крепостью и заставить её владельца капитулировать. А убивать графа или нет, с этим можно было определиться уже на месте.

 Быстро темнело. Замок, черной громадой нависая над расстилающейся под ним пропастью, казался огромным доисторическим животным, ощетинившим свой спинной панцирь в бесплодной попытке защититься от неминуемого нападения. Я порылся в своей суме и, вытащив из неё моток тонкой, но прочной веревки, закрепил один её конец на каменном выросте, торчавшем из земли, вторым обвязался сам и, мысленно перекрестившись, начал спуск в пропасть. Спуск должен был завершиться на виднеющимся внизу выступе, затем нужно было пройти по нему с десяток шагов и начать трудный подъём на гребень стены, а уже оттуда снова спускаться, но теперь на крышу зданий. Несмотря на черноту ночи скольжение вниз оказалось не сложным: два- три углубления, небольшие шероховатости- и я на нужном мне уровне, внизу бездна, а под ногами неровный скальный выступ. Вжимаясь всем телом, обдирая до крови подушечки пальцев, пробираюсь под стену и начинаю путь вверх, потихоньку стравливая веревку. Стена, издали казавшаяся монолитной, на поверку оказывается сложенной из небольших прямоугольных плит, тщательно подогнанных и скрепленных каким-то подходящим по цвету раствором. Даже не пользуясь ножом, я легко продвигаюсь вперёд. Выступы и неровности, должные показать естественность камня, на самом деле оказались искусной подделкой, как собственно и весь "каменный монолит", "изваянный" из особым способом приготовленного кирпича. Временами "камни" под моими пальцами разваливаются мелкой крошкой и сыплются на мою голову, попадают в глаза и ноздри. Нестерпимо хочется чихнуть. Вот под ногами обваливается кусок стены, и я чуть не улетаю в радостно приветствующую всякое падение пропасть. Едва сдерживаюсь, чтобы не закричать, запоздалый страх сковывает мышцы, но зато чихать уже не хочется. Мышцы снова приходят в норму, но по спине всё еще бегают мурашки, в прочность опоясавшей меня "стропы" не очень-то верится. Ну, вот не верится и все тут, и это несмотря на то, что Яга чуть ли не с пеной у рта уверяла: "Нет нитей крепчее, чем нить ,спрядённая из шерсти, выдранной с хвоста зимнего волкодлака в ночь лунную. А уж веревка-то, сплетенная из энтих нитей хошь быка, хошь буйвола, хошь самого дракона варнакского сдержит". Веревок у бабуси было, если мне не изменяет память, с десяток. По этому поводу я почему-то раньше не задумывался. Наверное недосуг было. Но теперь вися на этой самой верёвке мне не было покоя от мысли: это скольких же зверюжин надо было обесхвостить , чтобы сплести такое непотребство? Представили? А теперь представьте мою милую Матрену Тихоновну, гоняющуюся в лунную ночь по всему лесу за обезумившими от такого посрамления волкодлаками. Прямо-таки рождественская картина маслом. Почему маслом? Да фик его знает. Смешно, да? А мне почему-то не очень. Тяжело, слегка страшновато и жарко. Лезу дальше. Пот заливает глаза, и когда начинает казаться, что сил тащиться по отвесной стене больше нет, я наконец-то оказываюсь на плоской, покрытой мелким гравием и непонятно для чего здесь сделанной площадке размером с теннисный корт. Уф, можно немного отдышаться. Приваливаюсь спиной к стене и, переводя дыхание, внимательно оглядываюсь по сторонам. Из-за туч выглядывает ущербная луна и одноглазо таращится на раскинувшиеся внизу земли. Её свет, опускаясь все ниже, падает на башни и бойницы, на стены, затем на лежащую под моими ногами площадку, высвечивая стоящие поодаль странные аппараты, в первый момент показавшиеся произведениями сюрреалистов с больной фантазией. Но вглядевшись попристальнее, я едва не присвистнул от удивления. Напротив меня, блистая отполированными поверхностями, стояли три небольших летательных аппарата, несмотря на весь свой сказочный антураж сделанные весьма искусно, и если отбросить лишнюю декоративную мишуру, сильно смахивающие на укороченные дельтапланы.

 -Чудны дела твои, господи, - тихо пробормотал я, зачарованно рассматривая это творение рук... человеческих ли? Но слишком долго сидеть и созерцать нельзя, лунный свет, освещавший все вокруг словно гигантский фонарик, высвечивает "взлетно-посадочную полосу" и мое место пребывания на оной. Поднявшись и размяв уставшие кисти, я подпрыгнул, зацепился за край стены и подтянувшись, вылез наверх. Прямо под моими ногами располагалась кухонная пристройка, из трубы которой, несмотря на поздний час, шёл, едва заметный на фоне ночного неба, дым. Я осторожно спустился на крышу и, тихо ступая, перешел на её противоположную сторону. Здесь меня кажется ждали: десять рыл в собачьем обличье поглядывали снизу вверх и, вовсе не скрывая своих намерений, облизывались длинными, слегка фосфоресцирующими в лунном свете, языками. И все это происходило в полнейшей, даже можно сказать зловещей тишине, лишь изредка нарушаемой шорохом осыпающейся со стен крошки. Я сел на слегка влажную черепицу и не спеша принялся рассматривать собранные мне в дорогу снадобья. Радикальные средства типа "Белобыльского потравителя" или "Зеленогорского мора" и слишком слабые вроде "Чесотки временной" или "Леворожского слабительного" я отложил в сторону и остановился на не таком звучном, но вполне подходящем "Лесном соннике", призванном усыплять всё его единожды откушавшего. Вытащив из сумы остатки хлеба и сала я обильно посыпал их "Лесным сонником" и, привязав к концу веревки, осторожно опустил вниз. Собаки есть собаки, легкое повизгивание с небольшой, но яростной потасовкой подсказало мне, что моё угощение принято с благодарностью. Через пару минут внизу раздался мощный храп уснувших от обильной дозы снотворного собачек. Неплохое начало. Я выждал еще пару минут, спустился по веревке на каменную брусчатку и, перешагнув через безвольно раскинувшиеся тела, скользнул под тень замка. Время давно перевалило за полночь. И судя по всему, что я знал и слышал о вампирах, тому уже давно была пора отправиться на охоту, но ни скрипа раскрывающихся оконных ставней, ни легкого шуршания крыльев я не услышал. Насчет крыльев я уже сильно сомневался. Зачем ночной твари иметь дельтапланы, ежели у неё есть собственные крылья? Или это предназначено для слуг? А может это такое хобби?

 С гор налетел прохладный ветерок, приятно освеживший мое разгоряченное тело. Я перебежал к замку и решительно полез вверх. Окно верхнего этажа было приветливо раскрыто, я перевалил через подоконник и оказался внутри башни, но не успел я сделать и пары шагов, как в помещении вспыхнул ослепительный свет...

 Граф стоял на небольшом возвышении и сверлил меня глазами. Его пронзительный взгляд, казалось, забирался прямо в мою печень. Мне стало, как бы это мягко сказать? ...немного не по себе, и по- прежнему вертя в левой руке кол, я попытался спрятать за спину правую руку с зажатым в ней молотом на полугнилой рукояти, чувствуя, как она (то есть рукоять) ,крошится под моими пальцами. Тем временем граф ехидно усмехнулся и, разведя в сторону руки, словно намереваясь заключить кого-то в свои объятья, двинулся в мою сторону. Впрочем, кого уж он так искренне желает обнять и к кому хочет присосаться в страстном "поцелуе", было яснее ясного. Поняв, что терять мне больше нечего я, уже не стесняясь, вытащил из-за спины "грозное" оружие пролетариата, годившееся теперь лишь разве для забивания гвоздей и отбросил его в сторону. Затем, перехватив поудобнее осиновый дрын, с видом и решительностью последнего камикадзе встал в боевую стойку. А Дракула сделал ещё шаг и остановился. По пальцам его вытянутой вперед правой руки перебегали маленькие язычки пламени:

 -Кто ты такой? - его голос с шипением змеи распространился по комнате, наполняя её, как мне показалось, удушающим запахом сырости. Ответить просто и вразумительно мне не позволил мой совсем недавно "присвоенный" княжеский титул:

 -Граф Гончаровский, владетельный князь Вестландии и Бастонии, рыцарь пурпурного сердца, магистр непостижимых наук и, - ну и ересь же я несу, - почетный донор королевства...

 -Короче, шарлатан, - Дракула едва заметно улыбнулся. Пламя в его ладони погасло. Он неторопливо прошествовал к огромному старинному столу, целиком вырезанному из красного дерева, на котором стояли большая светло-сиреневая бутылка, до половины наполненная какой-то жидкостью и два одинаковых пузатых бокала, выполненных из такого же стекла ,что и емкость. С грацией истинного аристократа он разлил напиток по бокалам и только после этого небрежно бросил:

 -Присоединяйтесь, - подкрепив приглашение кивком головы, он плюхнулся в стоящее подле стола кресло и, лениво развалившись, закинул ногу на ногу. Ну, это уж слишком, для аристократа со столетним стажем вот так вульгарно закинуть ногу на ногу? Да он, похоже, свой парень. Наш человек, ваще...

 -А вино не отравлено, кровь там и прочее?!

 -За кого ты меня принимаешь? - хмыкнул он и шумно втянув в себя аромат, исходящий из бокала, слегка пригубил искрящуюся от света свечей жидкость.

 Аромат налитого в стакан зелья приятно щекотал ноздри, вино слегка терпкое, пилось легко, горяча кровь и располагая к непринужденной беседе. Торопиться нам было некуда. (Как-то так с налета убивать Дракулу не хотелось, впрочем, он тоже не спешил напиться моей крови). Взгляд графа рассеянно бродил по комнате, перебегая с одного угла на другой, с другого на третий, меня он откровенно игнорировал. Даже обидно.

 Когда мы усидели первую бутылку и на столе появилась вторая, граф словно бы спохватился:

 -А не желаете ли малость перекусить?

 Смакуя очередной бокал и находясь в самом благостном настроении духа, я лишь снисходительно кивнул, как бы говоря: "Что ж, раз уж вы настаиваете, я не прочь и отобедать, хотя всё это исключительно уважения ради." Причем всё это выглядело бы вполне изыскано, если бы не предательское урчание, периодически раздававшееся в моём желудке.

 Мы "малость" перекусывали третий час. За это время наша компания дружными усилиями слямзила жареного поросёнка с марципанскими яблочками, индейку в красном абиссинском соусе, две курочки, разваренные в сметане с добавлением анисового корня и разодранные прямо голыми руками, плов из золотистого месопотамского риса с мясом дикого оленя, несколько видов салатов с такими заковыристыми и длинными названиями, что ни одно из них не отложилось в моей памяти, и закончили мы всё это роскошным речным омаром, к которому было подано белое вестландское вино почти столетней выдержки. Затем все пошло по новой...

 -Так всё же, уважаемый, кто Вы такой? - слегка наклонив голову, спросил граф, - Ваше почтение, - добавил он, поднося к губам уже на две трети опустевший бокал.

 Я тоже пригубил свою чарку и, поскольку тон заданного вопроса не требовал быстрого ответа, сделал три больших глотка, каждый раз тщательно смакуя. Однажды моя искренняя импульсивность уже едва не стоила мне головы. Хорошо еще нашелся доброхот, предложивший заменить мою казнь добровольной подпиской на пришпиливание Дракулы. Но двугорядь мне могло бы и не повезти, а значит теперь прежде чем отвечать мне требовалось крепко подумать.

 -Убивать меня пришел? - в голосе Дракулы, который с лёгкостью перешёл на ты, не было угрозы, только бесконечная скука.

 Я неопределенно пожал плечами.

 -Да ладно, ладно, не скромничай. Не ты первый, не ты последний. Слушай, князь владетельный, ты мне понравился, да и делить нам, собственно ,нечего... Ты на самом- то деле кто? Герой по найму?

 Я отрицательно помотал головой.

 -Если нет, какого черта приперся?

 Я снова пожал плечами, вдаваться в подробности не хотелось.

 -Значит, тебя чокнутые послали, угадал? Угадал!- граф, довольный своей сообразительностью, улыбнулся и потянулся за бокалом. Чокнувшись, мы еще малость выпили и малость перекусили, только после этого Дракула продолжил, - и никакой ты не граф. Так, человек без роду, без племени. Откуда пришел не знаешь, куда идти не ведаешь. Вот и подрядился на мое убиение. За последние годы не ты первый, не ты, стало быть, и последний. А я, признаться, убиваться никак не желаю. Парень ты ничего, свойский, жалко тебя. В подвалы сажать корысти нет, но и отпускать тоже нельзя, твои работодатели и убьют. Давай знаешь что сделаем, - граф заметно оживился, - мою "смерть" с умом обтяпаем, так что б все поверили и доказательствами тебя снабдим, меч там какой "заговорённый" аль копьё возьмешь, что б магистрам показать. То-то они обрадуются. Да ты не смотри на меня так, мне это только на руку. Я ж потом воскресну. А после моего "очередного" (я так и думал) воскрешения меня еще больше бояться станут.

 -И часто ты так воскрешался?

 -А, - досадливо отмахнулся граф, - раза три или четыре. А может тебе щит дать? (Я согласно кивнул головой) .Щит у меня добрый, сам ковал, не ахти какой с виду, но и впрямь чудесный, ни одним мечом не разрубить, это я тебе как спец говорю. Я в мечах толк знаю.., хотя.. был один.. колдунец звали.. или ведунец? Да не важно, главное, что это меч так меч, всем мечам меч. Только добыть его нелегко, да и не каждому он служить будет... Граф замолчал, задумавшись, - ну так что, берёшь щит али как?

 -Да мне, если честно, без разницы...

 -Как так?

 Я дожевал куриное крылышко и рассказал всё как есть, без утайки.

 -Да, паря, - протянул граф выслушав мою историю, - попал ты в переплёт. Но знаешь, чует моё сердце (ха, вот и у этого сердце как барометр), не зря я про меч-ведунец вспомнил, ой не зря, и теперь думаю, что знаю как тебе и в город попасть и на плаху не взойти. Магистры -они народ жадный, ежели уж на щит мой польстились, про кой я сам слух-то и распустил, то о древнем мече волшебном и говорить нечего. Зря обнадеживать и златые горы сулить не стану, меч тот добыть тяжелее тяжкого, можно и головы не сносить. Только думаю я, без того меча здесь тебе быть погибельно. В град вернешься, магистрам про меч скажешь: мол, поведал тебе Дракула под пытками, на осиновом колу корчившись историю древнюю и про то, как меч волшебный найти и какие слова знать, что им с толком пользоваться. Они поверят, уж очень поверить захочется, да и наслышаны они, поди, про него. Здесь все про него слышали, некоторые добыть пробовали, да никто не вернулся. Видно силы да удали мало было... Или ума недостало. Последний удалец лет сто назад на поиски вызывался, а потом вроде бы уж и не слышно стало, что б за мечом идти кто отважился. Я бы сам сходил, да на кого границу оставить? Детей нет, жены тоже, а слуги одни не справятся. Орки что не год все в нашу сторону прорваться пробуют. Я бы давно плюнул на Трехмухинск и на запад аль на восток подался, да только есть за ним и другие города росские и люди другие. А про тот меч я тебе много не расскажу, сам не знаю, ты у Яги повыпытывай, она, поди, подольше моего живет, побольше знает...

 -Как это подольше живет? - у меня глаза полезли на лоб от удивления. - Ты ж вроде как бессмертный, ну типа Кощея, отродясь здесь живешь, чуть ли не триста лет с соседних сел женщин таскаешь?!

 Граф, тяжело вздохнув, покосился в мою сторону.

 -Так ты так ничего и не понял? (Я отрицательно покачал головой). Род наш и правда почти три столетия здесь границы охраняет. Прапрадеды, деды, отец мой и вот теперь я сам, все мы Дракулы по прозванию. Улук-ка-шен - родовое имя наше. Но оно только нами и помнится. Уж какие мы вампиры ты и сам видишь: вместо крови сок вишневый, взамен крыльев машины летательные. А про вампира еще прародитель наш Еремей Батькович придумал, чтоб врагов отпугивать. Да одной славы мало оказалось, приходится время от времени пускать стрелы каленые, мечи кровавить булатные. Мечи да доспехи мы сами куем. Да такие, что нет им равных.- Дракула гордо кивнул в сторону стены, на которой крест накрест, под огромными разлапистыми лосиными рогами, прибитыми на широком, изукрашенным затейливым рисунком щите, висели два великолепных клинка. Даже на мой неискушенный взгляд оружие показалось великолепным.

 -Да, признаться, мечи -одно загляденье. Любо дорого. Я тут таких ни у кого не видел.

 -И не увидишь, - граф расплылся в довольной улыбке. - Дал бы я тебе такой, да боюсь, (мало ли что), вдруг в чужих руках окажется, секрет стали раскроется и люди по недомыслию своему на замок с новым оружием кинутся? То-то же. Хотя, меч у меня для тебя есть. Не ахти какой, правда. Ржавый весь, иззубренный, но глядишь, и он сгодится, а не сгодится так выбросишь или еще кому подаришь. А насчёт женщин, тут ты прав. Никто не хочет к "вампиру" по своей воле идти, вот и уворовываем. Сироток, злыми мачехами обиженных, кому дома хуже худого живется. Да ты не думай, обратно еще никто не запросился. А парни сами приходят, кто супостата злого сразить, а кто и в услужение. Не веришь? Да иному в нищете жить хуже смерти, а старики что поумней, про нас, Дракул, и хорошее сказывают, только не всякий из слышащих слышит. И из града "твоего" бегут, погибели ищут. Только тех, кто вечной жизни в услужении мне жаждет ,гоню отсюда, запугав до икоты смертной. Так и живем помаленьку.

 -Да при таком людском потоке где же вы размещаетесь-то, замок не резиновый?

 Граф отвел взгляд в сторону и тихо, с нескрываемой горечью в голосе ,ответил:

 -Я ж сказал тебе: орки что ни год возвращаются, замок штурмуют, вот и гибнут люди. Видно чует оркское племя, что держава наша от глупости людской да с посулов королей иноземных, на части разделенная, слабая нынче. Ни войска великого, ни полководца достойного. Король вроде и есть, а вроде и нет. Каждый барин сам по себе правит, в каждом городе свое правительство суверенное. Скоро дойдёт, в каждой деревне царей избирать да на трон сажать станут. Но, да ладно, может, что и изменится, о том и думать и мечтать буду, - он нахмурился и, повернувшись в кресле, рассеяно посмотрел в окно.

 -Глянькась, солнышко- то за край гребня перекатилось. Тебе уж и в путь пора. Щит внизу у дверей на гвозде подвешенный, там же под скамьёй и меч валяется. Бери пользуйся. Да, вот что еще, ежели меч волшебный добудешь, ни за что его не отдавай и щит мой тоже себе возверни, нечего ему в кладовых пылиться. Тебе, глядишь, нужнее будет. Если что - заглядывай, добрым гостям всегда рады, накормим, напоим. Чай живем не бедствуем. Не у одного меня разносолы бывают. Мы ж не только мечом махать, но и за сохой стоять обучены. Все как есть трудимся, вот по-людски и живем. Все по-разному, но одно дело делаем, жизнь людскую светлой сделать стараемся. Но не стану я тебя более задерживать. Ступай с богом и не оглядывайся. Помни, что не делается, делается к лучшему.

 Он похлопал меня по плечу, ткнул пальцем в раскрытую дверь и, не прощаясь, вышел из трапезной.

 А я, немного ошалевший от услышанного, допил оставшееся в бокале вино, вылез из-за стола и нетвердым шагом направился к видневшейся за дверью винтовой лестнице.

 Когда отягощенный едой и выпивкой, перепоясанный потрескавшейся кожаной перевязью с болтавшимся на ней мечом и закинутым за спину щитом, я выбрался во двор крепости, по нему уже во всю сновали куры, бегали собаки (совершенно не обращавшие на меня внимания), суетились люди, выгонявшие на пастбище коров и звенели своими подковами великолепные гнедые. А солнце, вылезши на небосвод, уже осветило все окрестности, в коих ничто не напоминало о моих вчерашних перипетиях.

 Широко зевнув, я вышел за любезно раскрывшиеся передо мной ворота и не спеша отправился в обратную дорогу.

 Уже к полудню мне стали виднеться стены "славного" града Трёхмухинска. Идти под горку было куда быстрее, дорога знакомая, да и меч в руке, хоть ржавый и затупленный, придавал уверенности. Я шел прямо по тракту, не торопясь шарахаться от каждого встречного - поперечного. До города оставалось совсем ничего - спуститься в распадок, подняться к истоку ручья, пройти мимо завала, образованного нагромождением камней, перемешанных с вершинами сломанных сосен и, выйдя из леса, пробежаться с полмили по давно не паханому полю.

 Я неторопливо пересёк распадок и, поднявшись наверх, оказался напротив представшего мне во всей красе, и, надо сказать, весьма живописного, нагромождения. А тут меня опять ждали: раздался уже знакомый свист тетивы и тяжелая каленая стрела, вылетевшая из-под большого узловатого камня, сверкнув на солнце, ударила меня в грудь. Я представил как она, раздирая кожу, мышцы, ломая кости, проникает в моё тело и пронзает насквозь сердце. В глазах на мгновение помутнело, тупая боль, разошедшаяся волной по всей груди, заставила пошатнуться и прийти в себя. Стрела, сдержанная кожаной рубахой, с глухим стуком упала на землю. Я опомнился и кинулся в сторону. Следующая стрела, взвизгнув над самым ухом, прошила ближайшее дерево. На этот раз вражеский лучник целил в голову. Мысленно ругнувшись, я бросился навзничь и свободной рукой вытащил из-за спины щит. Что-то слишком часто в последнее время стал я попадать в засады и скрываться от нападения в постыдном бегстве. Копившееся во мне раздражение вырвалось наружу, я зарычал, словно зверь, почуявший добычу, поудобнее перехватил меч и прикрывшись щитом, бросился на своих обидчиков.

 Их было трое. Впереди ,стоя на одном колене и пуская стрелу за стрелой, расположился Григорий. Чуть поодаль, присев за большим из валунов и настороженно поглядывая из-под веток разлапистого клена, притаились Фрол и Мефодий. Остальных стражников нигде не было видно, оставалось лишь надеяться, что те отправились восвояси. Братья же, отдавая всю славу своему более рьяному собрату, в драку ввязываться пока не спешили, по-видимому дожидаясь когда обозначится чей-либо перевес, а уж там предполагалось действовать по обстановке и либо сделать ноги, либо помочь добить незадачливого чужестранца.

 Тем временем коренастый Григорий, бездарно выпустив последнюю стрелу, отбросил в сторону ставший бесполезным лук, вытащил из-за спины огромный, отливающий матовым серебром двуручный меч и, с усмешкой посмотрев на моё ржавое оружие, без колебаний бросился в бой. Его ехидный взгляд и деловая уверенность заставили и меня усомниться в качестве своего клинка. Но долго раздумывать над этим мне было некогда, ибо Гришка обрушил на мой щит всю тяжесть своего меча, и я, едва устояв на ногах, вынужден был попятиться. Криво ухмыляющийся противник захохотал, широко размахнулся и нанес новый удар. Не успевая прикрыться щитом, я выставил перед собой меч и принял весь удар на его лезвие. Сноп искр, вылетев из-под перекрещенных клинков, разлетелся во все стороны. Остывая, они стали опадать на землю мелкими черными хлопьями. Ого, а мечи-то, оказывается ,равные, - подумалось мне, глядя как изменилось лицо моего противника, озадаченно рассматривающего на своём мече глубокую, образовавшуюся от удара зазубрину. Я же, воспользовавшись его замешательством ,отпрыгнул в сторону и бросил быстрый взгляд на свой меч. И, о чудо, не заметил на нем ни единой отметины. Воодушевленный я не смог не подначить всё еще приходящего в себя соперника:

 -Слышь, Григорий, скажи, где такие мечи делают? Я детишкам куплю, пусть в огороде с крапивой играются.

 Вместо ответа Григорий зло ощерился и снова взмахнул своим двуручником. Я принял удар на щит, и поединок закипел вновь. Он ударял, я уклонялся, уходил в сторону, принимал на щит, парировал, в ушах стоял звон, а руки гудели от беспрестанных ударов. Мой противник оказался отменным фехтовальщиком, и мне никак не удавалось подловить Григория на промахе, чтобы одним точным ударом продырявить его толстое, выпирающеё как барабан брюхо. Оставалось лишь ждать, когда эта стокилограммовая детина выдохнется, но, как назло, минуты текли за минутами, а сил у него вроде и не убавлялось. Поняв, что измором моего поединщика не взять, я стал действовать спокойнее, рациональнее, сберегая силы и выглядывая его слабые места. Наконец, когда противник особенно сильно размахнулся, собираясь сокрушить меня одним ударом, я упал на колено, подставляя ему под удар щит и, вытянувшись вперед, сделал резкий выпад, нанося колющий удар в коленную чашечку. Грохот от удара слился с воплем взревевшего от боли Григория.

 -Умерщвлю! - взвыл раненый соперник, в ярости не обращая внимания на хлеставшую из раны кровь и стал осыпать меня своими ударами беспрестанно. При этом его раскрасневшееся в пылу схватки лицо, приняв багровый оттенок, начало медленно расплываться и под его мерцающей оболочкой стали проступать совсем другие, до боли знакомые черты. Размахивал мечом никто иной, как незабвенный моему сердцу Морок.

 -Ах ты, мелкая гадость! - прокричал я, в свою очередь, переходя в атаку. Вскипевшая в груди злость придала мне сил и , размахнувшись, я, что есть мочи, врезал по взвившемуся надо мной мечу противника. Удар, сноп искр и мой меч, едва не вырвавшись из рук взлетел вверх, а обломок вражьего клинка, сверкнув в воздухе острыми гранями, со звоном шлепнулся на камни и заскользил вниз по склону.

 -Чтоб тебя, - отскочив в сторону и потрясая обломком клинка, завопил Пантелемон Савелыч, сплюнул и, крутанувшись на месте, перекинулся в уродливую ночную зверюгу. Длинным, красным, раздвоенным ,словно у змеи языком ,зверь облизал широко расставленные ноздри и угрожающе рыкнул. Меж оскаленных клыков хищника потекла вниз зеленая, пенистая слюна. Продолжая рычать, зверь присел на задние, уродливо вывернутые лапы и, стремительно оттолкнувшись, взвился в воздух, пытаясь в длинном прыжке дотянутся до моего горла. Вместо шеи я подставил ему щит и от души врезал мечом по мохнатой, давно немытой шкуре. Пронзительный визг возвестил о том, что мой удар достиг цели. Зверина отпрянула и кинулась наутёк, оставляя за собой широкую красно-бурую полосу. Вбежав на ближайший взгорок, зверина остановилась и вновь приняла вид неказистого мужичонки. Через всю его спину тянулась узкая кровоточащая рана.

 -Как же так-то?! - пробормотал Морок, рассеянно глядя на натекающую под ноги кровавую лужу, - это ж волкодлакова шкура-то, её ж мечом-то и богатырю не пробить, а с тебя какой богатырь? Али мы с Нурингией просчитались, не на ту лошадку поставили, а? - он удивленно посмотрел в мою сторону. - Да нет, вроде всё правильно, разе што.., - он опять задумался не договорив. А я, наконец-то спохватившись, сделал шаг в его сторону, но Морок уже опомнился и, взмахнув рукой, заюлил на одном месте. Весь бугорок и растущие на нем чахлые деревца заволокло серой, непроницаемой дымкой, которая, уносясь с ветром, быстро рассеивалась. Через считанные секунды о Мороке напоминала лишь небольшая лужа вытекшей крови да запах псины, забивавший мои ноздри. Увы, противник смылся, оставив меня теряться в догадках. Я развел руками, раздосадованно покачал головой и, в поисках двух незадачливых стражников, внимательно оглядел окрестности. Рядом их не было, за кустами и поваленными деревьями тоже и только у самих стен города смутно угадывались две темные дружно улепетывающие фигурки. Я усмехнулся, вытер со лба пот, подхватил оброненную в пылу схватки суму и, снедаемый печальными мыслями, направил свои стопы по следам уже успевших скрыться за стенами города братьев. А мне было от чего печалиться: что-то слишком часто за последние время я стал попадать в засады. Старею?

 Когда я подошел к городу, у его ворот уже стояло два путника: то ли монахи, то ли священники, то ли еще какие святые отцы. (Я в этом не разбираюсь, мне всё едино, что поп, что протоирей, а может это одно и то же?) и благочестиво крестились.

 Городские ворота, как всегда, были широко распахнуты. В меру пьяные и сытые стражники, вольготно развалившись на заботливо постеленных циновках, вели неторопливую беседу, а пилигримы, стоя пред ними ну точь-в-точь как я намедни, пытались пройти под сень "благословенного" града. Тщетно. Стража была непоколебима, полновесных тугриков у путников, похоже, не было, а без "бабок" кто же пропустит бездомного бродягу? Как говорится, дурных нема. Это с деньгами (если знать нужные ходы и выходы) идите куда хотите, везите что хотите: хоть сахар, хоть гексоген, а без евро и дойлеров в вашей же столице вы иностранец. А эти двое как я уже сказал, тугриков не имели, да и выглядели потешно, ни дать не взять два братца кролика на прогулке. Темные рясы до щиколоток, на голове такие же черные колпачочки, в руках приличного размера посохи, за плечами полупустые котомки. Ближе ко мне стоял высокий, сутулый, к тому же поджарый, словно борзая собака, и уже немолодой слуга божий с впалыми щеками на вытянутом, безволосом лице и непередаваемой скорбью в тёмных, слегка раскосых глазах. Молитвенно сложив на груди руки, глядя в бесконечность, он что-то приглушенно бормотал и всё время норовил прошмыгнуть мимо рассеянно взирающей на них стражи. Второй - дородный, коренастый, с русой окладистой бородой на румяных щеках и блестящими голубыми глазами, таившими в себе толику лукавства, стоял чуть поодаль и вел "переговоры" с начальником дневной смены - тщедушным малым лет тридцати, с маленькой, почти детской головой, но зато большим крючковатым носом, торчащим на давно не бритом лице. Одетый в красный кафтан и такого же цвета сапоги он больше походил на балаганного скомороха чем на старшого "доблестного" воинства, но кривая сабля, висевшая на боку, не оставляла сомнений во властных полномочиях её владельца.

 Не желая нарушать течение беседы, я остановился чуть в стороне, не доходя до переговорщиков добрый десяток метров, и невольно прислушался. Глава стражи говорил отрывисто, зло, грубо прерывая собеседника на полуслове, речь же пилигрима была нетороплива, степенна и не лишена некоторого изящества.

 -О, благородный Мусафаил (ага, теперь понятно как зовут этого мелкого начальничка), уверяю Вас, что пропустив нас с отцом Иннокентием беспошлинно, Вы не только не нарушите ваших законов и заповедей, но и поспособствуете привнесению в город благодати небесной.

 -И нет, и не уговаривайте, не нать нам никакой вашей благодати, у нас своей немерено, вот вчерась еще одну ведьму спалили.

 -А что же так сурово-то? Ведьма она чай тоже человек, мож молитвами да покаянием...

 -Ты чё несешь, еретик клятый, рази же ведьму исправишь?! Токмо в костре пламенном истлевает суть ведьмаковская.

 -И много у вас ведьм? - с нескрываемой горечью в голосе поинтересовался новоиспеченный "еретик".

 -Да почитай все бабы, токась сразу не углядишь, я вот свою-то долго спознать не мог, а как спознал так сразу и в магистрат.

 -Сожгли? - голос спросившего затвердел, а руки до хруста сжались на навершии посоха.

 -А оно как же, на дыбе в усем созналась и как на метле лётала и как зелье дурманное из трав мне в питье подливала.

 Лицо пилигрима до это слегка розовое от вечерней духоты, побагровело.

 -А ты, соколик, часом ,животом не маялся?

 -Маялся. Как жа не маяться, коль потравлен был? Аж семь ден с заднего двора не вылезал. А как чуть полегчало, так и в магистрат. А как ведьму спалили, так всю хворь словно рукой сняло.

 -Дурень. Она же тебя, ирода, от диареи лечила, - взревел святой человек, поудобнее перехватывая свой увесистый вязовый посох, при этом сделал это так "неловко", что как бы невзначай зацепил ярого противника ведьм тяжелым бронзовым набалдашником, выполненным в виде львиной морды, по носу. Нет, что не говорите, а мне эти ребята определенно понравились.

 -А-а-а-а, мой нос, мой нос, - запричитал стражник, собирая в пригоршню текущую из носопырки кровищу. Пару минут он героически боролся с кровопотоками, затем, что-то невнятно бормоча и зажимая нос рукой, улегся на свою лежанку и задрал лицо кверху. Полежав так какое-то время, он отпустил руку и, приподнявшись на локте, явил миру побагровевшую от удара картофелину, в коею превратился его орлиный носик. Он обеспокоенно огляделся по сторонам и, увидев своего обидчика стоявшим на прежнем месте, пронзительно рявкнул:

 -Взять! На плаху! Казнить! Казнить немедленно! (Ну, тут он загнул, скажет тоже казнить... Это, по-моему, явное превышение должностных полномочий. Насколько мне помнится, вопросами казней и помилований в этом отдельно взятом "дурдоме" ведал местный магистрат, а точнее сказать, тот маленький дяденька по имени Илларион).

 Повинуясь приказу, стражники, подбирая разбросанное по сторонам оружие, стали нехотя подниматься на ноги. Ну, всё, быть драке, - подумал я, неторопливо снимая с перевязи свой меч. Но в этот момент отец Иннокентий, запустив руку за пазуху, вытащил оттуда большой серебряный крест и, наставив его на одного из стражников, залепетал какую-то очистительную молитву. При виде креста стражники все как один раскрыли свои сонные зенки и вытаращились на обладателя столь великолепного серебряного "куса". Их взгляды стремительно наполняла жадность. Что сейчас должно было произойти, мне представлялось предельно ясным. И тут произошло нечто странное.

 -О, - воскликнул глава стражи, вскакивая со своего ложа.

 -О, - хором повторили вслед за ним остальные "вперед смотрящие".

 -Этого не может быть! - старшой обхватил крест обеими руками и едва ли не целуя, пристально вгляделся в очертания распятой на кресте фигуры. -Это, это, - у стражника не находилось слов что бы выразить восторг от увиденного.

 -Федор, - повелительно гаркнул щуплый Мусафаил, обращаясь к одному из стражников. Его голос был хриплым, он не поворачивал головы и дрожал от волнения - гарцуй до магистрата, кажи пускай кворум собирают. Да еще, кажи, такого у нас отродясь не бывало. Тикай же, тикай живее.

 Все еще держась за крест, не в силах оторваться от созерцания столь скорбной библейской сцены и что-то беззвучно шепча, Мефодий поволок отца Иннокентия за стены города. Вслед за ним, совершенно забыв про свою службу, потянулись восторженно покачивающие головами стражники. Второй пилигрим, уже совсем было приготовившийся к драке, задумчиво поскреб макушку и хмыкнув в бороду, двинулся вслед за прочими. Я остался в одиночестве, никому ненужный и всеми покинутый. Видя как приняли святых отцов, я уже не опасался за их дальнейшую судьбу. (При таком восторженном отношении к христианской святыне их наверняка ждет сытный ужин и уютный ночлег) и можно было бы отправляться прямиком к Бабе Яге. Но, во-первых, являться в её урочище раньше, чем на следующей неделе, она запретила, а во-вторых, что-то не дает мне покою столь неожиданное радушие... Я плюнул, вернул меч на место и вальяжной походкой вошел в никем не охраняемые ворота.

 Площадь перед лобным местом заполонила бушующая толпа. Народ давился, пытаясь продвинуться ближе к стоявшим на эшафоте магистрам, плотно обступившим возвышающегося над ними отца Иннокентия. То и дело в толпе возникали потасовки, заканчивающиеся тем, что кого-нибудь выкидывали в задние ряды. Одно мгновение мне показалось, что я увидел в толпе странно знакомую бородатую рожу, но видение пропало так же неожиданно, как и появилось. Я постоял немного в раздумье, а затем, обойдя площадь и спокойно залезши на эшафот с противоположной стороны, присоединился к компании магистров.

 -Дети мои! - и сказал тогда Христос, - уверуйте и простятся вам грехи ваши, - вещал отец Иннокентий в тот момент, когда его крест, сопровождаемый восторженными восклицаниями, переходил из рук в руки млеющих от восторга магистров. Святой пилигрим повернул ко мне не менее чем у них восторженное лицо и, простирая руки в мою сторону, торжественно вопросил:- Желаешь ли ты, сын мой, придти в лоно истинной церкви христианской? Желаешь ли уверовать в святые мощи Христовы, как уверовали братья твои... - Он простер руку в сторону, обводя ей беснующуюся толпу. Желая поскорее понять суть творящегося, я согласно кивнул миссионерствующему пилигриму и, без малейших угрызений совести растолкав магистров, пробился к предмету их безудержного восторга. Крест как крест, распятый Христос с мучительной тоской взирает на мир полуприкрытыми глазами, тусклое серебро, отделка так себе, видно, что поточное литье, одним словом - халтура. А эти, знай себе, восторгаются, разве что не визжат от радости. Та-ак, ничего непонятно. А где, кстати, второй-то батюшка? Ага, вот он стоит с краюшку и разделить всеобщий восторг пока не спешит, ладушки, может он что подскажет. Бесцеремонно отпихнув с дороги великомудрого Иллариона, в пылу восторга даже не заметившего столь бестактного отношения к своей особе, я протиснулся к одинокой фигуре, в задумчивости теребившей роскошную бороду и изредка осенявшей толпу крёстным знамением.

 -Святой отец, я боюсь показаться невежей, но не подскажите ли Вы мне по какому поводу сие торжество? Уж не намечается ли крестного хода?

 Святой отец степенно повернулся, оглядел меня с ног до головы, и, по-прежнему теребя бороду, угрюмо бросил:

 -Кто их поймёт, вера не наша, обычаи не наши, а вот ишь вцепились в распятие, не отцепятся. Может и взаправду что такое увидели моему взору недоступное. Подождем, узнаем, - их преподобие замолчал, затем пристально, словно только что увидел, уставился на мою личность. - А ты-то сам кто такой будешь?

 -Не местный я.

 -То-то я смотрю, крест не целуешь, с расспросами толкаешься, я тебя еще у ворот приметил, видел как ты меч с перевязи снял. Что, хотел в спину ударить?

 Я отрицательно покачал головой.

 -Неужто за нас вступиться? - изумленно воскликнул святой батюшка и с подозрением покосился на торчащий из-за моей спины щит. - Рыцарь, вой по- ихнему, да?

 Я снова отрицательно покачал головой.

 -Тогда кто?

 Я неопределенно пожал плечами.

 -Ну, парень, так не бывает.

 -Бывает, - нехотя возразил я. Мне не хотелось ему врать, но и откровенничать, я пока тоже не спешил. - Издалека я. Как пришел сюда, кем был - не помню, куда путь держать - не знаю.

 -Хм, мы тоже, грехи наши тяжкие, не местные. Как сюда попали так же не ведаем. Шли по делам церковным, по пути к могиле святого диакона Амвросия завернули с покаянием. Тут глядь на небе тучка расползлася, потом вроде как молния над головой сверкнула, а вслед небеса разверзлись, глазом моргнуть не успели: в лесу стоим, вокруг молнии бьют да дождь хлещет. Но у нас-то всё понятнее. Ежели оказались здесь, так знать на то веление божье и путь у нас прям: нести слово Христово. Мне отец Иннокентий, как только спознали что не наши эти места, так и сказал: "Отец Клементий, скрепим души свои смирением и понесем крест свой мученический аки агнцы божие". Да, сын мой, так и было.А не подскажешь ли ты, где здесь смиренным слугам божьим возможно потрапезничать малую толику, молитвами хозяина одаривая? Со вчерашнего дня по лесам мотаемся, крошки хлебной во рту не было.

 Я невольно улыбнулся и кивнув в сторону бурлящей толпы, ответил:

 -Кабаков здесь хватает. А коль вас так привечают, то и с обедом, я думаю, не задержатся. - Я снова с неприязнью взглянул на заполненную людьми площадь, мне-то уж дармовой обед не светит. Хорошо еще что деньги при мне, а то пришлось бы подаяния просить. Нет, пока в кармане еще позвякивают монеты, я в этом городе не пропаду. Или пропаду?

 -А скажите, святой отец, давно ли вы в этом мире по дорогам бродите?

 -Да почитай месяца два будет. Вот как на вербные празднества в лесу оказались, так до сих пор свет истины и ищем.

 -А много ли городов да деревень малых на пути вашем лежало?

 -Хм, - отец Клементий, сдвинув на бок шапочку, в задумчивости почесал макушку. - Да городов, почитай, ни одного, окромя этого и не было. А вот деревень малых целых, - он смолк, словно бы вспоминая, - две. Первую-то мы прошли почти не задерживаясь. Два- три дня пожили, с обычаями местными знакомившись да молитвами хозяев одаривая. А как прознали что да как, так и в путь поспешили, благодарными селянами провожаемые .- При этих словах он воровато огляделся и почему-то почесал то место что находится чуть пониже спины и которому обычно достается, когда непрошеного гостя выпроваживают за околицу. Ой, что-то темнит батюшка. - Вот во второй деревеньке, что и деревенькой назвать язык не поворачивается, так, хуторок в три домика, приют себе ужо долгий сыскали, что бы, значит, в молитвах и смирении поразмышлять над путями божьими... - он хотел добавить что-то еще, но в бурлящей на площади толпе произошли какие-то изменения. Слаженный крик, вырвавшийся из нескольких сотен глоток, пронесся над городом, едва не разорвав мои перепонки.

 -Зрелищ, зрелищ! - скандировала толпа, стоящая на площади. - Казнь! Казнь! - вторили им жители города, высунувшиеся из окон близлежащих зданий. Я присмотрелся. Магистры, сплоченной группкой покидая помост, уходили в сторону магистрата. Вслед за ними два дюжих стражника волочили изо всех сил упиравшегося отца Иннокентия, еще десятка полтора осторожно подступали к нашим персонам.

 -Вам не кажется, святой отец, что за разговором мы упустили нечто важное? - глядя на наступающих, спросил я у беспокойно переступавшего с ноги на ногу отца Клементия. Тот согласно кивнул и поудобнее перехватил свою "тросточку". Тучи сгущались. Я ухватился за меч и, не вытаскивая его из ножен, первым начал драку. Ох, мы и повеселились. Первая моя потасовка ни шла с этой ни в какое сравнение, да и где было развернуться в тесноте кабацкого помещения? Рубились мы долго, дубася всё увеличивавшегося числом противника направо и налево. Я, размахивая над головой так и не вытащенным из ножен мечом, словно дубиной молотил по головам и спинам особенно обнаглевших, а отец Клементий, вконец изломав свой посох, мутызгал нападавших кулаками. Рухнули мы почти одновременно, я от предательского удара обрушившегося на мою голову сзади, а отец Клементий под весом облепивших его со всех сторон противников. Очнулся я во всё той же келье. Ни меча, ни щита не было и в помине, зато старая сума, крепко притороченная к поясному ремню, была на месте, всё её содержимое цело, а она сама оказалась только слегка порванной, но это не беда. В камере царил полумрак, свет утренней зари едва пробивался под её каменные "своды". Серые тени, отбрасываемые нашими телами, плясали под неровными лучами сального огарка, стоявшего на грязном столике. Я огляделся. Рядом храпел связанный по рукам и ногам Клементий, а у решетчатого окошка нервно вытанцовывал отец Иннокентий, вслух выражая свое недоумение произошедшим:

 ... свет веры им, погрязшим в суете и темноте беспросветной як подвижник на ладонях подал, а они в искуплении Христовом злое углядели. Казни ишь такой не ведали, всяк казнить пробовали, а на кресте, значит, не сподобились. - (Вот значит, откуда ветер дует, вот с чего распятие так всем приглянулось. Ну и нравы, а я-то всё удивлялся, с чего это они так ошалели). - Ироды, христопродавцы, иуды златокорыстные, крест отняли, - продолжал разоряться разочаровавшийся в людях священник, - казни прилюдной подвергнуть хотят... (Всё, дальше мне было не интересно). Я поднялся с устеленного неструганными досками пола, потрогал руками свою слегка гудящую голову и, бесцеремонно растолкав храпящего батюшку, принялся развязывать стягивающие его путы. Мои труды не прошли даром, через полчаса изрядно помятый, но вполне бодрый Клементий, освободившись из своих "оков", поднялся на ноги и, походив немного по нашей клетушке, решительно забарабанил кулаком в запертую дверь. Стучал он долго, его пудовый кулак размеренно каждые две-три секунды с грохотом обрушивался на прогибавшиеся от удара доски. Невольно подумалось: "Да так он себе все руки поотшибает".

 -Скажите, отец Клементий, - обратился к нему я, пытаясь хоть как-то отвлечь от столь костедробильного занятия, - я вот во второй раз прихожу в этот город и второй раз ввязываюсь в драку. Как вы думаете ,уж не становится это доброй традицией?

 Батюшка хмыкнул в ответ что-то неопределенное и принялся молотить в дверь дальше. Нет, всё-таки я думаю, событие повторившееся дважды - это и впрямь уже традиция. В следующих раз, когда вернусь, снова устрою нечто подобное. Пусть у людей будет праздник.

 Наконец-то к нам пришли. Сначала заявились трое стражников и убедившись, что мы еще не разнесли стены вдребезги, убрались восвояси, потом появились пятеро магистров и уж за ними приплёлся сам великомудрый.

 При виде великомудрого я ,поднатужившись, оттеснил от дверной решетки упирающегося Клементия и, не давая никому раскрыть рта, начал подготовленную на этот самый случай речь. Говорил я долго, складно, умело апеллируя известными фактами и на ходу придумывая новые, под конец так расписал возможности волшебного меча, что искренне захотелось заиметь его самому.

 -Так ты говоришь, Дракула был повержен? (Ага, значит слух о его воскрешении уже дошел до ушей магистрата, впрочем это ничего не меняет).

 -Да, Ваше сиятельство, - я чуть склонил голову. С волками жить по волчьи выть. - И на смертном одре, под пытками железом каленым и щепками осиновыми, вбиваемыми под когти желтые, раскрыл он тайну сию, как я и сказывал.

 -Меч-колдунец, говоришь? Занятненько, занятненько, - магистр задумался. - Думали мы за непотребство с мордобитием на площади устроенное, придать вас казни заморской, диковинной, мудрёной, но слова твои привели меня в смятение. Может и правда отпустить тебя с поручением, а ежели меч сыщешь, гражданством пожаловать?! Только оправдаешь ли ты надежды наши, не сгинешь ли в пути тайном?

 -Оправдаю! - без обиняков заявил я, толкая в бок всё норовившего вставить свое слово Клементия.

 -Да будет так! А этих осудить и ра-ас-спять, - глава местной администрации растянул новомодное слово, словно пробуя его на вкус.

 -Э-э, так не пойдет, ни каких казней, эти двое идут со мной, и кроме того слова о гражданстве и на них распространяются тоже.

 Великомудрый задумался. Желание лицезреть казнь боролась с таким же нестерпимым желанием владеть колдунцом. Казнь, как известно ,дело великое, но и после казни жизнь продолжается (ну окромя казнённого, конечно), а с волшебным мечом в руках можно будет вершить и не такие дела. Он молчал долго, наконец прагматичность победила:

 -Хорошо, одного можешь взять с собой, другой останется, чтобы у вас не было соблазна сбежать. Срок вам даю месяц. Если к тому времени не вернётесь, он еще до заката свой крест на грудь примет.

 -Пусть так и будет, - поспешно согласился я, боясь как бы тот не передумал, - только щит и меч отдайте.

 -Нет, - твердо заявил Илларион, поворачиваясь к нам спиной и собираясь удалиться, - щит ты принес нам в услужение.

 -Но меч-то хоть отдайте!

 -Принесите его меч, живо! -бросив косой взгляд в мою сторону, приказал магистр стоявшему неподалеку стражнику.

 Стражник, как истинный солдат, бросившись выполнять приказ, едва не растянулся по дороге о валяющуюся на полу метлу и, громко топая сапогами, скрылся во тьме коридора. Явился он уже через минуту, тяжело дыша и держа на вытянутых руках мое, ставшее уже почти родным ,оружие.

 Подумав, Илларион взял в руки мой меч, повертел и брезгливо поморщившись, бросил его под ноги.

 -Владей. Всё едино эта ржавая железяка гроша ломанного не стоит, - ехидно добавил он и, повернувшись на каблуках словно заправский солдафон, поплелся восвояси. Через полчаса пред наши очи предстали два десятка стражников и, окружив вход в нашу камеру, открыли дверь.

 -Сволочь, - беззвучно процедил я, нагибаясь, что бы поднять свой лежащий на куче мусора меч. Отец Клементий, выбранный мной в сотоварищи, согласно кивнул головой и безошибочно направил свои стопы к выходу из этого мрачного помещения.

 -Что будем делать? - осведомился он, выползая на свежий воздух, под яркие лучи восходящего над горизонтом солнца. "Значит, еще один день прошел", - машинально подумал я, оглядываясь по сторонам в поисках знакомого кабачка и, лишь обнаружив его неподалеку, ответил:

 -Вот малость отдохнем перед дорогой и завтра с утречка в путь и тронемся, "или послезавтра", - добавил я уже мысленно. Я не спешил, о предостережении Яги не являться в лес раньше срока я ещё помнил.

 Мы немного потолклись на одном месте, глазея на раскрывающиеся ставни и лениво снующих по улицам единичных прохожих и двинулись в направлении уже знакомого мне трактира. Ясное дело, что на довольствие нас не поставили и пришлось нам завтракать на мои (а точнее на бабки Матренины) кровные. Да оно бы ничего, если бы трактирщик не драл с меня втридорога. Время, как обычно на отдыхе, текло незаметно.

 Малость отдохнувши, а точнее попросту провалявшись трое суток на мягких перинах из пуха "лебяжьего" в блаженном ничегонеделании и лишь изредка выползая в трактир, как говаривал отец Клементий, "для утоления голода лютого и собирания всяческих сведений разнообразнейшего характера как касающихся предмета поиска нашего так и нравов местных, не- изведанных", мы приготовились в дорогу. Отдохнули хорошо, славно отдохнули. И если бы не клопы, время от времени ходившие на нас походом, я бы наверное еще сутки погостил на постоялом дворе радушного батьки Пахома. Конечно, его палаты не пятизвездочный отель, но жить можно, к тому же рядом все тот же трактир "У Якова". Кормят там прилично, но ,как я уже говорил, чересчур дорого. И хотя нам как оптовым покупателям (а кушали мы за четверых) давно полагалась существенная скидка, прижимистый трактирщик не уступил ни полушки. В общем, поиздержались мы изрядно. Когда в путь уходили, от моего былого капитала едва ли половина осталась, а жили мы в городе всего ничего.

 За ворота вышли рано утречком, чтоб, значит, солнышко не припекало. А на душе даже радостно, "приказ получен и собран вещмешок". Всё почти как в "старые" добрые времена: совершив марш-бросок, выдвинутся в квадрат Н, по координатам икс.... игрек... провести поиск, обнаружить вражеский тайник, извлечь содержимое и доставить на базу. В случае столкновения с противником в бой не ввязываться, отойти и продолжить выполнение задачи. Все элементарно, но! Вот в это НО всё и упирается. Во-первых, координат-то у меня и нет; во-вторых, вместо автомата уродливая проржавевшая сабелька, точнее меч, и справедливости ради надо отметить хоть на вид ржавый, тупой, но из хорошей стали; в-третьих, и это пожалуй хуже всего, со мной не проверенная РГСпН,* а один толстенный священник; ну и в-четвертых, противник мой фик поймёшь кто, в смысле не люди или правильнее сказать нелюди. Не ведьмы там, лешие всякие, эти уже привычные, а упыри, умертвия, да какие-то "Стылые люди". Кто они такие и сами горожане не знают, но уж больно боятся. От одного упоминания вздрагивают, видно крепка память прошлого. Поговаривают, в стародавние времена прошлись эти самые "Стылые" по городам и весям, да так прошлись, что на сотни верст вокруг всё обезлюдело, да и в здешних местах лет сто никто не селился. Вот так-то. Да бог с ними, теперь уж куда кривая вывезет. Главное наобум никуда не лезть. Вот и сейчас решил не рисковать: идти по натоптанной дорожке одно удовольствие, но мне до того надоело попадать в засады, что на этот раз несмотря на яростные протесты своего спутника я потащился лесом параллельно тракту и правильно сделал. Не успели мы отойти от окраины леса и полверсты как я заметил мелькнувшие за кустами вооруженные фигуры. Призвав святого батюшку к молчанию и стараясь не шуметь, мы двинулись в обход этого непонятного отряда. Хотя почему не понятного? Очень даже понятного: обыкновенные разбойники и, кажется, они ждали именно нас. Зайдя с тыла, мы разошлись чуть в стороны и медленно, шаг за шагом, стали приближаться к устроившим засаду разбойникам. Немного понаблюдав за их действиями, я уже не сомневался в их намерениях и потому не собирался спускать им это дело с рук за просто так.

 Пока мы двигались, у меня было время тщательно рассмотреть занятую ими позицию. Лесные тати лежали на взгорке за небольшими кустами багульника и пристально вглядывались вдаль. И снова в который раз я был удивлён: расположились они над тропкой слишком уж грамотно для обыкновенной средневековой шайки разбойников, как говориться, по всем правилам военного искусства: справа, слева наблюдатели, посередине "огневая" подгруппа с луками, по бокам подгруппы досмотра и нападения с дубинами. Вот только подгруппу обеспечения не выставили, а зря. Подкрались мы незаметно, и когда лежавший чуть позади остальных совершенно лысый разбойник, бывший по-видимому тут за командира, опомнился, было уже поздно. Отец Клементий проворно вытащил из-за пазухи полуметровый серебряный крест и выставил его навстречу вскочившему на ноги разбойнику. Тот мерзко ухмыльнулся и, воздев над головой кривую саблю, бросился на безоружного пилигрима. Я кинулся наперерез, но вскоре понял, что не успеваю. Разбойник приблизился и нанес удар, метясь в незащищенную голову священника. В ожидании неминучего, мысленно уже прощаясь со своим путником, я взревел от досады и бессилия, но отец Клементий неожиданно легко уклонившись от удара, отступил в сторону и, в свою очередь размахнувшись, огрел лысого крестом. Тот охнул и повалился на землю.

 Я не мог удержаться ,чтобы на весь лес не выкрикнуть:

 -Вот что крест животворящий делает!

 Ополоумевшие от такого беспредела разбойники, вскочив на ноги и бросая оружие, стали поспешно разбегаться в разные стороны, прячась по придорожным кустам, и оставив своего руководителя на произвол судьбы.

 В себя наш новоявленный противник пришел далеко не сразу и уходя с места засады от греха подальше, пришлось тащить его на себе. Гад оказался неимоверно тяжелым, и мы выбились из сил ,прежде чем нашли укромное место чтобы остановиться. Теперь нам было необходимо разговорить лежавшего подле ног лихоимца.

 -Ну так что, касатик, сразу тренькать будешь али подождешь, пока мы тебе пятки в костёр положим? - нарочито громко спросил я у нашего пленного и, чтобы не оставить сомнений в искренности своих намерений, принялся разводить костёр. Лицо разбойника от таких слов аж позеленело, глаза закатились и он бухнулся в обморок. Вот тебе и главарь банды, слабоват парниша оказался. Еле-еле в чувство привели, аж водой отливали. Наконец пленный устал изображать спящую красавицу.

 -Все, все скажу, - взмолился он, ползая на коленях, - только помилосердствуйте, не губите!

 -Рассказывай, а там посмотрим, может быть и даруем тебе смерть легкую.- Разбойник побледнел, и я подумал:- "Ну вот, сейчас опять шлепнется", но обошлось.

 -Всё, всё расскажу, только скажи, что надобно-то, я, всё, всё готов сделать. Не губите!

 -Всё, говоришь, расскажешь? Вот всё и рассказывай, - я попытался изобразить на лице злобную усмешку.

 -Родители мои: отец, дед и прадед, все как есть лесными людьми были. (Это если по-людски, то разбойниками). Пропитание добывали трудами ратными, а не в земле ковыряючись. (И этот туда же, у него разбой как воинский подвиг. Значит не только в нашем мире всё с ног на голову стало: крутой бандит- это престижно, а Родину защищать западло. А впрочем, что я эту болтовню слушаю, мне его биография ни к чему. Пусть он когда на пенсию выйдет мемуары пишет, если доживет, конечно).

 -А ну кончай молоть всякую чепуху, а то эдак мы тебя до завтра слушать будем. Скажи-ка лучше, кто тебя на нас науськал да на этой дороге грамотно так расставил? И не думай доказывать, что это ты сам в тактике военной так разбираешься, всё одно не поверю. Давай колись да поживее.

 -Он меня убьет, убьет, зарежет как последнего барана, - катаясь по траве запричитал бывший главарь.

 -Кто убьет? Говори живо, иначе я сам с тебя шкуру спущу.

 -Злой человек, злой, черный, Хайлулой назывался.

 -Черный говоришь, это как понимать, лицом как сажа?

 Разбойник отрицательно помотал головой:

 -Лицом он и взаправду темен будет, но страшная чернота не снаружи, внутри него сидит. Злом от него так и тянет, так и холодит, хлад ажно в душу пробирается.

 -А вот с этого места попрошу подробнее, как выглядит, что делал, куда пошел? О чем говорил?

 -О Вас всё говорил, что убить Вас ему надобно, недосуг, мол, самому пока за Вас браться - вот нас и подряжает, золота сулил много. А выглядел.., - разбойник на мгновение задумался, - да неказисто так выглядел, ростом невелик, но силен. Лицо со шрамом, что через всю щеку тянется, оттого видать и бороду носит. Глаза карие, нос тонкий, сломанный, к низу как у хищной птицы загнутый. Куда пошел не сказывал, токась все про какую-то гору выпытывал да про камни самоцветные бормотал, больше ничего не знаю. Мамой клянусь. Не погубите несчастного!

 -Что будем с ним делать? - Я пристально посмотрел на катающегося по траве разбойника, похоже, он действительно рассказал всё что знал.

 Сидевший в тенечке отец Клементий, с усмешкой наблюдавший за проводимым мной допросом, неопределённо пожал плечами:

 -Да кто ж его знает, убивать не станешь, а отпустить, так опять разбойничать начнет.

 -Да, задачка. А не отвести ли его нам к дедушке лешему? Может по хозяйству куда приспособит...

 -К кому, к кому? - озадаченно переспросил Клементий, поправляя съехавшую на бок шапчонку.

 -Да знакомец у меня тут один есть, в лесу живет, леший, Степанычем кличут.

 -Ну что ж, к Степанычу так к Степанычу, - охотно согласился священник, поднимаясь на ноги. - Поторопимся, а то как бы разбойнички-то наши не опомнились и не возвернулись.

 Я тоже поднялся, помог встать на ноги перепуганному насмерть пленнику и, завязав ему глаза его же рубахой, мы двинулись дальше.

 Скоро, но не слишком споро, но добрались мы до знакомого дуба. И ничего вроде не изменилось, но приметил я тоненькие ниточки в траве, на ветках протянутые. Кто по минным полям не ходил, кто про растяжки* ничего не знает, тот и тут на них внимания не обратит, а у меня глаз опытный, к таким делам привычный... Я поднял руку, останавливая идущего следом Клементия, тот встал как вкопанный и придержал рвущегося вперед разбойника.

 -Постойте здесь. Я сейчас. Только с места не сходите, так стойте.

 После случая с засадой проникшийся ко мне уважением священник молча кивнул и, держа за шкирку беспрестанно вздрагивающего бандита, застыл как изваяние.

 Внимательно поглядывая по сторонам и минуя многочисленные ловушки, я начал осторожно продвигаться вперед. Несколько минут показались часом. Наконец я выбрался на поляну и облегченно вздохнул.

 -Дедушка Леший, - позвал я, стуча рукоятью меча в замаскированную дверь лаза, - Степаныч!

 -Хто, где, как? - раздался из глубины землянки испуганно-сердитый голос лесного деда.

 -Это я, Николай, - поспешно откликнулся я, торопясь успокоить разволновавшегося старикана.

 -Николай? - дверца землянки откинулась и на свет вылезла озадаченная физия Степаныча.- Николай говоришь, - он недоверчиво оглядел меня с ног до головы. - Мда, похож, я это.. на мне что? - дед победно ткнул в накинутую на голое тело маскировочную хламиду.

 -Маскхалат.

 -Верно. Знать и взаправду Никола, токмо не пойму я, как это ты мои секреты спознать и обойти умудрился?

 -Да это не сложно, если знаешь что делаешь. Меня этому не один день учили.

 -Не врешь? - дед недоверчиво покосился в мою сторону.

 -Смысл?

 -И то верно, но все же... Эт понимашь, токо мой секрет-то, даже Яга про охранные нити не ведает, а ты-то как же?

 -Да у нас в нашем мире, поди, каждый вой про них слышал, да и не только вой. У нас на таких нитях этакие штуки понасажаны что вам и не снилось. Тысячи стрел в разные стороны зараз пускают, но это так, к слову. Я вот чего боюсь, если мои подозрения правильны, то тот, кто здесь заваруху затевает, тоже про твой секрет знает и про маскхалат знает, и еще много чего.

 -Эвон как...- глядя куда-то в даль, задумчиво протянул дед, - тогда надыть нам секретное слово придумать, чтоб значит только ты да я? Как думаешь?

 -Согласен, - коротко ответил я и наконец-то вспомнил о своих спутниках.

 -Степаныч, я тут не один пришел. Ты не возражаешь, если мы у тебя на ночлег остановимся?

 -А чего ж перечиться ежели человек хороший?! Сейчас я тока кулюторный вид приму и зараз тропку секретную укажу.

 -Не спеши, Степаныч. Тут, понимаешь, какое дело... Двое их, отец Клементий и вправду человек неплохой, а второй... - мне стало неловко, - разбойник.

 -Прямо-таки и разбойник?! - дед с сомнением покачал головой.

 -Да тут такая история приключилась... - и я рассказал ему приключения сегодняшнего утра.

 -И правильно сделали, что ко мне привели, - успокоил меня леший. - Мы его вытяжкой из "обелень-травы" напоим, и станет как шёлковый, не то что в разбой не вдарится, букашки обидеть не посмеет. Давай веди его сюда, а я покеда травки насобираю. Вот видишь, цветы лютики дорожкой стелются? По ним и ступай. Красу потоптать не бойся, цветочки заговоренные, как пройдешь - сразу поднимутся.

 Я кивнул и поспешил за Клементием.

 -Энт ведь штука какая складывается заковыристая. - Уже битый час мы сидели в "хороминах" Степаныча, пили чай с пряниками и обсуждали события последних дней. - Значитца, на тебя уже как на зверя дикого охотятся?! Нехорошо. Нечисть-то Яга покамест с твоего следа сбила. Волкодлаки да оборотни всё за обманками бегают, а плохие людишки вишь поосталися, Морок тот же... Да и Нурингия, поди, на тебя зубы точит. Эх, говорил я Матренушке, нельзя было их отпущать, в кой раз уже безобразничают, не послушалась. Добрая она, доверчивая, лживому слову поверила. Да чего уж там... - дед вздохнул, отхлебнул из розового блюдечка большой глоток исходящего паром чая, и надолго задумался. Я тоже молчал, казалось, всё было трижды говорено - переговорено и теперь надо было крепко подумать. Отец Клементий также молча допивший пятую или шестую чашечку, довольно постучал себя по животу, завалился на предоставленный ему топчан, постеленный мягким мхом и, укрывшись волчьей шкурой, предался ночным "молитвам". А недавний разбойник сидел в уголочке и, что-то сюсюкая под нос, кормил на собственном колене "бедного, голодного комарика". Невольно подумалось, уж не перестарались ли мы с травкой-то?

 На следующий день, проснувшись, не спеша и степенно откушали. А завтрак был прост и вместе с тем удивительно хорош. Я давно не едал такой вкусной, рассыпчатой и разваристой картошечки. Она была особенно хороша со свежими малосольными огуречками да с грибочками солеными. Красота! Запили мы это наслаждение чайком с сухариками ванильными в маковой посыпухе. А вышли в путь, когда солнышко уже близилось к полудню. Шли неспешно, но к избушке Бабы-Яги подошли засветло.

 Яга сидела на пороге и вытирала платочком скатывающиеся с уголка глаза слезы. Увидев меня, она всплеснула руками.

 -Батюшки-светы, Коленька, явился сокол ясноглазый, а я уж испереживалась, всю ночь глаз не сомкнула. Как сорока на хвосте новости принесла, что вы из города-то вышли, так почитай и глаз не сомкнула. Дай-ка обниму тебя, в щечки облобызаю.

 -Здравствуй, бабушка, здравствуй родная, - в свою очередь поздоровался я, с радостью обнимая её сухощавую фигурку.

 -А эт кто с тобой, что-то я его раньше в нашем лесу не видала?!

 -Этот? - я, повернув голову, глянул через плечо на отстоявшего в сторонке священника. - Да это отец Клементий. Святой человек.

 Бабка моя недовольно поморщилась.

 -Знаем мы этих святых, они почитай с полстраны пожгли. Ить были бы и взаправду ведьмы, а то, тьфу, бабы да девки молодые одни. Разве ж хорошая ведьма кому в руки дастся?

 -Бабушка Матрена, он не такой, - я вступился за нашего священника. - Он вообще не из вашего мира, скорее уж из моего, только века другого, раннего.

 -Да ладно, чего уж там бояриться, веди в дом, коль пришли. Не гнать же его на ночь глядя. Чайку с дороги попьете, покушаете. Святоша он тоже, чай, человек. - При этих словах я невольно улыбнулся. Яга ,сама того не ведая, почти в точности повторила слова стоявшего поодаль "святоши", только сказаны они был о ведьмах.

 -Благодарствую, бабушка, но некогда нам чаи гонять, идти надо.

 -Так как же так-то? - Баба-Яга растерянно заозиралась по сторонам в поисках незримой поддержки. - Я стол накрыла, на столе самовар стынет, а вам и заглянуть к старухе недосуг?

 -Простите меня, бабушка Матрена, нам действительно надо идти.

 -Не мудри, - строго одернула меня Баба-Яга. - Никуда вы не пойдете, пока мне всего не расскажите, о своих горестях не поведаете. В дом идти уговаривать не стану, на скамею садитесь и в чем печаль сказывайте.

 Я махнул рукой. Спорить с доброй старушкой не хотелось и, честно сказать, куда нам переться-то на ночь глядя? К тому же Дракула говорил, что моей благодетельнице "поболе его известно"... Наверное, поэтому, так легко дав себя уговорить, я плюхнулся на "скамею" и рассказал всё как есть.

 ...а вот где искать этот меч я и не знаю, может быть, Вы что слышали?

 -Слышала, как же не слышать. Сказывают, пятьсот лет назад в битве великой, злой колдун обманом и хитростью побив богатыря сильного, богатыря славного, завладел мечом волшебным. Да токмо воспользоваться им не смог, сам весь израненный уполз на старое кладбище, где и издох еще до наступления ночи. Только и успел, что меч спрятать да чары черные наложить, место захоронения стерегущие. Что правда, что вымысел не ведаю, знаю только что это кладбище сыскать можно лишь в ночь лунную, ночь ясную, безветренную. Днем его и не ищи - не сыщешь. А многие искали в темень кромешную, с факелами да кострищами, так никто и не нашел.

 -А с чего это они в темень поперлись, ежели в лунную ночь хоть что-то да видно?

 -Дак ведь и опасней в сто крат. В первые-то годы, говорят, много охотников было наследством колдуна завладеть, так и пёрли на кладбище, по ночам крики стояли - за сто вёрст слышно, потом поутихло. Почитай годков полтораста никто не хаживал. Да и вам незачем. Ну, а коль уж совсем невтерпеж головы сложить, так тож торопиться не к чему, луна еще силу не набрала, место заколдованное вам не укажет. Оставайтесь у меня дни коротать. Хлеб-соль не жалеем, гостей накормлю, напою, доброе что присоветую.

 -Коли правда про новолуние, так мы что ж, мы с радостью, да не стесним ли?

 Тихоновна криво усмехнулась и обвела рукой стены избушки:

 -Это только темные сплетники да недалекие умом людишки полагают, что, ежели мы в лесу живем, так совсем и одичали?! Я бабка старая - мне покой и уют надобен, а в этой клетушке разве развернёшься?! Да и не прилично потомственной карге со столетним стажем в такой хибаре ютиться. Избушка на курьих ножках так для гостей заезжих, непрошенных да традиции для. А для отдыха душевного терем-теремок за погребцом стоит. Я ж тебе еще в прошлый раз намёкивала: коль возвернешься - приму по королевчески. При этих словах она шустро поднялась со скамейки и, кивком пригласив нас следовать за ней, поспешила на задний двор.

 Двухэтажный терем в изразцах и наличниках стоял посреди трех сосён, сверкая отполированными стеклами. За нашей спиной свисала маскировочная сеть, до самых вершин развешанная на соснах. Сеть мудреная, вроде бы и не волшебная вовсе, а всё равно непонятно как устроена. Когда за бабкой шел, кроме кустов да деревьев ничего не видел, а как вошли под сосны: ба! Стоит терем-теремок, а позади вроде ничего и нет, это я о массети. Но ведь была же! Я даже на шаг отступил и рукой попробовал: и правда весит, вот она. Выглянул наружу - кустик зеленый, обратно вовнутрь шагнул - как в стекло глянул. Занятная вещица, нашему маскхалату "леший" до неё далеко. Надо бы у Яги кусочек выпросить да с собой взять, на экспертизу. И Степанычу, пожалуй, стоило бы намекнуть, какое сокровище Яга прячет.

 А теремок себе ничего: и снаружи красота, и внутри всё уютно, чистенько, диваны ну точь-в-точь как у нас в России. На диванах игрушки плюшевые разбросаны: дракончики, ведьмочки там всякие, это, значит, вместо подушек. На первом этаже печь русская, на второй тепловой коллектор из хрусталя тянется. В гостевой стол широкий, на полу ковер персиянский самолетный, на стене еще один такой же и оба аршинными гвоздями приляпаны. Нет- нет, да по ковру и пробежит рябь легкая, видно никак не успокоятся - все взлететь хотят. Самое смешное, я и не заметил, как Яга и сама преобразилась. Помолодела, морщины разгладились, волосы на голове в высокую прическу уложились, на самой вместо замызганного сарафана деловой костюм (брючный), на ногах черные туфельки на тонкой шпильке. Вот тебе и Яга! Так и кажется, что сейчас официальным голосом скажет: - Господа... - Не успел я так подумать как Яга действительно заговорила. Ан нет, голос остался прежним.

 -Милай, и ты тоже, - (это она попу нашему) - не желаете ли помыться, искупаться с дороги? Хотите, банька по-росски али ванная по-европски?!

 -Да нам, бабуль, сперва немного обмыться да перекусить, а будет день, там уж и в баньку сходить можно. Так что не обессудь, мы уж в ванную, по-скорому.

 -А за что ж мне вас судить-то, ванная так ванная и мне хлопот меньше. Токмо одежку свою под дверь суньте - я её почищу, поштопаю. Ты уж, Коленька, направо иди в золоченую дверцу, а ты "святой" в серебряную. Полотенца махровые да шампунии разные сами найдете на полочках да на вешалочках. Вы уж идите купайтесь, не торопитесь, пыль дальнюю отскребайте, а я покудова стол накрою.

 И она, элегантно повернувшись, продефилировала в сторону комнаты, на дверях которой каллиграфическим почерком было начертано: кашеварня. Я, не сумев сдержать улыбки, направился в сторону двери, ведущей (как сказала Баба-Яга) в "золотую ванную". Прежде чем войти я обернулся, как там мой спутник: отец Клементий, уже стоя перед распахнутой дверью, трижды размашисто перекрестился и лишь затем, сжав зубы, шагнул внутрь.

 Ванна Бабы-Яги представляла из себя круглую, золотистую чашу. Если считать, что она действительно выполнена из золота, то это о-го-го, а вы сами представьте чашечку двух метров в диаметре и полтора метра в высоту? Представили, а теперь добавьте сюда такую же золотистую лесенку, перекинутую за край чаши и ведущую на небольшую узорчатую площадку из того же благородного металла. Кроме того все полочки, на которых стояли шампуни и лежали мочалки, все вешалки и вешалочки, на которых висели полотенца и полотенчики тоже были либо золотыми, либо ужасно похожей подделкой. Тьфу ты, краны тоже были из золота. Я, не спеша, снял с себя слегка засаленную, посеревшую от пота одежду и, аккуратно сложив, сунул под дверь, затем, не торопясь, поднялся на площадку и ступил на дно ванной. Тут же краны сами собой открылись и поток воды, разбрасывая брызги во все стороны, обрушился вниз. Не прошло и пары минут, как ванна была полна, а я блаженно покачивался в теплых водах.

 Распаренный, слегка сонный и донельзя довольный я вылез из пенистых вод и тут же оказался под тугими струями ароматного душа. Смыв последние остатки пены, теплый "дождь" прекратился так же внезапно, как и начался, а в воздухе появилась приятная свежесть, насыщенная ароматами маттиолы. Смахнув пятерней стекающие по лицу капли, я поднял взгляд и раскрыл рот от удивления: прямо перед носом на изящных плечиках висели мои шмотки. Тщательно отстиранные и аккуратно выглаженные, они казались только что купленными. От недавних царапин, потертостей и обширных засаленных пятен не осталось и следа. Не став загоняться по поводу, как они здесь появилась, я, обтершись насухо большим махровым полотенцем с изображением розовых не то собачек, не то кошечек, с удовольствием облачился в эти ставшие уже привычными одежды и взялся за дверную ручку. От мягкого, эластичного материала рубашки пахло вечерней свежестью и почему-то только что сорванной мятой.

 Отец Клементий, появившийся из ванной минутой позже меня, довольно отдувался. Святая благость, казалось, так и сочилась из его разгоряченного тела, а лысина на макушке лоснилась и блестела словно святой нимб. Спускавшаяся до пят ряса была тщательно выстирана, выглажена и аккуратно заштопана, но над его одеждами Яга перенапрягаться не стала - на толстом сукне сутаны явственно виднелись следы времени.

 Батюшка стряхнул повисшую на бороде каплю, расправил плечи, выпятил грудь, поправил на груди крест, широко перекрестился и решительно шагнул к столу, за которым восседала наша хозяйка, разливавшая по огромным расписным чашкам исходящий паром борщ. Аромат, витающий по комнате, был столь аппетитен, что я тоже поспешил к застеленному белоснежной, шелковой скатертью столу. В самом центре оного, словно большой пузатый рыцарь, взгромоздился блестящий серебряный самовар, окруженный блюдцами и блюдечками, на которых лежали маленькие ложечки и стояли чайные чашечки. Немного обособленно, в деревянной хлебнице, выполненной в форме большого изогнувшегося сазана, расположилась горка подрумяненных баранок, напротив неё высилась высокая хрустальная ваза, наполненная красными яблочками, с другой стороны самовара в большой супнице, накрытой прозрачной крышкой из неизвестного мне материала, поблескивал жиром борщ, а в чугунке, поставленном на изящную, золотую подставочку, очень напоминающую корону (что наводило на определенные мысли), еще пыхтела пшенная каша. Все было красиво и элегантно. Я еще не приступил к еде, но мне почему-то подумалось, что все будет безумно вкусно, и я не ошибся.

 Ели быстро и молча, совершенно забыв про этикет и правила приличия. Отец Клементий, отбросив все свои былые предрассудки и перестав поминутно молиться, наворачивал третью чашку борща. Я же, умяв свою порцию, принялся за кашу и, лишь наевшись досыта и приступив к чаепитию, нарушил дружное молчание, задав давно вертевшийся на языке вопрос, тем более что предмет моего интереса все время трепыхался под моим креслом.

 -Вот Вы мне скажите, - это я Бабе-Яге, - они, - я ткнул пальцем вниз, - ковры-самолеты ,стало быть, всегда так дергаются?

 -Да почитай завсегда, касатик, разве што иногда ночью затихают, да и то ненадолго.

 -Так что ж, если их от гвоздей освободить, так они и улетят?

 Тихоновна, по-видимому удивившись моему вопросу, подозрительно посмотрела в мою сторону: не шучу ли я, затем покачала головой ,дивясь моей необразованностью и, шумно вздохнув, ответила:

 -Что ты, милый, нет конешно, будут из угла в угол мотаться, мешаться да суету наводить, пока лететь не прикажут. А без приказа ни-ни.

 Мы поговорили еще немного о технических характеристиках ковров-самолетов: грузоподъемности, скорости, погодных условиях, пригодных для полетов... Из этого разговора я вынес для себя много нового и интересного, например: в дождь на коврах- самолетах летать можно, а в град нельзя, в жару - грузи хоть коня, а в мороз вообще не взлетит (вот отчего они оказывается больше на юге прижились, а на севере все больше печи, что по щучьему велению) и чем грознее окрик, тем ковер послушнее. Занятная, надо сказать, вещица. С ковра мы незаметно перешли на погоду, потом поговорили про виды на урожай. Когда чай закончился, уже вечерело, поблагодарив хозяйку за хлеб-соль, мы разошлись по своим спальным комнатам...

 ...Дорога, извиваясь подобно гигантскому питону, медленно уползает вверх. Мышцы мои мал - мала побаливают, но сейчас разомнёмся и всё будет в ажуре, с подошвами ступней хуже, болят и болеть не перестанут. Ничего, перетопчемся.

 Секунды, минуты, часы плавно перетекают в версты за нашими спинами, усталость сковывает натруженные ноги, а оттянутые рюкзаками плечи противно ноют. Изнуренные переходом бойцы идут всё медленнее и медленнее. А время бежит и бежит. Солнышко, последними кровавыми лучами заливая вновь выползающие на небосклон тучи, медленно скатывается за горизонт, и сгущающийся сумрак с величественным спокойствием перетекает в ночную тьму, а мы всё топаем. Вот и место нашей трёхдневной засады. Жму руку остающемуся здесь Аясову, подгоняю своих бойцов, которые вслух завидуют остающимся, и чапаю дальше. Впереди еще два квадрата. Два квадрата- это всего лишь два километра. Всего лишь для тех, кто никогда не ходил по кручам подъемов и спусков, для тех, кому никогда не давили на плечи двухпудовые рюкзаки и тяжеленные разгрузки. Я понимаю бойцов, просящих привала и не желающих идти вперёд, я и сам устал, но я привык выполнять приказы. Темнеет, дойти засветло уже не удастся... Будь я один - я бы дошел...

 -Пошли, пошли, - шепотом тороплю бойцов, но бесполезно. Бидыло, идущий где-то сзади, тоже что-то бурдит и... разрешает пятиминутный привал. Зря, после этого, так сказать, отдыха идти будет еще тяжелее. Группа садится, а я направляюсь к командору, что в тщётной попытке определить координаты нашего местонахождения, вошкается с джипиесом. На хрен они (координаты) нужны? Я и так знаю где нахожусь. Мои колени ноют не переставая, и на душе что-то паршиво. К чему бы это?

 -Сергей, дай карту, - спрашиваю я, и тот, не отрываясь от экрана прибора, протягивает мне сложенную в несколько раз полуверстовку. Дорога на карте петляет из стороны в сторону, кажется, что это пьяный водитель промчался по целине, а дорожники, недолго думая, проложили путь по следам его машины.

 -Мы здесь, - наш доблестный командир весьма приблизительно тыкает пальцем.

 То, что мы где-то здесь, я и без него знаю. Важно не то, сколько метров и километров нам еще топать (по карте километраж видно прекрасно), а как. Попробуй угадай число подъемов и спусков что ждёт нас впереди, если на карте помечено далеко не всё. Внимательно вглядываюсь в извилистые контуры. Это надо запомнить: перекрёсток, а на полпути до него ручей, затем (за перекрёстком) поворот налево, один километр на север, потом на восток метров пятьсот по азимуту. Это если всё время двигаться по дороге, если же идти по лесу, то это другой азимут и другой разговор. Но мы пойдем по дороге. Опасней, но даже мне, тупоголовому прапорщику, понятно, что напрямую мы не дойдем, сдохнем.

 Уставшие бойцы идут медленно, слишком медленно и чем дальше мы уходим, тем сильнее грызет меня червь сомнения относительно правильности принятого решения двигаться по дороге. Это пока по ней чапал весь отряд, едва ли нашелся бы идиот, посмевший бросить вызов совместной огневой мощи трех групп. Но когда вначале одна, затем другая РГ СпН отделились, уйдя к местам ночных засад, то уже наша, оставшаяся на бесконечной ленте дороги, группа стала казаться кучкой самоубийц, двигающихся к неизбежной гибели.

 Становится всё темнее, но скоро будет перекресток, и дорога начнёт забирать влево. Уже видится возвышающийся над местностью хребет, странно похожий на обвислый речной утес или скорее даже на одиноко плывущий айсберг. Я здесь ни разу не был, но, кажется, догадываюсь, что это за место и по напряженным лицам бойцов, по их настороженным взглядам убеждаюсь, что моя догадка верна... Группа растягивается еще сильнее, интервалы между бойцами уже измеряются десятками метров. Что ж, сейчас это, наверное, более чем неплохо. Медленно втягиваемся по изгибу дороги под нависающие глиняно-каменные карнизы. Бросаю короткий взгляд назад. Рогоз, как и я, сердито зыркает по сторонам. Лицо идущего за ним бойца, осунувшееся от усталости, то ли выжидательно - сосредоточенное, то ли затравленное и... Что это я? Самое то сейчас разглядывать чужие физиономии! Моя, поди, не многим лучше. Ну их в баню, эти лица! Надо смотреть по сторонам, а не заниматься физиономизмом. Верхотура над моей головой приличная, с обрывом метров до тридцати. Удобное место для засады: изгиб дороги, мы внизу как на ладони, сама круча заросла молодыми деревцами, можно отойти - подойти совершенно незаметно, попробуй разгляди снизу что-нибудь в этой листве. Пока палить не начнут - ничего и не увидишь. Увидишь - не увидишь, а предугадать или даже предвидеть надо - за мной куча пацанов. Да-а, ничего не скажешь, место опасное, но иду, как говорится, без дрожи, значит- повезет. (Надеюсь). Этот чертов глиняно-скальный выступ, так похожий на размытый речной утес, тянется на сотни метров. Место красивое, но что-то мне не нравится бугорок, виднеющийся впереди меж двух небольших буков. Может муравейник или еще какая хрень? А может голова замаскированного духа? На всякий случай - ствол в ту сторону. Ну, давайте, мужики, подтягивайтесь, подтягивайтесь. Шаг за шагом выгребаем из этой опасной седловины. Ещё немного. Всё! Дьявольский "утес" закончился. Н-да, не хотел бы я оказаться на месте мужиков, что попали здесь в засаду пару недель назад. Двое погибли... И это считай что чудо...

 Наконец из-за поворота "выползает" замыкающий колонну Алданов, вот и ладушки, теперь уже вся группа за линией перекрестка. Чертова подкова осталась позади. Можно перевести дух. Мы с Рогозом производим рокировку. Теперь он впереди и... черт бы его побрал, тормозит группу. Беззвучно матерюсь и показываю руками: какого фика?! Двигай, двигай. В ответ доносится:

 -Бидылу подождем, а потом пойдем, а то он опять орать будет.

 Возможно и будет, но стоять здесь на открытой местности, под высоткой - смерти подобно. Интересно, что на самом деле руководит Рогозом: страх перед командирским нагоняем или же желание передохнуть?

 -Какого черта встали?! - вот и подошел наш доблестный командор. Это он мне.

 -Все вопросы к нему, - весьма недружелюбно отвечаю я, кивая на опустившегося на корточки контрактника.

 Несется мать - перемать. Бидыло все же не совсем дурак, понимает, что здесь мы - мишени. Алга *- вперёд. Бойцы бурдят, но идут.

 Тьма сгущается, на небе местами видны звезды, всё остальное в тучах, еще несколько минут, и ночь полностью овладеет земными просторами. Начинаем движение. Еще кое-как видно идущего впереди, а дальше чернота полностью поглощает окружающее пространство. Звуки становятся громче, отчетливее, слышно как там-сям журчат среди камней убегающие вдаль ручьи. На развилке уходим на север. Вытягиваемся за поворот и делаем привал. Бойцы устали, очень устали, они даже не садятся, а валятся на землю, но надо отдать им должное - что-что, а оборону занять не забывают, да и места высматривают где поудобнее, хоть чему-то их Бидыло да научил. Они-то отдыхают, а мне этого делать некогда. Чапаю к командору. Досадно, что шли так медленно, теперь к месту ночной засады придется идти в кромешной тьме. Да и сейчас зря мы остановились. Уставшие мышцы не успеют отдохнуть, только закостенеют, и разминать их вновь будет тяжко. А вот и командор, тут же Рогоз, этот "вкушает" какие-то очередные нравоучения от своего начальства.

 -Надо идти, - это говорю я, а мне-то самому, если честно, как идти не хочется, кто бы знал.

 -Товарищ прапорщик, ну куда мы попрёмся?! - чуть ли не с отчаянием восклицает Рогозов, но крик его души - глас вопиющего в пустыне. Наверное, поняв это, он выкладывает, как ему кажется, солидный козырь, - ноги уже не идут...

 Чудак, прослужив не один год, он так и не понял, что в армии это не козырь и даже не аргумент, и даже не причина, так, досадная помеха, которую нужно стойко преодолевать. Я молчу.

 -Так что будем делать, пойдем в заданный квадрат?! - словно не расслышав моих слов, то ли спрашивая, то ли утверждая, пробормотал Бидыло и, замолчав, бросил взгляд на светящийся циферблат командирских часов, на которых минутная стрелка, обгоняя часовую, поползла на круг ведущий к одиннадцати часам.

 Ох, Бидыло, Бидыло, задолбал ты своей душевной простотой. Если бы помогал мне торопить бойцов, давно бы уже пришли. И сейчас сомневается идти или не идти. Да ладно, мое дело высказать свое мнение, а там хоть и не рассветай.

 -Не знаю, можно было бы, конечно, сесть и здесь. Место удобное: сопочка, перекресток, но задача- то у нас другая - мы должны быть в километре отсюда, так что я бы пошёл, но в любом случае решать тебе.

 -Тогда идем, - уверенно бросил летёха и, тронув за плечо Рогозова, приказал: - Давай поднимай всех.

 -А-а-а, гремучий - вонючий, - недовольно процедил старший сержант и, безнадёжно махнув рукой, отправился выполнять приказание. Через пару минут группа продолжила свой путь.

 Идем медленно. И хотя изо всех сил стараемся не шуметь, нещадно гремим по камням берцами. Вслушиваюсь в ночь, ушки на макушке. Небольшой спуск в самом начале пути перешел в такой же некрутой подъём. Ничего, еще несколько сот метров и будем уходить вправо в сопки, а там час ходу и мы на месте. Я уже давно иду впереди, Рогоз погромыхивает чуть сзади... Почти физически ощущаю, как постепенно выдыхаются и отстают идущие позади меня бойцы, иду все медленнее и медленнее. ...Блин, какого черта? Останавливаемся. Из темноты, словно привидение, выползает Рогоз. Тяжело дышит мне в ухо:

 -Товарищ прапорщик, возвращаемся.

 -???

 -Командир приказал, у перекрёстка ночевать будем.

 Какого черта? Как же так, отшагать треть пути и теперь возвращаться назад? Дико. Непонятно. Глупо... Хочется плеваться. Зачем вообще было начинать движение? Ну да бог с ними, назад так назад, но как говорится, во всём есть свои прелести - ночевать на той высотке гораздо спокойнее...

 Сон оборвался. Яркое, уже высоко поднявшееся солнце било прямо в глаза. Я прикрыл их ладонью и, сладко потянувшись, сел. Ступни коснулись мягкого ворса расстеленной взамен коврика шкуры. Я еще раз потянулся и, стряхнув остатки сна, принялся неторопливо одеваться. Где-то за окном горланил припозднившийся петух. Когда я уже совсем оделся, в дверь настойчиво поскреблись. Кто бы это мог быть, подумал я, и аккуратно её приоткрыв, увидел крутившегося за ней Барсика. Обрадованный столь приятным и неожиданным визитом я наклонился, чтобы подхватить его на руки, но тот ловко увернулся и убежал. Ничего не понимая, я пожал плечами и уже хотел вернуться в свою комнату, когда мой взор случайно коснулся пола... На пороге лежала большая серая мышка.

 Вот так и стали мы жить у Бабы-Яги. День каждый из нас проводил так, как только мог и в соответствии со своими желаниями, но с обязательными перерывами на завтрак, обед и ужин. С утра- неспешный завтрак с традиционной яичницей, затем чай или холодное коровье молоко со сдобными булочками. В полдень- плотный обед с борщом или щами на первое, с жареными ребрышками свежего кабанчика (где уж Баба-Яга каждый день брала свежих?). В перерывах между приемами пищи, как я уже сказал, каждый занимался в меру своих способностей и потребностей. Баба-Яга либо крутилась на кухне, либо улетала в лес. Я бегал, прыгал, плавал в небольшом озерце, махал мечом, в общем, тренировался, готовился к тяготам и лишениям. А святой отец проводил своё время, как он выражался, в молитвах и смирении, а, попросту говоря, дрых в тенёчке. Но как только наступал вечер и багровое солнце усаживалось в свою ночную колесницу, чтобы всю ночь мчаться на другой край света, мы собирались в тереме. Бабулька усаживала нас вокруг стола, ставила на стол котелок с парящей картохой, выкладывала каждому на тарелку большую икристую селедку и в который раз рассказывала нам, "олухам, как поступать надобно":

 -...и пойдете вы на кладбище ночью лунной первой на седмице, ни один хлад металл с собой не берите, не пропустит вас оградка каменна. Как взойдет луна над горой шабашной, так сразу плиту мраморную и ищите. Кровавый мрамор в темноте чёрным кажется, так вы уж не перепутайте, на нем буковки светиться будут, что те светлячки во лесу дремучем. А ежели буковок светящихся не будет, так вот вам трут и кресало, с опаской да сторожкой искру высечете, огонек вам и будет. Подсветите что где да поглядите.

 Я живо представил себя ходящим меж надгробий и сыплющий искрами во все стороны...

 -Да ты, мялок, не лыбся, не лыбся. Ночь лунная, а, знать, любое злое чародейство возможно. Ить ведь хоть меч давно зачарован, лет пятьсот, не мене, так есть твари и подоле живущие.

 -Матрена Тихоновна, - подал голос отец Клементий, - вот горожане по вечерам всё байки сказывают, про оборотней, вампиров там всяких, про колдунов и ведьм, (извиняюсь покорно), а как речь заходит про "людей стылых", так притихают и отмалчиваются?

 С лица Бабы-Яги будто схлынула кровь или в неярком свете ночного светильника мне это показалось? Она задумчиво почесала нос и, прежде чем начать рассказывать, повела рукой, шторы на окнах с легким шорохом плотно задернулись.

 -Бают всякое, но давно о них не слышно, может сгинули, может подались куда, а может дремлют в ожидании. Вот все и бояться, никак проснутся? Вдруг разговорами да пересудами зло накличешь? Но я -то их суевериев не боюсь, так что слушайте. Давно это было, годков так полтораста, я еще тогда вот такой крохотулькой была. Появились они неведома откуда, все кругом порушили, всех поничтожили: людей, лесных жителей, животин разных - все что на пути попадалось. Кой-кто на болотах попрятался, и туда пришли постылые, уцелели лишь только те, кто в Дикое урочище да в пустошь великую подался да детишки малые, которых на ковры - самолеты подсадили. За Стылыми нежить всякая привалила: скелеты, умертвия. Тогда еще говаривали, что скелеты - люди с высосанной душой и телом - есть порождения Стылых. Всю осень и зиму Стылые бесновались, а как стало солнышко припекать, без следа и сгинули, а прочая нежить еще долго по окрестным лесам бродила. Умертвия-те первые в курганах да могильниках сокрылись, а скелеты и позже колобродили, людей пугали да путников растерзывали. Сами-то Стылые происхождением темные, ликом не человеческим, ноги как бревна, руки длинные костлявые и нет от них спасения кроме как в бегстве постыдном. Аднака, кто сумеет уйти от их адского наваждения и в глаза не посмотрит, может и спасется, прозябнет малость, да и отлежится. Токма бродят Стылые чаще не в одиночку. Ляжешь, за камнем укроешься, глядишь, а упырь и туточки. Так что ежели узришь Стылого, токась в ноженьках спасение-то и будет. Беги не оглядывайся. Да вот еще что: на меч-то не больно надейтесь. Что на свой, Дракулой подаренный, что на волшебный, ежели найдёшь его, конечно. Запамятовала я, старая, точно ужо и не помню, но то ли тот меч не всякому службу служит, не то на кладбище на древнем не будет в нем силы волшебной , не то вовсе в ночи не рубит, не колет.

 После таких рассказов да напутствий на душе сплошная веселуха. Вот гадство, ведь куда ни кинь все клин. Пойти на кладбище в лунную ночь, разрушить надгробье и извлечь из-под могильной плиты меч, который к тому же до наступления дня ничего рубить не станет?! Шизофрения, тихая шизофрения. Ну, мне это надо, а? Может мне и меч-то этот вовсе не нужен, и этого старого за глаза. Вон он как двуручник - то перерубил, любо-дорого. С другой стороны, приключение - высший класс. Богатые люди вон какие деньжищи платят чтобы экстримом позаниматься, а тут бесплатно куча адреналина, причем и экстрим покруче. Там-то как бы они ни хорохорились, а риска только видимость. На страже здоровья экстримующихся триста тридцать подстраховок, а здесь, если выживешь - уже счастие. Нет, что-то мне идти не хочется, ну право дело, неужто они действительно могут отца Иннокентия на крест приколотить?! Могут. Еще как. Как они обрадовались, когда святое распятие на его кресте увидели! Заинтересованно так рассматривали, языками цокали, и он, дурак, тоже расхорохорился, уши развесил, думал щас в христианскую веру ударятся, а у них совсем иной повод к восторгам имелся - они о такой казни еще не ведали и интерес у них чисто "гастрономический". Тоже мне гурманы казней. Такие своего не упустят. С ними ухо востро надо держать. Нет, как ни крути, а идти придётся.

 Эх, как не думалось мне, что это еще на следующей неделе, через пять дней, послезавтра, завтра, а глядишь уже вот он первый день на седмице, луна в самой поре и дело уже к вечеру. Полдень проскочил и не заметил. Отцу Клементию хоть бы хны, дрыхнет в тенёчке, руки на пузе сложил и похрапывает. Пойти его разбудить, что ли? Зачем? Просто так, чтоб жизнь мёдом не казалась...

 Но когда во мне окончательно созрело решение пойти и разбудить нашего святошу, он проснулся и, широко зевнув, с наслаждением потянулся. Потом встал, не спеша прошествовал к озеру и, присев на корточки, запустил свои длани в его глубины. Затем плеснул на лицо водицей и блаженно улыбнулся, ни дать, ни взять натуралист на природе. Утершись рясой и согнав улыбку он направился в мою сторону.

 -Да благословит Господь труды наши! Удел наш труден, но высок! Не всякому мужу по силам деяния сии и да пребудет...

 Ну, понесло...

 -Аллах акбар!

 Отец Клементий, поперхнулся, недовольно на меня покосился и продолжил свою проповедь, но, опасаясь новых выходок с моей стороны, явно её (то есть проповедь) подсократил. Ибо уже через пару минут обратясь ко мне перешёл на нормальный человеческий язык.

 -Так что, Никола, готов ли ты за дело правое голову положить?

 -Не-а, - я помотал головой, - не готов я предстать пред Господом нашим. Мне сперва грехи искупить надо, да и жить пока нравится, так что я повременю. Ну, а Вы, если уж так невтерпёж, давайте, вперёд на мины.

 Что такое мины батюшка не знал, но смысл в целом понял. На его морде лица проступило удивленно - раздосадованное выражение, правда быстро сменившееся на грустно-отеческое. Посмотреть: прямо-таки старая нянька над дитем-несмышленышем.

 -Ты, Николай, - оказывается он имя мое и правильно говорить может, - просто молод еще, не понимаешь, что судьба нам не часто дает возможность за веру постоять. Ежели и погибнешь, Господь не обойдет тебя своей милостью, да и мы с отцом Иннокентием поспособствуем, помолимся. А как возвратимся к братии, молебен по тебе отслужим.

 -Вот за молебен тебе, батюшка ,спасибо, удружил, всю жизнь только об этом и мечтал. Но не выйдет у тебя ни шиша, я же тебе говорю: рано мне пока помирать.

 -Так я тебя и не тороплю, меч сперва достанешь, а там уж как получится, за оградку главное его перекинь...

 -Так ты что, "святое причастие в рясе", Ку-клукс-клан недоделанный, решил, что я один на кладбище попрусь? То-то ты и не чешешься. Нет уж, ни фига. Или идем вдвоём или не идем вообще. И ты идешь первым! - я сознательно перешёл на ты, что бы добить его окончательно.

 -???

 -И не смотри ты на меня так, ты не Ленин, я не буржуазия. Мне что, твой отец Иннокентий брат, сват? Мне ваши проблемы по барабану, я могу уйти и тебя одного здесь оставить. Хочешь за мечом - иди, а хочешь- у Яги живи. Это уж вы как договоритесь. У меня своя дорога, у вас своя.

 Здорово я его, аж пятнами весь пошел. Привык чужими руками, хотя насчет рук может я и ошибаюсь, руки у него самые то, лопаты, а не руки. Значит отвык, обленился, ничего, мы его быстренько пообломаем, всё вспомнит. Не может - научим, не хочет - заставим.

 -Таки и не пойдешь? - произнес батюшка вкрадчиво, кажется, он осознал всю серьёзность положения, но до конца так и не поверил.

 -А мне это надо?

 -Хорошо, хорошо, вместе так вместе, сейчас перекусим и пойдем.

 А быстро он сориентировался, стоит бодрячок бодрячком, только морда малость красная и веко подрагивает. Ничего, свыкнется, хотя первым на кладбище его всё равно не затолкаешь, да оно может и к лучшему, ещё неизвестно где безопаснее: спереди или сзади, на спине-то глаз нет.

 Когда мы вышли уже смеркалось. Узкая лента дороги серой змеёй убегала в даль, пропадая среди чахлых, исковерканных бурями деревьев. Я повторял про себя последние инструкции, полученные от Бабы-Яги, отец Клементий поудобнее устраивая перекидывал с плеча на плечо мешок со всевозможными защитными амулетами, склянками со святой водой, кадилом, ладаном, завернутым в серую парусину десятком разнокалиберных свечек и огнивом, выданным Бабой Ягой под строгое обещание вернуть в цельности. Из карманов его рясы во все стороны торчали пучки каких-то сушеных трав, призванных если не сразить, то как минимум отпугнуть обитающую в округе нечисть. Травка эта, так же как и огниво, была получена от Тихоновны. Отец Клементий, хоть и почитавший нашу хозяйку за ту же самую нечисть и сильно досадовавший, что та после наложения на неё креста не корчится в страшных муках, в преддверии большей опасности не только не стал открещиваться от её советов, но и сгреб в мешок все что попало под руку. Так что после его набега Яге пришлось извлекать из мешка: сушёные мышьи лапки, лягушачьи шкурки, змеиную желчь, гадючью печень, пучок базилика и скляночку черного перца. Правда, поразмыслив, она решила перец оставить, для того чтобы, как она выразилась, "врагам в глаза посыпати".

 Идем не спеша. Тишина, благодать. Луна уже корячится на горизонте, переваливая своё раскрасневшееся тело через возвышающийся над лесом косогор, ни дать, ни взять глаз циклопа. Под её блеклыми лучами в куче бурелома сверкнули чьи-то "моргалки" и тут же повеяло странным пронизывающим холодом. Или это мне показалось? Мурашки, пробежавшие по телу, заставили зябко поёжиться. Предчувствие опасности бодрит не хуже самого холодного ветра. Мой ржавый меч, зажатый в правой руке, особой уверенности не придаёт, но с ним всё же лучше чем без него. Дракона, конечно, не завалит, но голову супостату помельче срубить можно (с трех раз). Сколько бы я его не точил, он остаётся таким же тупым, как и был, то ли металл такой, то ли я точильщик... А его "преосвященство" вышагивает чуть сзади, и всё норовит перестроиться мне за спину, поминутно крестится и зыркает по сторонам: "не вспыхнул ли от сего деяния бес али демон". Никто не вспыхивает и спустя полчаса отец Клементий успокаивается, а зря. Зенки самых разнообразных цветов и размеров таращатся на нас чуть ли не из-за каждого пня, и я далек от мысли, что это простые зайчики и лисички. Что-то я не помню, чтобы глаза наших зверюшек так разнообразно светились или здесь природа такая? Чья-то длинная тень мелькнула меж деревьев и, потонув во внезапно вспыхнувшем бледно-сиреневом мареве, осветившим широкую клыкастую пасть, исчезла. Не хотел бы я встретиться с этой зверушкой нос к носу. А ведь наверное смотрит на нас, облизывается, но напасть почему-то не решается, может сыта? Или ждёт когда это сделает кто-то другой, а она уж на готовенькое? Не дождётся. Скорее ,что ли ,добраться до кладбища, но что-то его не видно. А луна уже из-за косогора вылезла, от тумана опросталась, побледнела, налилась ясностью, вся округа как на ладони. Чав, чав - под ногами мох. Осока справа, слева, кустик рогоза впереди, а дальше только кочки, никакой тебе оградки, никаких врат кладбищенских.

 -Бум-с, - больно-то как. Как шел -так лбом и печатался, чуть меч не выронил и вроде нет ничего, а стена. Лоб болит, но одно утешает, кажется пришли. Отцу Клементию повезло больше, остановился вовремя, теперь стоит с ноги на ногу переминается, руки чем занять не знает.

 Интересная все же штука: твердая, невидимая, надо попробовать мечом поковырять. Бесполезно, не ковыряется, а если со всего размаха. Эхма... глухой удар и ничего больше. Руку только отшиб.

 -Акстись, ты чего вытворяешь? - ну слава богу, отец Клементий проснулся, - ты же всю нечисть так разбудишь.

 -А Вы что-нибудь конкретное предложить хотите? - с тех пор как он со мной в одной связке, я снова перешел на Вы. А чёрт, а лезвие-то как от удара по нему молотом, это сколько же его теперь точить надо? - может, попробуете крест наложить или святой водой сбрызнуть?!

 Лунного света мне вполне хватило, что бы заметить как наш святоша взбледнул с лица.

 -Ить как спровоцируем чего?!

 -А кого нам бояться? Нечисти? Так мы к ней и идём. Два- три лишних демона нам не помешают, - ну может это я и зря про демонов- то, хотя с другой стороны не век же ему бояться, привыкать пора, - так что, батюшка, с богом, с богом.

 Клементий еще немного потоптался на месте, шмыгнул носом и, нерешительно вытащив из мешка скляночку со святой водицей, с видом обреченного на казнь шагнул вперёд. Изрядно окропив водицей самого себя и покосившись в мою сторону, он трижды перекрестился и с резким выдохом ливанул из склянки на невидимую стену: в первое мгновенье ничего не произошло, во второе тоже, про третье и четвертое я молчу. В общем , мы постояли так пару минут, затем отец Клементий повернулся в мою сторону и беспомощно развел руками.

 -Что, батюшка, не сработало?

 -Дак, оно ж ты видел...

 -Да уж, видел, - ничего не попишешь, придется хлад металл оставить...

 Я огляделся в поисках места поприметнее, но ничего лучше куста лозы не было. Куст так куст, всё-таки какая никакая, а метка. Сказать ,что я расстался с мечом без сожаления, это значит ничего не сказать. Меч хоть и ржавый, но лучше чем кукиш. Я аккуратно сунул его в переплетение ветвей и отпустил рукоять. Туда же последовали мои часы и кожаный, с металлической пряжкой, ремень. Вот о ремне мне надо было заранее подумать. Хорошо хоть у Яги немного поправился, а то свалились бы с меня мои порточки... Все, дело сделано, иду к воротам. Уп-с - не тут-то было, стена прогнулась, но не пропустила.

 -А ежели с разбега?!

 -Да иди ты...

 Тут что-то не то, подумать надо, можно конечно и с разбега попробовать, но это уже край. Так что же я упустил? Может где металл остался? Может мелочь какая в кармане завалилась? Нет, ничего нет. Так не пойдет, надо по порядку. В головном уборе металла нет, в карманах куртки тоже, в рубашке, брюках... Остаются берцы. Вот черт, точно! Гвозди! И как я забыл?! Берцы летят под рогозовый куст, а мои бедные ступни погружаются во влажный, но, слава богу, теплый мох. Вот теперь с богом. Раз, два, левой, стена с легким хлопком остается за моей спиной и я плюхаюсь на землю. Святой отец что-то мнется и ко мне присоединится не торопиться. Я уже было решил, что он надумал отсидеться, когда тот, матюгнувшись (О, оказывается, чего мы могем!), прыгнул в мою сторону и с громким воплем отлетел обратно.

 Вот ведь дурень.

 -Крест снимите.

 -Да разве ж можно?

 -Ну, сиганите еще пару раз, если понравилось.

 Клементий недовольно поморщился, потёр ушибленное плечо и, тяжело вздохнув, стянул с шеи святое распятие.

 Сквозь пелену стены батюшка проломился со скрежетом и треском. Отдуваясь, словно после забега, он беспокойно огляделся вокруг, но, не заметив ничего подозрительного, успокоился и принялся проверять содержимое мешка. Как ни странно, святую воду и прочие причиндалы странный страж пропустил.

 Не дожидаясь, когда он закончит ревизию, я поднялся и неторопливо двинулся в глубь кладбища. Почва под ногами оказалась страшно холодной, какой-то липкой и совершенно лишенной растительности. Ощущение мерзкое. Чем дальше я заходил, тем чаще под подошвами гремели и переламывались чьи-то иссушенные кости. Клементий, выставив перед собой левую руку, сжимавшую склянку, а правой волочив полупустой мешок, плелся чуть сзади.

 Первые могилы стали попадаться, когда я еще не сделал и трех десятков шагов. Но это были либо простые холмики, либо нетесаные каменные плиты без каких либо изысков, и я не стал обращать на них внимания. Чуть дальше оказались захоронения более богатые. Раз или два я даже на мгновение останавливался , всматриваясь... Не то. Кости под ногой хрустят всё чаше и чаще, ножки зазябли, да какое, к черту, зазябли, окоченели нафик. Если еще через полчасика не найду искомое, замерзну к ядрене фене.

 Мы уже выперлись на середину кладбища, когда под ботинком отца Клементия очередная кость развалилась с оглушающим грохотом. Он витиевато помянул пресвятую богородицу, а из-под каменных, могильных плит показались первые тени. Они перли со всех сторон, охватывая нас плотной стеной спереди, с боков и неторопливо обходя сзади. Сотни, если не тысячи скелетов, шурша и погромыхивая костяшками, медленно приближались. Я попятился и оказался спина к спине с батюшкой.

 -Перекрестите их, что ли? - неуверенно попросил я, но тот только досадливо отмахнулся, видно опыт с окроплением святой водой незримых врат наложил свой грязный отпечаток на его веру. А из-за развороченных надгробий появлялись новые скелетики. "Это сколько ж надо было народу положить, чтоб такую охрану поставить"? - невольно подумал я, отступая на один шаг. Тысячи людей ради какого-то меча, не перебор ли? Хотя история знавала примеры и похуже.

 -Так что будем делать? - бодрость моего голоса отнюдь не соответствовала моим мыслям.

 -Молиться, - каким-то странным не своим голосом ответствовал преподобный, но креститься не спешил, а вместо этого перехватил наподобие кистеня мешок, затем, нерешительно потоптавшись, начертил вокруг нас круг и окропил его освященной водицей. Я же поднял с земли похожую на дубину, кажется берцовую, кость и приготовился дорого отдать свою жизнь.

 ...бряцанье костяшек стало совсем невыносимым, ближайший ко мне скелет, сделав очередной шаг, внезапно запнулся о край надгробья и брякнулся. От удара о землю его кости распались и покатились в разные стороны, рассыпаясь на отдельные составляющие, а череп откатился мне под ноги и, клацнув челюстью, обратился в прах. Уцелевшая кисть правой руки беспомощно поскрежетала по серому лежащему на земле камню и притихла.

 -Ага, старость не радость?! - восхищенно возопил я и запустил тяжелой берцовой костью, оказавшейся в моей руке, в ближайшего противника. Разлетевшаяся вдребезги черепушка возвестила о том, что я на правильном пути. В рядах супостата появилось смятение. Видимо даже прозябание в столь непотребном виде казалось им более приятным, чем тьма полного небытия. Или они опасались геенны огненной?

 -Во имя отца и сына и святого духа, - отец Клементий размахнулся и треснул подступившего мертвеца мешком по куполу, - аминь!

 Дальше была бойня. Мы хватали, кидали, рушили. Наконец всё стихло. Последний черепок откатился в сторону, зыркнул на нас пустыми глазницами и рассыпался. Кажется, нам повезло. Я уселся на ближайшую плиту и...

 Сгусток тумана появился как бы из ниоткуда и, неспешно уплотнившись, превратился в голого худущего мужика с длинными костлявыми руками, на пальцах которого загибались уродливые черные когти.

 -Я устал ждать, - скрипуче исторгло исчадие тьмы и в его вспыхнувших фиолетовым огнем глазах зажглось нескрываемое торжество.

 "Стылый" -сформировалась в моем мозгу отчётливая мысль, и я увидел, как на моих руках оседает морозный иней.

 -Плоть, живая плоть, теплая, сладкая, - утробно заскрежетал Стылый, разевая свою пасть, и навстречу мне вытянулась громадная, бездонная воронка. Я почувствовал, как воздух скручивается в исполинскую спираль смерча, я заглянул в него и не увидел ничего, кроме бездонной пустоты. В глазах разверзлась бездна, холодом опалило щеки и спёрло дыхание, руки бессильно обвисли и, увлекаемый потоками воздуха, проваливаясь в небытиё, я раскрыл рот в беззвучном крике и рухнул на мраморное надгробье. Краешек моего сознания еще цеплялся за реальность, а тело, словно груда старого тряпья, смешавшись с обломками костей, кладбищенского мусора и лепестками непонятно откуда-то взявшейся травы, безвольно волочилось в объятья чёрного зева. Сила, сковавшая мои члены, была непонятна и безмерна. Что это было - ледяная стужа или всёпоглощающий, леденящий ужас, не знаю. Прямо перед моим носом, громыхая осколками склянок, словно метеор, окутанный бледно-красным маревом, пронесся драный мешок Бабы-яги. В моем носу нестерпимо зачесалось и:

 -Апчхи-и, - оглушительно чихнуло чудовище, и сила ,сковавшая меня ,ослабла. -Апчхи, - и ужас, заполняющий мое сознание, улетучился.

 -Апчхи-и, - чихнул я и попытался сесть. В носу нестерпимо свербело.

 -Апчхи, апчхи, апчхи, - чихали мы хором на все лады от попавшего в нос перца.

 -Апчхи-и, - чихнув в последний раз, я нашел в себе силы взглянуть в сторону всё еще продолжающего чихать Стылого. Бледно-красное облако окутало сумеречную фигуру с головы до пят. Нечисть взвыла и стала разрывать грязными когтями сгорающее от жгучего перца горло. Странная фигура Стылого, постепенно расплываясь, теряла свои грязно-серые очертания. С жутким ревом, больно резанувшим по ушам, со скрежетом, рвущим нервы, он скрутился в узкую спираль и, увлекая за собой окрасившийся в розовое туманный сгусток, ушел под землю.

 Я устало привалился спиной к надгробью и перевёл дух. Отец Клементий, отплевываясь и матерясь, вытаскивал из бороды каменные крошки и мелкие косточки. Меня знобило. Где-то высоко в небе блистала луна. Её неясный свет падал на старые замшелые могилы, отбрасывавшие серые, ирреальные тени. Когда тяжесть, сковывающая моё тело, немного уменьшилась, я приподнялся на локте и огляделся вокруг. Строго на запад в окружении уродливых, изогнутых крестов или скорее даже не крестов, а крестоподобных каменных фигур, мастодонтом наступая на обветшалые могилы, высилась потрескавшаяся мраморная гробница. Её темные стены, с изломанными полуразрушенными контурами, в лунном свете казались черно-багровыми, а в самом центре, на том месте, где должна была быть дверь, ведущая в усыпальницу, зиял черный провал. Я скинул охватившее меня оцепенение и, поднявшись, решительно двинулся в сторону раскрывавшегося мне навстречу могильного зева. Поиски меча нужно было заканчивать. Мне осточертело это неприветливое место, и совсем некстати вспомнились жуткие рассказы об охраняющих кладбище упырях. А по упыреведению у Бабы-Яги были воистину энциклопедические знания.

 Из её рассказов я вынес, что: во-первых, упырь скотина на редкость сильная и выносливая; во-вторых, боится серебра и осины, но ввиду вышеприведенных качеств редко становится добычей доблестных рыцарей, чаще все обстоит наоборот. Да-да, Тимофеевна знала, чем подбодрить бедных путников.

 А он стоял у входа в гробницу и приветливо улыбался, если конечно его улыбку, увенчанную устрашающими клыками, можно было назвать приветливой. Нет, скорее улыбка была гнусной и довольной до отвратительности. В его намерениях не было ни малейших сомнений. По давно небритой щеке медленно стекала слюна. Он коротко рыкнул и бросился в мою сторону.

 Серебряной пули у меня не было, осинового кола тоже, рукой эту бестию не убить, обратиться в бегство? Нет! Опять же, ну разве я могу справиться с ним голыми руками?! Вопрос риторический, хотя, с другой стороны, хорошая зуботычина еще никому не повредила. Я отпрянул чуть в сторону, уклоняясь от оскаленной морды, и мой кулак, описав плавную кривую, врезался в удивленно отпавшую челюсть упыря. Челюсть клацнула, как хорошо сработавший капкан, но выдержала, чего нельзя было сказать о хваленых клыках. Упырь взвыл и, подхватив лапищей вывалившиеся из пасти осколки, скрылся среди могильных надгробий.

 -Куда это он? - растеряно пробормотал отец Клементий.

 -К дантисту, - я ехидно улыбнулся и шагнул в темноту склепа, подсвеченную бледно-зелеными испарениями, сочившимися из-под крышки гигантского саркофага.

 -Ну, наконец-то! - возликовал кто-то из глубины могильной утробы.

 Опять? А я- то надеялся, что сюрпризы закончились. Доберусь до меча - это мерзкое кладбище разнесу по камешку.

 -Подходи, не робей! - подбодрил всё тот же голос.

 -Кто это? - ни черта не вижу, отец Клементий сопит за спиной, издеваясь над трутом и кресалом. Надо было дома тренироваться, а не теперь.

 -Братан, не признал? Ну, вы, мужики, даёте! Пришли чтобы, значит, моей мощью воспользоваться, а не признают. Или... - голос слегка дрогнул, - вы не за мной?

 -Кто ты? - твердо спросил я. Кажется опасность нам пока не грозила.

 -Как вы ещё не узнали? Да меч я, меч! Меч - колдунец, одним ударом любой камень в капусту, в мелкий щебень, в труху, в пыль... Хотя... Это, впрочем, со второго раза. Так что, берете?

 Наконец-то я его разглядел. Он прятался за небольшим постаментом в глубине узкой ниши и таращился на меня единственным глазом, располагавшимся на эфесе. Рот - узкая щель - растянулся в подобострастную улыбку. Говорящий меч? Я даже не удивился. Чему удивляться? Чем говорящий меч хуже вампира или оборотня?

 -Давай, давай, бери меня, цепляй к поясу богатырскому и наверх, наверх! Тысячу лет света божьего не видел, устал впотьмах томиться, душа изржавела. Чего не скажешь о качественной стали, из коей сделано мое естество. Вынеси на свет, и она заискрит тысячей зеркал! Острота моего лезвия поразит ваше воображение! А ножны? Это произведение искусства, венец творчества несравненного мастера, забыл его имя, но вы-то наверняка наслышаны, оно наверняка пережило века...

 -Помолчи, беду накликаешь, опять кто-нибудь подвалит, нас съедят и ты тут еще тысячу лет проторчишь! - не меч, а рекламный ролик какой-то.

 -Да, а что, еще кто-то остался? - глаз обеспокоено забегал. - Хватай меня - и наверх! Наверх к людям, к свободе, к солнцу!

 -Помолчи, - я подошел и осторожно протянул руку. Недолгое пребывание в этом мире научило меня не верить никому и ничему. Металл оказался на удивление теплым. Я вытащил замолчавший меч из ниши и в три прыжка оказался на поверхности, освещенной ослепительно-ярким лунным светом. Кажется, тут начиналось светопреставление. Налетевший с востока сильнейший ветер, тащивший по небу небольшие тучки, кружился среди надгробий, словно гигантская метла, сметая остатки скелетов и превращая их в летящую по воздуху труху. Про своё недавнее обещание разнести кладбище по камешкам я как-то само собой забыл. Где-то далеко на западной окраине кладбища тоскливо подвывал упырь. Я невольно оглянулся и, едва не споткнулся о валяющийся на земле мешок. Чертыхнувшись, я наклонился, поднял мешок, сунул в него по-прежнему молчавший меч-колдунец, забросил за плечо и неторопливой походкой направился к выходу за кладбищенскую оградку. Мимо меня, набирая скорость, промчался отец Клементий. Глядя на него, я тоже решил поторопиться.

 Вслед за "его преосвященством" выбравшись за пределы злополучного кладбища, я облегченно вздохнул, собрал брошенные под кустики вещи, надел слегка влажноватые от ночной росы берцы, затем, запустив руку в лозовый куст, ухватил рукоять своего старого, проверенного мечика, вытащил, любовно погладил и, приторочив его к поясу, зашагал в направлении нашего теремочка. Близилось утро.

 Яга сидела на завалинке и нервно теребила цветастый платочек. Ни дать, ни взять деревенская старушка. А солнышко уже выползало из-за горизонта, и выпавшая за ночь роса переливалась всеми красками. Соловей, еще не закончивший свои ночные трели, с любопытством взирал на округу, а откуда-то издалека доносилось чье-то заунывное пение.

 -Вернулись! - всплеснув руками, воскликнула Баба-Яга, - я тут по делам вышла... Она замолчала и мне показалось, что в её покрасневших от бессонной ночи глазах снова стоят слезы.

 -Здравствуйте, Матрена Тихоновна! - поприветствовали мы хором, а отец Клементий, выступил вперед и низко поклонился. Вот чего я от него не ожидал, того не ожидал, - вернулись мы и меч добыли.

 -Уж и не чаяла, - она покачала головой, - заставили вы меня, старую, попереживать... Ужо и утро занялось, и самовар второй раз стынет..

 -Что? Где? Пришли? Покажите мне солнце! Я задыхаюсь в душных объятьях мешковины. Свободу, свободу! Я хочу видеть мир! - донесся приглушенный голос "узника совести", и я, перевернув мешок, вывалил его в придорожную пыль. С такими, как он, не стоит слишком церемониться, иначе на шею сядут.

 -Кто? Что? - это, вытаращившись друг на друга, одновременно воскликнули Яга и меч.

 -Это меч, а это Матрена Тихоновна - потомственная Баба-Яга, волшебница в десятом поколении.

 -Так -таки и волшебница, - усомнился меч, мигая единственным глазом, - а я и сам мог бы представиться. Тем более что я не просто меч! Мечей полно, а таких как я- по пальцам пересчитать. По двум. Итак, запоминайте: Воитель Абисийский, Нордический, Золотоордынский, покаратель верных и неверных, Блистающий гроза пустынь и солончаков, всемирно известный Меч-колдунец! Но, - он сделал многозначительную паузу, - для друзей я просто Перст Судьбоносный!

 -Вот балаболка-то, - Яга усмехнулась и, нагнувшись, пристально всмотрелась в вязь букв, тянувшихся по обоим краям ножен.

 -Уберите, уберите от меня это порождение темных сил, иначе я не выдержу, не выдержу...

 -Слушай ты, Перст, попрошу тебя быть повежливее, а то ведь мне недолго снова тебя в мешок сунуть!

 Меч замолчал, а Баба-яга выпрямилась и как-то особенно задумчиво покачала головой.

 -Бабушка Матрена, совсем я забыл: тот черный колдун, когда разбойников нанимал, всё о горе какой-то говорил, с пещерой у подножия, Вы, часом, что за гора такая не знаете? - вопрос, заданный мной, совсем некстати всплывший в моём сознании, мучил меня уже почти сутки.

 -Эт он, охальник, о Горюн-горе баил. - Яга на мгновение вынырнула в реальность. - И што ему там понадобилось-то? - добавила она, становясь еще более задумчивой. Затем, словно встряхнув с себя наваждение, махнула рукой и, растерянно улыбаясь, пригласила нас в терем.

 Прежде чем идти в город, мы решили хорошенько отдохнуть и выспаться. Но как жестоко мы ошибались! Стоило нам только преклонить головы, как раздавался могучий храп Перста "божия", и наш сон прерывался. Так мы и мучались до тех пор, пока Яга, всё время хлопотавшая на кухне, не догадалась пригрозить ему тёмным подполом. Говорливый колдунец внял её словам и успокоился.

 Утром следующего дня, едва забрезжило солнце, в дверь настойчиво постучали.

 -Колюшка, просыпайся, уже зорька ясная лицо из-за дальних морей кажет, в путь дорогу зовёт, - голос нашей гостеприимной хозяйки, наполненный искренней печалью, разогнал последние остатки сна... Встаю, встаю, - ответил я и, вскочив с кровати, стал поспешно натягивать одежду. Нам и впрямь надо было поторопиться. Я чуть ли не пинками поднял отца Клементия, прицепил к поясу оба меча и в готовности к дальней дороге вышел за порог спальни. Но как бы мы не спешили, отпустить нас "не кормленными, не поенными" наша добрая старушка не могла. Её чувства я понял, принял и даже не стал отбрыкиваться, а со стойкостью оловянного солдатика принялся уминать поданный нам прощальный завтрак. И как оказалось- не прогадал. А начав кушать, я уже никуда не стал торопиться и ,рассудив, что пять минут туда- сюда ничего не решат, принялся не только набивать желудок калориями, но и получать удовольствие от самого процесса поглощения. Отец Клементий тем более никуда не спешил. Он кушал с чувством, с толком, с расстановкой, правда ,своим чавканьем мешая моему созерцательному настроению. Яга же за стол с нами не села, сославшись на то, что у неё распорядок и притулившись в уголочке, копошилась в корзине, почти доверху набитой клубочками и разнообразной местами переплетающейся меж собой пряжей.

 -А кликают-то тебя как? - вдруг резко повернувшись в мою сторону и прервав мои философские рассуждения ,ни с того ни с сего спросила Тихоновна.

 Я удивлённо раскрыл рот. Что это с Ягой? - я заглянул ей в лицо. Нет, на старческий маразм не похоже. -Николай, по отчеству Михайлович...

 -Тьфу ты господи, бестолочь. Не об том я. Прозванье твоё как?

 -Фамилия?

 -Мож и фамилия.

 -Хмара, - всё еще не понимая, к чему клонит Яга, осторожно ответил я. -Хмара - Туча. Так вот оно, оказывается, в чем дело! Что ж я, старая дура, раньше-то твоим прозванием не поинтересовалась. Туча... так это всё и объясняет... - она замолчала и, задумчиво уставившись в потолок, вновь погрузилась в свои мысли.

 -Что объясняет? -прокричал я, почти не надеясь докричаться до погрузившейся в размышления старушки.

 -Всё, - короткое слово прозвучало точкой в конце моего приговора, хотя впрочем, ничего и не объяснило, а отсутствующий взгляд Бабы-Яги подсказал мне, что большего от неё добиться не удастся. Я всплеснул руками, беззвучно высказал всё что по этому поводу думаю, и уподобившись Бабе-Яге, погрузился в свои мысли. Но есть уже не хотелось.

 А получасом спустя мы отправились в путь. Матрена Тихоновна, так и не объяснив своих слов, стояла у калитки и со слезами на глазах махала нам на прощание платочком.

 -Вы уж старую не забывайте, мне тут в лесу одной скушно. Да совсем запамятовала, вчера днём, пока вы отдыхали, Степаныч захаживал. Всё про тебя, Колечка, выпытывал, переживает значит. Вы уж уважьте старика, пойдете мимо - загляните, заодно передохнете. Путь-то не близкий.

 -До свиданья, бабушка! И к лешему заглянем и про Вас не забудем. За хлеб-соль спасибо. Бог даст, свидимся. - Мы поклонились ей в пояс и быстрым шагом поспешили в направлении города. Шли молча, все было сказано и оговорено с вечера. Конечно для краткости пути можно было поговорить о погоде да о видах на урожай, хотя, спрашивается, какое нам дело до урожая?

 -Как в город проберешься, чужой лик примешь, - пока Нурингия Лещеевна объясняла, что да как растолковывала, Хайлула грозно сверлил взглядом стоявшего навытяжку шпиона. - Перстень тебе дам заговоренный. Как выберешь в чей лик тебе обрататься, так на палец перстень и наденешь, только в глаза ему смотри да не отворачивайся. А как оборотишься- так сразу того другого и сгубишь. Кровцу, что на кинжале останется, не стирай. Зельем, что дам тебе, полей да в тряпицу шелковую заверни. Как время наказанное исполниться, так кому другому будто ненароком ранку-то и сделаешь, а опосля и за наградою поспешать можно.

 -За наградою? - на лице у новоявленного "резидента" появилась робкая улыбка.

 -Награжу, еще как награжу, закачаешься, - лицо Повелителя тьмы осталось непроницаемым, но в душе он улыбнулся, представив как будет качаться на веревке, перекинутой через сук, сделавший своё дело разбойник. Хайлула и в той жизни не любил быть кому-то и в чём-то обязанным, а уж в этой и подавно. А Нурингия с Мороком явились для Хайлулы радостью нечаянной. Морок секретами своими поделился, а Лещеевна, хоть и была волшебница никакая, но ведьмой оказалась порядочной. Именно она подсказала своему господину, где управу на весь мир всесильную найти. Силы пришлось потратить немалые, но Хайлула сумел добыть искомое, а попутно и артефакты древние в глубинах могильных выискал. А где их искать - это уж ему голос в ночи звенящий поведал.

 -Повелитель, - бросив быстрый взгляд в сторону поспешно удаляющегося шпика, ведьма почтительно склонила голову, - всё я ему обсказала как велено, ждать остается только.

 -Ждать? - Хайлула надтреснуто рассмеялся, - я не привык ждать и не привык надеяться на что-то одно. Шпионов мы своих по городам и весям росским разослали, теперь союз с землями западными заключать буду. А пока я послом ходить буду, ты здесь за меня останешься. Всё сделаешь, как прикажу, а именно: русского в плен живым взять, в цепи заковать, в подвал глубокий посадить. Пусть моего возвращения дожидается. И не сносить тебе головы, коль снова его упустите.

 -Слушаюсь, - покорно ответила ведьма и, склонив голову, обиженно поджала губы, но противоречить Повелителю вслух поостереглась.

 ...Хорошая туча всегда приходит неожиданно и приносит дождь очищения, - леший уже который раз подряд втолковывал мне, бестолковому, столь значимый смысл моей фамилии, - вот и ты явился нежданно- негаданно. Теперь либо дождь очищения пройдет и всю грязь смоет, либо всё градом... и никаких пряников. Иначе нельзя, иначе катастрофа. Конец мира ,если хочешь, - дед потянулся за пузатой бутылкой, невесть как вырезанной из цельного куска дуба и, ухватив её за горлышко, плеснул себе в чашку ...надцать капель виноградного вина. Я же, лениво жуя сладкий корешок болотной куги, угрюмо размышлял над знаменательностью своей фамилии. Что же всё -таки Баб-Яга в ней углядела? Углядела, а мне рассказать так и не удосужилась или не захотела? А леший... Нет, конечно, кой- какой смысл в его словах есть, но что-то здесь всё-таки не так. Должно быть что-то другое, более потаённое. Интересно, а что бы сказал Степаныч, объясни я, что моё воинское звание проистекает от прапора, что означает знамя?

 Перекусили мы у Степаныча. Пока перекусывали -отдохнули малость и в темпе вальса продолжили свой путь. Но как не спешили, как не торопились, а попали мы к стенам города (не помогла и короткая дорога, показанная дедушкой Лешим), лишь когда маковки теремов уже окрашивались последними розовыми лучами уходящего за горизонт солнца, а на землю медленно опускался вечерний сумрак, неся влажную ночную свежесть. Почерневшие от старости ворота взвизгнули несмазанными петлями и со скрипом захлопнулись прямо перед моим носом.

 -Эк незадача! - почесывая макушку огорченно воскликнул святой отец. - Ведь не пропустят.

 -Не пропустят, - согласился я, осторожно вытаскивая из ножен волшебный меч.

 -Так, что? Где? - спросонья воскликнул Судьбоносный Перст, тараща на округу свой единственный глаз.

 -Вылезай, приехали, - я вытянул его на свет божий и, подняв высоко над головой, обратился к стоявшей за стеной страже. - Эй вы, бестолочи, вы что так и оставите бедных путников на дороге? Не побоитесь принять грех на душу, отдавая нас злым татям на растерзание?

 -??? - "но молчаньем ответила небу земля". Я разозлился.

 -Козлы безрогие, открывайте ворота! А то ноги повыдергиваю и спички вставлю! - На такое явное оскорбление доблестные стражи не могли не ответить, а я слишком хорошо помнил оказанную мне в первый раз встречу, чтобы хоть немного не покуражиться вновь.

 Ворота с глухим стуком разъехались в стороны и в них высыпались красные от таких оскорблений (или уж принятого на грудь?) стражники. Их было пятеро: двое зло размахивали шипастыми булавами, а еще трое небрежно перекидывали с руки на руку короткие копья. Увидев в моих руках меч, незадачливые охранники несколько стушевались, а самый сообразительный незаметно шагнул за спины приятелей.

 -Ты кто таков будешь? - немного поумерив прыти и не спеша переходить к решительным действиям, вопросил дородный детина в проржавевших ,и от того казавшихся окровавленными, доспехах. - С чего над государевой стражей насмехаешься?

 -Прочь с дороги! - вместо ответа воскликнул я и, стараясь выглядеть как можно более грозно, замахнулся вздрогнувшим в моей руке мечом.

 -Что, убивать будем? - едва слышно уточнил Судьбоносный Перст и лениво зевнул. - Нее, я, пожалуй, не буду... Кровь- это так противно.

 Зеленый глаз меча потускнел, и я почувствовал, как он начинает выкручиваться из моей руки, явно намереваясь нырнуть обратно в ножны.

 -Да не будем мы никого убивать, - скороговоркой заверил я, говоря как можно тише, в надежде, что мой шепот не услышат вытаращившиеся на меня стражники, - немного пошутим, попугаем и все.

 -Да? - казалось, Перст задумался. - Пошутим? Шутя попугаем? Пошутить я люблю.

 Рукоять в моей руке стала заметно теплее, лезвие вспыхнуло рубиновым светом, а единственный глаз Судьбоносного налился ядовито- зеленым.

 -Что уставились? - рявкнуло над моей головой таким басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин. - И вы, пыль тленная, осмелились бросить вызов мне, мне ,самому...

 Ну, поперло, не остановишь. Что ж, пусть повеселится, потешится. Детина в ржавой кольчужке и стоявший подле него курносый стражник рухнули на колени сразу, двое других попятились, пятый ,самый сообразительный и, как оказалось, самый шустрый, бросив копьецо, обратился в бегство. Я же, глядя на его сверкающие пятки, досадливо поцокал кончиком языка - оказаться около городских ворот против всего местного воинства пока что в мои планы не входило. Впрочем, поднимать тревогу "Аника-воин" не спешил, а, юркнув в ближайшую подворотню, растворился в сгущающемся сумраке.

 -Повязать бы их, - заметил отец Клементий, осторожно выглядывая из-за моей спины.

 -Зачем вязать-то, порубить головы и всего делов, - зыркая по сторонам предложил Судьбоносный Перст и приглушенно хихикнул.

 -Помилуйте, господари! Не сиротите деток малых, не лишайте кормильцев единственных! - бухаясь в пыль возопили вконец перепуганные стражники.

 -Это у него что ли дети малые? - меч качнулся в сторону распростершегося ниц детины. - Врет.

 -Врет, конечно, - охотно согласился я, - что б у такой морды и дети...

 -Так что, рубить будем или разговоры разговаривать?!

 -Не погубите, любую службу сослужим, верой и правдой, аки собака верныя, - хором запричитали "доблестные" воины не менее "доблестного" града, - не щадя живота своего.

 Вот про живот они зря, да ладно, чего уж там.

 -Как собака, говорите?! Что ж, посмотрим, посмотрим. Своим именем со дня сего назначаю вас в свою личную гвардию. Аминь. С колен поднимитесь. Да перестаньте причитать, будто девицы красные, - я нахмурил брови, - не то передумаю.

 Стражники, кряхтя, поднялись, и с опаской поглядывая в нашу сторону, застыли в ожидании.

 -Знаешь где святого человека из других стран содержат? - грозно спросил я, ткнув остриём меча в сторону ближайшего стражника.

 Вместо ответа тот охнул и еще глубже втянул в плечи шею.

 -Я жду! - и остриё моего меча коснулось его давно не мытой шеи.

 -Да кто ж этого не знает, еще вечёрась весь город любовался как его на кресте христьянском заспянывали.

 -Что??? - я отпихнул ногой ближайшего стражника, схватил за шиворот следующего и, развернув, пнул в сторону городской площади. - Веди, живо!

 -Да как они посмели! - взревел разгневанный отец Клементий! - Мы же уговор имели - им меч, а нам отца Иннокентия?!

 Его тяжелые шаги загромыхали рядом.

 -Да им на твой уговор.., - я не закончил, ибо из-за ближайшего здания вывалила целая толпа разномастно одетого народу и, потрясая дубинами, двинулась в нашу сторону. На помощь им со стороны приказа нестройно горланя какую-то песню двигалось разношерстное местное воинство. Не доходя до нас с сотню метров "войска" воссоединились и, ободренные численным перевесом, ринулись в битву.

 -Покойнички идут, покойнички! - восторженно воскликнул меч, и его зеленый глаз вытаращился на надвигающуюся "когорту". Рубиновый свет клинка осветил пространство перед моими ногами, и толпа заметно заволновалась. Как всегда самые ушлые поспешили посторониться, пропуская вперед рьяных и глупых. Но меч загорелся еще ярче, и толпа окончательно дрогнула.

 -Подходи, кому жить надоело! - я, размахивая над головой мечом, обогнал растерявшегося стражника и врубился в брызнувшее в разные стороны войско. Судьбоносный Перст с непостижимой быстротой замелькал над головами противников. Как ему при этом удавалось никого не задеть, так и осталось мне неведомо, "ибо велика тайна сия есть". Но когда площадь опустела, и последние звуки улепётывающих ног затихли вдали, на каменной мостовой среди обломков дубин, копий, кинжалов и палиц не было ни одной капли крови, пролитой моим мечом. Если не считать нескольких выбитых зубов, разбитых носов и десятка два фингалов, поставленных рассвирепевшим батюшкой, сражение прошло бескровно. На площади не осталось никого, только за нашими спинами переминались с ноги на ногу так и нерешившиеся дать деру присягнувшие нам на верность стражи городских врат.

 Я молча кивнул отцу Клементию, и мы поспешили в сторону здоровенных крестов, возвышавшихся над лобным местом. Крестов отчего-то было три, а отец Иннокентий, как мне помнится, был у нас в единичном экземпляре, и это не могло не наводить нас на определенные размышления.

 Я притормозил рвущегося вперед священника и последние метры до эшафота прошел очень медленно, с опаской поглядывая по сторонам и ожидая со стороны отцов города очередного подвоха.

 -Вы пришли... - тихо простонал кто-то с высоты самого большого из крестов, и сердце моё ёкнуло. На мгновение мне представилось изможденное лицо отца Иннокентия, его обезображенные гигантскими гвоздями ступни и изувеченные ладони. Новая волна злости поднялась в моей груди, готовая выплеснуться наружу и подвергнуть никчемный городишко разрушению.

 -Брат мой! - вскричал Клементий отстраняя меня в сторону. - Ироды, христопродавцы, дети греха и чревоугодия, что они с тобой сделали?

 -Ничего, ничего, бог терпел и нам велел, - послышался скорбный голос. Я, безмерно удивляясь мученической стойкости нашего товарища, сделал еще шаг и наконец-то достиг подножия страшного креста. Мой меч засветился вновь ,и в неровном, мерцающем свете, осветившем округу, из темноты выступила поникшая на кресте человеческая фигура. Одного моего взгляда хватило, чтобы стала понятна причина столь мужественного поведения отца - настоятеля. Его ноги, густо опутанные пеньковыми веревками, стояли на небольшом выступе, а руки, раскиданные в разные стороны, были примотаны к крестовине широкими кожаными ремнями. На лице отца Иннокентия лежала печать мученического страдания. Ни каких гвоздей не было и в помине.

 -А как же гвозди? - неожиданно вырвалось у меня, и я смущенно отступил в сторону.

 -Сын мой, твое невежество сравнимо лишь с твоей бестактностью. Да будет тебе известно, Христос был распят на кресте бескровно, а гвозди бездарные историки и столь же бездарные приспешники Иуды придумали позже. Иисуса распяли и оставили умирать на кресте медленной, мучительной смертью, когда бы смерть от истечения кровью была бы куда более милосердна, - ответствовал мне отец Клементий, качая головой и усиленно разматывая путы стягивающие ноги собрата по вере.

 Последний виток пеньковой веревки был смотан, ноги отца Иннокентия соскользнули, все его тело ухнуло вниз и он повис на высоко задранных руках.

 -Боже ,как больно! Снимите меня, снимите немедленно, - заорал он, вращая глазами. Видно, изображать смиренного мученика с вывернутыми руками оказалось несколько тяжелее. Я усмехнулся и двумя осторожными взмахами рассёк кожаные ремни, стягивающие его запястья.

 "Гвардейцев" мы отпустили, строго наказав рано поутру явиться на площадь, а сами, поддерживая под руки отца Иннокентия, усиленно изображавшего умирающего лебедя, побрели в поисках ночного пристанища, как-то само собой заворачивая в сторону злопамятного трактира.

 -...и решили они, вас не дожидаючись, вывести меня на площадь кровавую и распять на кресте осиновом, яки мученика. Не противился я, не перечился, а с покорностью подвижника вышел на место лобное в богословском диспуте путы кожаные взамен гвоздей нечестивых отстаивая, - попивая старое вино и закусывая свиным окороком, святой отец третий час рассказывал нам историю своего мученичества. - Мужики, бабы, на казнь пригнанные ,собралися кругом и прониклись ко мне сочувствием...

 Каким сочувствием к нему могли проникнуться местные жители, я примерно догадывался, но перечить, и, упаси боже, сомневаться вслух не стал, дабы избежать излишнего спора.

 А в кабаке, в котором мы так уютно расположились в этот час, не было ни души. Хозяин и деваха лет тридцати, прислуживавшая при столе и недовольно воротившая нос (ели и пили мы, разумеется, за счет заведения), не в счёт. Наши "добровольные" помощники из числа стражников, как помнится, были временно отпущены, с наказом явиться по первому зову. Немножко покушавши ясноградского вина, я было захотел ломануться с "ответным визитом" к местному магистрату, но был вовремя остановлен отцом Клементием, верно заметившим, "что теперь никого из магистров ни то что ночью, но и днем с огнем не сыщешь.И следует не торопясь все обдумать, прежде чем диктат свой в городе устанавливать. А обдумывать это дело лучше в хорошей корчме за скромной едой и питием умеренным". Я не смог с ним не согласиться, так как еще с детства знаю, что утро вечера мудренее. Хотя, что не говори, а в том, чтобы побродить по городу, пламенным мечом разгоняя тьму и местных "аристократов" ,тоже есть своя волнующая сердце и потешающая русскую душу прелесть. Как бы то ни было, но в третьем часу ночи мы по-прежнему сидели в самом роскошном кабаке города и "скромно откушивали". Рассказ отца Иннокентия изобиловал образными сравнениями и метафорами, шёл, что называется, от души и слушать его было одно наслаждение. В целом, дело обстояло примерно так: почти сразу после нашего ухода местные старожилы, неизбалованные телевидением и прочими развлекательными шоу, стали требовать показательной казни заезжего еретика (доходя до этого места, Иннокентий плевался, исходя праведным гневом, как это ЕГО, истинного поборника веры, могут посчитать за богоотступника). Манифестации скучающих бездельников день ото дня становились многочисленнее, и местному магистрату во главе с "преподобным" магистром Илларионом (к своей чести настаивавшем на выполнении договора) пришлось уступить. Было решено отца Иннокентия казни предать, меч да буде тот принесен отобрать, а "еретиков прочих на крестах распяти".

 Нашему спутнику еще повезло. Несмотря на то, что городишко был маленький, местная бюрократия имела столетние традиции, что сильно отсрочило начало действа. Почему? Во-первых, адвокаты (хотя финал всех процедур был известен) долго собирали материалы на упорно отрицающего свою вину священника. Во-вторых, писцы записывали и переписывали жизнеописание приговоренного, дабы у потомков не могло возникнуть и тени сомнения в виновности оного. В-третьих, делопроизводители (читай палачи) требовали точного соблюдения ритуала, как то: времени суток начала казни, качества и количества используемых пут, размеры крестов и сорт древесины. Естественно для отца Иннокентия, быстро смекнувшего, что к чему, не составило большого труда день ото дня оттягивать казнь и добиваться наилучших условий. Хотя, по словам, "святого мученика" делать это было далеко не просто. Глаза отца Иннокентия выкатывались из орбит, когда он повествовал о том, каких трудов ему стоили знания о самых редких деревьях. Но каково же было его удивление, когда оказалось, что самой редкой и ценимой здесь породой является обыкновенная осина, и что растет она аж у самых Андалузских гор (а это, по меньшей мере, верст семьдесят с гаком), вот туда и отправились подводы с добытчиками. В общем, отец Иннокентий тянул волынку как мог. Но сколько веревочке не виться, казнь назначили на вечер, "чтоб смерть от солнца палящего не принесла казнимому слишком быстрого избавления". Но даже при этом наш спутник остался верен себе и сумел выторговать ночь одинокого тихого спокойствия, "чтоб проститься со звездами хладными да помолиться за упокой души в одиночестве". Правда, мне мыслится, что отец Иннокентий "ночью хладной" просто-напросто намеревался смыться, недаром всё то время, пока мы шли к харчевне, вокруг нас вертелся какой-то мужичок и всё норовил с помощью знаков объясниться со спасенным "еретиком". Что уж ему наобещал наш преподобный и как собирался осуществить свой побег доподлинно неизвестно, как я уже говорил однажды, по другому поводу, "тайна сия велика есть".

 Когда закрома гостеприимной харчевни значительно опустели, а желудки, наоборот, наполнились приятной тяжестью ,и восток уже загорелся во всю, явив нам верхний край солнца, что ,багрово мигая, выполз из-за земной тверди, наш диспут по поводу нового "мирового" устройства в отдельно взятом городке, наконец, подошел к концу. Доблестные богословы сдались, не в силах опровергнуть мои аргументы, а если честно, то просто уснули, устав от изрядно выпитого. Я остался в одиночестве. Даже меч, будто ещё с вечера нажравшийся бражки и до полночи оравший похабные песни, тихо храпел в углу. Мне ничто не мешало выпить еще сто грамм и идти к людям претворять свою теорию "строительства коммунистическо - демократического общества в отдельно взятом городе" в практику. Предложение отца Иннокентия о создании здесь "Христианского государства по канонам и уложениям монастырским" я отмел начисто. (Чем обычно заканчиваются богословские диспуты в масштабах государств- мы знаем, проходили).

 Итак, раз святые отцы были не в состоянии стояния, то пришлось брать бразды правления в свои не совсем трезвые руки.

 Собрать "кворум" удалось только к полудню. Местные мужичонки никак не хотели являться пред наши очи "светлыя". Думали ,что после всего хорошего разговор у нас к ним может быть лишь один: через плаху. Вот и прятались по подвалам и конюшням. Пришлось пригрозить ,что ежели не явятся: пожжем, попалим град, а горожан предадим казни "лютой, не виданной". Вот народ под стоны и пьяные песни и начал стекаться к площади. Под конец приволокли и магистров. Мне, как самому продвинутому, было поручено (мной) вести "протокол собрания". Я вышел на "трибуну", высоко поднял руку, призывая к молчанию, и придал лицу как можно более благостное выражение (все-таки в этот момент я как- никак творил историю).

 -Граждане и гражданки славного города Трехмухинска! - толпа настороженно замерла. - Свершилось! Сбылось не единожды предсказанное и столь долгожданное явление трех пилигримов, о котором так давно слагали песни ваши менестрели и кричали ваши летописи! - тут я зыркнул глазами в сторону главы магистрата, как и все недоуменно таращившего на меня свои зенки, и тот, быстро поняв, что к чему (а малый, как вы помните, он был сообразительный), согласно закивал головой. - Я не думаю, что случившееся с нами в вашем городе было случайностью, - при этих словах Трехмухинцы повалились в колени и запричитали. Я повысил голос, стараясь перекричать толпу. - Вы поступили мудро, подвергнув нас суровому испытанию, - мой голос, наконец, обрел уверенную твердость. Я входил во вкус, - только успешно пройдя которое мы доказали, что Мы есть те кто есть Мы. Встаньте с колен и возрадуйтесь!

 При этих словах толпа восторженно загудела, но я еще не закончил.

 -С сего дня мы берем власть в свои руки. Мы будем править справедливо, - но помня, что самый короткий путь к демократии лежит через диктатуру добавил, - но жестко. - Толпа немного приутихла и, судорожно дернувшись, выпихнула поперед себя маленького оборванного мужичонку в коротком зипунишке и валенках с протертыми сталинками, из которых торчали давно не мытые пятки.

 -Я тут вот представитель от народа, так сказать, - промямлил мужичонка, пытаясь задом отыскать щелку в толпе и юркнуть обратно, но народ стоял плотно, в монолитном, едином строю, как стена.

 -И чего хочет народ? - в моём голосе появилась величественная мягкость.

 -Да вот, интересуемся, - мужичок поскреб макушонку и вытер рукавом обильно выступивший на лбу пот, - как жа теперь с зрелищами-то? Казнить будем кого, али как?

 -Нет, казнить до особого разрешения теперь не будем.

 -Да эт как жа, разве можа без казней? Да не по-людски это, - раздался со всех сторон недовольный ропот. Пришлось нахмурить брови и рявкнуть как можно громче.

 - Баста! Казней не будет! Теперь будем только карать. Жестко, быстро, но в рамках революционной законности. А начать можем с недовольных, есть такие? -Тишина.

 -Ну, ежели в рамках, то, значится, можно и без казней, - мужичонка виновато развел руками и снова попытался юркнуть в глубину толпы, но дурных не было, - а шо, и даже в праздники ни-ни? Даже на Первоапостольский и урожайный?

 -Кажется, кому-то надо прочистить уши медной проволокой, - народ возбужденно загудел. - Я накладываю вето на проведение казней в вашем Трехмухинске. - Ой, чует моё сердце, зря я это сказал, в смысле про вето.

 -Значит -таки вешать будем?! - с неподдельной радостью на лице уточнил стоящий перед толпой "камикадзе", - на медной проволоке? Через уши? Мудрёно...

 -Не-е-ет! - чувствую, тяжко мне придется. Уж не поспешил ли я со своей диктатурой? Если их не образумить, то скоро сами на эшафот станут бросаться. - И завтра же к утру, нет, сегодня к вечеру, всё здесь к чертовой матери разобрать, кресты и виселицы сжечь, топоры переплавить, цепи продать на сувениры.

 -Значит нельзя-с... А может, маленькую такую, малюсенькую виселечку оставить, на всякий случай?!

 Моё терпение лопнуло, я ткнул в мужичонку пальцем:

 -Стража! - стоявшие подле меня вчерашние "гвардейцы" - стражники подобострастно вытянулись. - Схватить юродивого и колесовать через расстрел хлопушками из противотанкового ружья!

 Мужичонка, посерев лицом, метнулся вдоль толпы, но стражи оказались проворнее. Зажав с двух сторон ,они подхватили его под белы рученьки и потащили к эшафоту. Несчастный пару раз дернулся и, мученически закатив глаза, взвыл на всю площадь:

 -Помилуйте!

 Я жестом приказал остановиться. По толпе пробежал вздох разочарования.

 -Казнь временно отменяется и заменяется принудительными работами по демонтажу сих сооружений, - я указал на эшафоты. - К вечерней трапезе я жду выборных от сословий и.., - я сделал драматическую паузу, - попрошу не опаздывать. Магистрат тоже должен прислать своего представителя. Со стороны бывших хозяев города послышались ропот, тут же смолкший под грозным взглядом входящего в роль "гвардейца". - Всё, концерт окончен. - Я повернулся и в раскачку двинулся в направлении столь гостеприимного трактира. Отойдя с полсотни шагов, я незаметно оглянулся и искоса оглядел площадь. Народ медленно расходился, на все лады судача о невиданной и неслыханной казни: "колесование через расстрел хлопушками из противотанкового ружья". Тихий ужас.

 А на дальнем эшафоте, рыдая в голос, бился головой о колоду оставшийся без дел палач. Подивившись его профессиональной преданности, я уважительно покачал головой. Не каждый день видишь человека так искренне преданного своему делу. Я тяжело вздохнул и глубоко задумался. Всё, комедия кончилась. Цирк уехал. Клоуны разбежались. Не придется ли мне пожалеть о взятом на себя бремени правления? Но жить так, как жили они до сегодняшнего дня- не годилось, нужно было менять всё, как говорится снизу доверху, причём быстро и кардинально, полумеры здесь не годились, только знать бы еще с чего начать... Но с чего-то начинать надо. А так как демократия на первом этапе пути мной отметалась полностью, я решил оттолкнуться от вопроса более всего мне знакомого, а именно с восстановления боеспособности... или вернее сказать с "создания" боеспособной армии. Мне почему-то думалось, что она может пригодиться уже в ближайшее время, но даже в самых больных моих фантазиях я не мог представить сколь скоро...

 Трактир "У Якова", временно оккупированный нашей славной троицей, превратился в штаб "революционного восстания". С утра поразогнав пьяниц, завалившихся сюда в надежде опохмелиться, я занял самый большой стол ,и под косые взгляды хозяина, расстелив на нем кусок пергамента, принялся "издавать" законы. А так как все должно было выглядеть не столько грамотно ,сколь по- аристократически солидно, угробил я на написание свода указов не один час. Первый пункт "меморандума" гласил:

 Высочайшим повелением сего месяца, сего дня приказываю-повелеваю:

 1. Создать войско образца и подобия военного, состоящее из роты пехотной (одна), комплектованной из трех взводов, на категории делящихся:

 Первая. Ратники-рукопашники - два взвода;

 Вторая. Стрелки-лучники - один взвод.

 Дополнительно иметь:

 два отделения кавалерии по десять человек в каждом;

 одну разведывательную группу для выполнения специальных государственных заданий;

 один учебный взвод для пущего воспитания боевых качеств;

 одно вспомогательное отделение, как-то для: постирки, чистки обмундирования, ремонта оружия и снаряжения, так же приготовления пищи обильной и славной.

 По сему повелеваю: Армии Трехмухинска быть!

 О приеме на службу и назначении на должности будет оглашено дополнительно. Оклад назначается от полезности.

 Примечание: до вступления в силу данного Указа старая стража от исполнения своих служебных обязанностей не освобождается. Службу караульную вести, как и положено. Окромя того из людей знающих (опытных) следопытству и скрытности обученных, отрядить отряд конный в разъезд-дозор на подступах городских для оберега и наблюдения тайного. Дабы ни один враг конный ли, пеший ли в наш город незамеченным не прокрался.

 2. В десятидневный срок назначенным главам ремесленнических цехов представить на моё рассмотрение предложения по налаживаю и реорганизации производства (доклад о новшествах, кои у кого имеются), количестве производимого товара, пути его сбыта и потребления.

 3. Назначенному мной магистрату организовать проведение культурного досуга и отдыха населения в выходные и праздничные дни, рассмотреть меры по организации спортивных праздников (забег на пять тысяч метров) и прогулку на природу (попутно можно и лес заготовить).

 4. Магистрату в недельный срок провести перепись населения, как то: сколь лет, мужеска или женска полу, род занятий, работает где али нет, какими ремеслами владеет. Какой доход имеет...

 Поскриптум: за неисполнение в срок наказание в виде прилюдной порки розгами на площади.

 И.О. градоначальника Н.М. Хмара, прапорщик Российской Армии.

 Перечитав написанное, я едва не умер от чувства стыда и смеха, посетивших меня одновременно. Половина написанного была маразмом (по стилю написания), а половина плагиатом армейского расписания выходного дня. Как говорится, стереотип- он и в Африке стереотип. Немного подумав, я почеркал эту самую половину, оставив нетронутыми лишь первый и последний пункты. Остальное я решил довести вечером в устной беседе, но для точности исполнения дав им под Указ запись в части их касающейся.

 Дядя Яша никак не мог определиться в своих чувствах. Выражение его лица менялось каждую минуту. То его лик озарял свет эпохального события - истории, творящейся в его скромном трактире, и тогда его щеки раздувались от гордости. То он останавливался и глядел на накрытые столы с выражением величайшей скорби - в эти мгновения Яков Моисеевич подсчитывал ущерб. Убытки, которые он терпел от нашего присутствия, по моим скромным подсчетам, были вполне сопоставимы с суммой, переплаченной мной во время прошлого нашего визита. Ну, если мы чуть больше и съели, то лишь на самую малость. Совесть меня не мучила. Я был уверен, что за те годы, что стояла здесь его третьеразрядная забегаловка, он обчистил карманы не одного бедного путника. И прежде чем вернуться в прежние товарно-денежные отношения, я намеревался погостить у него достаточно, чтобы вернуть себе все убытки трижды.

 Итак, за столами восседала довольно разношерстная компания. Во главе стола- я, собственной персоной. По правую руку- довольный до нельзя подбоченился Феофан (один из моих "гвардейцев", тот самый дородный детина ,что так невежливо встретил нас у ворот), назначенный мной временно исполняющим обязанности главы городской стражи. На нем была новая просторная рубаха зеленого цвета, такие же зеленые шаровары, заправленные в новенькие хромовые сапоги. Поверх рубахи блистала всё та же старая кольчужка. Только едва ли кто признал бы в ней тот самый ржавый кусок металла, что красовался на Феофане еще сутки назад. Отчищенная, отремонтированная лучшим оружейником города, она казалось совсем новой. Сам оружейник, худосочный, с небольшими залысинами, горожанин Михайло Осипович, скромно восседал в углу и с откровенной гордостью нет-нет, да и бросал взгляды на плоды своего труда. Подле него, подобно скале возвышаясь над заседающими и явно стесняясь своего гигантского роста, сутулился представитель кожевников, молодой (нет и тридцати), но всеми уважаемый Всеволод Эладович. От цеха гончаров присутствовал почтенный дед Леша, в свои восемьдесят лет всё ещё непревзойденный мастер изготовления горшков и плошек. Плотник Игнат, весельчак и балагур, сидел напротив Всеволода и весело подтрунивал над его ростом. Представитель виноделов, толстый, веснушчатый, с рыжими волосами мужик, слегка (как и положено представителю его профессии) уже предавшийся Бахусу, восседал чуть в стороне от стола на маленьком резном стульчике, едва вмешавшем его заднюю точку опоры. Слева от меня ёрзал на скамье, протирая портки, вчерашний глава города, а ныне разжалованный и принявший в своё ведение управление делами Илларион. Купцы прислали сразу двоих, объяснив своё решение невозможностью определить лучшего и более уважаемого. Были здесь и представители других профессий: портные, трактирщики, ткачи и так далее. Всего за столом у дяди Яши собралось человек двадцать. Прежде чем начать говорить самому, я терпеливо выслушал каждого готового высказаться. Кто-то говорил больше, кто-то меньше, кто-то по существу, кто-то просто трепался. Илларион выступал долго и бессвязно, ничего толкового от бывшего магистра я не услышал.А вот Всеволод Эладович меня искренне порадовал, его мысли во многом совпали с моими. Оказывается, не мне одному хотелось перемен в этом захолустном городочке. Последним же выступил оружейник Михайло Осипович, высказался он коротко, но по существу. Его "доклад" изобиловал цифрами, и некоторые места из этой речи мне даже пришлось записать, особенно в части касающейся количества металла в пудах, наличествующих в городе, его доставки и мена, возможностях производства и способах налаживания нового способа ковки. Представитель весьма преуспевающей гильдии портных и скорняжных дел мастер Борис Глебович Курдюков не сказал ничего путного, только жаловался и всё норовил подсунуть мне какую-то бумаженцию на подпись. В конце концов он так мне надоел, что пришлось пригрозить ему, если не уймётся, дыбой. Портные же стали и первыми, кого коснулась тяжкая длань военного времени. Я не стал ничего экспроприировать, а просто возложил на их плечи первый военный заказ: одеть в военную форму сто персон. Мной было определенно в месячный срок пошить по три вида одежд на каждого. Первая: полевая - для выхода на учения и занятия по боевой подготовке; вторая: повседневная - для несения службы в карауле и хождения в городе; третья: боевая, пошитая из прочной буйволовой кожи, коей, как мне было известно, в городе недостатка не было. Для спецгруппы предполагалась своя специальная форма с элементами повышенной маскировки. Этими-то тремя видами формы я пока решил и ограничиться, разговор о парадном мундире, в виду скудности бюджета, пока отложив на более славные времена. Начать пошив следовало с одежды боевого фасона. Красильщикам и ткачам вменялось в трехдневный срок поставить нужное количество ткани указанной расцветки, а кожевникам хорошо выделанные буйволовые (бычьи) кожи. Кольчуги, мечи и наконечники для стрел предстояло выковать оружейникам. И если с изготовлением мечей и наконечников, кажется, проблем не возникало, то с кольчугами и латами дело обстояло никак. В городе попросту не было достаточного количества металла ,чтобы начать их производство. Да и мастеров, умеющих "разговаривать" с раскаленным металлом, было недостаточно. Почти все кузнецы- умельцы были либо совсем старыми, либо их возраст давно подходил к пенсионному. В такой ситуации на первое место выходил извечный вопрос кадров. Невольно вспомнился практик марксизма-коммунизма со своим знаменитым тезисом "Кадры решают всё". Не долго думая, я добавил еще один пунктик в сборник моих указов: "Мастеровым и ремесленным людям иметь в обучении не менее одного ученика, премудростям своим обучаемого".

 -Да мало мальцов-то в городе. Как баб повывели, так и не стало ребятишек, - угрюмо пробасил Всеволод, уперев взгляд в растрескавшиеся доски стола. Все смолкли, я задумчиво покосился на главного продолжателя инквизиторских традиций.

 -А что умеют делать наши достославные магистры? - невинно поинтересовался я у приунывшего Иллариона.

 -Как что? - вздрогнув от внезапно заданного вопроса бывший отец города уставился на меня выпученными глазами. - А зачем им что-то уметь-то? - его удивление было искренним.

 -???

 -Они же магистры, ремеслам не обучены, без надобности, им же думы думать надобно, - бывший, бывший и еще раз бывший магистр, отвечая на мой незаданный вопрос, совсем скис.

 -Говоришь, думы думать? Это хорошо, конечно, а скажи, им руки думы думать не мешают?

 Высокомудрый беспокойно заерзал на своем месте, выискивая подвох в моем вопросе, но так ничего и не усмотрев, согласно кивнул головой.

 -Ну, вот и славненько! Вот вам, господа мастеровые, еще с десяток подмастерьев. И смотрите у меня, - я повысил голос и, насупив брови, погрозил пальцем, - ежели бывшие магистры у вас будут прохлаждаться!

 -У меня не попрохлаждаешься! - Эладович, расправив плечи, весело улыбнулся. - Я их, миленьких, живо обучу!

 -Вот и берите сколь надобно, а мальцы другим достанутся.

 -Я тоже от магистров не откажусь, подал голос оружейник, - нам в кузнях молотобойцы нужны, какие из ребятишек ударники-то?

 -Хорошо, быть посему. А Вам, почтенный Илларион ,(я на него зла не держал, в конце концов не он же придумывал эту чудовищную систему казней), - провести перепись. Можете оставить себе одного из бывших сотрудников кто посмышленей.

 -А-а, - отмахнулся тот, немного повеселев, - сам управлюсь.

 -Вам, обратился я к главе плотницкой артели, - завтра же либо срубить новые ворота, либо залатать старые, но так ,чтобы крепче новых были.

 -Будь сделано, боярин, - Игнат весело улыбнулся, - всё сполним как велено. Мореный дуб есть, их великомудрёность на шкафцы посудные да на креселы магистратские заготовили, аккурат на ворота хватит.

 Бывший градоправитель скрипнул зубами, но смолчал.

 -Вам, гончары, работа тоже найдется. Горшки оборонные для смол и кипятка изготовить надо бы.

 Дед Леша молча кивнул.

 К виноделам и виночерпиям у меня пока вопросов не было. В будущем я планировал малость подсократить выпуск винно-водочной продукции, но пока говорить об это было рано. Еще неизвестно как поведет себя "электорат", лишенный еще одной "радости" жизни. Зато к купечеству вопросов имелось множество.

 -Как, мужики, торговлю вести думаете, по чести ли, по совести? - без обиняков спросил я дородных купцов, занимавших чуть ли не половину скамейки.

 -Так ведь дело известное, какая торговля-то. Лешалые со всех сторон поборами обложили, удорожала торговля-то.

 -Удорожала, говорите? А если разбойников избежать да подать им не платить, сколь цены-то снизите?

 -Так ить как их избежишь-то? - хором ответили оба лавочника. - Усе дороги перекрыты.

 -А ежели всё же, тогда как же?

 -Ну, поелику совсем без опаски, так мы чего, мы согласные ажно в двое товар-то подешевле продавать, оно и нам сподручнее. А то Лешалые когда дань примут, а когда и весь товар заберут. Никто им не указ. Сами закон пишут, сами и нарушают.

 -Что ж, раз так, то будем сообща думать, как пути от разбойников освободить, дороги да тракты безопасными сделать.

 Купцы согласно закивали головами, а я продолжил совещание. Говорили мы ещё долго. Ели жареное мясо с картошкой, запивали терпким вином и квасом. Наконец все насытились и наговорились. Аграрного вопроса я решил пока не касаться. Я хорошо помнил, что случается с политиками, берущимися за столь неблагодарное дело...

 -Итак, - сказал я, подводя черту под наше совещание, - ежели у кого имеются проблемки или заботы какие, можете спрашивать. Все промолчали, а почтенный "портняжка" Курдюков снова попытался подсунуть мне свою петицию, но был вовремя остановлен широкой ручищей Всеволода, сграбаставшей его за шиворот. Щуплый Борис Глебович громко выругался и попробовал вырваться, не понимая, как ему повезло .(Если бы он всё же дотащил до меня свой пасквиль, я бы ,наверное, обломал об его голову тяжелую дубину Феофана). У остальных вопросов не было.

 На том и разошлись. Каждый поспешил донести услышанное до сотоварищей. Я же, дожевав гусиное крылышко, двинул на постоялый двор ,чтобы малость отдохнуть- выспаться, но лечь мне так и не дали. Едва я разделся и приготовился отойти ко сну, как в мои апартаменты постучали.

 -Батюшка господарь, батюшка господарь, - донесся до меня приглушенный толстой дверью встревоженный голос Феофана.

 -Что случилось? - спросил я, быстро натягивая одежды и вытаскивая из перевязи старый, проверенный меч. Связываться с колдунцом лишний раз не хотелось.

 -Гришку нашли!

 -Какого Гришку? - уточнил я, ещё не совсем понимая ,причем тут моя персона.

 -Гришку, что в лесу на ваше сиятельство нападал.

 -Занятно, - наконец-то я понял, о ком речь. Вот ведь ситуация. Пришлось снова одеваться и переться почти через весь город в полузаброшенные старые кварталы. Григория нашли в одном из темных закоулков. Он был весь в крови, едва жив и уже несколько суток как без сознания. Одного взгляда на его раны мне хватило, чтобы понять: они нанесены не мной. Впрочем , я в этом не сомневался с самого начала. Против меня дрался Морок, а не этот городской стражник. Правда и живым его увидеть не надеялся. У нас свидетелей убирают быстро и чисто, не забывая сделать контрольный выстрел. Здесь, похоже, этому только учатся (вон ещё сколько времени этот Григорий спокойно разгуливал по городу), но, судя по тому какой у них учитель, можно было не сомневаться - эту науку они освоят быстро). На Григория напали сзади, ударом по голове сбили с ног, а затем нанесли несколько ран ножом.

 -Ниче, раз до сих пор богу душу не отдал, теперь оклемается, - уловив тень беспокойства на моем лице, Феофан попытался меня успокоить. Я благодарно ему улыбнулся, но не о раненном была моя печаль-забота. Дело было в другом : раны на теле Григория были нанесены кем-то, кто, возможно, ещё оставался в городе.

 - В богадельню раненого отнести, охрану выставить, глаз не спускать, и чтоб никто не входил, не выходил, даже я, до особого на то указания. Ясно?

 -Будь сполнено, Ваш благородь, сейчас же шестерых отрядим. И никого ни туда, ни сюда, даже Вас, до особово...

 -Молодец, всё правильно.

 -Рад стараться, Ваше высокоблагородие.

 -Лекаря при нем посадить, пускай дежурит. Всё, исполняйте, - я окинул взглядом бегающие в свете факелов фигурки и, круто повернувшись, зашагал в сторону ожидающей меня теплой постели. Но как следует поспать мне была не судьба. Выспавшиеся за день "паломники", проснувшиеся от стука в дверь сидели за столом, дожирали остатки ужина и вели непринужденную богословскую беседу, временами преходящую в базарный диспут. Разошлись они полвторого ночи, я натянул на голову одеяло и сразу же уснул.

 Второе утро моего "царствования" началось штурмом. Я едва успел проснуться, как в дверь моего "номера" снова забарабанили.

 -Батюшка господарь, батюшка господарь, - голос кричавшего сорвался на хрип.

 -Войдите! - крикнул я, вылезая из-под одеяла.

 В комнату ввалился запыхавшийся Фрол. Его глаза бешено вращались, а руки лихорадочно дрожали.

 -Батюшка господарь-воевода, - ого, я уже и воевода (главнокомандующий, значит), расту, расту, - беда!

 -Что, опять кого побили, порезали? - с сарказмом заметил я, неспешно поднявшись и натягивая штаны.

 -Хуже господарь, хуже. Война. Окурки да Лешалые на город идут, приступом брать хотят.

 -Что??? - я не поверил своим ушам.

 -Не вели казнить! - всегда красная рожа Фрола теперь была бледна, как шляпка поганки, - вели слово молвить.

 -Валяй, - лениво отмахнулся я, накинул куртку, перепоясался ремнем, на правую сторону повесил старательно не замечавший происходящего и спящий волшебный ведунец, прицепил простой меч на левую.

 -Токась от дозорных, что по вашему приказу на подступах к городу вчерась поставлены, нарочный прискакал. Докладал значица: идет на нас тьма-тьмущая. - Фрол вытер выступивший на лбу пот полой своего армячишки, - люди Лешалые да окурки заозёрные.

 -Окурки, а это кто ещё такие?

 -Так ить что орки, тока помельче будут. - Тьфу, я так прям всё и понял, можно подумать про орков я знаю больше, ничего, в борозде разберемся.

 -Сколько? - уже идя к двери, уточнил я, пинком отшвыривая стоявшие на пути сапоги отца Клементия. Мефодий, отряженный в дозор старшим, хоть мне и не очень нравился, но был вполне опытным, чтобы прежде чем отсылать гонца выяснить численность вражеского войска.

 -Лешалых сотни две, - ну это мы разберемся, какие они вояки, я видел, - да окурков сотен пять. (Всего семьсот, а это уже серьёзно).

 -Вооружение? - на всякий случай уточнил я, не думая, что услышу что-то новое.

 -Луки со стрелами, мечи да дубинки, да доспех заморский, кованный, почитай на каждом окурке понадетый.

 -Доспехи? - вот тебе бабушка и прощённый день. И чем мы их побивать станем? У нас мечей двух десятков не наскребается. Плохо, все плохо.

 -Да ваше благородие, Тихон грит, так и блистает, так и блистает.

 -Ладно, Фрол, бог с ними, беги на площадь, бей в набат, собирай народ. Пусть кто чем может вооружается. Я сейчас подоспею, до ворот сбегаю, что как гляну.

 -Куда это ты без меня и слова божьего бежать надумал? - из распахнувшихся дверей спальни показалась заспанная физия отца Клементия.

 -Война, - коротко ответил я, собираясь выбежать вслед за загромыхавшим по лестнице стражником.

 -Вот и я говорю, куда ить собрался без молитвы, без напутствия, без причастия божьего, без помощи дружеской. Мы ведь тоже ,чай, не всегда господа славили, - произнес, закатывая рукава, достопочтенный Клементий. - Было дело и кистенем помахать пришлось.

 -(Ага, вот откуда у него такие многообещающие навыки да снисходительное отношение к чужим слабостям и порокам. Как он тогда за ведьм-то вступился, а?!).

 - Если что и мечом подмогнуть можем.

 -О чем ты говоришь, брат мой? - из-за другой двери показалась рожа отца Иннокентия. - Разве к лицу человеку духовного звания за оружие браться? Только молитвами да смирением, смирением да молитвами.

 -Истину глаголешь, брат мой, - отец Клементий трижды перекрестился, - молись за нас и упокоятся враги наши на веки вечные. Аминь.

 -Что ты, отец Клементий, мелешь? Разве же я могу вас бросить? Я иду с вами, - при этих словах Иннокентий натянул на макушку свою "панамку" и решительно шагнул к двери.

 Я представляю, как выглядела наша троица со стороны. Посредине я в коричневом кожаном костюме аля джинсовка, на голове бандана из медицинской косынки, с боков длинные мечи в ножнах. Справа и слева, словно черные вороны, в развевающихся под порывами северного ветра рясах два батюшки. Один- худой и длинный как каланча, в черной шапочке и с искрящем на солнце серебреным крестом на груди. Второй - коренастый пузатик с пудовыми кулачищами, в правом из которых зажат наподобие дубины такой же серебреный крест, в левой здоровенный посох. Чёрная богословская шапочка небрежно засунута в карман, а непокрытая голова сияет лысиной. Идем, печатая шаг, ать-два, ать-два, ни дать, ни взять знаменосцы на параде. А на площади уже толпа, ничего, подождут, до ворот недалеко, пара минут хода.

 Поднявшись по полуразрушенным ступеням, мы выбрались на гребень стены и взглянули вдаль. На горизонте уже показалась большая толпа наступающих. Пыль, поднятая ногами, застилала ряды вражьего воинства, двигавшегося на город, но и того, что я видел, было достаточно, чтобы понять всю тщетность надежд выдержать натиск нападавших.

 -Идем назад, быстро, - отрывисто бросил я и, ничего не объясняя, кинулся вниз по ступенькам.

 Толпа шумела, я взобрался на последний еще не до конца разобранный эшафот и, призывая к тишине, поднял руку.

 -Граждане! Враг у порога! Всех способных держать оружие прошу выйти... (чуть было не ляпнул "из строя") ... и занять место позади меня. Толпа нестройно загудела, несколько десятков мужиков отделились от "обчества" и неторопливыми шагами направились в указанное место, некоторые незлобно отбивались от пытавшихся их удержать жен.

 -И это всё? - вопросил я, надеявшийся увидеть хотя бы сотни две добровольцев. Толпа притихла.

 -Ой, люди, что деется, что деется? - раздался пронзительный женский голос. - Это что же, мой теперь на смертный бой помирать пойдет, а Юлевнин дома будет отсиживаться? Да я лучше сама рядом с мужем встану, чем такой позор-то видеть.

 -Правду говорит женщина, - неожиданно встретив поддержку, я воодушевился, - так дело не пойдет. Раз нет добровольцев, то своим именем объявляю тотальную мобилизацию.

 -Чаво, чаво? - переспросил у молодого, едва вошедшего в лета, парня, старый, сгорбленный дед, стоявший прямо напротив меня.

 -А что тут понимать, господарь градоначальник гуторит, коль кто на бой не пойдет, татью того объявит и мудреной смерти предаст, - вот это, я понимаю ,перевод. Народ сразу воодушевился и, расталкивая друг друга, наперегонки кинулся становиться добровольцем.

 Вскоре две сотни разномастно одетых и вооруженных мужчин, гремя дубинками, вилами, самодельными пиками, нестройной толпой двинулись к воротам, из которых на взмыленных конях галопом выскочили четверо всадников и, не останавливаясь, проскакали в мою сторону.

 -Ваше господарство! - Мефодий соскочил с коня, припал на колено и тяжело дыша, будто это он, а не лошадь, мчал две мили, начал рассказывать. -Девятьсот окурков и почти три сотни Лешалых в вооружении полном на город движут... - он притих, ожидая моих вопросов, но я промолчал, давая ему закончить уже вертевшуюся у него на языке мысль самому. - Не сдюжить нам.

 -Молчи, - тихо приказал я. - Скажи лучше, почему сведения были столь неточны? -Я специально навалился на него, чтобы отвлечь от безрадостных мыслей.

 -Дак ведь, гонца отправил, а потом еще подвалили.

 -Ладно, хорошо (хотя, что тут хорошего?), считай, на сегодня ты прощен. Бери своих людей и айда на стены. Каждому из стражей по пять человек граждан штатских придашь, а тем, кто посмышлёнее да пошустрее можешь и десяток. Да скажи Феофану, пускай сюда с "гвардейцами" прибудет, а ты его место у ворот займешь и народ как надо для обороны расставишь.

 -Разрешите выполнять?! - совсем по -нашенски, по-армейски уточнил Мефодий, победно поглядывая по сторонам. Гордость за оказанное доверие так и сочилась сквозь его круглые щеки.

 -И не перечь! - пару минут спустя выговаривал я примчавшемуся ко мне Феофану, - для нас сейчас самое важное спасти женщин и детей. Для того и народ на стены поставил. Слушай приказ и не оглядывайся, на воротах и без тебя обойдутся.

 -Я ить что, я не возражаю, я ить думал на вылазку куда, аль в разведку, ну то есть того, ну это самого, а тут в тыл значится... - мой "гвардеец" растерянно мял в руках шапчонку.

 -Да пойми ты, дурья башка, самое дорогое тебе доверил, будущее спасать надо, а без детей и женщин какое будущее? Мужиков и десятка хватит, а без женщин как быть? А без детей? Хорошо, если город удержим, а если нет? Ты представляешь, что будет, если окурки вырвутся на улицы?

 -Не дай бог! - Феофан испуганно замотал головой. О жестокостях, творимых мелкими орками, время от времени нападавших на небольшие поселения, уже давно шла мрачная слава.

 -Тогда давай исполняй, и чтобы через пять минут никого в городе не осталось, все дома обойди и лично проверь. За каждого ребёнка головой отвечаешь.

 Первую атаку мы отбили. На головы наступающих посыпались стрелы, камни, тухлые яйца и даже помои, принесенные к стенам какими-то доброхотами. Существенного урона нападавшим мы не нанесли: несколько десятков пробитых голов, полсотни синяков и столько же воняющих на всю округу доспехов. Стрелы, выпушенные нашими лучниками, по большей части пролетели мимо, а те что попали - отскочили от кованных панцирей.

 -Мефодий! - окликнул я стоявшего неподалеку "полководца". - Пробегись по лучникам, передай мой приказ: стрел зря не расходовать, стрелять в упор под стенами, бить в лицо, чтобы наверняка.

 -Есть! - громко ответил Мефодий и кинулся исполнять приказание. Ему бы еще только руку к шлему приложить и точь-в-точь мой сержант-срочник.

 У нас уже было двое раненых, а что будет через час - страшно подумать. А к штурмующим подтягивались всё новые и новые силы. Останавливаясь на расстоянии, предельном для полета стрел, они, готовясь для решающего штурма, постепенно накапливались. Трубы, гудящие во вражеском стане, заглушали все звуки и действовали на нервы. А денек какой выдался! Теплый, ласковый, и это несмотря на бьющий в спины ветер. Но это и хорошо, этот ветер нам союзник, наши стрелы будут лететь дальше. Пусть дует.

 К обеду подход вражеских сил, наконец, закончился. Орда, бессмысленно горланя, выстроилась полукругом и замерла. Но вот в ней началось какое-то движение, и от вражеской толпы отделилась странная процессия: впереди, держа в лапищах древко штандарта, шел здоровенный гоблин, именно гоблин, ну по крайней мере выглядел он именно так, как я представлял себе этих сказочных персонажей.

 -Орк, - услужливо подсказал кто-то из стоящих рядом добровольцев. Орк так орк, а по мне, что гоблин, что орк, разницы, считай, никакой.

 Итак, в его лапищах развевался странный флаг, дикая смесь американских звезд и мусульманского полумесяца на зеленом фоне. Сбоку от орка двигалась тварь помельче, державшая не такой помпезный, но зато хорошо понятный мне флаг белого цвета. За ними, двигалась, как я понимаю, "официальная делегация парламентёров". Глава делегации, мелкий окурок в золоченых доспехах, на голове которого красовался рогатый шлем, выкованный из золота и украшенный розовыми перьями, торчавшими над макушкой, возлежал на подушках в два слоя наваленных на деревянные носилки, поднятые на плечи четырех крупногабаритных носильщиков. Окруженный со всех сторон разномастной свитой, он, кажется ,чувствовал себя вполне комфортно и уверенно. Носильщики, повинуясь невидимому знаку "властителя", остановились в полусотне шагов от стен, и из рядов свиты выскочил кругленький, страшненький окурок. Обеспокоенно оглядевшись по сторонам, он прочистил горло и начал говорить.

 -Ми.. э-э.. пришёл с миром.. э-э.. ми не ест война, отдайте нам.. э-э.. то что итак.. э-э.. наша и мы уйдем на наш гор. - Невольно подумалось, если этот толмач- образец красноречия, то каковы должны быть все остальные?

 -Чего он хочет? - на всякий случай уточнил я у стоявшего рядом Мефодия.

 -Сам не пойму, темнит. Что тебе, падаль, надобно, отвечай?

 -Дайте мну.. э-э.. меч война и ми вас эта, э-э.. не будем резат как баран, - ах вот о чем эта гадина, о волшебном мече, ну уж дудки. Как бы его послать покультурнее, но пообиднее?

 -А мож, мужики, и взаправду меч отдадим и вся недолга, что ж нам помирать из-за какого меча, пусть и волшебного. А ежели кто отдавать не захочет, так и его за стены, пусть там и оборонится. - Пока я обдумывал что ответить, какой-то шустрый мужичонка уже нашел выход из положения. Вот ведь, гад, как всё здорово разложил. Любо-дорого.

 -Что это ты, паскудник, такое удумал? - Всеволод сгрёб своей лапищей говорившего за шиворот и, оторвав от земли, приподнял над стенами города, - посмотри вокруг, разве их теперь остановишь?! Меч им нужен?! Может и нужен, но на такую армаду меч не поделить, им другая пожива нужна. Слушайте все! Мужики! Все меня знают, кто любит, кто побаивается, но врать отродясь не врал и другим не советую. С других краёв я к вам пришел, что да как и откуда никому не говорил, теперь сказывать буду. Слушайте. Я совсем мальцом был, когда на мою деревеньку напали. Могли мы оборониться, могли, да не захотели, польстились на посулы окурковские в живых оставить. Оружие бросили... Один я чудом спасся, ни женщин, ни детей не пожалели... - Голос говорившего прервался, но через мгновение зазвучал вновь, окрепший, уверенный: - Жизня наша в руках наших, умрем, но не отступим!

 Вот это я называю агитация. Народ возбужденно загудел, а мужичонка в руках Всеволода, неимоверно изогнувшись, вывернулся, оказался на ногах, молниеносно вытащил из кармана узкий стилет и, ударив кожевника в бедро, сиганул со стены. Никто не успел даже опомниться, как он растворился в толпе вражьего войска.

 -В лазарет, живо!

 -Да к чему мне лазарет, рана-то пустяковая, - возразил Всеволод и, неожиданно пошатнувшись, рухнул на заботливо подставленные руки товарищей. Шестеро ополченцев, подхватив раненого, опрометью кинулись в сторону лачуги местного лекаря. Я проследил за ними взглядом и вновь повернулся лицом к противнику. Парламентеры, и без нашего ответа поняв, что миссия провалилась, поспешно смотали удочки, и теперь нам виделись лишь их сверкающие пятки. Глядя на улепетывающих окурков, на стенах сдержанно засмеялись. Я снова бросил взгляд в сторону лазарета, но как не хотелось мне узнать о судьбе раненого, заниматься одним, пусть даже и очень хорошим человеком, сейчас было недосуг. Надо что-то придумать, что-то хитрое, неожиданное, способное, если не разбить, так отпугнуть противника. Что-нибудь...

 -Илларион, - пораженный внезапно пришедшей в голову мыслью, я грозно окликнул сжавшегося у стены магистра.

 -Всегда готов, Ваше степеничество. - Илларион, дрожа всем телом, вскочил на ноги. Со своим бледно-серым лицом в этот момент он был похож на восковую куклу.

 -Есть ли в городе лаборатория?

 -???

 -Химическая лаборатория есть в городе?

 Илларион отрицательно покачал головой, кажется, он не совсем понимал, о чём его спрашивают.

 -Хоть кто-нибудь может указать, где найти химические препараты?

 -Какие параты? - переспросил у стоявшего на стене парубка все тот же сгорбленный дедок.

 -Химические, - парень проорал ему на ухо так, что тот аж вздрогнул.

 -Алхимик, что ля? - сунув палец в ухо, снова уточнил дед.

 -Не-е-а, - юноша, посчитав ответ исчерпывающим, отвернулся.

 -Постой, постой, что за алхимик? - я вцепился обеими руками в плечи растерявшегося деда.

 -Да-а-а-а не тря-си ты, та-а-ак душу вытрясешь.

 -Дедушка, где алхимик, где живет-то?

 -Да почитай пятый десяток как в аду горит синем пламенем, а мож и в раю, кто знат, огонь-то у кострища грят очистительный. -(Вот ведь и этого сожгли! Ну народ, ну народ, единственного научного работника и туда же).

 -А дом его где, от дома хоть что-нибудь осталось?

 -Дом-то его, вон вишь развалины, - дед ткнул костлявым пальцем куда-то в пространство. - Вот как раз его домина и будет.

 Я вгляделся в городские кварталы. С высоты городской стены весь город был как на ладони. Неподалеку от площади высилась обветшалая от времени хоромина. Спрашивать о чем-то ещё не имело смысла. Я либо сам найду то, что мне нужно, либо не подскажет никто.

 -Вы, отец Иннокентий, оставайтесь здесь, чтобы дух воинства поднимать, а Вы, отец Клементий, отправляйтесь со мной. - Я спрыгнул вниз и, не дожидаясь засопевшего от моего командного голоса Клементия, поспешил к обители алхимика.

 Едва войдя в здание, я увидел то, что искал. Раскинувшаяся на всё внутреннее пространство лаборатория поражала своей огромностью, все стены помещения занимали бесконечные стеллажи и полки. Стоявшее на них великое множество колб, колбочек, пробирочек, скляночек, склянок и бутылок, наполненных разноцветной лабудой, вызывали просто нестерпимое желание похимичить. И как мне было при таком обилии ингредиентов не почувствовать себя великим химиком?

 -Знаешь что, мой друг Гораций, что здесь самое главное? - отец Клементий тупо вытаращился на мою "учёность". - Самое главное здесь не перехимичить...

 -Чаво?

 Ну, всё! Батюшку, кажется, заклинило. То ли это стресс от пережитого, то ли он Шекспира никогда не читал.

 -Не чаво, а тащи сюда бутылочки с нижней полочки, да вон тот тазик.

 -Аккуратнее! - крикнул я минуту спустя, видя, как наш преподобный сгребает своими лапищами устилающие полку бутылки, норовя припереть все это добро за один раз. В школе он, похоже, не учился. Иначе, знай что содержимое некоторых бутылей, расплескайся оно по штанам, может оставить его и без штанов, и без прочих радостей жизни, ни за что бы не позволил себе подобные вольности.

 Всё, бутыли под рукой, тазик на месте, теперь главное не спешить. Легко сказать: не спешить... За воротами города толпа разъярённых разбойников вкупе с окурками, а на защитных стенах лишь два десятка стражников, ополченцев человек полтораста да тощий отец Иннокентий. Не думаю, что им удастся надолго сдержать лесную братию. Святое слово- оно, конечно, вещь великая, но... Короче, чем быстрее я схимичу нечто этакое взрывчатое, тем лучше. Взрывчатку сделать я могу запросто, вот только как определить что здесь что. Каждая бутылка, колба, колбочка, склянка, скляночка аккуратно пронумерована и подписана, но вот что означает такая, к примеру, надпись: "жабья сыть" или того хуже "гадья жжечь"? То-то и оно. Будем экспериментировать... Нет, я, конечно, всегда чувствовал в себе задатки великого алхимика, но смешивать алхимические препараты наугад даже для моего больного разума было чересчур, и удовольствия мне не доставляло.

 ...На десятой минуте жахнуло... Меня швырнуло прямо в объятья отца Клементия, потолок над тазиком треснул, а ближайший стеллаж угрожающе накренился.

 -Бежим! - заорал я, представляя, что случится, когда все это богатство, согласно закону всемирного тяготения, рухнет на пол и, согласно еще какому-то неведомому мне закону, жидкости смешаются в невероятную смесь, до которой, судя по произведенному взрыву, произошедшему от слияния всего двух капель какой-то гремучей жидкости, ой как далеко.

 Наученный горьким опытом, на этот раз отец Клементий не заставил себя долго ждать и бросился к выходу не раздумывая, стремительно обошел меня на одном из поворотов и, чуть ли не кубарем скатившись по ступенькам, ведущим вниз, выскочил на улицу первым. Едва мы нырнули в ближайший ров, за спиной ухнуло, здание тяжело осело и стало осыпаться, разваливаясь на отдельные фрагменты. Второй взрыв окончательно развалил стены и снес крышу. Над нашими головами пронеслись сотни разноцветных бутылок и с тихим свистом сгинули за стенами замка. Черт бы побрал этого химика, может и правильно, что сожгли?! Кто знает, похимичь эта зараза еще немного, не разнесло бы в результате очередного безумного опыта половину города? Взрывы продолжались. Боже, клянусь как на Библии, если выживу и вернусь в свой мир, обязательно присоединюсь к какому-нибудь движению, ратующему за закрытие вредных производств в черте города. К зеленым, мать вашу...

 Отец Иннокентий с тоской глядел на стоящую перед воротами братию. Весь его запас красноречия иссяк, а разбойники, уже изготовившие из здоровенного дуба таран, подняли его на плечи и теперь отходили чуть назад, чтобы как следует разбежаться. Под прикрытием сотен лучников они двинулись вперед. Со стороны противника стрел не жалели. Вот грянул очередной залп, и множество стрел, просвистев над головами защитников города, шлепнулись на каменную мостовую. Кто-то тихо застонал, выдергивая из плеча зазубренный наконечник, кто-то дико взвизгнул, уворачиваясь (как ему показалось) от летящего прямо в глаз наконечника, кто-то подобрал вражеский "снаряд" и, грязно ругнувшись, отправил обратно. Штурм вступил в новую фазу.

 Таран врезался в ворота подобно не вышедшему из пике истребителю. Раздался треск, старое дерево разлетелось на мелкие щепы, а по всему вражескому лагерю, словно неистовый смерч, пронёсся восторженный вопль. "Таранщики", потеряв двоих убитыми и троих затоптанными собственными товарищами, спешили оттащить таран в сторону, дабы освободить проход завывающему в нетерпении воинству.

 -Милосердие и покаяние! - возвысив голос, отец Иннокентий в очередной раз приготовился рассказать сказочку о житие в мире и добрососедстве. - Братья мои да наполнятся ваши сердца... Ой, - краснопёрая стрела, взвизгнув, пролетела над самым ухом почтенного священнослужителя, едва не задев его сбившуюся на бок шапочку. Лицо батюшки пошло пятнами: внимать голосу разума и совести штурмующие не захотели, оставалось только одно... Святой отец выпрямился, простер над собой кулаки и принялся извергать проклятия. Что-что, а это у него получалось гораздо лучше, чем призывы возлюбить ближнего своего аки самого себя. А казалось бы, всего-то и разница, что в первом случае Иннокентий поступал согласно учению сына божьего, а во втором слова шли от души, от сердца, а если хотите, то и от самой сущности человеческой.

 -...Я призываю на вас молнии и громы небесные, пусть небеса разверзнутся, и дождь огненный вгрызется в плоть вашу аки костры адовы, я призы...

 Что еще хотел призвать отец Иннокентий - неизвестно, ибо его слова потонули в грохоте разрывов и в вое летящих над головой бутылок. Тащившие бревно разбойники замерли, вытаращившись на невесть откуда летящие бутыли, засыпавшие разбойное войско острыми осколками и зловонной, прожигающей до костей жидкостью. В двух или трёх местах раздались взрывы. Высокое пламя лизнуло вершину тут же почерневшей сирени. А две бутылки, упавшие на твердую поверхность тарана, разбившись, забрызгали облепивших его разбойников какой-то едкой, вонючей жидкостью. Они дружно взвыли и бросилась в разные стороны, позволив стволу дуба рухнуть, похоронив под собой самых нерасторопных. Тем временем окурки, пока еще не принимавшие участия в битве, сидевшие в стороне и хитро скалившие свои желтые зубы, всем кагалом вскочили на ноги и засуетились, забегав из стороны в сторону в непонимании того, что происходит. Ухнувший прямо посередине войска взрыв похоронил в глубокой воронке и их главаря и всю руководящую верхушку его "великого" воинства. Несколько последовавших вслед за этим взрывов угробили почти всю гвардию и ввергли оставшихся в живых окурков в панику. Закованное в броню войско тут же превратились в насмерть перепуганную бандитскую шайку. Обезумевшие вояки с визгом кинулась к спасительному лесу, на ходу сбрасывая тяжелые доспехи и оставляя на поле боя еще совсем недавно любовно лелеянное оружие.

 -Матерь божья! - оседая на каменную кладку, пробормотал отец Иннокентий. - Это же надо такое устроить! И сам-то не чаял, а глянькось, вера-то истинная и помогла, - он покачал головой и задумчиво окинул взором улепетывающие к лесу остатки международной банды.

 Голубое небо над полем битвы едва заметно подёрнулось сиреневой зыбью наступающего вечера. Как раз в этот момент на стене города появились я и мой очумело таращившийся по сторонам "лаборант", а на горизонте стало разрастаться новое облако пыли, стремительно приближавшееся к городским стенам. Я вгляделся и мне стало немного не по себе, ибо пыльное облако поднималось от закованных в черную броню всадников, скакавших на таких же черных конях. Пригнувшись к гривам и выставив вперед длинные чёрные копья, они мчались в сторону ворот, а над их головами реяло черное пиратское знамя с черепом и двумя перекрещенными крест-накрест костями. Всадников было немного - сотни полторы, но, глядя на их безупречный строй, на отливающую вороновым крылом броню я понял: ВСЁ - кранты! И потянулся к рукоятям обеих мечей сразу. Кажется, стоящие на стенах ратники тоже это уразумели. Я заметил, как побелели костяшки пальцев у сжимающего древко копья стражника, как закусил до крови губы стоящий поодаль ополченец, как положил руку на плечо брата нахмурившийся Мефодий. Что это конец осознали все, но ни один не бросился бежать, ни один не вскрикнул от страха, ни один не опустил оружие. Глядя на них, мне невольно подумалось: нет, еще не конец, мы еще повоюем! И мне почему-то стало не страшно умереть, умереть в этой битве, сражаясь за раскинувшийся позади город, за чужих, но ставших вдруг такими родными людей. Что ж, мы будем драться! И мы победим! По моей команде лучники подняли луки и приготовились выстрелить.

 -Цельтесь в коней, - предупредил я, поднимая вверх правую руку...

 Секунды бежали, всадники приближались, я уже приготовился взмахнуть рукой, когда кони наступавших замедлили бег и остановились. Из первого ряда выехал ничем не отличимый от остальных всадник и, отсалютовав мне рукой, медленно приблизился.

 -Думал, что не поспею, - донесся до меня странно знакомый голос. Черный всадник приподнял забрало, и под ним показалось улыбающееся лицо графа Дракулы. - Привет, Николай! Скакал, скакал, а вы и без меня управились. Ловко! Не думал я... - граф восхищенно покачал головой.

 -А уж я - то как не думал! - мы посмотрели друг другу в глаза и громко расхохотались. Народ, столпившийся на стенах, некоторое время непонимающе смотрел на наше веселье, затем приступ смешинки поразил и его. Вскорости на стенах города стоял оглушительный хохот.

 -Заходи, гостем будешь, ворота открыты, - я показал рукой на разбитые врата.

 -Спасибо, Николай! Какой из меня гость, мы уж домой. - Увидев на моем лице неподдельное огорчение, добавил: - Неспокойно у нас, а в крепости гарнизон малый, если что - долго не продержатся. Прощай! - развернув коня прокричал Дракула и его войско поскакало в обратный путь.

 -До свидания, - подумал я, но кричать не стал, сквозь топот сотен подков до графа было не докричаться.

 -Вот и закончилась битва, - протянул подошедший сзади Мефодий.

 -Боюсь, что она не последняя, - я устало опустился на выступающий из стены камень. - А "урки" - то нам даже службу сослужили, - добавил я, глядя на поверженные ворота и улыбнулся.

 -Не понял, как это? - Мефодий выглядел озадаченным.

 -А что тут понимать-то. Это ж, сколько возни было бы: старые ворота снимать, на дрова растаскивать, а тут гляди - одни щепы. Сразу можно новые навешивать.

 -Ну, если так, тогда конечно, - задумчиво согласился он, медленно окидывая взглядом поле, заваленное предметами закончившейся "баталии".

 В эту ночь никто не ложился спать. Трёхмухинцы праздновали победу. Народ был в меру сыт и не в меру пьян. Такого праздника у них еще не бывало. Фейерверк с разрушением доброй половины города - это нечто. Ликование было всенародным. Ремесленники и подмастерья, магистры и простые дровосеки братались, распивали дешёвое, кислое, черноморское вино и, бродя по городу, пьяно горланили наши имена. В полночь, совсем окосевшая толпа с криками ворвалась в наши опочивальни и, несмотря на протесты, подняв на руки, пронесла по щедро освещенному факелами городу. Я и отец Иннокентий отделались временным отлучением от сна и мелкими потерями в виде оторванных пуговичек, потерянных тапочек и прочее. Отцу Клементию повезло меньше. Пьяная толпа не могла удержать его едва ли не полуторацентнерное тело и то и дело роняла на каменную мостовую. Наконец, нам удалось вырваться и убраться восвояси. Уже практически уснув, я неожиданно вспомнил, что так и не справился о здоровье раненого Всеволода.

 -Вот ведь склеротик, - сбросив одеяло, я быстро оделся. Чтобы не быть узнанным, надвинул на лицо чью-то висевшую на гвозде шляпу и поспешил в лазарет. На небе заиграли первые зарницы, хотя до рассвета было еще далеко. В чьем-то курятнике орал петух- полуночник. Откуда-то со стороны площади доносился дружный стук топоров. Игнат, как и обещал, спешил срубить к утру новые ворота.

 У порога лечебницы меня встретил слегка подвыпивший Феофан. Лицо его было осунувшееся и усталое.

 -Ну? - одним кивком головы спросил я у него и, невольно боясь услышать самое страшное, потряс головой, словно отгоняя этим дурное предчувствие.

 -Всеволоду совсем плохо. Нож - то, видать, отравленный был, помрет к утру.

 -Что значит помрёт? А лекарь? - что за чушь? Неужели в таком сказочном мире кто-то, кто мне глубоко симпатичен, может вот так запросто взять и умереть? Такого просто не может быть!

 -Так ить, не способен он, трав таких не ведает, а что знал - не помогает, - Феофан совсем скис.

 -Седлать коней живо, разведдозор на выезд! - решение пришло мгновенно.

 -Батюшка воевода, а кого за старшего?

 - Никого, я сам поеду.

 Уже через десять минут пять конников в готовности стояли у ворот. Мефодий, вызвавшийся сопровождать меня в поездке, держал в поводу изящного скакуна, в нетерпении переступавшего с ноги на ногу. Пока я неуклюже взбирался в жесткое седло, стражники, дежурившие на въезде, совершенно бесшумно отворили новые, только что сработанные ворота, и встав по обе стороны створок вытянулись по струнке. Плотницкая артель стояла тут же, ожидая моего одобрения проделанной работой, я молча поднял вверх большой палец. Мастера, почти всю ночь не покладая рук, трудившиеся над вратами, довольно заулыбались, я махнул им рукой, мол, ступайте по домам, тронул поводья и, провожаемый взглядами совершенно трезвой стражи, выехал за пределы города.

 -Куда ж поедем, ваше сиятельство? - поинтересовался ехавший чуть позади "разведчик".

 -Знамо куда, к Яге, - ответил за меня уже смекнувший что к чему Мефодий.

 -Куда, куда? - переспросил "разведчик", растерянно оглядываясь по сторонам.

 -Я ж тебе сказал.

 -Да неужто и впрямь к ведьме? - стражник не унимался.

 -Тебе же сказано, токмо не к ведьме, а к бабушке Яге - костяной ноге.

 Я невольно улыбнулся. Переубеждать их в том, что у Матрены Тихоновны нога не костяная ,я не стал.

 Ох, и отбил же я себе задницу! Отродясь на конях не ездил, а тут два с половиной часа скачки, да какой, да ещё не по ровной гаревой дорожке, а по ухабистому лесному тракту. Еле выдержал, а как прискакали, с коня сполз и повалился на землю.

 -Что хотите со мной делайте, а обратно я на коне не поеду!

 -И не надо! - с готовностью согласилась выскочившая из избушки бабушка Матрена. - Сейчас мы тебе примочечки поставим и через полчаса как новенький станешь.

 -Бабушка, не до примочек сейчас! - возразил я, с трудом поднимаясь на ноги. - Прошу, собирайтесь, в город поедем.

 -Я? В город? - Яга заметно засмущалась. - Да я в городе отродясь не бывала...- Внезапно она насторожилась. - Случилось чего?

 -Много чего случилось, но не о том речь, человек хороший помирает, помощь нужна.

 -Так ведь у них, чай, и своих лекарей хватает!

 -Лекарей хватает, только лечить некому, хороших лекарей-то и нет. Кто был, в травах да настоях разбирающийся - повывели. Кого на костер свели, а кто и сам убежал. А эти только и могут, что кровь остановить, да если загангренится - руку аль ногу оттяпать. А тут и вовсе ничего поделать не могут, рана-то не простая, то ли ядом напитанная, то ли клинком, на смерть заговоренным, нанесенная.

 -Ох ты, ох ты, грехи наши тяжкие! - совсем как обыкновенная российская старушка разохалась Баба-Яга. - Я покудова травки-то в котомочку уложу, ты к теремку сбегай, ковер освободи, гвоздики позолоченные повыдёргивай.

 -Бегу, - немного приободренный ,я кинулся выполнять её приказание.

 -И ружие свое странное с собой захвати, - донеслось мне вслед, я кивнул и побежал дальше.

 Гвозди-то я выдернул, а вот дверь входную прикрыть забыл. Так и пришлось мне, изо всех сил упираясь, ковер за угол удерживать. Таскал он меня из стороны в сторону, пока мои дозорные не подоспели. Впятером мы еле-еле управились. Так и стояли, за ковер держась, покудова Яга из избушки не вышла.

 -Горе ты моё луковое! Да неужто он куда без команды улетит? Покружит, покружит да на месте так и останется. Я ж тебе сказывала. А ну-ка все, геть в сторону! - Мы отпрянули, а она сделала пас рукой, и ковер, повинуясь этому жесту, медленно поплыл в её руки.

 Удивительные всё же машинки эти ковры-самолеты: не гудят, не воняют керосином, а летят. Причем ровно, без воздушных ям и прочей неприятностей, в виде тряски, например. Но вот ремни безопасности пристегнуть, пожалуй, на всякий случай, стоило бы, а то ветер в лицо такой, что гляди, снесет. Это как на мотоцикле без шлема: скорость под сто, ветер в ушах, пыль в зубах, правда, здесь наверху пыли не было. Мы с Ягой на ковер уселись, а "разведчиков" я назад тем же макаром отправил. Люди бывалые и одни доберутся. Нам теперь лишь бы поспеть, а уж бабушка Матрена своё дело знает. Это она всё вздыхает и сетует, а я - то точно не сомневаюсь что справится, так моё сердце чует.

 А летит ковёр, кстати, и впрямь быстро, только взлетели, а уже и снижаться пора. Неторопливо так вниз пикируем. Оба-на, что это внизу? Вспышка - словно факел зажгли. Только факел странный какой-то: вверх взлетел рукоятью вперед и стремительно к нам приближается... ПЗРКа!!!* Обалдеть...

 -Бабушка, в сторону, в сторону бери! - заорал я, стараясь перекричать шум ветра. Но она и сама заметила опасность. Никогда такой штукенции не видала, а вот ведь догадалась. Ковёр накренился на бок и в сторону отвернул, а в том месте, где мы должны были быть, ужасно грохнуло, осколки со свистом пронеслись со всех сторон. Я и Яга целы, а коврик как решето, как набок накренённый был, так боком и падает.

 -Касатик, помоги! - цепляясь обеими руками за ковер, крикнула Баба-Яга, и я немедленно протянул ей левую руку, - да не мне! Ковер надыть переворотить. Перевались на другую сторону да слово заветное шепни. - Слово заветное я знаю, Яга, когда лететь собрались, научила.

 -Уф! - ковер выравнивается, но, не снижая скорости, продолжает пикировать вниз.

 -Держись! - кричит бабка Матрена, и передняя часть ковра задирается, едва ли не становясь на дыбы. Скорость падает, и мы начинаем спуск, планируя, словно на парашюте. Удар о землю жесткий, но терпимый.

 -Ух, приехали! - Бабушка со вздохами осматривает свой летательный аппарат, смотрит сквозь него на встающее над горизонтом солнышко: как дуршлаг, полная негодность, можно разбирать на нитки. Я тем временем озираюсь по сторонам. В полуверсте позади темный лес, оттуда и прилетела запущенная коварным врагом ракета, впереди Трехмухинск.

 -Ну что, касатик, пошли, что ли?! - Яга еще раз вздохнула и, окинув взглядом распластанный на земле ковер, широким шагом зашагала к распахивающимся нам на встречу воротам. Стало быть, признали, ждут.

 Четверть часа спустя мы прошли в широкие двери местного лазарета. В нос впиявился сильный запах йода, сивухи и какого-то едкого разнотравья. Взбодрило не хуже чем от нашатыря. В просторном и довольно светлом помещении на широких дощатых топчанах, укрытых толстыми соломенными матрасами, разместилось с десяток раненных, а чуть дальше, у крайнего окна стояла широкая двуспальная кровать, на которой лежал, тихо постанывая, Всеволод Эладович. Его осунувшееся лицо было цвета старой церковной свечи, а неестественно позеленевшие руки мелко подрагивали.

 -Вот ведь незадача! - осмотрев раненого, Яга нахмурилась. - А ранка- то и впрямь непростая. Здесь и мои травки не помогут.

 -Неужели и сделать ничего нельзя?

 -Помереть-то мы ему не дадим, но и на ноги поставить не сумеем. Яд-то не здешний, - Яга задумалась, - страшный яд. Вот зачем твой Хайлула к Горюн-горе хаживал, яд тлетворный доискивался. Нашел, стало быть. Ох, беда. Ежели он энтим ядом пользоваться зачнёт - большому мору быть. А мор горюновский, пожалуй, пострашнее Стылых будет. Как пойдет - не остановишь. И Наполеондор Черный, и Ганцах Жестокий - злодеи из злодеев про него ведали, а ить даже в смерти неизбежной не воспользовались. Видно, всё ж какое - никакое понятие, а было. Нельзя всё живое как есть губить. А энтот, гляди-кось, не убоялся такое проклятие на себя взять. Видно, и впрямь душа его чернее ночи черной! С такой душой даже демон загробный не примет, будет он бесприютный скитаться в безвременье бесконечном, неприкаянный, пороками своими снедаемый.

 -А нам-то что делать?

 -Что-что, в путь-дорогу собираться. Да ты об нем не печалься! Я пока травками да заговорами хворь-то приглушу. Так и будет он лежать ни жив, ни мертв, покудова мы в Темный край ходить будем. Но ежели к новолунию не поспеем, не возвернемся, - Яга махнула рукой, - то лучше и не возвращаться, на край света бежать плакаться. Только, боюсь, и на краю света спасения не будет.

 Яга готовила отвар долго, тщательно подбирая травы и отмеривая щепотки каких-то непонятных порошков, потом понабросала в отвар три куска сброшенной змеиной кожи и, осторожно приподняв голову раненого, влила ему в рот большую чашу своего зелья.

 -Вот так. Теперича он в оцепененье закостенелом до нашего возврата и полежит, - громко заявила Тихоновна, глядя, как лицо Всеволода принимает какое-то противоестественно - умиротворённое выражение, кожа становится мёртвенно-бледной, а дыхание исчезает.

 -Что ты ему дала, ведьма? - взвился под потолок пристально наблюдавший за ней местный эскулап. - Он умирает!

 -Яду, конечно! - ровным голосом ответила Яга, будто и не заметив яростного огня, пылающего в глазах лекаря. - Токмо яд яду рознь. Этот яд к черте смерти подведет да там и остановится, и яду, что у него в крови, по телу струиться не даст.

 -Но, не помрет ли он раньше срока-то? - сообразив, что к чему, уже почти спокойно спросил лекарь.

 -А сколь ему жить оставалось, напомни мне старой-то, а то я, бестолковая, что-то совсем память потеряла!

 -Ну, так до вечера сдюжил бы, - нехотя протянул лекарь, накидывая для верности целый день, хотя еще ночью уверял, что если кожевник переживет зорьку раннюю, то до утренней трапезы не сдюжит уж точно.

 -Ить пройдоха! - Яга пригрозила лекарю пальцем. - Знает ведь, что жить ему оставалось минуты считанные, а корячится. Да шут с тобой, нам теперь, почитай, разницы никакой. Будет лежать, покудова мы не возвернемся. Но ты, - она ткнула пальцем в грудь замолчавшего знахаря, - за него головой отвечаешь! Ни еды, ни питься к губам не подносить, слово громкое над ним не молвить, всех прочих больных да раненых в другие хоромины поотселить, охрану для порядку надлежащего подле него выставить, не то отдаст душу раньше срока указанного. Если случится страшное - от меня не убежишь, не скроешься, три шкуры спущу, белого света не взлюбишь, а может и на завтрак скушаю.

 Вот тебе и на, вроде бабка в лесу диком живёт, а как разрулила?! Быстро, строго, коротко, по-военному. Любо-дорого. Запуганный посулами нашей кудесницы, лекарь, откланявшись, побежал исполнять сказанное, а я с Ягой остался сидеть рядом с раненым.

 -Бабушка Матрена, а что, и правда ни питья, ни еды раненому давать не следует или Вы так позабавились?

 Яга с улыбкой посмотрела в мою сторону.

 -Ишь, спознал хитрость бабкину! Можно всё: можно и еду, и питье разное, только оно ему сейчас без надобности. Лишь покою давать не станут, а ему сейчас покой нужен, больше сил останется, легче и хворь побороть получится... Так что, касатик, пойдем, пора нам, - и Яга, поднявшись с лавочки, первой пошла к выходу.

 -Да где же это видано, чтобы священник христианский с Ягой бесовской одну компанию водил? - буйствовал воспротивившийся нашим намерениям отец Иннокентий.

 -Брат мой, знать такова судьба наша и таково испытание божеское нам ниспосланное. Вон и славный воин Николай свет Михайлович ей исцеленный был, да и в твоём чудесном спасении толика и её участия есть, - увещевал его аж взопревший от этого дела Клементий.

 -Не пойду, и не уговаривайте...

 -А если в лоб? -неожиданно рявкнул Перст Судьбоносный, вытаращивши свой одинокий глаз на упиравшегося священника.

 -??? - Иннокентий очумело уставился на высунувшийся из ножен меч, но к нашей вящей радости больше спорить не стал.

 Провожали нас всем городом. Женщины, коих оказалось поболе, чем думалось, (кое-кто дочерей да жен своих от греха подальше в деревнях близлежащих да в закутках домовых прятал), теперь на люди выбравшись, махали платочками и, нет-нет, да и вытирали украдкой набегающие слезы. Все ж, что ни говори, а простой люд нас полюбил. Прощальных слов не было. Игнат - глава плотницкой артели, назначенный мной временным градоначальником, был как никогда серьёзен. Накануне мы с ним всё обговорили: и устройство жизни будущей и законы, надлежащие издать перво-наперво. Говорили долго, серьезно, мужик он оказался толковый, грамотный и потому, прощаясь, по- простому обнялись и, хлопнув друг друга по плечам, повернулись и направились в разные стороны. Я двинулся за ворота, а он - к ожидавшим его чуть поодаль новым членам местного магистрата. Как говорится, проводы проводами, а дела делами. Коней мы брать не стали, да и какие из нас конники? Отец Иннокентий да отец Клементий только кадилом махать мастера. Яга, окромя метлы, ни на чем верхом, поди, не сидела, а уж какой я наездник и говорить нечего. Так что потопали пёхом. Котомки за спиной, в руках посохи тяжелые. Не у всех конечно, у меня от собак каких отмахнуться есть кое-что и посущественнее, а у Яги - клюка суковатая. У меня за плечами котомка с запрятанным в тряпицы автоматом, а на груди, поверх кожаного костюмчика - разгрузка. Вышли мы из ворот и по узкой тропиночке-дорожке вдоль стен городских через лес вязовый да ясеневый в Темный край, что на севере, отправились.

 К утру третьего дня лес кончился. Только изредка то там, то здесь попадались раскорячившиеся и словно бы приплюснутые березки, затем и они исчезли. Каменистая пустошь предстала пред наши светлы очи во всей красе. Куда ни кинь взгляд, всюду только камни да скальные глыбы. Я двигался впереди всех, держа курс строго на север и внимательно поглядывая по сторонам. Местность была хоть и пустынная, безжизненная, но кто знает, что может таиться за ближайшим камнем? Этот полный неожиданностей мир еще был далек от того, что бы раскрыть мне все свои тайны, а тем более подлости.

 Мы шли все дальше и дальше. Время клонилось к обеду, по небу плыли небольшие тучки, из которых, нет-нет, да и капали на землю редкие, но тяжелые капли дождя, а пустошь всё не кончалась.

 -Сказывают, - уверенно шагавшая рядом Тихоновна окинула взглядом расстилающийся вокруг простор, - когда-то, когда уж - никто и не помнит, на этом месте стоял замок. Такой огромный, что шпили его башен задевали пробегающие мимо облака, а стены были так широки, что три кареты, поставленные рядом, могли ездить по ним наперегонки. Жили в этом замке не то великаны, не то циклопы одноглазые. Долго жили, в лес ходили, охотились, оленей да кабанов стадами выводили. Но то ли надоела им дичина, то ли несподручно за кабанами было гоняться, но стали они всё чаще и чаще на людей нападать да телами убитых питаться. Много людей нашло кончину в их ненасытных утробах. Но видно, не стерпела такого мать - сыра Земля, вздрогнула от ужаса и омерзения да плечом повела. В одночасье рухнул вертеп каменный, погребя под валунами гранитными своих жестоких обитателей. Второй раз земля плечом повела - и рассыпались стены замковые. С тех пор сколь веков, сколь тысячелетий пролетело - неведомо. Время сгладило камни, прахом тленным присыпало, а ведь как была пустошь так пустошью и остается. Ни куста на ней ни растет, ни былиночки, даже зверь лютый и нечисть черная сюда не захаживают. Побаиваются. А по мне так нет места более безопасного.

 Ох, мне бы её оптимизм! А камни и вправду больше похожи на огромные, вытесанные рукой блоки, чем на естественные скальные выступы. Я присмотрелся внимательнее. Многие камни с западной стороны были слегка закругленные и гладкие, словно отполированные: то ли ветер, тысячи лет дувший с одной стороны, отполировал их до стеклянного блеска, то ли гигантский огненный смерч дыхнул на них своим огнем. Огненный смерч... А что если... Не может этого быть! Ядерный взрыв? Здесь? Тысячи лет назад? А почему бы и нет? А что, если здесь до сих пор сохранилась губительная радиация? Тогда понятно, почему звери обходят это место стороной. Но уж трава-то должна расти. Хоть какая-нибудь былинка... А если нет? Или трава разная или радиация другая. Мне стало жарко. Первые признаки облучения? Нет, пожалуй, нет. Стоп, стоп, не торопись, может не так всё и страшно...

 -Матрена Тихоновна, а вы сами здесь бывали?

 -А, милок, сколь разов и не упомню. Почитай, всё детство на пустоши провела, от Стылых да умертвий прятамшись.

 После этих слов у меня, признаться, отлегло от сердца. Значит, какая бы здесь "радиация" не была, на человека она не действует. На человека?! А Баба-Яга - человек? Вот, блин, задачка.

 -Бабушка Матрена, а чем простой человек от лесных людей отличается?

 -Энт как?

 -Ну, вот вы, волшебники там, лешие и другие, кто в лесу живет, колдовать да на метлах летать умеете, а городские или деревенские - нет, но это мне понятно, а вот чем ещё?

 Яга задумалась.

 -Ить, как сказать-то. Ежели волшбу в сравнение не брать, так, почитай и ни чем. Мы ж еще в столетнюю войну одним народом жили. Эт уж потом, когда волшебников иноземных побили, по сторонам-то и разбежались. Царь-то наш больно зол на волшебников был, много они кровушки-то попили. Токма за соринкой бревна не разглядел. Бились-то с колдунами иноземными, а он в собственном царстве-государстве всякое учение чародейское запретил да волшебников -ведунов наших, в шею гнать приказал. Мой батюшка, царство ему поднебесное, сказывал: силы волшебной тогда было предостаточно, что б царя с трона скинуть да другого посадить, но крови людской лить не захотели. Вот и разбрелись кто куда. Кто в лес подался, а кто в других городах осел, что б, значица, средь народа местного затеряться. Всё думали: царь молодой, взматереет - образумится. Взматерел, как же - пятнадцать лет спустя, чёрной ночью пятничной, аккурат под Марфы Ломеевской праздник, вырезали всех волшебников, кто в городах остался, начисто, с детьми и домочадцами. Только самых слабых не тронули. Вот с тех пор по лесам и прозябаемся. Так что, ежели глубжее копнуть, так мы до сих пор, почитай, одним народом будем. И коль у ребеночка струнка к волшбе имеется, то её развивать надобно, а городской ли он житель или в глуши лесной родился - это дело не важнецкое. У моей сестры троюродной, она чуть постарее меня будет, даст Род- познакомишься, долго богатырь один жил. Ребеночек у них и народился. И знаешь што, знатный ведун, то бишь, по-городскому, колдун вышел. Вот и получается, что не такие уж мы с людями и разные. Только те, городские то бишь, все чудное извели, веру иноземную приняли, а свое истинное забыли, забросили. (А вера та что? Не вера, так, одно безверие!) А мы сберегали да в "копилочку" откладывали, вот теперь и ведаем, как взлететь да не споткнуться. Я так про себя думаю: царь Ильдемар 1 и ведунов наших извел, по глупости своей немерянной, с вражьего наущения, с навета злобного. Ну да сделанного не воротишь, а племянничка свого я двугорядь вспоминала. Вот он бы тебе щас помог, с ним бы вы враз заразу пришлую одолели. Да далеко он, в варнакских горах, на дракона людоедского охотится. Ить тоже тварь - повадился в города наши летать да девок красных пожирать десятками, то ли сам по себе лютый такой, то ли по чьему приказанию. Поклон-то я племянничку с голубем послала, токмо кады он еще долетит-то. Чай, не на соседний огород слётать. Так что я на него и не рассчитываю. Тут либо мы сами управимся, либо придется ему наши косточки беленькие хоронить.

 Да уж и впрямь весёленькая история получается: воевали, воевали вместе, одним народом жили, а потом бац - разделились, враждовать начали, и уже корней общих не помнят. Все прямо как у нас. Друг с другом ссоримся, чужих народов слушаемся, с бывшими врагами братаемся. Эх, братья славяне, может всё-таки вспомним древнее, тысячелетнее прошлое? То, что еще до Древней Руси зачиналось... Я задумался, Яга так же молча шла рядом. Под ногами была зеленая трава, а впереди виднелись какие-то невысокие заросли. За разговором мы и не заметили, как пугающая своей огромностью Каменистая пустошь осталась далеко позади.

 Хайлула был вне себя от злости. Он рвал и метал: мало того, что русскому благополучно удалось избежать расставленных силков, так еще этот маленький, плюгавенький городишко, который - то и городом назвать стыдно, сумел разбить его объединенное войско. Впрочем, сейчас это не имело значения. Засланный в город шпион своё дело сделал. Жаль только, всё произошло при свидетелях и теперь русский отправился в Темный край. Но ничего...

 -Повелитель, прикажите, и мы нагоним Вашего врага! - униженно поскуливая, предложил склонившийся пред Хайлулой огромный, мышастого цвета волкодлак, но особой уверенности в его голосе не было.

 -Нет, я уже посылал тех двоих из вас, чьи кости давно обглодали вороны, - махнул рукой Хайлула, пытаясь сдержать накопившуюся злость. - Кроме того, заслон ему уже выставлен, а по пятам война жестокая идёт. Но мы будем ждать его возвращения. Мне почему-то кажется, что ему снова удастся избежать гибели. Этот русский скользкий как угорь и хитрый как змея. Я хоть не привык ждать, но я подожду, я подожду, - не в силах больше сдерживать вспыхнувшую ярость, Повелитель тьмы поднял вверх правую руку, туго стянутую у запястья широким выкованным из золота артефактом, и с его ладони в звездное, ночное небо со змеиным шипением сорвалась и растеклась призрачным облаком сине-фиолетовая молния.

 -И куда это мы прёмся? - подал голос отмалчивавшийся почти четверо суток меч.

 -На Кудыкину гору! - довольно невежливо ответил я, отклоняя в сторону загородившую дорогу ветку. Начинались густые заросли орешника и я, ожидая очередной подлянки, был сейчас вовсе не расположен к светским беседам.

 -А это где ж такая, а?

 -Нигде, местечко такое поближе к аду.

 -Ой, как загадочно! - воскликнул не понявший моего сарказма Блистающий. - А карта у нас имеется?

 -Заткнись! - тихо посоветовал я, так как углядел впереди какое-то шевеление. Ветка чуть согнулась и отошла в сторону. И ничего, никого, нигде. Тишина. Странно, мечи вытащены из ножен, руки напряжены, глаза обшаривают пространство в округе. И правду никого, ни следа, ни звука. Показалось? Что-то не верится. Может птица, вспорхнула с ветки и улетела? Кто знает, поживем, увидим. Но что-то мне неспокойно, душа чует подлянку и все тут. Подлянка подлянкой, а впереди большая поляна. Казалось бы, иди да радуйся, ан нет, ну их в баню, эти полянки. Открытое место, оно и в Африке открытое место, посади на краюшке пару лучников и можно сушить весла. На этой полянке и зазимуешь. Я осторожно выглянул, осмотрелся и повел свою команду по замысловатой кривой, огибая открытое пространство с восточной стороны.

 -И куда же ты ведешь нас, бестия? - недовольно пробурчал Иннокентий, споткнувшись об очередное корневище, торчавшее из-под земли, - дорога пряма к цели ведущая, а ты чего удумываешь? Это ж надо, завести в дебри непролазные, погибельные.

 -Брат мой! - вступился за меня шествующий рядом отец Клементий, - прапорщик Никола, чай, воин. Ему больше нашего ведомо, куда и как идти надо, что бы битв ненужных избежать и врага злейшего посрамить.

 -Удивляюсь я тебе. Только слепой не различит свет истины, так в глазах и сияющей. Прямая дорога много крат легче и безопаснее. На полянке-то любой враг как на ладони видится, да и нет там никого. Только в голове темной мерещится, а здесь, в чащобе мрачной, того и гляди, зверь какой в горло вопьётся.

 -Дурень ты, хоть и свят человек будешь, - это вставила своё веское слово ковылявшая позади Яга. - Я хоть и баба, да про опаску Колюшкину смекнула. Стрел он летящих с листвы опасается. Вот и ведет нас по лесу, от погибели оберегаючи.

 Раздосадованный отец Иннокентий замолчал, а лес в глубине своей, как нарочно, оказался почти непролазным, темным, гибельным. Густые ветви хлестали по глазам, заплетались в ногах. Хочешь - не хочешь, а пришлось забирать чуть левее, к поляне ближе.

 -Ступайте тише! - попросил я своих спутников, и для пущей ясности приложив палец к губам, добавил: - держитесь друг от друга подальше. - Вот ведь стереотипы мышления! Я чуть было не сказал: наберите дистанцию. А если бы сказал - пришлось бы еще чего доброго объяснять, что такое есть эта самая дистанция. А так, вовремя сообразив, избавил себя от лишних хлопот. Но на душе и впрямь муторно. Потому, сделав предостережение, дальше я пошёл медленнее, гораздо медленнее и осторожнее.

 Из дебрей мы выбрались. Лес вновь стал обычным лесом, а не сплошным переплетением бурелома. Неожиданно впереди вместо окружающего нас ельника замелькали белоствольные березы. Я встал как вкопанный, столь резкий переход мне почему-то не понравился.

 -Что, касатик, углядел чаво? - тихо спросила Яга, становясь рядом и напряженно вслушиваясь.

 Я пожал плечами.

 -Странно: ельник, а потом бац - и берёзы, как будто кто специально высаживал. И рядочки ровные, словно наши посадки сельские. А Вам не кажется это странным?

 Вместо ответа Яга сделала шаг вперед и, вытянув шею, принюхалась.

 -Батюшки светы, и впрямь непорядок, волшбой тянет. И кто ж так колдовать-то словчился, кто ж этот мастер-то? Если б не ты, я бы и следов не унюхала, тут специально принюхиваться надо.

 -Так что делать будем?

 -Погоди, погоди, не торопись. Дай чуток подумать, - Яга огляделась по сторонам, увидела поваленную валежину, пройдя к ней, уселась и, подперев подбородок ладонью, задумалась. Думала она долго, качая головой и порою беззвучно шевеля губами. Под конец махнула рукой, словно отбрасывая ненужные мысли и, поманив меня пальцем, шепнула на ухо.

 -Как не крути, и так и сяк, одно и тож выходит. Похоже, опять наши старые знакомцы на твоём пути встали. Одно не пойму, откуда столь силы понабрали? Неужели выучиться смогли? Никогда не поверю! Нурингия с детства неспособная была, а Морок он и есть Морок, что ему учиться-то? А вот глянь - кось, магия-то их в сто карат усилилась, такое волшебство сотворили, а и следа не видать. Вот и получается, что без древних святынь, артефактов по- новомодному, никак не обошлось. Стало быть, всё ж добыл их недруг поганый. Недаром он по курганам да по могильникам шастал.

 -Ну, так что решим, куда отправимся? -спросил я, в нетерпении топчась на одном месте. - Может, всё же снова в лес поглубже войти и обойти попробовать?

 -Не обойдешь, березовая роща как страж на десятки километров тянется, а ежели и обойдешь, где их по новой ждать-то? То-то и оно. Здесь надо разбираться. Сейчас я еще малость покумекаю, а затем волшебить буду. Зрение потаённое Вам открою, сквозь пелену морочную видеть станете. - Замолчав, она еще немного посидела в задумчивости, затем решительно встала и, поманив меня рукой, приглушенно промолвила:

 -Святош ты уж сам как-нибудь уговори, а то я опасаюсь, что меня они не послушаются.

 Я согласно кивнул головой, нисколько не сомневаясь, что на процедуру второго зрения все согласятся с радостью. Но, как оказалось, не тут-то было, отец Иннокентий, что называется, закусил удила.

 -Окстись, раб божий! Разве может человек, сан принявший, богу присягнувший, согласиться на чудеса непотребные? На чудотворство, богу противное? - талдычил он, старательно воротя нос от глядевшей на наши переговоры Бабы-Яги и пожимавшего плечами отца Клементия. Хорошо хоть возмущался наш "праведник" приглушенным шепотом, а то бы беды нам не миновать.

 -Оно конечно, и впрямь не совсем по-божески будет, - скроив постную рожу, Клементий обратился к своему собрату по вере, - но коль стало так, то может, это дело дано нам в испытание? Веру нашу проверить и искусу непотребному не поддаться? Примем же на себя колдовство бесовское, веру истинную ,что в сердце, на крепость испытаем.

 -Не пойду, не стану, не уговаривайте! - упрямо твердил Иннокентий, но лицо его стало задумчивым.

 -Святой отец, батюшка! - сообразив, какую хитрость придумал отец Клементий, я решил ему подыграть. - Никто Вас и не думает долго уговаривать, не хотите - возвращайтесь обратно. Дорогу Вы знаете, припасов мы Вам дадим, а крест мученический да испытание тяжкое отец Клементий и один снесёт.

 На физиономии Иннокентия появилось озадаченное выражение.

 -Так я что, я ничего, стало быть, коль надобно, но исключительно испытания ради. - Перспектива остаться одному, да ещё и уступить кому-то другому венец мученика нашего святошу не прельщала, он неистово перекрестился и с видом восходящего на Голгофу двинул свои копыта в сторону Бабы-Яги.

 Мы выстроились в одну шеренгу напротив подбоченившейся бабки Матрены.

 -Смотреть только в мои глаза! - строго настрого приказала она, делая правой рукой первые пасы.

 -Нет, я так не соглашался! - вновь запротестовал наш великомученик.

 -Цыц, молчать! - Яга пригрозила ему пальцем. - Поздно, я уже волшебить начала, еще слово - и в колоду неподвижную превращу, мне с мертвым деревом работать проще...

 Похоже, угроза подействовала, наш горемычный как вытаращил зенки на бабку Матрену, так дальше до самого финиша ни разу и не моргнул.

 -Всё, - просто сказала наша кудесница и устало опустилась на всё ту же валежину.

 -Как усё? - отец Иннокентий очумело заозирался по сторонам. - Ей богу, ничего не чувствую. А где взор, пронзающий высь? Где взгляд, которому доступна твердь земная и все клады в ней сокрытые?

 -Ишь, куда хватил, клады ему подавай! - Яга осуждающе покачала головой. - Для кладов другая волшба требуется. Всяк клады сыскать стремится, но не каждому они открываются. Но тебе лучше не о кладах думать, не о злате закопанном горевать, вы лучше туда гляньте да повнимательнее.

 Мы обернулись в ту сторону, куда показывал её вытянутый вперёд перст. Сначала я даже не понял, что изменилось. И лишь потом разглядел, что взамен березовой рощи перед нами виднеется старая вырубка, поросшая редкими невысокими деревьями, а за ними укрывались несколько десятков странных на вид лучников, беззаботно рассевшихся и развалившихся по периметру поляны. Сами они были неказисты, тощеваты и страшноваты на лицо, клыкасты, с длинными, почти ослиными ушами, в зеленых набедренных повязках и онучах на босу ногу. Зато луки даже издалека казались отменными: длинные, тонкие, блестящие, словно лакированные, они, стоило только один раз на них взглянуть, вызывали у смотревшего ощущение невероятной мощи. Я невольно проникся уважением к их счастливым обладателям. Длинные стрелы с зеленым оперением, высовываясь из таких же зеленых колчанов, возвышались высоко над головой лучников. Только как следует разглядев стрелы, я невольно обратил внимание на руки, должные накладывать их на тетиву. Руки странных стрелков были непропорционально толстыми и длинными, едва ли не касавшимися земли. Да такими ручищами только тетиву и натягивать.

 -Эльфы, - пояснила Яга, видя с каким интересом мы разглядываем затаившихся противников.

 -Эльфы? - переспросил я, немало удивлённый. По моим представлениям эльфы - это красивейшие и милейшие, если уж не добрейшие создания, а тут я видел стадо кровожадных человекообразных орангутангов.

 -Конечно эльфы, что тут удивительного. Они завсегда на стороне зла ходили. Сейчас, правда, измельчали, по урочищам стран неведомых поразбрелись, а раньше и по нашим лесам разбойничали. А ведь неспроста они здесь расположились, не спроста.

 Конечно неспроста, тут и к бабке ходить не надо, нас ждут. Только кто тут у них за главного? Кто всю эту шушеру сюда направил?

 -Уж не Хайлула ли здесь командует? -понизив голос, спросил я у впавшей в задумчивость Бабы-Яги.

 -Хайлула, говоришь? - Яга на мгновение вынырнула в реальность. - Нет, не думаю я, что он сам на пути нашем встал, не до того ему сейчас. Он сейчас другими злодействами занят. Тут кто поменьше будет. Ведьмовство и обман чую. Тут наверняка Нурингия и Морок заправляют, только не видно их пока. Затаились где ,что ли? Прибить их в тот раз надо было, да рука не поднялась, на слово поверила, вот теперь и печалься. Да ничего, сдюжим. Только подумать надо как эльфов этих зеленых перебороть. А с Нурингией и Мороком как-нибудь да управимся, и артефакты им не помогут.

 -Можно попробовать рискнуть. Только вы уж не теряйтесь. Как только эльфы на меня вытаращатся - вперед поспешайте.

 -И чего ты удумал? - спросила подозрительно покосившаяся на меня Баба-Яга.

 -Увидите, - раскрывать им свой план я не хотел. Уж больно авантюрно он выглядел, и это только будучи в моих мыслях. А уж если его облечь в слова да разложить по полочкам... Одним словом - безумству храбрых поём мы песни. Один шанс из десяти у меня есть, а порой и этого много. Я не стал дольше раздумывать над изъянами своего плана, а перемазав лицо глиной, воткнул за шиворот пару веток, юркнул в кусты и, опустившись на землю, медленно пополз в сторону вражеского стана. План мой состоял... Впрочем, вы видели современные боевики? Видели. Так вот, иногда плохие герои встают между хорошими и тогда хорошие не могут стрелять, боясь перебить друг друга. А иногда бывает наоборот: хорошие герои оказываются в кольце врагов и плохие, стреляя без разбору, убивают друг друга. Нечто подобное я и собирался проделать. Полз я долго, казалось, целую вечность, от дерева к дереву, от бугорка к бугорку, медленно, очень медленно, как учили, так как никогда не ползал, так как только можно было мечтать, так как в сказке, что бы травинка не шелохнулась, что бы веточка не треснула. И я дополз. Днем, практически без всякой маскировки. Одним словом, чудо свершилось. Я замер, прислушиваясь. Эльфы, развернувшись полукольцом по изгибу поляны, беззаботно болтали. Так, теперь выхватив меч, коротким рывком в пределы полукольца, на счет: раз, два...

 -Ох, росским-то духом как шибает! - моим замыслам было не суждено сбыться, со спины вылезла Нурингия Лещеевна собственной персоной. - А, вот он где, мой голубок сизокрылай! То-то я думаю: откель это ветерком росский дух-то тянет? А тут, оказывается, сам Джордж Милославский пожаловал. Ждали тебя, ждали, уж и не чаяли, а глянькось, вот он, туточки. Вот ведь Пантелемон Савелыч обрадуется! Он сегодня как раз не завтракавши. Вставай, вставай, касатик, и на меч свой не косись, не поможет он тебе, рылом не вышел. - Она злобно расхохоталась. - А вот владыке моему как раз подойдет.

 Я медленно потянул за рукоять меча.

 -Не сметь! - взревела ведьма и до меня донеслось её грязное бормотание. Колдовала она на Джорджа Милославского. Ну и флаг тебе в руки! Я выхватил волшебный меч, и тут Нурингия сделала пас обеими руками в мою сторону. Всю округу заволокло черным дымом, грязное облако прошло мимо меня и обдав запахом горящего волоса, истаяло. Ведьма стояла передо мной во всей красе, руки выставлены вперед, глаза на выкате, опаленные волосы стоят дыбом, на лице обиженно - обалдевшее выражение. И всё это от ног до головы покрыто толстым слоем сажи.

 -Ка, ка, как так? Не понимаю, этого не может быть, ты же не ведун.., - ведьма замолчала, а я украдкой огляделся по сторонам. Полукольцо эльфов повернулось в нашу сторону. Они медленно приближались, сжимая круг. Мой план, пусть и по- иному, но начал воплощаться в жизнь. Может, рвануть вперед и изрубить на куски ведьму, пока она находится в шоке? А что это даст? Только героическую гибель от неминуемо выпущенных стрел. Факт. Ведь, двинув к Нурингии, я выйду за пределы эльфийского полукольца, и уже вряд ли смогу возвратиться обратно. Нет, пожалуй, я останусь на месте, даже немного отступлю назад. В моих руках раздалось сладкое позевывание, затем заспанный голос поинтересовался:

 -По какому поводу жгут кошку? - этот гад, оказывается, еще и запахи чует. - О, эта очаровательная женщина пользовалась неисправным электрофеном?!

 -Электрофеном??? - в моем мозгу щелкнуло. Откуда эта железяка знает про такие вещи?

 -Ага! - голос взревевшей ведьмы вывел меня из размышления. - Имя! Ты, - она ткнула в меня дымящимся пальцем, - человечишко, сказал мне ложное имя. Да как ты смел, обмануть приютившую тебя женщину? Да я тебя в порошок, да я тебя в лепешку, в тлен, в... - отброшенная целой серией розово-алых молний, она отлетела в близлежащий кустарник. А из-за деревьев показалась разъяренная бабка Матрена. За ней, едва поспевая и неистово размахивая посохом, вприскочку мчался отец Клементий, другой святой отец осторожно выглядывал из-за большой разлапистой ели. Я усмехнулся и, крутанув мечом над головой, ринулся в гущу врагов.

 -Что, опять драться? Ну, уж, дудки! - возмущенно проскрежетал окончательно проснувшийся меч и, вывернувшись из моих рук, юркнул в уютное нутро ножен. Я рванул его вверх, но он будто прилип к их внутренней поверхности.

 -Вылазь, враги рядом! - я рванул изо всех сил, и на этот раз вытянул его на пару сантиметров

 -Не-е, я не буду, - привычно пронудил Судьбоносный, ни в какую не желая вылезать из своего уютного гнёздышка, - драться с какими-то простолюдинами, - он на мгновение смолк, лупанув глазом в сторону замешкавшегося противника. - Тьфу, даже еще хуже, лесными эльфами. Это меня крайне не достойно. - Он дернулся и с громким лязгом вошёл в свое убежище.

 -Ты, кусок дрянного металла, вылезай сейчас же! - В ответ молчание. - А, черт бы тебя побрал! - громко ругнувшись, я ухватил рукоять меча, висевшего с другого бока, старого, ни в какую не затачивавшегося, но испытанного. Подаренный Дракулой булатный меч легко вышел из ножен и, будучи вскинутым вверх, засиял на удивление чистым и ясным светом. Но и эльфы тоже зря времени не теряли. Они вскинули луки, но тут же, опомнившись, аккуратно отложили их в сторону. Мой план неожиданно легко удался, но легче мне от этого не стало. Тощий эльф, неосторожно выступив поперед своих товарищей, оказался в пределах досягаемости. Я взмахнул клинком и замер. Оставалось сделать еще один шаг и ударить. Но я был к этому не готов. Странные чувства боролись в моей душе. Мне не единожды приходилось встречаться с врагом лицом к лицу, разряжая свой автомат в сердце противника, но убивать вот так: размешивая тела в крови, рубя на право и налево живую плоть, такого мне ещё делать не приходилось. Я замешкался. Тем временем три десятка эльфов, обнажив длинные клыки в зверином оскале и плотоядно улыбаясь, двинулись в мою сторону. Кажется, они хотели меня скушать. И в этот момент я увидел, что в них не осталось ничего человеческого. Эльфы стали больше похожи на дикого зверя, чем на человека. Их пасти раскрылись ещё шире, и в моей душе не осталось ни малейшего сожаления. Я быстро шагнул вперёд и ударил. Бордовая кровь хлынула из разрубленной груди эльфа и крупными каплями покатилась вниз по затрепетавшими под ней листьям папоротника. Не останавливаясь, я отпрыгнул в сторону и снова ударил. Тяжело раненная зверюга, взвыв, бросилась наутек. Присев, я принял на клинок третьего, тут же выдернул его и, скользнув вправо, нанес колющий удар в колено четвёртому, сзади навалились сразу двое. Чёрные когти одного скользнули по моим плечам, оставляя длинные светлые полосы на принявшей на себя удар кожанке. Я увернулся от второго урода и, упав на спину, ударил первого из нападавших пятками, затем перекатился и вновь оказался на ногах. Еще одного, вынырнувшего из-за ближайшей берёзы, достал косым продольным ударом. Держась за разрубленный бок, эльф свалился под дерево. Меня окружали. Сделав три коротких взмаха, я прорубился сквозь толпу врагов и, отбежав чуть в сторону, перевел дух. И тут же за это едва не поплатился. Среди озверевшего "лесного народца" нашелся один сообразительный. Он, моментально схватив чей-то лук, нацелил остриё стрелы в мою голову. Меня спасло только то, что эльф слишком спешил и не рассчитал собственной силы. Тетива, жалобно тренькнув, лопнула точно по середине. Он кинулся за другим, валявшимся под ногами "средством дистанционного уничтожения", но не успел. Я, размахивая мечом, уже вертелся в куче его приятелей. Кровь заливала руки, брызгала на лицо, ручьями стекала в траву. Отражая безумные атаки противника, я одним глазом продолжал следить за вторым участком боя, где в не менее ожесточенной схватке сошлись маги.

 Бездарная Нурингия, подкрепленная мощью неведомого артефакта, беспрестанно атаковала. Я видел, как её огненные шары, разливая по округе темно-фиолетовое свечение, беспрерывно бьют в раскалившуюся докрасна защитную сферу, созданную бабушкой Матреной. Сфера матово мерцала. Чувствовалось, как с каждым ударом истончаются, истаивают, оплывают её стенки.

 "Тихоновне долго не продержаться", - мелькнула в моей голове страшная мысль, и я едва не прозевал удар топором, нанесенный сбоку одним из озверевших приятелей Нурингии. Это был опять всё тот же сообразительный эльф. Он уже успел где-то разжиться тяжелым топориком и вот теперь, весело размахивая им, наседал на меня справа, вместе со своими товарищами пытаясь добыть себе толику свежего мяса. Но всё дело было в том, что самому мясу становиться их ужином как-то не хотелось. Я изловчился и в несколько мгновений срубил сразу троих. Я отпрыгнул в бок и огляделся. Увидел, что противостоящих мне эльфов осталось не больше полутора десятка, я вновь кинулся в атаку. Всё шло неплохо, но вдруг удача от меня отвернулась, а извечная Заподлянка вынырнула на поверхность в виде внезапно запнувшейся о выступающее корневище ноги. Я упал на спину и, крутанувшись через плечо, попробовал откатиться в сторону, но опоздал. Сразу трое уродов, прыгнув на грудь, прижали меня к земле, а четвёртый гад, всем весом навалившись на руку, державшую меч, попытался дотянутся зубами до моей шеи. И это ему бы наверняка удалось, если бы не вовремя подоспевший отец Клементий. Его посох трижды взлетел над головой, и три бездыханных тела тряпичными куклами повалились на землю. Голова четвертого оказалась крепче. Посох треснул и разломился на две части, а осчастливленный святым причастием эльф, визжа, как резаный поросёнок, стремительно подскочив, скрылся за близлежащими кустами. В голове стучали тысячи молоточков, руки предательски подрагивали. Я торопливо вставал на ноги, глядя как отец Клементий вытирает пот и, тяжело дыша, готовился сцепиться с очередным набегающим на меня негодяем.

 -Яге помоги! - прокричал я, вместо благодарности за спасение отдавая ему новое приказание. Клементий молча кивнул и, бросив обломок посоха, быстро засеменил в сторону ожесточенно сражающихся бабок. Его густая борода сердито топорщилась, из груди вырывался боевой клич: святой батюшка на ходу снял и быстро перехватил наподобие дубины свой тяжёлый серебряный крест. А я, шалея от кровавой бани, вновь замахал мечом. В какой-то момент все противостоящие мне противники дрогнули, и в благоговейном ужасе глядя в мою сторону и тихо поскуливая, подались назад. Я даже не сразу понял, что причина этого страха вовсе не я, а некто, стоящий за моей спиной. Наконец до меня дошло, я обернулся и обмер. Позади стоял, тихо хихикая, огромный, красно-бордовый демон. Он скалил свои острые клыки, с которых капала кровавая пена, и выпускал из раздувающихся ноздрей коричнево-розовый, смрадный дым. Исчадие ада, словно глотающая яйцо змея, распахивал свою пасть всё шире и шире. Вот она стала как волейбольный обруч, вот - с экран приличного телевизора, вот выросла до размера двери. Демонический хохот пронеся над окрестностями.

 Но во мне всё ещё бушевала злоба, я был не в том состоянии, что бы спасовать перед каким-то демоном. Неожиданно для самого себя я опустил меч и, повинуясь какой-то прихоти, подскочив к демону, со всей силы дал ему пинка. Проделав этакое безобразие, я отпрыгнул в сторону и, упав через плечо, перекатился влево, ожидая немедленного ответного хода, но демон неожиданно взвыл и стал стремительно уменьшаться. Через пару мгновений передо мной стоял все тот же Пантелемон Савелыч и, подвывая, с выражением величайшей обиды на морде, держался за отбитую задницу.

 -Ах, ты сволочь! - вскочив на ноги, я взмахнул мечом, но Морок вновь оказался проворнее. Я плюнул, видя, как исчезает, уносится ветром скрывшее его серое облако и повернулся лицом к еще оставшемуся за спиной многочисленному противнику. Но рядом никого не было. Эльфы, наконец смекнув, что им тут ничего не обломится, забрав оружие и побросав раненных, уже уносили свои длинные ноги. Я на мгновение задержался, что бы немного оглядеться и не ломить незнамо куда сломя голову.

 А бой меж волшебницей и колдуньей постепенно входил в свою решающую стадию. Бабка Матрена в купе с отцом Клементием медленно, но уверенно теснили старую колдунью к крутому обрыву, оставшемуся здесь от старого высохшего русла реки. Сама ведьма, ожесточённо размахивая конечностями, торопясь, творила заклинание за заклинанием и из-под её рук выходили то черные безобразные чудовища, то желтые высохшие скелеты, то зеленые богомолоподобные существа. И те, и другие, и третьи нескончаемой вереницей двигались на медленно наступающих товарищей, на Матрену Тихоновну и Клементия Батьковича, но их это, похоже, совершенно не смущало. Они, казалось бы, без труда разделывались с этими исчадиями тьмы, поставив дело убиения не убиенных на поток. Яга делала легкий пас рукой - и очередное творение злой воли, пошатываясь, брело в сторону святого батюшки, где получив от отца Клементия крестом по куполу, осыпалось прахом. Любо- дорого. Да-а, ведьма и священник, действующие заодно, это я вам скажу- страшная сила! Решив, что там и без меня прекрасно разберутся, я двигался к ним неспешно, ленивой походкой бездельничающего интеллигента. И едва не прозевал момент, когда понявшая, что ей с нами не совладать, Нурингия, сорвав с запястья черный, дымящийся от совершенных заклятий артефакт, с проклятиями швырнула его в нашу сторону, целясь прямо в голову моей спасительницы. Не понимая, что к чему, но по наитию догадавшись, что если черный браслет попадет в цель - произойдет нечто страшное, я распластался в прыжке и, вытянув вперед клинок, подставил его остриё под удар летящего по воздуху артефакта. Раздавшийся вслед за этим грохот, сравнимый с грохотом пушки, едва не разорвал мои барабанные перепонки. Взрывной волной меня швырнуло на спину, проволокло по земле и впечатало в дерево. Голова гудела, в глазах двоилось, во всём теле распространилась противная слабость, а тошнота скользким комком подкатила к горлу.

 -Ни фига себе! - присвистнул я, когда, очухавшись и поднявшись на ноги, обнаружил в своей руке только закопчённую рукоять меча с торчавшим из неё маленьким, оплавленным обломком клинка. Мощность взрыва была невероятной. Как при этом никого не убило, было непонятно, но сознавать это было приятно. Жизнь вообще приятная штука. Я поднялся на ноги и вновь неторопливо осмотрел поле боя: отец Клементий, "окрестив" последнего из нападавших, тощеватого, но зубастенького уродца, смачным ударом, заставшим оного обратиться в прах, теперь вязал тонкой веревкой впавшую в прострацию Нурингию. Её глаза, выкатившись из орбит, взирали на мир в полном обалдении. Непонимание произошедшего, творившееся в его черепушке, было столь велико, что граничило с умопомешательством. Я сделал пару шагов вперёд, но мне мал - мала подурнело, и я, приглушённо ругнувшись, был вынужден опуститься на корточки. А Яга, наконец-то покончившая со своей противницей, вздыхая да охая, спешила в мою сторону.

 - Колюшка, живой ли, не раненный ли?

 -Да живой, живой, так, малость контуженный. Но пройдет, вот поблюю разок и пройдет.

 -Да что ж ты такое говоришь, касатик! Сейчас мы тебя живо к жизни-то возвернём! - Яга нагнулась и, сорвав широкий лист какой-то росшей под ногами травы, приложила его прохладную поверхность к моему разгорячённому лбу.

 -Сейчас травка-то придорожная всю хворь и вытянет, - ласково поглаживая меня по голове, проговорила она. И действительно, тошнота и слабость сразу пошли на убыль. Через минуту я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, только в ушах по-прежнему противно звенело. Ведя пленённую Нурингию в поводу, к нам приблизился наш доблестный священник. Остановившись напротив, он довольно улыбнулся и, сняв с головы свою шапочку, поскребыхал всей пятерней вспотевшую лысину.

 -Ну, Вы отец Клементий и молоток! - выдал я комплимент и, в свою очередь, улыбнулся. Челюсть преподобного Клементия с тихим скрипом отвалилась вниз. Но спрашивать, что означает сия фраза, он почему-то не решился. Вместо этого задумчиво покачал головой и обратился к сидевшей подле меня Яге.

 -Матрена Тихоновна, а с этой-то что делать?

 -И сама ума не приложу. Отпускать под слово честное нельзя, сразу к своему повелителю побежит. И с собой брать тоже нельзя.

 -Не убивать же её, в самом деле?! - это уже влез в разговор я.

 -Так по мне лучше бы и убить. Токмо вот рука у кого поднимется ли? - Яга обвела нас испытующим взглядом. Мы одновременно отрицательно покачали головами. - То-то и оно.

 В пылу схватки я ещё был готов колоть, рубить, убивать, заливаясь своей и чужой кровью, но вот так, без надобности - нет уж, увольте. И если вы думаете, что убить человека, даже врага и негодяя, так уж и легко, то вы жестоко ошибаетесь. К тому же и к противнику нужно иногда испытывать сострадание, иначе вы уже и не человек вовсе.

 -Ладно, что делать с этой стервозой- мы позже придумаем, после того, как в ручье обмоемся и чём природа послала перекусим. Меня сейчас другое интересует. Как же так получилось, что мы живы-то остались?! Я ж артефакт-то тот, поди, сразу спознала. Древний он, и сила в нём могучая сокрыта, злая, но великая, сам Наполеондор его на руке нашивал...

 -Имя! - встряла в рассуждения бабки Матрены плененная нами ведьма. - Этот идиёт вымышленным именем прозвался, тем самым от моего заклятья прикрыться сумел.

 -Ха- ха- ха, - скрипуче рассмеялась моя целительница, - колдовство обратного действия! Да как же ты догадался - то?

 -Да я, как-то не задумываясь, машинально ляпнул, - с улыбкой ответил я, с трудом сообразив, о чем идет речь.

 -Правильно. - Яга удовлетворённо кивнула головой. - В нашем мире имя хранить в тайне надо, а то ненароком в беду попадешь. - Она замолчала, а мне стало любопытно.

 -Матрена Тихоновна, а как это- колдовство обратного действия?

 -Всё просто, касатик, тут ничего хитрого и нет. Стало быть, она колдонула, а, бац, не на того, того и в природе нет, колдовство обратно и возвернулось, по артефакту, силу его ослабив, ударило да саму горе- чародейку ненароком вдоль спины погладило, ишь какая чернявая. - Яга усмехнулась. - Она после этого, почитай, и на треть силой артефакта овладеть не сумела. Мы даже и взопреть как следует не взопрели, как всё кончилось. Но ить всё одно не сидеть бы нам тут, не разговаривать, если бы ты не подоспел. Эта карга старая заклятие разрушения на артефакт наложила да в нас бросила. Если бы не ты...Но всё равно непонятно, почему же нас сила-то запретная не погубила? - Тихоновна задумчиво обратила свой взор к горизонту. - Я вот что кумекаю,- медленно произнесла она, - дай-ка, Коля, мне свой меч-то. Говоришь, Дракула подарил? Под лавкой валялся? Сейчас посмотрим, какие такие железяки у графа по углам пылятся. - Она протянула руку, и я вложил в её чуть подрагивающие пальцы рукоять оплавленного меча. - Ну-кась, ну-кась, ого! Да мечик-то твойный не простой, заговорённый мечик-то. В него, чай, тоже кой-какая сила вложена была. Ай да Дракула! Ай да кровосос! Чуял, видно, что меч-то тебе пригодится, а вот раскрываться не стал. Увидишь "злодея", - она хитро мне подмигнула, уж Яга-то, похоже, хорошо знала самую страшную тайну местного "вампира", - поклон от меня передай. В долгу я у него, да и отец Клементий наверняка поклониться не откажется.

 При этих словах священник быстро огляделся по сторонам, нет ли поблизости отца Иннокентия, и только тогда согласно закивал головой.

 -Подождите, а где ж второй-то батюшка? - неожиданно всполошилась Яга, - чай, нароком не зашибли? А мож в полон увели, вон их сколь отседова поразбежалось.

 От такого страшного предположения я едва не вдарился в истерический хохот.

 -Что лыбишься, что лыбишься, - Яга беззлобно погрозила мне кулаком, - коль знаешь чаво, так скажи, не томи душу.

 Я улыбнулся еще шире.

 -Вот ведь бестолковый! Скажи, не мучь, говорю, душу-то, я за вас, обормотов, за всех переживаю.

 -Да вон он из кустов выглядывает.

 -А ведь и впрямь, и чего эт он туда забрался-то?

 -Наверное, потерял любимую пуговицу, вот и ищет теперь.

 -Так что ж он, поганец, и в бою не был? - всплеснула руками Баба-Яга. - Вот я ему устрою! Он ясчё пожалеет, што на свет уродился! Сам следующий раз в бой запросится!

 -Не стоит, бабушка Марена! От него толку всё одно никакого не будет, только под ногами путаться.

 -И то правда! - Яга согласно кивнула головой, а затем тихо, как-то даже мечтательно произнесла: - Видать, и впрямь блаженный.

 Я спорить и выдвигать свою версию характера отца Иннокентия не стал. А по мне, так лодырь он и бестия, каких свет не видывал. Из любого дела выкрутится да еще с немалой выгодой. Ему бы собственное дело открыть и в ларьке торговать, а не по монастырям шляться.

 -Брат мой, мы ждем тебя! - громко позвал отец Клементий, обтирая травой малость запачканный крест.

 Откликнувшийся на зов Иннокентий вылез из кустов и засеменил в нашу сторону, на ходу растирая руками заспанную морду.

 -Да он, гад, дрых! - Яга потянулась рукой к валявшейся на земле палке, но на полпути передумала, и в сердцах махнув рукой, поспешила к журчавшему невдалеке ручейку.

 -Отец Иннокентий! А не подскажете ли, чем Вы всё это время занимались? - ехидно поинтересовался я, пытаясь пристроить огрызок меча в ножны.

 -Как чем? Как чем? - возмутился поборник христианской справедливости, - я молился за вас. До изнеможения молился!

 -Ага, а потом устал и с устатку захрапел.

 -Нет, это возмутительно! Брат мой, хоть Вы-то ему скажите! Лишь заступничество бога нашего да покровительство матери божьей принесло нам победу и посрамление противника!

 -Ага, понял, не дурак, стало быть только вашими молитвами и живы! Так что ж, раз так, то впредь мы в бой и вступать не станем, отца Иннокентия со святым словом поперед себя поставим - и порядок!

 От этих слов отец Иннокентий растерянно зашлёпал губами и, поняв, что малость переборщил, пошёл на попятную.

 -Не токмо молитвами, не токмо! И оружие ваше и смелость наипервейшая тоже своё дело сделали, так что и ваша заслуга в сим посрамлении супостата очевидная есть.

 Вот это слог! Я бы так не смог, наверное. Вот ведь тоже человек, его едва ли не в трусости обвиняют, а с него как с гуся вода! Да бог с ним! Хоть не убежал никуда, искать не пришлось, и то хорошо.

 -А водичка какая, свежая, чистая! - прервала мои рассуждения вернувшаяся Баба-Яга. Её волосы были влажными, а морщинистое лицо покрыто мелкими блестящими каплями. - Бегите, сполоснитесь малость. Вон за теми кусточками, - она показала рукой в направлении зарослей боярышника, - аккурат заводь поглубже имеется, сами как след скупайтесь, а одёжку вашу я волшбой поочищаю. А опосля можно будет и перекусить малость. Чай, после баталии эвон как аппетит разыгрался, прям кабана бы сейчас одна и съела или повкуснее кого! - облизнувшись в сторону вздрогнувшего под её взглядом Иннокентия, Яга незаметно подмигнула отцу Клементию. Тот хмыкнул, и спрятав усмешку в густой бороде, неторопливо направился в сторону речного омуточка. Следом за ним двинулся и я, вышагивая так же неторопливо и степенно. Идти иначе мне не давал мой, всё еще окончательно не оправившийся от контузии, вестибулярный аппарат.

 Плюхнуть разгоряченное, усталое тело в теплую, нет, даже скорее в слегка прохладную воду, и на мгновение зависнув, ощутить себя в блаженной невесомости, что может быть лучше в жаркий летний день после утомительной битвы?

 Распластавшись на воде, я опустил голову и задержал дыхание. Полная неподвижность, мышцы расслабленны, покой и отдых... Я почувствовал, как потоки неведомой энергии наполняют мои мышцы. Я сделал гребок руками и вынырнул, отец Клементий шумно плескался на другой стороне заводи, а на ветке боярышника чистил свои перышки обыкновенный деревенский воробей, совершенно не обращая внимания на плескавшихся внизу людей. Омут был мелкий, вода в самом глубоком месте едва доходила мне до плеч. Если по совести, то его и омутком-то назвать было нельзя, разве что омутёночком. Мы купались не торопясь, наподобие этого воробья, впервые за последние недели забыв о таящихся повсюду опасностях. Отец Клементий, лежа на спине, блаженно закрыв глаза и покачиваясь на волнах, насвистывал какую-то озорную мелодию, причём явно не церковного происхождения. Я же, вылезши на берег, позволил себе, прежде чем одеться, немного позагорать на растущей на берегу травке. Потом еще раз ополоснулся, и только тогда принялся одеваться, даже не удивившись тому, что одежда моя вновь выглядела как новая. А вот отец Клементий, обнаруживший на берегу вместо своей, местами уже протершейся и повыцветшей на солнце сутаны, её же, но будто только что вышедшую из рук портного, качал головой и цокал языком от восхищения. Надо признать, на этот раз Матрена Тихоновна, видно по достоинству оценив его деяния на военном поприще, на волшбу не поскупилась.

 Пока мы плескались и отмывались от пыли, крови и пота, Яга, пару раз щелкнув зубами на окончательно растерявшегося Иннокентия, отправила его за нашими оставшимися в ельнике котомками. А сама, выбрав местечко поуютнее, расположилась в легкой тени невесть откуда оказавшегося здесь клена, развела небольшой костерок и начала готовить. К нашему возвращению вода в котле уже закипала. До сих пор не приложу ума, откуда наша кудесница брала столько разнообразной снеди. Видит бог, я ни разу не видел, как она что-нибудь вынимает из своей котомки, а наш "стол" всегда ломился от кушаний: свежий хлеб и румяные булочки, огурчики и помидорчики, лучок и петрушка, яблочки и груши, в котле мясная каша или наваристые, с огромным кусом мяса, щи. Вот и сейчас вода в котле кипела, а разварившееся кабанье мясо, варенное с чудными специями, источало удивительный аромат. Теперь оставалось только еще немного дойти брошенной туда крупе и всё, кушать подано! А сама Яга суетилась у тщательно расправленной скатерти, расставляя на ней нехитрую столовую утварь: четыре плошки, четыре ложки и четыре большие металлические кружки. Я, стоя поодаль и исходя слюной,в эти приготовления не вмешивался. Клементий бродил по окрестностям, а отец Иннокентий возлежал чуть в сторонке на травке и, воровато поглядывая на бабку Матрену, запихивал в рот какой-то "свистнутый" со стола пирожок. Кроме пирожков на скатерти лежал подрумяненный каравай хлеба и большущая гроздь синего винограда. Этот виноград, не в пример нашему, такому же синему, растущему на достославной Тамбовщине, был на удивление сладок. Из прочей снеди на импровизированном столе были: шмат сала, большая коляска копченой колбасы и четыре небольших луковицы. Пленницу нашу решили пока не кормить, единогласно решив, что ежели малость поголодает то, глядишь, и покладистее станет.

 Славно перекусив, я встал и хотел было уже собирать вещи, чтобы отправиться дальше, когда Яга, подойдя сбоку, осторожно положила руку на моё плечо.

 -Потолковать бы надо, касатик! - произнесла она приглушённо, кивнув в сторону всё еще перекусывающих священников, добавила, - с глаза на глаз. - И показала рукой в сторону журчащего неподалеку маленького речного водопада.

 -Ведьма Нурингия говорит: Хайлула на юг зачем-то подался, а им нас задержать наказал. На артефакты не поскупился, только Нурингия второй артефакт не взяла, на один понадеялась. И ведь права была. Не совладали бы мы с ним, если бы удача твоя не выручила. Где второй артефакт лежит, ведьма мне поведала, но только опасаюсь я, достать его трудненько будет. Да нам он и без надобности, нам свои святыни применить пора настаёт. Этот твой Хайлула, не спроста на юге рыщет. Что ж ему там понадобилось? Мож, оружие какое, али еще чего? А может, союзников каких подыскивает? А какие на юге союзники? Там, почитай, весь народ хилый да безграмотный, в дикарстве каменном живет- выживает. С таких союзников смех один. Нет, он что-то другое выискивает... - Яга замолчала и, опустив глаза, надолго задумалась. Внезапно она распахнула веки и, устремив взор вдаль, повернула голову в сторону уходящего солнышка, затем повертелась из стороны в сторону, словно магнитная стрелка компаса. Наконец её невидящий взгляд уперся в далекую точку, находящуюся где-то на юге. Так она и застыла, вперив взгляд в горизонт и беззвучно шевеля губами, затем её лицо изменило свой цвет, становясь пепельно-серым, и до меня донеслось еле слышимое, - так что ж всё- таки ему там понадобилось-то? Слова прозвучали вопросом, но мне почему-то показалось, что ответ она уже знает, но и сама боится в это поверить. Я не стал приставать с расспросами. Всему своё время. И, оставив Ягу в задумчивости стоять подле шумящего водопада, вернулся к импровизированному столу. Подойдя к нему, я, стремительно нагнувшись, одним резким движением выхватил последний румянистый пирожок из-под носа уже протянувшего руку отца Иннокентия и, сев в раскоряку, принялся уминать похрустывающую вкусность, озорно поглядывая на ошалевшего от такой наглости святошу.

 Вскоре появилась и Баба-Яга. Немного посовещавшись, мы решили далеко не ходить и, углядев подходящую возвышенность, огороженную с одной стороны высоким обрывом, с другой переплетающимися между собой ветками густого крыжовника, разместились на её вершине. Вечерело. Мы расстелили на земле прихваченные с собой дерюги и приготовились заночевать. Но едва успели прилечь, как Яга огорошила нас неприятной новостью.

 -Придется вам дальше одним идти, а мне другим делом заняться нужда приключилась. Да и ведьму эту куда - никуда пристроить надобно. Не бросать же её в лесу связанной, упырям да кабанам диким на съедение. Но вы не тревожьтесь так, скоро места чистые пойдут, обжитые, нечестью не замутнённые. Утречком до солнышка поднимитесь, аккурат к завтраку в долину знатную попадете. Сто один курган прозывается, это, значитца, по древним могильникам, что там расположены. А уж там и дорога торная пойдет, каменюками уложенная. По ней идите, никуда не сворачивая, она вас к стольному граду и выведет. Как в город заглянете, так сразу на ночлег к Матвею идите. Двор постоялый у него с вывеской. Хозяину от меня скажетесь. Он мой давний знакомец, и напоит и накормит за спасибочки. На дворе том постоялом меня и ожидайте, ежели сама не появлюсь, так котёночка подошлю, а уж ежели чрез седмицу и котеночек не сыщется, тогда, значит, к Матвею на поклон подойдите. Может, он что присоветует, а нет - так самим справляться придется, что да как. Карту какую - никакую я вам дам, не заплутаете. Только вот добыть нужное сумеете ли? Зря загадывать не будем, это уж как пряжа сложится.

 Яга ушла в ночь без слез и излишних прощаний. Вот ведь как судьба повернулась, если вдуматься, то кто она мне? Никто, а на душе кошки скребут. Словно родная бабушка ожила, а теперь вдруг в ночи растворилась.

 Встали мы ни свет, ни заря, как Яга и советовала. Отец Иннокентий, пригревшийся под боком своего коллеги, никак не желал просыпаться. Пришлось ему воды студеной за шиворот плеснуть. Вскочил как ужаленный. До сих пор на меня волком смотрит, обижается. А чего обижаться, я честно предупреждал: не поднимется - окачу водой. Да и воды-то было всего ничего- с кружечку... литровую. Но ему только на пользу. Ишь, как вышагивает, как на параде: шаг широкий, нога ровная, только ряса на тощей фигуре флагом трепещется. Тощий- то тощий, а пожрать будь здоров. Может ему семечек тыквенных дать пожевать, глистиков повывести? А солнышко-то уже как припекает, сквозь листву жарит, градусов тридцать, не меньше. Пить хочется. Только и сам не пью и другим не даю. Отец Иннокентий всё к бурдюку пристроиться намеревается. Но у меня пристроишься, как же! Потерпит, кто знает, когда еще ручей на пути появится. На карте Матрениной ручьи хоть и помечены, но карта старая, лет триста ей, не меньше, мало ли что за такой срок изменилось. Здесь страна чудная, неизученная, волшебством всяким пропитанная, за один день такое случиться может, что у нас за век не сделается. А лес дальше пошел светлый, чистый и впрямь березовый, с изредка встречающимися соснами. И травка под ногами мягкая, зелёненькая, густая, но невысокая - по щиколотку, словно ковер ворсистый. Воздух свежий, голову ароматом дурманящий. И что самое интересное: на весь лес ни одного комарика. Вот уж где пикники устраивать .Так и тянет прилечь, полежать самую малость. Дорога, по которой мы шли, совсем на нет сошла. Пришлось компас свой доставать. Пока я по городам да крепостям бегал, он у Яги оставался. Она его как украшение на стену повесила, да и забыла. Уж когда уходить стали, вспомнила, котика за ним посылала. Эх, погодка славная! В такую погодку да на речку, на песочке лежать, загорать неторопливо, а не переться черт знает куда, черт знает за чем. Яга ведь так мне о нашей цели и не поведала. Сначала на потом откладывала, а потом-то и вовсе забыла. Так я до сих пор и не знаю, чем мы Эладовича лечить собираемся. Придём в город - обязательно об этом у Матвея спросим, может что знает. А с другой стороны, может и не стоит постороннего мужика в свои дела посвящать? Хоть и говорила Яга, что он её знакомец, а всё одно, после всего виденного, прямо так с разбегу моя душа кому ни попадя доверять не торопится. Вот, блин, опять впереди у кустика малинового ветка качнулась. Ага, и сучок хрустнул! Но кустик небольшой, много народу не спрячется. Сейчас посмотрим, кто там в игры с нами играется. Я шестом остановил идущих следом за мной священников и, положив руку на рукоять волшебного меча, решительно направился к вздрогнувшему при моём приближении ягоднику.

 Куст еще раз вздрогнул и, осыпая с веток красные ягоды, передо мной как чёрт из табакерки выскочил маленький мужичонка. Он широко улыбнулся, открыв рот с остатками зубов и, отвесив церемонный поклон, приторно- слащавым голоском произнес.

 -О, достопочтенные господа! Разрешите представиться: Велень Судьбоносный, праведный. Чистой воды чародей и проводник судеб, племянник его величества Рока. Велень Судьбоносный- не Судьба, конечно, но всё же и от меня тоже кое-что в этом мире зависит. Могу сделать так, что ваш конь (у нас и коня-то никакого нет), сломает ногу и придётся идти пешком. Судьбу это, быть может, и не изменит, но представьте себе, насколько тяжелее станет ваш путь к цели.

 Эвон как загнул. И что их всех на судьбоносность попёрло? Этот уже второй на мою голову, мне что, меча было мало? Да и праведников мне уже за глаза, вон аж двое позади топают.

 -А вы, господа, кто будете? - Велень широко улыбнулся, обнажив ряд желтых гнилых зубов.

 -Странники, ищущие свет истины на просторах тьмы, - смиренно склонив голову, в свою очередь, ответствовал я, не спеша раскрываться перед столь странным "чародеем".

 -Господа странники, вы обязательно должны взять меня с собой, заботясь о моём ночлеге и пропитании!

 -Мы бедные, очень бедные странники, и сами себе едва находим, чем перекусить. Всё больше молитвами да дуновением ветра питаемся, где уж нам озаботиться нуждами почтенного повелителя судеб! - Ох, и раздражал меня этот мелкий "шарлатанишка"! Но урок этого мира я усвоил: не стоит никого недооценивать, ведь стоящий перед тобой может и на самом деле оказаться рассерженным волшебником или злым демоном (если честно, так по мне разница небольшая). Нет, этот Велень мне совсем не нравился! И хотя опасности от него я не почувствовал, моя правая рука так и застыла на рукояти меча.

 -Нет, вы не поняли. Отказ я не приемлю! Вы просто обязаны взять меня с собой, иначе веление судеб изменится и ваши пути могут безвременно прерваться. Если уж я ниспослан вам небесами, то вы не можете вот так запросто взять и отвергнуть предначертанное! Отныне вы обязаны заботиться обо мне, более чем о животе своем, ибо иначе будет вам горе. Но я и не требую многого: трижды в день пищу простую скоромную, вина толику ясноградского, выдержанного, да спокойного сна в тиши да тёплости. А за энто будет вам счастие и радости премногие!

 -Мужик, отвали! - эту песенку я уже где-то слышал. Копившееся во мне раздражение вырвалось наружу. Но тот, словно и не расслышав моих слов, продолжал увещевать меня и моих спутников, настойчиво предлагая взять его с собой, взамен обещая свою магическую защиту и небесное покровительство. А в противном случае - кары небесные, ниспосланные неведомым недоброжелателем. Всё это он проделывал с настойчивостью и бесцеремонностью цыганок, навязывающих свой затрапезный товар.

 -Я Велень, я Велень, Велень я!- вновь и вновь выкрикивал он своим пронзительным противным голосом.

 -А нам какое дело? - зло одернул его я, намереваясь продолжить свой путь.

 - Я посланец Всевидящего, сама судьба, снизошедшая до простых смертных! - словно не замечая моей враждебности, уверенно продолжал твердить этот странный мужичонка. Человек, воспитанный на православных традициях, наверное, мог бы поверить в то, что посланец Всевышнего может выглядеть таким замухрышкой. Но я, проведший детство и юность в благословенном советском обществе, отметал подобное напрочь. Похоже, такого же мнения придерживались и мои спутники. Ибо отец Иннокентий в данный момент усиленно крестил скакавшего под ногами юродивого, а отец Клементий, которому вчерашняя потасовка очень даже понравилась, старательно пытался достать ушлого малого своим серебреным крестом. По-видимому ,для того, что бы проверить на истинную веру его голову. Но не тут- то было! Мужичонка, не смотря на весь свой неказистый вид, был достаточно вертлявым, чтобы не допустить этого безобразия. Я не знал что делать. Поведение святых отцов мне не нравилось, и чтобы хоть как-то сгладить неловкость, создаваемую их действиями, я решил отвесить мужичку, назвавшемуся Веленем, комплимент. Внимательно оглядев его с ног до головы, я не нашёл ничего лучшего, чем выдать ставшую уже классической фразу:

 -Какие у вас великолепные зубы! Вы их, наверное, чистите пастой "Колгейт?"

 Мужичок как-то сразу сник и, запутавшись в собственных ногах, едва не повалился на дорогу. С этим шарлатаном всё стало ясно. Трудно себе представить исправителя судеб, падающего на землю от упоминания парочки незнакомых слов. Я решил его добить коронной фразой моего телевизора:

 -О, это, наверное, "Дирол" с ксилитом позволяет Вам всегда чувствовать во рту свежесть раннего утра! - Тут я не грешил против истины. У этого чудика в пасти, воистину, должна была быть свежесть раннего утра. Особенно если иметь в виду то утро, когда вы на ночь хорошенько выпили. Я замолчал, посчитав сказанное достаточным, а наш новоявленный "маг", услышав еще парочку незнакомых слов, застыл, словно изваяние, с тоской в глазах переваривая услышанное. И отцу Клементию тут же удалось задуманное. Я услышал смачный удар и радостный крик самого святого отца.

 -Эхма!

 -Дурдом! - подумал я, окинув взглядом оседающего в пыль дороги "чародея". Затем сам, не понимая почему, добил его парой цветистых выражений, вслед за этим сменил гнев на милость и, уже поворачивая за высившийся перед нами небольшой древний курган, заросший плотными рядами лиственных деревьев, крикнул:

 -Эй ты, Велень! - тот с трудом приподнял голову. - Если хочешь, что бы тебя брали с собой, действуй решительнее и не забывай чистить зубы пастой "Колгейт" или, в крайнем случае, жуй "Дирол" с ксилитом! И тогда будет тебе счастие!

 Уже почти повернув, я увидел, как мужичонка радостно закивал головой. Он был нам, кажется, почти благодарен...

 Час спустя в том же месте к кустам малинника выехал рыцарь "без страха и упрека". Закованная в железо, низко склоненная голова рыцаря моталась из стороны в сторону. Полуприкрыв глаза, он почти не замечал куда едет. Его конь со спутанной гривой и впалыми боками неспешно трусил по дороге, выбивая копытами незамысловатую мелодию. Грустные мысли не покидали его бедную головушку. Невидящий взор иногда метался по сторонам, ни на чем конкретно не останавливаясь, затем голова опускалась вновь, предоставляя взору лишь мелькающую под ногами зелень травы. Его терзало жуткое похмелье, случившееся с ним после бутылки выпитого с вечера чудного (как его уверяли продавцы) рома, на самом деле оказавшегося обыкновенной сивухой. Но рыцарь был слишком горд, чтобы признаться, что его просто-напросто надули. И со смирением стоика выжрав бутыль до самого дна, закусил всё это алкогольное безобразие соленым огурцом и целой (невероятно) ,оставшейся с обеда картофелиной. Ночь прошла великолепно, быстро и без сновидений. Зато утро... Впрочем, об этом не будем. Как проходит утро после обильного возлияния, некоторые и сами знают. Одним словом, рыцарь был не в себе. Поэтому и не заметил, как из тех же малиновых кустов, слегка пошатываясь, выбрался всё тот же маленький мужичок, с нагловатой мордой и цыганскими привычками.

 - Я Велень Судьбоносный, праведный, проводник Судьбы! - пропищал он тихо, видимо, еще не оправившись от потрясения, вызванного встречей со мной и моими спутниками.

 -Велень? - лениво отозвался рыцарь. Похоже, не совсем соображая, о чём идет речь.

 -Да, Велень, племянник его величества Рока. Не сама судьба, конечно, но всё же и от меня в этом мире тоже кое-что да зависит! - занудил он свою привычную песенку.

 -Ох! - простонал бедный рыцарь, силясь поднять голову и увидеть того, кто так настойчиво представляется. Когда, наконец, ему это удалось (в смысле голову приподнять), оказалось, что узкая глазная щель находится почему-то сбоку, а перед глазами только чернота сплошной стали. Приглушенно ругнувшись, рыцарь поднял непослушные руки и, ухватившись за забрало, попытался вернуть шлем на прежнее место, но железные рукавицы лишь скользнули по гладкой поверхности и обессилено упали вниз. Железная "кастрюля" сидела мертво. Так и не сумев справиться с возникшим неудобством, рыцарь, хотя и не видел говорившего, всё же, что бы не прослыть невежей, счел за лучшее отрекомендоваться:

 - Ры, ры и-ик царь, медной головы, достойный потомок Вель-спиль, чёрт - биль, Вель-сти-бюргера, Радскнехт.., ой мамочка, моя голова, Георг Ротшильд... Убью, попадись вы мне только, - поминая вчерашних лоточников, совсем не кстати вставил бедный рыцарь, - де Смоктуновский, ох, тот, чей девиз "Мужество, честь и добродетель", поубиваю нафик, приветствует тебя, о славный отпрыск племянника!

 -О, достойный и великий потомок спившегося черта Бюргера, сын почтенной мамочки, Георг, с радостью убивший Ротшильда и Смоктуновского и давший клятву: "Попадись на пути, тот, чей девиз "Мужество, честь и добродетель", поубивать этого нафика, - вновь обратился к рыцарю мелкий пройдоха, безбожно перевирая сказанное. Видимо, соображулка у дорожного проходимца после "крещения", произведенного отцом Клементием, отказала напрочь, и все заикания и запинки рыцаря он интерпретировал по -своему. А может быть, наоборот, его мозги слишком хорошо заработали, и этот противный малый, что бы хоть как-то компенсировать себе недавнее унижение, перевирал всё нарочно. Но рыцарь был слишком озабочен головной болью, пронзающей его тело от каждого новой кочки, попадающейся под копытом его медленно плетущегося коня, что бы протестовать против подобного обращения со своим именем.

 - Прошу тебя, - видя что его самовозвеличивание уже второй раз не имеет успеха, он решил немного изменить тактику, - вступиться за бедного, униженного, обиженного, избитого и ограбленного Веленя. Вы столь достойны и добродетельны, что не сможете отказать в защите и покровительстве беззащитному! - рыцарь не стал спорить, племянник усилил натиск. - Вы же не откажетесь покарать совершивших столь гнусное злодеяние?! - Под копыто лошади попалась небольшая выемка. Всадника тряхнуло, и он непроизвольно кивнул головой.

 -Вы согласны! - обрадовано воскликнул Велень, приноравливаясь как бы поудобнее махнуть на круп лошади.

 -Кто? Я? - рыцарь очумело замотал головой. От этого движения его едва не вывернуло на изнанку, но зато и "кастрюля" вернулась на своё место. Его открывшийся взор коснулся скакавшего рядом мужичка. - Ни за что!

 -Как? - изображая полное недоумение, возмущенно воскликнул Велень. - Вы нарушите свое рыцарское слово?

 -Я? Слово? - рыцарь с трудом приподнял забрало, на его лице отразилось полное недоумение.

 -И Вы еще смеете называться рыцарем! - Велень перешёл в атаку. - Вы только что поклялись всеми Вашими предками оберегать и защищать бедного, маленького Веленя!

 -Я? Когда? Не помню... - На лице рыцаря отразилось искренне недоумение. - Но ежели Вы говорите... - В мозгу повернутого на рыцарской чести Георга даже мысли не возникало, что кто-то может его так нагло обманывать. - Хорошо, я готов защищать Вас.

 -Да- да, и кормить, и давать кров, вы так сами сказали! - поспешно добавил мелкий обманщик.

 -Да? - лицо рыцаря стало еще более несчастным, - что ж, раз я поклялся, значит, так тому и быть. Можете следовать за моим конем.

 -Я устал! - запротестовал Велень, хватаясь за постромки лошади, - я не могу идти пешком! Эти трое демонов в человеческом обличье избили меня до полусмерти, обобрали и едва не зарезали, я сирый и убогий...

 Рыцарь, совсем окосевший от головной боли и беспрестанной болтовни бегающего кругами Веленя, обессилено махнул рукой, приглашая того усаживаться за своей спиной. Он придержал коня, чтобы не заставлять Веленя бежать и устало наклонил голову. Тем временем Роковой племянничек, схватив руками постромки, с удивительным проворством вскарабкался на круп лошади.. Усевшись поудобнее, он улыбнулся своей омерзительной улыбкой и, обнажив десяток полусгнивших зубов, дохнул в направлении ошарашенного подобным хамством рыцаря:

 -Паста "Колгейт ", - заверил он Георга, потом, подумав, добавил: - "Дирол" с ксилитом. Свежесть раннего утра.

 -Бог мой! - ужаснулся бедный рыцарь, во рту которого царило утро не менее раннее, и поспешно тронул поводья, пытаясь поскорее выбраться с этого гибельного места. От их совместного дыхания все живое на расстоянии десятка метров падало в обморок, а пытающиеся напиться лошадиной крови оводы дохли еще на подлете.

 За поворотом открывался вид на живописную долину: широкая гладь, покрытая сетью небольших оврагов, бравших свое начало на многочисленных холмах. Сразу же за склоном начиналась мощенная коричневым камнем дорога. Она была старой, если не сказать древней и совершенно не езженной. Меж каменных блоков обильно проросла высокая, похожая на мелкую осоку трава, а по обочинам валялись многочисленные, почерневшие от времени кости. Дорога, извиваясь подобно ленте, плавно поднималась вверх и терялась среди холмов, поросших чахлым кустарником.

 -Кажется, это и есть долина Ста одного кургана?! - ни к кому конкретно не обращаясь, произнес я.

 -Да уж и впрямь похоже, - отец Клементий почесав макушку, неторопливо перекрестился .- Упокой, Господи, их души!

 -Это что ж за битва должна была здесь состояться, и что за народ смог насыпать подобные курганы? - произнес я, глядя на высоченные холмищи, тут и там разбросанные по долине.

 -Красота-то какая! - вместо ответа отец Иннокентий, восторженно разинув рот, повел вокруг руками.

 А вид был и вправду великолепный! Мы подошли ближе. Холмы, высившиеся впереди, оказались поистине исполинскими. Высокая трава, их покрывающая, в лучах клонящегося к закату солнца, казалась изумрудной. А кустарник, в начале показавшийся мне мелким и чахлым, на самом деле оказался разлапистыми деревьями, разбросанными по поверхности курганов небольшими рощицами. Многочисленные овраги, словно морщины расползавшиеся по склонам, в свете восходящего в зенит солнца казались ярко-оранжевыми, по-видимому, от цвета образующей их глины. А в глубине оврагов и овражков укрытые в благодатной тени журчали небольшие прозрачные ручейки, сливавшиеся у подножья в ручьи, что, в свою очередь, давали начало десятку небольших речек. По берегам этих речушек, петлявших из стороны в сторону наподобие удирающей от преследования змеи, росли приземистые плакучие ивы. Бесчисленное число чаек, подобно белым косынкам, летали над лентами вод. Завидев мелкую рыбёшку, они стремительно пикировали и вновь взмывали вверх. Уже держа в клювах добычу, птицы, медленно кружась, снижались к растущему по берегам рек кустарнику, спеша накормить своих ждущих угощения птенцов. Я и мои спутники безостановочно двигались вперед, с каждой минутой приближаясь к первому из раскинувшихся по долине курганов.

 Небольшая речушка, выбегавшая из, казалось бы, самого нутра земли, бурля потоками кристально-чистых вод, пересекла наш путь. Так и хотелось спуститься вниз, припасть губами к источнику и пить его прохладную влагу до бесконечности. Мы остановились на мосту, и я невольно вгляделся в речные глубины. Прямо под моими ногами, укрывшись в переплетениях изумрудной растительности, стояла здоровенная ,(килограммов на двадцать) ,щука. Стояла совершенно недвижимо, и казалось что многочисленная речная мелочь, плескавшаяся со всех сторон, её абсолютно не интересует. Держась мордой против течения, рыбина лениво открывала и закрывала жабры. Внезапно она метнулась в сторону, и в её пасти забился приличный краснопёрый язь. Заглотив добычу, она вернулась на своё прежнее место и снова застыла в неподвижности, притаившись у самого дна, словно тёмное потонувшее ранней весной бревно. Чуть поодаль, забившись головой под обрывистый берег, шевелил хвостом исполинский сом. Такой огромный, что мне невольно захотелось помечтать: вот я беру давно пылившееся в шкафу подводное ружье, одеваю гидрокостюм, ласты, маску и плыву по этой сказочной речке, вглядываясь в подводный мир и восхищаясь его красотой. И не важно, что моё ружье давно сломано и нет времени заняться его починкой. И не важно, что сегодня я ничего не подстрелю. Мне просто хочется окунуться в этот прекрасный мир, мир нетронутой, непуганой природы... Жаль, что этого никогда не случится. Жаль, что и здесь, в этом прекрасном мире с нетронутой первозданной природой идет война... Эта мысль вывела меня из состояния благостного оцепенения. Я отпрянул от поручней и посмотрел на своих путников. На их лицах было написано такое же благостно-созерцательное выражение. Я сделал, было, шаг к реке, что бы испить водицы, но мой взгляд невольно задержался на приплюснутой фигуре кургана. Вспомнив, откуда берет начало столь поразившая меня своей красотой река, я едва не выругался и, кивнув своим спутникам, поспешил продолжить свой путь. Впечатление от красоты было безнадёжно испорчено.

 Рыцарь был голоден и зол. Мучавшее его похмелье немного отступило, но голова всё еще гудела как башенный колокол. К тому же, после того, как его конь, не вынесший двойного груза, споткнулся, и оба всадника кубарем полетели на землю, двигаться пришлось пешком. Бедная коняга ни в какую не хотела нести на себе ни бедного всадника, ни его гремящие доспехи. Стоило только положить на седло руку, как хитрая лошадка тут же заваливалась на бок. В благородном мозгу Георга Смоктуновского одна за другой выползали недостойные рыцарского звания мысли. Ему то хотелось сбросить свои опостылевшие доспехи и уйти куда глаза глядят, забыв о рыцарском долге и клятве, данной маленькому человечку. То начинало казаться, что стоит только прибить этого Веленя, прикопав где-нибудь в тихом овражке, и половина его проблем сразу рассеется. То вдруг думалось, что всему виной те давешние лоточники, опоившие его испорченным ромом. Но всё это тут же забывалось и рассеивалось, когда его мысли возвращались к трем мирным пилигримам. Стоило ему только представить, как эта троица измывается над бедным сироткою, как его лицо становилось пунцовым от распиравшего изнутри гнева. Мы, мерещившиеся рыцарю дьяволами во плоти, представлялись ему истинными источником всех бед и испытаний, пришедшихся на его долю за последний месяц. Сначала его верный старый конь сдох, объевшись дармового крестьянского овса, по праву вытребованного рыцарем у крестьянина, везшего его на базар. Затем чудный, просто волшебный по всем статьям конь, проданный ему добродушными цыганами, за одну ночь вдруг (не иначе как со злого колдовства) превратился в тощего старого мерина. И в довершении всего (о, боже!) его Друзильда, его преданная, верная Друзильда оказалась вовсе не верной, вероломно принявшей предложение руки и сердца от мрачного бородатого человека, назвавшегося новым властелином запада и востока. Может, и не было у новоиспеченного жениха никаких особых достоинств, но золото, так и сыпавшееся из его карманов да пронзительный взгляд, от которого замирало сердце, заставили замолчать даже самых болтливых. Радскнехт Георг Ротшильд де Смоктуновский напрасно умолял свою возлюбленную вспомнить о былых клятвах! Всё было тщетно! Отвергнутый напрочь, бедный рыцарь облачился в свои старые доспехи и, прикупив для утешения на последние медяки большую бутылку рома, отправился на поиски приключений. Надеясь найти в доблестных поединках на полях сражений если и не успокоение, то быструю и героическую смерть.

 За своими мыслями он и не заметил, как оказался на том самом мосту, где еще совсем недавно стоял я и предавался ностальгическим воспоминаниям. Холодные воды ручья манили его не меньше моего. Его изжарившееся под железными доспехами тело и раскалывающаяся от неимоверного жара и утреннего похмелья голова требовали прохлады. А поскольку он не страдал теми предубеждениями что я, то свернул с дороги, спустился к речному берегу и, осторожно ступая своими железными ботами, вошел в воду. Река была мелкая, с прозрачной ключевой водой и дном, устеленным округлыми камешками. На одном из таких камней он и поскользнулся. Подняв тучу брызг, доблестный рыцарь рухнул в воду. Пытаясь как-то удержаться, он ненароком зацепил руками отдыхавшего в тени берега сома. Рыбина, не привыкшая к такому хамскому обращению, испуганно метнулась вперед, врезалась головой в грудь уже начавшего подниматься рыцаря и, изрядно смяв его доспехи, убралась восвояси. А несчастный Георг, опрокинувшись на спину, словно перевернутый жук, беспомощно распластался на речном дне.

 -Господин рыцарь? Господин рыцарь! - позвал Велень, обеспокоенный долгим отсутствием своего покровителя. Никто не отозвался. Племяш великого Рока приблизился к краю моста и, вглядевшись в реку, ошалел от внезапно нахлынувшего на него ужаса. На дне реки, пуская пузыри, лежал рыцарь и не шевелился. Только его рот, разрываясь в беззвучном крике, всё еще открывался и закрывался, словно у выброшенной на берег рыбы. Перепуганный Велень ринулся к перилам, но, посмотрев вниз, передумал и побежал тем же путем, что тонущий в реке рыцарь. На берегу Судьбоносный замешкался. Перспектива оказаться в проточной воде его не прельщала, но и упускать шанс в виде новоявленного покровителя ему не хотелось. Поколебавшись, он всё же решился и, зажмурив глаза, прыгнул в реку приземлившись в точности на живот тонущего. От удара пятками рыцаря подбросило и согнуло пополам, его голова, облаченная во всё ту же кастрюлю, оказалась на поверхности, а изо рта выплеснулась набранная в легкие водица. Раздавшийся вслед за этим кашель возвестил, что доблестный рыцарь спасен.

 Выбравшийся на берег Велень дрожал от холода, но, пучась от собственного благородства, гордо расправлял плечи и вымученно улыбался. Через пару минут, кряхтя и отплевываясь, туда же выполз и благородный рыцарь. Подобное купание хоть и охладило разгоряченное тело достойного потомка не менее славного Вельстибюрга, но настроение ему отнюдь не прибавило. Больше всего на свете Георгу сейчас хотелось встретить врага и своим двуручным мечом изрубить его на мелкие кусочки!

 Не останавливаясь, мы пересекли долину и вскоре оказались на её окраине, вблизи почерневшего от времени и непогоды приземистого здания с крышей, покрытой полуосыпавшейся черепицей. Прямо за ним виднелся колодезный журавль, стоявший над недавно подновленным деревянным срубом и кривой оглоблей, вытягивавшийся вверх к солнцу. Свисавшая с него цепь обрывалась как раз посередине, ведра не было. Пришлось вынимать из заплечного мешка веревку и, положив большой камень на дно котелка, доставать воду им. Это досадное неудобство с лихвой компенсировалось холодной, чистой и вкуснейшей водицей.

 Пока я возился вокруг колодца, почтенный отец Клементий насобирал сухих веток и довольно шустро развел костер. Весёлые язычки пламени заплясали над сучьями, жадно слизывая мелкие капельки воды, оставшиеся на медной поверхности нашего походного "спецприбора". Медный котелок бабки Матрены служил нам не только для приготовления наваристых шей и каш, но и для заварки ароматного травяного чая. Мы готовили пищу, а в это самое время отец Иннокентий, расположившись в благодатном теньке, падающим от стены дома, закрыв глаза, усиленно бормотал какие-то молитвы. И закончил шептать их лишь тогда, когда взопревший на жаре отец Клементий радостно воскликнул:

 -Готово, рабы божии, прощу к столу! - и, перекрестившись, первым запустил ложку в котелок с наваристой пшённой кашей.

 Неспешно перекусив, а затем, попив чайку с булочками, окунаемыми в свежий пчелиный мед, мы предались послеобеденному отдыху. Точнее, это святые отцы завалились на боковую, что бы часок-другой вздремнуть и завязать жирок. А я, позволив себе лишь присесть в тени орехового куста, остался на страже. Первые полчаса прошли на удивление тихо и спокойно, а на тридцать первой минуте моего сидения до меня донесся смутно знакомый писклявый голос.

 -Это они! - из-за угла здания показался здоровенный рыцарь, ведущий в поводу довольно жалкую лошаденку. За ним, приплясывая от нетерпения, семенил наш недавний знакомец Велень. Он- то и указывал на меня своим грязным, кривым пальцем.

 При виде меня рыцарь опустил забрало и хотел было вспрыгнуть в седло, но еще раз покосившись в мою сторону, передумал. Презрительно хмыкнув, он намотал поводья на ветку ближайшего деревца, и решительно шагнул в мою сторону. Когда до меня оставалось метров восемь, громила остановился, и картинно опершись на эфес поставленного вперёд собой меча, церемонно представился:

 -Рыцарь Медной Головы, достойный потомок Вельстибюрга, Радскнехт Георг Ротшильд де Смоктуновский, тот, чей девиз "Мужество, честь и добродетель" вызывает Вас на бой! Хоть всех вместе, хоть по одному. И извольте встать, когда к Вам обращается благородный рыцарь! - он горделиво вскинул голову, при этом его забрало со скрежетом взлетело вверх, затем с тем же скрежетом шлёпнулось обратно.

 Будить святых отцов мне не хотелось, терять было нечего, и посему я остался сидеть. Но, всё же помня о вежливости и уважении, в свою очередь, решил представиться этому выскочке, причем так, чтобы он от зависти свой язык проглотил.

 -Я приветствую Вас, рыцарь Медная Голова! Я Николай Михайлович Хмара ибн прапорщик Тамбовский, контрактный военнослужащий Российской Армии, владетельный мэр великого города Трехмухинска, почетный донор де ветеран. Тот, чей девиз "Никто кроме нас". Интересуемся, с чего это мы обязаны такой сомнительной чести быть вызванным на бой столь доблестным рыцарем?

 -Хм, мнда, - рыцарь казался ошарашенным. - Пожалуй, Вы можете сидеть, Ваш титул длиннее моего, - он задумчиво покачал головой, не торопясь отвечать на мой вопрос. - "Никто кроме нас" - произнес он приглушенно, - интересно, интересно, какой красивый слог! После моей победы надо будет присоедить его к моему имени.

 -Ну, Вы, батенька, и нахал! - я слегка приподнялся на локте. Во мне начал закипать праведный гнев. - Мало того, что Вы уже делите шкуру, так еще и не ответили на мой вопрос, а это, извините, уже хамство.

 -Покорно прошу принять мои извинения! - сказав это, рыцарь запнулся. - Хотя какие с Вами извинения! С Вами, обижателями сирых и беззащитных, нужно разговаривать только звоном мечей!

 -И кого же мы обидели, не подскажите ли?! - на всякий случай уточнил я, хотя уже догадывался, кто есть этот сирый и беззащитный.

 -Не делайте вид, что Вы забыли столь недостойное деяние. Но хорошо, я напомню! - глаза рыцаря яростно засверкали. - Не далее как сегодня утром Вы, безжалостно набросившись, избили и ограбили добропорядочного, добродушного Веленя. Да как Вы вообще посмели обидеть маленькое и беззащитное существо?

 -Этот-то маленький и безобидный?! - я криво усмехнулся. - Ну-ну, Вы еще увидите сколь это - оно- безобидно.

 -Бей его! - воровато высовываясь из-за коня, подначил Велень.

 -Защищайтесь, сударь! - де Смоктуновский обхватил рукоять меча обоими руками и, нарочито медленно поднимая его вверх, начал приближаться. Да, похоже, сражения не избежать! Я, позёвывая, поднялся и небрежно отряхнув прилипшие к штанам травинки, одним движением выхватив из ножен Перст Судьбоносный, воздел остриём вверх.

 -Что, опять драться? - колдунец сонно зевнул. - Если там разбойники какие или одичавшие землепашцы, так я не буду! Мараться о кровь простолюдина ни-ни.

 -На этот раз тебе повезло! - я ехидно усмехнулся. Теперь ему не отвертеться! - Пред тобой самый настоящий рыцарь, от корней до лба одно сплошное дерево, я имею в виду генеалогическое. Как говорится, аристократ самого высокого пошиба. Так что кровь будет самая что ни наесть голубая! - Я замолчал и повернул единственный глаз меча так, что бы ему было удобнее разглядеть наступающего на нас Георга. Тот уже мысленно шагнув в битву, похоже, ничего не слышал и не видел.

 -Ой, а великан-то какой! - вздрогнул в моей руке Судьбоносный.

 -Что ой, что ой? Да, парень здоровый, но и мы, чай, не лыком шиты! Финт влево, обводка вправо, пару раз глушанём по куполу и в обморок завалится!

 Да, на словах всё легко и просто, а попробуй действительно останови закованного в железо и наверняка изрядно натренированного воина! А если тот еще к тому же и огромен, как камчатский медведь, отожравшийся на дармовых харчах зоопарка... Нет, тут наверняка двумя ударами не отделаешься!

 -А меч-то у него, меч-то какой огроменный! Ой, порубит, порубит, иззубрит, испоганит! - испуганно воскликнул задергавшийся в моих руках Перст, пытаясь вновь укрыться в ножнах.

 -Не боись! Мы сами кого хошь порубим! Подходи, не заржавеет! - воскликнул я, взмахнув Перстом над головой и замысловатой кривой опустив его на голову противника.

 -Ой, мамочки! - заблажил Судьбоносный, каким-то неимоверным образом уклоняясь от прямого удара и, уходя в сторону, - Тебе-то что, а я как потом здоровье поправлю?

 Меч моего противника просвистел в дюйме от моей маковки, дуновением ветра подняв на ней волосы. Или это мурашки, пробежав по спине, взобрались на мою голову?

 -Что ты, сволочь, делаешь? - это уже возопил я. - Он меня убьет!

 -Пригнись! - проорал Перст, уводя меня от колющего удара.

 -Ах, черт! - я прыгнул влево и попытался ударить снизу. Рыцарь приготовился парировать, но эта каналья, которая еще смеет называть себя Судьбоносным и прочая, прочая, сделал финт в сторону, едва не вырвав мне руки, и оба меча, со свистом разрезав воздух, пронеслись в разных направлениях. Я, снова чудом избежав столкновения с чужим тесаком, споткнулся о лежавший на земле камень и шлёпнулся на землю. Промахнувшийся рыцарь полетел следом. Привычно сгруппировавшись, я упал на плечо, перекатился вправо и стремительно вскочил на ноги, приготовившись встретить своего противника.

 Доблестный рыцарь, с застывшими словами брани на устах, тяжело отдуваясь, поднялся из придорожной пыли и, вновь вскинув меч, с ревом бросился на меня.

 -Оба- на! - я уже и не пытался его достать, лишь небрежно взмахнул колдунцом и отступил в сторону.

 -Бум, бах, бац! - Это рыцарь, что без страха и упрека, не рассчитав удара впечатался в каменную кладку разрушенного строения.

 -Убью! - пробасил он, уже не так уверенно взмахивая своей двуручной оглоблей, и снова пролетел мимо.

 На этот раз "бум" получилось не слишком впечатляющим, а вот "бац" продолжалось гораздо дольше. С полуразрушенной кровли на бедного "Дон Кихота" посыпалась измельченная временем черепица. Тяжело поднявшись, в облаке коричневой пыли, с ног до головы усыпанный черепичной крошкой, он снова взвыл, вскинул меч, пошатываясь, двинулся вперед и изо всех сил ударил. Этот удар его и добил. Остриё скользнуло в полуметре от моего плеча, вовремя убранного с его курса, и врезалось прямо в каменную мостовую, породив долгий, вибрирующий звук, прошедшийся сперва по перчаткам рыцаря, а затем зазвучавший где-то в районе его лопаток. Доблестный защитник сирых и угнетенных охнул и рухнул в придорожную канаву.

 -Сдаюсь! - донесся оттуда сиплый голос поверженного. Рыцарь со стоном перевернулся на спину и откинул забрало, явив миру красную, давно не бритую, исхудавшую от явного недокорма рожу. - Мой рыцарский конь, меч и доспехи теперь Ваши.

 -Ну, вот, а я что говорил? Полная Виктория и никакого членовредительства, - удовлетворенно заключил Перст, без сопротивления давая опустить себя в ножны.

 -Да, нескладно получилось! Меч и конь теперь вроде как мои, а что делать с бедным идальго? - я задумчиво почесал затылок. Что-что, а дурные привычки отца Клементия я схватываю быстро.

 Рыцарь, успевший подняться, с трагической гримасой на лице поспешно стягивал с себя доспехи. Доспехи были, надо сказать, далеко не новые. Латанные - перелатанные, с проступающей на поверхности ржавчиной, с тремя свежими дырами в бочине и парой неровных вмятин в центре груди, они казались купленными в лавке старьевщика. Наконец-то рыцарь стряхнул с себя эту груду металлолома и, бросив к моим ногам меч, выпрямился. Роста он, надо сказать, был и впрямь немалого, а вот в ширину, без доспехов, уже не казался таким громилой. Одним словом, латы нашего "Ланселота Ломанческого" делались на вырост, но ребенок тянулся к солнцу, в ширь так и оставшись худощавым подростком.

 -И Вы что же, всерьёз думаете, что мне нужен Ваш ржавый карнавальный костюмчик да ещё с клячей, что Вы называете рыцарским конем, в придачу? - я был зол и не хотел быть вежливым.

 -Но я не понимаю?! - озадаченно сощурился в конец запутавшийся рыцарь.

 -А тут и понимать нечего. Бери конягу и уматывай! - Сэр "долговязый" не сдвинулся с места. - Забирайте, забирайте своё барахло и катитесь на все четыре стороны!

 -Нет, так нельзя, законы рыцарства... - достойный потомок Вельстибюрга растерянно заозирался по сторонам.

 -Да идите Вы со своими законами рыцарства! Мне и своих законов хватает! Говорю: забирайте и уматывайте!

 -О, Вы столь великодушны, тогда я должен, тогда... - Он встал на одно колено и склонил голову, словно собираясь подвергнуться церемонии присяги.

 -Что это Вы удумали? - настороженно спросил я, глядя на застывшего в ожидании рыцаря.

 -Даю обет верности, Вам и Вашим спутникам, с сего дня и до искупления.

 -Какое к чёрту искупление! Облачайтесь! - резко оборвал его я. Не хватало мне еще одного верноподданного.

 -Но я ещё не закончил! - обиженно воскликнул рыцарь.

 А этот де Смоктуновский, похоже, упрямец.

 -Живо! - зло приказал я и, развернувшись, двинулся в путь по зовущей меня дороге. А что мне оставалось делать? Не стоять же рядом с ним, тихо досадуя на столь неожиданно потерянное время. Отцы священники, давно проснувшиеся, но не спешившие присоединиться к столь приятной беседе, засеменили следом. Все молчали и я, наконец, смог насладиться царившей вокруг тишиной. Но ничто не длится вечно! Грохот догоняющего нас металлоносителя заставил меня обернуться и посмотреть на приближающегося "Дон Кихота". На лице болезного царила блаженная улыбка. Первое же его слово убедило меня в том, что я жестоко просчитался, решив, будто сумел избавиться от этого поборника справедливости.

 -Господин, у меня получилось, я вспомнил, я произнес её! Клятва верности, написанная на скрижалях древности, всплыла в моей памяти как писанная, я произнес её. Я теперь Ваш вассал, от сего дня и вплоть до момента искупления моего позора! - на лице рыцаря сияла искренняя радость.

 -Ты слова русские понимаешь? Не надо мне твоего искупления, иди к черту!

 -Я клятву на крови дал! - совсем не обидевшись, рыцарь показал мне свой указательный палец, с которого медленно стекала малюсенькая капелька крови.

 -А мне какое дело? - бросил я в пустоту и, прибавив шаг, попробовал оторваться от скрежещущего по дороге "подданного".

 Мы наконец-то покинули пределы столь живописной долины и, оставив за спиной ежели не сто курганов, так десятка три наверняка, вновь углубились в тенистые аллеи смешанного леса. Дорога, вымощенная серым камнем, по-прежнему вела на север. Мне даже не надо было доставать компас или смотреть на солнце, чтобы определять правильность направления. Несмотря на пройденные километры, компания наша оставалась всё в том же составе.

 -Я должен искупить свой позор! - талдычил рыцарь, плетясь позади и ведя в поводу своего тощего иноходца. Ох, и умаял меня мой очередной "гвардеец!" Уже битый "час" объясняю ему, что и как, а он никак не желает отвязаться. Ну, вот скажите: волшебница у меня есть? Есть. Два христианских священника тоже есть, а теперь ещё и рыцарь в придачу? Ну, зачем, зачем мне это ходячее нагромождение металлолома? В конце концов, клятвы я у него не принимал. Да мало ли кому он, в чем присягал! А я его просил? Хорошо, что хоть рыцари здесь не часто по дорогам бродят, всё больше разбойники, а то так бы и пришлось формировать штатную роту из поверженных Дон Кихотов. Ладно, рыцарь рыцарем, а передохнуть немного не помешает. Нельзя забывать главное правило полководца: армия должна двигаться максимально быстро, но не быть при этом измотанной.

 -Все, баста, перерыв! Час на перекус и отдых, прошу далеко не уходить. Кто отстанет - того ждать не будем. Святые отцы, прошу вон под ту акацию! Там и тенек погуще, и травка позеленее. Посидим, перекусим, воздохнем!

 Мы направились под сень густых зарослей акации, а надоедливый рыцарь со своим новоиспеченным другом углубились в заросли росшего неподалеку орешника. Обед прошел в блаженной тишине. Мы убрали остатки еды в котомки и я, выставив отца Иннокентия на охрану, уже собрался было немного полежать, смежив веки, когда под ухом раздалось знакомое громыхание металла.

 - Господин, Вы позволите молвить слово бедному, несчастному рыцарю, волею судеб оказавшемуся в затруднительном положении? - знакомая песенка. Он бы еще заблажил "сами не местные, поможествуйте". Полный абзац!

 -Не проси, не возьмем! - как говориться: лучше горькая, но, правда, чем... и так далее.

 -О, господин, Вы великий воин! - после минутной паузы вновь взмолился несчастный идальго, - Вы должны быть великодушны, Вы не можете поступать столь сурово! Это не по-рыцарски. Каждый оступившийся должен иметь свой шанс.

 Черт бы его подрал, шанс ему подавай! А больше ничего не надо? Ой, надоел. Ну, фик с ним, шанс так шанс.

 -Брось его! - посоветовал я рыцарю, указуя на укрывшегося за бугорочком Веленя.

 -Не могу, - с мукой в голосе ответил тот, - я слово дал.

 Нет, точно, эти рыцари меня достали! Тут он дал слово, там взял. Клятводатель чертов!

 -Ну, без него мы, может быть, и позволили бы тебе присоединиться к нам, что бы ты мог кровью смывать со своего щита позор поражения. Но с ним... - я сделал драматическую паузу, - с ним мы тебе этого позволить не можем. Не ко двору...

 -Тогда мне остается только умереть! - воскликнул рыцарь, падая на колени. - Позвольте воспользоваться мне вашим мечом, чтобы уйти из жизни?

 -Валяй! - совершенно спокойно бросил я и повернулся боком, словно не желая быть свидетелем самоубийства. Но на самом деле краем глаза наблюдая за рыцарем, медленно вытаскивающим из ножен свой, нет, точнее сказать, теперь уже мой длинный меч. Интересно, как он собирается им зарезаться? С разбегу? Наконец, рыцарь вытянул его из ножен и попробовал приставить острие к незащищенному участку шеи. Как я и ожидал, длина меча не позволила ему этого сделать. Смоктуновский крутил его и так, и эдак, перехватывал руками рукоять и так, и сяк, бесполезно. А взяться руками за лезвие у нашего "Лонцелота" почему-то не хватало соображульки. Когда он, встав на колени, в очередной раз сделал попытку направить меч в горло, из-за кустов вышел заспанный Велень и, лениво позевывая, направился в сторону суицидника. Сделав пару шагов, он наконец-то осознал происходящее, и с истошным воплем кинулся к изнемогающему от бесплодных попыток Георгу. Схватив меч за лезвие и изрядно поранив при этом свои изнеженные ручонки, мелкий "судьбоносец" каким-то замысловатым движением вырвал его из рук рыцаря и, не глядя, отбросил в сторону.

 -Что, что здесь происходит? - Велень выглядел слегка растерянным. - И Вы, жесткосердечный владетель волшебного меча, могли бы допустить смерть столь славного рыцаря, поклявшегося заботиться о маленьком, беззащитном племяннике Рока?

 -Угу! - кивнул я, совершенно не смущенный этой отповедью. - Между прочим, этот славный рыцарь, как Вы изволите выразиться, хотел умереть по твоей вине.

 -Как это? - Велень выглядел обалдевшим.

 -А так. Ему надо смывать свой позор? - спросил я, и Велень молча кивнул. - Вот видишь, смывать позор надо. Позор, который, между прочим, тоже лежит на твоей совести. И не надо отнекиваться! Это ты науськал его на нас. Не отрицай, не отрицай. И не бычься, а то смотри, я снова напущу на тебя отца Клементия! - После этой угрозы Велень немного присмирел, но всё равно посматривая в мою сторону, злобно вращал глазами. - Так вот, чтобы искупить свою вину, ему необходимо следовать с нами, так? Так. А мы не хотим его брать! Ибо это само воплощение благородства (ах, как это благородно - нападать на беззащитных странников, тьфу), пообещало некоему "чародею" заботится о нем и в радости и в печали, ну прямо как муж за женой. А нам, ты сам понимаешь, этот "чародей" совсем без надобности! Ну, не нравится он нам, и всё тут! Так что остается бедному рыцарю? Правильно...

 -Так он поэтому?! - Велень выглядел совершенно окосевшим. -Из-за меня?! - в его глазах заблестели слезы. -Тогда, тогда я освобождаю рыцаря, чей девиз: "Мужество, честь и добродетель", от данного обета. Идите с миром, рыцарь! - При этих словах сам "мистер магия" развернулся и, повесив голову, медленно побрел в обратную сторону.

 Да-с, подобное самопожертвование требует оценки! Что же, хоть и не хочется, а придется сделать жест доброй воли.

 -Рыцарь, Вы можете присоединиться к нашей компании, и... - я, как положено, сделал театральную паузу, - ..если желаете, то можете... я разрешаю, прихватить с собой этого мелкого проходимца. Но, во-первых, впредь никаких поспешных клятв, во-вторых, ночлег и пропитание будете искать ему сами.

 Рыцарь благодарно склонил голову и, медленно поднявшись с колен, ладонью стряхнул обильно выступивший на лбу пот.

 -Милости прошу к нашему шалашу! - подбодрил я его, жестом приглашая сесть рядом.

 -Не смею, мой господин, не достоин...

 -А, чего уж там, - я махнул рукой, - здесь все свои, присоединяйтесь!

 Мы шли по бескрайнему полю, и меч, отоспавшийся за несколько последних суток, без умолку болтал.

 -О-го-го, сколько славных дел мы ещё натворим! Рыцари, колдуны и бесчисленные орды варнаков падут ниц пред нашей совместной мощью! Да что рыцари, сами огнедышащие драконы будут ползать пред нами на задних лапках, умоляя о снисхождении. Да! То событие, о котором так долго говорили алхимики, свершилось! И вот мы здесь, непобедимые и великодушные. Воистину (этому красивому словечку меч научился у отца Иннокентия, и теперь вставлял куда попадя и не попадя) "никто кроме нас", я да ты, ты да я, мы освободим мир от скверны, аминь. Хотя, если подумать, то можно включить в свою команду и отца Иннокентия. Очень, очень правильный товарищ (вот уж где он этому слову выучился, я так и не понял)! Клементия мы не возьмём, не чувствуется в нём этакого благородства, нет в нём аристократической косточки, да и ухватки какие-то мужицкие. Странствующий рыцарь нам тоже ни к чему. Всё-таки зря мы не забрали у него доспехи. Можно было бы в ломбард сдать, там бы хоть пару монет да дали.

 -А может лучше выдрать твой изумрудный глаз и загнать в тот же ломбард? По дешевке, а? Уж за него- то пару медяков наверняка дадут!

 -Не кощунствуйте, сын мой! - у меня сложилось впечатление, что будь у меча руки, он погрозил бы мне пальцем. - Ибо как сказано в священном писании: око за око.

 -Кажется, кто-то мне угрожает! Наверное, придется мне этого кое-кого сунуть на ночь в выгребную яму, для смыва, так сказать, благородной крови-с.

 -Вот так всегда! Люди столь ограниченны, что не понимают моих изысканных шуток.

 -Да, ты прав, мелкий народ пошёл! Даже волшебный меч не может отличить дружескую подначку от действительно задуманного!

 -Ха-ха- ха, - вымученно рассмеялся меч. - Мы славно пошутили, ха-ха. Да, мой друг, благородный Никола, я бы сейчас не отказался покорить какое-либо царство-государство или, в конце концов, сразиться с варнакским драконом!

 -Твои слова да богу в уши, вон он, как раз, и летит!

 -Где??? - до сего момента наполовину высовывающийся из ножен меч с громким щелчком юркнул в их спасительные глубины и, растерянно дергаясь, заозирался по сторонам. В чистом небе никого не было. - Уф! - облегченно вздохнул он. - Ха- ха, Вы опять пошутили! А то было я уже вошёл в ножны, что - бы со стремительностью молнии выскочить обратно и ринуться в кровавый бой, несущий нам славу и могущество!

 -Помолчал бы! - предложил я, устав от его разглагольствований. - Кажется, теперь-то я знаю, отчего умер колдун.

 -Да? - в голосе Судьбоносного сквозило любопытство. Похоже, тот и сам ничего не ведал о гибели предпоследнего владельца.

 -Да, знаю! - я ехидно улыбнулся. - Он не вынес твоей болтовни и покончил жизнь самоубийством, но перед смертью он таки совершил одно доброе дело.

 -Какое? - меч был заинтригован, любопытство, раздирающее его душу, если она, конечно, у него была, помешало ему обидеться.

 -Он на целых пятьсот лет освободил мир от твоей милой болтовни.

 -Ну, ежели Вы так, - обиженно засопел меч, - то замолчу, надолго замолчу! Я буду нем, как рыба! Нет, я буду нем, как сухое полено, как мертвый камень, как кусок ржавого железа. Я буду молчать день и ночь, ночь и день! Даже когда будет лить ливень, заливая своими потоками мое нежное лезвие, я буду нем! Даже тогда, когда в тяжелой схватке с горным великаном обагрюсь его черной кровью, а моё лезвие будет безнадежно иззубрено, я буду...

 -Помолчи, впереди что-то странное!

 -Вы опять шутите, - недоверчиво проворчал меч, приподнимаясь в ножнах, чтобы дальше видеть. - Что это???

 -Не знаю, - я неопределённо пожал плечами. Впереди, постепенно разрастаясь, показался расплывчатый темно-фиолетовый сгусток, своими очертаниями напоминающий огромную человеческую фигуру, которая стремительно приближалась. Одного взгляда хватило, что бы понять: ни отойти в сторону, ни убежать от надвигающегося исполина не удастся.

 -К бою! - привычно прокричал я, выхватывая из ножен зеленеющий на глазах меч, рыцарь вытащил свой. Отец Клементий поудобнее перехватил крест, а Иннокентий, стремительно шмыгнув в сторону, сиганул в придорожную канаву и, укрыв голову руками, забормотал какую-то молитву. Велень же, склонив голову, так и остался дрыхнуть в седле рыцарского коняги.

 "Может, надо было последовать примеру Иннокентия?" - запоздало подумал я, глядя на приближающееся нечто, и тьма над нами сомкнулась. Я ощутил, что воздух вокруг уплотнился, стал вязким и тягучим, словно податливая резина. Я попробовал ударить мечом, но моя рука лишь едва ощутимо сдвинулась с места. Я понял, что перестал ощущать в ладони рукоять клинка, и только призрачный зеленый свет, по-прежнему струившийся над моим плечом, показывал, что меч все еще там, где ему и надлежит быть. Бросив взгляд влево, я различил едва видимую фигуру отца Клементия, продирающуюся сквозь это странное фиолетовое желе. Чувства мои как бы притупились, размазались. Я не испытывал ни страха, ни боли, ни сожаления, почти ничего. Внезапно всё кончилось. Меч в моей руке с резким свистом рассек воздух и, едва не вырвавшись, застыл в полуметре от земли. Отец Клементий, закрыв глаза, размахивал во все стороны блистающим на солнце крестом. Иннокентий, высунув голову из канавы, лупоглазо таращился по сторонам. Велень по-прежнему дремал в седле мирно пощипывающей траву лошади, а доблестный рыцарь, упав на колени, неистово молился.

 -Что это было? - спросил я, оглядывая округу в надежде отыскать истину. Меч мой пришибленно молчал. Отец Клементий вытирал пот, Иннокентий не торопился вылезать из канавы, рыцарь по-прежнему молился, а племяш Рока дрых.

 -Раз никто ничего даже краем уха про этот студень не слышал, тогда какие будут предположения?

 -Если позволите, - подал голос прославленный потомок досточтимого Вельстибюрга, - кажется, я знаю, что это было.

 -???

 - Арда - черная посланница тьмы времен. Говорят, что увидевший Арду ни за что не сможет избежать её душного объятья. А выйти из них способен лишь счастливчик. А коль вышел, то либо обретет всё, о чем мечтал, либо всё потеряет.

 Мне терять было нечего, так что оставалось надеяться на приобретение новых благ. Что это была за штукенция и куда она исчезла, мне было не - понятно, но кое-что я, кажется, понял. Мои столь неясные мысли и резиновая медлительность движения вполне могли означать зависание момента времени, а это уже было интересно. Яга, наверное, смогла бы объяснить сущность сего феномена, но где сейчас та Яга?

 К вечеру обнаружилась еще одна неприятность. Отец Иннокентий, призванный тащить остатки наших припасов, забыл свою котомку в той самой злополучной канаве. Так что ужинали мы чаем да остатками сухарей, завалявшимися в моей сумке. Желудки, привыкшие к Матрениным разносолам, всю ночь пели свои голодные песни. Клементий храпел, отец Иннокентий ворочался с боку на бок да что-то невнятно бормотал, всё время поминая пречистую деву и мать твою. Рыцарь, свернувшись калачиком, мирно посапывал, притулившись подле спящего на плаще Веленя, оказавшегося мужиком с понятием. Уяснив, что кормиться нечем - не ныл и не выкобенивался, а молча сжевал свой сухарь и завалился спать. Не то, что отец Иннокентий, прежде чем улечься, с полчаса разглагольствовавший о своей тяжкой доле, о кресте мученическом, и уверявший нас в том, что дьявольское порождение тьмы вырвало котомку из его рук "с силой неимоверною".

 Легли поздно и быстро уснули. А ночью мне снился всё тот же сто крат надоевший сон:

 ...Сопка еще хранит следы чужого присутствия. Отрытые чехами окопчики, несмотря на непрестанно идущие дожди ещё не успели обвалиться. Ветки, воткнутые в бруствер, стоят прочно и лишь слегка покосились от налетающего с запада ветра. Листва на них, хотя уже давно пожухла и свернулась в узкие трубочки, но еще держится, не давая ветру оторвать себя от сморщившейся коры. Все, кроме меня и еще двух разведчиков, спят. Время от времени кто-нибудь из спящих постанывает от накопившейся усталости. На северо-востоке, прямо перед моими глазами, светится всеми огнями пункт Н... Бандитов в нём море, живут - не бедствуют. Уже давно полночь за полночь. Ночная свежесть вовсю забирается под одежду. Зябко. Вокруг тишь да гладь, сиди- наслаждайся. За спиной кто-то зашевелился.

 "Чу, гой еси, добрый молодец, кто ты"? - А-а-а, это второй радист рядовой Степанов кулибит над своей радиостанцией и что-то бормочет, но очень тихо, не разберешь что именно. Отключается и крадется в мою сторону.

 -Товарищ прапорщик! - шепот Степанова растворяется в ночных шорохах, и я скорее догадываюсь, чем на самом деле разбираю сказанное.

 -Чи?* - отзываюсь я, стараясь вложить в это короткое слово все свои матерные мысли, мол, какого черта тебе от меня надо! А, впрочем, меня терзает смутное сомнение, что я предвижу его слова. Но я уже пригрелся, и мне вовсе не улыбается этой ночью становиться пророком.

 -Товарищ прапорщик, "Сатурн" приказал выдвигаться в заданный район.

 Ну, вот о чем и говорилось. Так и должно быть. Не смогли дойти засветло, не захотели идти с вечера, так, значит, попрёмся ночью. Странно, если бы было иначе. Во всяком случае, я бы тогда высших командоров не понял. Но надо же, даже мне уже не хочется никуда идти!

 -Буди Бидыло. И тыльной фишке тоже скажи, пусть собираются.

 -Понял. - Радист растворяется в темноте, а я скидываю с плеч плащ-палатку и поднимаюсь на затёкшие ноги. Вот ведь, ядрёна вошь, я даже не подумал о том, что наша командира может принять решение оставаться на месте. Да нет, едва ли он станет игнорировать прямое указание свыше. Пойду будить Рогоза, пусть собирается.

 По глухим матюкам за моей спиной понимаю: Женьке мысль идти ночью в точку рандеву тоже не кажется столь уж чудесной, но что он может изменить? Ему остаётся только материться. Как не хочется мне переодеваться, но переться в свитере еще хуже. Промокнешь насквозь от пота, а потом на месте засады будешь давать дуба. Медленно начинаю раздеваться...

 -Как пойдем? - появившийся в ночи Бидыло со сна гнусавит, его голос еле слышен из-за доносящегося отовсюду шороха. Бойцы укладывают шмотки. Блин, странный у нас всё-таки командор! Так спрашивает, словно мы это вопрос не обсуждали. Пути всего два: можно идти наискосок по лесу и сопкам. Поплутаем - мать, мать, мать! А можно, как и шли: по дороге, километр на север, затем повернуть строго перпендикулярно и продираться прямёхонько на пункт Н... Вряд ли в час ночи "чехи" будут устраивать на дороге засаду, но столкнуться с ними в лоб, пожалуй, можно, но тут уж как повезет. Отвечаю коротко.

 -Как шли. - Групник* согласно кивает головой и уходит к своему лежбищу, ему тоже надо укладывать пожитки.

 Через пять минут спускаемся вниз на дорогу. Тяжелые рюкзаки давят на ноющие плечи. Мышцы, задеревеневшие и не успевшие отдохнуть за короткий привал, не хотят двигаться, но мы всё же идём. Стертые до крови ступни горят, словно жарятся на раскалённой сковороде. Пологий подъем, уходящей на север дороги, уже не кажется столь пологим. Считаю шаги. Этот километр отчего-то такой долгий. То и дело останавливаемся. Все устали. Бойцов бы не растерять! Все, пора поворачивать в лес. Останавливаюсь.

 -Женя, передай по цепочке, уходим вправо в лес, сократить дистанцию.

 Кажется, все подтянулись. Медленно начинаю движение. Компас даже не достаю. Огни села, словно маяк, высвечивают мне путь. А вон тот фонарь, что прямо передо мной, будет служить мне основным ориентиром. Теперь главное - тишина. Идти-то всего ничего, даже с учетом подъемов - спусков, мизер. Пересекаю примыкающую к дороге опушку и оказываюсь под пологом леса.

 В лесу тьма кромешная, под ногами абсолютно ничего не видно, бреду на ощупь. Как бы не улететь с какого-нибудь обрыва. Бойцы протестуют. Шума от нас... Иду по какой-то просеке, впереди темнота, справа, слева в нескольких шагах деревья. Шагать в ожидании падения вещь не самая приятная. Блин, как бы на самом деле не улететь в Тартарары. К черту, возьму левее, лучше продираться сквозь ветки, чем всё время ждать, когда разверзнется твердь земная. Блин Клинтон, ветка по морде, хорошо не в глаз. Сзади еле ползут, но при этом умудряются стучать, греметь и материться.

 Если бы не мы, какая стояла бы вокруг тишина! А так кажется, что треск ломающихся под ногами сучьев способен перебудить все живое. Но на самом деле вряд ли его слышно далее ста метров, сучья мелкие, а матерятся почти про себя. Всё, встали. Боже мой, сколько мысленной брани летит сейчас в мой адрес! Бойцы идти не хотят, да и Бидыло что-то не слишком пышет комсомольским энтузиазмом. А вот и он сам, выкарабкивается из темноты, прямо пред мои светлы очи.

 -Колян, останавливаемся!

 - Мы же едва в лес вошли?! Надо идти дальше, если тормознуться здесь и сообщить свои координаты, то нас всё равно поднимут. А если дать координаты того места, куда нас посылают, то своя же артуха накрыть может. Да тут идти- то осталось метров триста. Полчаса - и мы будем на месте. Надо идти!

 -Ладно, Колян, давай двести метров - и всё!

 -Добро! - похоже, только вовремя упомянутая артиллерия и возымела двигательное воздействие на нашего лейтенанта. Насчёт "артухи" я немного сгустил, но это не суть важно. Медленно начинаем движение.

 Кто сказал, что ночью значительная группа людей может двигаться совершенно бесшумно, тот никогда не ходил по ночному лесу. Треск сучьев под ногами как грохот орудий, тяжелые ниспадающие ветви граба бьют по лицу и, кажется, торчат повсюду, норовя выколоть глаза. И темнота, темнота, темнота, или надо сказать иначе? Сначала темнота, темнота, темнота, а потом всё остальное. Конечно, если идти по ровной местности да со скоростью пятьдесят метров в час, то, пожалуй, можно и ночью пройти бесшумно, да и то, сколько надо тренироваться?

 Итак, командор сказал: двести метров. Двести метров - это почти дойдём. До заданного квадрата чуть больше, но это мелочи: сто метров сюда, сто метров туда - значения не имеет. Считаю шаги: десять, пятнадцать, двадцать пять... Один шаг - это пятьдесят сантиметров. Пятьдесят пять шагов, шестьдесят пять, семьдесят, маленькая полянка... Опять тормозят, ну, задолбали...

 Под ногой хрустнуло, на мгновение заглушив наше тяжелое дыхание и чью-то приглушённую брань. Словно досадуя на наше присутствие, за спиной ухнул филин и призрачной тенью заскользил по своим делам дальше. Взгляд, брошенный вверх, едва различает вершины деревьев, что на фоне ночного неба кажутся черными мазками. Судя по ним, мы и впрямь выползли на небольшую полянку. На мгновение наступает тишина, тут же нарушенная звуками приближающихся одиночных шагов.

 -Всё, садимся здесь! - стаскивая с плеч опостылевший за день рюкзак, зло шепчет Бидыло.

 -Мы не дошли! - пробую возразить я, отчего-то будучи уверен, что мои слова - глас вопиющего в пустыне. - Осталось идти ещё метров двести пятьдесят. Если пойдем не торопясь, то можно будет пройти без шума. Скоро дойдём.

 -Всё, я сказал - садимся здесь! - в голосе лейтенанта звучит злость. Тон резкий, не терпящий возражений. Командир. Великий полководец. Но что скрывается за его грубостью? Только ли усталость? Может, там таится неуверенность в себе и страх? Кто знает?! Только будущее может дать на это ответы. Сейчас же мне ясно одно: спорить бессмысленно. Досадно, но ничего не поделаешь.

 -Здесь так здесь. - Я даже не пытаюсь скрыть от него своего неудовольствия, на которое ему, впрочем, наплевать. - Только пройду чуть вперед, осмотрюсь. - Женя, - это я уже стоящему рядом контрактнику, - когда я буду возвращаться, смотрите не пристрелите. - Мой шёпот растворяется в ночной тишине, а я, не дожидаясь Бидылинского согласия и, даже не снимая рейдового рюкзака, ухожу вперед, растворяясь в объятьях ночи. Земная твердь под ногами идет под уклон. Я, ежесекундно ожидая подлянки в виде разверзшегося под ногами обрыва, ступаю как можно осторожнее. Надо признать, ощущение не их приятных. И хорошо будет, если обрыв окажется два- три метра, а если с девятиэтажный дом? В данном случае извечная мечта человека летать аки птаха не кажется мне такой уж прекрасной, но посторонние мысли в сторону. Сколько я прошёл, тридцать - сорок метров? Пожалуй, не больше. А вот и узенькая лощинка, тянущаяся с севера на юг. Всего шагов шесть, и она переходит в довольно крутой, поросший лесом склон, ребро одного из бесчисленных хребтов Чечни. Всё, дальше не пойду. Царапаться вверх, а затем обратно нет смысла. Да, лощинка удобная, сквозь темь видны её расползающиеся в стороны рукава. Неторопливо возвращаюсь обратно к занимающей позицию группе. Со всех сторон доносятся приглушённые шорохи, но еще минут пять - и над этим местом раскинется тишина, нарушаемая лишь тихим, едва уловимым дыханием спящих да шелестом листьев под лапками обнаглевших от безнаказанности мышей. Бидыло, уже прикорнувшего под деревом, нахожу почти безошибочно. Рядом, разворачивая радиостанцию, суетятся полусонные радисты.

 -Сергей, - я почти физически ощущаю, как тот открывает глаза и недовольно морщится, наверное, не стоило и подходить, - было бы не плохо спуститься чуть ниже, там лощинка удобная, вправо - влево всё хорошо просматривается. Поставим МОНки...

 -Сидим здесь! - раздраженно отмахивается групник и, давая понять, что разговор окончен, поворачивается на правый бок. Мне так просто отступать не хочется, и хоть надежды на то, что удастся переубедить нашего лейтенанта почти нет, но всё-таки надо попытаться.

 -Может быть, я со своей тройкой вперед выдвинусь?! - как эхо в омут.

 -Колян, ты задолбал! - вот и весь ответ. А, черт с ним, в конце-то концов, мне хоть и не нравится, как расположилась группа, спорить об этом в три часа ночи нет никакого желания. Остаётся только мысленно материться. Махнув на всё рукой, иду к своей тройке...

 -Не спишь? - едва слышно спрашиваю я у обернувшегося на мои шаги Рогоза.

 -Угу, - вот и весь ответ на мой дурацкий вопрос.

 -Я постою, иди ложись, - кажется, звуки создаются одним движение губ, и не вполне ясно, как при этом мы ещё умудряемся друг друга слышать. Зябко. Рюкзачок поудобнее под спину. Вот так - и нормально. Под нависшими над нами ветвями деревьев темно. Силуэт отстоящего на пару метров граба едва угадывается. До рассвета всего ничего, через полтора часа могу смениться, но время бежит к утру и ложиться спать не имеет смысла. Высплюсь днем, а сейчас немного посижу, понаблюдаю, послушаю. Слух в такую темь - самый важный источник сведений об окружающем мире. В ночник - ночной бинокль, или если уж быть совсем точным и до костей военным, в БН-3, ничего не видно. Ему нужна хоть какая-то, хоть от туманного глаза луны, но подсветка, а сегодня ночь темная, без проблесков сознательности, без луны и звезд. А если они и есть где-то, то надежно спрятаны от моего взора пологом леса. Вслушиваюсь в лес, или даже скорее сказать, вживаюсь в него, погружаюсь в ночную жизнь, кипящую под его покровом. Где-то на западе наши извечные спутники - кабаны, гортанно хрипя, спешат догрызть выкопанное за ночь что - бы еще до рассвета укрыться в густых зарослях на днёвку. Тихо потявкивает, то ли местная лисица, то ли виденная мной ещё днем енотовидная собака. А под ногами по-прежнему шуршат мыши, в своей простоте не боясь ни нас, ни летающего над головой и изредка ухающего филина...

 Утром мы поднялись ни свет - ни заря и, попив горячего чаю с таком, продолжили свой путь. Мой меч, впавший в очередную спячку, едва слышно посапывал и, естественно, молчал. Остальные тоже не стремились поговорить, и мы двигались молча. Ближе к полдню прямая как стрела дорога, углубившись в ольховый лес, изредка перемежающийся с небольшими, густо поросшими осокой полянами, пошла по дуге, огибая огромное Проклятое болото, простирающееся своими трясинами с запада на восток и доносящее до нас тухлый запах. Запах столь гнилостный и противный, что он напрочь отбивал всякое желание сделать привал и передохнуть. Мы шли ускоренным шагом, не ни на минуту не замедляясь весь день. Лишь под вечер, когда Проклятое болото осталось позади, а его ароматы выветрились из наших ноздрей, мы, выбрав место посуше, наконец-то остановились, чтобы сделать привал на ночь.

 -Жрать-то как хочется! - отец Клементий почесал свой, за последнее время весьма убавившийся в размерах, животик. - Хоть бы кусок курочки какой али говядинки, да и свининка с разварочки подошла б.

 -Брат мой, что же Вы всё об искушениях и искушениях! Такова наша печальная доля! И ежели спутник наш, - он кивнул в мою сторону, - не озаботится нашим пропитанием, так и уляжемся мы спать, с голоду подыхаючи. А ведь мог бы исстараться и зверюшку какую- никакую изловить. Чай, в лесу-то олени там, кабаны какие, поди - то водятся.

 Я промолчал. Уж какие тут водятся зверушки, я наслышан. Только встречаться с ними мне никак не хочется. Хотя, конечно, идея заманчивая. Выживать-то меня, слава богу, учили в любых условиях. Так что, как соорудить простейшую ловушку, я знаю. Но есть ли тут подходящее зверье? Как бы отвечая моим мыслям в орешнике, заросли которого заполонили весь восточный склон небольшой возвышенности, раздалось негромкое сопение. Я прислушался: непонятная возня, продолжавшаяся где-то в глубине кустарника, была похожа на суету каких-то зверюшек, вышедших на кормежку. Немного подумав, я расплел одну из бабки Матрениных веревок, выбрал с дюжину наиболее длинных волосянок, связал их по три и приготовил четыре одинаковых петли. Затем попробовал их на разрыв и, оставшись доволен результатом, запихал новоявленные силки в карман куртки. Теперь осталось найти приманку. Ещё бы знать, чем эти зверины питаются. Хотя, с другой стороны, разносолов у меня всё равно нет, а были бы, я бы их сам съел, а не стал бы расходовать на приманивание чёрт те знает кого. Не слишком-то надеясь на успех собственной затеи, я пошарил у себя в котомке, вытащил оттуда несколько завалявшихся сухариков и, мысленно пожелав себе удачи, направился в сторону доносившихся звуков. На установку петель у меня ушло от силы минут пятнадцать. Раскрошив сухари, я поспешно ретировался. Возвратившись к своим спутникам, я уселся на нарубленные кем-то из них еловые ветки и приготовился ждать. Через полчаса в кустах орешника послышалась возня отчаянно дерущихся меж собой за кусочки лакомства зверюжин. Затем раздался пронзительный визг. Звуки драки стихли, и мы услышали топот десятка звериных ног, поспешно удирающих вниз по склону. Наконец, топот стих, наступила тишина. И только сердитое похрюкивание и сопение, раздававшееся в кустах, свидетельствовало о том, что одна зверюга всё еще оставалась на месте. "Кажется, сработало", - подумал я, прислушиваясь к доносившимся звукам и, поднявшись, кивнул рыцарю, приглашая его следовать за мной. Тот понимающе кивнул и, вытащив меч, заторопился к подножию возвышенности.

 Закованный в броню рыцарь сунулся в кусты первым. И тут же чьи-то острые зубы проскрежетали по его латам. Он вскинул меч, но удар пришелся мимо, остриё рассекло воздух и вонзилось в землю. Рыцарь споткнулся и упал. Пока он, громко и нехорошо ругаясь, поднимался и обтирал перепачканный землёй меч, я, действуя более осторожно, и наученный его горьким опытом, прежде чем приблизиться, раздвинул ветви и осмотрелся: в полутора метрах от меня, злобно ощерив здоровенные, кривые клыки, и всё больше и больше запутываясь в петлях, скакало странное существо. Увидев нового противника, зверь выгнулся, ощерил клыки и кинулся в мою сторону. Второй удар, уже оправившегося от падения рыцаря был точен.

 Мертвый зверь более всего напоминал помесь кабана и дикобраза. Его-то мы и изжарили на ужин. Получилось почти как в той песенке:

 Вчера поймали кошку,

 Пожарили с картошкой.

 Да здравствует спецназ,

 Что вкусно кормит нас!

 Ночь прошла на удивление спокойно. Мои насытившиеся спутники спали без задних ног. Я же, которому почему-то ни один кусок не полез в горло, полночи просидел на страже. А затем, разбудив никак не желавшего подниматься Клементия, еще долго ворочался, а уснул лишь тогда, когда на востоке уже стало светлеть небо. Проснулся я, тем не менее, выспавшимся и бодрым. Еще не успела обсохнуть на траве выпавшая за ночь роса, когда мои спутники, перекусив оставшимся от вечерней трапезы холодным мясом и подгоняемые утренней свежестью, заторопились в путь. Я же, следуя многолетней привычке, прежде чем уходить, тщательно замаскировал следы нашего пребывания, и только после этого махнул рукой.

 - Вперед.

 И мы нестройной цепочкой двинулись дальше. Время от времени на нашем пути стали попадаться тянувшиеся вдоль дороги небольшие полуразрушенные деревеньки, населенные лишь бегавшими под ногами мышами да одичавшими серыми кошками. Только ближе к вечеру на нашем пути встретилась первая деревня со всё ещё жившими в ней людьми. При виде нашего отряда из старых избушек вышли все её обитатели: два старика и три старухи. Одеты они были убого: старые одежды пестрели заплатами, а на измождённых старческих лицах отражалась смиренная безысходность.

 -Здравствуйте! - поприветствовал я их, проходя мимо.

 -И вы будьте здоровы, сыночки! - скрипучими голосами поприветствовали они, по-доброму глядя на нашу разношёрстную компанию.

 -А водицы у вас не найдется? - спросил я, внезапно вспомнив про давно уже томившую меня жажду.

 -Найдется сынок, как не найтись, без воды какая жизня-то, - ответил мне самый молодой из стариков и, покряхтывая, направился к стоявшему неподалеку срубу. За ним двинулись сразу две старухи. Самые же древние, сгорбившиеся старик и старуха, опираясь на кривые палки, так и остались стоять на месте.

 Старики добрались до колодезного журавля и совместными усилиями опустили ржавую цепь с привязанным ведром в воду. Я застыл на месте и какое-то время стоял и оцепенело смотрел, как эта троица со стонами и кряхтением тащит ведро с зачерпнутой в него водой вверх, затем хряпнул себя по лбу ладонью и бросился помогать изнемогающим от этого нехитрого труда старикам. Вслед за мной потрусил и качающий головой Клементий.

 Вода из их колодца была чистая и такая сладкая, что хотелось пить и пить. Утолив жажду, я подошёл к усевшимся на скамеечку старикам, самого молодого дедка с ними не было.

 -И давно вы здесь одни живёте?

 -Да годков тридцать, милок. Как молодежь деревенская в города да крупные селения подалась, так одни и выживаем. Помаленьку-то обихаживаемся.

 -И что, так никто вам и не помогает? Внуки там, правнуки?

 -Так наши-то детки все сгинули, ни следов, ни весточек не осталося. Кто с молодых устроился да хозяйством каким обзавёлся, те стариков своих позабрали, а горемычные, вроде нас, здесь помирать остались. Теперь уж не долго, - отвечавшая мне старушка смолкла. А из-за заскрипевшей жалобно двери вышел всё тот же старичок что помоложе, неся на вытянутых руках большой медный котелок.

 -Угощайтесь, гости дорогие! - дед, устав держать, поставил котел на землю. В нём лежало десятка два небольших картофелин, варенных в кожуре. - Не побрезгуйте, чем богаты, тем и рады.

 Я взглянул на картофель, краем глаза успев заметить, как судорожно сглотнула набежавшую слюну ближняя ко мне старушка. (По всему видимо, эти картохи были приготовлены на весь день) и отрицательно покачал головой. При виде этих несчастных мне вспомнились наши российские старики, едва выживающие на свою мизерную пенсию, и сердце сжало от накатившей жалости и бессилия.

 -Спасибо за угощение, но мы только что откушавши. В дороге сытое брюхо только помеха.

 -И то верно, и то верно, - закивала снова сглотнувшая слюну старуха.

 -Не говори глупостей, Ефросинья, а вы не стесняйтесь, кушайте!

 -Спасибо от всего сердца, - я приложил руку к груди и низко поклонился, - сытые мы. А за доброе слово и угощение в том краю, откуда я родом, принято благодарить. - С этими словами я запустил руку за пазуху и, вытащив оттуда большой сверток с завёрнутым в него кошелем, наполненным золотыми монетами, положил его рядом со стоящим на земле котлом. Затем еще раз поклонился и поспешил поскорее ретироваться, пока старики не догадались развернуть свёрток. Оставленных денег им должно было хватить, что бы прожить оставшиеся им дни если уж и не безбедно, то наверняка и не голодно.

 -И как смел ты, ирод окаянный, никого не спросившись, деньги наши обчие отдать все до копеечки? Нет на тебе креста, ирод! Нам-то что теперь, самим с голоду помирать, смерть принимать лютую по твоей милости?! - отец Иннокентий разошелся не на шутку. Попробовавший его увещевать и стыдить Клементий, был обозван предателем и христопродавцем, с наущения дьявольского ересь несущим.

 -Во-первых, не ирод и не окаянный; во-вторых, вы же сами говорили, что бог делиться велел; в-третьих, деньги не общие, а мои. Яга мне их дала, и я могу делать с ними что захочу. А в четвертых, идите Вы к черту! И если не пойдете сами, то я Вам и дорогу показать могу.

 -Что ты себе позволяешь, раб божий! - Иннокентий сердито потряс кулаками. - На святого отца грозишься!

 -Грожусь, грожусь, а не заткнешься, по лбу так припечатаю, что всякая ересь благой вестью покажется! - зло огрызнулся я, не в силах дальше терпеть его визгливые выкрики, и совсем не двусмысленно взялся за рукоять меча.

 -Нехристь!- буркнул Иннокентий и, не дожидаясь моего ответа, поспешно ретировался за спину идущего позади рыцаря.

 На берегу большого озера, огибая его правильным полукругом, раскинулся стольный город, центр всей Заболотчины, славный Лохмоград. А сама Заболотчина или по - другому, Заболотный край, являла собой всего лишь мелкий осколок древней империи россов Рутении, глупостью своих правителей доведенной до нищеты и разорения. Уже давно здесь никто не помнил славные деяния своих предков. Даже имя свое исконное ими забылось. И звались они теперь не иначе как хорочевцами, лохмоградцами и кривцами. А в деревнях и селениях прозывались и вовсе по имени человека, их местечко основавшего.

 Лохмоград, не в пример Трёхмухинску, был городом большим и зажиточным, даже его защитные стены носили следы свежего ремонта. Огромные золоченые ворота были гостеприимно распахнуты, у ворот стояла, позёвывая, многочисленная стража. При нашем появлении ворота поспешно захлопнулись.

 Я стоял перед воротами и озирал жадным взглядом высившиеся передо мной каменные стены. Пропуска в город у нас не было, золотых монет, что бы дать взятку страже, тоже. И если я не хотел спать под забором, то мне следовало что-то придумать.

 -Чаво приперлись? - обратился ко мне самый красномордый (Опять???) "воитель". Может, их тут отбирают по принципу: чем шире и краснее рожа - тем лучше? И почему везде так: как охрана или ментовка - то откормленные тридцатилетние хомячки, как льющая кровь пехота или лазающий по горам спецназ - так тощие от недокорма командиры и восемнадцатилетние пацаны? В Чечне я насмотрелся на этих сытых, самовлюблённых бездельников. Хотя насчет кормёжки я, может быть, и не прав. Кто знает, может у них (у ментов) просто меньше воруют? Да и бездельники они отнюдь не все...

 ...Лениво облокотившись о выступающий из стены камень, он с наслаждением потягивал из прозрачной бутыли какую-то розовую бурду и закусывал её здоровенным малосольным огурцом, заметно убывающим под его крепкими белыми зубами.

 -Господа стражники! - как можно почтительнее проговорил я, - не могли бы вы пропустить в город мирных пилигримов, сопровождающего их рыцаря, его оруженосца и меня, безобидного путешественника?

 -Бесплатный проход только по святым пятницам! - стоявший на воротах стражник лениво отмахнулся от летающей у его носа мухи.

 -А позволено ли будет мне спросить, сколь часто бывает столь благословенный день? - я незаметно погрозил кулаком отцу Клементию, попытавшемуся было открыть рот.

 -Ха-ха-ха! - весело расхохотался стражник и, посчитав, что разговор окончен, вернулся к прерванному занятию.

 На этот раз мне пришлось останавливать рыцаря, совсем было уже шагнувшего к явно потешающемуся над нами, красномордому. У меня осталась последняя карта. Надеясь, что вынимаю из кармана козырь, я произнес:

 -Почтенный, мы, собственно, направляемся к господину Матвею! - видимо, это имя всё-таки что-то в этом городе да значило, ибо стражник заулыбался совсем по-другому, гораздо радушнее.

 -Так бы сразу и сказали, - произнес он, отставляя в сторону свою бутылку. - Канстант, отпирай ворота, тут к Матвею гости пришли.

 - Да иди ты чёрту! - раздался снизу заспанный голос другого стражника. - Почем я знаю, что они не врут?

 -И то правда. Чем докажете, что почтенный Матвей будет рад такому визиту?

 Я задумался. По всему выходило, что доказательств у меня нет.

 -А вы его сюда пригласите, тут-то мы и решим, что к чему.

 -Так-таки он к вам и попрется! - стражник лениво потянулся за отставленной было бутылкой.

 Я малость замешкался, но, быстро сориентировавшись, попросил:

 -Вы ему передайте, что бабка Матрена поклон шлет.

 -Констант!

 -Чаво? - лениво отозвался всё тот же заспанный голос.

 -Скажи Коромыслу, пущай до Матвея Семёныча сбегает, скажет, тут какие-то путники ему поклон от какой-то бабки передали.

 -Эй, длинный! - дрыхнувший стражник окончательно проснулся. - Дуй-ка в "Светлое завтра", передай дядьке Матвею, что ему тут какие-то какой-то привет от какой-то бабки притарабанили. Да поживее!

 Через пяток минут ворота приветливо распахнулись, и в открывшемся проёме показалась ещё более красная морда второго стражника, из-под тишка бросавшего злые взгляды на длинного худощавого парня, сидящего в сторонке, и с восхищением рассматривавшего лежавшую на ладони золотую монету.

 -Елы-палы! - обалдело разинул рот первый стражник, вслед за нами высунувший свой нос за ворота. - И это только за пару слов? - В голосе стражника сквозило неверие, а глаза наполнялись алчностью. Стало понятно, что, знай они, чем всё это обернется, то сами бросились бы бежать к Матвею, да еще и наперегонки.

 -Эй, длинный! - позвал я забавляющегося монетой парня, смекнув, что от мелкого рэкета стражников удерживает только наше присутствие. Стоит нам уйти и временному богатству Коромысла наступит конец. - Идем с нами!

 Длинный, по-видимому, привыкший повиноваться, даже не поинтересовавшись, зачем он нам нужен, быстро поднялся и двинулся вслед за нами.

 -Покажи-ка нам, где находится дом Матвея! - приказным голосом потребовал я, внимательно разглядывая этого угрюмого, угловато скроенного парня.

 -Здесь, здесь! - обрадовано вскричал тот, показывая пальцем в сторону питейного заведения с висевшей над ним широкой ало-бело-синей вывеской с пересекавшей её корявой надписью "Светлое завтра". О том, что это было именно питейное заведение, свидетельствовало изрядное количество подвыпивших мужчин, отиравшихся подле его порога.

 Пока мы вполне заинтересованно рассматривали эту местную достопримечательность, из дверей заведения шатающейся походкой вышел седовласый, угрюмого вида мужчина и, выкатив шары на нашу разношёрстную компанию, небрежно махнул рукой, предлагая следовать за ним. Затем крякнул, и не дожидаясь нас, засеменил прочь от столь гостеприимно распахнувшей свои двери забегаловки. Мы поспешили в след уходящему. Довольно быстро нагнав его, я пошел рядом, но даже не сделал попытки заговорить, да и к чему? Мужик нас признал, значит, придет время- сам расспросит.

 Мы вошли в узкий проулок, огороженный со всех сторон высокими каменными заборами. Оказавшись в стороне от посторонних глаз, мужик на глазах начал трезветь. Я удивленно нахмурился и незаметно дал знак своим спутникам держаться настороже. Оказавшись в каком-то каменном мешке, Матвей наконец-то остановился.

 -Что уставился? - он вытаращился на меня уже совершенно трезвым взглядом. - Говори, что вам от меня надобно и о какой такой бабке это вы речь-то ведете? Уж, не о моей ли любезной бабушке Лизавете Львовне?

 Я только посмеялся над его дешевой хитростью.

 -Вы прекрасно поняли, что мы говорим, отнюдь, не о Ваших родственниках. Да и не было у Вас никогда бабушек по имени Лизавета. А вот Матрен...

 -Тихо, тихо, - приложив палец к губам поспешно пробормотал обеспокоенный моими словами Матвей. - Здесь не место! - и тут же добавил уже гораздо громче: - Я так и знал! Моя дорогая бабушка совершенно перестала заботиться о своём здоровье! Я передам ей микстуру моего собственного, особливого приготовления. Пусть пьет по три капли четыре раза в день. И не будь я Матвей Семенович Эскулапов, если за два дня весь её ревматизм не пройдет, ровно его и не было! А вы, почтенные, покамест будьте моими гостями. Ради родной бабушки ничего не пожалею!

 Закончив свою речь, мужик круто повернулся и засеменил дальше ,уверенно ведя нас средь лабиринта пересекающихся меж собой улочек. Наконец мы выбрались из каменного мешка и побрели по широкой пустынной улице. А Матвей, немного отошедший от первого удивления, вызванного нашим визитом, негромко рассказывал нам свою историю.

 -А ведь она (Матрена Тихоновна) и впрямь мне бабкой доводится. Не родной, конечно, приёмной - по дедушке. Она его мальцом на дороге лесной подобрала, да так и воспитывала, премудростям своим обучала, травкам там каким, заговорам, к магии- то мы не способные оказались. А дед говорит - долго с ним билась, никак поверить в это не могла. Так и жил он у неё лет восемь. По хозяйству помогал: где старую избушку подновить, где покосившуюся ограду подправить, а как сполнилось двадцать годков - так и выгнала. Это дед так говорит. Не хотел он уходить от бабушки-то, хорошо, говорит, у неё было. Только та уперлась "к людям тебе надо, к людям, нечего в лесу молодость просиживать", так и спровадила. Но он и не жалеет, и деньжат она ему на первое время дала. Пришел, хозяйством каким- никаким обзавелся, бабку мою родную встретил, женился, хотел было плетельную мастерскую завести, корзины там плести иль кресла господские, да мор в граде случился. Пришлось ему учение бабкино-то и вспомнить. Так с тех пор зельеварней и прозябаемся. Я зельевар уже в третьем поколении. Дед мой, отец, да и я уж, почитай, тридцать годков-то травы варю... Снадобья по всей Заболотчине поставляем. Товар быстро расходится, не залеживается. Нам бы еще один цех открыть, нуждающихся - то много. Ан нет, нельзя, не жалуют при дворце нашего брата. Чего доброго, про новый цех прознают и старый-то отберут. Вот и постоялый двор держим так, больше для видимости, что бы, значит, в глаза со своим производством не бросаться. Но вы не беспокойтесь, у нас там хорошо, чистенько. С почетом устроим и накормить накормим. А вот вино придется в "Светлом завтра" заказывать. Мы- то сколь над своим вином не бьемся, всё брага какая-то получается. И дед варил, и отец пробовал, да и я, чего греха таить, нет-нет да поставлю кадочку, а все не то. А в "Светлом завтра" вино чистое, играющее на солнышке янтарём, прозрачное как вода родниковая, только слаще, а уж пьется-то как легко! - Матвей, закрыв глаза, мечтательно покачал головой. - А после в теле тепло, на душе весело и что главное, наутро никакого похмелья, разве что самая малость.

 Так за разговорами мы и добрались до жилища гостеприимного "правнучка" нашей кудесницы.

 Постоялый двор Матвея стоял на отшибе, неподалеку от странного заведения, украшенного золотой вывеской "Врата рая". Что это за врата, и какой именно рай имелся в виду, на вывеске не указывалось. Страшно хотелось пить и еще больше есть. Над дверями самого постоялого двора виднелась меленькая затертая табличка с надписью, выполненной синей краской "Хмельной странник", и внизу уж совсем мелкими буквами "Постоялый двор".

 -Проходите, проходите! - Семёнович, открыв входную дверь постоялого двора, учтиво пропустил нас вперед и, войдя следом, плотно прикрыл дверь. - Отдохнете сперва с дороги? Аль перекусите?

 -Нам бы слегка умыться, а следом и перекусить не помешало бы, - ответил я, глядя, как отец Иннокентий кладёт поклоны в угол дома, где по его представлениям должны быть иконы. Но кроме драных плащей, висевших на вколоченных в стену гвоздях, там ничего не было. - К тому же не подскажете ли...

 -О делах потом, потом! - Матвей Семёныч слегка засуетился. - Покушаете, отдохнёте, тогда и поговорим. Время позднее, а утро вечера мудренее.

 Я не стал спорить. Мы, вроде бы, пока никуда не спешили, да я и сам посвящать Матвея в свои дела не слишком торопился. Тем временем Семёнович приветливо распахнул следующую дверь, и из прихожей мы вошли в просторный обеденный зал, обставленный круглыми большими столами и креслами, сделанными из разлапистых дубовых пней. Приобретая такую мебель, хозяин, по-видимому, здорово потратился, но не просчитался. Обстановка, создаваемая их видом, была приятна, а о долговечности и говорить не приходилось. Тем более что такие кресла - вообще незаменимая вещь для питейного заведения. Да-да, именно для питейного заведения! А вы сами попробуйте, понабравшись винца, схватить и приподнять рукой здоровенный пенек? Не получится? То-то же, а уж что бы запустить им в товарища, и речи быть не может. Матвей показал нам путь в умывальную, а сам, откланявшись, убежал давать распоряжения своим помощникам.

 Умывшись холодной ключевой водицей, текущей по желобку из квадратного отверстия, специально для этого проделанного в стене, мы снова возвратились в обеденный зал. Вокруг одного, едва ли не самого большого стола, суетилась немногочисленная прислуга - два парня лет по девятнадцати-двадцати и девчушка, по нашим меркам ещё школьница. Черты их лиц были неуловимо схожими, и мне стало понятно, что никакая это не прислуга, а дети нашего гостеприимного хозяина. Но стол они накрывали сноровисто, со знанием дела, из чего я сделал еще один вывод: другая обслуга, кроме них, здесь и не предусмотрена. Белоснежная скатерть одним взмахом легла на чисто выскобленный стол. И тут же на неё стали опускаться многочисленные тарелки и тарелочки. Столовые приборы, узорчатой красоте которых мог бы позавидовать самый фешенебельный ресторан, легли длинным рядком. Вилки, вилочки, ложки и ложечки, ножи и странного вида пилочки, невесть для чего предназначенные, представляли довольно внушительный список и, надо признать, несколько смущали моё естество, вовсе не привычное к столь церемонным этикетам.

 -Может, что попроще? - попросил я, обрадовавшись появлению нашего радушного хозяина.

 -???

 -Извините, Матвей Семёнович, но мы люди простые, к дворцовым этикетам не приученные. Нам бы нож да вилку, ложку да поварешку. К чему нам такое дикообразие?

 -Ах, это! - Семёныч всплеснул руками. - Мигом-с все лишнее уберём-с. Сергунок, - ласково позвал он одного из сыновей, - всё как обычно, наши гости не желают откушивать с церемониями, устамши-с.

 Сын, по-видимому, привыкший к повиновению, молча кивнул и стал с ловкостью фокусника собирать разложенную по столу этикетную дребедень. Вскоре на столе остались только: две ложки - одна большая и одна маленькая- для десерта, нож с золоченой ручкой, вилка с затейливым рисунком и, как ни странно, та самая странная пилка, бросившаяся мне в глаза с самого начала. Наконец всё было готово. В трапезную была торжественно внесена и поставлена на стол большая керамическая кастрюля, из-под крышки которой вырывался белый пар, распространявший восхитительный аромат украинского борща. Принесший её парень аккуратно снял крышку ,и Семёныч собственноручно принялся разливать бордово-золотистое варево по глубоким эмалированным мискам, наполняя их до самых краев. Причем делал он это так ловко, что в каждой миске, словно само собой, плавало, подобно потемневшему от времени айсбергу, по большому куску нежирной свинины. Пока он проделывал эту нехитрую операцию, его дочь наполнила наши бокалы каким-то прозрачным, чуть зеленоватым напитком. Наконец, Семёныч окончил с последней миской и отвесил нам церемонный поклон:

 -Кушайте-с, господа, кушайте-с, - Матвей вновь низко поклонился. И откуда у него взялось это идиотское С? Я думал, только у нас сиятельство до С сократили, ан нет, и тут туда же.

 -Матвей Семёнович, а без этого Ссса, никак не обойтись?

 -Как-с? - Семёныч впал в ступор.

 -Молча. Говори по нормальному.

 -Да нельзя-с, этикет-с, знаетели-с, - Матвей выглядел обескураженным, - не могу-с, господа-с.

 -Господа, значит, да?

 Хозяин согласно закивал головой.

 -Стало быть, так, - я задумался. - А если мы тебе прикажем, тогда как?

 -Тогда-с, конечно-с, но этикет-с...

 -К черту твой этикет, из-за него поговорить по-человечески нельзя, - я сделал серьёзную морду. - Приказываю тебе говорить с нами языком нормальным, человеческим, а про всякие этикеты забыть! - тут я немного задумался и, придя к мнению, что уж совсем-то про этикет ему забывать не стоит, добавил, - временно, и лишь в общении с нами, друзьями Вашей прабабушки. Ясно?

 Матвей согласно кивнул, а я, протянув руку, со скрипом придвинул кресло от соседнего стола и, поставив его рядом с собой, жестом пригласил его присаживаться. Тот отчаянно замотал головой, но я был непреклонен.

 -Садись! - цыкнул я, и Семёныч осторожно опустился на краешек кресла. А я тем временем обратился к его детям. - Родителю вашему приборы несите, пусть вместе с нами откушает. - Сказав это, я придвинул свою миску и уже безо всякого стеснения запустил в неё ложку.

 Борщ был восхитителен! Пустой желудок, радостным урчанием восприняв первую порцию, запросил добавки, и я уже было потянулся к высовывавшейся из кастрюльки высокой рукояти половника, когда в зал внесли исходящее паром второе. Увидев разложенное на подносах жаркое, я временно оставил свои поползновения в сторону борщовой вкусности и полностью переключил внимание на огромные куски мяса, поставленные на широком подносе прямо передо мной. Да-а-а, тут было где развернуться проголодавшемуся прапорщику!

 -И часто к Вам такие гостёчки захаживают? - наседая на жаркое, как бы промежду прочим, спросил я.

 -Да нет, сколь мне ведомо, бабушка Матрена, почитай, ни разу гостей не присылала. Так, изредка весточки шлёт, мол, жива, жива еще старушка. Во всяком случае, на моём веку вы первые. Но отец строго-настрого наказывал: мол, если что, то о-го-го... и ни-ни-ни, что бы тайна, значит. И всё что б по высшему разряду. Накормить, напоить, опять же, развлечения какие, ну там, домино, карты западные иль мудрёные сраженья восточные. - При этих словах он ткнул рукой в сторону дальнего угла, где на большом столе стояла доска, расчерченная в черно-белую клеточку, а стоявшие на ней разнообразные фигуры в виде воинов довершали моё ощущение, что "мудреные сраженья" ни что иное, как шахматы. Я согласно кивнул, и мы продолжили трапезу. Сытная пища располагает к неторопливой беседе. Вот я и решил воспользоваться этим моментом и хоть немного прояснить для себя складывающуюся вокруг обстановку.

 -Матвей Семёнович, не будете ли Вы так добры рассказать мне о житье- бытье в вашем государстве? Как живете, каковы законы ваши да обычаи?

 Матвей неторопливо опорожнил бокал и задумчиво почесал репу.

 -Ить как живём, известно как - по-разному. Одни вон хором белокаменных понастроили, другие по помойным канавам пробавляются, третьи, как я: до канавы далеко, но и до небес взлететь не получается. Живем вот, трудимся, трудимся, а жизня-то легче не становится! С каждым годом всё хуже народу-то живется, вон сколь мануфактур поразорилось! Молодежь не ведает, а я-то помню времена, когда взамен храмов да кабаков питейных люди в театеры на спектакели да в опереты хаживали, книги читали. Одних библиотек в городе, считай, несколько сот было! Дети грамоте обучались, бесплатно! Лекари, и те от государя деньги получали, а лечили всех запросто так, за спасибочки. Я тогда хоть и помене зарабатывал, но счастлив поболе был. Страна рушится! Токмо никто этого видеть не желает! Храмы как на дрожжах поднимаются, а народ дичает, глотку друг дружке вырвать норовят, разврат и нищета в обнимку идут, а служителям божьим и дела нет. Пожертвования в храм тащат? Тащат, а в остальном "на всё воля господа да государево решение".

 -А ведь и правда, куда ж власть смотрит? Неужели не видит, что со страной происходит?

 -А что власть? Власть любит пожить всласть. В мутной водичке и рыбка лучше ловится! Царь-то всё в разъездах: то в города и веси визиты официальные наносит, то, как сейчас, на отдыхе. Отдыхает он по соседству в Ясноградской деревне, что близ Кривгорода. Места там уж больно замечательные, восхитительные места! Раньше, это ещё до развала вселенского, что при нашествии Стылых произошёл, гости аж с самого Трёхмухинска да Заозерья на отдых и лечение приезжали. Раньше Трехмухинск славный город был, большой, зажиточный. А где теперь этот Трёхмухинск? Не видно и не слышно, отколовшаяся от государства, забытая богом провинция. Э-хе-хе, царю наше государство без надобности, ему бы самому поесть-поспать, да в славе своей покупаться. К тому же думается мне, не он самый главный в государстве-то нашем будет...

 -А кто? Дума? - перебил его я, уже почти догадавшись, какой будет ответ.

 -Дума? - в голосе Семёныча прозвучало неприкрытое удивление. - Дума лишь под себя гребет да одобряет всё, что ей не подсунь. Нет, тут кто-то помудрее будет да поскрытее. Как в терьятере сидит себе за ширмочкой да за верёвочки дергает, а куколки и пляшут.

 Он замолчал, а я не стал больше задавать никаких вопросов, и там и тут эти пресловутые закулисные игры. Когда же они, в конце концов, наиграются? Когда же и мы-то заживём по-человечески? Или же они сами с собой договориться не могут, власть безграничную делят? На душе было грустно- грустно и тоскливо-муторно, что собственно почти одно и то же..

 Спутники мои меж тем степенно поглощали мясо, запивая его вином из своих бокалов, и время от времени один из сыновей восседающего вместе с нами Матвея наполнял их из большого серебряного кувшина. Бесплатное угощение, предоставленное хозяином, не пошло нашим святошам на пользу. Да и рыцарь, пару раз помотав головой, отказываясь, в конце концов, присосался к здоровому кувшинчику и не отрывался от него до тех пор, пока в его горло не утекла последняя капля. Я, увлёкшись жарким, и не заметил, как еще один из кувшинов опустел, а его сменил другой, такой же, уже давно стоявший в ожидании.

 Трапеза продолжалась, и вскоре на моём подносе поблёскивали лишь тщательно обглоданные кости. Я бросил на них свой взгляд, и тут до меня дошло, для чего предназначена лежавшая передо мной пилка. Я, довольный самим собой, улыбнулся, тщательно вытер руки о специально принесенное для этого полотенце и, взяв пилочку, стал распиливать самую большую из лежавших на подносе костей. Несмотря на странные, непривычно изогнутые зубцы, пилка пилила кость просто замечательно. И уже через минуту я высыпал себе в ложку золотое желе костного мозга. Мои спутники последовали моему примеру, и некоторое время за столом царило лишь поскрипывание, постукивание и нетерпеливое причмокивание дорвавшейся до вкуснятины троицы. Велень, вполне насытившись поданным ему мясом, от возни с распиливанием костей отказался и теперь, неторопливо посасывая налитое в его бокал винцо, с довольной улыбкой щурился на окружающую обстановку. Я обратил внимание на своих спутников лишь тогда, когда окончательно насытился, а младший сын Семёныча, которого, как оказалось, звали Михась, пошёл по кругу, разливая четвёртый пустеющий на глазах кувшинчик. Мой взгляд рассеянно перебегал с одного лица на другое. Похоже, мои сотоварищи малость перебрали, а точнее, если уж быть до конца честным, то напились до поросячьего визга, и теперь приставали к Матвею с настойчивыми просьбами пить вместе с ними. К чести нашего хозяина, он только делал вид что пьет, оставляя свой рассудок в полной ясности. Я хотел было разразиться грозной тирадой, но, вовремя сообразив, что останавливать их уже поздно, лишь осуждающе покачал головой, поблагодарил хозяина и, выйдя из-за стола, отправился принимать приготовленную для меня ванную.

 Как следует помывшись, я на всякий случай заглянул в обеденный зал и, узрев там продолжающуюся попойку, пошел спать.

 А на утро было дикое похмелье. Вино, столь разрекламированное хозяином за его едва ли не целебные свойства и, якобы, совершенно не дающее утреннего похмельного эффекта, таковым, отнюдь, не оказалось. Мои сотоварищи, на ночь глядя ужравшиееся до состояния нестояния, теперь постанывали от боли и, обхватив головы руками, проклинали Матвея Семеновича самыми последними слова. Так что когда он появился, почва для нанесения тяжких телесных побоев была самая что ни наесть благодатная. Дверь едва распахнулась, а наш рыцарь уже потянулся за валявшимся подле его кровати посохом отца Иннокентия. При этом его доспехи, которые вчера так и не смогли снять, загремели так, что он, обхватив голову руками, шлепнулся обратно в постель и наказать мнимого виновника своего состояния больше не пытался.

 -Головушка болит? - ласково поинтересовался добрейший Матвей Семёнович. - Дак эт мы быстро поправим! - он громко щелкнул пальцами, вызвав новые, раздавшиеся сразу с трех сторон, стоны, и в приоткрытую дверь, держа в руках поднос с шестью огромными кубками, вошел один из вчерашних юношей. Вслед за ним в нашу опочивальню, пропитанную ядовитым похмельным перегаром, втёк поток свежего, едва уловимо пахнущего какими-то совершенно мне не знакомыми духами, воздуха тут же благодатной волной растекшегося по комнате.

 -Пригубите по чарочке, не побрезгуйте! - слегка понизив голос, но с оттенком торжественности предложил хозяин дома и сам первым потянулся к ближайшему на подносе кубку. - Праздник у нас сегодня великий! - он смолк, затем для пущей убедительности добавил: - Выпьем и восславим Господа!

 Можно подумать, если бы не праздник, кто-нибудь отказался! Я и Матвей лишь слегка пригубили налитое в бокал вино, которое и впрямь оказалось не дурственным, в меру сладким и шипучим, а вот сотоварищи мои приникли к источнику влаги пуще умирающего в пустыне. И пока братия впитывала в себя животворную силу, Семёныч решил нам поведать историю сегодняшнего празднества.

 -Праздник сей самый наивеликий из всех праздников. Встречать его принято еще до восхода с молитвами молчаливыми, в покое да благочестии. С рассветом принять чару вина игристого да закушать мясом кабаньим. Мужики, почитай, всю неделю текущую по лесам за кабанами бегали, добыли число заветное: сто раз по дюжине.

 -А что за праздник-то, собственно? - спросил я, не стесняясь выказать своё невежество.

 -Ах да, дурья я голова, совсем забыл откудова вы прибыли! Вы ж, поди, совсем ничегошеньки про наши дела не ведаете! Так я расскажу, расскажу. Кратенько. В этот день, а было это без малого лет триста назад, Карлос Всесвятитель наш был казнен царем Ираклием и, воскреснув, на небеса вознёсся. - Ага, всё ясно, очередная пародия на Иисуса Христа. - Осенив нас своей благодатью и оставив после себя двенадцать учеников преданных, учение его до нас донесших. Смута была в народе, великая смута, и чем бы всё это закончилось, не снизойди во сне на царя-батюшку откровение, никто не знает, не ведает. Но явилось ему видение. И целую седмицу царь Ираклий с царедворцами в посте и благочестии, на коленях, в молчании великом каялся, за зло сотворённое прощение испрашивая. И прощён был. И вышел к народу в наготе душевной и в простом рубище. И сказал слова главные, Всевышним ему поведанные: "Все мы братья в вере. И в смерти нашей к господу в наготе первозданной явимся". И повелел храм великий выстроить, где молитвы и жертвования нести согласно учению Карлоса и по воле божьей брату Ираклию во сне поведанной. И был построен храм, и потек в него народ потоком нескончаемым, с молитвами и приношениями к Господу руки простирающим. Ибо только тот духом силен и к Господу в блаженстве своём приблизится, кто сумеет одолеть беса в себе сидящего и, урвав добра своего толику, трудом неустанным заработанную, в храм снести злато-серебро. А тех, кто божьему слову и вере истинной воспротивился - было велено в болота гнать батогами, травить собаками да медведями. - Матвей, задумчиво вперив очи в какую-то невидимую точку на украшенном цветными лепками потолке, умолк, а я в который раз испытал состояние де жавю. Кажется, мы где-то уже это проходили. И крестили у нас также, и вообще везде всё одинаково: появится человек хороший, что-то светлое, доброе несущий, так вначале надо этого человека убить, замучить, а потом святым объявить. А учение, веру и слова его так извратить-переиначить и на службу себе поставить, чтобы палачи его и дети их, и дети детей их оказались помазанниками божьими властью над миром наделенными. А народ, богатство им приносящий, под ногами как черви ничтожные чтоб копошился, в беспросветной бедности и невежестве пребывая, и иначе как быдлом (по современному лохами) властью промеж собой не именуемый. Вот такая картина безрадостная. Не успел я так подумать, как Семёныч очнулся:

 -Ежели гости жажду неуёмную утоливши, откушать угощения праздничного соизволят, так попрошу в трапезную, столы накрываются.

 Откушать пожелали все, даже "больные и тяжело раненые". Временно забыв про болевшие (или уже не болевшие?) головы, "святая" троица дружно сорвалась со своих лежачих мест и устремились по знакомому маршруту. Через несколько секунд святые отцы, едва оправившиеся после вчерашней попойки, вновь восседали за празднично накрытым столом. Еще через пару мгновений к ним присоединился чуть замешкавшийся в дверях Радкснехт Георг Ротшильд. Я неторопливо проследовал за ними, и лишь Велень предпочел завтраку ленивое лежание в кровати. Практически сытый ещё с вечера только сейчас я рассмотрел убранство трапезного зала: само помещение было построено из огромных, уложенных друг на друга бревен, гладко отполированных и покрытых то ли прозрачным коричнево-красноватым лаком, то ли такого же цвета морилкой. На стенах, вместо привычных для нас картин или охотничьих трофеев, висели пушистые веники каких-то ароматных трав, излучавшие целый букет приятных запахов. В ближнем (ко входу) правом углу стояла большая деревянная кадка с прозрачной колодезной водой, а в левом аккуратно сложенной стопкой возвышались мелко нарубленные берёзовые дрова. Там же расположился выложенный из светлого речного камня камин с причудливо переплетенной решеткой, сделанной из какого-то светлого металла. На противоположной стене разместились четыре квадратных окна, застекленных слегка мутноватыми, но вполне прозрачными стеклами. На подоконниках стояли большие горшки с какими-то цветами, похожими на нашу герань. Потолок, украшенный узорчатой лепниной, был чисто выбелен. А из его центра на короткой серебряной цепи свисала вниз большая свечная люстра с горевшими многочисленными свечами. Рассмотрев убранство окружающего меня пространства, я вернулся к предмету поглощения пищи. А завтрак был действительно превосходен! Если вчера нас кормили обильно и вкусно, то сегодня... Короче, у меня не было слов, чтобы выразить восхищение всем тем великолепием, что ожидало меня за уже накрытым столом. Рябчики, перепелки, еще какие-то мелкие птички, покрытые хрустящей золотистой корочкой, высились небольшими горками в центре стола. Там же стоял серебряный поднос с черной икрой и большое блюдо со свернувшим хвост осетром. Напротив каждого сидевшего было наставлено не меньше дюжины маленьких мисок, до краев наполненных разнообразными кушаньями. На соседнем столе разместились несколько больших посудин, из-под крышек которых всё еще исходил пар. Я стоял и разглядывал всё это довольно долго, и когда стал усаживаться в предложенное мне кресло, праздник мученика - всесвятителя был уже в самом разгаре. Я сел, не спеша сгрыз одного подрумяненного перепела и вслушался в оживленную беседу своих спутников.

 -А я тебе говорю, вера у них неправильная! - поднимая очередной кубок, убеждал своего собеседника отец Иннокентий. - Неправильная вера, не- правильная! Всё не по - нашенски, не по - христьянски! Ить ладно бы, мусульмане там какие иль иудеи, а то стыдно сказать - единяне. В бога единого веруют, а крест не кладут и службу не служат, токась дары в храм тащат да ниц падают!

 -И то правда! - поддакнул Клементий и неспешно осушил свой кубок. - Вот нам таких даров не делают! Обмельчал народец! Десятину и ту царь-государь отнял! Неправильно это! - он замолчал и было непонятно, что именно неправильно. То ли какова вера здесь или то, что царь отнял десятину там.

 -А ты как считаешь? - обратился Иннокентий к уже порядком набравшемуся рыцарю .- Правильно я говорю?

 -Ик, не разобрал, - рыцарь помотал головой, - познать еще не сподобился, взглянуть поближе надобно.

 -Верно, идем в храм! - в отце Иннокентии, который уже насытился, проснулась кипучая деятельность. - Взглянем на проблему, так сказать, изнутри.

 Он стукнул кулаком по столу, тяжело поднялся и, пошатываясь, выбрался из-за стола. А я, вместо того, что бы сразу же последовать за ними, решил сперва как следует перекусить, а уж потом идти образумливать попёршихся со своим уставом в чужой монастырь святош. Вот тут-то я и ошибся! Хотя кто знает, смог ли бы я остановить своих поднабравшихся спутников, и не оказался б вместе с ними в глубоком ауте?

 Храм бросался в глаза. Огромный, с золоченой крышей, он возвышался над городом, словно раскинувшая свои крылья прекрасная каменная птица. Желоба, стекавшие по пандусу, сворачивались кольцами у храмового основания, словно гигантские змеи, образуя бассейны, в центре которых из воды высовывались оскаленные пасти ползучих гадов, из широких ноздрей которых вытекала прозрачная, с легким оттенком голубизны, вода. Резные ворота храма были широко распахнуты, и тысячная толпа прихожан в величественном молчании пала ниц пред его сводами. Туда - то и направились подвыпившие и всё ещё слегка сердитые пилигримы. Я было попытался их догнать, но было поздно. Поднявшиеся на ноги прихожане, встав монолитной стеной, отгородили от меня и святых отцов, и плетущегося вслед за ними вдрызг пьяного рыцаря. Первым в храм пробрался отец Иннокентий; за ним его коллега по ремеслу; третьим, потрясая слух неимоверным грохотом, под каменные своды храма ввалился закованный в железо рыцарь.

 В обстановке они разобрались быстро. Отец Иннокентий, протиснувшись вовнутрь, взобрался по приставной лестнице на местный "подиум" и принялся рыться среди валяющейся в углах утвари. Наконец, с победным криком выудив из покрытого пылью сундука нечто напоминающее кадило, запалил находившуюся в нем смолу и, всем своим видом излучая благостное удовольствие, принялся расхаживать с ним по всё еще пустующему залу. В это же время отец Клементий обходил первые ряды верующих и, поднимая за волосы, тыкал для поцелуя серебреным крестом в губы. Иногда он слегка не рассчитывал прилагаемого усилия, и тогда, вместо плавного приложения, крест смачно ударял по зубам. Наконец, ему это надоело. Он спел какой-то псалтырь и удалился в глубь здания на поиск церковного вина для проведения процедуры причастия. А доблестный потомок не менее благородного отпрыска славной фамилии Смоктуновских слегка, или даже скорее не слегка, пошатываясь, медленно брел по огромному залу, поочередно обходя расставленные по периметру статуи и церемонно кланяясь. А толпа, меж тем, отлежав положенное время, приподнялась на ноги и в полном молчании, по- прежнему опустив взор, словно прорвавшая запруду река, стала заполнять внутреннюю часть храма. Матовый, успокаивающий свет, казалось, из ниоткуда лившийся на застывшие лица входящих, превращал их в посмертные маски-изваяния. Повернувшийся к ним лицом, отец Клементий испуганно охнул, трижды осенил себя крестным знаменем и принялся бормотать какую-то молитву. Он уже приготовился к побегу, но в этот момент сразу с нескольких окон храма спали тяжелые занавеси, и яркие лучи солнца осветили внутренне убранство - наваждение исчезло. Но батюшка не успокоился. Мстя за недавний испуг, он воздел над головой руки и принялся осыпать всех вошедших бессчетным количеством известных ему проклятий. Толпа пала ниц. Воодушевлённый своим поступком, отец Клементий немного успокоился, гордо задрал нос и, развернувшись, вальяжной походкой направился к своему собрату по вере, который, стоя в другом конце зала, нервно крутил в руках увесистое кадило. (Получалось не хуже, чем у Чака Нориса). И одновременно наблюдал, как Радскнехт Георг Ротшильд со слезами на глазах братается с какой-то древней статуей древнего же воина, высеченного из цельного куска мрамора. Достойный отпрыск уже было нацелился лобызнуть чем-то приглянувшуюся ему статую в лоб, но в этот торжественный момент на сцене появились истинные хозяева храма. Одного взгляда на них хватило, что бы понять, отчего толпа верующих с такой терпеливой покорностью сносила выходки моих спутников: местные расстриги были почти точными копиями отца Клементия. Такие же коренастые, с окладистыми бородами, они и одеты были также - в черные, длиннополые одежды. Единственным отличаем было лишь то, что из-под ворота у них торчали кончики белых подворотничков. А служителей этих местных была прорва! Из всех щелей и дверей монастырских высыпало их как жуков колорадских. Нет, одинокого рыцаря они еще могли стерпеть! Но двух полупьяных святош ... К тому же, справедливости ради надо сказать, отец Иннокентий кинулся в бой первым.

 -Бей беловоротничковых! - взревел он и огрел кадилом первого из наступавших. Бой был неравным и от того коротким, но ожесточённо-яростным. Доблестный рыцарь, с которого при виде набегающей толпы хмель прошёл сразу, не посмел обнажить меча и сошелся с противником в рукопашной. Его железный кулак сшиб с ног одного из нападавших и изрядно потрепал печень второму, но окованные металлом ступни предательски поскользнулись на гладких камнях пола и он, взмахнув руками, повалился навзничь. Подняться ему уже не дали. Отец Клементий, вдохновенно распевая какую-то похабную песенку, от всей души крестил всех - кого не попадя. Под конец ему под руку попался череп отступающего отца Иннокентия, но он этого даже и не заметил. Оставшись в одиночестве, достойный последователь Пересвета еще некоторое время сдерживал натиск противника, но пока я, спеша им на помощь, протиснулся сквозь толпу, было уже поздно. Их повязали. Запинать их прямо тут же не запинали, и похоже, не собирались. Даже крест отца Клементия, тщательно осмотрев и покачав головами, вернули владельцу, но руки за спину заломили и, связав собственными поясами, поволокли на выход. Что ни говори, а люди здесь терпимые. У нас бы за подобное святотатство уже давно разорвали всю троицу на тысячи маленьких Иннокентишек, Георгишек и Клементишек. Кажется, пока мои друзья были вне "зоны уничтожения", а передо мной вновь встал извечный вопрос: что делать? Я задумчиво почесал затылок и, решив временно исчезнуть со сцены, поспешно ретировался.

 -Ой, беда-то какая! - уже второй час, обхватив голову руками, Семёныч на все лады повторял эту осточертевшую мне фразу.

 -Может, хватит стонать? - я грубо схватил Матвея за шиворот.

 -Что? Как? Где? - наш радушный хозяин стал, кажется, приходить в себя.

 -Что? Где? Когда? В другом мире остались. Ты мне лучше вот что скажи: когда и где моих друзей казнить будут?

 -Ить как казнить?

 -Молча! Голову там отрубить или еще что...

 -Шутить изволите-с?

 -Да какие, к чёрту, шутки, мы ту... - во взгляде Семёныча было что-то такое, что заставило меня умолкнуть на полуслове. Нет, с их мироустройством мне так скоро не разобраться. Там казнили кого не попадя, здесь даже самых закоренелых преступников вроде бы и не трогают.

 -Да-с-с-с, - Матвей Семёнович задумчиво покачал головой, - и впрямь не шутите-с. Это ж надо-с, казнить-с. Это ж такое неразумное расходование производственного материала, что и подумать страшно! Каждый раз казнить-с преступников-с - это уж слишком-с, слишком-с расточительно-с и мягкосердечно-с. Нет уж-с! А казни-с у нас отменены-с лет-с шестьдесят-с с гаком-с. Всё в рудники-с да на каменоломни-с, - Семёныч немного успокоился и, пристально посмотрев на меня, снова перешел на нормальный язык общения без всяких там С и прочее. - Разве что особо опасных государевых преступников поймают, тогда еще, может быть, и казнят и то, как ещё пряжа ляжет. Ничего, Николай! Ничего, откупимся! Эх, денег жаль! Но для чего они и копятся, как не для добрых дел! Вот по сусекам поскребем и к тюрьме городской двинемся. Там, поди, уже и выкупная цена назначена. А много ли, ты говоришь, народу они побили- покалечили? Десятка полтора? Дороговат выкуп затребуют! Ниче, ниче, сдюжим! Вот кошель тугой набьем и пойдем, аккурат к обеду домой возвернемся. А это что за шум? - Матвей Семёныч встрепенулся и обеспокоено прислушался. Со стороны двора раздавались неясные далекие звуки, но они быстро приближались, и уже скоро можно было разобрать голос скачущего по улице городского глашатая.

 -Слушайте и внемлите! Вражеские агенты не дремлют! Пойманы шпионы, попытавшиеся омрачить праздник Святого Мученика Всесвятителя. Смерть государственным преступникам, шпионам и мятежникам! Завтра Дума огласит свой вердикт!

 -Вот тебе и откупились! - опустошенно протянул Семёныч, весьма заметно бледнея. - Что теперь делать-то?

 Вот и он туда же:

 -Что делать, что делать! "Языка" брать будем! Этот глашатай кто такой? Кем еще, кроме оглашения постановлений, работает?

 -Кем? - Семёныч задумался. - При сыскном приказе в тайной канцелярии состоит, тока рангом наимладшейший покамест.

 -Сойдет! - я кинулся к двери, и через несколько секунд втащил в неё уже почти несопротивляющегося глашатая. Малый он был не хилый, и если бы не внезапность моего нападения, с ним бы ещё о-го-го как пришлось повозиться, а так даже и не рыпнулся.

 -Ну, сказывай! - связав по рукам и ногам пленника, и усадив его за стол в трапезной, я приступил к допросу.

 -Чаво сказывать-то? - понуро опустив голову, пробурчал тот. - Я много чего знаю.

 -Много нам не надо. Ты нам про государевых преступников, как есть, обскажи, что да как.

 -А ежели не скажу, бить не будете? - с надеждой спросил глашатай, - дело-то тайное...

 -Будем.

 -Эх, - тяжело вздохнул наш "язык", - так и так пропадать! Судьбинушка моя тяжкая, беспросветная! А отпустите?

 -Отпустим, отпустим. Как расскажешь, так и иди на все четыре стороны.

 -Поклянись!

 -Да чёрт бы меня побрал! - выругался я, ошалев от подобной наглости. - Он ещё и условия выдвигает! Рассказывай давай!

 -Хорошая клятва, верная. Не всякий на такое, бесом, стало быть, поклясться решится. Верю тебе! Так что сказывать? - Это когда же я поклясться успел?

 -Всё, что про захваченных утром государевых преступников знаешь, то и рассказывай! - всё еще недоумевая, потребовал я и, пожав плечами, повернулся к пребывающему в легкой растерянности Матвею. - А ты, Семёныч, вина ему принеси. Видишь, у парня в горле пересохло.

 Матвей понятливо кивнул и бросился выполнять моё указание. Пока он бегал, я с оглядкой развязал горемычному руки. В конце-то концов, не самому же его поить? Руки-то развязал, а ноги по трезвому размышлению решил пока оставить по-прежнему спутанными.

 Большой глиняный кувшин был торжественно водружен на стол, и в резную деревянную чару-бокал полилась светло-янтарная жидкость. Мой пленник некоторое время смотрел на поставленную перед ним посудину, затем схватил её обеими руками и, поднеся ко рту, припал к ней "аки мудрец знаний взалкавший к источнику мудрости".

 -Как тебя звать-то? - спросил я, удивляясь быстроте, с которой этот малый поглощал принесенное вино.

 -Андреем кличут, по батюшке Ивановичем величают, из государевых людей мы. По фамилии Дубовыми прозываемся. Государю ужо полтораста лет верой- правдой служим. Грамотами да благодатями государевыми отмеченные. Один я в семье невезучий такой! Что ж, буду сказывать, коль такова воля божия! А вино доброе! Что ж вы сразу вина-то не предложили, я б вам всё и без клятвы страшной поведал. Хоть тайна государева велика, но для хороших людей ничего не жалко! Но что про преступников сказывать-то... Храм божий осквернить хотели, сквернословили, крестом своим в нос людям тыкали, в веру чужеземную обратить пыталися. Что б, значит, государству погибель принести. Самому верховному Архимадонту рожу набили. - При этих словах Дубов слегка хихикнул. - Как он ярился, как ярился! Едва из храма преступников на площадь вывели, с кулаками на них кинулся, так бы на части и разорвал! (Похоже, из храма-то я уходить поторопился). Но тут уж мы подоспели, терзать пленников до повеления государева не дали. Отвели в казематы тайные да в камеру пыточную посадили, что б, значит, жизня медом не казалась! Пусть посидят, на страхи посмотрят, подивятся. Глядишь, и без пыток во всем сознаются!

 -А что Дума? Чай, люди-то они хорошие, по неразумению своему да от веселия питейного в храм забрели. Может, думские ещё как по другому решат: выслушают да помилуют? - осторожно предположил Семёныч.

 -Это как так помилуют? - глашатай аж подскочил на месте, - Казнь- то завтра на два часа до заката назначена. И тайный государев вердикт есть. Тут уж по другому никак нельзя!

 -Постой, а как так получается? Государь аж в другом граде от дел государственных отдыхает, а тут без него от его имени вердикты пишутся?

 -Так ведь взамен него ВРИО есть!

 -Кто? - я распахнул рот от изумления. - ВРИО?

 -Ну да, Верный Рачитель Истинного Отечества, сам благородный Лексей Карапетович Изенкранц.

 -Вот тебе и Юрьев день! Век живи - век учись! Так что ж теперь делать? Казнь назначена, откупиться не получится, в казематы не пройти, не прорваться, остаё...

 -Это почему же не прорваться? - Андрей Иванович подбоченился. - Очень даже и прорваться! Я туда такие пути тайные знаю, кого хошь проведу- выведу! Только т-с-с, тайна-с. Никому ни слова!

 -Понятно, - я приложил палец к губам и подмигнул замершему чуть в стороне Семёнычу. Тот тут же наполнил бокал нашего пленника.

 -Хорошие люди, говорите? - Дубов на этот раз лишь слегка пригубил, но пить пока не стал. - И впрямь, наверно, хорошие и вино у вас славное. Не то, что та кислятина, которую нам на ужин для сна подают! Помогу я вам, как есть уважу! Вино допью и пойдем!

 -Постой, постой не торопись! - одернул я его. - День еще, куда ж по светлу-то переться?!

 -И то верно, - согласился со мной Андрей Иваныч и единым махом выхлебал всю чарку до дна. - Нельзя днем! Туда-то мы, может, пройти-то пройдём и из казематов людей добрых выведем, а вот как потом быть? На вечерней зорьке их наверняка хватятся. В ночь пойдем. Ночью-то сподручнее выйдет! А сейчас я бы малость вздремнул! - при этих словах он поднялся из-за стола и, обведя взглядом трапезную, попытался было направиться к стоявшей у противоположной стены широченной лавке, но ноги-то его были связаны. Дубов дернулся, пошатнулся и, как подрубленное дерево, с грохотом рухнул на деревянные доски пола.

 -Ексель-моксель! - только и сказал я, бросившись поднимать растянувшегося на полу детину. - Андрей Иванович, ты, случаем, не зашибся? - обеспокоено спросил я, но юноша не отвечал. Его молчание меня не на шутку встревожило, и я уже было собрался приводить его в чувство, когда подал голос дрыхнувший со вчерашнего вечера меч.

 -Да спит он, нажрался как свинья и спит!

 -Да он же, вроде, как трезвый был! - я попытался возразить Судьбоносному, но как бы в подтверждение его слов с пола донесся богатырский храп. Я снова выругался и, отпустив спящего, выпрямился.

 -Что здесь происходит? - это в комнату ввалился Велень. Выглядел он заспанным и растерянным одновременно. Рожа выражала полнейшее недоумение происходящим.

 -Что происходит? - первым на его вопрос отозвался меч. - Ты ж у нас повелитель судеб, кому как не тебе всё наперёд ведомо? Вот сам и догадайся!

 -Я... - Велень осекся, внимательно разглядывая лежавшего на полу человека, затем так же внезапно бухнулся на колени и простерши ко мне руки взмолился тонким плачущим голосочком: - Николай Михайлович Хмара ибн прапорщик Тамбовский, контрактный военнослужащий Российской Армии, владетельный мэр великого города Трехмухинска, почетный донор де ветеран! Тот, чей девиз "Никто кроме нас" (и как это он всё запомнил?), прошу тебя, нет, умоляю! Не оставляй этого юношу в городе! Грозит ему беда неминучая, а нам погибель верная без его участия, ибо должен он теперь с нами в путь идти, с нами хлеб-соль делить в горе и радости! Ведаю я, - Велень патетически воздел руки к потолку, - с его помощью и при нашем участии всё, как есть, хорошо сладится! Умоляю...

 -Заткнись! - зло одернул я, ибо его нытьё было вовсе не к чему. Оставлять парня в городе я так и так не собирался. Ежели всё удачно получится, и нам удастся задуманное, то на кого первого падет подозрение? Кто заменит моих друзей на плахе? То-то же! Нет, парню теперь в городе оставаться и впрямь нельзя! Его с собой забирать надо. Да еще так дело обставить, что б его безвинно пострадавшим считали. А Семёныча? Нет, за него беспокоиться нечего, выкрутится. Порассуждав подобным образом, я посмотрел на несчастную морду всё еще стоявшего на коленях Веленя и решил смилостивиться. - Возьмем мы его, возьмём. Не ной!

 Морда лица этого "проводника судьбы" счастливо разгладилась. Интересно, верит ли он в то, что говорит или так, витийствует? А впрочем, какая мне разница? Никакой. В зале остались мы трое: я, Велень и храпящий до потрясания стен Дубов. Семёныч уже куда-то унесся, а меч, малость поворчав, снова погрузился в нирвану. Время близилось к вечеру и мне, еще не обедавшему, что-то подсказывало, что пора бы перекусить.

 Мы неспешно покушали. Жареная осетрина с какой-то неимоверной приправой была восхитительна, гречневая каша под неё пошла "на ура". Запивали всё тем же Ясноградским вином и хлебным квасом. (В смысле, Семёныч пил Ясноградское, а я - квас). Незаметно и завечерело.

 -Пора нашего проводника будить, - сказал я, вылезая из-за стола.

 -Ноги-то надо развязать, а то, поди, как опять грохнется! - обеспокоенно предложил Матвей Семеныч, но я ухмыльнулся и отрицательно покачал головой.

 -Не торопися, вдруг он передумает, или вообще ничего не помнит?!

 -И то верно! - согласился Семёныч и первым принялся тормошить по- прежнему храпящего вьюношу. Куда там! Ни малейшего просвета, как дрых, так дрыхнет. Я схватил его за плечи и довольно-таки немилосердно встряхнул. Бесполезно!

 -Тащи кадку с водой! - отпустив Андрея, я выпрямился и посмотрел в сторону всё еще чавкающего за столом Веленя. - Это я тебе говорю, воду тащи! Сейчас твоего подзащитного от сна отливать будем.

 Велень поморщился и с видимой неохотой поплёлся в направлении хозяйского чулана. Семёныч посмотрел ему в след и в сердцах аж плюнул.

 -Что б мне лопнуть на этом месте! Истинно черепаха по песку шкваландается! Ему бы на стол так "спешно" накрывали, с голоду бы умер, не дождавшись! - Он еще хотел что-то сказать, но наш Судьбоводитель наконец-то показался в дверном проёме. Неимоверно скособочившись, он пер, держа двумя руками большую деревянную бадью. При этом его мотало из стороны в сторону так, что вода то и дело перехлестывала через край.

 -Вот ведь зараза! Он мне так весь пол ульёт, а кто вытирать-то потом будет, а? - Семёныч махнул рукой и поспешил навстречу пыхтящему как паровоз Веленю. Выхватив у него из рук бадью, он попытался отвесить ему затрещину, но тот ловко увернулся и, незаметно показав Семёнычу язык, вприскочку добрался до стола и вновь принялся чавкать. Матвей недовольно покачал головой, выругался и, подтащив бадью к спящему, решительно вылил её содержимое на его бедную голову. Андрей Иванович даже и ухом не повел, лишь храп, доселе басовитый, раскатистый, перешёл в легкое, обиженное посапывание.

 -Ну вот, полы залили, а дело не сделали! - Семёныч досадливо почесал за ухом. - А ведь дурень я, да и ты тоже хорош! Водой, водой! Я и забыл про травки-то. Вот ведь голова садовая, потоп тут целый устроил, теперь жди, когда вода в щелки-то просочится! - он улыбнулся.- Вытирать-то самому не хочется, а помощников звать- засмеют. Давненько я той травкой не пользовался. Что у хороших людей сон зазря отбивать?! А плохие - те пусть еще дольше спят! Во сне-то зла, чай, не наделают, мож и подобреют даже. А травка у меня хорошая, славная травка, порой и рукой достаточно коснуться, а сон уже и нейдёт. Знаешь только что, пойдем-ка со мной, тебе всё одно ночью не спать, а мне к чему бессонницей мучиться? То-то. Ить давно не пользовался, и как называется из головы вылетело. Не то Ясноглядка, не то Бессонка. А, вспомнил, Анютик Семицветный!

 -Бессонка, Ясноградка! - передразнил вновь очнувшийся меч. - Вы смотрите, мне в ножны этой гадости не насыпьте! А то знаю я вас, глаз не сомкнёшь!

 -А ты из ножен не высовывайся, ничего и не насыплется! И вообще, помалкивай, покуда толку от тебя никакого! Может, и правда взять твой глазик изумрудный выковырнуть и на барахолку снести, какие-никакие деньги, а дадут!

 -Ить верно говоришь! - подхватил мою песню Семёныч, незаметно подмигивая, - сейчас у нас камешки в самой цене будут, золотишко-то в кошеле так и зазвенит, надолго хватит.

 -Вы что, совсем сдурели? - меч дернулся так, что едва не выскочил из ножен. - Вы хоть соображаете, что говорите? Я - Волшебный, сила во мне неведомая, неслыханная! Чуть что не так сделаете - катаклизм великий приключится, горы с мест стронутся, моря вскипят...

 -Вот и славно, хоть одним глазком погляжу, как вареные киты кверху пузом плавают. Хотя, конечно, гор жалко! Ну, да бог с ними, с горами, новые поднимутся! Семёныч, давай, тащи инструмент!

 -Не на-до! - испуганно взревел меч и так резко вошёл в ножны, словно хотел спрятаться туда вместе с рукоятью. Мне стало даже его немного жалко.

 -Ладно, не переживай, шутим мы, шутим! За такую бижутерию и медяка ломанного не дадут!

 -Бижутерию?! - коснувшись ладонью рукояти, я почувствовал, как она стала нагреваться от наполняющего меч праведного гнева. - Да ты если хочешь знать, сей изумруд единственный в своем роде и... - он осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

 -Хорошо, буду иметь в виду. Про уникальность свою потом доскажешь, заодно, может, и цену примерную назовешь, а? - но меч молчал и лишь изредка сердито посапывал. - Не хочешь говорить, ну и не надо. Ты до рассвета рот лучше и не разевай, а то засветимся, ясно?

 -А то я не понимаю! - обидчиво отозвался меч и снова щелкнул ножнами, - в стан врага попремся, этих дураков выручать. Сами себе беду накликали, а теперь рискуй из-за них, ночами не спи.

 -Помолчи, тебе-то кто спать не даёт? - я хоть и был согласен с "воителем Абисийским", всё же предпочёл его одёрнуть, что бы не слишком распоясывался. - И на будущее запомни: спутников моих не обижайть! А то возьму тебя - и по камню, по камню.

 -Тоже мне, напугал! - кажется, поняв, что выковыривать его глазик никто всерьёз не собирается, Перст немного приободрился. - Мне любой камень разрубить- раз плюнуть...

 -Ты и плевать умеешь? - не сдержался я, чтобы не подколоть. Меч буркнул что-то непонятное и ушел в глухую молчанку. Что, собственно, мне и требовалось. А я повернулся к Семёнычу, с улыбкой ожидавшего окончания нашей перепалки и, повинуясь его приглашающему жесту, засеменил в сторону всё той же полуприкрытой дверцы, ведущей в темный, заставленный ведрами, бадьями и прочей ерундой, чулан. Освещение в этом угловом помещении было тусклым настолько, что я, даже присмотревшись, ни за что бы не различил двери, затерявшейся где-то среди нагромождения старых мётел, швабр, веников и, как оказалось, ведущей в святая святых семьи травников - в кладовую, хранящую всевозможные лекарственные травы и снадобья. Войдя, я ожидал увидеть развешанные по стенам и свисающие с потолка пучки трав, собранные в расставленные по полочкам коробочки семена и корешки разнообразнейших растений и ощутить невероятную смесь травяных запахов. А вместо этого моему взору предстала просторная, нет, даже скорее - огромная комната-зала, освещаемая странным ровным светом, льющимся, казалось бы, из ниоткуда и отовсюду одновременно, и заставленная ящиками, ящичками, бочонками и бочками, плотно подогнанными под крышку деревянными коробами и стоящими на многочисленных подставках и полках, так же плотно закрытых туесков и туесочков. А в воздухе витал лишь слабый, едва уловимый запах болотного аира.

 -А- а как же... - я раскрыл рот от удивления.

 -Что, думал у нас тут всё по старинке дремучей в пучках поразвешано? Э-э нет, травка-то она разная бывает. По-разному и излечивает. От иной- только запаху и надо. Повесил подле кровати больного веточку, глядишь, человек уже и на ногах. А ежели к ней какой чужой запах примешается, а? То-то, уже по- другому и лечить будет не так или, того хуже, калечить станет. Не каждая травка без вреда к человеку приходит. Какая от заразы лечит, но и другую хворь привнести может, так-то. Вот мы и держим их по отдельности, что б, значит, ни запах, ни свет не смешивать... Так, а где ж у нас Семицвет Анютиковый сберегается? Ну-кась, глянь-ка вон в том коробе, на крышке что написано? Что, говоришь? Моровец змеючий?! Не тронь, не тронь, эт от укуса змеиного! А вот в том ящичке? Ага, Семицветик, он самый и есть! Это я для себя для краткости так намалевал. У бабки Анюты (эт мамаша Матренина) много трав знатных было. Жаль только, поизвелись они частию: какие забыли, какие без догляда с лица Земли сгинули. Но еще больше пооставалося, теперь уже всех и не упомнишь. Вот я и прописываю по второму прозванию, первое-то я и так помню, хотя и непорядок это. Вдруг со мной что случится, имя- то Анютино и забудется! Вот сегодня же и исправлю и внукам накажу. А то прям как-то и не - ловко: забывать стал своих благодетелей. Забывать... - последние слова Матвей проговорил с тоской в голосе. Затем, словно встрепенулся, - а чего мы стоим-то? Бери ящик и - в чуланец его, там трохи и отсыплем. - Сказав это, он развернулся и первым засеменил к выходу из запасника. Мне почему-то с горечью подумалось, что забудет он вскорости про бабку Анюту. И про бабку Матрену его дети забудут, как пить дать, забудут. А я? Забуду ли я о странной старушке, с которой так причудливо свела меня жизнь, или нет? А если я не забуду, то как рассказать о ней своим детям, чтобы они рассказали своим внукам и правнукам? Я задумался, но был тут же выведен из оцепенения строгим окриком Семёныча, раздавшимся уже из чулана:

 -Ты что там валандаешься? Уснул что ли? - Я вздохнул и, взяв в руки не очень тяжелый ящичек, поспешил к поджидающему меня Матвею.

 -Открывай! - скомандовал он, и на всякий случай отодвинулся чуть в сторону. Я же, повинуясь его команде, осторожно сдвинул крышечку и увидел лежащий на дне ящика большой пучок выдранных с корнями каких-то странных растений, сплошь усыпанных завядшими полураспустившимися бутонами.

 -Теперь осторожно бери пучочек, за корешки бери, а то три ночи кряду спать не станешь. Так, так, корешочками вверх! Теперь ладошку подставь снизу и тряхни легонько, бутончик-то лови, лови!

 Кажется, я перестарался, листики и бутончики вниз так и посыпались. Я услышал как огорченно застонал Семёныч и поспешно подставил ладонь под падающий вниз "гербарий".

 Едва моей руки коснулся малюсенький, скукожившийся бутон, как по ладони мелкими мурашками рассыпалось легкое жжение, и я ощутил в себе неимоверный подъем. Жажда деятельности наполнила моё существо. Захотелось куда-то бежать, действовать, хотелось подвига, хотелось чего-то великого и всеобъемлющего! Захотелось еще разок тряхнуть Анютин Семицветик, тряхнуть да посильнее, нахватать полную горсть этих волшебных бутончиков и вершить, вершить, вершить дела великие и невиданные!

 -Всё, боле не смей! - вскричал, видимо догадавшись о моих мыслях, Семёныч. - Ишь как поперло! Видать, дури в тебе и без того не меряно! Покладь на место, пока беды не натворили!

 Я послушно опустил "гербарий" в ящичек и с неохотой разжал пальцы, затем тряхнул головой и осторожно задвинув крышечку, отступил на шаг в сторону. Пелена, окутавшая моё сознание, медленно рассеивалась, осталась лишь непонятная бодрость да слегка жгущий ладонь семицветный бутончик.

 -Хорошая травка! - только и всего смог сказать я, едва сумев проглотить комок, поступивший к горлу.

 -А то, как же! То-то же. Ей, бывалыча, рыцари натрутся - и в горы с драконами сражаться! Только никто ни разу головы дракона не привез и редко кто сам вернулся. Кто и впрямь в драке с драконом полег, а кто до смерти с камнепадом каким али водопадом журчащим рубился, от усталости безмерной и гибли - это когда действие травки заканчивалось.

 -Это ж какой силой живой цвет обладать должен? - я аж присел, представив это сумасшествие.

 -А никакой, цветок как цветок. Весной, почитай, на каждом поле своя полянка встречается. Что б его свойства тайные открыть, знать, ведать надобно, когда и как рвать следует, в тени ли, в солнцепёке сушить требуется, так то. А ты ящик тут оставь, мои уберут. - Ответ Семеныча меня удивил и весьма разочаровал. - А сам иди к спящему, только смотри, цветочком-то не размахивай, слегка лба коснись - и в сторону. Сила в цветке большая, на всех по- разному действует, а лепесток под стол положи. Я своим скажу - в печке сожгут и золу выкинут. Ну, ступай, ступай, нечего столбом стоять, вам до утра поспеть требуется. Коней я вам хороших дам. За город коль выберетесь - не догонишь, только не останавливайтесь, погоня знатная будет. Я сам чуть посля на вас и донесу. (Вот бестия, но я же знал, что он выкрутится). Вы уж извиняйте, ещё скажу, что коней покрали.

 Я согласно кивнул головой (что ж, ему ничего другого и не остается) и, возвратившись в трапезную, как мне было и сказано, осторожно коснулся бутоном лба нашего пленника-сообщника. Тот, тут же заворочавшись, открыл глаза, повернул голову и, пару раз хлопнув ресницами, тупо уставился в голенище моего берца.

 -Где я? - спросил он, поворачиваясь на спину.

 -Здесь, - ничего более путного в мою башку пока не приплыло.

 -А, помню, помню! - обрадовано воскликнул он, поднимаясь на ноги. Его бас так и загрохотал в пустой комнате: - Так нам же надо идти, свечерело уже! - он попробовал сделать шаг вперед и, естественно, шмякнулся. Точнее, шмякнулся бы, если бы не мои, вовремя подставленные, руки. И всё бы хорошо, если бы эта детинка, падая, не заграбастала своей дланью оброненный мной на пол "цветик - Семицветик", блин. Сжав его в ладони, он восторженно взвыл и, с легкостью разорвав стягивающие ноги путы, устремился к поспешно распахнувшимся (с помощью быстро сообразившего, что к чему, Семёныча) дверям, ведущим на улицу.

 -Стой! - завопил я, бросаясь ему вдогонку. - Нам по- тихому всё сделать надобно!

 -А зачем таиться-то? - с детской наивностью спросил Андрюха и пинком отбросил в сторону попавшийся ему на пути здоровенный чурбан, на котором хозяин колол дрова. - Чай, не тати какие, доброе дело делать идем! За мной следуй, я короткую дорогу знаю! - скомандовал входящий в раж Дубов и, двинув плечом, разворотил вставший у него на пути каменный забор. Ввалившись в соседний проулок, он одним махом перескочил через следующий, еще более высокий заборчик и, как бы походя, проделав кулаком в нем дыру для меня, мурлыкая себе под нос какую-то песенку, с треском поломился дальше.

 -Здесь жди! - приказал я, сунувшемуся было вслед Веленю. - Сюда вернемся.

 Тот, понятно, кивнув, попятился назад, а я сплюнул и устремился за быстро удаляющимся глашатаем.

 -Что, по- тихому, без разговоров? - съехидничал болтавшийся из стороны в сторону меч.

 -Отстань, и без тебя тошно, лучше готовься хозяина поменять! Сейчас всю городскую стражу на ноги поднимем - и амба. Будешь на поясе у какого-нибудь вельможи висеть или на стене, в качестве сувенира...

 -Типун тебе на язык! Но ныне ничё тебе не сделается, до утра доживешь - это точно, а там как судьба повернёт! - Он замолчал и, уподобившись шествующему впереди Андрею, стал тихонько насвистывать мелодию какого-то бравурного марша. А я, что бы не отставать от по-прежнему набирающего обороты Дубова, прибавил шагу.

 Двигались мы споро, по прямой. Маленькие заборы перепрыгивали, большие разваливали к чёртовой матери, так что к тюремным стенам подошли за какие-то полчаса. Но странное дело, несмотря на весь наш грохот, город спал. Я ничего не мог понять до тех пор, пока не увидел стражников, охранявших вход в здание тюрьмы. Они, разметав по сторонам руки- ноги, изволили почивать сном праведников и лишь изредка пьяно похрапывали. Всё встало на свои места. Весь Лохмоград, напраздновавшись и обильно попивши-закусивши, дрых без задних ног. Спали даже собаки, то ли переевшие с хозяйского стола, то ли, пользуясь всеобщим попустительством, взявшие себе отгул. Как говорится, никогда страна не бывает столь беззащитна, как утром двадцать четвёртого февраля. Впрочем, нам это только на руку. "Надо поискать ключи", - подумал я, оглядываясь по сторонам в поисках того, у кого могли бы эти самые ключи находиться. Самый толстый и самый богато одетый страж показался мне подходящим для этого дела, и я направил свои стопы к нему, намереваясь малость пошарить по его широким карманам. Меня опередил наш глашатай, найдя более радикальное решение сего вопроса.

 -Посторонись, братва! - прокричал он, пинком вышибая дубовую, обитую толстым железом, дверь. Поиски ключа сами собой потеряли свою актуальность. Я двинул ногой попавшуюся на пути бутылку, прихватил пару горевших на входе факелов, по одному в каждую руку, и вошел в след за Андреем свет Ивановичем в холодное нутро тюремных казематов.

 -Кто сидит, за что сидит? - зычно спросил Андрей, останавливаясь у первой попавшейся на пути камеры.

 -Макс Эрнестов сын и Никодим Безродный, за разбой сидим, - ответили за дверью, видимо приняв нас за обходящую казематы стражу. Андрей, молвил "сидите дальше" и двинулся в глубь коридора. Так мы и шли, возле каждой двери останавливались и спрашивали. Пару раз Дубов ударом кулака высаживал дверь и, выпустив томившихся в темнице пленников, довольно потирал руки. Я не вмешивался. Если он считал, что "покража у богатого соседа двух десятков коров с целью продажи" есть не преступление, то так тому и быть, а по мне - так это явный перебор, два десятка коров - это тебе не деток голодных накормить. Наконец за очередной дверью на вопрос: "Кто? За что сидишь?" раздался столь "милый" моему сердцу вопль отца Иннокентия:

 -Ироды, Христопродавцы проклятые! Мало того, что в склепы каменные заточили людей невинных, веры и Господня благословения взалкавших, так еще и будите посередь ночи! Гореть вам в геенне огненной, на каменьях адских жаром бесовским раскаленных!

 -Они? - криво усмехнувшись, поинтересовался Андрей Иванович, приноравливаясь как бы получше пнуть дверь. Я согласно кивнул, и тяжёлая дубовая дверца с грохотом влетела во внутрь, при этом чуть не придавив едва увернувшегося от неё Иннокентия. Он отпрыгнул в сторону и зашипел как рассерженная кошка. Остальные пленники, разбуженные раздавшимся грохотом, вскочили на ноги, и в полной растерянности заозирались по сторонам, пытаясь еще не проснувшимся разумом осмыслить происходящее.

 Видок их, надо сказать, был еще тот! Перепачканные сажей, осевшей на стенах камеры, с осунувшимися, голодными лицами, с бегающими в непонимании глазами, выглядели они комично. Сутаны моих святош были изваляны в пыли и в нескольких местах разорваны. Доспехи рыцаря представляли собой "лунную поверхность", до того они были усеяны многочисленными вмятинами и царапинами, а намертво заклинившее забрало было приподнято и перекособоченно в правую сторону, под левым глазом рыцаря виднелся здоровенный синяк. У Иннокентия на лице следов мордобития заметно не было, зато у Клементия имелось сразу два фингала, а нос пересекала здоровенная ссадина.

 -Праздник праздником, но зачем было предавать анафеме всех входящих? - вместо приветствия сказал я, протискиваясь в сырые стены тюремного каземата. - А вы догадываетесь, что народ требует вашей казни?

 -Батюшки светы, Николай Михайлович, неужели это Вы? - доблестный рыцарь, беспорядочно шаривший рукой по нарам, тупо уставился на мою персону.

 -Нет не я, это призрак коммунизма, что заблудился в Европе! Давайте собирайте манатки - и на выход. Да поживее! Ты погляди-кось, даже меч и кресты не поотбирали...

 -А зачем? - Андрей пожал плечами. - Еще успеется! Аккурат на площади, перед плахой и отберут. Что б народ, значит, видел, что ничто никуда не делося, а всё имущество преступников в казну государеву пошло. С этим у нас строго! Ежели кто покрадет - так сразу в приказ и на дыбу. Опосля, как сознается - палец на руке топориком раз - и готово! Или руку по локоть, коль вдругорядь попадается. Ну, а ежели третий... Впрочем, в третий раз никто еще уворовывать не пробовал.

 -Нехилая система воспитания! - я удивленно присвистнул. Но сейчас было не до рассуждений о правильности или неправильности чужих законов и мер. Сейчас нам надо было поскорее уматывать, и я снова поторопил своих, всё еще окончательно не очухавшихся, спутников. - Давайте, давайте живее, уходим!

 -Мог бы и пораньше явиться! - недовольно пробурчал Иннокентий, оглядываясь по сторонам в поисках своего посоха. - И не торопи, чай, не на скачках!

 -Хорошо, кому жизнь дорога - поторопитесь, а остальные могут остаться. Мы и дверку на место приладим, если что.

 - Вы Николай свет Михайлович на него не гневайтесь! Его вечёрась немилосердно по голове ударили. Почитай, полдня в беспамятстве провалялся, вот он и несет неведомо чего, - вступился за отца Иннокентия наш второй святоша. При этом он тактично умолчал о том, кто так удачно приложился к затылку нашего злополучного страдальца, хотя, возможно, и вправду в пылу схватки не углядел своей оплошности.

 На последние слова Клементия отец Иннокентий презрительно хмыкнул, но решил оставить без внимания и, не вступая в перепалку, с гордо поднятой головой, первым протиснулся к выходу. Остальные тоже не заставили себя ждать, и вскоре мы уже проторенным путём двигались в обратную сторону.

 На поиск наших заключённых ушло изрядное количество времени и, когда мы начали подходить к заведению Матвея Семеновича, я с удивлением отметил, что стало почти светло. Небо на востоке порозовело, и из-за края горизонта выползла багровая макушка солнышка.

 Едва мы приблизились к двойной двери в заборе, огораживающем владения Семёныча, как они тотчас распахнулись, и из неё показалась встревоженная морда самого хозяина.

 -Котеночек вот от бабульки примчался, весточку до тебя принёс, - Семёныч ткнул рукой в сторону выбежавшего со двора Барсика. Котенок был до безобразия тощ, а его чёрную шерстку покрывал толстый слой серой грязи. Едва завидев меня, он бросился в мою сторону, и с пронзительным урчанием стал тереться о мои запылённые берцы.

 -Барсик, Барсик! - ласково произнес я, беря его на руки. - Барсуньчик!

 -Прибег, но ни ел, ни пил, в руки никому не давался. Мы уж и так и так, и сметанки ему, и колбасочки, а он нос воротит. Всё тебя ждал. Дождался! Ишь как песню- то заволдыривает! Да ты прислушайся, прислушайся, чай и поймешь чего.

 Я недоумённо посмотрел на Матвея и, не заметив на его лице и тени насмешки, склонил голову. Продолжая гладить котика, я заставил себя прислушался к его мурлыканью. Но не смотря на все мои старания вначале я ничего не мог понять. Затем кошачья песня стала складываться в едва уловимые мысленные образы. Я закрыл глаза и полностью погрузился в наползающие туманом мысли. Через пять минут я знал всё, что Яга передала с котиком. "Умница, теперь можешь пойти покушать, а потом поступай, как тебе было наказано", - мысленно сказал я и опустил Барсика на землю. Взглянув на стоящего в ожидании Семёныча, я кивнул в сторону Матрениного вестника.

 -Позаботьтесь о котёночке! - Матвей кивнул и с готовностью принял на руки подбежавшего к нему Барсика.

 -Пойдем, мой маленький, пойдем, мой хорошенький! - засюсюкал он, бережно прижимая котенка к груди. - Истощал- то как! Сейчас мы тебя покормим, сметанки нальем, рыбки наложим. Хочешь рыбки? Хочешь! Тебе балычка осетрового али синьгушечки свеженькой? Всего помаленьку? Хорошо, мой ласковый, сейчас всё исполню как тебе хочется! - так разговаривая с котиком, он и скрылся за дверями прихожей.

 -Ну, как там? - спросил отец Клементий, едва дождавшись, когда за Матвеем закроется входная дверь.

 -Не может Яга сама к нам прибыть. - Я не стал вдаваться в подробности, - дела у неё спешные. Если справится, то позже появится, а покамест нам без неё идти придется.

 -Без неё, так без неё! - безропотно согласился покладистый Клементий, а Иннокентий привычно - недовольно заворчал что-то себе под нос. Но сделав шаг в сторону, всё же не выдержал, что бы не высказаться вслух.

 -Вот ведь право, Баба-Яга старая! Мы опять будем битвами биться, жизнями своими рисковать, муками великими мучиться, а она в своей избушке отсиживаться. А как победа - так придет и к славе примажется!

 -Знаешь что, мученик! - сердце моё преисполнилось гневом. - Болтать не перестанешь - в следующий раз ниоткуда вытаскивать не стану и защищать тоже не буду. А смертный бой - это тебе не дружеская потасовка в храме, там и без головы остаться можно.

 -Да мы, да я, да мы за веру...

 -Брат мой, умолкни! - Клементий весьма ощутимо ткнул раскрытой ладонью в плечо своему собрату. - Не гневи Господа!

 -Лошадки-то снаряженные за гумном стоят, - прервал наш диспут высунувшийся из-за дверей Семёнович. - Попить- покушать я в котомочки положил да к сёдлам приторочил. Твоё, Николай свет Михайлович, снаряжение мудреное, я на Гнедка положил. Конек он смирный, но резвый как ветер. Жаль отдавать было, но теперь вижу, не зря расстарался. Котик мне тоже кой- чего поведал. От Яги привет передал да о нужде вашей порассказал. Жаль только, помочь вам не могу. Сам, как беду вашу известь, не ведаю. Но ничего, всё сладится. Я вот вам грамотку берестяную приготовил к братцу моему старшому, Евдакию Семеновичу. Как в Кривград прибудете, так сразу к нему и езжайте. Он там постоялый двор содержит, "У очага" прозывается. Хоромину эту еще издалече видно. Ему грамотку отдадите, он вас с почётом и примет. Ах да, чуть не запамятовал! Деньжат на дорогу я в кошель кожаный положил, у Гнедка с левой стороны под лукой седла сыщешь. Ну, всё сказал, езжайте теперича, а то ненароком кто спохватиться, погоню вышлет. Враз- то всё одно не найдут, подковки-то на конях заговорённые, следы в другую сторону поведут. Верст двадцать отмахать успеете, пока чары-то рассеются, а там уж лишь на себя полагайтесь да на ноги коньков ваших резвые. Твою лошадку, свет рыцарь, я пока у себя придержу, подкормлю, подлечу маленько. Глядишь, и в коня справного превратится. Ну всё, езжайте, дорога вам скатеркой, да и удачи вам!

 -Спасибо на добром слове! И тебе, Матвей Семенович, всех благ и лет долгих! За хлеб- соль спасибо, бог даст - свидимся. - Я приложил руку к груди и, низко поклонившись хозяину "Хмельного странника", направился в указанную им сторону.

 -Нее, я никуда не пойду, - заставив остановиться, донесся до меня тягучий бас вдруг заупрямившегося Андрея.

 -Как не пойдешь? Нельзя здесь оставаться! А с нами поедешь - свет повидаешь, города другие, страны. - Мягко начал я, благоразумно решив обстановку пока не нагнетать.

 - А зачем мне другие города? Мне и здесь хорошо. Раздольно. Есть где плечи развернуть, за справедливость побороться. - Андрей Иванович гордо расправил грудь и посмотрел вдаль, поверх полуразваленного его же трудами забора.

 -Правильно ты говоришь! - я незаметно показал кулак вздумавшему было вмешаться Клементию. - За справедливость бороться надо! Только здесь разве многое свершишь? Ну какие здесь масштабы? Ну, побьешь десяток- другой негодников и всё, а зло в мире торжествует, подвиги другие богатыри да рыцари творят. Людоеды злобствуют, драконы летают, козлы бешеные по городам шастают. А где в это время наш Андрей Иванович? То-то же, в городишке своем отсиживается, за каменными стенами прячется. Пусть, мол, другие голову в битвах вселенских складывают, а я тут как-нибудь в тиши да покое побуду!

 -Так- таки и драконы? - недоверчиво переспросил временно повёрнутый на подвигах глашатай.

 -А ты, коли мне не веришь, вон у рыцаря спроси, даром он, что ли, в путь- странствие пустился! Но ты можешь оставаться, он и без тебя в одиночку голову сложит.

 -Это что же без меня-то, я разве не способный? Да я, если хотите, таких подвигов насвершаю, таких дел наворочу, что козлы да драконы за сто верст облетать города станут! Да что за сто верст! Я их всех как есть повыведу, логова поизничтожу, опосля и сюда возвернуся! - Андрей в сердцах хрястнул шапкой оземь.

 -Вот это слова не мальчика, а мужа! Идем с нами, свет Иванович! - и я, скрыв довольную улыбку, поспешил на поиски приготовленных нам лошадок.

 За гумном, возле обветшалой коновязи, нашу компанию поджидали шесть разномастных коней. Безошибочно выделив среди них Гнедка, я направился прямиком к нему и, долго не рассусоливая, взобрался в седло.

 -Ох, и заждался я вас! - позёвывая, из стога сена вылез заспанный Велень. - Думал уж всё, не вернётесь, глаз не сомкнул ожидаючи.

 -Ага, по твоей заспанной морде и видно: прям заждался, аж щеку отлежал. Сны-то хоть хорошие снились али как? - нет, ну надо же, до чего наглый тип! Вылез сонный как зимняя муха, а всё туда же, "заждался"! На мою "шпильку" он не отреагировал, то ли посчитал её недостойной его судьбоносного величества, то ли решил лишний раз не акцентировать внимание на своей особе. Но так оно, наверно, было и к лучшему. Я махнул рукой на Веленя и стал с интересом наблюдать, как троица новоявленных ковбоев с оханьями и аханьями влезает на своих коньков. Хорошо хоть кони моим сотоварищам попались такие же, как и мне, спокойные и не норовистые. Наконец, все уселись на своих "мустангов" и наша кавалькада тронулась в путь. Первым, вырвавшись на добрые полсотни метров вперёд, ехал доблестный рыцарь "Пурпура и сердца". Следом за ним подлетал в седле страшно довольный приобретением собственного коняги Велень. Затем я, дальше нестройной парой святые отцы, а замыкал колонну уже порядком загрустивший глашатай, который за последний десяток минут совсем скис. Видимо действие семицветика стало подходить к концу, ибо и меня стало неимоверно клонить ко сну. Даже свежий ветер, нет-нет да и налетавший с северо-запада, не рассеивал моего полусонного состояния. Еще через полчаса Андрюха, уткнувшись носом в лошадиную гриву, захрапел во всю ивановскую. Я же лишь сильнее прикусил губу, взял его коня в повод и, что бы окончательно не уснуть, запел в полголоса старую, забытую всеми песню.

 Ой, ты, ветер ветреный,

 Полети до матушки!

 Ой, ты, ветер ветреный,

 За речные камушки.

 За горой за дальнею,

 За рекой червленою

 Мыт кровавой банею

 Кровь на камни лью.

 Ой, ты, ветер ветреный,

 Пускай не кручинится.

 Ой, ты, ветер ветреный,

 Жизнь моя лучинится.

 Догораю свечкою,

 Тонкою лучиною.

 Укололо сердце мне,

 Жаль, что не дивчиною.

 Ой, ты, ветер ветреный,

 Долети до батюшки!

 Ой, ты, ветер ветреный,

 Долети до матушки!

 Авангард наш в виде достойного потомка Вельстибюрга оказался никудышным. Наш доблестный рыцарь то скакал вперед, бездумно уходя из пределов видимости, то начинал петлять и, забирая то вправо, то влево отклонялся от заданного маршрута. Тогда мне приходилось догонять его и возвращать на ведущую вдаль тропку. Конечно, может быть для рыцаря, привычного одним местом к дальним конным переходам, на то же самое место ищущего приключений и странствующего куда глаза глядят, подобный стиль продвижения и был вполне подходящим (семь верст для бешеной собаки - не крюк), но для нас он не годился вовсе. В конце концов, я не выдержал, оставил спящего Дубова на попечение отца Клементия и, обогнав мечущегося из стороны в сторону Радскнехта Георга Ротшильда де Смоктуновского, поехал первым.

 Немилосердно припекающее солнышко, а особенно жесткое седло, набившее мне одно место, разогнали моё сонное состояние уже к обеду. А к вечеру проснулся и наш глашатай, но сил, чтобы оторваться от конской гривы, у него не было. Плечи, руки и ноги от сотворенных ночью деяний болели неимоверно. О чём он нас и оповестил, а затем попытался пожаловаться на неудобство поездки и даже некоторое время требовал остановится, но мы (в моём лице) были глухи. Поняв, что с его претензиями никто считаться не собирается, парниша безвольно раскинул руки и замолчал. Лишь время от времени со стороны его коника до меня долетало тихое жалобное поскуливание - постанывание, но я, вспоминая его ночные подвиги, лишь слегка посмеивался, нимало не сочувствуя его нынешнему состоянию.

 Только когда совсем стемнело, я задумался о привале и, завидев подходящую возвышенность, повернул своего коня на её вершину. Взобравшись на лишённый растительности склон, я осмотрелся и, остановив коня, махнул рукой своим спутникам.

 -Всё, слезай с коней, приехали! Ночевать здесь будем. Перекусить, чем бог послал и - баиньки, только громко не шуметь, костра не разводить.

 -Да мы и не собирались, - хрипло отозвался кто-то из моих спутников.

 Я окинул взглядом своё воинство и по их скрюченным позам понял, что сейчас им и не до костра, и не до ужина. Картина называлась: "Бегство Карла 12 из- под Полтавы". Да, похоже, и впрямь разводить костер и без моего запрета никто не собирался. Святые отцы, отбившие за день всё, что только можно, словно кули свалились со своих скакунов и, не имея сил подняться, ползком добрались до небольшой ложбинки, где привалившись спинами друг к другу, отошли ко сну. Туда же прополз всё еще охающий и ахающий глашатай. Велень же, как всегда, улыбаясь своей придурковатой, кривой улыбкой, деловито достав из сумы невесть откуда там взявшиеся веревки, подхватил под уздцы разбредшихся по вершине коняжек и быстро их стреножил. Со своей лошадкой он закончил возиться в последнюю очередь и ласково потрепав её по гриве, юркнул в тень ближайшего куста, где и растворился в темноте наступающей ночи.

 Доблестный рыцарь, громыхающий на всю округу своими доспехами, вызвался отстоять в карауле первую смену. Я не возражал и, расстелив на земле походный коврик, завалился спать. Уже засыпая, я поклялся: в первой же деревне найти кузнеца и смазать эти злосчастные доспехи каким-нибудь вонючим дёгтем.

 К обеду следующего дня наша истомленная путешествием и зноем кавалькада въехала под благодатную сень дубравы. Столетние и двухсотлетние дубы толщиной в полтора-два моих обхвата со всех сторон обступали вьющуюся меж их узловатых корней дорогу. Дубы, образовавшие этот лес, были поистине огромными, тем большим было моё изумление, когда за очередным изгибом тракта прямо передо мной словно бы вырос дуб-колосс, патриарх леса. Но не успел я как следует подивиться этим чудом природы, как моих ушей достигла странная, едва уловимая мелодия, очень знакомая и странно похожая на... мурлыканье?!! Кот, в лесу? Мурлычет??? Странно... - внезапно мои мысли стали расплывчатыми, глаза слиплись, я почувствовал, как мой конь, медленно оседая на ноги, заваливается на бок. И уже окончательно засыпая, я почувствовал, как он и я вместе с ним повалились на землю. Тяжелые шлепки, раздавшиеся за моей спиной, улавливаемые лишь краем моего сознания, возвестили о том, что моих спутников постигла та же самая участь, что и меня.

 -Проснись, проснись! - сквозь туманную вязкую кашу сна донесся до меня голос Перста Судьбоносного. - Проснись же, истукан ты чёртов! Убьют ведь, ограбят ведь! - голос меча сорвался на фальцет. - Я, я, гроза пустынь и солончаков... по рукам, по грязным лапам... не ХО-ЧУ! - я почувствовал, как меч выпрыгнул из ножен и рукоятью ударил меня по левому запястью. Мне почудилось, что от удара по моей коже потекла кровь, но боли не ощутил. Лишь рука, дернувшись от удара, упала вниз и безвольной культей скользнула в карман куртки. Безымянный палец коснулся чего-то, вызвавшего легкое, скорее приятное, чем болезненное пощипывание, легкими мурашками побежавшее по моим пальцам и растекаясь вверх, проникая всё выше и выше, будоража мои чувства и мысли. Сознание моё прояснилось, я осторожно сжал левую руку в кулак и ощутил в ладони маленький, сморщенный, но такой родной Анютин Семицветик. Силы мои возвращались. Решив не торопить события, я лишь чуточку приоткрыл левый глаз и, не поворачивая головы, прислушался: меч-ведунец по-прежнему скрипел и выражал свое недовольство, но делал он это уже не так громко и без особой патетики. По-видимому, разум "покарателя" уже смирился с ожидающей нас участью. Тем более что его возня совершенно не смущала обладателя столь сонно-ласкового голоса, чьё мурлыканье доносилось теперь уже из-за моей спины, и к которому примешивалось легкое шуршание и позвякивание, нет-нет и доносившееся до моего слуха.

 -Слава богу! - заметив, что моя персона очнулась, Судьбоносный успокоился и, как мне показалось, снова погрузился в дрёму. Я же осторожно повернул голову назад: зрелище, представшее моему взору, было действительно сказочным: здоровенный рыжий котяра деловито выворачивал карманы моих товарищей и без зазренья совести опускал их содержимое в перекинутую через плечо сумку.

 -Ах ты, козёл вонючий! - не в силах вынести подобного произвола, я вскочил на ноги и, расставив в стороны руки, бросился на воришку. Но не тут - то было! Тот оказался проворнее. Обогнув меня по замысловатой дуге, котяра прыгнул на причудливо изогнутое корневище дуба, и в три прыжка добравшись до ствола древа, взлетел на самую его верхнюю ветку, на которой красовалось нечто бесформенное, своими очертаниями лишь отдаленно напоминающее старое воронье гнездо.

 -Что, выкусил, выкусил?! - высовывая из гнезда свою наглую физиономию, прогнусавил подлый воришка. - А за козла ты, мужик, ещё ответишь!

 Я криво усмехнулся и, подобрав с земли приличной величины булыжник, запустил им в кошачье убежище. Камень рухнул вниз, не долетев до погано ухмыляющейся рожи метра два. Похоже, что в отличие от Андрюхи, Самоцветик мне силушки не добавил, печально...

 -Не достанешь, не добьешь, не достанешь, не добьешь! - кот оскалил в улыбке свои зубы, парочка которых явно отсутствовала. Видеть это было приятно, похоже кто-то более везучий, уже до меня изрядно подретушировал его морду. Но меня это мало утешило. Я жаждал его крови и потому, приглушенно выругавшись, выбрав булыжник поменьше и размахнувшись изо всех сил, кинул его в насмехающегося надо мной охальника. На этот раз камень пролетел чуть дальше и ударил в точности посередине "вороньего гнезда". До моих ушей донёсся громкий удар набата. Дно у этого "гнездышка" оказалось металлическим. Вот почему этот паршивец ведет себя столь самоуверенно: у него там целая крепость! Что ж, камнями мы его забрасывать больше не будем: ни к чему, да и кто знает, может, этот воришка того и добивается?! Бум, бум! Гнездо как набат. Бум, бум- и его сообщники уже рядом?! Но ничего, мы его по- другому достанем.

 Я, вздохнув поглубже, подошел к дубу поближе и, наконец-то, смог рассмотреть этого гиганта получше. Корни дерева, толщиной в добрую бочку, словно морские волны, вспарывали каменный настил дороги. Сам ствол, будучи не менее пяти метров в диаметре и в изобилии поросший зелено-серым мхом и большими узловатыми наростами, уходил вверх, где на высоте всего шести-семи метров раскалывался-разламывался на многочисленные стволы-ветви. Они, свою очередь, давали начало бесчисленному числу более мелких ветвей, которые, словно пальцы рук, расталкивали стоящие чуть в стороне более молодые дубы-собратья, скорее всего доводившиеся ему "детьми да внуками". Я едва не снял шляпу, стоя перед этим патриархом, давшим начало раскинувшемуся вокруг лесу. Но шляпы на моей голове не было, потому я подошел к дереву и почтительно положил свою руку на его шершавый ствол.

 -Вот блин! - я едва сдержался, чтобы не выругаться покрепче. О том, что - бы залезть наверх, нечего было и думать: весь ствол и тянувшиеся ввысь ветви были покрыты толстым слоем скользкого, как угорь, жира. Сквозь зелень листвы на меня уставилась донельзя счастливая кошачья морда. В его передних лапах виднелся здоровенный хвост какой-то рыбины, кажется, щучий. Кот радостно гыгыкнул и принялся с урчанием поглощать лакомство.

 -Доволен, да?! Радуйся, радуйся! - я стал задумчиво ходить под деревом, обходя его по периметру.

 -Эй ты, мужик, что притих-то? - Кот, кажется, уже покончил с обедом и теперь, сидя в гнезде, забавлялся моей беспомощностью. - А камушками отчего не швыряешься, вдруг попадешь? - он свесил вниз голову и, прикрыв глаза, изобразил спящего.

 -Ага, я бум-бум, а дружки твои тут как тут!

 -Сообразил, значит?! - котяра немного приуныл. - Бросаться, значит, не будешь?

 -Не буду, - я лениво помотал головой.

 -А как же праведный гнев, месть и прочее? - кот, кажется, улыбался, если коты вообще могут улыбаться... А разговаривать они могут???!!!

 -Да, естественно, я буду мстить и мстя моя будет страшна, но позже! - не спуская глаз с вольготно развалившегося на дереве воришки, я отступил назад и едва не споткнулся об развалившегося поперёк дороги Андрея. Каким образом этот увалень оказался впереди остальных моих спутников, я так и не понял, да это было и не важно. Главное, хоть кто-то из моих спутников был рядом! Протянув руку, я осторожно коснулся цветком лба спящего. Тот вздрогнул и рывком сел, выпучив на меня свои зенки.

 -Чего вылупился, будто привидение углядел! Я - это я! А ты - это ты! Ну, проснулся?

 -Да, вроде как и не ложился, так ить не пойму, как меня на дороге-то распластаться угораздило? Мож, солнышком напекло? Аль какой вор-супостат сзади по голове ударить исхитрился?! - он осторожно ощупал пальцами свой затылок. - Николай свет Михайлович, уж укажи путь- истину, просвети несчастного!

 -Просвечу, просвечу, попозже, теперь недосуг. На вот, возьми цветок засушенный да пробегись по сотоварищам нашим. Каждого осторожно по лбу лепесточком коснись, а потом и лошадок тоже. А я пойду с твоим вором-супостатом побеседую, - я осторожно опустил в раскрытую ладонь глашатая лепесточек и, задумчиво поглядывая на позёвывающего кота, вернулся на своё место под деревом.

 -Ой, Вы ли это вернулись? Так где же Ваша мстя? - кот, сидевший на одной из самых толстых веток размахнулся и попытался попасть в меня рыбной косточкой. Надо признать, рыбка, которой она принадлежала, была отменная! Кость прошуршала по стволу и, не причинив мне ни малейшего вреда, упала в растущую средь корневищ траву.

 -Котяра ты шелудивый, мы отомстим, можешь не беспокоиться! Но торопиться не будем. Зачем нам торопиться, день вон еще весь впереди. Так что время есть, посидим в тенёчке, подумаем, глядишь что-нибудь и придумаем...

 -А что тут думать! - из-за моей спины раздался бас Андрея ибн Ивановича. Кот вздрогнул. Глаза его, до того желтые, слегка позеленели. - Дуб с корнем вырвем и вся недолга!

 -Дуб с корнем? - переспросил я рассеяно. Такая простая мысль мне как-то не приходила в голову. Я обернулся посмотреть на Ивановича, думая, уж не сбрендил ли наш парень на почве кошачьих сказок. И тут только сообразил, что сам, не подумав, сделал то, чего делать не следовало. - Цветик - семицветик где?

 Андрей виновато развел руками

 -Раскрошился как есть в пыль мелкую! Едва лошадушки Вашей коснулся, он и рассыпался, вот ветром и сдуло.

 Я подозрительно покосился на его карманы. Но проверять их на предмет наличия оного растения я благоразумно не стал.

 -Рассыпался, говоришь?

 -Истинно! - наш глашатай разве что молитвенно не сложил ладони. - А славная травка была! - добавил он с тоской в голосе и, вытянув шею, как бы собираясь заглянуть в мои карманы, поинтересовался: - А у Вас ещё такой, случаем, нет? Нет... А жаль...

 Я хмыкнул, а Дубов потер ладонью лоб и, сделав шаг вперед, решительно ухватился за ствол: дуб вздрогнул, но устоял.

 -Вы, вы, вы хоть понимаете что делаете? - котяра, доселе лишь веселившийся над моими безуспешными попытками хоть как-то до него добраться, теперь был напуган. - Я благородный дон Котеорос Ништякускас Павлекуаскаскис! Особым Указом самого короля именованный Сицилийским и Орденом Святого Прибамбаса награжденный. Вы не можете вот так грубо взять и сбросить меня вниз! - древо потряс мощный удар Андреевой ноги. Котяра, едва не свалившись, судорожно вцепился когтями в ствол и истошно завопил на весь лес. - Да как вы смеете! Вы... если хотите знать, я здесь не просто так сижу, а службу государевою справляю!

 -Это какую такую службу? - мне стало любопытно. - Что, ваш государь в разбой ударился? Путников своим подданным грабить наказал?

 -Не грабить, не грабить! - запротестовал сидящий наверху кот. - А именно исполнять службу таможенную, пошлину всякую там собирать, за контрабандой следить, что б, значит, без разрешения не провозили. А ежели кто противиться станет да на государева человека при исполнении нападать начнёт, тут уж и силу применить можно, с последующей всего имущества конфискацией! - на этом слове кот запнулся. Да, с "гнездовым гонгом", у них здорово придумано! Ежели ограбленные плюнут и дальше пойдут, то вроде как таможенную пошлину заплатили. А ежели возвернуть своё вознамерятся да на кота ополчатся, тут уж им и нападение на государственный орган вменить можно. Мудро, мудро.

 -Странные у вас таможенные правила! - сказал я почти ласково и задумчиво погладил рукоять меча. Кот, конечно, "человек" подневольный, но ведь, с другой стороны, его никто не заставлял на такую работу наниматься! Сидел бы себе в лесу да мышек ловил! А ведь нет, рыбки да сметанки захотелось! Рыбка-то она его песенок слушать не будет, да и птички, поди, песенки получше знают.

 -Да уж какие есть! - кот, сбитый с толку моим мягким тоном, кажется, немного приободрился. - Так, граждане, ежели всё поняли, давайте, пока не передумал, проваливайте по - добру по - здорову.

 -Это он кому? - спросил у меня Андрей, приноравливаясь, как бы это поудачнее зацепиться за самое большое корневище.

 Я пожал плечами:

 -Так он, наверное, сам с собой разговаривает.

 -А-а-а, - понятливо протянул Андрюха и дернул так, что раздался треск, а ветви дуба, расталкивая соседей, заходили ходуном. Дон Котеорос Ништякускаскис не удержался и с диким визгом полетел вниз. В последний момент ему всё же повезло. Он каким-то невероятным образом сумел вывернуться и умудрился уцепиться когтями за ствол дуба. Вместо того, что бы шмякнуться с шестиметровой высоты, он повис на передних лапах. Но тут везение кончилось. Оказавшись с другой стороны дерева и не имея под когтями знакомых одному ему выступов и зацепов, Котеорос, блажа на весь лес, заскользил вниз, прямо в приветливо подставленные железные рукавицы подоспевшего нам на подмогу рыцаря. Я думал, что сейчас котяра станет вырываться и царапаться, но тот, признав свое поражение, даже и не рыпался.

 - Дон Котеоркос Ништякус-кос - кис - клас, - наш рыцарь старательно попытался выговорить полное имя котяры, но безуспешно.

 -Не мучайся, ни к чему! - сказал я, успокаивая Георга и, протянув руку, чтобы забрать сумку с нашими пожитками, добавил: - Прошу любить и жаловать: Ништяк Палыч Гадский собственной персоной. Сменил работу, имидж и имя. Яга, кажется, говорила, что он на заработки подался. Но кто мог бы предложить, что так далече...

 -Ба! - раздалось восторженное. Кот, словно намереваясь заключить меня в объятья, раскинул в сторону лапки. - Вы изволите знавать бабушку Матренушку?! Друзья, я рад вас приветствовать! Да если бы я знал! Если бы я мог только представить, я бы...

 -Заткнись! - оборвал я разговорившегося Гадского. - Брататься будем после, а сейчас тебя надо бы проучить, слегка, по- дружески.

 -Зачем же, друзья, зачем же? Я всё понял! Я признаю свои ошибки! Я никогда! Ни за что! По гроб жизни! Зачем, друзья, зачем?!

 Я посмотрел на извивающегося Гадского.

 -Что б жизнь медом не казалась.

 -Мя - ву-у-у, - взвыл кот, когда рыцарь покрепче стиснул его жирную шею. -Друзья, мне для вас ничего-ничего не жалко: всё для вас, всё для вас! В знак искренности моих слов - вон в тех кустах таможенная колесница со знаком особым, тайным, на дверцах намалеванным, спрятана. Тройкой отборных рысаков запряженная. Берите, езжайте, никто не осмелится вам путь заступить и дороге вашей воспрепятствовать, до столицы докатите как по скатерти!

 Мне надоело котовое горлопанство. Я вздохнул и, приняв решение, похлопал по плечу державшего его рыцаря:

 -Слушай, Георг Ротшильд! В конце концов, ты у нас рыцарь, а рыцарю пристало разбираться во всём. Следовательно, как проучить негодника, чтоб неповадно было прохожих обирать ,ты знаешь. - Я на мгновение задумался. - И давай-ка, коли ты в латы закованный, сам негодника и проучи. Нам-то, понимаешь, возиться с ним не с руки, того и гляди, поцарапает или покусает.

 Рыцарь обречено кивнул и поплелся в сторону деревьев, за которыми виднелся плохо замаскированный транспорт, на деле оказавшийся самым обыкновенным тарантасом.

 -Да, ещё, - крикнул я ему в след, - коня мы твоего возьмём, так ты уж нас на колесах догоняй. - Рыцарь снова молча кивнул и вошел в близлежащие кустики.

 -Что же мне с тобой, ворог, делать? - вслух размышлял он. - Отрубить одну лапу? Нет, не пойдет, какая коту после этого жизнь?

 -Да, да, не жизнь вовсе! - поддакнул котяра.

 -Обрезать усы, уши? - продолжал размышлять Георг, поглядывая по сторонам. - Так кошки засмеют!

 -Засмеют, точно засмеют. Нельзя-с, нельзя-с, - видя замешательство рыцаря, кот Ништяк снова приободрился.

 Потомок Вельстибурга поскрёб железной рукавицей по железу, прикрывавшему затылок. Для кота этот звук прозвучал похоронным колоколом, так как рыцаря тут же посетила идея:

 -Эврика! - вскричал он. - Как это мне сразу в голову-то не пришло! Это нельзя, это не с руки, а вот высечь, пожалуй, можно - и назидательно и без урону.

 -Что ты такое удумал?! - завизжал Гадский, предчувствуя неминуемую экзекуцию. - Сатрап, кровопивец, контрабандист! - он попытался вывернуться, но железные рукавички держали надёжно. Рыцарь довольно улыбнулся и направился к близлежащему кустику лозы. Тут на его пути попался здоровый, высившийся над травой муравейник. Наш доблестный "Айвенго", зацепившись за него шпорами своего остроносого боевого ботинка, споткнулся и, гремя на всю округу "боевой сбруей", рухнул в высокую, уже успевшую перерасти сенокосную пору, траву. Шлем, соскочив с головы, откатился в сторону. Сам рыцарь больно ударился о землю плечом, но кота не выпустил.

 -Вот зараза, из-за тебя мурашек растревожили! Вон как забегали, вон как разволновались, теперь дом восстанавливать! - ругался Георг, медленно поднимаясь на ноги. - Что, мураши, разбегались? Обидчика ищите? Как теперь жить-то будете?!

 -Ничего с ними не станется! - высокомерно заявил, всё еще не потерявший надежды на своё благополучное освобождение, котяра. - Отпустил бы ты, брат, меня, а я с тобой богатствами поделюсь, как с другом. Пороть - это... ведь ты, поди, и сам понимаешь... это не по- рыцарски будет!

 Рыцарь задумался. В словах Гадского была своя доля истины. Улыбка осветила его открытое солнцу лицо.

 -Ты прав, пороть розгами я, пожалуй, тебя и впрямь не стану. Не рыцарское это дело, не рыцарское!

 -Прекрасно, прекрасно! - восторженно замурлыкал кот. - Замечательная идея! Ну что, я уже свободен?

 -Почти. Осталась сущая формальность, сущая формальность! Минутное дело - и я тебя отпущу.

 -Да? - растерянно протянул кот. В словах рыцаря ему почудился какой-то подвох.

 -Ага! Вот выведу тебе блох и отпущу. - Георг осторожно, чтобы не коснуться острых когтей сицилийского кота, опустил того на муравейник и, вдавив, малость попридержал.

 - Какие блохи?! - с искренним изумлением завопил кот.

 -Обыкновенные, - рыцарь был неумолим.

 -У меня же нет блох, что ты делаешь? - Котеорос взвыл дурным голосом.

 -Ничего, муравьи найдут! - поспешил успокоить его новоявленный "контрабандист". Затем ещё сильнее вдавил Ништяка в рыхлую структуру муравейника, так что даже его уши скрылись под слоем забегавших по голове муравьёв и, донельзя довольный проделанной процедурой, не оглядываясь, направился к стоявшему неподалеку тарантасу. Вскочив на козлы, он стеганул лошадок вытащенной из-за пояса плеткой ,и сухопутное средство передвижения, скрипя несмазанными колесами, запылило по дороге, а где-то позади раздавались громкие завывания несчастного королевского котика.

 Вот уже третий день мы двигались в сторону Кривгорода. Королевский тарантас мы спихнули в первый же попавшийся по дороге овраг, а лошадок близ малой деревеньки на волю отпустили. Погони пока не было, тем не менее, я то и дело настороженно поглядывал назад. Странное отсутствие преследователей начало меня сильно беспокоить. Опасаясь какого-нибудь подвоха, я постоянно торопил спутников и на коротких привалах (которые с моего согласия изредка устраивала наша компания) обязательно выставлял наблюдателя. Святые отцы, еще больше моего отбившие свои задницы, поминутно молили о снисхождении. А отец Иннокентий, отвернувшись, чтобы никто его не слышал, сыпал самыми отборными ругательствами и посылал проклятия на мою голову. Местность на нашем пути была большей частью пустынна. Лишь изредка попадались небольшие деревушки, торчавшие крышами своих домов над окружающими их квадратами полей с созревающим на них скудным урожаем злаков. Почти в каждом селении виднелись полузанесенные временем развалины старых ферм и множество покосившихся, покинутых хозяевами домов, а рядом, в квадратах площадей, поросших молодым лесом, с легкостью угадывались заброшенные поля и пастбища. И лишь кое-где виднелись небольшие сенокосные луга со стоявшими на них копнами. Давно успевшая подняться отава скрыла стерню, налилась соком и тоже готовилась упасть под ударами острых кос. Мы миновали большое озеро, заключённое в столь правильной формы песчаный круг-воронку, что невольно напрашивались мысли о её космическом происхождении. "А что, если и правда, когда-то давно в этом месте упал метеорит?!" - глядя на открывшийся с высокого холма пейзаж, подумал я, невольно любуясь красотой водной глади, изредка разрезаемой узкими полосами ярко-зеленых зарослей тростника. Легкий ветерок, набегающий с запада, поднимал мелкую рябь, казавшуюся в лучах поднявшегося над горизонтом солнца золотисто-лазурного цвета. Полукольцом огибая озеро, перед нами расстилался молодой сосновый лес, тянувшийся, казалось бы, до бесконечности.

 -Уже недалече осталось! - подбодрил моих спутников молодцевато гарцующий рядом Андрей. Несмотря на мой приказ, он никак не хотел ехать позади "каравана", и каждый раз, после моего указания уезжая в арьергард, через некоторое время неизменно оказывался рядом.

 -Ну и? - я вопросительно поднял голову. Опять отсылать его в хвост колонны уже не хотелось. Только что я сверился с картой и, если она не врала, то я без него знал, что скоро наш путь закончится. Но мне уже в это почти и не верилось.

 -Версты три, не больше! Тут все леском да леском, а как лесок кончится, тут, стало быть, и приехали.

 -Ну-ну, - согласился я со словами доморощенного Сусанина, и слегка стегнув коня, поскакал дальше. Вскоре, несмотря на мои сомнения, и впрямь светлый сосновый лес остался позади. Извилистая песчаная дорога, пылившаяся под копытами наших скакунов, вывела нас на край высокого косогора, под которым раскинулась широкая припойменная равнина. По правую руку от меня отвесной стеной уходил вниз крутой обрыв, ниспадающий своими скатами в огромный песчаный карьер с белым искрящимся на солнышке песком. А сразу под ногами на изумрудно-зеленых лугах, извиваясь подобно убегающей змее, несла свои воды неширокая, но стремительная река Врана. Еще дальше, за отливающей синевой речной лентой, поднимались ввысь предгорья Карандяевского хребта, разделявшегося на две почти равные части огромным, тянущимся с севера на юг каньоном и носившим название не то Караульного, не то Карабульного. Некоторые буквы в этом названии были выписаны на моей карте столь замысловато, что прочитать надпись правильно у меня так и не получилось. А ломать долго голову я не захотел, оставив себе для пользования более привычное моему слуху слово. Итак, Караульный каньон делил хребет на две половинки, равные по протяженности, но совершенно отличные в своем представшем нам виде. Справа сопки тянулись с запада на восток и были покрыты густым смешанным лесом, сходящим на нет лишь на самых высоких вершинах ,едва ли не цепляющихся за медленно плывущие по небу облака. А предгорья, расположенные слева, поднимавшиеся широкими уступами и тянувшиеся с юга на север, покрывали зеленые травы, с изредка растущими (то там, то тут) небольшими кустарниками и приземистыми, словно придавленными сверху деревьями. Сам хребет тянулся вдаль и, где-то на горизонте, безжалостно поглотив истончившуюся нить каньона, сливался в одну горную цепь, сверкавшую белоснежными вершинами острых пиков.

 Вдоволь налюбовавшись открывшимся нашим взорам видом, мы тронули поводья и попылили дальше. Вскоре наши кони поравнялись с высокими деревянными строениями, слегка смахивающими на летние базы отдыха. Похоже, они были здесь чем-то вроде пригорода, только на улицах этого дачного поселка было непривычно пустынно и тихо. Сам же город-крепость Кривград раскинулся чуть дальше, в излучине всё той же реки Враны, спрятавшись за толстыми каменными стенами и нависая своими высокими крепостными башнями над крутыми обрывами речной старицы. Окованные толстым листовым железом ворота были наглухо закрыты, и на круглых сторожевых башнях, стоявших по обе стороны створок, сидели закованные в металл стражники. Блестящие острия арбалетных стрел, словно хищные птицы, следили за каждым нашим движением, готовые при первой же команде сорваться в свой скоротечный, смертоносный полёт.

 -Стоять! Не двигаться! - долетел до нас зычный голос. Приглушенный толстыми воротами, он, тем не менее, звучал грозно, а твёрдая уверенность сквозившая в голосе говорившего вызывала невольное уважение. - Кто такие? Зачем в наш град путь держите?

 -Путники мы. - Я растерянно сунул в карман приготовленные для проезда монеты. Кажется, снова начинались какие-то непонятные проблемы. А я-то по своему скудоумию думал, что уж на этот раз с монетками в руках вопросов с проездом у нас не будет.

 -Путники, говоришь?! - я почувствовал как говоривший усмехнулся. - Намедни тоже путники были, а как на дыбе спытали, так и сознались, что шпионы-убийцы тайные. Может, и вы в розыске ходите?!

 -Да какие ж мы тайные, коль вот они, все пред вами! Что нас вопросами теребить? Пропущайте! Подорожную заплатим, не поскупимся. - Я позвенел монетами, - и поедем, путь неблизкий, а уж и полдень близится, поесть-отдохнуть пора.

 -И много уплатить-то готов?! - со смехом (словно бы в шутку), поинтересовался говоривший.

 -За каждого человека по серебреннику, да за лошадку медяк, да сверху золотой государев.

 -А не многовато ли? - за стеной аж присвистнули. - И впрямь, шпионы, ужо сейчас как повяжем...

 -Притомились мы больно! - спокойно возразил я, отнюдь не напугавшись этой угрозы. Говоривший вовсе не спешил приводить её в исполнение. - И времена нынче неспокойные. Что ж, теперь из-за собственной скаредности за порогом ночевать?!

 -И то верно! - охотно согласился ведший переговоры. - Времена нынче и впрямь неспокойные, бают...- он замолчал, остановившись на полуслове. - Всё одно не пропущу, мил человек. Придти ба вам поранее, с утреца, мы мигом бы всё обтяпали. Без серебра, без злата, медяками одними управились бы, а теперь не проси, не пропущу, головой рисковать никому не хочется.

 -А ежели еще золотой? Нет? Два с верху накинуть?!

 -И не проси, не могу! - чувствовалось, как тяжело дался отказ стоявшему у ворот стражнику.

 -Тогда объясни толком, что случилось, не морочь голову! - я услышал, как за воротами стражник задумчиво переминается с ноги на ногу.

 -Объяснить? Отчего ж не объяснить, - похоже, он всё же решился. - Почитай, это уж и не тайна. Теперь, поди, каждый ребенок в городе её знает-ведает, а что до ворога, так тот еще раньше нашего знал.

 -Мужик, ну ты и болтать!

 -А ты не нукай, не запряг, поди! - за воротами обиженно засопели. - Расскажи им, расскажи, а сам понукает, словно на ярмарку торопится. Война у нас на носу! Враг с запада стеной черной идет. Гонцы с утра прискакали, грамотку принесли. Теперь вот ворота на засовах держим, царь-государь повелел: никого не впущать, не выпушать! Эх, жизня - то наша разнесчастная! - похоже, начав говорить, стражнику уже было не так просто остановиться. - Бают, войско идет несметное! Орда Роканды на нас двинулась. Бароны-рыцари западные, в железо закованные, орды бессметные собрали: гоблинов да троллей со всего света понабирали, добычу богатую посулили, пообещали. Тролли, те впереди движутся, стрелков-арбалетчиков да псов-рыцарей щитами черными прикрывают. Говорят, они перво-наперво крепость Дракулы в осаду взяли и всю порушили, самого на кол посадили да в костре пламенном спалили до пела серого. (При этих словах сердце моё ёкнуло и тоскливо заныло). Не будет теперь кровопивец по городам и весям летать, кровушку людскую пить! А уж сколь войска под стенами черными оставили, считать - не пересчитать! Гонцы говорят, все рвы телами позасыпали. Тут уж двойная сердцу радость: и вражье войско поуменьшилось, и вомпер проклятый в бездну невозвратную сгинул. А так кругом худо! Все худо. Худо будет и уже, ой, как худо! Вновь случилось предательство. Горные витязи (это они так себя сами величают, а по-нашему по- простому и деды их, и прадеды всегда душегубами были и разбойниками прозывались), что по договору мирному призваны были наши границы предгорные оберегать, к ворогам переметнулись. Эх, не послушался воеводу- батюшку Вологда Жириковича Удалого король Броньцих 1, отец государя нашего, не стал горских владык в пустые степи отселять, а службу царскую предложил, золотом умилостивил! А ведь деды наши их дедов уж в пещеры гибельные загнали. Топнуть сапогом оставалось. Ан, нет, Броньциху друзья - короли западные присоветовали, оставь мол, дело кровавое, умилостивись! Вот и умилостивился! А где теперь эти короли, друзья бывшие? И где теперь эти "витязи"? То-то же! Говорят же в народе: сколько волка не корми, всё одно в лес смотрит.

 -А я и по- другому слышал: покупая у врага мир, мы даём ему средства для подготовки новой войны.

 -Хорошо сказано, мудрый человек эти слова сказал! И мне вас жаль, парень, впрямь жаль! - за воротами тяжело вздохнули. - Уходите отсель поскорей, не мешкайте, а мы подмоги из Лохмограда ждать будем!

 -Не будет вам подмоги! В осаде ваша столица, как есть в осаде, словно цепями скованная! - донесся из-за наших спин старческий голос. Мы повернулись: из-за кустов терновника, устало вздыхая, вышла бабка Матрена, платочком накрылась, лапоточки на ноги подвязала - ни дать не взять - богомольная старушка на Пасху в путь-дорогу родственников обходить отправилась. За ней, понуро опустив голову, плелся дон Гадский. Шерсть на нем висела клочьями, а мордочка выглядела так... как бы это получше сказать... слегка помятой, задние лапки вихляли и то и дело подкашивались. Похоже, экзекуция оставила у кота "чудное, неизбывное" впечатление.

 Бросив на нас рассеянный взгляд, кот вздрогнул и, вильнув в сторону, пошел по кривой дуге вслед за бабкой, обходя нашу компанию. Сама Яга незаметно поднесла палец к губам, предостерегая, мол, знать вас не знаю, не ведаю, а вы меня и тем паче. Затем погрозила клюкой стоящим на башне стражникам и громко выругалась в их сторону.

 -И чего это вы, охальники, удумали? Путников-странников от стен гнать, когда ворог у порога стоит, не по - божески это, не по - росски.

 -А ты, бабка, какого черта вмешиваешься? Не указ ты нам! Иди в свою деревню, пока батогами не отгваздали, и кота своего шелудивого прихва.., - стражник вдруг осекся под грозным взглядом вышедшего вперед котика, и вслед за этим мы услышали несколько тяжелых ударов. Закованные в сталь стражники бухались на колени. - Не признал, Ништяк Палыч, не признал! Простите великодушно! - униженно взмолился всё тот же голос, и ворота как бы сами собой поползли в стороны.

 -Эти со мной! - кот важно кивнул в нашу сторону и, стараясь сохранить достоинство, с гордо поднятой головой взошёл на каменные плиты города.

 -Что с Дракулой Евстигнеевичем? Правда, что убили его недруги? - едва отойдя от ворот, задал я Яге терзавший меня вопрос.

 -Не слухай слухов зловредных! Живой он, живой! Жив - живёхонек, привет тебе передал. В Трехмухинске оборону держит. Крепость- то его и впрямь порушили, хотя тьма врагов под стенами осталася. Покудова враги до последнего рубежа добрались, несметным числом повалилися. А как стало совсем жарко, так мы (И вы там были? - возглас, едва не вырвавшись, застрял у меня в горле. Я наконец-то понял, куда так срочно засобиралась тогда от нас бабка Матрена. А я-то думал, Нурингию пристраивать отправилась), подземным ходом за стены выбрались да по речке до лошадок, припасенных заранее, добрались. Больных да раненных на телегах увезли, а граф еще полчаса натиск сдерживал, уж и не знаю, как сил-то хватило. А от врага он на крыльях улетел. Уж вою-то было! Всю ночь бесилось войско вражье. Барон ихний, говорят, от злобы даже любимого шакала придавил. А мы прямиком в Трёхмухинск докатили, и граф следом на крыльях опустился. То-то разговоров в городе было! Суды-пересуды устраивали. Одна бабка, ещё та сплетница, всё поверить в графские крылья не могла. А как сама увидела да в крыльях машинку спознала, так волосы сама на себе и повыдергала. Это ж надо, такое непотребство, Дракула простым человеком оказался?! А замену ты себе толковую подыскал. Трехмухинск городок хоть и небольшой, но теперь любую осаду выдержит, оборонится. Воины графские отдохнули малость, а остальное всё Игнат устроил: и стены подновил, и оружие и камни метательные подготовил. Враг только на порог сунулся - мы его и встретили! Вот он и не пошел на приступ. Стороной обошёл, сюда движется.

 -И что им тут понадобилось?

 -А ты сам смекни, неужель не додумаешься?

 -Я? - от удивления мои глаза полезли на лоб.

 -Я не я, больно ты о себе возомнил! Им-то не ты нужен, а король, что с дочерью на здешних курортах отдыхать изволит.

 -Король... - протянул я разочарованно. Нет, всё же в том, что бы быть пупом земли, есть что-то притягательное!

 -Король, король! - поддакнула Баба-Яга. - Только я бы такого короля сама бы им и выдала. Все царство-королевство в разор пустил, сам только по отдыхам да заграницам мотается, а дела государственные позабросил. Управляющего, ишь, поставил и радуется: мол, я вот отдыхаю, а дела царские сами делаются! А энтот его управляющий только до власти и денег жадный, а на государство ему плевать с колокольни англицкой! - Яга замолчала, затем продолжила уже совсем другим голосом. - А принцессу жалко! Умница, красавица, вся в мать покойную. Вот бы кому царством- то править, ан разве ж кто позволит теперь? Изенкранц власти своей уже никому не отдаст, народ весь изничтожит, а взятого не выпустит. Но об этом мож потом подумаем, а теперь нам надо от врага внешнего оборониться. Войско-то у них и впрямь несметное. Быстро собрались, видно давно готовились, да всё не решались. А сейчас как будто кто им весточку какую прислал, собрались сообща и на нас кинулись. Я хоть и сказала, что не в тебе дело, да не так-то всё просто вокруг веретена поворачивается. Что, ежели знак им, тот Темный подал? Помощь какую тайную оказать обещал? Что, ежели одним махом три головы срубить хочет? Королевскую, твою и войско западное ослабить? Все грады росские им всё одно не одолеть! Рано, поздно ли, с земель наших врагов повыкинут. Вот по деревням мужики соберутся и погонят врага взашей! Это даже Черный владыка понимает, он-то свою рать темную в бой гнать не торопится, силы копит, планы новые измышляет, что бы, значит, и наши земли как есть уничтожить и запад полонить, под всю длань положить. Ты-то об том что думаешь?

 Я промолчал. Да и что я мог сказать? Гадание-то получалось замысловатым.

 Постоялый двор "У очага" и впрямь было видно издалека. Стоя чуть ли не в центре города, он сверкал многочисленными мозаичными стеклами. Распахнутые ставни поражали воображение искусной, замысловатой резьбой. А крыша, извилистыми уступами стекавшая как бы с самого неба, сверкала на солнце настоящим золотом. Общее впечатление портила лишь свисающая с фасада вывеска, призванная поведать путникам название и цель бытия сего заведения. К тому же висела она как-то косо, словно бы у зодчего, воздвигшего столь изумительное строение, не осталось сил, и последний гвоздь он вбил, уже нимало не заботясь о красоте и совершенстве.

 Семёныч - старший принял нас с радостью. Накормил- напоил и теперь, расположившись в уютной гостевой комнате, отводил душеньку в теплом общении со мной и бабкой Матреною, так как, по его словам, уже давно стосковался по разговору теплому, душевному. Моего (с компанией) прибытия он ждал. Младший брат с почтовым голубем весточку ему прислал. А вот явление в гости самой Матрены Тихоновны стало для него самым настоящим сюрпризом.

 -Про беду вашу тайную я знаю-ведаю. Братец, как есть, секретной вязью на голубиных перьях отписал. Вас, покамест, ждал, всё по скрижалям старым искал-выискивал да в пергаментах древних вычитывал и нашел-таки! - Наш хозяин радостно хлопнул себя по коленям ладонями. - И впрямь, снадобье от хвори адовой в Темном краю сыщется, только туда вам ходить не надобно! - Он замолчал и, глядя на нас, хитро заулыбался.

 -Ну-кась, ну-кась, договаривай! Что ты такого спознал, что и я не ведаю? - глядя на улыбающегося Евдакия Семёныча, Яга тоже невольно заулыбалась. - Ишь ты, в пергаментах выискал, грамотей...

 -Ягодка ваша хоть и прозывается Адовым глазом, не только в темном краю по пещерам черным растет, но и у нас кое-где сыщется, от града не так далече. Жаль, пробраться туда трудно теперь будет: два дня скакать придется, а пыль уже за стенами клубится, вражье войско на приступ движется. Знать бы, что так случится, я б нарочного за ягодками-то выслал! Теперь уж возвернулся бы, поди. Но ничего, ничего, ворога от ворот откинем - и с Богом!

 -С Богом-то с Богом, только будет у нас времечко-то? - Яга глядя в окно на все возрастающие столбы пыли, вившейся над горизонтом, тяжело вздохнула, - боюсь, не поспеть нам к сроку-то. - Она замолчала и испытующе посмотрела на заёрзавшего под её взглядом Семёныча - старшего. - Не знаю, милок, но нечто мне подсказывает... уж недоговариваешь ли ты чего?!

 -Так ить, как сказать-то, коль оно хоть и рядом, а в руки не даётся?!

 -Это Вы о чём? - мой голос посуровел.

 -Да и скажу - не скажу, что толку-то? Всё одно, что лягушек в пруду пугать. Но да будь по-вашему: в ранжерее царской растет один кустик махонький. Говорят, круглый год ягодками усыпанный, только у нашего царя и одной ягодки не выпросишь, сколько не кланяйся. Да и не пропустят вас во дворец царский!

 -А кто тебе сказал, что мы собираемся проситься-кланяться? - спросил я грозно. Мне уже давно надоела местная аристократия-бюрократия. - В конце концов, кто я, голь перекатная аль полноправный владетель града Трехмухинска?! У меня и грамотка соответствующая с печатями припасена! - при этих словах я порылся в своем дорожном мешке и, выудив на свет божий туго свернутый пергамент, украшенный немалым числом сургучных печатей, потряс им над головой. Сомнений в правильности выбранного пути у меня не было. Трехмухинск и раньше короне не очень-то подчинялся, а теперь, когда объединился в союзе с самим графом Дракулой, его владетельного господина обидеть не осмелятся, а отказать в пустячной просьбе пособирать ягодки уж тем более. Или пусть только попробуют!

 Я решительно поднялся и двинулся в сторону выхода.

 -Погоди, касатик, не греми веслами! - остановил меня заметно повеселевший голос Матрены Тихоновны. - К Государю мы теперь завсегда успеем! Нам бы еще теперь в другое место поспеть, с твоим делом разобраться.

 -С каким моим делом? - не поворачиваясь, спросил я и, ожидая ответа, замедлил шаг.

 -Совсем голову потерял! Может, ты и домой возвращаться не собираешься? - я остановился и недоуменно вытаращился на лукаво улыбавшуюся Бабу-Ягу.

 -А разве всё не само собой должно получиться? Я там что-то свершу, сделаю и глянь, а уже дома?

 -Ишь шустрый какой! Ить сколь я тебе говорила, ничего просто так не делается, от всего ко всему нити тянутся, всё из всего продолжение имеет. Всё знать-ведать невозможно, но чем больше спознаешь, тем вернее и короче путь к цели выберешь.

 -Хорошо! - отчего-то от её слов на меня накатила безмерная усталость, словно заботы сразу двух миров свалились на мои плечи. - Если не к царю-королю, так куда же? - если честно, то идти мне уже никуда не хотелось. Хотелось лечь, забыться и уснуть. Хотя, кажется, где-то эти мысли я уже слышал?!

 -Недалече касатик, недалече! К мудрецу пойдём, есть тут один отшельник-книгочей-грамотник, сто лет истинами прозябается, может и прояснит нам чего непонятное.

 -К отшельнику так к отшельнику! - я обречено махнул рукой и вновь повернулся к выходу.

 -Постой, Колюшко! Кто ж тебе сказал, что истины-то обязательно за воротами скрываются да в дальних краях прячутся! Иногда ведь и под ноги посмотреть не грех! - Яга снова лукаво улыбнулась.

 Я тяжело вздохнул и посмотрел под ноги, на полу ничего не было.

 -Совсем ты тут у нас разум потерял! Я это не в буквальном смысле сказала. Мудрец-то рядом живет, но не в подвале же, в самом деле. Назад возвертайся да прямо по коридору ступай, дверь вторая налево будет, узорчатая, за ней келья егоная и есть. - Тихоновна кивнула куда-то за спину, и я вдруг увидел позади неё доселе не замеченные широкие двери. С тихим скрипом они сами по себе медленно раскрылись, отворив моему взгляду широкий коридор, увешанный резными канделябрами, в каждом из которых, в целях экономии, горело всего до одной свечке. Я смущенно пожал плечами и направился на поиски великомудрого отшельника.

 -И чего ты знать хочешь? - это подал голос высунувшийся из ножен меч. - Домой собрался? И чего тебе здесь не хватает? Природа, воздух, путешествия- какие только душенька пожелает...

 -А еще колдуны, вампиры, банды безумствующих разбойников, отравленные кинжалы и еще чёрт - те что...

 -Зато есть что вспомнить! Кровь в жилах так и кипит! Эх, мы с тобой еще и на дракона пойдем!

 -Да иди ты со своим драконом, знаешь, куда?

 -Знаю! - меч обиженно завертелся в ножнах. - Не хочешь - как хочешь, потом еще жалеть будешь. Всё, я сплю! - при этих словах он щелкнул металлом о металл и затих, а я, наконец-то разглядев дверь узорчатую, потянул за массивную серебреную ручку.

 Если помещение, в которое я попал, можно было назвать кельей, то только лишь разве образно. Громадная комната, сплошь уставленная книжными стеллажами, открылась моему взору. Из широких окон, задернутых тонкими занавесями, лился мягкий, немного туманный свет. Чуть поодаль, слева от входа, стоял широкий письменный стол, заваленный стопками книг и устеленный полуисписанными свитками. А на самом его краюшке примостился седой худенький старичок, с лицом, иссеченным бесчисленным числом старых шрамов, с густой седой бородой, в очках, сдвинутых на самый нос. Совсем не показавшийся кладезем премудрости, он отставил в сторону руку с зажатым в ней гусиным пером и теперь пристально разглядывал мою "светлость".

 -Иван Семенович! - приложив руку к груди и чуть склонив голову, представился старец и улыбнулся. Улыбка его была добрая, всё понимающая и всёпрощающая. "Стало быть, еще один братец, старший старшего", - догадался я и тоже улыбнулся.

 -Николай Михайлович, или просто Коля, - в свою очередь отрекомендовался я и замолчал. Стоя у порога и, переминаясь с ноги на ногу, я не знал, с чего начинать свои расспросы. Да и как спросишь постороннего человека о самому тебе неведомом? Но старец, кажется, догадался о моих раздумьях и пришел на помощь:

 -Так, молодой человек, чем могу служить? Вы, я как понимаю, сюда не любезностями обмениваться пришли. И коль уж Вас братик ко мне прислал, стало быть, и впрямь дело важное. Так что не стесняйтесь, спрашивайте, спрашивайте!

 -Говорят, Вы величайший мудрец, которого только знал мир, - тут я немного слукавил. О том, что он величайший мудрец, мне никто не говорил. - Откройте мне, зачем явился в этот мир я? Зачем явился в этот мир человек, что величает себя Хайлулой или Черным владыкой - Властелином тьмы? Почему темные силы так быстро подчинились ему и тьма, что наступает на нас с запада и юга день ото дня набирает силу? Что ждёт нас, и как остановить зло? Как мне вернуться домой в свой мир, к своей прежней жизни? И что такое Арда? - Поспешно задав все интересующие меня вопросы, я замолчал, даже и не надеясь получить на них исчерпывающие ответы.

 -Тоскливые мысли потекли в моей голове. Много вопросов задал ты. На все ли возможны ответы? Война, вечная война, а почему? Не потому ли, что богатство одних зиждется на бедности и угнетении других?! Извечный вопрос о справедливости. Ты не понимаешь моих рассуждений. Ты думаешь, я стар и выжил из ума? Погоди, сперва выслушай, а уж потом суди. Я действительно стар, и Мир стар. Но Мир не изменился, всё движется по виткам крутой спирали, всё выше и выше, но ничего не меняется, всё как всегда, всё как прежде. Так же сосед идет на соседа, так же одни жируют на нищете других, так же зло зачастую носит маску добра, а добро и добродетель, осмеянные шутами, прячутся на самом дне человеческих душ, и их нелегко, ох, как нелегко вытащить на светлую гладь жизни. Мир устроен так, что человеку свойственно желание больше предаваться праздности и развлечениям, чем работать и созидать, но стоит ли это делать за счёт других? Оглянись вокруг, много ли людей живет согласно сокровенным заповедям Всевышнего? Редкие подвижники, да и еще извечные мученики земли - крестьяне, работающие за семерых, а получающие крохи. Почему так? Неужели мир нельзя изменить к лучшему? И если можно, то почему он не меняется? Не потому ли, что во главе мира стоят всё те же, тысячи лет назад договорившиеся о разделе мира, Тайные?!

 -Тайные? - я удивленно перебил говорившего.

 -Да, именно Тайные или Темные лорды, как называют они сами себя и те немногие, кому удалось сквозь завесы лжи узреть луч истины в паутине мрака.

 -Так Вы всерьёз считаете, что во главе вашего мира стоит тайная организация? - на всякий случай уточнил я, не понимая, к чему все эти рассуждения, какое отношение может иметь их "масонская ложа" к заданным мной вопросам? Казалось бы, никакого и, следовательно, старик действительно выжил немного из ума. Но спешить с выводами я не стал. Торопиться мне было некуда, и я мог себе позволить небольшую философскую беседу. - Думаете, стоит лишь развенчать их тайну, наделить людей знаниями, привести к власти новых умных и хороших людей и всё изменится?

 -Не сразу, сын мой, не сразу! Пройдут еще века, прежде чем люди научатся доброте и справедливости. Не так сложно, как думается, развенчать, наделить, привести других к власти, сложнее удержать эту власть в руках, в руках хороших и умных в течение веков. Тайных не извести, не вырубить как колючее дерево под корень, не вытравить и не выжечь. Они спрячутся, затаятся, останутся и будут плести свои сети изо дня в день, изо дня в день, дожидаясь своего часа. Ты думаешь, кто правит страной, король? Ты думаешь, что королевские семьи есть среди Посвященных? Ошибаешься, Тайные никогда не являются миру явно. Король - это только ширма, за которой спрятались и дергают за ниточку куда более грозные фигуры. Фигуры, которым подвластно многое, слишком многое в этом мире. Но сейчас речь не об этом. Я сказал это лишь для того, чтобы тебе стало ясно дальнейшее. Ты думаешь, Тьма, нет-нет да и наступающая на наши земли с Запада, существует сама по себе? И всё то, что случилось с тобой и происходит сейчас, всего лишь цепь случайных случайностей? (Нет, я так не думал, но благоразумно решил промолчать). А не приходила ли тебе в голову мысль, что Тьмой тоже кто-то может управлять? Нет? Приходила? Ты думаешь, что Тьмой всегда управляет только такое же порождение Тьмы?! Ошибаешься! В этом и других мирах всё делается, творится почему-то и отчего-то. Ты только на минуту поверь и представь, что злые волшебники могут являться в наш мир по чьей-то ужасной воле. И, быть может, тогда всё встанет на свои места?!

 -Хорошо, пусть так, но ведь с пришествием сил Тьмы прервутся тысячи, если не миллионы ,жизней, жизней ни в чем не повинных людей! Кому и зачем это может быть выгодно? Возможно ли, что кто-то поступает столь по - изуверски жестоко?

 -Ты, наверное, шутишь! Разве людей, стоящих у власти, когда-нибудь останавливало людское горе? Или в твоём мире не было тиранов? И не было людей, рвущихся к власти? И не было лихоимцев, жаждущих лишь собственного обогащения? По твоим глазам я вижу, что тебе это знакомо. Растоптать чужие судьбы, прервать чьи-то жизни ради собственных амбиций, ради того, чтобы прославиться в веках, для многих, очень многих, всё равно, что сдуть пылинку с рукава своего камзола. Поменяй всё произошедшее местами: то, что справа - поставь налево, то, что слева- поставь направо. И, может быть, тогда ты поймёшь, что я прав.

 Я задумался, мысленно представил цепь последних событий, переставляя всё так, как сказал мне этот отмеченный многочисленными шрамами старец. Что ж, возможно, мудрец и прав.

 -Но тогда получается, - продолжил я свои рассуждения уже вслух, - что не Хайлула последовал за мной, а я случайно попал в этот мир, провалившись в приготовленный для него портал?!

 -Ты возможно и прав. Да так оно, скорее всего, и было, но... - мудрец сделал многозначительную паузу, - я же говорил: "случайностей не бывает". Мир стремится уберечь себя от чужого вмешательства. Он жаждет, если уж и не победы добра над злом, то уж, во всяком случае, равновесия. Зло не должно торжествовать, но и в абсолютном добре не познать счастья! Ты был призван в наш мир, чтобы защитить мир от наступающего зла! Так иди, действуй! А я буду смиренно ждать исхода этого поединка.

 -Но ответьте, зачем Тайным нашествие Тьмы?

 -Я не в силах дать тебе ответ, их черные пути мне не подвластны. Может быть, в мире появилась угроза их власти. А может, - мудрец на секунду задумался, - им скучно и они развлекаются? Кто знает?!

 Странное у них развлечение, хотел было сказать я, но вовремя вспомнив наших королей, зачастую от такой же скуки затевавших меж собой кровопролитные баталии, промолчал.

 - Ты ещё спрашивал, что такое Арда, или, как её называют в народе, Черная посланница тьмы времен. Ответ и прост и сложен. Арда - это лишь малая часть силы, подвластной Тайным Лордам, одно из немногих деяний, проявляемых ими явно. Но что есть Арда, в чем сущность её? - прежде чем ответить, мудрец задумался. - Говорят разное. Мне сложно объяснить всё, да я и сам много не знаю. Если хочешь, то Арда - посланец, шпион-соглядатай тайного воинства. - Старик снова задумался. - А вернуться в свой мир тебе возможно, но не так просто, как хотелось бы. Открыть тьму заграни по плечу даже мне, "ищущему", идущему по пути познания, но отыскать среди сотен миров твой мне не под силу...

 -Так где же выход? - в отчаянии вскричал я, чувствуя как холодный пот покрывает мою спину.

 -Портал должны открыть те, кто его создал, кто призвал Черного властителя, или же это должен сделать сам Черный властитель. Но тогда судьба неизбежно вернет его обратно, а захочет ли он возвращения?

 -Я заставлю его сделать это! - в моём сердце вновь воспылала справедливая ненависть. - Я найду его! А если он умрет раньше, то отыщу Темных Лордов и развалю их осиное гнездо по камешкам-бревнышкам! - с этими словами я повернулся и стремительно вышел из "кельи", возвращаясь к поджидавшим меня спутникам.

 -Кто бы сомневался, кто бы сомневался... - донеслось из-за моей спины приглушенное бормотание. Только тут я вспомнил, что забыл поблагодарить мудреца и, обозлившись на самого себя за проявленную оплошность, вернулся обратно, но в библиотеке никого не было.

 -Иван Семенович! - мой голос гулко разлетелся по пустынному помещению, тишину которого нарушало лишь монотонное жужжание одинокой полусонной мухи, с недоумением вившейся где-то под потолочными фресками. Я быстро обошел всё помещение, но от старца, только что сидевшего за столом, не осталось и следа...

 -Идёмте! - я не собирался откладывать визит к их величеству на другое время. Мои спутники нехотя поднялись со своих кресел и, стряхивая со своих глаз послеобеденную дрему, в означенном за "обеденным совещанием" порядке двинулись вслед за моим "благородством". Что ж, свита моя выглядела вполне презентабельно. Следом за мной, гордо подняв забрало и выпячивая вперед тощую грудь (скрытую под металлическим корсетом доспехов), шествовал доблестный Рыцарь Медной Головы, достойный потомок Вельстибюрга, Радскнехт Георг Ротшильд де Смоктуновский, чей девиз "Мужество, честь и добродетель" начертанный золотой вязью, красовался на треугольном ало-сине-белом флаге, развевавшемся на набирающем силу ветру, подобно хвосту сказочного василиска. Чуть позади него, подпоясав рясы ярко-синими кушаками, вышагивали наши святые батюшки. Начищенные серебреные кресты, свисающие вниз на таких же серебреных цепочках, искрились в лучах поднявшегося в зенит солнышка. Далее, так же рука об руку, следовали менее чопорные, но не менее представительные "представители народа" - Андрей Иванович, Велень Ихтиандрович (по такому случаю вспомнивший имя своего батюшки) и Матрена Тихоновна, вырядившаяся в украшенный вышивками сарафан и надев под платок девичий кокошник. Кот Баюн отирался чуть поодаль, согласно наставления Бабы-Яги, до поры до времени не выказывая нашего с ним знакомства. Одежда на всех, щедростью Семёныча - старшего да стараниями Тихоновны, блистала чистотой и свежестью, латы рыцаря, наконец-то, избавившись от вмятин и царапин, блестели как начищенный самовар, рясы святых отцов отливали атласом, а Андрей Иванович щеголял новыми портами и белоснежной рубашкой с тонкой вышивкой и соломенной шляпой аля-ковбой, даже Велень, прибарахлясь новым костюмчиком и сверкающими хромовыми сапогами, выглядел вполне пристойно. Единственным, кто предпочёл остаться в своем "охотничье-полевом" наряде, был я. Конечно, благостная длань Тихоновны коснулась и его, но то был чисто профилактически-косметический ремонт и волшебная постирушка, в остальном всё осталось как прежде. Даже печать дальних дорог в виде незначительных потертостей кожи была (несмотря на громогласные протесты Яги) сохранена. Я имел все основания полагать, что царь уже наслышан о моей персоне и не хотел портить впечатление излишним щегольством.

 Королевская летняя резиденция или, как её изредка именовали местные жители, Ясноград, являл собой как бы город в городе. Помимо наружных стен, окружавших и защищавших весь Кривград, здесь имелась еще и внутренняя белокаменная стена, скрывавшая от постороннего взгляда ряд величественных построек, среди которых своей красой и великолепием выделялся королевский дворец, высившийся в самом центре этого архитектурного ансамбля. Собственно, эти заключенные в гранитный периметр здания и носили название Яснограда Престольного.

 -Николай Михайлович Хмара ибн прапорщик Тамбовский, контрактный военнослужащий Российской Армии, владетельный господин великого города Трехмухинска, почетный донор де ветеран. Тот, чей девиз "Никто кроме нас", требует аудиенции его величества! - гордо вскинув голову, что есть мочи, проорал доблестный рыцарь Радскнехт Георг Ротшильд и, слегка привстав на носках, стукнул древком своего знамени в украшенные златоглавыми орлами ворота.

 -Не велено! - донеслось из-за ворот недовольное бурчание королевского стражника.

 -Что не велено? - на всякий случай уточнил я.

 -Не велено беспокоить-с. Их Величество почивать изволят-с! - за воротами звучно зевнули, видимо, королевская стража была не прочь вздремнуть вместе со своим королём.

 -Я вам дам "не велено!" - гаркнул я и, как бы в подтверждение своей угрозы, звучно пнул носком берца в то место, где у всякой добропорядочной птицы начинается хвостовое оперение. Конечно, бедная карикатура ничем не заслуживала такого обращения, но я сегодня был настроен решительно, и мне было всё равно на ком срывать своё и без того плохое настроение.

 -Но-но! - донеслось из-за ворот, - поаккуратнее с королевским имуществом-то!

 -Да хоть с императорским, плевать! - я снова пнул беднягу- птицу и осторожно потянул за рукоять меч, прицеливаясь, как бы половчее отодрать от ворот этого ощипанного цыплёнка-табака.

 -Прекратите безобразить, а то сейчас как выйдем! - говоривший загремел амуницией, но выходить не спешил.

 -Эй ты, ведро с капустой безмозглое, ещё не понял с кем разговариваешь, что ли? Не расслышал? Может, повторить еще раз, или ты сразу желаешь проверить крепость моего меча? - сказав своё веское слово, Георг выхватил из ножен свой двуручник и, не раздумывая, врезал острием по навершию створок, выполненному в виде каких-то жутковатых полузвериных-получеловеческих голов. Удар был так силен, что меч снес обе головы. Они слетели со своих мест и, столкнувшись в воздухе, плюхнулись к ногам обескураженного стражника.

 -Хм, нда, а грамотка у вас имеется? - довольно вежливо поинтересовался тот, и за воротами послышались быстрые шаги спешившей к нему подмоги.

 -Имеется, имеется! - поспешно уверил его я, стараясь разрядить начавшую накаляться обстановку.

 В правой створке медленно приоткрылась узкая щелка, и в образовавшуюся дыру осторожно высунулась заспанная бородатая рожа.

 -Давай бумагу! - приказала рожа, и по голосу я понял, что это бородатое безобразие совсем не тот человек, с которым я вел столь длительную и бесконструктивную беседу.

 Бородатый, приняв от меня пергамент, долго вчитывался в выведенные рукой писаря замысловатые строчки и, дочитав, сердито рявкнул на стоявшего за его спиной стражника.

 -Почему не доложили?

 -Так ведь не беспокоить-с велели-с, вот мы и решили-с, а тут эти-с, - испуганно затараторил тот, косясь на тяжелые кулаки бородатого, сжимавшего и разжимавшего мои "бесценные" грамотки. Но обошлось без мордобития. Посопев ешё с полминуты, бородатый, по-видимому бывший здесь начальником стражи, взмахом руки отослал незадачливого стража в казармы и вновь повернулся ко мне лицом.

 -Изиняйте-с, молодой-с, глупый-с, сейчас доложим-с! - он кивком подозвал к себе высокого худого стражника, уже давно неподалёку переминавшегося с ноги на ногу, отдал ему грамотки и, сказав пару негромких слов, отправил с поручением в королевские палаты. Посыльный не заставил себя долго ждать. Не прошло и пяти минут, как он, всё так же бегом, вернулся и, отчаянно жестикулируя, зашептал что-то на ухо своему командиру. Чем больше он говорил, тем темнее становилось лицо бородатого. Наконец, обмен секретами закончился. "Командор" повернулся лицом ко мне и, разведя руками, понуро опустил голову.

 -Простите великодушно, Ваше благородие, мы люди подневольные, государевы, как нам повелевают, так и делаем! - он тяжело вздохнул. - Не примет Вас надежа- государь.

 -Это как не примет? - ну, мне это совсем не понравилось. - Почему?

 -На отдыхе государь, делами государственными заниматься недосуг.

 -Это как недосуг? - я опешил. - У него всё королевство в осаде, а он на отдыхе?

 -На отдыхе, - снова тяжело вздохнул бородатый, - так и сказал.

 -Ну, я покажу ему отдых. Слышь, служивый, пропусти-ка нас.

 -Не могу! Вот тебе свет святой, не могу!

 -Служивый, лучше пропусти, а не то силой прорвемся! - я медленно потянул меч из ножен.

 -Ну, зачем так? Зачем? - Яга тихонько подошла сзади. - И всё-то вы, мужики, в драку лезете, на мечи сходитесь, когда можно словом добрым, любовью да ласкою. Правда я говорю, касатик? - это она спросила у длиннобородого. Тот непонимающе кивнул. Я же, тоже не совсем понимая, к чему клонит наша бабуля, отступил немного в сторону, уступая ей место напротив дверной щелочки.

 -Колюшка, отойди-ка в сторонку и свиту с собой прихвати, а я тут с ребятушками немного погуторю по-нашенски, по-бабски, может, об чем и добалакаемся!

 Я безропотно выполнил её просьбу-указание и, прихватив, как было велено, "свиту", отвалил от греха подальше в сторону. Намерения Бабы-Яги мне стали ясны, когда до моих ушей донеслось ласковое мурлыканье. Приглушенное расстоянием, оно было едва слышимо, но всё одно, мне тут же захотелось спать.

 -Уходим! - крикнул я, спеша отойти от поющего Палыча как можно дальше.

 Вскоре Яга призывно помахала нам рукой, путь был свободен.

 Ворота нам открыл всё тот же Ништяк Палыч, довольно ловко через них перемахнувший. Нам оставалось только пошире распахнуть створки, и вся наша торжественная процессия бодрым шагом устремилась к блистающей позолотой арке дворцового входа. Никто нам не препятствовал. Все войска готовящегося к осаде города давно уже в тревожном ожидании расположились под стенами Кривграда. А два десятка королевских ратников, что было кинулись заступить нам дорогу, разбежались в разные стороны, стоило лишь Бабе-Яге швырнуть им под ноги парочку огненных шариков. Меч-ведунец, высунувшийся из ножен чуть ли не на половину длины, таращился во все стороны и даже два раза (когда Тихоновна засветила в охрану своими шариками и они со взрывом лопнули, разбрасывая во все стороны красно-синие искры), восхищенно хмыкнул, но, в целом, хранил почтительное молчание. Рыцарь без устали махал мечом, нагоняя страх на дворцовую челядь. Отец Иннокентий вертелся во все стороны, с любопытством разглядывая висевшие на стенах портреты и стоявшие вдоль стен статуи, а Клементий, сняв крест с шеи, перехватил его поудобнее, в полной готовности окрестить какого-нибудь некстати подвернувшегося царедворца. Если не считать спящую на входе дворцовую стражу, то можно сказать, в королевские палаты наша милая компания ворвалась без боя.

 Её появление стало для меня первой неожиданностью. Роста она была среднего или чуть ниже, фигура точеная, словно вырезанная из слоновой кости умелым скульптором, лицо красивое и неуловимо знакомое, возраст лет восемнадцать-двадцать. В небесно-голубом платье с кружевами, в полупрозрачных (я бы сказал - хрустальных) остроносых туфельках, с высокой прической, на которой блистала маленькая золотая корона, прекрасно гармонировавшая с её темными волосами, с озорным взглядом зелено-карих глаз и легкой, немного хитроватой улыбкой, выглядела она обворожительно.

 -Принцесса! - окликнула девушку выбежавшая из-за мраморной колонны фрейлина. - Осторожнее, принцесса, они могут быть опасны!

 -Опасны? - улыбка еще шире озарила лицо юной принцессы. - Скажите, князь, Вы опасны?

 -Вы мне льстите, принцесса! - я слегка наклонил голову. - Я мирный пилигрим, скитающийся по свету в поисках истины, мне ли нести опасности?!

 -Вы шутите! Того, что я о Вас слышала, вполне довольно, чтобы сердце бедной, беззащитной девушки разорвалось от страха при одном только виде Вашего обнажённого меча!

 -Это Вы-то бедная и беззащитная? - мне почему-то показалось, что с Ее высочеством можно вести беседу без словесных выкрутасов. Принцесса с улыбкой дернула своей прелестной головкой.

 -Вы хотели видеть моего батюшку. По какому поводу, если не тайна?

 -Что Вы, принцесса, от Вас нет никаких тайн! Но, боюсь, этот вопрос может разрешить только Его Величество.

 -Что ж, тогда, в свою очередь, я опасаюсь, он не захочет обсуждать государственные вопросы со столь представительной компанией.

 - И впрямь, касатик, ступай-ка ты к государю один. Мужеска половина свиты здесь подождёт, а я пока пойду с принцессой о своём, о женском покалякаю, - сказала Баба-Яга и я понял, что эти женщины, как всегда, правы. Но оставлять путников в пустом коридоре без возможности присесть и достойно провести время не хотелось. Я уже было вознамерился возразить, когда сама принцесса пришла мне на помощь.

 -Ступайте, князь, ступайте! А Вашу свиту, - она щелкнула пальцами, призывая появившихся как бы из ниоткуда слуг, и снова одарила меня ослепительной улыбкой, - проводят в трапезную. А, ежели, кто устал, притомился с дороги, так можно и в опочивальню проводить.

 Я поблагодарил принцессу за оказанное гостеприимство и, откланявшись, направился в тронную залу.

 Король, как и положено королю, восседал на троне. В одной руке он держал скипетр, в другой - тщётно скрываемый от моего взора в обширных складках королевской мантии большой гранёный стакан. Его слегка замутненные глаза с досадой и немым недоумением взирали на мою персону. Я повел носом и поморщился. В воздухе, не заглушаемый никакими благовониями, витал ядреный запах сивухи. Ощущение было такое, словно кто-то нарочно вылил посреди зала большущий жбан неочищенного самогона.

 -Николай Михайлович Хмара ибн прапорщик Тамбовский, контрактный военнослужащий Российской Армии, владетельный господин великого города Трехмухинска, почетный донор де ветеран. Тот, чей девиз "Никто кроме нас" - во всё горло проорал высунувшийся из дверей придворный и тут же исчез. Я вежливо кивнул и, поправив перевязь, приблизился к королевскому трону.

 -Ваше Величество! - почтительно начал я заранее заготовленное вступление. - Великий господин славного града Трехмухинска польщен столь высокой честью быть удостоенным аудиенции Вашего величества.

 -Но как Вы, я же, я ... - король выглядел окончательно выбитым из колеи.

 -Сейчас война, Ваше величество и не до соблюдения церемоний. Всё быстро меняется, вчерашний солдат становится князем, король - пылью, Вы, Ваше Величество...

 -Я низложен? - из груди короля вырвался вопль отчаяния.

 -Что Вы, Ваше Величество! - я поспешил его успокоить, но начало конструктивному разговору было положено. - Это - образное выражение, я всего лишь хотел сказать, что нам потребуются все силы, чтобы отстоять мир таким, каким он был раньше.

 -Да-да, Вы правы. Именно все силы, все силы, - король немного приободрился и, посмотрев на зажатый в руке стакан, тяжело вздохнул. Похоже, я действительно оторвал его от весьма, весьма приятного времяпровождения. Но сожалеть о сделанном было поздно, слишком рассусоливать не хотелось тем более, и я решил взять быка за рога сразу.

 -Ваше Величество, я пришел к Вам с просьбой.

 -С просьбой? - услышав о просьбе, король окончательно пришел в себя. Проситель не может быть опасен. Проситель всегда слабее, чем тот, у кого просят. Что-что, а эту науку он хорошо выучил. - Так какая же у почтенного гостя просьба? - в голосе короля появились медовые нотки, в которых отчетливо слышалось шипение готовой проглотить добычу змеи. Но это он зря! Мог бы и не хорохориться, пыл- то я ему остудить сумею, но пока торопиться и унижать короля не следовало. Униженного монарха надо либо низвергать, либо, отступив в сторону, начинать рыть себе могилу. Ни того, ни другого мне делать не хотелось.

 -Да, Ваше Величество! Не откажите в маленькой просьбе владетелю волшебного меча, правителю града Трехмухинска, другу и союзнику доблестного графа Дракулы, смиренно припавшему к Вашим ногам как простой проситель! - Я приложил руку к груди и чуть склонил голову, всем своим видом показывая, что вопреки сказанным словам падать ниц вовсе не собираюсь, а перечисление достоинств и союзников может иметь не только познавательное значение. Кажется, это до Его Величества дошло. Король снова неуверенно заёрзал на своем троне. - Мы слышали, у Вас в оранжерее растет одно растение, не знаю как по-Вашему, по- королевски, а по-простому Адовым глазом называется. Ягодки на нем такие махонькие, красненькие!

 -Не помню, МЫ едва ли можем позволить расти в нашем саду растению со столь зловещим названием! - поспешил разуверить меня король, но по его забегавшим глазкам я понял, что Семеныч был прав.

 -Ваше Величество, насколько мне известно, оранжерея совсем рядом! Не соизволите ли Вы пройти со мной под её своды, где мы могли бы всё тщательно проверить...

 -Вы не верите самому королю?! - его величество попытался изобразить гнев.

 -Что Вы, боже упаси, я всего лишь хочу сказать, что одно маленькое невзрачное растение могло и укрыться от Вашего всевидящего взора, погруженного в великие государственные раздумья!

 -Да, это могло случиться. Порой, задумавшись о великом, творишь такие чудеса, ей- богу, утром проспишься и не.., - король замолчал, поняв, что ляпнул лишнее.

 -Так как же, Ваше Величество, я с Вашего разрешения осмотрю оранжерею и, если что, сломаю несколько веточек с ягодками? Вам же этот куст со столь зловещим названием, как я понимаю, все одно ни к чему!

 -Ах да, теперь я, кажется, вспоминаю! Есть, есть растение! - король задумался, соображая, как выбраться из ловушки, в которую сам себя и загнал. - Но, понимаете, у нас оно носит другое название. И это уникальное растение! Нельзя, чтобы с ним обращались столь варварски!

 -Ваше Величество, от этого растения зависит слишком много, чтобы для защиты нескольких веток вступать в партию зеленых. - Я не собирался рассказывать королю всю подоплеку нашего путешествия, но частично раскрыть карты мог. - Это растение- всего лишь лекарство, нужное нашему умирающему другу, только оно может его спасти!

 -Я понимаю! Ах, как я Вас понимаю! Но это растение... А вдруг у нас тоже какая - никакая хворь случится?

 -Ваше Величество! - произнес я с нажимом, и как бы ненароком коснулся рукояти меча. - Мы не можем уйти от Вас с пустыми руками!

 -Да я что, я ничего, но это народ должен решать! - посчитав, что выкрутился, король победно задрал голову и медленно поднял вверх указательный палец, словно призывая самого Господа подтвердить правоту сказанных слов.

 -А народ не против, - я был непреклонен.

 -А кто его слушать-то будет? - не удержался от протестующего возгласа Его Величество.

 -В таком случае, я думаю, нам пора в оранжерею! - рукоять ведунца удобно улеглась в моей ладони. - Уж Вы-то не откажете в моей просьбе?!

 -Что, короля будем рубить? - меч в моей руке радостно встрепенулся, и его лезвие поползло из ножен. - Стало быть, если он нам не того самого, то мы ему самое то, да? Превосходно! Люблю! Голубая кровь - она слаще сладкого! Так что, рубим?

 -Хорошо, хорошо, как скажете! - поспешно согласился король, ошалев от подобных заявлений. Его лицо стало серым. - Я вижу, Вам оно действительно нужнее. К тому же, что с ним сделается-то?! Три-четыре веточки - это такой пустячок! Князь, ступайте! Ступайте, князь! И можете взять, что просите. Вам туда! - король махнул рукой, показывая куда-то в конец зала. Его мозг лихорадочно обдумывал возможность избавления от моей персоны. По метавшемуся из стороны в сторону взгляду это было хорошо заметно, но я не собирался предоставлять ему такой радости.

 -Ваше Величество, я покорнейше прошу Вас проводить меня! - король мешкал. - Прошу! - в моем голосе снова появились угрожающие нотки.

 -Конечно, конечно, с радостью! Но, может быть, сперва пройдем в трапезную, отобедаем? - с надеждой в голосе предложил король и сделал робкую попытку улыбнуться.

 -Нет. Вперёд, только вперед, сначала дела, а утоление голода потом.

 Его Величество тяжело вздохнул и, сунув стакан за спину, кряхтя, сполз со своего трона, на сиденье которого сразу же обнаружилась слегка початая бутылка какой-то мутной жидкости и золотая тарелка, наполненная малосольными огурчиками.

 -Ваше Величество, - мы открыли дверь и вошли в светлую, огромную оранжерею. - А что за странный запах стоит в тронном зале? Какой-то не такой запах...

 -Э-э-э, - король замялся, - это я опыты ставлю. - Потом воровато покосился на закрывшуюся за нами дверь и на всякий случай уточнил, - химические.

 -А-а, - я понимающе кивнул головой, и тут же на мои глаза попался небольшой ярко-зеленый куст, сверкающий темно-рубиновыми каплями ягод. Их блеск манил и завораживал, непередаваемая яркость красок, сочившихся как бы изнутри, притягивала. Этим чудо - кустиком можно было любоваться часами, и я внезапно понял, почему оно носит такое странно-жутковатое название. Но его красота не казалась зловещей, наоборот, искристый свет, источаемый ягодами, дарил тепло и радость. Мне стало немного не по себе. Портить такую красу- это ли не кощунство? Но там вдалеке умирает хороший человек и еще сотни тысяч умрут, если я не сделаю того, что должен сделать. К тому же, кто знает, может красота, которая призвана спасти мир, должна сделать это ценой собственной гибели? Я сделал три шага вперед и решительно протянул руку.

 Через несколько минут мы шли обратно. Король истерически рыдал, я сжимал в руке четыре сразу же пожухшие ветви, пахнувшие столь омерзительно, что самогонные пары королевских "экспериментов", выдыхаемые экспериментатором, уже казались благоухающими духами.

 Войдя в тронный зал, я положил окончательно иссохшиеся ветви с по-прежнему яркими вкраплениями ягод в заранее приготовленную суму и, посмотрев на короля, изливающего монаршие слезы в большой розовый платок, бодро спросил:

 -Так что, Ваше Величество, идемте трапезничать?

 -Как Вы можете думать о суетном? - с пафосом в голосе спросил он и, заграбастав валяющуюся на троне бутылку, присосался к её горлышку. После трех-пяти обжигающих глотков в голове у Его Величества малость просветлело. Он довольно крякнул, занюхал, заел огурцом результат своих экспериментов и, махнув рукой в сторону оранжереи, с довольным видом облокотился о край своего трона.

 -Ну и черт с ней, с ранжереей! От пары сломанных веток не обеднеет! А то и впрямь растет, понимаешь ли, растет, а пользы, ну ни какой! А тут человек хороший! Что ж, бери, мне не жалко! А хочешь, мы все ветви пообломаем?! Не надо? Жаль. А хочешь, я тебе пальму для гербариев подарю? Тоже не надо? Жаль! - король снова приложился к бутылке и, закусив, протянул её в мою сторону. - Бери, пей, свойская, только я один такую получаю! А из чего, знаешь? - Я отрицательно помотал головой. - Вот то-то и оно, никто не знает! Секрет. Пей, говорю...

 -Не могу, Ваше Величество!

 -Это как так не можешь? Я могу, а ты не можешь? Государю отказываешь?

 -Не могу, Ваше Величество, ей- богу, не могу, на службе я!

 -Вот теперь верю! Молодец! Служба - это святое. Служба - она, понимаешь, - Его Величество задумался, не в силах закончить начатую мысль. - А я вот могу, потому как в отпуске. Отдыхаю, значит, но и тут покоя не дают! Враги там всякие иноземные, дела государственные, понимаешь ли. Вас много, а король-то один... Слушай, а ты, случаем, в диспозициях разбираешься?

 -В принципе, пожалуй, если что, разберусь! - ответил я, не заметив подвоха.

 -Вот и ладушки! Вот и ладушки! - король обрадовано захлопал в ладоши. Тут же из-за дверей выскочил всё тот же горластый придворный и, мелко семеня, подбежав к королю, замер в готовности выполнить любое приказание Его Величества.

 -Емельян, иди-ка сюда! - король поманил придворного пальцем. Тот приблизился, и Его Величество принялся что-то быстро нашептывать ему на ухо. Я, чтобы не казаться невеждой, отошел чуть в сторону и сделал вид (как воспитанный человек), что и не заметил допущенной королем бестактности. А король тем временем, покончив со своими секретами, отпустил горлопана и, довольный самим собой, замурлыкал какую-то песенку. Затем спохватившись оборвал себя на полу слове и посмотрел в мою сторону.

 -А теперь можно и отобедать. Вы не желаете ли? - Его Величество, слегка захмелев, пребывал в самом, что ни на есть, благостном расположении духа.

 -Желаю, но сперва один вопросик. - Королевское пение разбудило в моей голове некие воспоминания. - Ваше Величество! Вы уж будьте так любезны, удовлетворите мое праздное любопытство! - король поощрительно кивнул. - А ,правда, что Вы назначили Главой королевской таможни кота? Да еще и звания почетного удостоили, и титула... кажется.

 -Так оно того стоило! Таможенные сборы возросли многократно! Да и сказать по секрету, жалования-то я ему не положил ровным счётом никакого, одно столование, да и то меню так себе - рыба и рыба, рыба и рыба, одна рыба...

 -Ваше Величество, а Вы в курсе, как Ваш таможенный начальник этого добивался?

 -Естественно, я же король!

 -Так ведь он же люд, проезжающий мимо, попросту грабил!

 -Не грабил! - запротестовал король, размахивая перед моим лицом указательным пальцем. - Не грабил, а проводил реквизицию! Рек-ви-зи-цию! По мере сил и возможностей государственному процветанию способствуя.

 -Король, так ведь нехорошо же это!

 -А что делать? Денег-то в казне не хватает! - король со вздохом развел руками и виновато опустил голову. Дальше спорить и заниматься морализаторством мне не хотелось.

 -В трапезную, так в трапезную. Ведите! - я подвёл черту под дискуссией и, поддержав под локоток пошатнувшегося Государя, выдвинулся вместе с ним в направлении главной столовой государства.

 А банкет, между прочим, был в полном разгаре. Я бы еще понял, если бы не дожидаясь короля за трапезу принялась моя "доблестная дружина", но то, что бы весь придворный штат, забыв про дворцовый этикет и скромность, набросится на халявные продукты поперёд Его Величества, это уж, простите, ни в какие ворота!

 -Встать! - ни с того, ни с сего, а вернее, потому и посему, гаркнул я, и дружное чавканье за столом на мгновение прекратилось. - Его Величество король Прибамбас третий трапезную посетить изволили! - я замолчал, а челядь, сперва опешившая от моего рыка, снова потянулась к ножам и вилкам. Ну, честное слово, ни стыда, ни совести! Их хамство меня разозлило по настоящему. И не потому, что короля не дождались (хотя последней каплей было именно это), а потому, что в то время, когда весь город тире народ, готовясь к обороне, с утра до ночи укреплял стены, собирал камни, кипятил смолу и воду, эти жирные хари чавкали так, словно собирались нажраться минимум недели на две. - Встать, я кому сказал! - мой новый окрик потряс стены. Я, выхватив меч, и не раздумывая, рубанул им прямо по свиному окороку, который ближайший ко мне чиновник готовился препроводить в свою необъятную пасть.

 -Оно же жирное! - завопил ведунец, не успевший среагировать на моё хулиганство. - Кто теперь лезвие оттирать будет? - Глаза чиновника, едва не выкатившиеся из орбит после моего хамства, теперь уже окончательно повылезали на лоб. Остальные господа поспешно повскакивали с мест. Лишь за дальним концом стола сохранилось относительное спокойствие, там мирно трапезничала моя ничего не видящая и не слышащая "свита". Я дождался, когда его величество сядет на отведенное ему место, затем, нагло потеснив какого-то толстого вельможу, сел сам.

 -Можете садиться. - Удобно усевшись ,я оглянулся и посмотрел на короля, боясь увидеть в его глазах злость, вызванную моим самоуправством. Но нет, в его глазах светилось лишь веселое торжество, мол, "давай, давай, знай наших"! Что это означает, я понял лишь значительно позже, когда с основными разносолами было покончено и мы приступили к десерту.

 Едва увидев появившегося придворного-горлопана, я понял, что тот приготовил для меня очередную гадость. Так оно и оказалось.

 На этот раз Емельян появился в камзоле, расшитым золотом, украшенном двумя орденскими бантами и в головном уборе в виде наполеоновской треуголки. В руках он держал какую-то свернутую в тугую трубу бумагу и стеклянную чернильницу с торчащим из неё гусиным пером. Войдя, он с гордо поднятой головой торжественно прошагал через всё помещение и, остановившись напротив короля, протянул ему перо. Затем, развернув свой "рулон", быстро ткнул куда-то пальцем. Государь, одобрительно кивнув, что-то размашисто черкнул, еще раз окинул взглядом начертанное, и перо снова перекочевало в руки придворного. Отвесив королю поклон, Емельян сделал несколько шагов назад, довольно бесцеремонно оттеснил плечом какого-то царедворца, сунул ему под нос чернильницу и, медленно развернув свиток, принялся зачитывать написанное. Мои уши вздрогнули от его громко-визгливого голоса.

 -Указ Его Королевского Величества Прибамбаса Третьего.

 "1389 года июля месяца сего дня, настоящим повелеваю: Мужа достойного сего Николая Михайловича Хмара ибн прапорщика Тамбовского, контрактного военнослужащего Российской Армии, владетельного градоправителя великого города Трехмухинска, почетного донора де ветерана, под девизом "Никто кроме нас", на Тьму идущего, - главным генерал-воеводою назначить, с присвоением ему достоинства графского, прозвания почетного лохмоградского, с приданием земель западных, на коих с победой власть наша распространена будет".

 -Но Ваше Величество! - запротестовал было я, но мой голос потонул в шуме аплодисментов. - Ваше Величество! - вновь обратился я к королю, когда аплодисменты немного стихли. - Я своего согласия не давал!

 -А кто, если не Вы? - король слегка наклонил голову в мою сторону. - У меня все генералы сбежали, и что теперь прикажете делать? Кто будет руководить обороной? Я могу, конечно, и сам, но ежели что со мной случится, как, спрашивается, будет жить народ без своего отца-государя? Нет, это совершенно невозможно! Значит, кроме тебя некому! - сделав свой неизбежный вывод, Его Величество довольно заулыбался и с безмятежным видом продолжил потреблять стоящие перед ним разносолы.

 Вот блин! И впрямь, куда не сунься - всё клин. Хотя, с другой стороны, может быть и впрямь лучше малость покомандовать самому, чем исполнять приказы какого-нибудь тупого генералишки?!

 -Да будет так! - обреченно согласился я (впрочем, надеясь, что это всего лишь безобидная шутка), затем одним залпом опустошил большой кубок с квасом и первым покинул трапезную.

 -Простите, граф! - (Новости во дворце разлетались на удивление быстро). Из-за огромной колонны выплыла уже знакомая точеная фигурка принцессы. - Мы не были представлены. Принцесса Августина, - она слегка склонила голову.

 -Хм - м, Николай. Можно просто Коля, - я попытался изобразить галантный поклон, от чего на губах принцессы появилась робкая улыбка.

 - А Вы, граф, я вижу, не приучены сгибать спину даже пред особами королевской фамилии! - принцесса окинула меня изучающим взглядом. Что она хотела увидеть и увидела ли, осталось для меня тайной, на её лице не отразилось никаких эмоций.

 -Да, Ваше Высочество, Вы правы! В том краю, откуда я родом, это не принято.

 -Так, значит, шпионы говорят правду?!

 -Принцесса, я не знаю, о какой правде идет речь, но если об этом, то я, увы, действительно из другой реальности. Из другого мира, - немного подумав, поправился я. И не зная, что больше сказать, виновато развел руками. - Увы.

 -Мне говорили. Это удивительно и странно, в другое время я бы с удовольствием поразмышляла над этим чудом, но сегодня мне не до этого, враг на пороге города.

 - Да, конечно, Вы правы! - я снова был вынужден согласиться.

 -Не сегодня - завтра начнется осада. Вы, как командующий, наверное, желаете ознакомиться с приготовлениями к обороне?

 Я кивнул, хотя если признаться, собирался сделать это чуть позже. К тому же, шутка, похоже, несколько подзатянулась.

 Ясноград я покинул не без сожаления. За воротами нас сразу же встретил шум, гам, треск раздираемых на щепы досок, стук топоров и звон молотов. Простые горожане подновляли стены, кузнецы ковали мечи, наконечники стрел, доспехи. Толпы добровольцев и уже бывалых ратников примеривались к только что вышедшим из кузни клинкам и палицам. В одном из закоулков города сколачивали прямоугольные щиты, значение которых я понял, лишь когда к ним приладили ножки и поставили на землю. Слегка наклонённые вперед эти странные сооружения должны были укрыть защитников от вражеских стрел. Еще дальше я увидел сидящих прямо на земле женщин, поспешно сшивавших из выделанных и наскоро раскроенных бычьих шкур кожаные доспехи.

 -А здесь у нас главные мастерские. - Принцесса повела рукой в сторону убогого строения, из многочисленных труб которого исходил густой, черный дым, а из его внутреннего чрева доносился нескончаемый металлический грохот. - Полтораста мечей в сутки, три тысячи наконечников стрел, копий и ещё палицы, - принцесса с гордостью показала на груду сваленного у дверей оружия. - Если бы только враг задержался, - в её голосе послышался оттенок грусти, - за неделю- другую мы могли бы вооружить всех мужчин в городе!

 Всё, как и у нас! Сначала армии ничего и никогда, а как гром грянет, на костях мужиков начинаем наверстывать, клепать и переклёпывать.

 -Ваше Высочество, а какова технология производства?

 -Что? - принцесса вытаращилась на меня ничего не понимающим взглядом.

 -В смысле, как вы куёте оружие?

 -Как? Как все. - Похоже, сама принцесса мало разбиралась в процессе изготовления. - Вы можете посмотреть сами.

 Я согласно кивнул и, сопровождаемый Её Высочеством, вошел в задымленное, наполненное гарью и бьющим по ушам звоном металла помещение. С первого взгляда мне стало ясно: технологию литья здесь еще не освоили. "Что ж", - подумал я обрадованно, - "возможно, мне удастся внести свою лепту в развитие местного технического прогресса". Я внимательно присмотрелся к разогревающейся в горне железной заготовке, металл раскалился добела. Еще чуть-чуть и его контуры станут оплываться. Это было хорошо, значит, жара вполне хватит. Обойдёмся без домны. Я повернулся к Её Высочеству.

 -Принцесса, у вас в городе достаточно металла?

 -Более чем. Боюсь только, у нас недостанет времени, чтобы его использовать.

 -Тогда прикажите позвать какого-нибудь гончара.

 -Но все гончары заняты! - принцесса недоуменно посмотрела в мою сторону. - Они изготавливают горшки под смолу и кипящую воду.

 -Принцесса, я прошу, сделайте это. Поверьте, оно того стоит!

 -Граф, - она, похоже, обиделась, в её голосе появилась холодность, - Вы командующий и Вам решать что делать. - (Вот опять, черт бы её подрал! Она назвала меня командующим, что-то мне это не больно нравится. Ладушки, шутить изволите, но что ж, мы тоже можем немного подурачиться).

 -Вы смеётесь, принцесса, кто меня будет слушать? Меня же никто не знает.

 -Вы ошибаетесь, герольды уже оповестили народ о Вашем назначении. Смелее, граф, смелее! - о таком чуде оповещения как герольды я как-то запамятовал.

 -Уважаемый! - окликнул я высокого бездельничающего мужика, уже давно стоящего неподалеку и переминавшегося с ноги на ногу. - Уважаемый! - повторил я еще раз, не зная, как лучше к нему обратиться. - Не будете ли Вы так любезны...

 -Да, Ваше сиятельство! - мужик с готовностью повернулся в мою сторону. Ага, и впрямь оповестили. Ну, у них и шуточки, я вам скажу! Вот ведь как государи шутить умеют, по высшему разряду. Что ж, подыграем им малость, покуражимся!

 -Уважаемый, давай-ка сюда одного гончара, и пусть с собой глину не забудет прихватить! Да, и вот ещё что, гончар чтобы был не так абы как, а поспособнее, - добавил под конец я, подумав, что горшки, которые станут разбиваться о головы противника и подмастерье на раз слепит, а здесь мне мастер, справный мастер нужен!

 -Будь сделано! - мужик отвесил поклон и, махнув рукой кому-то прятавшемуся в полутьме помещения, гаркнул, перекрывая звон молотов: - Егошка! Давай сюда!

 Из мрака выскочил перепачканный сажей мальчишка лет двенадцати, тащивший на плече большую вязанку деревянных заготовок для стрел. Бросив её рядом с валявшимися на земле наконечниками, он вытер рукавом рубахи нос и вопросительно уставился на позвавшего его мужика.

 -Дуй бегом за Захарием - гончаром, скажешь, воевода его к себе зовет да пущай глины прихватит!

 -Да, господин управляющий! - мальчишка откланялся и со всех ног пустился за неведомым мне Захарием.

 Не прошло и десяти минут, как со двора показался высокий, слегка сутулившийся мужик, сопровождаемый двумя мальчишками, тащившими на горбушках мешки, наполненные чем-то тяжелым. Сам Захарий нес по одному мешку в каждой руке. Не нужно было быть великим аналитиком, чтобы понять - в мешках вся троица тащила глину.

 Гончар и впрямь попался стоящий, мои мысли он схватывал на лету. Быстро размешав глину, он приготовил формы, просушил их у жарко горящего горна, и каким-то чудом не дав им потрескаться, взял с тут же валявшейся ступицы тележного колеса деготь, густо обмазал им поверхности форм и сложил их вместе. Тут же принесли пышущий жаром расплав и, осторожно опрокинув, вылили в приготовленный оттиск. Зашипевший деготь шибанул в ноздри, а мы, вдыхая его ароматы, выждали несколько минут и осторожно раскрыли створки. Металл, заполнивший форму, потемнев, стал твердым, но от него по-прежнему пыхало жаром. Руководивший литьем старый мастер внимательно оглядел со всех сторон получившееся изделие, поцокал языком, словно не понимая, как это так получилось, затем присел, впитывая в себя запахи свежего литья. И посмотрев в мою сторону, одобрительно покачал головой.

 -Чудный клинок получился! С кованым мечом может и не совладает, но башку супостату снесет. - Седой кузнец почесал загривок. - Вот только закалим малость. - Он снова запустил пятерню в волосы. - Вот ведь какую штуку удумали, ха! Теперь стрел да копий не считано наделаем, успевай, подноси. Вот ведь, Ваше Высочество, век живи - век учись! И как это мы сами-то не додумались! - недоумевая, мастер снова покачал головой. Принцесса восторженно улыбалась одобрительно посмотрела в мою сторону. Мне отчего-то стало тепло и радостно, будто в пасмурный, промозглый день из-за облаков выглянуло ласковое солнышко, но принцесса вздохнула и отвернулась, а в моей душе заскребли кошки...

 Наконец мы покинули кузню и двинулись на осмотр стен крепости. Снующие туда- сюда мальчишки почти не обращали на нас внимания, но люди постарше при виде принцессы желали ей доброго здоровья и почтительно кланялись. Похоже, в городе принцессу знали и даже, кажется, немного любили, во всяком случае, взгляды горожан были не злобливы, а улыбки искренни.

 А новости в городе и впрямь распространялись быстро. Не прошло и получаса, как я заметил, что и меня стали узнавать и приветствовать. Раза два мне удавалось расслышать раздававшийся за спиной шепоток, и что мне особенно было приятно, говорили обо мне не сколько как о вновь назначенном генерал -воеводе, сколько как о человеке, столь успешно наладившем оружейное производство. Шутка шуткой, но я, сам того не замечая, стал постепенно входить в роль воеводы. Мы посетили несколько оружейных цехов; осмотрели склады с продовольствием, коего, на мой взгляд, для длительной обороны было маловато; прошлись вдоль южной стены; миновали, даже в столь напряженные часы, шумевший базар и поднялись на одну из сторожевых башен.

 Жаль, но в тот день блеснуть своими познаниями мне больше не удалось. Подготовка к обороне шла полным ходом. Силы, предназначенные для отражения противника, были расставлены с умом, и что-либо переиначивать в диспозиции я посчитал излишним. Собрав на полевое совещание воедино всех сотников, я, не вдаваясь в мелкие подробности, дал им лишь несколько советов тактического плана. Вот и всё! Но, судя по изменившемуся настроению военачальников, встретивших моё столь неожиданное назначение весьма скептически, понял, что попал в точку - в меня поверили, а вера в командира порой творит великие чудеса. И потому, закончив совещание, я со спокойной душой отправился в приготовленные для меня и моих спутников комнаты. Начало моей популярности было положено.

 -Волшба, колдовство, ведьмовство, магия, - рассуждала Баба-Яга, сидя у камелька и задумчиво ворочая посохом полуостывшие угли. Во дворце, несмотря на теплое, засушливое лето, было, на бабулин взгляд, слегка холодновато, - не добро и не зло. Плох или хорош нож острый? Все ж от того зависит, как употребишь, чьи руки нож энтовый держат. Так и волшба. Коли хороший человек, так от неё одно добро людям сеется. Но... - Яга сделала длинную паузу. - Волшба как злато-серебро силу дает незримую, а кто на злато зарится? То-то же, в первую очередь духом нищие да на деньги падкие. Вот и получается, что к ключику-то заветному, двери тайные открывающему, людишки в корыстях своих на всё готовые тянутся. Тянутся-тянутся да иной, нет-нет, да и ухватит! И живут на свете богачи, обманом да лихоимством богатства да власть нажившие да владыки тайные, душой черные, ликом никому неведомые, через кровь колдовство постигшие, властию своей тайною упивающиеся. Ради чего живут, каким богам молятся - неведомо. Кто тысячи лет живет, кто более.

 - Матрена Тихоновна, они что, не люди, столько лет жить-то? - я, полуприкрыв глаза ,сидел напротив нашей кудесницы, лениво развалившись в шикарном, мягком кресле.

 -Люди, почему не люди, только людского в них ничего уж, поди, и не осталося. А жизня-то вечная- вон она, рядышком, отбирай и живи сколь черной душеньке угодно, хотя какая у них душа-то?

 -Бабушка Матрена, прости, я не понял, как это - отбирай да живи?

 -А что понимать-то? Колдуну жизнь свою продлить не многого стоит. Руки лишь протяни и бери... Жизни-то рядом сколь угодно ходит. Отними ённую у человека, перехвати его годы и живи не стареючи с душой своей поганой в ладу да согласии. Только я так думаю, жить надо столько, сколь богом отмеряно. Смерть не нами придумана, не нами дадена, а стало быть, не нам постичь её истинного назначения. Смерть отбирает, но и дарит! Другой взамен тебя придет, будет жить- радоваться. И кто знает, может, мы в смерти будем краше, счастливее? - она замолчала и задумчиво посмотрела куда-то вдаль, словно там за горизонтом уже видела грань нового бытия.

 -Кто знает... - повторил за ней я и так же задумчиво уставился в точку за горизонтом. Может, она права. Может, мир, в котором мы живем, лишь один из многих, что нам суждено пройти, прежде чем нам, наконец, откроется главная тайна бытия?

 Близился вечер. Багровое солнце, коснувшись горизонта, опускалось в иссиня-черную тучу, озаряя последними лучами дворцовые шпили. Я искоса посмотрел на королевский дворец, медленно таявший в сгущающихся за окном сумерках и, возвращаясь к прерванному разговору, вновь обратился в слух. Но Яга молчала и, по-прежнему медленно ворочая посохом полуостывшие угли, беззвучно шевелила губами. Я глядел на светившие рубином угольные глаза, и мне казалось, что я сплю, и сон скоро кончится, всё окружающее меня растает, растворится в бесконечной дали забытых воспоминаний. Внезапно захлестнувшая мою душу тоска сухим ветром Сахары развеяла сковавшее меня сонливое полузабытье и заставила подняться. Хотелось свежести, бушующего в вышине ветра, очистительного, приносящего успокоение дождя. Я покинул комнату и, немного побродив по притихшему замку, вышел в первую попавшуюся дверь. Пройдя по открывшемуся за ней небольшому коридору, я ступил на мягкий газон королевского сада. А сад был и впрямь королевский. В нём было на что посмотреть. Расположенный под открытым небом, он, тем не менее, поражал своим разнообразием. Я скользнул взглядом по наполняющимся багровой спелостью ягодам черешни, удивленно воззрился на обильно покрытые плодами абрикосы и, окончательно сраженный, уставился на сгибающийся под тяжестью урожая персики. Я невольно протянул руку что бы.., нет, не сорвать, а просто дотронуться по бархатистой поверхности плода.

 -Граф? - принцесса, внезапно появившаяся из-за зарослей так опостылевшей мне в Чечне ежевики, вывела меня из ступора и заставила залиться краской.

 -Я, не..., - не зная что ответить рассеянно промямлил я и виновато развёл руками.

 -Как Вы оказались в саду? - брови Августины сердито сошлись к переносице. - Вы за мной следили?!

 -Я, нет, я... - похоже, моё слегка заторможенное состояние не укрылось от её высочества. Она понимающе улыбнулась.

 -Вы тоже любите перед сном побродить в спокойной тишине сада?! - принцесса обогнула разделяющий нас персик.

 -Да, да, - поспешно согласился я, делая шаг навстречу её высочеству. И что бы моё согласие выглядело убедительнее, добавил: - Мне так лучше спится.

 -К сожалению, сегодня мало кто сможет уснуть, вражеские разъезды гарцуют на виду города. Завтра будет битва и далеко не все смогут вечером вернуться домой, - принцесса вздохнула и в её глазах заблестели слёзы.

 -Но это будет ёще только завтра, а сегодня... - я глянул на наползающие с запада тяжелые валы темных облаков. Налетающий пока ещё редкими порывами ветер приносил свежесть уже шумевшего по крышам дождя.

 - ... Ещё есть этот вечер, этот великолепный в своей пламенеющей красоте закат, эта восхитительная свежесть, заставляющая вдыхать её полной грудью, есть этот необычный сад, есть Вы, затмевающая всё это великолепие и... - тут споткнулся, поняв, что сболтнул лишнее. - Впрочем, становится прохладно. К тому же, начинается дождь. - Я умолк ,и не в силах выдержать прямого, направленного на меня взгляда принцессы ,потупил взор.

 -Да, Вы правы! - каким-то неестественным голосом согласилась принцесса и, гордо подняв голову, прошла мимо меня, направляясь в распахнутые настежь двери. Наши руки случайно соприкоснулись, и я ощутил пробежавшую меж нами искру, от удара которой моё сердце вздрогнуло и затрепетало.

 Принцесса ушла, а я ,застыв словно каменный идол, стоял ,шумно дыша и вдыхая оставшийся в воздухе аромат её духов. Вскоре набежавший порыв ветра унёс и это призрачное напоминание о принцессе. А я всё стоял, слушая, не заглушаемый даже раскатами грома, стук своего сердца и чувствуя, как в груди распространяется щемящее и необъяснимое тепло.

 Время близилось к полночи, когда я, покинув сад, возвратился в свою комнату и лег спать. Шедшая к городу туча ,так и не принеся дождя, рассеялась, а ветер, отбушевав и поиграв на соседних крышах с флюгерами, утих. Наступила гнетущая, ночная тишина.

 Звон колокольного набата, разлетевшегося над округой, возвестил о начале вражеского штурма. Тысячи горожан выскакивали из своих домов и, на ходу облачаясь в одежды, спешили по своим заранее отведённым местам. Я и мои спутники, как ни странно, оказавшиеся на улице одними из первых, тревожно озирались по сторонам. Я, до сих пор так и не воспринявший своё назначение всерьез, стоял столбом и не знал, куда идти и что делать. Наконец, поразмыслив, я направил свои стопы в сторону королевского дворца. На этот раз стража, стоявшая на воротах Яснограда, пропустила меня беспрепятственно. Оставив свою "дружину" дожидаться за воротами, я быстрым шагом вошел в самое сердце королевской резиденции. Я едва распахнул дверь, ведущую в тронный зал, как в нос сразу шибанул застоявшийся сивушный запах. В дальнем углу валялась знакомая мне бутылка, подле нее стояла тарелка с надкушенным огурцом и четвертинкой черного хлеба, но короля нигде не было. В моей душе уже, наверное, в сотый раз за последнее время поселилось нехорошее предчувствие. Я проследовал дальше и, пройдя весь тронный зал, увидел позади трона сидящую на полу принцессу.

 -Король пьян? - буркнул я вместо приветствия.

 -В зюзю... - глядя куда-то в угол, отрешенно произнесла принцесса и, махнув рукой, добавила еще несколько витиеватых и труднопереводимых слов.

 -Миленько. Так что будем делать?

 Августина нервно повела плечами.

 -Вы думаете, что орды рыцарей-баронов будут ждать, когда помазанник божий соизволит протрезветь? - От этих дерзких слов её передернуло, но зато принцесса, кажется, пришла в чувство. Во всяком случае, молния, сверкнувшая в её взгляде, говорила о том, что она готова к действию. Принцесса поправила причёску и трижды щелкнула пальцами. Из-за тяжелых оконных портьер, звеня металлом, вышли три десятка закованных в сверкающую броню рыцарей. Я прикусил язык и малость пожалел, что явился сюда один. За только что сказанную дерзость меня можно было бы запросто посадить на кол, но Августина была не глупа, далеко не глупа... С минуту поразмыслив над моим поведением, она благодарно улыбнулась.

 -Граф, Вы правы!

 Я вздрогнул, так как еще не привык к столь неожиданно пожалованному мне титулу. Меж тем принцесса решительно вскочила на ноги. Только теперь я заметил, что вместо так идущего ей платья, одета она была в коричневый костюм, пошитый из самой толстой буйволовой кожи с пришитыми на груди блестящими металлическими бляхами. Впрочем, в плотно облегающем тело костюме Августина смотрелась нисколько не хуже. К широкому поясу, туго обтягивающему её талию, были приторочены серебристые ножны с высовывающейся из них изящной рукоятью узкого обоюдоострого клинка.

 -Идемте! - коротко приказала принцесса и заторопилась к выходу, спеша покинуть насквозь провонявшее сивухой здание. И я, как дурак, поперся вслед за Её Высочеством. О вчерашних моих словах как-то и не думалось.

 Мы вышли на дворцовую площадь. Столпившийся на ней народ едва сдерживала стоявшая напротив первых рядов стража. Энтузиазм толпы был столь велик, что после радостных выкриков приветствия, раздавшихся при нашем появлении, меня едва не сбило с ног волной докатившегося до нас перегара. Народ, воодушевленный выпитой с утра медовухой, так и рвался в бой. (Хорошо ещё, что рецепт королевского самогона всё еще оставался государственной тайной, а то, боюсь, уже к обеду побивать противника было бы некому). Надо было сказать речь. Я с надеждой бросил взгляд на стоявшую рядом Августину и страдальчески улыбнулся. Та, в свою очередь, божественно повела рукой, направляя меня в сторону подиума и, тем самым, отрезая мне всяческий путь к отступлению. "Что ж, я готов погибнуть первым"! - невеселая мысль сделала дырищу в моём мозгу. Я сплюнул на ковровую дорожку и сделал шаг вперёд.

 -Друзья! - мой голос взвился над дворцовой площадью и заставил смолкнуть даже самых ретивых. - Враг стоит у ворот и ...- на этом месте пластинку заело. Наверное, я бы так и остался стоять с разинутым ртом, но меня спасла классика. - Отступать некуда, позади...- я прекрасно знал, что у меня позади дворец, но, простерши руку за спины стоявшего народа, что есть силы выкрикнул, - ваши дома! Ляжем костьми, но не отступим! - Народ взревел. Воодушевленный их поддержкой, я выкрикнул: - Родина вас не забудет! - и уже совсем тихо добавил: - Но и не вспомнит...

 -Что ты сказал? - за моим плечом раздался ласковый голос совсем некстати оказавшейся рядом Августины. То, что она перешла на "ты", мне совсем не понравилось.

 Я нервно дернулся и повернулся.

 -Я? - Кажется, моя рожа покрылась пурпуром, и я не совсем уверенно промямлил: - Родина нас не забудет.

 -Нет, не то! Это я слышала! А что ты сказал потом, совсем тихо?

 -Ну-у-у-у... - соображал я сегодня на удивление туго, - это нечто благословения, принятого в моём мире.

 -Правда?! ... "не вспомнит", это о ком?

 Кажется, она всё отлично расслышала, и теперь играла со мной в дурачка, желая узнать как я выкручусь. Что ж...

 - О, принцесса! - я наклонился в поклоне, желая скрыть краску, появившуюся на моём лице. - Я сказал: "И пусть смерть о вас даже не вспомнит". Это очень древнее благословение, оно...

 -Довольно! - кажется, меня спасло лишь то, что у нас совсем не оставалось времени. - Граф, берите гвардию и поднимайтесь на стены!

 Я внутренне охнул. До сего момента все происходящее казалось мне чем-то потусторонним, меня не касающимся, и вот теперь... Представив себе тучи стрел, горы трупов и реки крови, я невольно ощутил желание поскорее отсюда выбраться. Но не зная, как это сделать, лишь легонько вздохнул и, подбадриваемый радостными тычками принцессы, двинулся к стоявшей на вытяжку и облаченной в серебристые боевые доспехи гвардии. Будучи чужеземцем, я бы, наверное, еще мог отказаться от битвы... Но став (причем, вполне добровольно) подданным Его Величества, да к тому же еще и дворянином. Увы, увы... Отказ от сражения грозил мне, как минимум, четвертованием. Как максимум - четвертованием и сожжением останков с торжественным преданием анафеме. Я еще раз вздохнул и попытался полностью сосредоточиться на предстоящей бойне...

 -Вы скучаете по тому Вашему миру? - неожиданно положив на моё плечо руку, спросила принцесса.

 Я отрицательно покачал головой. О прошлом, что осталось в другом мире, я не вспоминал. Да и к чему было думать об этом днем, если и ночами мне не было покоя от бесконечно повторяющегося сна?!

 Первая атака захлебнулась. Тролли, напоровшиеся на густую стену летящих со стен копий, сминая свои же ряды, ломанули в обратную сторону, словно тяжелые великанские плуги пробороздив борозды в тяжелой коннице рыцарей. Обнаружившиеся за их спинами орки и почти такие же, но более массивные и угловатые гоблины, попав под град летящих со стен стрел, дали дёру вслед за ними, а черные бароны, оказавшиеся перед стенами без поддержки союзников, в одиночестве идти на штурм не пожелали, и осадив коней, недосягаемые для наших стрел, медленно потрусили обратно. Посланные им вслед три арбалетных болта со стуком отскочили на землю, оставив на вражеских доспехах лишь небольшие круглые вмятины. Я удрученно покачал головой и, перебежав по стене, приблизился к сидевшим на выступающей над стеной башне арбалетчикам.

 -Видели? - спросил я, имея в виду результат их стрельбы.

 -Видели, чего уж не видеть! - старшой над арбалетчиками, тяжело вздохнув, опустил голову. - Вы уж, батюшка- воевода, не серчайте...

 -С чего мне серчать? Латы на них добрые, с такого расстояния и из ружья не пробьешь, а уж стрелой и подавно. Вы, братцы, следующий раз только когда уж на стены полезут стреляйте, или же в забрала цельтесь, ежели попадете.

 -Попадем, отчего ж не попадем! Вот Стешка, - старшой показал на сидевшего на корточках белобрысого паренька лет семнадцати, - с полтораста шагов медяк с головы сбивает. - Он одобрительно пошебуршил парню волосы и тот застенчиво заулыбался.

 -Добро! Бывайте! Сами-то не подставляйтесь! И выжидайте. На рожон они больше не полезут. Другим арбалетчикам мои слова передайте, пусть стрел зря не расходуют. Хоть и много их у нас, но врагов тоже не меряно. - Я кивнул в сторону расстилающегося перед нами поля. На его порыжевших от палящего солнца просторах бесформенными кучами лежало до сотни неподвижных орков. Дюжина коней, сбитых с ног отступающими троллями, не в силах подняться, подмяв под себя завывающих всадников, било копытами воздух, а под самыми стенами города, распластавшись, словно черные каменные глыбы, валялось семь уродливых троллей. Но это была лишь мизерная часть наступающего войска... У нас потерь пока не было. Но стоило ли обольщаться? Пожав старшому арбалетчиков руку, я откланялся.

 Вырвавшиеся слова про ружье не давали мне покоя. Автомат, аккуратно завернутый в чистую тряпицу и спрятанный в дорожный мешок, лежал на постоялом дворе. Почти четыре сотни патронов, забитые в магазины в ожидании своего часа, по-прежнему находились в моей разгрузке и, примененные с умом, вполне могли решить исход боя. И я бы непременно воспользовался ими, если бы не одно НО. В моей голове еще больше крепло осознание того, что оружие, принесенное сюда из другого мира, мне еще пригодится, но не сейчас и не здесь.

 -Батюшка! - вернувшись на свое (полководческое) место, устроенное в нише одной из центральных сторожевых башен, я первым делом отыскал взглядом отца Клементия. - У меня к Вам просьба.

 -Приказывайте, государь-воевода, приказывайте! - почти по-военному отозвался священник и осторожно потрогал висевший на груди крест. Отец Иннокентий, посмотрев в его сторону, неодобрительно фыркнул, мол, чего это ты выслуживаешься? Но, получив в ответ грозный взгляд Клементия, нервно дернулся и, пробормотав что-то невнятное, поспешил выскользнуть из ниши, ставшей для него вдруг тесной.

 -А просьба вот какая. - Я наклонился к уху святого отца и подробно объяснил смысл возникшей у меня идеи. Посвящать в неё остальных мне не хотелось, и не потому, что это была какая-то тайна, отнюдь, просто я не был уверен в том, что моя идея сработает.

 Отец Клементий меня внимательно выслушал и, улыбнувшись, краешком губ едва слышно произнес:

 -Не опасайся, Николай, получится, с божьей помощью еще как получится! Вы ужо только тут чуток продержитесь, а там... - что будет там, он не договорил и, оттеснив плечом сунувшегося было обратно Иннокентия, заспешил выполнять моё приказание.

 -Это ж он куда поперся? - отец Иннокентий был в своём репертуаре. Ни к кому конкретно не обращаясь, он продолжил свои рулады. - Это ж что ж получается, мы тут смертию принимать будем, а он невесть где пропадать станет? И Яга опять в бега подалась. Куда, я спрашиваю, Яга подевалася? Вот нечисть-то лесная, испугалась, в беде нас бросила, ау, Яга! Ау!

 -Здесь я, здесь! - своей сухонькой ладошкой звонко хлопнув юродствующего священника по плечу, из-за его спины показалась наша, во весь рот улыбающаяся старушка. - Чего разорался? - Священник вздрогнул и сжался, а Яга, не дождавшись от него ответа на свой вопрос, посмотрев в мою сторону, незаметно подмигнула и нарочито сердито (так, что Иннокентий снова вздрогнул) спросила: - Колюшко, касатик, ты не подскажешь, я-то, старая, на ухо глуховата стала, тут кто-то нечисть лесную впрямь поминал или мне послышалось?

 -Да как Вам сказать... - нарочно медленно произнес я, не обращая внимания на яростно жестикулирующего отца Иннокентия, призывавшего меня к молчанию. - Да разве ж кто-нибудь осмелился бы? Вы ж за это и в козла превратить можете, или того хуже, в гада ползучего.

 -Могу, могу! - охотно согласилась Яга и снова шлепнула ладошкой по спине священника.- Так что звал-то?

 -Я, да я, я так, к слову... - Иннокентий затравленно заозирался по сторонам, ища поддержки. Рыцарь и Андрей, сидя на каменной глыбе, сдержанно хихикали, Велень, прикорнув в уголке, тихо посапывал, я же делал вид, что не замечаю его умоляющего взгляда.

 -Колюшко, по-моему, он чтой-то мутит. Мож его магией по башке хрястнуть, что б мозги прочистились, а?

 -Матрена Тихоновна, не надо мне мозги прочищать! А про Вас - это так, к слову, с языка вырвалось...

 -А больше ничего не вырывалось? - Иннокентий отрицательно помотал головой. - Это, наверное, оттого, что у тебя язык длинный. Может, его укоротить маленько?

 Священник закрыл рот руками и в ужасе помотал головой.

 -Ладно, не буду, но смотри у меня! - Яга строго погрозила ему пальцем. Отец Иннокентий, низко сгорбившись, развернулся и, шмыгнув мимо подобревшей старушки, выскочил наружу. И уже оттуда до нас донесся его облегчённый вздох.

 -Похоже, мы поставили не на ту лошадку! - старый Лорд повернулся лицом к своему собеседнику.

 -Это почему же? - голос, привыкший повелевать, сейчас звучал глухо.

 -Хайлула слишком силен и становится опасен. Ненависть, его распирающая, даёт ему всё новые и новые силы, Тьма сама раскрывает свои тайны, а нелюдь присягает ему и без нашего веления. Я опасаюсь того, что он станет неконтролируем.

 -Успокойся, Иов, он убьёт своего врага и угомонится! Управу мы на него найдем, а пока пусть наслаждается своим мнимым величием!

 -Но только ли в этом враге дело? Что, если его ненависть исходит не из сердца отчаявшегося, потерявшего всё человека, а из адских глубин его изначально черной души? Что, если его ненависть не имеет границ?

 -Нет, это было бы уже слишком! Просто этот пришлый, что путается у нас под ногами, отвлекает слишком много его внимания, он дробит силы.

 -Пришлый? Но Вы же сами говорили, что он - лишь пушинка, случайно упавшая на нашем пути?

 -Я ошибался. Он оказался не так прост. К тому же, эта земля каким-то образом защищает его, словно между ним и этим краем существует родство, странное, необъяснимое и от того опасное...

 -Тогда, - лорд на мгновение задумался, - может, оказать нашему "другу" помощь?

 -Нет, мы ни в коем случае не должны проявлять себя. Мы и так слишком рисковали, посылая посланника, что бы понять и постичь истоки, питающие силы этого русского. Пусть всё идет своим чередом.

 -А если Черный не справится?

 -Тогда ему не место в нашем мире!

 -Но... как же наши планы?

 -Никаких но. Времени у нас достаточно...

 Ближе к полудню войска нашего противника, оцепив город широким полукругом, упирающимся обоими концами в крутой берег реки, приступили к новому штурму. Начался он с "артподготовки". Чёрные тролли, обеими лапами хватая со стоящих рядом подвод многопудовые булыжники, обрушили их на наш город. Вместе с рушившимися зданиями появились первые раненые. Наконец, камни у противника кончились, но на смену им пришли котлы, наполненные чадящей на всю округу горящей смолой. Тролли, неуклюже хватаясь за их раскаленные бока, ревели от ожогов, но пылающие огнем снаряды посыпались на городские кварталы. Первые три котла, не причинив никому вреда, упали на широкую мощеную площадь, еще два шлепнулись, не долетев. Но вскоре черные бестии пристрелялись, и в городе начались пожары. Один котел разбился о стену, обдав горящей смолой зазевавшегося стражника. Не в силах вытерпеть навалившуюся боль, он спрыгнул со стены, найдя свою смерть на острых кольях, вбитых в дно наполненного водой рва. Ответный залп наших катапульт не нанес врагу ощутимого вреда. Крупные камни и горшки с горящей смолой немного не долетали, а мелкие толстошкурым троллям особо ощутимого вреда не наносили.

 -Командира гвардейцев ко мне! - крикнул я, всем своим нутром понимая, что вспыхнувшая в моём мозгу идея стремительной вылазки ни к чему хорошему не приведет. Разве что своей гибелью королевская гвардия всколыхнет в народе праведный гнев и ненависть. Но стоять и безучастно наблюдать, как недосягаемый враг разрушает город и сеет робость в сердцах его защитников, я тоже не мог.

 -Готовьте коней! - коротко приказал я явившемуся на мой зов гвардейцу, - приготовьте копья и пики, выдвигаться по готовности, но чем быстрей, тем лучше. Цель - вражеские тролли-метатели.

 -По чьей команде атакуем? - тихо уточнил командир гвардейцев. В его голосе сквозила обреченность, но он был спокоен. Так спокоен, как только может быть спокоен старый солдат, идущий в последнюю для него битву.

 -По моей, я сам поведу вас! - гвардеец вскинул на меня удивленный взгляд и морщины на его лице чуть-чуть разгладились. Он не привык видеть в бою рядом с собой больших командиров, и теперь, глядя на меня, не мог понять, то ли я знаю то, чего не знает он, и нам всенепременно улыбнется Виктория, либо я, предвидя неминуемую гибель, решил умереть красиво, на глазах целого города. Так и не разобравшись в своих мыслях, он поклонился и, почтительно шаркнув ногой, поспешил выполнять моё указание. Но не успели конюхи вывести стоявших в готовности коней, как вражеское войско закончило бомбометание и приступило к штурму. Впереди по-прежнему двигались толстокожие тролли. Только на этот раз их тела прикрывали наспех сколоченные щиты из небольших брёвен и толстых досок. За ними двигались орки, державшие в своих руках гнутые луки, сделанные из рогов горных козлов. За ними, таща длинные штурмовые лестницы, смешно, по обезьяньи переставляя ноги, вприпрыжку "скакали" горные "витязи". А за их спинами, сверкая доспехами, неспешно двигались псы-рыцари. Покрикивая на своих более отчаянных (или менее умных?) союзников, они пока не спешили вступать в общую схватку.

 До противника оставалось не более сотни шагов, когда взлетела и понеслась к цели первая одинокая стрела. И сразу вслед за ней, будто повинуясь какому-то безмолвному приказу, с обеих сторон в воздух взвились целые тучи стрел. Плотность их была такова, что некоторые сталкивались в воздухе и, сцепившись вошедшими друг в друга наконечниками, падали на орошаемую свежими каплями крови землю. Свист, крик, скрежет, рев и стоны, доносящиеся со всех сторон, оглушали.

 Противник приблизился и, засыпав телами ров, полез на стены. Прямо под нами здоровенный тролль, приставив свой щит к каменной кладке, принялся разбивать стену огромным железным молотом, край которого после каждого удара на мгновение выскакивал наружу, чтобы с новым размахом обрушиться на искрящие от ударов камни. Самого тролля надежно защищал от наших копий сколоченный из бревен щит.

 -Горшки со смолой наверх, живее, живее! - приказал я. И сразу несколько голосов подхватили мою команду, передавая её всё дальше и дальше. Не прошло и пары минут, как на стенах (не обращая внимания на свистящие вокруг стрелы и проносящиеся над головой камни, выпущенные из сотен пращей), появились мальчишки и совсем юные девушки, несущие на своих плечах коромысла, гнущиеся под тяжестью налитых смолой горшков и кувшинов. Напротив меня остановился мальчишка лет десяти. Я попытался перехватить его ношу, но он, гордо отстранившись, снял коромысло с плеча сам, и осторожно поставив раскаленные горшки на камни, вытер со лба выступивший от усилия и жара пот. Затем все так же молча развернулся и, прихрамывая на одну ногу, побежал обратно за новой порцией огненного варева.

 -И как этим пользоваться? - осторожно спросил выспавшийся за полдня Велень. Его маленькие глазки внимательно посмотрели на дымящееся содержимое горшка.

 -Очень просто, на раз-два. - Я тихо выругался, представив, как буду браться за раскаленные бока посудины. - Берешь спички, поджигаешь смолу и бросаешь на головы противника. - Говоря, я поднес зажигалку к сразу же занявшейся смолке и, подхватив горшок под самое днище, швырнул его вниз, целясь в щит, скрывающий нашего "ударника". Две стрелы, просвистевшие у меня над загривком, подсказали, что враг не дремлет. Но, слава богу, враги промазали. Промазал и я. Горшок разбился метра на два дальше высунувшейся, было, на мгновение спины тролля, слегка опалив оказавшихся там гоблинов. Смола, полыхая красным чадящим пламенем, пролилась на землю, безобразной кляксой растекаясь по вытоптанной ногами противника траве.

 Второй горшок я кидал, целясь более тщательно. Кроме того, десяток лучников, прикрывая меня со спины, не давали вражеским стрелкам спокойной жизни. На этот раз бросок удался. Шлепнувшись на щит, горящая масса растеклась по его поверхности и, вскоре добравшись до трещин, образованных на местах стыковки бревен, потекла вниз, облизывая языками пламени мохнатую шкуру мгновенно прекратившего свою работу тролля. Через пару секунд чудовище, отбросив на головы гоблинов пылающий факелом щит, крича и завывая, заметалось по полю боя. Мой тролль, ускакавший вдаль искать водицы, оказался первым. За ним поплясал второй, затем третий. С каждой минутой количество беснующихся по полю образин увеличивалось, но бой еще не закончился. Горные "витязи", воспользовавшись всеобщим вниманием, обращенным на отражение натиска троллей, почти одновременно перешли в атаку, с разбегу приставив к каменной кладке тысячи лестниц. Бой закипел на стенах города. Почти в тоже время одному из таранов, долбивших стену у западной конечности стены, все же удалось пробить брешь, и в образовавшийся проём хлынула вражеская тяжеловооруженная конница. Ценой гибели более чем половины гвардейцев, врага удалось оттеснить к проему, выбить наружу и обрушить свод стены, похоронив под ним и таран, и полсотни не успевших выбраться из-под завала гоблинов. Брешь в стене заделали, раненных отнесли в лазарет, а мертвые пока оставались лежать там, где их нашла смерть. Руководивший вылазкой Георг явился в помятых, иссеченных многими ударами доспехах. Лицо его было хмуро, а сражавшийся рядом с ним Андрей Дубов, разгоряченный схваткой, перепачканный с ног до головы вражеской кровью, устало улыбался, словно смерть, витавшая вокруг него, всего лишь веселая забавная шутовка.

 -Господин воевода! - отозвав меня в сторону, озабоченно произнес Георг и, покосившись в сторону беззаботно играющего мечом Андрея, едва слышно продолжил: - Еще один такой натиск и мы дрогнем. Их слишком много! Даже если каждый срубит голову дюжине врагов, всё равно их останется во много крат больше нашего!

 -Я знаю, но нам надо продержаться день и ночь, продержаться любой ценой! Если продержимся, то может и отобьемся.

 -Я верю Вам! И мы продержимся, клянусь своим родом, мы продержимся! - пообещал доблестный рыцарь. Затем замолчал и, подумав, добавил: - Или умрём.

 Всё-таки его вера в меня имела свои пределы. А бой продолжался. Я бегал по стенам от одного участка к другому, появлялся в наиболее угрожающих местах, подбадривая бойцов своим видом и словами, обещавшими неминуемую победу. Ратники, стремившиеся защитить своего воеводу, при виде меня утраивали усилия и сбрасывали противника со стен крепости ещё до моего подхода. Мне даже не пришлось помахать мечом, чтобы в сватке обагрить его черной вражеской кровью.

 В этот день все мои спутники заслуживали всяческих похвал. Дубов и Ротшильд ввязывались в самые горячие схватки. Велень, беспрестанно следуя за Бабой-Ягой, помогал ей творить какие-то заклинания, отдавая ей часть своей силы и энергии. Сама Яга, изнемогая от усталости, швыряла в наступающие орды раскаленные добела шары, оставлявшие в их рядах широкие прорехи. Отец Иннокентий, покрутившись на вершине стены и, видимо посчитав это дело либо слишком опасным, либо недостойным его звания, спустился вниз и теперь, заменив сраженного случайной стрелой старца, огромным черпаком разливал по горшкам кипящую в котлах смолу. А наш добрый хозяин Семёнович - старший, разместив на своем дворе лазарет, ухаживал за ранеными.

 Голубя, летящего над полем боя в нашу сторону, мы с Ягой заметили почти одновременно. Он сделал небольшую горку, минуя лагерь противника, вильнул в сторону, уклоняясь от выпущенной по нему одинокой стрелы и, почти достигнув стен города, начал стремительно снижаться. Голубь был уже у нас над головами, еще чуть-чуть, и он окажется за стеной города, но десяток стрел, одновременно взвившись в воздух, преградили ему путь. Бедная птица метнулась туда-сюда, уворачиваясь от острых, летящих жал, но их было слишком много. Одна из стрел, пущенная злодейской рукой, угодила в его грудь. Но и тогда голубь не сложил крыльев, из последних сил взмахнув ими, он упал прямо в протянутые руки бабки Матрены. Из клюва сизаря выкатилась маленькая капелька крови и, звонко шлепнув о валяющийся под ногами щит сраженного врагами ратника, скатилась в щель между каменными блоками.

 -Вот ведь бедолага! - тихо произнесла Яга, как-то слишком пристально осматривая убитую птицу. - И куда же ты спешил, бедняга? - Бабка Матрена приподняла крыло и изумленно ахнула. - Батюшки- светы, гляди-кась, голубок-то не простой, почтовый голубок-то! - я взглянул туда, куда показывала Яга и увидел под крылом голубя маленький, почти незаметный глазу мешочек.

 -Действительно, почтарь! Только как мы узнаем, кому письмецо-то предназначено?!

 -А вот сейчас прочтём и узнаем, - Яга деловито принялась развязывать крепившие послание тесемки.

 -Да разве можно? - запротестовал было я, но встретив строгий взгляд Яги, осекся.

 -Сейчас всё можно. Война, чай. А вдруг тут что важное прописано! Пока хозяина искать будем - многое что случиться может, - я не стал перечить, а вынужденно согласившись с её доводами развернул свернутое в трубочку и поданное мне Бабой-Ягой послание.

 А она и впрямь оказалась права, письмецо-то нам предназначено оказалось. Семёныч - младший Семёнычу - старшему весточку слал, а вести были безрадостные. ВРИО Изенкранц город Лохмоград врагу сдал. Ночью ворота тайно раскрыл и впустил в город супостатов. Как ему это удалось в бумаге прописано не было, но дружину застали спящей в казармах и повязали. Теперь Изенкранц в союз с завоевателями объединился и из предателей дружину себе сколачивает, а честных дружинников кого на другой день порезали, кого в подвалы заточили. Ещё Семеныч писал, что долго не представлялось оказии, что бы голубя отправить. А это значит, что враг захватил Лохмоград не сегодня и не вчера. Сейчас, стало быть, только одному богу было известно, сколько дней осталось до подхода второй части вражеского войска.

 -Что ж, если это так, а не верить Семёнычу причин нет, то дело совсем дрянь! - тихо произнес я, глядя на пригорюнившуюся бабку Матрену. - А может, письмо подмётное?

 Яга отрицательно покачала головой, отметая последнюю надежду.

 -Эт я, касатик, первым делом проверила. Письмо его рукой писано, его росчерком. Правда в нем писана. Так что делать-то будем? - Яга обессилено села на валяющийся под ногами большой булыжник и, аккуратно положив мертвую птицу в глубокую расселину, засыпала её щебнем.

 -А что делать?! Делать нечего, будем держаться, да как говорит отец Клементий, на бога надеяться! За реку нам с детьми да раненными все одно не уйти, а коль и уйти - нагонят. Так что лучше здесь сколь сил хватит отбиваться, а там - как сладится.

 -Как сладится, говоришь? И то верно! Отдохнуть бы мне часик, совсем из сил старая выбилась. Я уж, прости меня господи, у Веленя малость сил стибрила, но и она кончилась! - бабка усмехнулась. - А он неказист, но жилист оказался. Сам уже изнемог, а все: - Бери и бери,- кричит. Умаялся, спит в уголочке. - Последние слова она произнесла почти ласково и, тряхнув головой, словно стряхивая окутавшее оцепенение, поднялась на ноги.

 -Думай - не думай, гадай - не гадай, а штурм отбивать надо! - сказал я, глядя на приближающиеся шеренги противника и нарочито медленно вытягивая меч из ножен.

 Но в тот день отбивать атаки нам больше не пришлось. Во вражеском лагере загудели трубы, отзывая чёрные полчища на исходные позиции, и противник, гремя доспехами, поспешно отступил к своему становищу. Видимо, и врагу уже стало известно, что Лохмоград пал, и теперь к ним движется многотысячная подмога. Похоже, мудрый вражеский полководец решил не искушать судьбу, а сначала дождаться помощи и лишь потом, объединившись, ударить. А в городе, не ведающем о происходившем за его стенами, звучало нестройное "ура", звенели песни. Люди, забыв про потери и слезы, верили, что последний натиск был самым сильным и действительно последним. В людских сердцах появилась надежда, что вражеский штурм удастся отбить, и враг бесславно повернет восвояси. Но еще ночью на горизонте засветились огни. Тысячи тысяч факелов возвестили о приближении еще одного вражеского войска. Силы противника объединились. Рев торжества, раздавшийся во вражеском стане, гремел, не переставая, до самого рассвета.

 А с рассветом снова начался штурм.

 -Берегись! - крик, на третьем часу боя вырвавшийся из Андрюхиной глотки, перекрыл грохот падающей стены. Кое-как удержавшись на её обломках, я принял на острие копья неосторожно наскочившего гоблина и развернулся в сторону изрыгающего рёв тролля. Из его рассеченного мечом бока фонтаном хлестала кровь, но это его не остановило. Держа в одной лапе деревянный щит, а во второй увесистую дубину, образина яростно атаковала отступающего по обломкам стены Георга. Сунувшийся к нему на помощь Дубов, ввязался в драку с тройкой "витязей", а большинство королевских гвардейцев остались на пока еще уцелевших частях стены. Так что я оказался к рыцарю ближе всех.

 -Иду! - я прыгнул на ближайший валун и почувствовал, как в мою спину ударил тяжелый арбалетный болт. Закусив от боли губы, я сделал шаг вперед и... поскользнулся. Мать моя женщина, до чего ж не везет...

 Хряк! Мощный удар сбил с ног прижатого к стене Георга. Победно взревевший Тролль, отбросил в сторону щит и, схватив дубину обеими лапами, широко размахнулся для последнего удара.

 -Сволочь! Не успеваю, - в отчаянии выругался я и поспешно вскочил на ноги. Словно в замедленной киносъёмке суковатая дубина, описав круг, стала медленно опускаться.

 -Чёрт! - я рванул с места в карьер и больше не раздумывая, изо всей силы, метнул копье, целясь в широкую спину гиганта. От удара тролль вздрогнул, его широко расставленные ноги согнулись и, завалившись вперёд, рухнул на подставленное остриё рыцарского меча. Что там было дальше, я уже не видел. Вражеский пес-рыцарь, непонятно как, взобравшись на своем закованном в железо коне на развалины стены, злорадно хихикая, вознес надо мной свой остро отточенный клинок. Я мысленно представил его скалящееся лицо, так же мысленно послал его к чёрту, крутанулся волчком, уворачивась от его меча, затем пригнулся, поднырнул под его тяжеловоза и, одним движением кинжала, перерезав крепко затянутые постромки, отпрыгнул в сторону. Самодовольный хохот внезапно стих, сменившись отчаянным криком, и барон в попытке удержаться, руками хватаясь за воздух, повалился на землю. Прыжок на плечи. И его меч, перекочевав в мои руки, тут же окрасился багровой кровью. Не до жалости и не до сантиментов. Тяжело дыша, я поднялся на ноги и, не имея даже секунды на то, чтобы перевести дух, снова завертелся среди наступающих стеной гоблинов. Всё, кажется, еще минута - и мои легкие лопнут от перенапряжения. Нет, я сейчас ей- богу сдохну, уф...

 -Держись, батюшка-воевода! - раздалось над моим ухом как раз в тот момент, когда я, присев, благополучно избежал встречи моего лба и вражеского кистеня, но уже не имел сил, чтобы подняться. Рядом со мной, оттесняя совсем уж обнаглевших уродцев, оказались двое гвардейцев, а из-за их спин, пуская стрелу за стрелой и обрывая об тетиву пальцы, стояла бледная как полотно принцесса.

 -Черт бы Вас побрал, Ваше Высочество! Вы-то что тут делаете? - я попытался рявкнуть, но вместо этого из моего горла вырвалось хриплое, едва слышное шипение.

 Августина лишь хмуро пожала плечами, и очередная стрела, с окрашенным в красно-розовое оперением, со свистом распоров воздух, устремилась к противнику.

 -Возвращайтесь на стены! - мой крик потонул в скрежете и звоне битвы. Стоявший рядом со мной гвардеец, заливая камни своей кровью, рухнул на колени и, зажимая руками страшную, широкую рану, появившуюся в его боку, повалился на землю. Я, стремительно вскочив на ноги, развернулся и, уже не видел как принцесса, отрицательно покачав головой, выпустила последнюю стрелу, а затем, вытащив из ножен свой отливающий серебром меч, шагнула навстречу противнику. Я скорее ощутил, чем увидел её присутствие. Вновь, в который раз выругался, и врубился в ряды наступающей нечисти.

 -Отходи, воевода, отходи! - выплевывая кровавую пену, прохрипел рубившийся рядом гвардеёц и, из последних сил, рубанул мечом по башке неосторожно выскочившего, поперёд других, гоблина. Вытащить меч из рассечённой черепушки ему уже не удалось...

 -Принцессу уводи, принцессу! - Кто это кричит? Я сам? Кому? Сознание заволокло багровым туманом усталости. Руки не слушаются. Окровавленный меч едва движется. Сорвавшаяся с его кончика алая капля зависла в воздухе. Всё как в замедленной киносъёмке. Но вокруг не кинобоевик, а реальная, кровавая, жестокая схватка .

 -Иди к чёрту! - протестующе - хриплый возглас принцессы выводит меня из тягучего состояния полубытия. Дубов, отшатнувшись от Августины, выпустил из руки её локоть и, в недоумении застыл, не зная, что ему делать.

 -Принцесса, уходите!

 -Иди к чёрту! - это уже мне. Вот дура!

 - Здесь Вам не место...

 -Да? Может мне подождать, когда они, - она выразительно кивает в сторону надвигающегося на нас воинства, - ворвутся в город? Перины взбить?

 Вот ведь несносная девчонка, а ведь права же! Лучше умереть здесь и сейчас. Умереть? Что-то я слишком рано сдался... Или не рано? А чёрт... едва успел отшатнуться от брошенного по мою душу дротика. Нас трое. Я слева, Августина в центре, Дубов справа. Нет, уже четверо, к моему левому плечу примкнул слегка пошатывающийся Георг. Медленно отступаем к пролому. Мой взгляд с жадностью выхватывает эпизоды битвы. Безысходность, отчаяние расплавленным металлом окутывает моё сердце. Вражеское воинство повсюду теснит малочисленные ряды защитников. Кажется, кранты! Фенита ля комедия! Блин, ну откуда такой пессимизм? А, чёрт, отбиваю чужой удар, бью сам, и мой меч вновь окрашивается чужой кровью. Рук не чувствую, голова как котел. Если бы не принцесса, давно бы упал и будь что будет! Сил нет, усталость неимоверная, а опустить руки нельзя. Умрем мы, умрёт и Августина. Надо жить! Вот и пролом в стене. Отступать дальше некуда, за спиной осыпь полутораметровой высоты. Нужно подняться на стену. Лестница... Ну кто-нибудь, дайте лестницу! Спасти принцессу, мы прикроем... Сил крикнуть нет, а мыслей моих никто не слышит, наверху на стене кипит бой.

 -Сдавайтесь! - длинные копья рыцарей, вынырнув из-за спин гоблинов, вытянулись в нашу сторону. Их отточенные жала матово мерцали в лучах бледного солнца, укрывшегося от кровавого безумия легкой вуалью бледных облаков. Сразу три копья замерли напротив моей груди, еще два вперились в сердце Августины. Из бедного рыцаря буквально вознамерились сделать дуршлаг. Дубов тяжело отмахнулся от нацеленного ему в живот острия и ожесточённо заскрипел зубами.

 -Сдавайся! Иначе умрёшь! Ты, все! - опять угроза, мы это уже слышали, можно подумать, если сдаться- то не умрем. А если и не умрем, то жить рабом как кому, а мне лично не улыбается... Мы переглянулись. Я кивнул, покрепче сжал рукоять и... тут грянуло. Залп двух десятков пушек едва не разорвал барабанные перепонки и поверг противника в шок. Результат был страшен. Картечь, выплеснутая прямой наводкой, выкосила сплошные бреши в рядах наступающих. Стон сотен умирающих на мгновение заглушил всё, и вновь грохот, огонь, стоны. Противник, напротив нас, замер, не понимая, что творится, но я не мешкал. Сбив в сторону копья, двумя ударами очистив проход, я оказался подле копьеносцев и в считанные мгновенья устроил им маленькое харакири. Наконец-то сверху спустили лестницу. Всё, кажется, повезло. Нас не преследовали. Гоблины в недоумении взирали на происходящее. Мы на стене... Боже, как я устал...

 Итак, у нас появились пушки. Отец Клементий с мастеровыми расстарался как надо: и порох изготовил, и пушки с ядрами отлил. И была бойня! И взбешенное войско врага ещё не раз кидалось на приступ и, словно водяной вал, разбившийся о берег, откатывалось обратно. Всё поле завалило вражескими трупами. И когда стало ясно, что штурмом город не взять, что еще один пушечный залп и войска захватчиков в панике побегут, в их стане вспыхнул мятеж. Изенкранц, в хитрости отсиживавшийся со своей малой дружиной за спинами новоявленных хозяев, совершив обратное предательство, вырезал руководящую верхушку и, подняв над лагерем белый флаг, приступил к переговорам. Впрочем, о какой- либо частичной, не полной или еще (типа почетной) сдаче речь не велась, капитуляция была полной и безоговорочной. Изенкранц лишь настаивал включить в текст капитуляции слова о его несомненной заслуге в победе над иноземным противником. Этот негодяй утверждал, что заключил договор с врагом исключительно с целью дальнейшего "вражьего воинства уничтожения" и т. д. и т. п. Впрочем, в его ухищрения я не вникал и, приказав бросить новоявленного "спасителя Отечества" в каменные подвалы, оставил разборку с ним на совести государя- батюшки. Казнить его сразу я не мог. Прежде чем рубить эту подлую голову, следовало соблюсти хоть какую-то законность, а на это у меня и моих спутников не было времени.

 Незаметно наступил вечер. Пришедшая с юго-запада тяжелая, грозовая туча стремительно приблизившись принесла долгожданный дождь. Ливневые потоки смыли грязь, кровь, мусор с улиц и со стен города, а бушевавший во всю ветер унес запах гари и паленой плоти. Когда дождь закончился и ветер развеял последние остатки тучи, солнце еще виднелось на горизонте, заползая за гребень холма, словно огромная расплавленная монета. Я наскоро принял душ и оставив своих друзей нежиться в сауне, отправился в бесцельное брожение по дворцовым коридорам. Как-то само собой получилось, что ноги меня вынесли в ту самую укрытую в лабиринтах коридоров дверь, которая вела прямиком в королевский сад. Занятый своими мыслями , я очнулся только тогда, когда мои ноги ступили на мягкую, влажную от росы траву, устилающую тропинки летнего сада.

 -Вы меня искали? - мягкий голос принцессы, раздавшийся за моей спиной, заставил меня вздрогнуть.

 -Д, да, - отчего-то соврал я, впрочем, совершенно не уверенный в своём вранье. Сердце радостно забилось. Я повернулся и увидел прямо перед собой осунувшееся, но такое прекрасное лицо принцессы. Её ресницы слегка подрагивали, в глазах блестели непрошеные слёзы, распущенные волосы пушистой волной ниспадали на плечи, а высокая грудь лихорадочно вздымалась. Одета она была в простое, слегка приталенное платье из голубого ситца, в ушах виднелись небольшие золотые сережки со светло-фиолетовым камушком, на шее серебренная цепочка, на ногах удивительно маленькие остроносые туфли. И как это я раньше не замечал, что у неё такие маленькие изящные ступни, а её ладошки, ещё сегодня днём крепко сжимавшие эфес сабли и вовсе казались крошечными. Хотелось нежно-нежно, чтобы, не дай бог, не поранить, взять их в свои ладони и держать, не отпуская целую вечность.

 -Мне сказали, что Вы приняли решение отправиться в обратный путь сегодня ночью, - губы принцессы предательски дрогнули.

 -Мы передумали, - я отрицательно помотал головой. - Люди слишком устали. Пусть отдохнут и немного выспятся.

 -А Вы?

 -Что я? Я привык. А вот Вам, - я почувствовал в своем горле спазм, - Вам надо отдохнуть.

 -Вы меня гоните?

 -Нет, что Вы, что Вы, - поспешно заверил я принцессу .- Я просто.., я.., думал, что Вам тоже стоило отдохнуть, - по лицу её величества побежала слезинка, - это же королевский сад, Вы можете находиться здесь сколько угодно... - это была уже полная ересь. Чувствуя, что девушка сейчас разрыдается ,я машинально шагнул вперед и сделал то, чего ни за что не стоило делать. Я взял её бессильно свесившиеся вниз ладони и, поднеся к губам, поцеловал. В тот же миг Августина прильнула к моему плечу и, уже больше не в силах сдерживать слезы, разрыдалась. Я стоял и гладил её по волосам, по плечам, не зная, что предпринять и сам едва удерживая копившиеся в душе слезы. Сердце громко стучало, в висках шумел ярившийся в венах ветер, на душе было тоскливо. Наконец принцесса перестала плакать. Внезапно отстранившись, она отвернулась и принялась утирать белым кружевным платком заплаканное лицо. Приведя себя в порядок, Её Высочество снова повернулась в мою сторону. На её лице была написана упрямая решительность.

 -И Вы так просто возьмёте и уедите? - несмотря на решительный вид, голос девушки предательски дрожал.

 Я виновато пожал плечами. А что я мог сказать? Про долг, что превыше всего? Про неизбежную неотвратимость возвращения в наш мир и невозможность распоряжаться собственной судьбой? Про странного и страшного врага ,что ещё неизбежно должен встать на моём пути? И про многое другое, что должно было нас разлучить. Я ещё раздумывал над ответом, когда принцесса снова прижалась к моему плечу... -Молчите! - она приложила свой миниатюрный пальчик к моим губам, и стала осыпать горячими поцелуями мою небритую щеку. Я не смог удержаться ,чтобы не ответить... Наш поцелуй, казалось, длился вечность, затем принцесса отстранилась и, взяв меня за руку ,потянула в глубь сада.

 -Мы расстанемся и никогда больше не будем вместе! - не в силах сопротивляться, но всё еще пытаясь избежать неизбежное ,я остановился и пристально посмотрел в глаза стоявшей передо мной девушки.

 -Это будет лишь завтра, - без тени сомнения в голосе ответила она, но в её глазах вновь заблестели слезы, - а сегодня ночь принадлежит мне, и она будет такой, какой должна быть и никакой другой.

 -Принцесса, это будет ошибкой, - я едва не задохнулся от жестокости своих слов.

 -Пусть. Это будет моя ошибка, но если я тебе не нравлюсь... - тут она запнулась ,не в силах говорить дальше.

 -Нет, что ты, что ты, я.., я тебя люблю... - горло сжало от появившейся в нём сухости. Ну зачем, зачем я это сказал? Мог бы и соврать.

 -И я тебя люблю, с первого мгновенья, с первого взгляда, ты мой, мой Хмара. - Голос её дрожал, словно рвущаяся на ветру паутинка. - Пусть на один вечер, на одну ночь, но мой. - Она прильнула ко мне всем телом, затем, вновь взяв за руку, потянула в сторону беседки, скрытой в густых плетях винограда. Не смея и не желая больше противиться её и своим чувствам, я подхватил девушку на руки...

 Сумерки, вслед за последними лучами уходящего за горизонт солнца, стремительно ворвавшиеся в город, распростёрли над нами свои крылья, надёжно упрятав в чёрных одеяниях наступающей ночи.

 Рано утром, не прощаясь с принцессой и сдержанно кивнув наконец-то проспавшемуся королю, я со своими путниками отправился в обратную дорогу.

 Но прежде чем выбраться за стены города, мы завернули на постоялый двор, забрали оставленные там вещи, на прощание тепло обнялись с Евдакием Семеновичем, пребывавшим в хлопотах и заботах о раненных, и пожали лапку Ништяку Палычу, лежавшему там же, в лазарете. Наш Баюн проявил немалую отвагу, сдерживая натиск нападавшего воинства: пяток троллей, два десятка орков и еще больше горных "витязей" успел он убаюкать своими песенками. Последние, засыпая прямо на лестницах, так и сыпались вниз, словно перезревшие яблоки, пока какой-то вражеский пращник не углядел его усатую морду и не зафендидюлил ему в башку здоровенным камнем. Сейчас его голову обматывала перемазанная какой-то настойкой тряпица, правый глаз заплыл, но левым хитрый котяра взирал на мир с гордостью победителя. А то как же, сама принцесса посулила Гадскому очередной (или первый?) дворянский титул с присвоением почетного наименования Кривоградский. Короче, не успело еще эхо битвы откатиться за горизонт, а мы уже пылили в обратную сторону по знакомой дорожке, вьющейся среди заброшенных домов. Противная мелкая пыль, поднятая копытами наших лошадей, противно скрипела, оседая на зубах и забивала ноздри. Несмотря на то ,что по дороге нам ещё могли попасться разбежавшиеся по разным сторонам враги, мы ехали без всякого охранения. К сожалению, на то, чтобы предотвратить беду, у нас оставалось слишком мало времени. Мы спешили, спешили, как могли. Сменные кони, прихваченные из царских конюшен, позволили нам сильно сократить время. Хоть мы и тряслись сутки напролет и изрядно выматывались, но осознание скорого возвращения придавало нам силы. Тем более, что за прошедшие дни мы немного освоили искусство верховой езды, и она уже не доставляла нам таких неудобств, как это было в самом начале нашего путешествия. Матрена Тихоновна, к моему вящему удивлению, оказалась исправной наездницей. Заметив мой недоумевающий взгляд, она задорно ударила в шпоры и с победной улыбкой прогарцевала на своем Орлике вдоль всей нашей колонны, окончательно сразив меня своей джигитовкой. Поравнявшись со мной, она лишь хитро подмигнула, но не сказав ни слова, вернулась на означенное ей место. Оставалось только догадываться, где и когда наша старушка смогла этому выучиться.

 Мелкие банды противника, изредка встречавшиеся на нашем пути, завидев блистающего доспехами рыцаря, окруженного хорошо вооруженными спутниками, спешили поскорее ретироваться, а больших отрядов нам не попадалось. В моей голове уже начали лелеяться сладкие мысли о спокойном окончании похода. Но, как говорится, мы предполагаем, а Господь располагает. А по ночам опять приходили сны:

 ... Оставшиеся до рассвета часы прошли быстро. Сумрак, царивший в лесу, не рассеяло даже прорезавшее облака солнце. Туман, наполняющий лес, хоть и стал более прозрачен, но все еще висит, густо опутывая сизой сетью деревья и кустарники. Самые ранние, а может быть самые выносливые из бойцов уже проснулись и теперь не спеша поглощают нехитрую снедь солдатских пайков, не забывая при этом следить за окружающим лесом. Остальные солдатики мирно посапывают.

 Внезапно сидевший в полутора метрах от меня Рогозов удивленно вытаращил глаза, его рука, отпустив ложку прямо на землю, потянулась к лежавшему рядом автомату.

 -"Чехи"! - хрипло произнес он, взглядом показывая куда-то вперед и чуть вправо.

 "Мать твоя женщина"! - мне "чехов" не видно, я сижу чуть в стороне, и этот сектор закрыт от меня тремя сросшимися стволами. Вот ведь блин Клинтон, если бы ночью выдвинулись на ту просеку..., да уж что теперь там! Сожалеть о не сделанном поздно, надо думать о настоящем.

 -Нет, кажется, показалось! - Рогозов облегчённо переводит дух.

 Показалось - не показалось, а проверить надо. Группа уже поднимается. Мы собираемся идти в обратный путь, ночной марш-бросок закончился. Зачем и почему командование отправило нас сюда - непонятно. Набрасываю на плечи рюкзак и одновременно пытаюсь наставить нашего лейтенанта на путь истинный.

 -Надо пройти посмотреть следы. Рогоз что-то видел, говорит, показалось, а если нет?

 -Нечего никуда ходить, пойдем тем путём, что шли! - мозгов в голове Бидыло за ночь явно не прибавилось. Как говориться, сказал - как отрезал, вид у него при этом такой, что и без слов понятно, решения своего он не изменит. Ну, ни дундук ли?

 -Где шли? Там же открытая местность! Ночью ещё понятно, темень, а сейчас куда полезем?! - Я пытаюсь настоять на своем и образумить упершегося рогом лейтенанта. - А если Рогозов действительно "чехов" видел, что тогда? Там заслон поставить нечего делать. Давай уйдём влево и лесом выйдем на дорогу, заодно и посмотрим, был ли кто. Если следы есть, тогда подумаем, что дальше делать.

 -Всё, я сказал: уходим! - жестко рубит групник, давая понять, что разговор окончен.

 Мы медленно подползаем к окраине леса. Я останавливаюсь. Идти вперед, на открытое пространство, даже не досмотрев местность, выше моих сил. Показав группе "оставаться на месте" со своей тройкой сворачиваю влево. Буквально минута, и мы на свежевытоптанной тропинке. Следы уходят вверх, прямо к дороге. Надо сворачивать и лесом попробовать обойти двигающуюся на запад банду. Ладно, сейчас поговорю с Бидыло, что он решит... Хотя, кажется, его ответ я уже (в очередной раз) знаю. А утро хорошее, птички поют...

 Недовольный лейтенант, от нетерпенья едва не брызжа слюной, поджидает нас у кромки деревьев.

 -Какого хрена поперлись?! Я же сказал: никуда не сворачиваем!

 -Тропу смотрел, - спокойно отвечаю я, - там следы. Уходят к насыпи, если они нас просекли, то можем нарваться. Обходить надо. Здесь выползать чревато. Ты видишь, что впереди? Голое поле...

 -Я сказал: вперёд, значит вперед! - грубо перебил меня лейтенант и, раздуваясь от осознания собственной важности, двинулся на своё место в строю. Ну, я же говорю: дундук. Жаль, что в этой группе я ничего не значащее зеро - ноль без палочки, не замкомгруппы и даже не рядовой разведчик, просто реальный ноль, ибо даже в БЧС* моей фамилии нет. Я на этом боевом задании инкогнито, на птичьих правах, а значит, спорить бессмысленно и мой боевой опыт для него не аргумент. Да и плевать, вылезем на засаду - так вылезем. Надо было только тебя, командор, вперёд поставить!- мысленно ругаюсь я, и плюнув, начинаю движение вверх по склону. Что меня могут убить по чьей-то глупости как-то не думается, но вслед за мной движется вся группа, пацаны девятнадцати, двадцати лет... Сбавляю шаг. Иду медленно, пристально вглядываясь в контуры выступающих из леса кустов, густо усыпавших окраины поляны. Весь мой прошлый боевой опыт даже не говорит, кричит о том, что противник не мог не оставить заслона. В голове отчётливо прорисовывается ждущая впереди засада. Стоит только всей группе вытянуться на поляну, и нас встретит поток летящих пуль, но в груди странное спокойствие, словно всё так и должно быть. Что это: спокойная уверенность обреченного или интуитивное знание того, что всё будет хорошо? Не знаю, но задницей чувствую опасность, и это заставляет продумывать варианты... Что ж, пусть неизбежное случится! Впереди дорожная насыпь, если доберёмся до неё, значит пронесло. Я к ней всё ближе и ближе. Осталось три десятка метров, чуть меньше - чуть больше. Неужели, и правда повезет? Зацепившись за каблук, под ногой хрустнула ветка. И всё вокруг заполняет грохот выстрелов. Грудь пронзает тупая, удушающая боль.

 -Ложись! - из последних сил кричу я, чувствуя, как земля уходит из-под моих ног...

 На пятые сутки мы оказались на окраине уже знакомой нам пустоши. Солнце, почти поднявшееся к зениту, отражаясь от отполированного камня, било в глаза. Широкая, вытоптанная ногами захватчиков, дорога, словно черная пыльная река, петлявшая средь каменных нагромождений, пересекая пустошь, терялась в её необъятности. Я придержал коня и поднятой рукой остановил моих спутников.

 -Здесь не пойдем, тихо очень, не нравится мне это.

 -Так тут, касатик, завсегда тихо! - попробовала было возразить внимательно всматривающаяся в горизонт Баба-Яга.

 -Знаю, но всё равно не нравится, не люблю на войне открытую местность, не люблю.

 -Так разве ж еще война? Война ж кончилась, - попробовал присоединиться к разговору не ведавший всех наших перипетий Андрюха.

 -Одна война кончилась, другая началась! - нарочито растягивая слова, ответил вместо меня едущий рядом рыцарь и, гордо вскинув голову, добавил: - Вся жизнь- война, покуда можем драться!

 -Война, не война, а остерегаться надо! - это в беседу вклинился отец Клементий. Несмотря на мои протестующие жесты, весь народ потихоньку съехался в одну кучу. Сколько раз говорил им держать дистанцию, всё без толку. - Но всё одно лучше напрямик ехать! И путь короче, и супостата издалече видно будет! - он, стараясь не встречаться со мной взглядом, виновато опустив голову, замолчал, а я, поняв, что остался в меньшинстве, крепко задумался.

 -Воевода дело говорит! - донесся до нас голос неожиданно поддержавшего меня Веленя. - Ждут нас!

 -Кто ждет? - Яга, насупившись, повернула голову в его сторону.

 -Маг со своей ратью темной ждет нас, бой неминучий будет! - хрипло пробормотал Велень, похоже, и сам удивляясь вырвавшимся у него словам.

 -Хайлула! - став бледнее обычного, тихо произнесла Тихоновна. В перипетии последних событий я как-то даже забыл о существовании этого человека.

 -А ты откуда ведаешь?

 -Велень я.

 -Ты мне не мути, говори, откедова?! - Тихоновна вперила свой взгляд в притихшего мужичонку. Велень, дернувшись под её пристальным взглядом, виновато пожал плечами и тихо пролепетал:

 -Не знаю, видится и всё тут.

 -Как это, видится? - не унималась обескураженная его признанием Баба-Яга.

 -А как воевода остановиться приказал, так и вспыхнуло: словно свет в очи нестерпимый прорезался, - Велень шмыгнул носом и показал на своё лицо. Его глаза и впрямь покраснели и слезились, - а промеж всполохов, картина чудная, черный человек с посохом вдаль всматривается, словно выглядывает чего. А рядом волкодлаки крутятся, стылые рядами стоят, упыри зубами щелкают, мертвяки костяшками подрагивают. Позади лес, впереди пустошь каменная, значит... А окромя нас кого здесь высматривать?

 Его вопрос повис в воздухе. Первой молчание нарушила наша кудесница.

 -Эт в тебе, милок, взор ясносокольный проснулся. Дар редкостный, древними кудесниками ценимый, они так будущую сущность выглядывали. Ты и впрямь в племяши хозяйке Судьбе годишься! А я, признаться, не верила, давно ль ты зреть- то сповадился?

 -Да я... - Велень пристыжено склонил голову. - Да я, признаться, и сам не знал! Так, людям вроде вас голову морочил, а что б вот так - впервые.

 -Ну то, что ты нас за идиотов держишь, мы давно догадывались, только по шее всё накостылять недосуг было! - я усмехнулся. - А вот что в тебе искра божья прорежется, вовек бы не подумал! Век живи - век учись.

 -Так как пойдем-то? - спросил рыцарь, нетерпеливо перебирая поводьями. - По мне так напрямую в лоб и ударить.

 -Ага, и полечь в благородной сече по дурости! Нет уж, увольте! - я окинул взглядом ждущую моего слова "дружинушку". - Обходить будем. Далеко не пойдем, времени нет. Пару верст в сторону отступим - и к городу. Сперва беду предотвратим, а позже и противником заняться можно будет. Теперь, когда общими усилиями, врага закордонного разбили, глядишь, и мага нашего неугомонного одолеем.

 Взяв версты три западнее, я и сотоварищи снова повернули к югу. Объезжая то и дело встающие на нашем пути каменные надолбы, мы, слегка пришпорив коней, устремились к едва видимому на горизонте лесу. На душе моей было тревожно. Время от времени бросая взгляд в сторону поравнявшейся со мной Тихоновны, я видел, как её лицо темнеет всё больше и больше.

 -Не пройти нам! - Яга резко осадила коня и махнула рукой, призывая нас остановиться. Облако, поднятое копытами наших коней, медленно наползло сзади и, обдав нас мелкой пылью, понеслось дальше.

 -Почему? Отъехали мало? Так давайте еще версты три проскачем, там и повернем! - предложил я, но Яга отрицательно покачала головой.

 -Нет, пути не будет, Велень правду сказывал, не избежать боя смертного!

 -Не избежать? А если верст десять-пятнадцать? - во мне еще теплилась надежда, но Яга снова покачала головой.

 -Соглядатаи у него везде, куда бы мы не направились, он везде поперед будет!

 -Так что ж теперь делать? Мы на пустыре как на ладони вражеской! Не - выгодно в бой идти, когда враг к встрече подготовился! - не задавая вопроса, не ожидая ответа, сам с собой рассуждал я. - А если вернуться да у короля подмоги попросить, так уже не успеем. Верно и впрямь, как Георг говорил, в лоб ударить придется, а там как кривая вывезет, может, хоть кто и прорвется! - я окинул взглядом окружившую меня компанию и, достав из-за пазухи завернутые в тряпицу ягоды, протянул их Веленю. - Ты повезешь! Бой завяжется - к городу один прорвешься, в граде нас ждать будешь!

 -Нет, нет, нет! - заартачился внезапно набычившийся Велень. - Вы тут помирать будете, а я, как трус последний, в город побегу? Ни за что!

 -Послушай, не городи чепухи, ягода лекарственная в городе вот как требуется! Не привезем - так мор по всему Росслану пойдет! Уж извини, что выбрал тебя, но ты легче всех будешь, конь тебя как пушинку сквозь ряды вражеские пронесет. Кому, как не тебе, скакать надо?!

 -Ладно уж! - вняв моим доводам, неохотно согласился Велень. - Но как только ягодки в город доставлю, враз к вам возвернусь!

 -Ну, это ты потом уж как хочешь делай, хоть головой в омут ныряй! - я передал ягоды тут же запрятавшему их в свои необъятные карманы Веленю и принялся растолковывать диспозицию. Впрочем, и растолковывать-то особенно было нечего. Я в центре, по правую руку от меня Яга, слева достойный потомок Вельстибюрга, Радскнехт Георг Ротшильд де Смоктуновский, справа от Яги Андрей Иванович Дубов, за его спиной в ожидании моей команды Велень, слева от рыцаря два священника. Дистанцию держать в десять шагов, затем, когда враг на рожон полезет, сблизиться в монолитную стену. А если враг обойдет, то кругом встать. Вот и вся премудрость! Запасных коней, разнуздав, отпустили на волю. Так и ехали, держа линию, друг на друга поглядывая, кивками подбадривая. Сердце стучало, в висках било, я стискивал в руке рукоять простого меча, кованного Кривоградским кузнецом. На волшебный меч, болтающийся сбоку, я уже не надеялся. Уж больно привередлив оказался! Так, возил с собой, как палку ненужную: толку никакого, а выбросить жалко. Мы все ближе и ближе подъезжали к краю каменистой пустоши, поросшему низкорослой, но густой растительностью. Неожиданно конь подо мной вздрогнул, словно оступившись и, едва не сбросив меня, пронзительно заржал.

 Из зарослей колючего кустарника, словно серые туманные тени, медленно выплывали Стылые. Их было не больше десятка, но я сразу почувствовал выступивший на спине озноб.

 -Стылые! - вскричал я, показывая рукой на взлетевшие над землей "привидения", словно кроме меня их никому не было видно.

 -Ну, с энтими мы запросто справимся! - ехавшая рядом со мной Яга подняла вверх руки, и я увидел на её запястьях тускло блеснувшие амулеты. Серебро, потемневшее от времени - древний артефакт ведунов-россов, о мощи и величии которых твердили старые были-сказания, предстали моему взгляду. - Дракула расстарался, как в воду глядел, ему они без надобности, а мне в самый раз пришлись!

 На душе стало чуть-чуть легче, но не отлегло. Тем более, что из зарослей появлялись всё новые и новые противники: упыри, мертвяки, оборотни. Последним появился сам маг. Подле его ног, визжа и поскуливая, словно преданные собачки, жались огромные уродливые волкодлаки.

 -Взять их! - донесся до меня противный, хрипловатый голос, и вся свора, ощерив утыканные кривыми зубами пасти, устремилась в нашу сторону. Кони под нами словно взбесились.

 -Спешиваемся! - проорал я, - запоздало сообразив, что мой план с прорывом вражеских силков с треском разваливается. Мой конь крутанулся на месте, я выругался и, беспомощно завалившись на бок, попытался соскочить на землю, но ещё не успел этого сделать, когда мой конь внезапно перестал взбрыкивать, успокоился и застыл как вкопанный, ожидая, когда я смогу выровняться в седле. Я снова зло выругался, ухватился за гриву и вновь приняв вертикальное положение скользнул взглядом в сторону Яги. Но моё беспокойство было напрасно. Матрёна Тихоновна ,успев соскочить со своего скакуна, приняла боевую стойку и, полуприкрыв глаза, плела какое-то заклятие. Я ещё какое-то мгновение наблюдал за спешивающимися товарищами, затем похлопав своего скакуна по шее, я спрыгнул на землю, и крикнул успокаивающему своего коника Веленю:

 -Забирай коней, уводи в сторону! Всё остальное как было договорено! - Тот кивнул и принялся выполнять отданное приказание.

 Вырвавшиеся вперед Стылые сбились в кучу и, пронзительно завывая, устремились к шагнувшей им навстречу Яге. Плотно сжав губы, Тихоновна медленно повела рукой, и ближайшая к ней тень осыпалась серебристым пеплом. Потерявшая авангард шайка нежити взвыла еще сильнее и внезапным рывком сократила разделяющее нас расстояние на половину. Яга снова повела руками и сразу два Стылых прекратили свое существование, а в рассерженном вое оставшихся появились истерические нотки. Один за другим они осыпались на пробивающуюся из-под земли траву. Их вой превратился в визг, впиявливающийся в наши уши и едва не раздирая барабанные перепонки. Последний пепельный сгусток осел на землю почти у самых ног отпрянувшей назад волшебницы. Казалось бы, она плела свои волшебные сети легко, можно сказать даже шутя, играючи повергая в прах исчадия черной магии, но по её осунувшемуся лицу было видно, каких немалых усилий потребовала от неё эта схватка.

 Устало утерши со лба выступивший на нём пот, она посмотрела в мою сторону и, видимо, желая подбодрить, всплеснула руками:

 - Так они травы - борзянки объелись, что ли? При ясном-то свете на рожон-то прут! Уф! - она вымученно улыбнулась. - Им-то от этого одна смертушка ранняя прописана! - и снова улыбнулась, но в следующее мгновение ей стало не до улыбок. До того лишь молча наблюдавший за полем боя колдун взметнул вверх руки, и темная тень, похожая на сгусток черного пламени, понеслась в сторону нашей Тихоновны. Та скрестила над собой ладони, защищаясь. Её пальцы странным образом переплелись, и с их кончиков вылетели и понеслись навстречу черному сгустку нежно-голубые молнии. Где-то на полпути они встретились, и черное облако, в одно мгновение став чернее сажи, застыло на месте. Его медленно обволакивало мерно вздрагивающей, будто речная волна, узкой голубой лентой. Так они и застыли: Хайлула, вскинув вперёд руки, и Яга, расставив ноги и сплетя над головой пальцы. А несущиеся огромными скачками волкодлаки, словно углядев в наших рядах беззащитную жертву, устремились к неподвижно застывшей Тихоновне.

 -Ягу прикрой! - крикнул я растерянно взиравшему на приближающегося врага Дубову, и сам в четыре прыжка выскочил вперед, защищая её спереди. И тут же огромная зверюга с разбегу напоролась на мой выставленный вперед меч. Я едва не упал, но, всё же устояв, вырвал клинок из груди всё еще пытающейся дотянуться до меня зверины, и вторым ударом раскроил ей голову. Рыцарь, оказавшийся подле Яги следом за мной, приняв первого волкодлака на грудь и, подставив под его зубы закованный в тяжелые доспехи локоть, воткнул в землю бесполезный меч, и выудив притороченный сбоку стилет, вонзил узкое остриё в красную от налитой крови глазницу. Тварь чуть слышно взвизгнула и, не разжимая стиснутых на руке клыков, повалилась на землю. Морщась от боли, рыцарь кое-как разжал звериную пасть, и я увидел оставленные острыми зубами глубоко вмявшиеся в металл отметины. В этот момент ко мне подбежало сразу два хищника, и я завертелся в безумной карусели. Одного волкодлака мне удалось достать, когда тот взмыл в воздух в попытке дотянуться до моего горла. Второму перерубил хребет подоспевший Андрюха. Можно было перевести дух. А на левом крыле два священника, стоя спина к спине, нещадно крестили пытающихся добраться до их кровушки упырей. Но так, как делали они это весьма своеобразно, в свойственной только им манере, за исход схватки я не опасался. А судя по доносившимся оттуда звукам тяжелых ударов, им это (в смысле крещение) удавалось весьма неплохо! Не успели мы покончить с рвущимися до нас волкодлаками, как подоспели оборотни. Этих странных зверин было около двух десятков. Похожие на странную помесь саблезубого тигра и жирного безволосого поросенка, эти огромные многоцентнерные туши, с маленькими красными глазками, глядевшими злобно и презрительно, двигались нарочито медленно, в оскаленных пастях торчали острые как бритва двадцатисантиметровые клыки. Меч в моих уставших руках слегка дрогнул:

 "Вот и смерь моя пришла"! - подумал я, делая первый выпад. Как ни странно, но справились мы с этими жиртрестами сравнительно легко. То ли для хорошего боя этим прославленным убийцам не хватало луны, то ли недооценив противника они слишком поздно опомнились, но лишь с двумя самыми последними оборотками нам пришлось повозиться, остальные, обескураженные нашим внезапным переходом в атаку, полегли сразу же. Выдернув клинок из пробитой груди оборотня, я быстро осмотрелся и бросился на подмогу священникам. Но не успел сделать и десяти шагов, как упыри, так долго сдерживаемые святыми отцами, сообразив, что им ничего доброго не светит, кинулись в разные стороны.

 -Теперь он! - крикнул я, показывая кончиком окровавленного меча в сторону сцепившегося в схватке с Ягой колдуна, и в этот момент Тихоновна сдавленно охнула, ноги её подломились, и она повалилась на землю. Колдун, стоя на небольшом возвышении, простер руки в стороны и хрипло засмеялся.

 -Ты умрешь! - прокричал он и взмахнул руками, целясь в мою голову. С его ладоней выплыло небольшое, слегка мутноватое облако и, подхваченное ветром, тут же рассеялось. Колдун непонимающе заозирался по сторонам и, что-то прокричав на непонятном языке, снова попытался метнуть заклинание. Новое облачко было еще меньше и прозрачнее первого. Дико вскричав, Хайлула потряс в воздухе кулаками и, одним прыжком отскочив назад, скрылся в густом кустарнике.

 -Не уйдешь, сволочь! - крикнул я, сломя голову бросившись вслед за исчезнувшим противником. До него было не менее сотни метров, и я чуть сбавил шаг, экономя силы для предстоящей погони.

 Думая только как бы не упустить ускользающего колдуна, я и не заметил, как он вновь оказался на взгорке. В руках у него, глядя своим черным глазом прямо в мое сердце и слегка подрагивая, отливал чернотой вороненого ствола АК-74. Я, еще не успел до конца осознать сего факта, когда бегущий следом за мной Георг, каким-то внутренним чутьем увидев грозящую мне опасность, протянул руку и ухватив за лямку, всё еще висевшего на моих плечах рюкзака, отдернул меня назад, а сам рванулся вперёд и закрыл меня своей грудью.

 -Ложись! - проорал я, и мой голос слился с грохотом разорвавших тишину выстрелов. - За камни, камни! - продолжал кричать я, понимая всю нелепость происходящего, а рядом медленно оседал на землю доблестный рыцарь Радскнехт Георг Ротшильд де Смоктуновский.

 -Я вернул свой долг! - произнес он и, не в силах совладать с накатившей на него болью, тихо застонал.

 -Потерпи, друг! Потерпи! - я приподнял на плечи его закованное в тяжелую броню тело и, не обращая внимания на зацокавшие вокруг пули, припустил к ближайшему валуну. Укрывшись за его каменным боком, я опустил Георга на устилающий землю мелкий гравий и, осторожно выглянув, осмотрел поле боя. Вняв моему предостережению, оба священника и Андрей распластались за серыми камнями. На поле боя осталась лишь неподвижно застывшая Яга и маленький Велень, спешивший нам на помощь, и на полном скаку стреляющий из своего лука по стоявшему во весь рост противнику. Рот Хайлулы расплылся в злобном оскале. Он, хохоча, прицелился, и короткая очередь взбила пыль под ногами несущегося в галоп скакуна. Одна из пуль угодила в лошадиный круп, и конь, жалобно заржав, повалился на землю, увлекая за собой нелепо взмахнувшего руками всадника.

 -Ах, ты, сволочь! - взревел я. Ненависть, всплывшая в моем сердце, затмила разум. Желание схватить автомат и вести ответный огонь стало невыносимым. Я потянулся к лямке висевшего за спиной рюкзака, но в этот момент мой взгляд уловил, как ствол "чеховского" автомата вильнул в сторону распростертого женского тела. - "Не успею!" - пронзившая моё сознание мысль ударила как сто тысяч молний. Почти не соображая, что делаю, я вскочил на ноги и, выставив перед собой меч, бросился на целившегося в Ягу "чеха". Увидев меня, тот расхохотался ещё громче и пронзительнее. Перестав целиться в женщину, он повернул ствол в мою сторону и, не спеша давить на курок, застыл в ожидании, когда я подойду поближе.

 -Теперь я тебя убью! Я отстрелю тебе ноги! Я прострелю тебе живот! Ты будешь мучиться! Ты будешь долго мучиться, долго, долго! - осознание своего могущества позволило ему упиваться своей победой. - Я на твоих глазах убью твоих друзей и эту возомнившую о себе невесть что старуху, а ты будешь все видеть и мучиться, мучиться! - он, задрав голову, снова захохотал, дико и безумно.

 -Что? Я, кажется, пропустил что-то интересное? - слегка позевывая, спросил зашевелившийся в ножнах меч-ведунец.

 -Заткнись, железяка! - разговаривать с этим куском металла у меня не было ни малейшего желания.

 -Не понял, но понравилось! С чего бы такое отношение? - сварливо отозвался Перст и завертелся в ножнах, путаясь у меня под ногами. - Ага, угу, понятненько! - пробормотал он, когда его взгляд упал на хохочущего Хайлулу, и я почувствовал, как ножны под его нажимом развернулись в обратную сторону, его единственный глаз в мгновение обшарил поле битвы, и я бедром ощутил, как рукоять меча начала нагреваться.

 -Владей мной! - донесся до меня его голос, но я только выругался.

 -Иди к черту!

 -Я сказал: возьми меня в руку!

 -Отвали! - я практически взошел на смертный одр, и чего мне теперь еще только не хватало, так это немного попрепираться с куском никчемного металлолома!

 -Ах, ты так! - крикнул меч, и я почувствовал болезненный удар, выбивший из моей руки клинок кривградского мастера. А вместо него в моей ладони лежала горячая рукоять Перста Судьбоносного. Каким-то непостижимым образом он исхитрился вылететь из ножен и, выбив "соперника", оказаться в моей ладони. Запястье ныло от нанесенной его ударом боли. Я болезненно сморщился.

 -И что дальше? Анекдоты будем рассказывать?! - чтобы не доставлять Персту удовольствия видеть последствия его удара, как можно спокойнее произнес я.

 -Держи крепче! - не приняв на свою сторону моего сарказма, приказал меч, и я почувствовал, как его рукоять буквально опалила мою ладонь. Сжав зубы, я стиснул пальцы и, плюнув на обжигающую боль, побежал к своему противнику. До стоявшего во весь рост Хайлулы оставалось еще метров тридцать, когда его нервы не выдержали. Ствол полыхнул огнем, выплевывая в мою сторону смертоносные жала.

 "Всё!" - подумал я, и в этот момент меч в моей руке ожил. Едва не вырываясь из рук, он завертелся с непостижимой быстротой, словно сверкающим щитом прикрывая мое тело от летящих пуль. Меч сверкал и переливался, будучи везде и нигде одновременно. Пули, цокая по его стали, с противным воем летели во все стороны, сбивая на пути ветви, высекая искры из попадающихся на пути камней и выбивая пыль из песчаной дюны. Недоумевающий "чех", разрядив магазин, вставил в автомат новый и, нажав курок, стрелял не переставая до тех пор, пока и в нем не закончились патроны. Один за другим магазины отлетали в сторону. Ненужные больше своему владельцу, они беспорядочной грудой упокоились у его ног. Последний магазин опустел, когда я был уже совсем рядом. Я взмахнул мечом, намереваясь навсегда покончить с Черным владыкой, когда обезумевший от страха "чех" сделал какой-то замысловатый взмах рукой. Позади него разверзлась вихревая воронка. Сгорбившись, Хайлула повалился на спину, и над ним сомкнулась уходящая в неведомое бездна. В это мгновение, уже понимая, что мой противник смылся, я увидел заигравшую на его губах улыбку.

 -Ушел, сволочь! - я выругался и сделал шаг вперед, намереваясь последовать за ним, но в последний момент остановился, поглядел назад и увидел спешивших ко мне товарищей. Клементий, оказавшийся ближе всех, грозно потрясал посохом. Яга, с трудом переставляя ноги, двигалась вслед за ним, её поддерживал хромающий Велень. Андрей и отец Иннокентий поднимали на ноги пришедшего в себя рыцаря. Я улыбнулся и вопросительно взглянул на Бабу-Ягу.

 -Ступай, касатик, ступай! - донесся до меня её дребезжащий от усилия голос. - Там твой мир, там твоё место, а ягодку мы и без тебя донесем. Тут уж недалече осталось! - и она показала рукой на высящиеся невдалеке стены города. Странно, как это я не заметил его раньше? А город, стоявший на возвышенности в свете заходящего солнца, сиял своими обновленными крышами. Мне стало немного грустно. Я вложил меч в ножны и опустившись на одно колено, низко поклонился остающимся здесь друзьям. Затем, словно очнувшись от оцепенения, снял рюкзак, вынул из него и накинул на плечи разгрузку, перехватил поудобнее автомат и, сняв его с предохранителя, шагнул во всё уменьшающуюся воронку.

 -Я покамест тебя тут подожду! - донесся до меня звенящий голос меча. Я и не заметил, как перевязь, державшая меч, развязалась и, тихо соскользнув с моего плеча, упала на землю, - посплю чуток, отдохну. Умаялся я с тобой! - Перст Судьбоносный в последний раз лязгнул ножнами и замолчал в сонном оцепенении.

 -Ты еще вернешься! - донеслось до меня приглушенное восклицание Веленя.

 -Да, я должен вернуться! - успел крикнул я, прежде чем меня с жутким скрежетом всосало в воронку и чернота, обступив со всех сторон, заполнила сознание отупляющей болью.

 Шум в ушах, в глазах темно, кровь, стучащая в висках, забивает все звуки. И вдруг сноп яркого света, мгновенная слепота, жмурюсь. И тут же снова открыв глаза, понимаю, что куда-то иду. В руках автомат, плечи оттягивают лямки тяжелого рюкзака. Вокруг большая опушка, впереди насыпь. Оглядываюсь назад: вслед за мной на открытое пространство медленно выползает растянувшаяся на несколько десятков метров группа.

 "Чёрт, что это было? Временное помешательство? Но тогда как же...Я же всё помню: Яга, отец Клементий...Вот только сейчас... Но этого не может быть! А если может? Вот же она, поляна! Вон там, за насыпью, нас ждет вражеская засада. Боже, где истина? Если я не сошел с ума, то скоро на нас обрушится шквал огня. Нет, нет, нет, это идиотизм, такое просто не возможно! А вон впереди веточка. Я как раз зацепил её ногой, когда раздались выстрелы. Да, там мы и лежали, истекая кровью. Я помню, как глухо стонал умирающий боец, как лилась кровь из чьего-то пропоротого горла! Нет, это нереально! Или всё действительно случилось? Что делать? Поднять тревогу? А если мне это лишь привиделось, что тогда? Стыд и позор?! Стать посмешищем в глазах пацанов?! Я слишком стар для этого. Но на кону их жизни. А если и впрямь впереди засада? Что делать? Что делать? До злополучной ветки осталось шагов пятнадцать, двенадцать, одиннадцать, девять. Решение приходит почти автоматически.

 -Ложись! - кричу я, одновременно уходя вправо и вверх по склону. Пулеметная очередь, распоровшая воздух, неприятно ударила по ушам. Я, продолжая бежать, оглядываюсь назад. Слава богу, "личняк"* уже рассыпался в разные стороны. Шедшие в замыкании откатываются за спасительную стену леса, а на поляне остаются только часть центра группы и наша головная тройка. Упавший на спасительную землю, Рогозов поднимается и, пригнувшись, бежит в сторону небольшого бугра.

 -Перекатом! - кричу я, совершенно забыв, что с висящим за его плечами РД* этого действа сделать практически невозможно. Женька петляет, и в прыжке достигает спасительного укрытия. Слава богу! Всё это происходит в какие-то доли секунды. Время растянулось, словно висящая над бездной паутина. Пули свистят где-то позади, пролетая над головами пытающихся найти укрытие бойцов. Продолжаю бежать. В голове калейдоскоп мыслей, соображалка работает с неимоверной быстротой. Зло просчитываю варианты. Было бы выгоднее, да и безопаснее уйти еще правее, незаметно перейти дорогу и осторожно выйти противнику в тыл, но сколько времени на это уйдет? Двадцать минут? Полчаса? Этого времени у меня нет, нет даже лишнего мгновения, за которое противник может успеть пристреляться, и тогда кто-то умрет. Надеюсь, что пока в группе все целы, но уверенности в этом нет. Хочется оглянуться, но я продолжаю бежать. Вламываюсь в придорожный кустарник. Ветви, больно царапая щеки, бьют по лицу. Не до них! Продираюсь вперед и выскакиваю на обочину дороги как раз в тот момент, когда к беспрестанно бьющему пулемёту присоединяется сразу несколько вражеских автоматов. Противник, явно не ожидавший моего появления и чувствующий себя в относительной безопасности, стреляет почти не прячась: кто стоя, кто с колена. Пулеметчик, установивший пулемет на лежавшее у дороги бревно, бьёт короткими, экономными очередями, и похоже, он единственный, кто целится. "Аллах акбар", пронесясь над лесом, коснулось моих ушей и тут же потонуло в грохоте моего автомата. Чехи, не ожидавшие атаки с фланга, попадали на землю и стали щемиться как тараканы, убегающие от нависшего над ними каблука хозяина дома.

 -Так вам, гадам! - последняя из цензурных мыслей, пронесшихся в моей голове за время, пока я "разряжал" свой магазин.

 Автомат лязгнул затвором, оповещая о закончившихся патронах, как раз в тот момент, когда над моим плечом прошла длинная автоматная очередь и, срубая ветви кустарника, находившегося за спиной, полетела дальше. Теперь настала моя очередь зарываться в землю и ныкаться. Я рухнул на дорогу, и тут же вокруг забились фонтанчики разрываемой пулями земли. Стреляли почти в упор с противоположной стороны дороги из-за густо поросшей молодыми деревьями обочины. Задом, задом, извиваясь, словно змея, уползаю назад под спасительный полог леса. Прижатые мной "чехи" тоже опомнились и присоединились к так удачно промазавшим в меня собратьям. Похоже, теперь все стволы смотрят в мою сторону.

 Шуп, пум, бум, шлеп, фить, по асфальту, по ветвям, по камням, словно крупные капли дождя шлепают, цокают, шуршат пули. Ощущение еще то, словами не передать.

 -Уф! - как ушат холодной воды, вылитой на разгорячённое тело. Дрожи нет, а дух захватывает. Всё, всё, задом, задом за обочину. Вот блин, магазин из разгрузки вывалился, кажется пустой, потом заберу, попозже, если получится... Вот ведь гады, так и бьют сразу с двух направлений! Можно подумать, я единственный, по кому можно стрелять. Фонтанчики земли брызжут по всей дороге. Наверное, со стороны даже красиво. Эти, что за дорогой, совсем наглость потеряли! Сколько до них метров-то: двадцать пять - тридцать?! Ну, суки! И я- то хорош! Увлекшись, не заметил, как в двадцати метрах выползла другая шайка-лейка. Старею. Магазин, выпавший из разгрузки, так и лежит на колющемся под пулями асфальте, не до него.

 -Ух! - секунду на то, чтобы перевести дух. А теперь, где тут у меня "эфочка"?* Вот она ребристенькая, вот она зелёненькая! Чеку нафик, и граната, брошенная со всего размаха, улетает к моим оппонентам. Через несколько секунд доносится грохот её разрыва. Осколки летят во все стороны. И тут же еще один взрыв совсем рядом. А это уже кто-то из чехов попытался достать меня из подствольного гранатомёта. Тщетно! Сквозь ветки кустарника ВОГ* до меня не долетит... ...надеюсь. До слуха донеслись звуки разгорающегося боя. Вот ведь гады, решили, что сумели меня прижать и вновь сосредоточили огонь по группе. Да уж фиг вам! Хотя они в чем-то правы. С этой позиции я не смогу держать на коротком поводке тех "правоверных", что стреляют по группе. Стоит мне только высунуться, и меня просто расстреляют ушлые товарищи, сидящие напротив. Надеяться, что они будут постоянно мазать - не стоит. Значит, дорогу надо переходить, и чем быстрее, тем лучше. Только оттуда можно будет прижимать противника, не став при этом мишенью для "чехов", находящихся рядом. Эх, где наша не пропадала! Как жаль, что взял с собой всего пяток гранаток! Но кто знал, что всё обернется именно так? РГДешка* кажется такой легкой, почти невесомой, чека в руке, граната в полете. Практически одновременно со взрывом рывком вскакиваю и рву через дорогу, последние метры преодолевая в стремительном прыжке. Словно вратарь, бросающийся за мечом, кидаюсь в яму обочины и, разбрасывая всем телом сырую липкую грязь, облегченно перевожу дух. Запоздалые пули, выпущенные противником, не приносят мне ни малейшего вреда. И всё, что им удаётся сделать - это срезать пару веток над моей головой. Автомат в глине, руки в глине, всё в глине! Провожу пятерней по лицу, пытаясь нанести на морду лица хоть какую-то маскировку. Затем, чтобы сволочи не подумали, что сумели меня зацепить, приподнимаюсь, опершись спиной о рюкзак и, почти не целясь, даю две короткие очереди по противнику. В ответ боевичьё вновь переносит весь огонь на мою персону. Пули над головой засвистели без перерыва. Судя по усилившейся стрельбе со стороны группы, противника мне прижать удалось. Наши палят из подствольников. Несколько ВОГов, перелетев дорогу, взорвались за обочиной. "Живчики", что сидят совсем рядышком, оживились, и сразу три автомата заговорили по мою душу. Выпущенные ими пули по большей части застревают в стволах деревьев или проносятся высоко над головой, но пара- тройка пулек распороли плоть ветвей совсем рядом. Я вновь, в который уже раз, мысленно выругался, недобрым словом помянув и себя, и свою безалаберность, и даже не сделавшего ничего плохого замкомандира роты, рассоветовавшего брать подствольник. Будь он у меня, можно было бы кое-кого прижучить, не поднимаясь из уютной канавки. Что ж, придется рискнуть, двинуть вперед, гранатами уничтожить засевшего напротив противника и выйти в тыл тем, кто изначально сидел в засаде. Кто не рискует - тот не пьет шампанского! Но умереть просто так - глупо, непрофессионально и... не хочется.

 Как бы мне сейчас не помешал боец, находящийся рядом! Вдвоём всё это можно было бы провернуть гораздо успешнее! Выбить, обойти, уничтожить... Как красиво звучит! Впрочем, сделать всё это реально и одному. Тем более, что противник явно трусит. Я каким-то звериным чутьем чувствую страх, исходящий от сидевших напротив меня бандитов. Самое смешное, что, кажется, именно я - причина этого страха. Мой маневр был столь внезапен, что буквально ошеломил их! И теперь они не знают, откуда ждать появления других разведчиков: справа, слева, сзади. Боевики даже не могут отойти, не рискуют перейти дорогу, ведь она находится под моим контролем! А вот если меня зацепит, тогда расклад станет совсем другим! Противник поймёт, что с фланга ему уже не угрожают. И эти четыре гада, что сидят сейчас рядышком, перейдут ленту асфальта и окажутся прямо над распластавшимися внизу разведчиками. От тех, с которыми наши ребята перестреливаются сейчас, наших худо-бедно прикрывает земляная насыпь, оставшаяся, скорее всего, от какой-то старой, уже давно никем не езженной и потому заросшей травой, дороги. Группа ведёт бой, доразвернувшись влево, и главная дорога у нее, практически, с правого фланга. Стоит только противнику выйти в этом месте, и она окажется не защищенной - стреляй - не хочу. Мне просто необходимо, чтобы кто-то из бойцов пришел сюда. Чтобы кто-то прикрыл меня. Как жаль, что у меня в первые секунды боя не было времени напиночить кого-нибудь из головной тройки, увлечь за собой...Что ж, стоит попытаться сделать это сейчас!

 -Рогоз, ко мне! - сквозь грохот боя кричу я, но мой голос, как и ожидалось, потонет в тумане. Но надо действовать! Разряжаю еще один магазин, вставляю в автомат новый и выкладываю перед собой две "эфки"*.

 Не успела первая граната взвиться в вохдух, как вслед за ней отправляю вторую. Один взрыв сливается со вторым в протяжный рокот. Одновременно со взрывами вскакиваю на ноги и броском преодолеваю разделяющее меня и противника расстояние. Выскакиваю на небольшой бугорок в готовности расстрелять оставшегося в живых противника, но стрелять не в кого. Пять "чехов", разбросанные взрывами, уже никогда никому не причинят вреда. Перевожу дыхание и, осторожно высунувшись из-за кустов, стреляю по основной части противника. Успеваю свалить двоих, прежде чем они понимают, откуда по ним сыплются выстрелы. Крики, стоны, ответная пальба. Пригнувшись, меняю позицию, сокращая расстояние, разделяющее меня с противником. Патронов все меньше. Последняя граната с разогнутыми усиками ждёт своей очереди. Тяжело дыша, выхожу за спины противника и бросаю гранату. Взрыв. Бегу вперед, на бегу расстреливая растерявшихся, обезумевших бандитов. Пулеметчик, откинувшись на спину и подняв над собой пулемет, дает длинную очередь в мою сторону. Падаю на землю и всаживаю в "чеховскую" грудь полдесятка пуль. Снова вскакиваю. Не успевший перезарядить автомат, здоровенный, безбородый араб бросается на меня с ножом, но мне не до сантиментов! Одной пули хватило, чтобы здоровяк рухнул как подкошенный. Еще один "чех" падает, едва высунувшись из-за лежавшего вдоль дороги бревна. Останавливаюсь, чтобы перевести дух. Кажется, всё! Рукавом вытираю выступивший на лбу пот, маскхалат насквозь мокрый. Трупы, кругом трупы. С десяток неподвижных тел распласталось на залитой кровью земле. Но я не вижу среди них главного, не вижу Хайлулы! Медленно начинаю поворачиваться, слышу хруст гравия, раздавшийся сзади, и шестым чувством угадываю: за спиной он - Хайлула.

 -Стой как стоишь, собака! - в голосе бандита не слышится торжества, только ненависть и животный, почти суеверный ужас, сотрясающий его тело. - Ты сейчас умрешь! - хриплый крик растворяется в придорожном кустарнике, и я чувствую, как напрягся вражеский палец, нажимающий на спусковой крючок. Единственное, что мне сейчас хочется -это, умирая, успеть прихватить с собой и этого гада! Я начинаю разворачиваться, когда до моего слуха доносится звук спускаемого бойка. Всё, кранты... Но выстрела нет. Что??? Я поворачиваюсь лицом к противнику, и мой взор фиксирует растерянный взгляд бандита, расширенными глазами взирающего на свое оружие. Его дрожащие пальцы отстегивают магазин - он пуст. Ладонь разжимается, магазин летит вниз, а пальцы, доселе сжимавшие его, начинают судорожно шарить по разгрузке, но магазинов с патронами в ней нет. Они остались там - на окраине каменистой пустоши. "Чех" с остервенением отбрасывает ствол в сторону и обречёно поднимает руки. Мне не о чем с ним говорить, нечего обсуждать. Грохот выстрела - и на лбу Хайлулы появляется маленькая розовая отметина. Капелька крови, скользнув вниз, пробегает по носу и теряется в грязно-черной бороде бандита. Я сажусь на землю, спиной к бревну и достаю из разгрузки зеленую ракетницу...

 -Что ж... А знаешь, Иов, мне было даже весело!

 -Но наши планы...

 -Иов, наши планы тем и хороши, что имеют свойство рано или поздно сбываться, это лишь вопрос времени.

 -Но, Владыка, - голос старого Лорда дрогнул, - Вы же знаете: на этот раз все несколько иначе...

 -Да я знаю, времени у нас действительно мало, но его достаточно, вполне достаточно.

 -Но, может, всё же озаботимся поиском нового "Повелителя тьмы"? - склонив голову, вкрадчиво предложил Лорд и застыл в покорном ожидании.

 Прежде чем ответить, владыка помедлил, затем всё так же молча поднялся со своего кресла и уже уходя, бросил покорно дожидавшемуся ответа собеседнику:

 -Хорошо, вот ты и займись этим. Но не стоит торопиться, не стоит...

 "Чех" - чеченский боевик.

 Эмир - здесь главарь районной группировки боевиков.

 Б/З - боевое задание.

 Крайний (день) - в армейском спецназе слово "последний" не употребляется.

 Морпехи - морские пехотинцы.

 Кирдан Корабел - персонаж из произведений Дж. Р.Р. Толкиена.

 Два "двухсотых" - двое убитых.

 РЛС - радиолокационная станция.

 Групник - командир разведгруппы спецназа.

 Разгрузка - специальный жилет для ношения боеприпасов.

 БЧС - боевой численный состав.

 АКС - автомат Калашникова складной.

 Алга - вперёд.

 ПЗРК - переносной зенитно-ракетный комплекс.

 РД - рюкзак десантника.

 РР - рюкзак рейдовый.

 Личняк - личный состав.

 РГСп Н - разведгруппа специального назначения.

 ВОГ - граната для подствольного гранатомета.

 РГДешка - ручная наступательная осколочная граната РГД-5.

 Фка - ручная оборонительная осколочная граната Ф-1.