— Дружище! Весь этот цирк только награда тебе за энтузиазм. Самое главное заключается в том, что сейчас не время учеников, сейчас время учителей.

— Что же побудило вас к такому поступку? — спросил у него господин Л.

— Все очень просто, — ответил господин X., — просто я решил вопрос бытийности Гамлета положительно.

— Ну я понимаю, что вначале был Большой Взрыв, из которого произошла Вселенная, но что было до этого?

— До этого, чадо, — ответил отец Савва, — Господь создал твою дурную башку.

— Значит, Большого Взрыва не было, — понял по-своему любознательный посетитель.

— Теперь уже был, — пояснил отец Савва и повел молодого человека пить чай.

— Отче! За рекой живут очень богатые люди, пойдите и поговорите с ними, у нас не на что купить на зиму муки.

— Не могу, — вздохнул отец Савва, — они не говорят со мной.

— А что они делают? — изумился настоятель.

— Лают, — просто ответил отец Савва.

— Бог в мелочах, — любил говаривать один великий немец.

— А дьявол в крайностях, — любил добавлять отец Савва.

— Задыхаюсь без молитвы, но очень рассчитываю к венцу жизни превратить свой труд в молитву, — как-то признался отец Савва одному монастырскому скептику.

— В чем же твой труд, отче? — ехидно уточнил тот.

— Я пастырь, как и ты, правда, по призванию, — ответил преподобный и добавил: — А ты, брат мой возлюбленный — по своей молитве. Я восхищаюсь твоим подвигом, но и Господа не забываю благодарить.

— Не могу, чада, насильственно вас к спасению призывать, — отказался тот. — Не имею пристрастия к насилию.

— А что, отче, если вы однажды поймете, что Бога-то и нет?

— Я не позволю себе этого понять, у меня с этим железная, армейская дисциплина, — ответил преподобный, но добавил: — Если, конечно, на это не будет Божьей воли.

— А как вы это поймете? — очень заинтересовались скептики.

— Я же говорил уже — я не позволю себе этого понять, — терпеливо повторил отец Савва.

— Конечно, не дерзаю фантазировать на эту тему, — вздыхал он за чаепитием в монастырском саду, — но представляется мне, что лукавый — не творец и сам вряд ли иные миры замыслил.

— Как же так! — восклицал его извечный оппонент отец Георгий. — Совершенно очевидно, маленькие зеленые человечки суть бесы. Их надо просто осенить крестным знамением, и они немедленно испарятся.

— Дай бы Бог! — кивал отец Савва, но добавлял: — А вдруг не испарятся? Что же мне тогда на старости лет, кроме латыни, еще и марсианский постигать?!

— Ишь самопоры! — возмущался он. — На уме только: «все пропало»! Прямо секс духовный!

— Монашеское дело — частное, друг мой, — говорил он, — а венчание — таинство.

— Но ведь сам апостол Павел говорил!.. — не соглашался отец Георгий.

— Говорил… — перебивал его отец Савва. — Говорил — «выше», но подразумевал выбор естественный, свыше предначертанный, а если рядом с тобой уж бьется родное сердце, то неприлично за чужой счет ангелоподобиться. Сам любил. Знаю.

— По оси, отец, надо космической, — подсказывал космонавт.

— Где же, чадо, эту ось обретешь, если через гиперпространство перескочишь? — недоумевал монах.

— Тогда просто в ту сторону! — махал рукой космонавт.

— Да, наверное, в «ту сторону», — вздыхал отец Савва и добавлял: — Искушение, однако. Синхронизация.

— Вот видите! — радовался отец Савва. — Не смотри, что патриот. Воистину — «Всякое дыхание да хвалит Господа!».

— Куда мне, — говорит, — такую благодать принять?! Не ровен час надорвусь.

— Нечеловеческая харизма!

— Что же здесь экспонируется? Земля? — И добавил задумчиво: — Видать, они ее в микроскопы разглядывают! — А братии дополнительно пояснил: — Микроскопы — это приборы, типа как трубочки, в которые дорожные инспектора заставляют дуть.

— Вот таблеток попили, больше наркотиками не увлекаемся, но уже месяц прошел, а жизнь как уголь черна и безвкусна, хоть опять на иглу, чтобы чувства вернуть.

— Отлично, — отвечал им отец. — На угле ладан возжигают. Одно без другого пустые вещи. Важно взаимодействие.

— Нечего, — согласились наркоманы.

— Тогда будем считать, что есть надежда на святость, — сказал отец Савва и повел их на монастырский огород репу окучивать.

— Но это ведь так очевидно! — не согласились они.

— Очевидна только жизнь, все остальное опытно, — смиренно возразил отец Савва и больше слов не говорил, опасаясь обвинений в обновленчестве.

— Но католики-то, — крикнули ему из-за соседнего стола, — тоже христиане!

— Бомба — тоже машина, но на ней на дачу не съездишь, — ответил отец Савва.

— Что есть богословие? — говорил он. — Сосуд с драгоценными камнями. Так их размести или так — все одно сосуд с драгоценными камнями, где сам сосуд Священное Писание, а камни — опыты Святого Предания. На момент перекладки камней в сосуд часть камней остается на руках. Секунды. Но их вполне хватает на ереси. Лучше и не ворошить без особой надобности.

— Брат мой возлюбленный, — ответил ему отец Савва. — Есть только одна истинно христианская партия — оное же — Православная Церковь, все остальное повод случайных людей получать зарплату за чужой труд.

— Вы не патриот! Родина гибнет! — возмутился поэт.

— Моя — нет, — крякнул монах, — а твоя давно в руинах, если ей еще одна партия нужна. Устроился бы ты, брат, на работу и в водке ограничился.

— На что же вас благословить, ваше преосвященство? — спросил отец Савва, упаковывая в багажник архиерейского автомобиля баночки варенья собственной консервации.

— На что благословишь, на то и благословляй, отче честный, — припал к его руке тот.

— Не носи белые носки под фасонную обувь, — благословил отец Савва, заплакал и как-то совсем по-отечески поцеловал архиерея в обе щеки.

— Скажите, — вопросил отца Савву молодой послушник, — можно ли спастись?

— Практически невозможно, — ответил тот, — но стоит попробовать.

— С чего же начать? — продолжил расспросы тот.

— Позвони маме, — посоветовал отец Савва и признался: — К сожалению, такая возможность мне самому представляется нечасто.

— Помилуйте! — даже не взглянув на список, вздохнул преподобный. — Я не могу понять, что именно вас тревожит в родном народе? Пастыри они хорошие, люди солидные.

— В каком родном народе? — попытался возмутиться поэт.

— Так ваша настоящая фамилия, если я не ошибаюсь, Рабинович? Я ведь лично крестил вашего покойного папу Исаака Абрамовича, — уточнил отец Савва. — Отличный был портной.

— Матушка Магдалина, — обратился он на архиерейской трапезе к своей соседке по столу, экономке местного женского монастыря и даме яркой еврейской наружности, — ума не приложу, чем же я ему насолил?

— Что вы, что вы! — улыбнулась она. — Не обращайте внимания. Мой народ прожил такую сложную, насыщенную историю, что ему просто на месте не сидится. Восток все-таки!

— Не согрешишь — не покаешься, — любезно поделились они своим знанием о православии.

— К вечеру всегда темнеет, — ответил отец Савва самой, по его мнению, известной дзен-буддистской мудростью.

— Вот елки-палки! — глядя на них, вздохнул преподобный. — А нашим на разговение не меньше бочки выкатывай.

— Какую музыку вы, отче, предпочитаете? — спросили как-то отца туристы.

— Исключительно благодарен Господу за весь список, но особенно за альтернативную его часть.

— Но почему? — удивились вопрошавшие.

— Она не мешает мне думать, — ответил преподобный.

— Эх, чадо, — вздохнул преподобный. — По этому вопросу вы можете не беспокоиться, я знал владыку задолго до пострига, и тогда он был отцом трех дочерей. Так что женщины у него сейчас ассоциируются только с беспокойством, ответственностью и глупыми расходами.

— Вдовец? — огорчился инок.

— Нет, — ответил отец Савва, — его прошлая супруга — ныне игуменья одного большого монастыря где-то на севере. Дивной красоты была девица! А какое у нее было варенье! От такого варенья постричься можно только для подвига, но уж никак для стариковских сердечных фокусов.

— Но почему же они тогда расстались? — заинтересовался молодой человек.

— Они были так счастливы вместе, что решили все продолжить в вечности, — ответил преподобный.

— А дочери? — не сдержал любопытство инок.

— Тоже, наверно, своих мужей потихоньку к подвигу готовят, — предположил старик. — И думаю, у них получится. Они умело сочетают в себе недюжинную эрудицию и неумеренную любознательность своего отца с кристальной верой их матери.

— А вы вообще-то когда-нибудь говорите абсолютно серьезно?! — спросил молодой иерей из города, отец Борис, преподобного, сетуя на веселость натуры преподобного.

— Чадо, привилегией абсолютности обладает только Господь, всем остальным доступно только относительное, — относительно серьезно объяснял тот.

— Батюшка, — спросила как-то преподобного его духовная дочь, получившая в приданое от отца сеть магазинов одежды, — как надо одеваться?

— Не знаю, как другие, но я пижон, — ответил он. — Я это ежедневно исповедую отцу эконому.

— Послушание бывает двух видов. Одни просто не хотят думать, другие все уже продумали. Второе действительно выше поста и молитвы, поскольку их объединяет.

— Люди никогда не увидят ангелов, потому что ангела может видеть только ангел или кто стал им, — сообщил послушнику отец Савва, направляясь в свой кабинет.

— Что, это происходит мгновенно? — уточнил тот.

— По моим сведениям — да, — ответил преподобный и добавил: — У большинства — за несколько секунд до смерти.

— Ну хоть так! — обрадовался послушник.

— Не говори! — улыбнулся отец Савва и, услав инока в библиотеку за книгой, сел за стол и пометил у себя в блокноте: «25484-я встреча с потенциальным собеседником, если, конечно, я буду себя хорошо вести».

— Как спасаться? — спросили иноки отца Савву, возвращаясь с архиерейского приема пешком по дороге через лес.

— Азартно! — коротко ответил он и посоветовал заложить на этом месте часовню.

— Чего тянуть?! — огорчительно крякнул преподобный, подхватил с обочины пудовый булыжник и со словами: — «Благослови, Господи, мне не общаться с этой малокровной братией, пока на этом месте не будет часовни» — вбил посреди дороги камень.

— Больше радости, чада мои, гораздо больше!

— Что вам стоит! — пробовал его уговорить монастырский эконом. — И сразу ругаться перестанут.

— Нет, брат мой возлюбленный, — отвечал преподобный. — Тут сразу надо решить, кому ты служишь — бабкам или Богу. Не менее часа пройти должно или вне храма, будьте любезны. Ставка больно велика.

— Очень я, отче, на своего брата, кого — вы сами знаете, — искушаюсь, — признался преподобному его духовный сын. — Он делает себе какие-то неприлично дорогие покупки. И часто.

— Не искушайся, чадо, — объяснил отец Савва, — твой брат так много в жизни работал, что не привык экономить.

— А что лучше? — уточнил смекалистый отрок.

— Ко всему привыкаешь, — как-то печально ответил преподобный.

— Книга — действительно лучший подарок, но только в том случае, если ты ее сам написал, — говорил отец Савва, если его спрашивали, чего подарить ко дню ангела, и советовал: — Будьте проще — дарите деньги. Обещаю сделать себе на них приятно.

— Надо машину мыть, все-таки молиться приехал, — ласково укорил своего прихожанина отец Савва.

— Разве Господь следит за нашим внешним видом? — уточнил тот, явно рассчитывая на апофатическую истину.

— Хотя Господь и не брезглив, но Его не обвинишь и в неряшливости, — оправдал его богословские надежды преподобный.

— Так хорошо о человеке может думать только Святая Церковь!

— Согласитесь, отче, что клонирование — это ужасно! — воскликнул прибывший для спасительных бесед из города молодой иерей, отец Борис.

— Скорее — это ужасная реальность, — кивнул преподобный.

— Мы породим монстров! — продолжал разглагольствовать гость. — Мы породим чудовищ, лишенных души!

— Не мельтешите, чадо! — осек его отец Савва. — Это мы поймем по их способности к любви.

— Неужели вы дерзаете даже предположить возможность существования у «рукотворного» души?! — возмутился отец Борис.

— Просто я не дерзаю решать за Господа этот вопрос сам, — отговорился преподобный и добавил: — А вас, мой бескомпромиссный друг, никогда не посещала мысль, что эти вышеупомянутые «клоны» долго будут нами восприниматься как особи второго рода, а именно в подобной среде когда-то и утвердилось христианство.

— Я был свидетелем, как один очень состоятельный пьяница, дебошир и развратник пожертвовал своей жизнью ради

— Думаете, он спас свою душу? — уточнили вопрошавшие.

— Не знаю, но за те немногие мгновения, покуда он принимал решение, ему явно удалось преодолеть себя, — ответил отец Савва.

— Настоящий христианин поступил бы точно так же и не раздумывая, — заявил отец Борис.

— Да, конечно, — согласился преподобный, — тем более что у вышеупомянутого не было на иждивении пятерых детей и матери-инвалида, как у вас, отец Борис.

— Ах, как бы я хотел постоянно видеть рядом с собой своего святого покровителя, — признался отцу Савве монастырский библиотекарь. — Мне бы стало гораздо спокойнее.

— Да, но тогда у вашего святого покровителя совсем бы не осталось времени на личную жизнь, — заметил преподобный.

— Разве у святых есть своя личная жизнь? — изумился тот.

— А чем, по-вашему, они пожертвовали во славу Христову? — пожал плечами отец Савва и напомнил: — «Аз воздам сторицей».

— Вы думаете — это о личной жизни? — не понял библиотекарь.

— И к тому же вечной!.. — закончил отец Савва.

— Какой грех самый страшный? — спросили отца Савву молодые иноки.

— Лично мне, как человеку относительно воспитанному, особенно неприличным представляется блуд, — ответил преподобный.

— А кощунство? — продолжили расспросы иноки.

— Это самый глупый, — крякнул огорчительно отец Савва.

— Как быть самому кесарю в вашей христианской ситуации «кесарю кесарево, Богу Богово», — спросил молодой художник во время одной из партий.

— Если этот кесарь — человек с воображением, то скорее всего он предпочтет позицию доброго, рачительного и благочестивого отца, как, предположим, твой отец.

— Мой отец мусульманин, — осторожно напомнил Бахадыр.

— А мой был убежденный коммунист, высокой морали человек, — покачал головой отец Савва.

— Он умер? — уточнил художник.

— Нет, он покрестился, — ответил преподобный и добавил: — Но вредный старик все равно это сделал в другом храме, потому что, видите ли, молодой человек — то бишь я, а тогда мне действительно было всего сорок пять, так вот, — по его мнению, молодой человек не должен дерзать преподавать истину человеку гораздо старше его. Перед Богом и людьми будет выглядеть несолидно. А очень ему хочется, чтобы все было правильно. И так полвека потеряно… Это он считает с тридцатых.

— Ваш отец был репрессирован? — осторожно полюбопытствовал Бахадыр.

— Нет, он работал с твоим отцом под именем шейха Касима в Арабских Эмиратах на советскую контрразведку, — улыбнулся отец Савва.

— А я думал, что папа в это время строил Днепрогэс, — изумился художник.

— Какая разница! Твой тебе все равно ничего не расскажет, мой только за год до крестин правдой побаловал, — махнул рукой преподобный. — Главное, что они со Второй мировой вернулись в орденах.

— Папа, разве ты был разведчик? — тут же спросил его художник. — Наш гость любезно рассказал мне о твоих подвигах.

— Какая разница, кем ты был, вопрос — кем ты будешь, — скромно отговорился отец, уточнил размер сапога и вышел.

— Под каким же именем в те легендарные времена работал мой отец? — явно не удовлетворившись ответом отца, поинтересовался Бахадыр.

— Он был известный художник, и его звали Бахадыр, — ответил отец Савва.

— Где же его работы? — воскликнул собеседник, распаленный рассказом.

— В тридцатых годах по грубому лжесвидетельству в Бухаре расстреляли твоего дедушку. Когда твой отец узнал об этом — он сжег на городской свалке все свои работы. А мой отец за огромные деньги выкупил уже проданные и тоже передал ему, — печально рассказал преподобный.

— И ни одной работы не осталось?

— Почему же? — таинственно сообщил священник. — Одна осталась.

— Ну? — простонал Бахадыр.

— По заказу шейха Касима, в подарок одной златовласой особе королевской крови, твой отец написал икону «Недреманное Око», а спустя двадцать лет хитроумные наследники

— Что тут поделаешь, — развел руками преподобный. — Господь так любит людей, что для тех, кто твердо убежден, будто Его нет, Его действительно нет. Человеческому рассудку это непостижимо, но хотя бы оцените уровень свободы.

— Иногда я не понимаю тебя, отче! — признался путешествующий с ним молодой иерей Борис.

— Ничего сложного, чадо мое недальновидное, — улыбнулся преподобный. — У Бога ничего случайного не бывает. Судя по всему, впереди нас ожидала авария, и тебе могло оторвать правую руку, тебя почислили бы за штат, и остаток жизни ты провел бы сторожем в городском ботаническом саду.

— Слава Богу за все! — воскликнул испуганный иерей и благодарно потер правую руку.

— Аналогично! — поддержал его отец Савва и принялся за ремонт.

— Каждому человеку при рождении Господь дает ту родину, которая наиболее пригодна для спасения данного человека. Эту землю можно по праву считать своей Землей Обетованной и отдать за нее жизнь.

— Значит, эмигрантам спастись сложнее? — уточнили вопрошавшие.

— Да-с, условий меньше, оттого и тоскуют, — кивнул он.

— Скажи мне, честный отче, — спросил однажды отца Савву молодой толстый инок, — ты когда-нибудь скоромился во время Великого поста?

— Нет, — признался тот, — хотя пытался дважды. Один раз в войну, но меня «снял» с бронетранспортера вражеский снайпер, и я не успел даже пережевать скоромное. А второй раз я, будучи уже иподьяконом, забрался глубокой ночью с куском пармезана на колокольню, но в самый неподходящий момент прилетела говорящая ворона и крикнула на всю округу: «Скоромишься, сволочь?!»* Пришлось для сокрытия греха отдать весь пармезан ей.

— Весь, весь?! — облизнулся молодой толстый инок.

— Абсолютно весь, — гордо подтвердил преподобный.