"Аватара. Фантастический роман" - читать интересную книгу автора (Суханов Виктор)

КАИР — АДЕН

Через несколько часов прямо с конспиративной квартиры мы с Жаклин отправились в аэропорт. За эти часы Жорж сумел сделать невозможное: прибегнув к помощи своих друзей в посольствах, поставил в наши паспорта несколько въездных виз. Теперь мы могли свободно путешествовать по Африке и ряду стран Ближнего Востока. В аэропорту Колетт вручила нам билеты до Каира. Еще через два часа мы были уже в воздухе. На моих коленях лежал «дипломат» с видеокассетами Фрэнка.

Каир — город своеобразный. По моему мнению, сверху он смотрится лучше ночью, чем днем. Ночью он состоит из множества светящихся аккуратных прямоугольников, только один из них синего цвета, а другие — желтого, поскольку город освещен разного типа лампами. Эти геометрические светящиеся гирлянды ассоциировались у меня с рождественскими праздниками, когда улицы Парижа озарялись по вечерам морем разноцветных огней. Днем Каир — пыльный восточный город, со всеми контрастами старины и современности.

Мы прилетели в Каир ночью. Пока самолет шел на посадку, Жаклин, видевшая впервые столицу Египта, смогла вдоволь насмотреться на ее ночные огни. На площади перед аэропортом мы взяли такси, и я назвал адрес Ги, моего одноклассника, товарища по детским играм, который давно уже покинул родной Париж, предпочтя ему сухой и жаркий Каир. В столице Египта Ги заимел собственный трехэтажный особняк, собственных слуг и собственное дело. К тому же он умудрился заделаться собственным корреспондентом солидного парижского журнала. Правда, собственную жену он все же привез из Парижа. Его супруга Полетт отличалась гостеприимством, и я уже дважды использовал эту ее слабость, останавливаясь вместо каирских гостиниц в особняке своих друзей.

Ги и Полетт искренне обрадовались нежданным гостям. Жаклин, которую я представил им как свою невесту, быстро нашла общий язык с Полетт. Мы же с Ги, запасшись прохладительными напитками, уединились в его кабинете, устланном шкурами разных убитых не им зверей. Было нежарко, и окна комнаты оставались открытыми настежь.

— Привык окончательно к Египту? Не тоскуешь по Франции? — не очень деликатно начал я разговор.

Ги задумчиво посмотрел на финиковые пальмы, в изобилии росшие во дворике его особняка, и неожиданно сказал:

— Знаешь притчу об одном тосковавшем человеке?

— Расскажи.

— В старые времена жил счастливый человек, имевший богатство, красивую любящую жену и воспитанных, что редко бывает в наше время, детей. И вдруг он затосковал. А тут кто-то рассказал о прекрасном волшебном городе, где все счастливы. И решил он уйти жить в этот город. Только дороги туда не знал. Один маг сжалился над ним и показал, в каком направлении надо идти. Ты действительно не знаешь этой притчи?

— Нет, продолжай.

— Шел человек, шел и чтобы не сбиться с пути, ложился на ночь в пустыне спать ногами в сторону волшебного города. Но однажды ночью, да простит аллах мне эту прозу жизни, его искусали комары. Так искусали, что он не заметил, как, отбиваясь от них во сне, перевернулся головой к волшебному городу. А утром пошел обратно в сторону своего дома и наконец вернулся в родной город, полагая, что пришел в другой, волшебный. Он только подивился его сходству со своей родиной. Отыскал он улицу, похожую на улицу в его городе, увидел там дом, похожий на его дом, встретил жену и детей, как две капли воды походивших на тех, кого, как он считал, оставил в другом городе. И зажил он со своей «новой» семьей. А когда через много лет стал умирать, то признался родным, что хорошо ему было с ними, только очень тосковал он по своей родине…

— Хорошая притча, Ги. Кажется, я понял ее и тебя. Прости за бестактный мой вопрос.

— Ничего, старик. Долго будешь у нас?

— Дня три, если не прогонишь.

— Ты же знаешь, на Востоке гость — услада сердца хозяина. А я стал восточным человеком. Помощь нужна?

Ги никогда не задавал лишних вопросов. Этим он мне и нравился. Он сразу же понял, что мой приезд с невестой, мягко выражаясь, необычен, но распространяться на эту тему не стал.

— Помощь? Только машина и твой Ибрагим в качестве гида-телохранителя.

Ибрагим был уже много лет главным слугой в доме Ги и вынянчил его детей, не доверяя этого дела Полетт. Он лично готовил изысканные блюда во время приема в особняке именитых гостей, не доверяя этого дела повару. Ибрагим был опорой дома, его стражем, хранителем семейных традиций. И конечно, он был выходцем с Верхнего Египта.

Жителям Верхнего Египта я всегда симпатизировал. Все-таки в верхнем течении Нила, возможно из-за сурового климата, такие человеческие качества, как лень, краснобайство, пронырливость и мелкий обман, встречаются значительно реже, чем в нижнем. Люди в Верхнем Египте сдержанны, аскетичны, честны. Они хорошие семьянины и строго соблюдают собственный кодекс чести.

Некоторые из них, очень бедные, приезжают в Каир наниматься в слуги. Фактически они продают свою порядочность. На них можно положиться, им можно доверить детей, дом, деньги. Они преданы своим хозяевам, но сохраняют при этом чувство собственного достоинства и пользуются большим уважением со стороны окружающих. Таким был Ибрагим, которого я попросил у Ги в сопровождающие. Кстати, выходцем с Верхнего Египта был Гамаль Абдель Насер.

Три дня в Каире промелькнули быстро. Первым делом я повез свою невесту к сфинксу и пирамидам в Гизе — это было совсем недалеко от центра города. За те три года, что мы не виделись, сфинкс совсем не постарел, нос у него был по-прежнему отбит. Вообще в натуре он выглядел менее импозантным, чем на картинах и фотографиях. Все также дежурили у пирамиды Хеопса арабы, предлагавшие туристам за небольшую мзду сфотографироваться верхом на верблюдах. Величайшая в мире пирамида, построенная за 27 веков до нашей эры, пока еще держалась под напором ветра, солнечных лучей и туристских полчищ. Возможно, она даже не стала ниже и сохранила свои сто сорок шесть и шесть десятых метра высоты.

Я беспрекословно согласился сфотографировать Жаклин и верблюда на фоне пирамид, но категорически отказался идти внутрь великой гробницы, напомнив своей спутнице обо всех загадочных жутких болезнях, от которых погибли первые проникшие в пирамиды ученые и грабители. Исторически было наоборот: сначала в пирамиды проникли грабители, ученые шли за ними. На самом деле меня мало волновало «проклятие фараонов», то есть вирусы и их разносчики — летучие мыши. Что меня действительно беспокоило, так это маленькая «тойота», бесцеремонно повторявшая маршрут нашего «пежо» вокруг пирамид. У пустыни все-таки имеются свои прелести: если за вами кто-то едет на машине, то этого трудно не заметить. В этой ситуации залезать в темное жерло пирамиды мне не хотелось.

Я указал Ибрагиму, выполнявшему одновременно обязанности чичероне пустыни и телохранителя-кассаи, на открыто преследовавшую нас японскую технику. Однако Ибрагим невозмутимо ответил, что причин для волнения нет — это просто служба безопасности присматривает для порядка за вновь прибывшими иностранцами.

Никогда еще сообщение, что за мной следят агенты государственной службы безопасности, не доставляло мне такого облегчения. Приглядевшись повнимательнее к двум египтянам в «тойоте», я почти уверился в правоте слов Ибрагима. Тем не менее вести Жаклин внутрь пирамиды все же не решился. Желая хоть как-то утешить мою огорченную спутницу, я принялся в шутливом тоне блистать перед ней эрудицией.

— Пирамиды, как известно, знамениты саркофагами и мумиями, — начал я. — Главное, конечно, мумии, поскольку саркофаги предназначены именно для них. Но «мумия» — слово не древнеегипетское и даже не арабское. Оно пришло из Персии и по-персидски звучит «мум». Так называлась минеральная черного цвета смола, которую персидский шахиншах Фатх-али прислал в подарок Людовику XIV. Смола находилась в серебряном флакончике, а флакончик был помещен в ящичек из розового дерева. В Версале не знали, что делать с мумом, хотя и слышали, что густая черная масса — чудодейственное лекарство…

— Милый, — прервала мое повествование Жаклин, — я, конечно, понимаю, что ты хочешь ради моего блага просветить меня и рассказать историю мумиё, которым египтяне бальзамировали тела умерших. Лучшее мумиё в Непале и в Северном Йемене. Наверное, египтяне добывали мумиё в горах Северного Йемена. Потом все пошло наоборот. Поскольку мумиё стало цениться баснословно дорого, начали грабить пирамиды и продавать остатки тел усопших, пропитанных чудодейственной смолой. Кусочки мумий стали продавать как мумие. И это была одна из главных причин разграбления пирамид…

— Ужасно иметь дело с эрудированными женщинами! Просто неприятно! Женщина должна быть скромной, не очень много знающей и, главное, слушающей мужчину с широко открытыми глазами. Именно на таких женятся или, по крайней мере, хотят жениться…

— Так что, наша свадьба расстраивается?

— Нет, потому что сейчас я продемонстрирую свое интеллектуальное превосходство и скажу то, чего ты не знаешь! Ты не знаешь, что Древнему Египту мир обязан не только мумиями и пирамидами, но еще и пивом, которое египтяне варили тысячи лет назад.

— Я действительно этого не знала, Виктор! — рассмеялась Жаклин. — Но полагаю, и ты кой-чего не знаешь про пирамиды.

— То есть?

— Например, как их строили. В школе нас учили, что пирамиды складывали из огромных каменных блоков, которые тысячи людей вырубали в каменоломнях, а потом перетаскивали к месту строительства.

— А что, это было не так?

— Наверное, все было проще: известняк дробили и заливали связывающим раствором в деревянную опалубку. И делалось это на самой пирамиде, что намного легче, чем тащить гигантские камни из карьеров. Кроме того, этот способ объясняет высокую точность подгонки таких больших блоков — между ними невозможно воткнуть ребро игральной карты…

— Откуда ты все это знаешь?

— Это только гипотеза. Химики установили, что микроструктуры известняка каменоломен и блоков пирамид сильно отличаются друг от друга. В блоках много добавлений, не встречающихся в породе из каменоломен, и у них меньшая плотность, чем у естественного камня.

— Да, признаю твое превосходство. В наше время одолеть женщину с помощью высокой интеллектуальности нереально. Ее можно победить только лестью…

— Считай, что ты победил…

После пирамид я показал Жаклин старый Каир с его лабиринтами узких улочек, базарами, нищими, мелкими лавчонками и ремесленными мастерскими.

Самое неприятное впечатление в этом перечне производят каирские нищие. Это корпорация опустившихся на дно жизни людей, связанных преступной круговой порукой. Они воруют детей, которым перебивают ноги так, чтобы те никогда не могли стоять на них. Потом из этих несчастных маленьких калек вырастают ползающие паукообразные существа, они хватают за ноги прохожих и просят подаяния… По логике бандитов, ворующих детей, калекам больше подают.

В лавочках старого города продавалась всякая всячина, завезенная из разных уголков мира, но чаще это были подделки, выдаваемые за подлинники. В этом плане люди Нижнего Египта — народ очень способный. Даже неискушенная в торговых делах Жаклин поразилась, увидев на прилавке маленькой лавчонки роскошную фарфоровую вазу с клеймом Севрского завода, ценой раз в тридцать меньшей, чем на Рю де паради…

Меня лавочки и лабиринты улиц интересовали с определенной точки зрения: следят за нами или нет. Однако при всем старании обнаружить слежку не удалось. Ибрагим, посвященный в наши тревоги, посоветовал еще раз съездить в пустыню. В пустыне также никто нас не преследовал. Не было даже «тойоты» с представителями местной службы безопасности. Мы почти поверили, что никого не интересуем.

На четвертый день, сердечно попрощавшись с Полетт, Ги и Ибрагимом, мы поднялись на борт авиалайнера, вылетавшего в Дар-эс-Салам, с посадками в Адене и Найроби.

Путь в «Офир» лежал через Аден. Здесь в неказистом, ангарообразном аэропорту я должен был затеряться, незаметно покинуть комнату для транзитных пассажиров и остаться в городе. Билеты у нас с Жаклин были до Найроби. По плану, разработанному Жоржем, Жаклин продолжала лететь тем же самолетом из Каира в Найроби, а оттуда через Дакар возвращалась в Париж. Было невыносимо тяжело расставаться, но больше, чем разлука, меня беспокоила безопасность моей невесты. Я взял с Жаклин слово, что ни в Найроби, ни в Дакаре она не покинет здание аэровокзала. Сафари и пляжи Сенегала я обещал ей лично показать в другой раз.

Мы не могли на прощание обняться. Мы не могли афишировать наше расставание даже каким-нибудь жестом или словом. Я сказал Жаклин, что пойду во «фри шоп»,[44] и еле слышно добавил: «Я тебя люблю!» Купив маленький транзистор, я положил его в заменившую мне «дипломат» папочку, где находились обе видеокассеты, и направился к таможне, чтобы выйти в город.

Я страдал от холода. Я почти замерзал в самом горячем городе мира! Вот уже третий день подряд в Адене дул бодрый ветерок, накрывший полуостров облаками, а вчера — вещь почти неслыханная! — с неба закапал дождик. Небесная влага внесла некоторое смятение в сердца местных и европейских аборигенов, твердо усвоивших, что если аллах и посылает раз в несколько лет с неба дождь, то случается это весной, а отнюдь не в декабре.

«Прохладная», то есть около плюс двадцати пяти градусов по Цельсию, погода, а также усиленное нагнетание средствами современной техники искусственного холода внутри гостиницы «Аден», где я жил, навели меня на мысль поискать какую-нибудь теплую воздушную или водную среду. Внизу под моим окном заманчиво блестел голубой открытый бассейн. Я спустился во двор, прихватив с собой в пляжной сумке видеокассеты. Вокруг не было ни души. Сказочно прекрасная голубизна воды бассейна и полное отсутствие представителей рода человеческого в его окрестностях зарождали сомнения в возможности согреться. Но все же я рискнул. Преодолев малодушное желание потрогать ногой воду, я мужественно и красиво прыгнул в прозрачную голубизну.

Наказание последовало немедленно. Вода показалась обжигающе холодной, и я пулей вылетел на противоположную сторону купальни. Наскоро растеревшись полотенцем, я принялся внимательно изучать устройство водоема для «моржей». Так и есть! Три бурлящих круглых отверстия на дне бассейна не оставляли никакого сомнения, что вода непрерывно сменялась и охлаждалась. Наверное, это было хорошо в летнюю пору, когда в тени жара достигала сорока пяти градусов. В декабре могли бы водоем и подогреть. Но подогревать плавательные бассейны в Адене никому еще не приходило в голову за всю историю этого города. Ладно! Придется замерзать дальше. Уйти с площадки, на которой расположен бассейн, нельзя: я мог пропустить желающих со мной познакомиться. Кто это будет, я не знал. В ожидании возможного знакомства пришлось расположиться на ярко-красном матраце и с тоской посматривать в сторону океанского залива, надеясь, что к вечеру на пляже потеплеет, а вода станет приятной для купания такому мерзляку, как я.

Океан начинался метрах в пятидесяти от бассейна. Правда, это был еще не океан, а грязноватый лиман, перегороженный в нескольких местах земляными дамбами. Зато в мелкой грязной воде стояли или двигались, смешно поднимая ноги, десятки прекрасных бело-розовых фламинго. Они что-то деловито выковыривали из ила. Рядом с ними выхаживали небольшие серые птицы, похожие на журавлей.

— Мсье отдыхает? — услышал я над головой.

Прямо надо мной стояли две молодые девушки, блондинка и брюнетка, в коротеньких шортах, с неправдоподобно длинными, стройными ногами.

— Мсье замерзает, — машинально ответил я, вставая с лежака и пытаясь сообразить, то ли это знакомство, которого я ждал. Акцент и внешность девушек выдавали в них англичанок.

— Меня зовут Виктор, — тут же представился я незнакомкам. — Насколько могу судить, одна из вас из Уэльса? (Синие глаза, темные волосы и характерное для валлийки лицо позволили мне сделать это предположение.)

— Почти верно! — засмеялась брюнетка. — Мой отец из Кардиффа, но я родилась в Лондоне. Мсье давно в Адене?

— Вы хотите узнать, имеет ли еще мсье право голоса? Ведь по вашим британским законам после длительного пребывания в Адене гражданин не допускался к избирательным урнам, пока не проходил определенный срок и окружающие не убеждались, что он психически нормален. Как мне представляется, я не успел еще свихнуться и, видимо, пока в состоянии правильно определять свои симпатии к политическим партиям и молоденьким девушкам. Даже к тем, имена которых мне неизвестны.

— Элизабет, Кора, — представились длинноногие незнакомки. — Мы сами здесь недавно, вчера слышали, как вы говорили по-французски с портье и, учитывая недостаток европейцев в гостинице, решили с вами познакомиться.

Мы еще мило поболтали некоторое время. Темноволосая Кора засыпала меня вопросами о Париже, последних модах и представлениях варьете. Я охотно отвечал, иронизируя над нашими нравами. В конце разговора я прямо спросил англичанок, какие ветры занесли их в Южный Йемен. Девушки рассмеялись и сказали, что ответ дадут во время свидания, они назначают мне его в двадцать два тридцать в ночном клубе гостиницы, который здесь называют «Абу Нувас».

— Что ж! — согласился я. — Место свидания звучит весьма обещающе.

— Почему? — заинтересовались, в свою очередь, мои собеседницы.

— А вам слова «Абу Нувас» ни о чем не говорят?

— Нет. Это какое-то арабское выражение.

— Это имя поэта, жившего тысячу лет назад. И этот поэт Абу Нувас уже тысячу лет назад утверждал, что главная цель человеческой жизни — наслаждение и удовольствия… Нам бы его заботы!

— А вдруг он не ошибся? — многозначительно усмехнулась Кора. — Во всяком случае, место свидания мы не отменяем.

Англичанки ушли. Если одна из них и была «контактом», то, видимо, не решилась даже намекнуть на это. Чтобы я правильно сориентировался, «контакт» обязан был предварительно показать мне одну вещицу до того, как обменяться паролем. Но вещица показана не была. И все же похоже, что девушки вышли на меня не случайно. Поведение Элизабет было естественным, а вот то, как держалась Кора, мне чем-то не нравилось. Излишняя активность в вопросах, ненатуральность в голосе. Резкая смена направления разговора, если собеседник, то бишь я, настораживался. В общем, было над чем подумать.

В двадцать два двадцать я спустился в вестибюль гостиницы и вошел в клуб «Абу Нувас». Небольшой зал со столиками, в углу сцена, стены и мебель отделаны красной материей. Затемненное освещение, тихая музыка. Над потолком вращается традиционный блестящий шар, разбрасывающий тонкие серебряные лучи по всему залу. Большинство столиков свободно. В зале одни мужчины, в основном арабы, — местные женщины варьете не посещают. Один столик занимала группа японцев (и здесь японские туристы!), глядя на которых я вспомнил «Лидо» и как там меня незаметно сфотографировали. Может, «контактом» будет японец?

Я занял ближайший к сцене столик, заказал бутылку спорт-колы и принялся ждать дальнейшего развития событий. Англичанок не было. Тем не менее они оказались пунктуальными. Правда, появились не с той стороны, откуда я их ожидал.

В двадцать два тридцать музыка заиграла громче, и на сцену выскочили пять прелестно одетых длинноногих танцовщиц. Все пять ослепительно улыбались. Но две из них улыбались явно мне — это были Элизабет и Кора. «Красотки, красотки, красотки кабаре…» — зазвучал в моей голове мотив, перебивавший громкую музыку танца. Почему-то я был шокирован. Возможно, от внутреннего снобизма. Пытаясь заняться самоанализом, я стал внушать себе, что если девушки умеют красиво танцевать, то почему бы им не подзаработать немного денег, приехав на гастроли в бархатный сезон в Аден. Ведь жизнь в Англии сейчас очень тяжелая. Только непонятно, почему они завязали со мной знакомство?

Двое крепко сколоченных молодых людей, явно французов, подошли к моему столику и вежливо поинтересовались: можно ли присоединиться к соотечественнику. Получив мое согласие, один из них улыбнулся, затем вынул из кармана пачку сигарет и необычную по форме зажигалку. Я замер: такая зажигалка могла быть только у человека, который должен был разыскать меня в отеле «Аден».

«Контактом» оказались двое геологов, искавших в Южном Йемене нефть. Звали их Ной и Дидье. После того как представление на сцене закончилось, они сразу ушли. Но пока девушки танцевали, мы успели под звуки громкой музыки обо многом договориться.

Я продолжал сидеть за своим столиком. Вскоре ко мне подсели переодевшиеся Элизабет и Кора и тут же спросили мое мнение о представлении. Пришлось лестно отозваться об их умении танцевать. Выяснилось, что девушки действительно заключили контракт на три месяца с фирмой «Франтель» (построившей йеменцам отель), а когда погода в Адене станет невыносимо жаркой, отправятся танцевать в страны Африки южнее экватора, где наступит осень. Кора спросила, надолго ли я задержусь в Южном Йемене. С геологами мы условились о легенде, которой я буду придерживаться: в Аден приехал поплавать в океане, посмотреть окрестности, если надоест, отправлюсь в Джибути заниматься подводной охотой. На самом деле Ною и Дидье, в чьи обязанности входило переправить меня в Северный Йемен, требовалось время, чтобы получить разрешение на въезд в эту страну на автомашине. Северойеменские визы в наших паспортах имелись, о своей я позаботился еще в Париже. Поэтому на вопрос Коры я ответил, что немного осмотрюсь, а потом уеду в Джибути.

Кора, однако, продолжала проявлять любопытство.

— И что вы собираетесь тут осматривать? — насмешливо спросила она. — Здесь же фактически ничего нет, и если бы не хорошие деньги за выступления, меня бы сюда не затащила никакая сила.

— Полагаю, что вы ошибаетесь, — заметил я. — Южный Йемен — страна крайне интересная и очень древняя. Думаю, здесь когда-то был совсем другой климат. Поезжайте в Хадрамаут, там сохранились потрясающие небоскребы… из глины. Такие вы вряд ли где еще увидите…

— А что вы делаете завтра? — перебила меня Кора.

— Утром съезжу в Кратер, старую часть города, расположенную в кратере древнего вулкана. Потом на пляж купаться.

— У вас что, есть машина? — спросила молчавшая до сих пор Элизабет.

— Есть, — не моргнув глазом, сказал я, хотя машины у меня пока еще не было, но Ной, уходя, дал мне ключи от своего «пежо», который оставил на стоянке около гостиницы. Без автомобиля в Адене обходиться невозможно.

— Ах!.. — мечтательно протянула Кора. — Без машины из отеля никуда не выберешься, возьмите меня с собой. Я хоть и не самая красивая девушка в мире, но могу сделать мужчину счастливым, — совершенно неожиданно закончила она, окинув меня насмешливым взглядом.

— Я за женское равноправие даже среди самих женщин. Поэтому приглашаю вас обеих завтра утром на прогулку по Адену.

— Приглашение с благодарностью принимается.

— Кстати, Кора, где-то я уже читал слова о том, что «даже не самая красивая девушка в мире может сделать мужчину счастливым…»?

— Ах, Виктор, не будьте идеалистом и не требуйте от каждой девушки неповторимости, тем более от артистки. Артисты и политические деятели часто произносят слова, написанные другими…

На другой день я с Корой и Элизабет поехал в Кратер. Маленькие улочки, маленькие дома, нижние этажи — сплошные магазинчики. Они все похожи друг на друга, эти арабские лавчонки, в Аммане, в Кувейте, в Багдаде. Небольшое помещение с продавцом (или хозяином) у входа, тщетно ожидающим покупателей.

В Кратере лавочки намного беднее, чем в Аммане или Кувейте. Здесь торгуют разными мелкими товарами, доставленными в Аден чаще всего контрабандным путем — фотоаппараты, транзисторы, электробритвы, магнитофончики, мелочь для автомобиля, — но все с опозданием на несколько лет, то, что в Европе и тем более в Японии давно уже устарело. Много разной одежды, восточной и европейской, тоже устаревшей и к тому же не очень чистой после длительного хранения в пыльном помещении.

Оказалось, что Кора захватила с собой фотоаппарат и несколько раз сфотографировала меня с Элизабет на фоне лавчонок. Фотографирование не входило в мои планы, но первые снимки англичанка сделала неожиданно, не спросив разрешения. На окраине Кратера была расположена древняя система восемнадцати хранилищ для воды, уступами спускавшихся по ущелью. Видимо, в хранилищах весной собиралась вода (и то раз в несколько лет, когда выпадали обильные дожди), и город жил этой водой год (или годы). Кто и когда построил хранилища, так и осталось неизвестным. Археологи думают, что строили в первом веке нашей эры. Англичане обнаружили их лишь в прошлом веке.

— Люди умерли, прошли столетия, но дело рук их осталось, — вдруг сказала Элизабет. — Что останется после нас?

Элизабет нравилась мне гораздо больше. Спокойная, приветливая и дружелюбная. Кора же явно нервничала. Меня неотступно преследовала мысль, что она на кого-то работает. Вчера я спросил Ноя и Дидье, не они ли посоветовали англичанкам пригласить меня в «Абу Нувас» и оба заявили, что никаких див с Альбиона не знают, но обязательно поинтересуются моими знакомыми. Меня же они нашли с помощью портье, коллекционировавшего портреты американских президентов на зеленых бумажках. В данном случае портье оказал некоторые услуги за портрет президента Джексона.[45]

Из Кратера мы поехали купаться. Кора предложила было поплавать около скал, образующих рога полумесяца большой бухты за городом.

— Пожалуйста, — вежливо согласился я. — Мурены, которые живут там под камнями, нам не страшны. Они откусывают только тот палец руки или ноги, которые вы суете в их подводное убежище. Морские ежи тоже не опасны, если наступить на их ядовитые иголки не имеющимися у нас резиновыми тапочками. Но вот в мой прошлый приезд, лет пять назад, одна молодая женщина вздумала нырнуть с лодки как раз в тех местах, куда зовет нас Кора. Возможно, вас заинтересует, что она тоже была англичанкой…

— Была? — переспросила Элизабет.

— Честно говоря, ее успели втащить в лодку. Акула откусила только большой кусок ее бедра.

— Ну что же, — хладнокровно заметила Элизабет. — Хоть нашу нацию и упрекают в излишней приверженности к традициям, думаю, нам необязательно продолжать следовать по пути наших соотечественниц, и мы искупаемся на цивилизованном песчаном пляже.

На «цивилизованном» пляже, кроме песка, были мороженое, кофе и прохладительные напитки. Зато акул поблизости не было. Мои спутницы немедленно познакомились с двумя мускулистыми парнями, одиноко валявшимися на песке у самой воды. Это Ной и Дидье поджидали, когда я вернусь из Кратера. Я сказал англичанкам, что уже имел удовольствие видеть их новых знакомых вчера в качестве горячих поклонников представления в «Абу Нувасе». Пока танцовщицы кокетничали с геологами, я, положив у ног Ноя свою пляжную сумку, поплыл в океан, не очень удаляясь от берега, так как точно не знал, где начинаются территориальные владения акул. Если правильно выбирать участки берега, в Адене, пожалуй, одно из лучших в мире мест для купания (разумеется, с декабря по февраль, в другие месяцы вода превращается в теплое или очень теплое молоко). Вода здесь чистая, а дно во многих местах песчаное, постепенно уходящее в глубину. Лежа на спине в воде и наслаждаясь океаном, я в то же время пытался придумать, как бы засветить пленку в фотокамере у Коры. То, что она фотографировала меня с целью передать кому-то снимки для опознания, не вызывало сомнения. Тем временем Кора, Элизабет и Дидье также вошли в воду. Я быстро вышел на берег, растянулся около Ноя и тихо шепнул ему, что Кора сфотографировала меня, а камера находится у нее в сумочке, лежащей в двух метрах от нас.

— Кора работает лишь на подхвате, — так же тихо сказал Ной. — Старшая из них Элизабет. Она связана с местным представителем международной гангстерской организации, торгующей наркотиками. Мы сегодня все утро разбирались с твоими англичанками. Тебя они подозревают в принадлежности к Интерполу.[46] Но все равно твою фотографию оставлять у них ни к чему. Через мафию на тебя могут выйти те, кому нужен наш общий шеф Куртьё. Пленки я сейчас засвечу.

И он не спеша полез в свою пляжную сумку, чем-то там щелкнул, как будто спустил затвор фотоаппарата, потом вытащил оттуда красивые темные очки. Между тем Кора уже торопливо плыла к берегу. Наше соседство с ее сумочкой, видимо, ей не нравилось.

— Поздно, — процедил сквозь зубы Ной, — фото дарить не придется. Мы подозревали, что тебя сфотографируют, и специально захватили с собой излучатель.

Англичанка подошла к нам и, убедившись, что ее вещи никто не трогал, весело защебетала:

— Мальчики, если вас не разочаровали наши пляски, приходите опять на шоу, а потом что-нибудь сообразим…

— Соблазнительная идея! — усмехнулся Ной. — Может, кат пожуем… Только вечером нельзя. Давайте завтра. Завтра как раз четверг, а по закону кат разрешается жевать с двенадцати дня четверга и всю пятницу. В Северном Йемене — другое дело, там можно жевать кат в любой день недели. Как ты, Виктор?

Я буркнул что-то невпопад. Слова Ноя об Элизабет меня потрясли. Девушка, так мне понравившаяся, оказалась человеком мафии и столь умело руководила действиями дурочки Коры? Кажется, я разучился разбираться в людях. Но какая игра! Какая естественность! Ни одного фальшивого жеста или слова! Недооценивать такого противника опасно.

— Ной, кат — это наркотик? — послышался голос Коры.

— Никто толком не знает. Медики спорят по сей день. Йеменцы наркотиком его не признают. Как мы чай. К нему привыкают, только, в отличие от чая, он не возбуждает, а расслабляет. Говорят, что, как и кофе, этот кустарник первым открыли козы, а потом стали жевать и люди. Такие небольшие зеленые листочки…

Я уже пришел в себя настолько, что смог поддержать разговор:

— Главное, в четверг и в пятницу поаккуратнее ездить в автомобиле, а лучше совсем не ездить. Нажевавшиеся ката легко попадают под колеса. Но если в четверг какой-нибудь местный деятель пригласит вас к себе пожевать кат, то это знак большого доверия. Примерно, как в Финляндии приглашают попариться вместе в сауне.

Кора с интересом окинула нас взглядом.

— Так что же, будем вместе париться в сауне или жевать кат? — невинно спросила она.

— Конечно, в сауне, — подхватил Ной, — если вам удастся найти ее в Адене… Впрочем, парилка здесь самая настоящая, длится с апреля по октябрь. Достаточно выйти на улицу…

— И все-таки попробуем пожевать кат, — не унималась Кора, — надо знать собственные возможности.

— Одна моя знакомая, — Ной растягивал слова, — пытаясь выяснить свои возможности, так много знала о себе, что некоторые считали ее нескромной…

Мы рассмеялись.

— Куда все-таки делся мой Дидье? — продолжил игру Ной. — Красавица англичанка, видимо, уговорила его захватить совместно какой-нибудь остров в Индийском океане и основать новую англо-французскую колонию…

— Нет, — подхватила Кора, — они скорее всего добывают со дна морского раковины, кораллы и прочие редкости. Теперь это так модно!

— Да, да, — меланхолически заметил Ной, — теперь многие стремятся приобрести редкости. Когда один тулузский врач поместил в местной газете объявление, что в связи с отъездом за границу продает редкую историческую реликвию — череп Вольтера-ребенка, он получил за неделю больше восьмидесяти запросов о цене…

— И во сколько же оценили череп? — поинтересовалась Кора.

— Недорого. Десять тысяч франков, — невозмутимо продолжал Ной.

— Однако! Не знала, что на старых черепах можно хорошо заработать!

Мое тело так завибрировало от сдерживаемого смеха, что стало с молниеносной быстротой зарываться в песок наподобие маленьких крабов, бегавших вокруг нас.

К счастью, к берегу приближались Элизабет с Дидье, и Кора побежала к кромке воды им навстречу, не обратив внимания на мои упражнения в песке.

Жевать кат на другой день мы не стали. Геологи сказали, что рано утром им предстоит отправиться в пустыню. Девочки не настаивали. Ко мне они как-то сразу потеряли интерес, видимо, считая, что моя физиономия осталась запечатленной на пленке в сумочке у Коры и задание они выполнили. Мы мило расстались с возгласами «до завтра!».

Завтра я поднялся очень рано и погнал вверенный мне «пежо» в Литл-Аден. Там, среди мрачных скал, на диком пляже я бросил машину, оставив ключи в ящичке для перчаток. Дидье уже ждал меня в моторке у берега. Мы пересекли бухту и оказались недалеко от вчерашнего пляжа. Здесь в японском вездеходе «ниссан» нас поджидал Ной.

— Ребята, — сказал он, — граница открывается в восемь утра. Добираться до нее часа полтора. Но важно пораньше убраться из Адена. Кажется, становится жарко, хотя жарой тут никого не удивишь.

Оказалось, что у Ноя и Дидье были надежные и интересные связи в городе. Накануне утром они сразу же установили, что Элизабет контактировала с египтянином, известным в местных кругах как резидент «Триады», по их словам, крупной международной шайки, распространяющей наркотики в Африке, Аравии и многих других странах мира. Личностью крайне опасной. Египтянин поручил танцовщицам наблюдать за всеми европейцами, особенно французами, прибывающими в отель «Аден». И по возможности фотографировать их. Поэтому не исключено, что торговцы «белой смертью» не только интересуются молодыми людьми, похожими на агентов Интерпола, но и оказывают услуги спецслужбам, присматривающимся к делам Куртьё…

«Все-таки у Поля точные сведения, — подумал я, — нами действительно интересуется «Триада».

Покинув Аден, наш вездеход катил среди бесконечных песчаных барханов. Порой барханы вплотную подступали к асфальту, и тогда половина шоссе оказывалась засыпанной песком.

Конечно, в мире все относительно. Мальчишкой вместе с родителями мне приходилось бывать в Ливии. Вот там действительно барханы! Гигантские желтые дюны! Их высота достигала пятидесяти метров, а длина — десятков километров. Гребни страшных песчаных волн отстояли друг от друга на два километра, и внутри этого пространства я казался себе ничтожным муравьем, ощущая в полной мере слабость и бессилие отдельного человека перед могучими творениями природы. Но уже тогда у меня мелькнула мысль, что, если все делать сообща, человечество может укротить природу и даже на месте безжизненных барханов развести сады…

Мы продолжали свое движение на север, и вскоре песчаная пустыня уступила место глинисто-каменистой, а временами в стороне от дороги можно было увидеть жалкие селения — несколько глиняных домиков кубической формы. Стали попадаться крестьяне верхом на осликах, за которыми, привязанные, чинно вышагивали один или два верблюда. Еще дальше к северу вид пустыни снова изменился — повсюду торчали безводные черно-коричневые глиняные холмы, похожие на причудливо изрезанные скалы. Жить в этих местах на первый взгляд было невозможно, но люди все-таки умудрялись здесь жить. Я подумал, что эта безжизненная глинистая земля для местных жителей — такая же благословенная родина, как живописная Верхняя Савойя для моих спутников (оба родились в Шамони) или 16-й округ Парижа для меня самого. Как писал в рукописи Поль, повторяя слова отца, для любого нормального человека родина всегда остается родиной и заменить ее ничем нельзя.

Глядя на выжженную землю, я вспомнил гипотезу некоторых археологов, что когда-то в этих местах была вода и существовали процветавшие государства. Кончилась вода — исчезли с лица земли государства. Как, оказывается, легко погубить цивилизацию — стоит лишь чуть-чуть измениться климату (или изменить его)… Интересно, если бы поселить в эти места — хотя бы на несколько недель, без кондиционеров — членов клуба «Секвойи», пересмотрели бы они свое отношение к подготовке проекта «Дождь Шукры»? Или личности, ориентированные на бесконечное добывание денег и власти, не останавливаются ни перед чем?..

Любая дорога кончается. Мы въехали в последнее селение на земле Южного Йемена. Границу обозначали две пустые железные бочки по краям шоссе. Сверху на них был положен длинный кусок водопроводной трубы. У «шлагбаума» нас радостно приветствовала коза, спешно доедавшая старую газету — любимую пищу местных рогатых. Ее подруга не обратила на нас никакого внимания, поскольку сосредоточенно вытаскивала из разорванного полиэтиленового пакета несколько уцелевших в нем веточек ката. Если не считать двух привязанных поблизости от бочек верблюдов, других стражей границы не было. Однако Ной посоветовал поискать пограничников в соседних глиняных мазанках. Направление было указано правильно: в одном из строений размещалась застава.

Молодой приветливый офицер быстро оформил наши паспорта и, протянув какие-то бумажки, сообщил, что их у нас потребует «секретный пост», расположенный в двух километрах от «шлагбаума». Далее, добавил он, будет территория Северного Йемена.

Так оно и оказалось: отдав через два километра вышедшему из-за скалы сержанту пропуска, мы вскоре подкатили к новым железным бочкам, перегороженным водопроводной трубой.

Северойеменский офицер, внешне куда более суровый, чем его южный собрат, придирчиво осмотрел наши паспорта и разрешение на автомашину, после чего спросил, везем ли мы с собой спиртное. Спиртного у нас не было: мы знали, что на Севере оно запрещено. Видимо, удостоверившись по нашим лицам, что мы действительно не везем алкоголя, офицер окинул нас неприязненным взглядом и удалился в караульное помещение. Вернулся он через полчаса и высокомерно объявил, что не может позволить нам въехать в Йеменскую Арабскую Республику.

— Почему? — хором спросили мы по-английски.

— У меня нет относительно вас разрешения военного губернатора, — холодно ответствовал северойеменец.

— Какого еще разрешения? — вспылил Ной. — У нас же в паспортах въездные визы!

— Этого недостаточно. С визой вы можете прибыть в нашу страну через аэропорт в Сане. А чтобы пересечь границу в этом месте, требуется специальное разрешение военного губернатора.

— Можно нам позвонить в канцелярию губернатора из вашего помещения?

— Нет, позвонить я вам не могу разрешить и сам звонить не буду. Это ваши проблемы, они меня не касаются.

— Чем меньше страна, тем важнее бюрократ, — зло сказал по-французски Ной. — Все, ребята! Этого истукана в форме, имеющего два класса образования, ничем не переубедишь! Поворачиваем машину и айда обратно в Аден!

Отъехав немного от «погранзаставы», Ной вдруг расхохотался:

— Но нас же не пустят теперь в Южный Йемен! У нас нет въездных виз! Придется до конца жизни курсировать в нейтральной зоне…

Однако южнойеменский офицер сразу все понял. Он только пошутил по поводу «приятного» пребывания на Севере, написал в наших паспортах, что выездные визы не использованы, и пожелал доброго пути.

Километров через пятьдесят Ной остановил машину.

— Посовещаемся? — вслух спросил он и добавил: — Сегодня четверг, завтра пятница.

— Мысль глубокая, — заметил я.

— Через два часа все начнут жевать кат, — не обращая внимания, продолжал Ной. — Ни в одном учреждении Адена сегодня мы никакой помощи уже не получим. Завтра все закрыто. Но есть аварийный вариант. Только сначала скажи, ты летал когда-нибудь на дельтаплане?

— Приходилось в твоем родном Шамони.

— Тогда все в порядке. Посетим Северный Йемен без всяких виз. Поворачиваем налево.

И наш вездеход двинулся по узкой дороге, уходившей на северо-восток.