ЭПИЛОГ

— Аристократы почему-то всегда неприязненно относились к красному цвету, — заметила миловидная венгерка Бори, дававшая нам пояснения внутри здания будапештского парламента. — Может, красное напоминало им кровь простолюдинов, которую они проливали часто и в больших количествах? Свою собственную кровь аристократы считали голубой…

— Почему? — поинтересовался я.

— Мне не удалось найти в исторических архивах имя первого аристократа, обнаружившего у себя голубую кровь и объявившего остальным, что у них она такая же, — серьезно ответила Бори.

— Это не удивительно. Ведь даже в старые времена Венгрия не имела выходов к морю, а не найденный вами аристократ должен был жить на морском берегу.

Бори с любопытством посмотрела на меня. Я продолжал:

— Полагаю, что этот аристократ происходил от осьминогов, поскольку именно у них голубая кровь… из-за находящейся в ней меди… Хотя могу и ошибиться. Континентальная аристократия, пожалуй, ведет свое происхождение от других родичей. Скорее всего от пауков — у них тоже голубоватый цвет крови…

— Ну и сравнения! — не выдержала Бори. — В добрые старые времена вас сожгли бы на костре за такие шуточки!

— Думаю, за подобные идеи аутодафе сочли бы слишком милосердным наказанием и придумали бы что-нибудь посерьезнее… Но простите, я перебил ваш рассказ.

— Собственно, я пыталась объяснить, почему ковер, на котором мы стоим, голубого цвета. Он расстелен перед входом в верхнюю палату парламента, в которой в прошлые времена заседали аристократы. С противоположной стороны здания перед входом в нижнюю палату, куда избиралась публика попроще, без глубоких генеалогических корней, положен в точности такой же ковер, но красной окраски. Эти два одинаковых ковра являются по своим размерам самыми большими в Европе.

— Есть ли еще какие-либо уникальные особенности здания вашего парламента, выгодно выделяющие его из ряда других аналогичных учреждений Европы?

— Безусловно! — ответила в тон мне Бори. — Хотя бы уже то, что в нашем парламенте стреляли во время заседания депутаты в министров…

— И когда это случилось?

— Перед первой мировой войной. Стреляли противники вооружения. Они решили на практике продемонстрировать вредность оружия. Кроме того, и это главное, они не хотели давать свои деньги на оружие. Вот один из них и выстрелил в того, кто требовал увеличить ассигнования на военные нужды.

— И?..

— Промахнулся! Хотя успел выстрелить несколько раз и с близкого расстояния. Испортил мебель и интерьер зала заседаний.

— Может, его специально наняла в антирекламных целях оружейная фирма — конкурент той, из пистолета которой он стрелял?

— Эта версия пока не отработана, но я займусь ею…

Экскурсия по зданию продолжалась. Парламент был построен основательно, добротно и со вкусом. Но все же лично мне он больше нравился снаружи. Удивительный многошпильный дворец на берегу Дуная, ставший неотъемлемой частью силуэта венгерской столицы, в которой я оказался совершенно неожиданно для самого себя…

Я уже собирался покинуть свой великолепный номер в пражском отеле и отправиться в аэропорт, когда в дверь постучали и на пороге возник «вестник». Он имел два метра в высоту и пресерьезнейшее выражение на своем черном лице. Он настолько преисполнился ответственностью выпавшей ему миссии, что вместо дорожной пыли был весь покрыт важностью и дипломатическим этикетом.

— Привет, Бубакар! — как можно более небрежно поздоровался я, надеясь сбить с малийца густой налет высокопарности и серьезности. Но мне это не удалось.

— Добрый день, мсье Виктор! — ответствовал Бубакар Кулибали. — Я прибыл в Прагу с очень важным поручением.

Вздохнув, я предложил ему кресло.

— Мсье Жорж, — с достоинством начал Кулибали, — заменяющий в настоящее время в Солони мсье профессора, пригласил меня к себе и вручил два билета на самолет. Первый до Вены, второй из Вены до Праги. В Вене я был всего один час.

Я снова вздохнул, но прерывать посланца мсье Жоржа не решился. Ободренный моим молчанием, он так же торжественно продолжал:

— Мсье Жорж не разрешил ничего записывать и просил меня выучить наизусть то, что необходимо передать вам.

Кулибали сделал короткую паузу.

— Мсье Виктор, вам необходимо направиться в столицу Венгерской Народной Республики город Будапешт. Через три дня, в пятницу, там состоится очень важное собрание ученых из разных стран. Очень нужно, чтобы вы приняли участие в этом собрании. Через три дня вас будут ждать ровно в 12 часов по местному времени у входа в будапештский отель «Хилтон». Вот все что я должен был вам сказать.

Я чертыхнулся про себя. Мой друг Жорж прекрасно знал о сложности миссии, которую мне только что пришлось закончить, и мог бы найти кого-нибудь другого для участия в собраниях ученых, пусть даже «очень важных». Понимал Жорж и то, что я тороплюсь к Жаклин.

Бубакар, — забыв поблагодарить гонца, спросил я, — ты перед тем, как покинуть Солонь, не обратил внимания: мадемуазель Жаклин там?

— Там, мсье Виктор. Два дня назад ее видел.

— Молодец! — к удивлению негра, похвалил я его.

«Значит, Жаклин благополучно вернулась из Африки…» — с облегчением подумал я.

Итак, путь в Париж через Афины пришлось отложить. Я связался с Этьеном и с Владимиром Виплером. Они обещали помочь. Вечером в мой номер снова постучали и снова вошел гость высокого роста. Правда все же не такой длинный, как Бубакар.

— Павел Марек, — представился он. — Соудруг[55] Виплер просил меня помочь вам добраться до Будапешта, а там также оказать помощь, если это понадобится… Моя машина будет в вашем распоряжении с завтрашнего утра.

На «шкоде» Павла Марека мы отправились в венгерскую столицу. Избрав средством передвижения автомобиль, мы выгадали в двух отношениях: никому не мозолили глаза в аэропортах и были обеспечены собственным транспортом в Будапеште.

Мой чешский попутчик посоветовал остановиться у своих знакомых венгров, имевших большую квартиру в одном из особняков в Буде. Я согласился, решив, что связываться с отелями не стоило. Жену хозяина квартиры звали Бори. Она работала в одном из правительственных учреждений, помещавшихся в здании парламента, а потому, выписав нам пропуска, предложила себя в качестве добровольного гида по внутренним помещениям этого здания.

Осмотрев парламент, мы с Павлом поехали из Пешта на противоположный высокий берег Дуная в Буду. Полюбовавшись сверху видом столицы, ровно в 12 часов подошли ко входу в отель «Хилтон».

— Х(г)ле! То е але х(г)езка х(г)олка![56] — толкнул меня под локоть Павел. — Богужел, чека на некого инего![57]

К величайшему изумлению Павла, «потрясающая девушка» бросилась мне на шею.

— Ежишмарие![58] — только и смог вымолвить мой чех.

— Это действительно Мария, — рассмеялся я, — подойди, Павел, я тебя с ней познакомлю.

Мари ослепительно улыбнулась моему попутчику, который никак не мог прийти в себя.

— Йё наподкиванок! Ходь ван?[59] — блеснула она знанием венгерского.

— Йё напод, Мари. Кессоном, йол![60] — снова засмеялся я. — Только он не венгр, Мари, а чех и по-венгерски не понимает. А чешского ты все равно не знаешь. Давай уж я буду переводить.

— Я всегда находила общий язык с мужчиной без посредников, — озорно ответила синеглазая красавица. — Раз он чех, то должен знать немецкий.

И она заговорила с Павлом по-немецки. Тот и в самом деле хорошо знал этот язык.

Мари была не одна, ее сопровождали два венгра, а шагах в двадцати с безразличным видом стоял испанец, один из подчиненных Дюшато… Представившись, венгры сказали, что уже пора ехать на собрание ученых, ради которого я прибыл в их страну.

Пришлось поблагодарить Павла Марека и попрощаться с ним.

Мари весело похлопала Павла по плечу. На сей раз она совсем не кокетничала. Просто была в очень хорошем настроении и в высшей степени доброжелательно относилась ко всем людям. Я это приписал необъяснимому влиянию, излучаемому на нее даже издалека моим старым другом Анри Фалле…

Мари разъяснила, почему мы с ней оказались в Будапеште: сегодня здесь открывается не очень афишируемый международный симпозиум по СПИДу. Венгерский институт по изучению общественного мнения, который готовит правительству доклады по самым острым проблемам страны, пригласил на симпозиум нескольких очень компетентных зарубежных ученых, занимающихся вопросами синдрома приобретенного иммунодефицита. На симпозиуме предполагалось откровенно обменяться мнениями о том, что известно о СПИДе в настоящее время и какими могут быть пути борьбы с ним.

Прослышавший про симпозиум Поль Куртьё попросил передать Жоржу, чтобы в Будапешт обязательно поехали два наших главных специалиста-иммунолога, то бишь Мари и я. У Поля, подозреваю, были свои собственные идеи, как бороться со СПИДом, но он, по своему обыкновению, не торопился ими делиться и, конечно, хотел знать, что думают об этой страшной болезни ученые разных стран.

Институт по изучению общественного мнения находился недалеко от здания парламента, и мы снова спустились на машине в Пешт. Войдя с Мари в большую с высоким лепным потолком комнату, я увидел длинный стол, за которым сидело всего человек двадцать. Некоторых из них я знал. Двое моих соотечественников, иммунологов из Института Пастера. Один знакомый швейцарец, биохимик. Двое известных мне вирусологов-немцев. Индийский врач, которого я как-то встретил в Париже на одном из коллоквиумов. Мы с Мари заняли свободные места за столом. Дальнейшее я воспроизвожу по своим кратким записям.

Председательствовал седовласый, безукоризненно одетый джентльмен, в котором я узнал Джона Хила, английского ученого с мировым именем. Хил постучал карандашом по графину, требуя внимания:

— Поскольку вы имели неосторожность избрать меня председателем сегодняшней встречи, — начал он, — я позволю предоставить слово самому себе, чтобы по возможности кратко и четко обрисовать проблему.

— Молодец! — шепнула мне Мари. — Он никогда не отличался свойственным буржуа лицемерием скромности!

Между тем председательствующий продолжал:

— Первое. Никто из присутствующих здесь не знает подлинной причины возникновения этого заболевания. Нам предстоит непредвзято рассмотреть различные гипотезы по этому поводу. На болезнь, как вы помните, обратили внимание тогда, когда в США заметили, что некоторые молодые мужчины умирают от заболеваний, от которых раньше умирали только пожилые. Выяснилось, что у этих молодых мужчин сбой давала иммунная система.

Второе. Само название болезни несколько сбивает с правильного подхода к решению проблемы. Увы, название уже вылетело вместе с болезнью из ящика Пандоры, и обратно ни то, ни другое не загонишь! Тем не менее СПИД — это неточно. Почему, собственно, синдром приобретенного иммунодефицита? Синдром — это когда имеется комплекс симптомов, причина которых неизвестна. А нам сегодня эти причины известны. И если вначале дефицит иммунной системы действительно был главным симптомом болезни, то теперь это уже не так. Серьезные ученые употребляют нынче слово HIV — сокращение английского «вирус человеческого иммунодефицита». Может, точнее было бы говорить о вирусе HTLV-З, то есть о «человеческом Т-клеточном лимфотропном вирусе-3». Как вам известно, вирус СПИДа, подобно другим вирусам, не может самостоятельно размножаться. Он внедряется в Т-лимфоциты, или, как говорим мы, англичане, Т-хелперы,[61] которые помогают В-лимфоцитам вырабатывать антитела. Внедрившись в Т-лимфоциты, вирус «заставляет» их производить новые вирусные частицы. Вирусом HTLV-З занимается доктор Роберт Гэллоу в Национальном онкологическом институте США.

Заметив негодующий взгляд представителя Института Пастера Жан-Клода Клермана, Хил усмехнулся и добавил:

— Я понимаю вас, Жан-Клод. Вы полагаете, что правильнее было бы назвать болезнь LAV — «вирус, вызывающий лимфоаденопатию». Этот вирус профессор Люк Монтанье и другие сотрудники вашего института идентифицировали в декабре 1983 года как возбудитель заболевания, получившего название СПИД.

— Простите, профессор, — все-таки не выдержал Клерман, — ведь мсье Монтанье первым в мире сфотографировал вирус LAV и послал фото американцам, а они выдали эти снимки за «свой вирус» HTLV-З. Потом, правда, признались в ошибке.

— Этих дел, Жан-Клод, я касаться не хочу, хотя скорблю, что борьба за приоритет, как выяснилось в последнее время, пагубно сказывается на поисках эффективных мер против СПИДа. А люди умирают каждый день, причем все в большем количестве.

Позвольте мне продолжить.

Третье. Некоторые наши американские коллеги обнаружили несколько лет назад у зеленых мартышек, обитающих в Заире, Бурунди и Руанде, вирус, схожий с вирусом СПИДа человека. На этом основании было объявлено, что первоначальным очагом нового жуткого заболевания, которое журналисты окрестили «чумой XX века», является Африка. Перепуганные тем, что прекратятся туризм и иностранные капиталовложения, африканские государства немедленно заявили бурный протест против подобного предположения.

Безусловно, гипотеза об африканском происхождении СПИДа, или, скажем лучше, LAV, серьезного научного обоснования пока не имеет. Даже если посмотреть, кто болеет LAV в Заире или в Руанде, так это в первую очередь богатые горожане, а не бедные крестьяне, ежедневно контактирующие с обезьянами. В общем, насколько мне известно, никаких материалов о том, как безвредный вирус зеленых мартышек заражает человека и становится для него смертельно опасным, нет. Кроме того, анализ проб законсервированной крови заирцев показывает, что в 60-е годы в ее составе не встречается антител против LAV. Эти тела появляются в замороженной крови заирцев лишь в 70-е годы, то есть в то время, когда они были выявлены и в донорской крови американцев в Калифорнии.

Четвертое. Существует не так уж много вирусов, способных переносить болезнь от животных к человеку. Что-то около сотни. Самый характерный из них — вирус бешенства. Все эти вирусы передаются только одним путем; через укус животного или насекомого. Потом они умирают в человеке, которого заразили. Но вот что любопытно. Вирус LAV имеет аналогию с вирусами, поражающими мелкий рогатый скот и лошадей. Речь идет о вирусах маэди-висны и инфекционной конской анемии. Они относятся к малоизученным лентивирусам, принадлежащим к семейству ретровирусов. А вы знаете, все ретровкрусы имеют характерную особенность: они воспроизводятся внутри клетки через энзим[62] в форме цепочки ДНК, которая соединяется с ДНК клетки, то есть становится частью генетического материала носителя, избегая тем самым защитных реакций иммунной системы. Пораженное животное остается носителем инфекционных генов в течение всей оставшейся жизни. Наконец, лентивирусы имеют многолетний инкубационный период, а когда появляются признаки болезни, 90 процентов животных погибают через два-три года.

— Разрешите добавить, профессор, — заметил ученый из ГДР Хегаль, — висна — это прогрессирующее неврологическое заболевание, очень похожее на прогрессирующий энцефалит, вызываемый СПИДом, а маэди — болезнь легких, аналогичная воспалению легких при СПИДе.

— Благодарю вас, коллега. Вы правы. Но нет ни одного известного случая передачи лентивирусов от животного к человеку. К сожалению, известно другое: в 60-е годы в некоторых лабораториях сумели с успехом культивировать вирус маэди-висны в мозговых клетках человека…

В комнате поднялся шум.

— Это значит, — громко сказал индийский ученый, — что LAV мог быть создан во время научных экспериментов!

Джон Хил жестом руки успокоил собравшихся.

— Я заканчиваю мой монолог, и мы переходим к обсуждению. Если LAV искусственного происхождения, то он мог быть получен с помощью генной инженерии, например, путем скрещивания части генома РНК[63] вируса лейкемии крупного рогатого скота и части генома лентивируса маэди-висны. Но, подчеркиваю, что это только предположение, чисто теоретическое. Хотя, помните, в прошлом были случаи, как, например, эпидемия болезни Марбурга в 1967 году, когда новые вирусы вырвались по ошибке из лаборатории и стали причиной заболевания.

Пятое, последнее, о чем я хотел сказать, относится, пожалуй, к чисто философским вопросам. Природа никогда не нарушает в своем круговороте закономерностей мироздания. На планете Земля, в частности, природа ни разу не создала веществ, выпадающих из круговорота общего обмена, то есть которые не могли бы разрушиться и разложиться на составные части естественным путем. Природа не создает пластмасс, их создал человек. Отсюда вопрос: может ли природа без вмешательства человека создать механизм, в данном случае вирус, который нарушает общие закономерности, уничтожает иммунитет живого организма, то есть основу жизнеспособности всего живого? Не противоречит ли положительный ответ на этот вопрос основам мироздания, поскольку подрубается под корень сама жизнь на Земле? Благодарю за ваше терпение! Кто просит слова?

Поднялся Хегаль:

— Трудно бороться с болезнью, не зная причин ее возникновения. Видимо, следует исходить одновременно из разных гипотез. Одна из них — искусственное происхождение LAV, ошибки генной инженерии. Разумеется, бесполезно искать доказательства или свидетелей этих ошибок. Если что-то и было, то доказательства давно уничтожены, а свидетели мертвы. Ни одна фирма, ни одно правительство не может себе позволить признаться в проведении подобных опытов, которые поставили под угрозу само существование человечества. После убийства Джона Кеннеди был убит не один десяток свидетелей, которые могли бы хоть в какой-то степени навести на след тех, кто организовал покушение на американского президента. Правда о тех событиях так и не вышла наружу. Но вопрос об убийстве всего населения земного шара куда серьезней, чем смерть одного человека, даже президента США. Можно только представить, какие будут приняты меры, чтобы скрыть правду, если СПИД возник в результате ошибок генной инженерии.

В то же время известно, что во многих лабораториях занимаются генной инженерией. Например, в Форт-Детрике, где вооруженные силы США проводят исследования в области медицины. Ходили разговоры о сверхсекретной лаборатории американцев в одной из стран Южной Азии. В этой лаборатории готовили особую разновидность заразного конъюнктивита, ведущего к полной слепоте, а также необычную форму лихорадки Денге, убивающую в течение нескольких часов только мужчин и оставляющую в живых женщин. Видимо, в поисках противоядия от СПИДа нужно не сбрасывать со счетов возможность его искусственного происхождения, хотя профессор Хил, безусловно, прав: следует также тщательно изучить другие гипотезы появления этой болезни.

Что касается африканского происхождения СПИДа, то в действительности могло иметь место следующее: Заир, Руанда, как известно, излюбленные места встреч американских гомосексуалистов, которые и могли завезти LAV из США. А распространиться СПИДу в Африке, учитывая простоту нравов и низкий уровень санитарного просвещения, ничего не стоило.

Да и неизвестно, где больше заболеваний. Сейчас во всем мире зафиксировано около 60 тысяч заболевших СПИДом. Из них в США — 40 тысяч, в Англии — одна тысяча, две — во Франции. Что уж там остается на Африку… Та же картина с носителями вируса СПИДа. По данным Центра по борьбе с болезнями в США, в настоящее время носителями вируса являются 1,5 миллиона человек! Это страшная цифра! Ведь никто из них до конца жизни не может быть вылечен… Речь уже идет не об эпидемии, а о пандемии,[64] которая может поразить в ближайшие 20 или 30 лет огромное количество людей на земном шаре! Нам надо срочно наметить пути по уничтожению СПИДа! Это главное!

Слово попросила Мари.

— Я хотела бы обратить внимание собравшихся, — начала она, — на еще один возможный вариант происхождения LAV. В 1968 году недалеко от американской военной базы в Туле, что в Гренландии, упал в море самолет В-52 с четырьмя атомными бомбами на борту. Бомбы не взорвались, но плутоний и тритий выделяются из них вот уже 20 лет. За это время среди персонала, обслуживающего базу, около ста человек заболели раком, 22 из них умерли. Заболевание это по своим признакам очень похоже на LAV, абсолютно такое же резкое ослабление иммунной системы, ведущее к одной из форм лейкемии…

Возможно, следует рассмотреть гипотезу: не вызвано ли появление новых смертельных вирусов длительной радиацией? Вирусов СПИДа, видимо, два-три, и для них характерны частые мутации. Если появление вирусов связано с радиацией, то они могли возникнуть сами в зонах, где существует постоянное сильное радиационное излучение. Впрочем, вирус могли создать и нечаянно, путем облучения лазером генетического материала. Все генетики работают с лазером, а он, как правило, вырабатывает мутации…

Следующим выступающим был швейцарский биохимик.

— Пока наиболее действенным средством защиты от СПИДа является санитарное просвещение, — грустно сказал он. — Лекарство, уничтожающее вирус, в ближайшие десять лет создано не будет, как утверждают многие наши коллеги. Я согласен с тем, что просвещение — дело крайне необходимое, поскольку СПИД распространяется главным образом через беспорядочные половые связи. И каждый обязан знать, что если раньше беспорядочные половые связи были аморальны, то теперь они становятся еще и смертельно опасны. К сожалению, LAV передается также через зараженную донорскую кровь и шприцы.

Других путей заражения СПИДом, кажется, нет, во всяком случае, пока они нам неведомы, хотя и ходят разговоры про пот и слюну. Я же молю бога, чтобы он не создал такого кровососа-насекомого, который оказался бы способным передавать от человека человеку вирус этой ужасной болезни. Самое страшное в СПИДе — скорость мутаций его вирусов. Сейчас она превышает скорость мутаций вирусов гриппа в пять раз. А это значит: если правительства всех стран не оставят свои игры в космические войны и не займутся всерьез, пока не поздно, СПИДом, его вирус может окрепнуть и будет передаваться воздушно-капельным путем. Я согласен и с тем, что правительства должны принять самые жесткие меры, чтобы изолировать заболевших СПИДом или носителей этого вируса. Хотя я не очень представляю себе, как можно изолировать полтора миллиона носителей вируса в США, тем более что, по некоторым данным, их четыре миллиона…

Но с чем я не согласен, так это с тем, чтобы ждать десять или больше лет открытия противоядия СПИДу. Наш долг — сделать это как можно быстрее. Конечно, уничтожить вирус труднее, чем его нейтрализовать. Поэтому мы и американцы идем сейчас по пути нейтрализации вируса. Мы работаем по принципу получения противополиомиелитовой вакцины, которая не убивает вирус, а препятствует его воспроизводству. Для этого сейчас созданы путем синтеза три десятка аминокислот, такая искусственная молекула, которая, когда ее вводят в кровь, вызывает реакцию антител, способных нейтрализовать LAV. Это намного лучше, чем вакцина, приготовленная из «убитого» вируса, поскольку LAV настолько грозен, что даже, будучи «умерщвленным», может внезапно «ожить» и начать атаковывать организм. Пока результаты обнадеживают. Искусственная молекула протеина из тридцати аминокислот вызывает у кроликов, собак, некоторых видов обезьян, а также в пробирке, в крови человека, зараженного СПИДом, появление антител, нейтрализующих LAV.

Дискуссия продолжалась еще долго. Когда она, наконец, закончилась, Мари вдруг попросила меня:

— Виктор, ты не мог бы сейчас пойти со мной в театр? Я очень люблю Кальмана, а как раз сегодня идет «Королева чардаша», и, говорят, с молодой красивой исполнительницей роли Сильвии. Идти одной или с сопровождающими меня венграми не хочется. Так пойдешь?

— Несколько неожиданно, но я согласен. Предупредим хозяев, что вернемся поздно, перекусим сейчас где-нибудь в кафе по дороге в оперетту и пойдем дальше.

Времени было достаточно, и мы не торопясь пошли пешком по Пешту в противоположную от Дуная сторону. По моим наблюдениям, Мари сильно изменилась в последние месяцы. И в лучшую сторону. Впрочем, как и Анри… Хотя я держал девушку под руку, у меня создалось впечатление, что она забыла обо мне и думала о чем-то своем. Наконец она заговорила:

— Судя по всему, Поль отправит нас с тобой в разные лаборатории. Жорж думает, что ты будешь работать в «Каскаде», а я — в «Котрабаратре». Видимо, Поль хочет, чтобы исследования по СПИДу велись параллельно в разных лабораториях.

— «Каскад», как я слышал, где-то в Южной Америке. А где «Котра…», как ты ее назвала?

— «Котрабаратра». Я немного работала в этой лаборатории. Она построена в малоизвестном и труднодоступном районе горного массива Царатанана на севере Мадагаскара. «Царатанана» по-мальгашски — «прекрасная деревня», что не соответствует действительности. В этой местности нет ни деревень, ни людей. Там круто обрывающиеся горы с буйной растительностью, а реки прерываются многочисленными водопадами. Красивые места. Это край легенд, вызывающий у туземцев суеверный страх. А «Котрабаратра» — «гром» на местном языке — предмет поклонения аборигенов, поскольку грозы там ужасные и молнии нередко убивают людей. Лаборатория «Котрабаратра» — небольшая, но хорошо оснащенная. Хорошо бы уговорить Поля направить туда Анри, — несколько нелогично закончила она.

— Так, а что тебе известно о «Каскаде»?

— Вторая лаборатория в Венесуэле. В первой, на берегу моря, мы с тобой были. В «Каскаде» стажировалась Колетт. Она рассказывала, что это огромная лаборатория, также спрятанная в диких, совершенно недоступных местах на юге страны. Там тоже горные плато с крутыми обрывами, но все это в больших размерах, чем на Мадагаскаре. По крайней мере обрывы там совершенно жуткие, по километру и глубже. И конечно, невероятные по красоте водопады. Отсюда и название лаборатории. Вокруг нее на сотни миль никаких следов дорог, селений, людей. В общем, это недалеко от тех мест, куда Конан Дойл поместил свой «Затерянный мир». Правда, по словам Колетт, динозавры и птеродактили там пока не попадались, хотя живность вокруг встречается уникальная.

Полагаю, что в этом отрезанном от человечества уголке Поль хочет провести основные эксперименты с LAV. В крайнем случае, если вирус и вырвется, распространяться ему будет негде.

— Ну знаешь! Считаешь, что мы там положим свои жизни на алтарь науки? Но у меня есть идея. Дарю бесплатно. LAV поражает только людей и шимпанзе. Других обезьян, тем более других животных он не трогает. Почему? В этом надо тщательно разобраться. Что помогает всем млекопитающим, кроме человека и шимпанзе, противостоять СПИДу? Если мы это определим, то сделаем лекарство!

— Идея годится. На Мадагаскаре я первым делом займусь изучением Т-клеток человека, шимпанзе и других видов обезьян. Смотри, подходящее кафе. Зайдем!

В кафе Мари снова продолжила разговор:

— Можно попробовать еще один путь борьбы с LAV. С помощью генной инженерии изъять из вируса те частицы, которые могут передавать болезни. Из оставшейся части вируса сделать вакцину, способную выработать у человека иммунитет… Все! Кончим говорить о СПИДе! Я с тобой слишком серьезная. Ты в девушках видишь ученых! Куда это годится! Лучше принеси-ка мне вон тот швейцарский шоколад, что выставлен в буфете.

— Понял! У тебя сердечная слабость… Срочно нужен… шоколад… в какао много калия, и оно хорошо влияет на силу сердечных сокращений…

— Что касается сердечной слабости, то я ведь девушка прямая, Виктор, и не скрываю, что твой друг мне очень нравится. А за какао скажи спасибо нам, женщинам.

— Спасибо! А за что?

— Как за что? А кому вы, мужчины, обязаны тем, что пьете какао и едите шоколад?

— Эрнану Кортесу, который привез от ацтеков бобы какао.

— Да, но почему он их привез? Потому что хотел угодить женщине — испанской королеве. Именно с ее легкой руки все придворные дамы Мадрида стали пить по утрам чашечку американского чокоатля, который потом переименовали в слово попроще — «шоколад».

— Вот так вы, женщины, всегда. Мужчина привез им шоколад, а заслуга в этом женщин. И слово «какао» тоже дал вам мужчина, поскольку Карл Линней был мужчиной, и это он сообразил, что вместо ацтекского «какауатль» проще произносить «какао»… И вообще, чем вы гордитесь? Что дали нам напиток, который после определенного возраста способствует подагре и камням в почках из-за большого количества щавелевой кислоты в какао?

— Запрещенный прием, мой милый. Конечно, некоторым чревоугодникам мужского рода, которые пьют какао литрами и закусывают плитками шоколада… подагра обеспечена. Да и то при условии, что они еще круглосуточно едят бифштексы, запивая сухим вином. Так что не греши на какао.

— Мой тренер говорил: дискутировать с эмансипированной женщиной — все равно, что боксировать с противником, находящимся в более тяжелой весовой категории…

— А что? Мы, женщины, должны уметь постоять за себя. Марлен Дитрих, к примеру, брала уроки бокса… Между прочим, у Хемингуэя…

— Пригодилось?

— Еще как! Однажды она так врезала Жану Габену, что тот очутился в сугробе…

— Интересная подробность из жизни Жана Габена! Этого я не знал.

Мари рассмеялась. Я взглянул на свою собеседницу. Задумчивость ее прошла, и она вела разговор в своей обычной шутливой манере.

— Мари, что нужно женщине для счастья? — неожиданно задал я вопрос.

— Быть клушей и иметь свой выводок. Об этом мечтает каждая нормальная женщина, если только… — Мари как-то странно прищурилась. — Если только она не так красива и образованна, как я!..

— Что же, скромно и со вкусом!

— Или если она не совсем нормальная…

— Считаешь, что не надо иметь семью? Или женщина должна быть в ней лидером?

Мари вдруг сникла.

— Ничего не знаю, Виктор! Все опротивело! Повстречай я Анри раньше! Ты же видишь: я не подонок. Но вы, мужчины, все лезете и лезете ко мне на каждом шагу! Пожалуй, только ты да Жорж не смотрите на меня пошло. А я тоже хочу иметь любимого мужа и детей от него!

Я положил руку ей на плечо.

— Пойдем! Все будет хорошо! А у Анри это серьезно. А когда он серьезно к чему-то относится, на него всегда можно было положиться…

Мы вышли из кафе, и я предложил проехать пару остановок в старом будапештском метро. Самом старом в Европе. С самыми маленькими вагончиками и самыми короткими поездами. Но Мари отказалась, ей хотелось дойти до театра пешком. Тогда через некоторое время мы свернули с оживленной улицы и пошли малолюдными переулками. Это была уже моя инициатива. Конечно, вести под руку такую очаровательную женщину было приятно: красивая, элегантная, с изумительной фигурой, она шла легким, упругим шагом, высоко подняв голову. И все это не было позой, грациозность и гордость были у нее в крови. Но я постоянно ощущал внимание к ней многих прохожих. На мою спутницу оглядывались не только мужчины, но и женщины.

«Ей действительно непросто, — подумалось мне. — К ее свежей, броской красоте со всех сторон тянутся руки, многие из которых очень грязные…»

Двое молодых спортивного вида парней, оба явно навеселе, двигались нам навстречу. Не скрывая искреннего восхищения, они уставились на мою спутницу. Они даже остановились посредине тротуара, чтобы лучше рассмотреть ее. Потом захлопали в ладоши. Я попытался аккуратно обойти ценителей красоты, когда один из них резко ударил меня в лицо. Автоматически сработали боксерские навыки, я слегка повернул голову и отшатнулся, ослабляя удар. Не сделай я этого, кастет раздробил бы мне челюсть. Так он только разодрал щеку, из которой хлынула кровь. Кроме того, я не удержал равновесия и упал на тротуар. Правда, успел сгруппироваться, чтобы не удариться затылком об асфальт.

«Спортсмены» между тем схватили Мари, собираясь ее куда-то тащить. Рядом взвизгнули тормоза подъехавшей машины. Я обхватил ногами ударившего меня и резко повернулся. Парень грохнулся на тротуар. Кажется, упал он менее удачно, чем я, потому что встать уже не смог. На его правой руке блестел массивный стальной кастет.

Двое выскочили из автомобиля и подбежали на помощь парню, схватившему Мари за руки. Одному из них по дороге пришла в голову мысль ударить меня в окровавленное лицо ногой. Это было уже слишком. Пока он заносил для удара свою правую ногу, я изо всех сил дернул его рукой за левую. После этого он застонал уже в горизонтальном положении, в то время как я очутился в вертикальном и бросился к автомобилю. Поздно! Двое втолкнули отчаянно отбивавшуюся Мари в машину.

— Подлец! Негодяй! — сдавленно крикнула она кому-то.

Слева к стоявшей у тротуара машине подкатила еще одна, и я с ужасом понял, что Мари сейчас увезут. Сознавая, что опоздал, в слепой ярости кинулся я к автомобилю похитителей, который, взревев мотором, рванулся вперед, но метров через пять остановился. Я схватился за заднюю дверцу, открыл ее и со страшной силой ударил сверху руку, державшую направленный на меня пистолет. Грохнул выстрел, пуля ушла вниз, не причинив никому вреда. В тот же миг кто-то открыл заднюю дверцу автомобиля с противоположной стороны и буквально выбросил на мостовую человека, державшего Мари слева. Поскольку державший ее справа, после того как у него выбили из рук пистолет, сразу же заинтересовался мною, Мари немедленно выскочила в левую дверцу. Вся моя ярость воплотилась в короткий удар правой, нанесенный похитителю, оставшемуся на заднем сиденье. Он тут же обмяк. Явный нокаут. Мой тренер был бы доволен. Пальцы, правда, я повредил. Во время схватки водитель автомашины навалился грудью на руль и не двигался. По-моему, он был без сознания.

— Виктор! — крикнули из второй машины. — Скорее к нам!

Я послушался почти автоматически. Может, потому, что Мари призывно махнула мне из автомобиля рукой. Машина резко взяла с места. Только тогда я рассмотрел рядом с собой, кроме Мари, испанца и еще двух наших охранников из Солони.

— Извините, — виновато заметил испанец, — не хотели вам мешать, вот и опоздали малость. Деликатность не всегда нужна.

Сидевший за рулем швед рассмеялся:

— Если бы ты не догадался парализовать лучевым пистолетом водителя той автомашины, они могли бы удрать!

— Да, нескладно получилось! — вздохнул испанец. — Мари уже втолкнули в машину, и я замешкался: боялся задеть ее лучом. Тот шофер минут через десять придет в сознание. Хорошо, хоть Виктор не дал себя убить!

— Искренне присоединяюсь к вашему мнению! — не выдержал я.

— Все рассчитали! — заметил швед. — Там была еще одна автомашина. Стояла в начале переулка. Из нее выскочили первые двое. На, возьми аптечку и обработай щеку!

Он протянул мне аптечку.

— Оянё к, оянё к, оянё к ангелок![65] — вдруг запел я.

— Он что, спятил? — ни к кому не обращаясь, спросил испанец.

— Да нет, эту арию скоро будут петь в «Королеве чардаша», но, прости Мари, меня вряд ли пропустят в театр в этом костюме.

Костюм мой действительно был залит кровью и измазан грязью.

— На сегодня театра достаточно, — подал голос третий охранник, датчанин.

— Один из нападавших, — сказала все еще дрожавшая Мари, — мой бывший поклонник, за которого я когда-то собиралась замуж.

— Жак? — уточнил я.

— Он самый!

Охранники почему-то не хотели иметь никаких дел с венгерской полицией (наверное, из-за засекреченного лучевого пистолета), поэтому постарались оставить в максимально короткое время максимально длинное расстояние между нами и местом происшествия. Когда я спросил их, почему они не взяли хотя бы одного пленника, чтобы уточнить, кто и зачем на нас напал, испанец (он был старшим) спокойно пояснил, что такой задачи перед ними не ставили. Их просили просто охранять Мари, добавил он, и они не подозревали, насколько это окажется сложным… К тому же, если бы взяли кого-нибудь, началась бы охота за нами…

— Само собой разумеется, — добавил швед, — никто из нас не думал, что в социалистической стране может быть организовано похищение.

— Короче говоря, прошляпили, — резюмировал я.

Последний день пребывания в Будапеште прошел в хлопотах. Я попрощался с Бори и ее мужем Андрашем, поблагодарил их за гостеприимство, поездил по магазинам, чтобы купить подарки моей матери, Жаклин и теще. И наконец, поехал в «Хилтон», где остановились Мари и охранники. Было решено, что лучше и надежнее будет, если я вернусь в Париж прямым рейсом вместе с ними.

Я думал о том, насколько скоро сможет человечество одолеть СПИД. Если промедлит, последствия могут быть ужасными. Я подумал о том, что по высшей логике человеческого разума надо бросить большинство средств, сил и кадров, отданных гонке вооружений, на борьбу со СПИДом. Пока не поздно! Куртьё, конечно, сейчас объявит нам, что нейтрализация и уничтожение в человеческом организме LAV будет первоочередной проблемой всех научных сотрудников. Стоп! Почему он интересовался акулами? У них самая лучшая иммунная система! Никакой СПИД им не страшен! Может выработать лекарство против LAV на основе иммунных особенностей акул? Но тогда мне не стоит лететь в Венесуэлу, а вместе с Мари работать в «Котрабаратре». На Мадагаскаре раздобыть акул нетрудно. Впрочем, в Амазонке тоже водятся весьма любопытные рыбы. Надо будет все тщательно обдумать.

Разговор с оправившейся от потрясения Мари оказался неожиданно интересным. Она сообщила, что участвовавший в нападении ее бывший поклонник Жак связан с какой-то крупной фармацевтической фирмой.

— Во время нашей последней встречи, — заметила Мари, криво улыбаясь, — у меня возникло ощущение, что его во мне интересует не женщина, а иммунолог… С таким пылом задавал он мне вопросы, между прочим, о лентивирусах тоже… Меня, помню, это удивило, но поскольку он генетик, я решила, что увлеченность наукой заслоняет в нем мирские интересы… Теперь я думаю, что его фирма уже тогда занималась СПИДом. Он все спрашивал, не приходилось ли мне с помощью генной инженерии «перестраивать» вирусы таким образом, чтобы нейтрализовать их способность размножаться… На подобные вопросы, разумеется, я не отвечала.

«Так, так, — про себя заметил я, — «родная» «Триада», постоянно удостаивавшая нас своим вниманием, судя по всему, к нападению в Пеште отношения не имеет. Появился кто-то еще. Может, зверь покрупнее».

— Мари, — обратился я к ней вслух, — наверное, твои «друзья-генетики» следили за нашим симпозиумом. И в качестве награды за усердие обнаружили тебя. Импровизируя, решили прихватить тебя с собой, чтобы ты смогла продолжить свои научные изыскания в их секретных лабораториях. Поль-то, оказывается, был прав, когда советовал тебе не высовывать своей красивой головки с территории Солони.

— Ты с ума сошел, Виктор! — неожиданно резко отреагировала Мари. — Не могу же я всю жизнь сидеть в Солони!

— Тут ты, пожалуй, права. Монастыри и закрытые научные лаборатории не для тебя. Но все же нам надо быть крайне осторожными. Раньше крали красивых девушек и физиков, теперь охотятся за генетиками и иммунологами. Счастье, что предусмотрительный Жорж послал с тобой охрану! И все-таки что же делать дальше?

— Как что? — почти беззаботно заявила Мари. — Ты женишься на Жаклин и уедешь с ней в Венесуэлу. Там вам будет спокойнее, да к тому же, может, и нащупаете путь борьбы с LAV. А я сама приду к Анри и попрошу его взять меня в жены. Обещаю ему быть отличной женой. Это я сумею. Если согласится, увезу его на Мадагаскар.

Она очаровательно улыбнулась:

— Ну скажи честно, неужели найдется мужчина, способный отказаться от моей руки?

Я взглянул на нее. За последние несколько часов лицо Мари заметно побледнело, под глазами были круги. И все же… Все же она была чертовски хороша. Совершенно искренне я произнес:

— Такого мужчины, Мари, не существует!