"Лола Роза" - читать интересную книгу автора (Уилсон Жаклин)Глава третья БегствоЯ вытаращилась на маму: — Как мы от него сбежим? — Очень просто. У меня в сумочке, между прочим, десять тысяч фунтов. Ну, уже на полтинник меньше после ресторана, но это неважно. Слава богу, что я не отдала их ему на эту дурацкую машину. Я знаю, знаю, что я сама дура. Он сказал, что вколотит в меня немножко ума. И правда, вколотил. Но чтоб ты ему служила боксерской грушей, детка, — этого я не допущу. Давай скорее. Ты как, в состоянии? — Конечно! Конечно, в состоянии! Но если он нас найдет, он мокрого места от нас не оставит. — Не найдет. Мы уедем очень далеко — я, ты и Кенни. Начнем все с начала — совершенно новую жизнь. Пошли. Собери себе сумку, небольшую, чтоб ты могла сама ее нести. И для Кенни собери рюкзачок, а я пока уложу свое. — Мама… Это не игра? — А что, похоже, что мне до игр? — спросила мама, снова утирая нос. — Он теперь будет сидеть в пивной до закрытия, но к тому времени мы должны быть уже очень далеко. Давай, Джейни, живенько. Я кинулась в нашу спальню и включила свет. У меня был странный вид в зеркале: одна щека — та, по которой ударил папа, — багрово-красная, другая — белая как мел. Кенни заморгал на свет и попытался натянуть одеяло на голову. — Нет, Кенни, встаем. Иди сюда, я тебя одену. — Сейчас же ночь. — Да, но мы сейчас опять уходим. — С папой? — Нет, только со мной и с мамой. Я извлекла его из кроватки и крепко прижала к себе маленькое ежащееся тельце. — Будь большим мальчиком, помоги мне. Кенни потрогал мою горящую щеку. — Ой! — Она у тебя заживет? — Заживет, конечно! — Я поставила его на пол и оглядела. Он так и уснул в футболке, трусиках и носках. Меня осенило. Я быстренько порылась на его полке. — Надень-ка! — Я кинула ему еще несколько пар трусиков и носков. — Прямо на эти! И еще одну футболку. А теперь красный джемпер, который ты любишь, а сверху голубой с Томасом-паровозом и джинсы… Запасные джинсы придется уложить. Их сверху не наденешь. Кенни истерически хихикал, пока я напяливала на него кучу одежек. Он так смешно переваливался во всем этом, что я не выдержала и тоже рассмеялась, хотя сердце у меня ухало, как колокол, от страха, что отец вернется и нас застукает. — Вы что смеетесь, дети? Давайте скорее! — нетерпеливо позвала мама. Я посадила Кенни собирать в рюкзачок любимые игрушки и занялась своей укладкой. Это было нетрудно. Я из всего выросла, все сидело на мне в обтяжку, и я от этого выглядела толстой. Почти всю свою одежду я терпеть не могла. Любимые вещи были и так на мне — лиловая бархатная юбка и взрослая черная блузка. Сверху я надела большую черную кофту, а поверх — кошмарную дутую белую куртку, в которой я похожа на снежную бабу. Наплевать, у нас теперь куча денег, и у меня скоро будет джинсовая курточка с розовым мехом. Я уложила белье, джинсы, розовую маечку с сердечками и замшевые ботинки, уже немного потертые, но я их все равно очень люблю. Потом я вспомнила про пижамы и завернула в них свою старую медведицу Розочку. Мех у нее вытерся до блеска, один глаз оторвался. Она выглядела страшно облезлой, а я уже не играю в плюшевых мишек, но все же я запихнула ее в сумку. Кенни собирался еще глупее: он уложил в рюкзачок чертика с оборванными веревочками, сломанные карандаши и пазл, в котором не хватало половины кусочков, зато оставил новенькие восковые карандаши и Бобку — голубого медвежонка, которого ему купили, когда он родился. Я собрала ему все заново, а потом сложила в большущий пакет свой альбом с вырезками, новые журналы, ножницы, скотч и клеящий карандаш. — Мы готовы, мама, — сказала я, входя в ее комнату. Она двигалась как в ускоренной съемке, громя свой шкаф и комод. Из носу у нее все еще шла кровь, оставляя яркую дорожку на губах и подбородке и стекая на синюю блузку. — Мама, твоя лучшая блузка! — Ничего, отстирается. Я останусь в ней. Хотя она черт знает на что похожа. Может, ее просто выбросить? — Мама вдруг остановилась и застыла. — Надень сверху свитер. Я на Кенни надела половину всего, что у него есть. — До чего умный ребенок! — сказала мама. Но она перестала восхищаться моим умом, когда увидела большой пакет. — Джейни, не потащишь же ты эту бандуру с собой! Это был такой здоровый, плотный пакет из супермаркета за пятнадцать пенсов, но мой альбом в него еле влез, потому что альбом я себе сделала из огромной старинной конторской книги в сотню страниц. Я ее купила два года назад за один фунт на барахолке. И это моя самая большая драгоценность. Мама это знает, но все же она пыталась спорить: — Ну как ты собираешься тащить такую громадину, когда у тебя еще сумка с одеждой и тебе, может быть, придется тащить и вещи Кенни. — Ничего, я все унесу, честное слово. Мне нужен альбом. — Ты можешь завести новый. — Мне нужен этот. Здесь мои самые лучшие картинки. Он мне нужен, мама. — Делай, пожалуйста, что тебе говорят! — закричала мама. И тут же замолчала, зажав рот рукой. Мы услышали на лестничной площадке шаги, направляющиеся к нашей двери. — Идет! — прошептала мама, и мы вцепились друг в друга. Но шаги не остановились у нашей двери, а удалились к лестнице. Мама выдохнула и схватилась рукой за сердце. Потом легонько хлопнула меня по плечу: — Ладно, черт с ним, бери свой альбом. Главное, давай поскорее смоемся отсюда. Она подхватила чемодан и сумочку, туго набитую пятифунтовыми бумажками. Мы надели на Кенни его рюкзачок, который оказался довольно тяжелым. Я взяла свой школьный рюкзак и пакет с альбомом. Мы в последний раз обежали глазами квартиру. Кенни вдруг захныкал, что хочет взять Пузырька, нашу золотую рыбку. Я ему пообещала целый аквариум тропических рыбок на новой квартире, но Кенни не поддался на уговоры. Он обхватил аквариум руками и разрыдался. — Господи, ну что еще? — сказала мама. Она налила воды в полиэтиленовый пакет и сунула туда Пузырька. — Видишь, он тоже едет с нами. Пошли наконец! И мы пошли, кое-как перетащили все через площадку и спустились на лифте. Я дрожала от страха, что у подъезда мы сразу наткнемся на папу, но там не было ни его, ни его приятелей. — Они все еще сидят в пивной, на наше счастье, — сказала мама. — Но все равно — чем быстрее нас здесь не будет, тем лучше. На улице показалось такси. Из него вышли три пожилые дамы. — Эй, эй, такси! — закричала мама. Она кивнула мне так гордо, будто такси появилось из воздуха по ее мановению. Таксист покачал головой, глядя, как мы бредем к машине. Увидев мамин кровоточащий нос, он покачал головой снова. — В больницу, милая? — Нет, на вокзал, будьте любезны, — резко сказала мама. — Я просто наткнулась на ходу на фонарный столб. Таксист вскинул брови, но ничего не сказал. Щека у меня уже остыла, хотя еще побаливала. В зубах тоже было какое-то странное чувство. Надеюсь, они не вывалятся. Но зато тогда у меня были бы впалые щеки. Ненавижу свое круглое лицо. Таксист уставился на Кенни и его полиэтиленовый пакет. — Это что у тебя, сынок? Детеныш акулы? — Нет, золотая рыбка, — ответил Кенни. — Быть не может! Ладно, мне не запрещено перевозить живность. Ты знаешь, что золотая рыбка — это живность? А то пришлось бы ей плыть к вокзалу по лужам самостоятельно. Лицо у Кенни сморщилось. — Он шутит, Кенни, — сказала я, заталкивая его в машину. — Я не хотел его пугать. Это у меня такой юмор, — сказал таксист. — Ничего страшного. — Мама захлопнула за собой дверцу. — Но вы не могли бы оставить его при себе на время? — Мог бы. А когда у вас поезд? Мама растерялась: — Не знаю точно. Знаю только, что мы опаздываем. Мы тронулись и поехали через наш квартал, вниз по улице и мимо «Альберта», папиной пивной. Мы с мамой переглянулись. Мама соскользнула с сиденья на пол. Я сделала то же и пригнула голову Кенни. — Больно, — пожаловался он. — Пригнись, Кенни. Сильнее, совсем низко, — настаивала я. — Зачем? Таксист наблюдал за нами в зеркальце и щелкал языком, начиная просекать ситуацию. Когда пивная осталась позади, мы сели нормально. Мама гляделась в пудреницу, приводя в порядок нос и стирая с глаз размазанную тушь. — Слушай, голубка, это, конечно, не мое дело… — начал таксист. — Безусловно, — отрезала мама, припудривая распухшее лицо. — Ясно ведь, что твой старик тебя отколошматил. Почему ты не заявишь в полицию? — Эти… — Мама сказала очень грубое слово. — От них толку никакого, когда на бытовой почве. Арестовать они его, конечно, арестуют, но долго держать не станут. А он, надо думать, вернется домой не в самом лучшем настроении, а? — Н-да, тут ты, пожалуй, права. Ну и что ж ты теперь, даешь деру вместе с ребятишками? — Я не хочу об этом говорить. — Мама начала обкусывать кожу с большого пальца. — Тем более при детях. Я понимала, что она просто хочет от него отвязаться, и все же мне было обидно это слышать. Я-то не ребенок, как Кенни. Я прекрасно знаю, что происходит. Уж во всяком случае, я знаю не меньше мамы. Мы приехали на вокзал, и мама расплатилась с шофером. Она очень старалась не показывать содержимое сумочки, но все же он заметил ворох пятифунтовых бумажек. Брови у него взлетели. — Никак банк ограбила, красавица? — Я, между прочим, — сказала мама, стоя на тротуаре, пока я вытаскивала Кенни и все наши сумки, — Тельма и Луиза в одном лице. — Она сложила пальцы пистолетом и прицелилась таксисту в голову: — Чпок! Он рассмеялся и пригнулся. — Раз так, лучше с тобой не связываться. Но все же удачи тебе! Мама добавила чаевые к тому, что показывал счетчик. — Не скажешь, где нас высадил, если будут спрашивать? — спросила она уже всерьез. Шофер прижал палец к губам, показывая, что не выдаст. Мама поглядела ему вслед. — Славный парень, — пробормотала она мечтательно. Я так и видела, что прокручивается сейчас у нее в голове. Таксист вдруг повернет назад, крикнет нам «садитесь» и повезет нас, куда захотим, — в Лондон, в Нью-Йорк или в Диснейленд. Он будет о нас заботиться, зарабатывать для нас деньги и никогда никого из нас не ударит. Так оно было в мечтах. А на самом деле таксист отъехал, чтобы встать в ряд за другими такси, и даже не помахал нам вслед. — Ну, пошли, что ли, — сказала мама со вздохом. На ней все еще были лодочки на высоких каблуках, и она покачивалась под тяжестью чемодана, заваливаясь на один бок. Мы с Кенни плелись за ней. На вокзале почти никого не было. Сердце у меня снова заколотилось. А если поездов до утра больше нет? Вокзал — первое место, куда отец придет нас искать. Мама стояла перед расписанием, нервно водя по нему ногтем. Наконец она прижала пальцем одну строчку и вдруг улыбнулась: — Отлично! Отходит через десять минут. — Куда мы едем, мама? — В Лондон! Я сглотнула: — А куда в Лондон? Мы же там никого не знаем. — Верно. То-то и хорошо. Новая жизнь и все такое прочее. Пошли прямо садиться. Заплатим проводнику, когда он пойдет проверять билеты. Зато в кассе не останется никаких сведений. — Мама рассмеялась: — Прямо как в детективном фильме. Даже забавно, правда? По ней не похоже было, что это так уж забавно. В ярком свете вокзальных фонарей ее лицо выглядело еще хуже. Смех тоже звучал странно, похоже на плач. Но она явно хотела, чтобы мы с ней согласились, поэтому я энергично кивнула: — Да, мама, настоящее приключение! Правда, Кенни? Кенни уже почти отключился и спал на ходу. Внимания его хватало только на то, чтобы не выпустить пакет с Пузырьком. Как только я его посадила в вагон, он уронил голову и мгновенно заснул. Я поглядела на Пузырька. Вид у него был не особенно бодрый, но тут уж я ничего не могла поделать. — Мы купим Пузырьку настоящий аквариум, да, мама? — Ну конечно! И запустим туда еще рыбок. Как там называются эти, здоровые, которые стоят кучу денег? — Карпы кои. Но они слишком большие, они не поместятся. — Да? Придется купить гигантский аквариум. С дельфинами. — Лучше с акулами. — Я оскалила зубы. Вот сумасшедшие — обсуждаем, куда поселить Пузырька, а при этом понятия не имеем, где сами собираемся жить. — Мама, а куда мы пойдем, когда приедем в Лондон? — Остановимся в гостинице, пока не придем в себя. — Но мы ведь приедем очень поздно. А если все гостиницы уже будут закрыты? А если мы ничего не найдем? А если?.. — Ох, Джейни, отстань, ты меня с ума сведешь. — Но… — Заткнись, я тебя умоляю! Я свернулась клубочком рядом с Кенни и попыталась заснуть. Но ничего не получалось. Все продолжало крутиться у меня в голове. Иногда я взглядывала на маму и видела, что и у нее в голове крутится то же самое. Она грызла большой палец. Похоже, пока мы доедем до Лондона, на нем вообще не останется кожи. |
||||
|