"Мотылек" - читать интересную книгу автора (Охлобыстин Иван Иванович)






Кабина грузовика


Некоторое время Петрович ведет машину, стараясь не смотреть на сидящего рядом ребенка. Да и Катя молчит, с огромным интересом разглядывая многочисленные наклейки, сплошь покрывшие крышу кабины. Первым не выдерживает взрослый.


Петрович. Ты как, ангелок, на дороге оказалась в половине четвертого ночи?


Катя (смотрит на свои часы). Я к бабушке шла. Сейчас уже без двадцати четыре.


Петрович. Это без разницы. Так что, у тебя и бабушка работает?


Катя. Нет, бабушка на пенсии. Она на даче летом ягоды собирает, а зимой варенье делает.


Петрович. В смысле — варенье?


Катя. Из крыжовника варенье, из клубники. У бабушки есть такая штука, которая на банки крышки накручивает.


Петрович. Тогда, значится, мамка работает?


Катя. Нет, мама с папой тоже сейчас не работают. Им отпуск дали, и они на море уехали.


Петрович. Выходит — ты одна работаешь?


Катя. Что вы глупости такие говорите? Я пока не могу работать, я во втором классе учусь.


Петрович. Темнишь, подруга. Если ты во втором классе учишься, то как ты с теми тетями и дядями оказалась?


Катя. Какой же вы непонятливый — меня мама с папой на вокзале оставили, и я к бабушке домой пошла, а меня одна тетя обещала к бабушке подвезти, но потом ей нужно было куда-то подружку быстро свозить, и я с другой тетей сидела.


Петрович. Ну, твою мать!


Катя. Не выражайтесь, пожалуйста.


Петрович. Не буду. Случайно сорвалось.


Катя. У нас в школе один дядя, который трубу в классе чинил, так вот выразился, и его Тамара Сергеевна выгнала насовсем.


Петрович. Тамара Сергеевна — это кто?


Катя. Директор школы. Она еще в старших классах учитель истории.


Петрович. И правильно выгнала. При детях ни за что нельзя так выражаться. Вот у меня в школе так многие выражались, и вся жизнь наперекосяк.


Катя. Вам какой урок в школе больше нравился? Мне — рисование.


Петрович. Урок пения нравился. Я до сих пор петь люблю. У нас в каме... в пансионате магнитофон был и две кассеты. Одна с немецким языком, а другая с песнями на итальянском языке. Я их все наизусть выучил. Теперь, когда на душе хорошо, то я пою.


Катя. Спойте, пожалуйста.


Петрович. Ты серьезно?


Катя. Честное слово.


Петрович. Как знаешь. Только там не все слова внятно... Старая кассета была. Не смейся.


Катя. Ни за что.


Петрович (откашливается и поет на итальянском языке).


Море чуть дышит, в сонном покое, Издали слышен шепот прибоя. В небе ночные звезды зажглися. Санта Лючия. Санта Лючия.

Катя. Как вы поете хорошо!


Петрович (явно застеснявшись). Правда, что ли?


Катя. Честное слово. Мы с папой на концерте были. Там один дядя тоже пел. Ему все долго, очень долго хлопали и много цветов приносили. А вы лучше поете.


Петрович. Мне-то цветов никто за песни не носил. Правда, один раз начальник тюрь... пансионата в бане для друзей из столицы попросил спеть. Две банки тушенки и одну бутылку во... лимонада дали.


Катя. Вот видите. Вам нужно чаще петь, тогда вам и цветы носить будут.


Петрович. Думаешь?


Катя. Я просто уверена. Так бабушка любит говорить — я просто уверена!


Петрович. Во — бабушка! И где же твоя бабушка живет? Надо бы тебя к ней поближе доставить, пока те тети с дядями опять не подобрали.


Катя. Они такие красивые дамы.


Петрович. Спорить не буду, но тебе к ним не надо. Где, говоришь, бабушка живет?


Катя. В городе живет, у нее под окном трамвай ходит. Ночью искры бывают от проводов.


Петрович. Усек. Нет адреса.


Катя. В милиции можно спросить, только не нужно в детскую тюрьму возить. Папа говорил — оттуда могут не отпустить.


Петрович. Верно — из тюрьмы могут не отпустить. Такие встречаются тюрьмы. Лютые. Только чего делать, не смекну. Решим хитро — я тебя прямо к городу подвезу и высажу у иностранной бензоколонки с магазином. Ты туда войдешь и все по порядку продавцу расскажешь. Лады?


Катя. Вы что, стесняетесь к бабушке ехать?


Петрович. Очень стесняюсь. И к бабушке стесняюсь, и вообще, я страсть какой стеснительный.


Катя. И очень напрасно. Вы так хорошо поете, что вам совершенно нечего стесняться. Если что, вы спойте, и все.


Петрович. План ничего, но пока рано так уж сразу и петь. Могут подумать то-сё.


Катя. Очень даже зря вы так. Мама говорит — умей самовыражаться, иначе так будешь жить чужой жизнью.


Петрович. Ты умная девочка. И мама у тебя очень умная. Правильно все говорит. Надо самовыражаться, этить твою... прости. Я хотел сказать, что вредно жить чужой жизнью. Вот бабочка сначала в коконе болтается, формирует, так сказать, свою красоту, а время приходит, и появляется этакое чудо природы. Красивое, полезное. И полетела. Но есть украшение природы, а есть паразиты. И ведь тоже очень красивые! «Мертвая голова», например.


Катя. Бабочка?


Петрович. Ну, само собой. Только она у пчел мед тырит. Пчелы — трудяги, бывает, ее и кончают на месте преступления.


Катя. Кончают?


Петрович. Зажаливаютнасмерть. Беспощадно.


Катя. Пчелам так меда жалко?


Петрович. И меда, и для порядка. Как иначе?! Другие паразиты налетят.


Катя. Почему тогда эта «Мертвая голова» другие продукты не ест?


Петрович. Не может. Да и времени нет меняться. Бабочки мало живут. От рассвета до заката.


Катя. «Мертвой голове» до заката потерпеть надо.


Петрович. Зачем же ей тогда жить вообще, без удовольствия единственного?


Катя. Для красоты только.


Петрович. Для красоты. Легко сказать — для красоты. Другие вон и для красоты, и с удовольствиями.


Катя. Вот это и значит — уметь самовыражаться. Другие и так, и так, а она только для красоты.


Петрович. Не знаю. Может, правильно. Почему нет? Идите вы все...


Катя. Вы с кем разговариваете?


Петрович. С жизнью, дочка. Ты вздремни. До города еще час трястись. В обход чуть пойдем. Мимо постов.


Катя. Вы еще песни знаете?


Петрович. Десять штук. Слово в слово. Три года учил. Например, такая...


И Петрович поет опять, а Катя делает вид, что старается уснуть, но на самом деле из-под чуть приоткрытых век продолжает любоваться проносящимися мимо грузовика звездами, горящими в ночном небе.