"Принц Волков" - читать интересную книгу автора (Кринард Сьюзен)

Глава 21

Она ушла.

Люк пришел в себя, медленно сознавая это ужасное знание, ощутил его всем своим существом даже тогда, когда кости и мышцы являлись бесполезными вещами, находящимися за пределами его контроля, когда мир все еще дрожал на грани забвения.

Она его бросила. Ее последние слова эхом отдавались у него в памяти. Как он. Она была как он.

Каким—то образом он сумел подняться с дивана, нетвердо держась на ногах. Его зрение прояснилось, и опять глаза затянуло красной мглой. Она его бросила.

Сколько прошло времени? Как долго он лежал здесь без чувств после того, как она нанесла ему поражение? Его ощущение времени было нарушено, казалось, что прошла вечность с того момента, как она ушла. Люк почувствовал тупое удивление, что его связанное в узел сердце как—то еще бьется.

Связь, она все еще оставалась, практически исчезнувшая, сжавшаяся до тонкой струйки эмоций, которые говорили ему о том, что она жива. Больше ничего.

Он встречался с тотальным поражением только раз в своей жизни, ничто из его не проснувшихся сил не позволило спасти мать, когда он звал ее в Валь—Каше. Та покинула пределы его досягаемости навсегда. И сейчас Джой сделала то же самое, оставила его медленно умирать, забрала половину его растерзанной души.

Все разбилось вдребезги, все правильное, что было между ними, уединенный и закрытый, принадлежащий только им одним мир, который они создали, счастье, которое она отказалась принять как реальное. Она считала это иллюзией, которую он навязал ей. И нашла самую верную месть. Проклятие, убившее его мать, повторило само себя, трагично и неотвратимо.

Люк слепо бродил по комнате, смутно замечая послеобеденный солнечный свет, струящийся сквозь окно хижины. Пол был ледяным под босыми ногами. Ее атака оставила его ум отупевшим, отчаянье стерло блестящую хищную остроту. И еще, где—то глубоко в себе, он обнаружил гордость за ее новоприобретенную силу, за то, как она встретила его, как противостояла ему. Нанесла ему поражение.

Они действительно были под стать друг другу. Ее упрямая гордость и страх чувствовать, потерять себя и разрушить все защитные барьеры, которые она выстраивала всю свою жизнь в одиночестве, закрывали от нее то глубокое душевное понимание.

Но то, что он понимал это, ничего не значило. Она его бросила.

По мере возвращения силы он начал передвигаться по хижине, прикасаясь ко всему, чего касалась она. Ее аромат остался, но ему было уже много часов, и огонь был аккуратно погашен.

Что—то толкало его, какой—то полузабытый инстинкт самосохранения воспламенил дремлющий гнев. Мышцы сократились, адреналин зарядил тело подобно электрическому току.

Нет. Отрицание пришло из самой глубокой части его души, отказывающейся это принять, неспособной вытерпеть поражение. Глухое рычание родилось в груди, и в этом звуке не было ничего человеческого.

Ничего осмысленного не было в том, что двигало им, когда он кинулся в кухню, а потом в спальню — ящики были выдвинуты, пустые без ее вещей. Он нашел ее сорочку и поднес ее к своему лицу, вдыхая запах Джой, позволяя шелку выскользнуть из рук на пол.

Не было ни записки, ни послания. Только статуэтка, которую он подарил ей, с деревянной головой волка, откинутой в скорбном плаче, лежала на пустом туалетном столике, где она оставила ее для того, чтобы он нашел.

Отчаянный гнев вернулся, заполняя пустоту, которую она создала в его сердце, вырываясь наружу в потоке примитивной силы. Он ощущал, что его тело трансформируется, мышцы сжимаются и кричат в протесте, сквозь дикий туман в голове он видел ее глаза — непреклонные, пронзительные, с отголосками боли.

Ее глаза вели его, пока он трансформировался и выскакивал из хижины, отправляя себя в смертельный бег.

Он ничего не видел, ничего не слышал, его разум был отрезан от всех чувств, он знал, где она была, где должна была быть. Еще был шанс остановить ее. Была какая—то надежда выжить.

— Все устроилось, — Мэгги присела на край тахты, изучая Джой озабоченным взглядом. — Завтра же утром мой друг направляется в Ист—Форк. Он будет рад взять тебя с собой.

Бессмысленно уставившись в мельтешащий экран телевизора, Джой заставила себя оторваться и кивнуть в ответ.

— Я не знаю, как тебя благодарить, Мэгги. Если бы я только могла объяснить…

— Не мучайся. Не сейчас, — Мэгги сжала ее плечо. — Ты знаешь, мы волнуемся о тебе, Джой, Алан и я. Когда он рассказал мне, где ты находишься и что произошло, я надеялась — мы оба надеялись — чтобы с тобой было все в порядке.

Долгий момент Джой молчала, подбирая слова, которые стали не больше, чем пустыми символами. Она вспомнила краткость своего побега из хижины тем утром, она не трансформировалась, не была способна подчиниться тому, что осталось от ее человеческой природы после того, как покинула его. Но она помнила снег, скрипящий под ногами, и ледяной ветер, неспособный затронуть ее, ощущения новой, неведомой ранее силы в своем теле, сознание двойственной природы своей натуры, дающее невосприимчивость к холоду и усталости, всегда присущую Люку.

Она вспомнила выражение лица Мэгги, когда внезапно появилась в ее домике: ни потрясения, ни настоящего удивления. Только то же заботливое дружелюбие, держащее на плаву, когда вокруг рушится мир.

И Люк… Она никогда не сможет забыть его лица. Она думала, что эта боль разорвет ее на части.

Медленно Джой вытолкнула боль из сердца. Это произошло. Нет пути назад.

— Алан, — сказала она, наконец, неловкая от усталости и тоски. — Пожалуйста, скажи Алану, как сильно я… благодарна ему, за все, что он сделал. Я напишу ему, когда смогу.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я позвонила ему сейчас? Я уверена, он сразу придет…

— Нет! — Джой подавила волну паники. — Нет, Мэгги, пожалуйста, у меня есть причины уехать тихо, без всякой суеты. Я надеюсь, ты понимаешь.

Мэгги сочувственно кивнула, но Джой стало больно из—за своего обмана. Невозможно сказать Мэгги, что она не хочет связывать Алана своим уходом. Она не может рисковать вбить клин между Люком и человеком, заменившим ему отца. Его другом. Люку будут нужны друзья, сколь бы сильно он не отвергал потребности в людях.

Пальцы ласково сжали ее руку.

— Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

Внезапная влага затуманила по краям зрение Джой.

— Я была счастлива, — прошептала она, чувствуя, как ее сковывает ледяное оцепенение. — Некоторое время я была счастлива.

Было темно, когда он добрался до Лоувелла, он вбежал в город, позабыв о риске. На краю удаленной улицы какая—то женщина заметила его и застыла, широко открыв глаза. Она пахла страхом. Люк отклонился в сторону и растворился в тени. Он скользил, оставаясь в ней, пока не остановился у двери офиса Коллье.

Дверь была не заперта, и Люк сильно толкнул ее, она открылась, отскочив от стены с громким стуком. Он направился сквозь темную приемную, и дальше — в короткий коридор. Коллье был там, где Люк знал, что он должен быть, и спокойно читал. В выражении его лица не было ни капли вины, когда он поднял глаза на Люка, стоящего в дверях кабинета и дрожащего от изнеможения и ярости.

— Где она? — слова были невнятными и чужими. Люк прислонился к стене и попытался взять под контроль спазм, сковавший перенапряженные мышцы. Коллье закрыл книгу, лежащую на коленях, наклонился вперед на своем обитом кресле и встретился с Люком взглядом. В его глазах не было страха, только тихая печаль, которая скрутила внутренности Люка.

— Люк, — сказал он тихо, обхватывая длинными пальцами подлокотники кресла.

— Где она, Алан? — Люк справился с комком, который, казалось, застрял у него в горле. — Где Джой?

Руки Коллье напряглись, вжимаясь в мягкую кожу кресла, пока под пальцами не появились следы.

— Ее здесь нет, Люк, — прошептал он. — Я ее не видел.

Люк сделал угрожающий шаг от стены, его мышцы собирались в узлы и задвигались в подавленной потребности трансформации. Зверь был очень близко к поверхности. Слишком близко.

— Ты лжешь, Алан, — сказал он. — Ты знаешь, где она.

— Я никогда не лгал тебе, Люк, — ответил Коллье. Он медленно поднялся, ни на секунду не отрывая взгляда, и сделал медленный и осторожный шаг навстречу. Его голос и движения были как у человека, смотрящего в лицо опасности и непредсказуемому животному, а Люк стоял очень тихо, дрожа от противоречий, которые, казалось, были одержимы разорвать его на части.

— Она меня бросила, — признался он резко. Слова жгли как кислота. — Ты должен знать, где она. Скажи мне, Алан. Не заставляй меня… — Он закрыл глаза, не в состоянии выразить угрозу. Шорох еще одного осторожного шага шевельнул ковер под его ногами.

— Я знаю, ты не причинишь мне вреда, Люк, — сказал Коллье. Люк открыл глаза и обнаружил своего старого друга близко, слишком близко, слишком старого и хрупкого, очень серьезного, с полными доверия и сострадания глазами. — Ты не сделаешь ничего, способного уничтожить нас с тобой. И ее.

Следующий шаг — и мягкая рука доктора оказалась в дюйме от застывшей руки Люка, от его пальцев, изогнутых лапой, способной сокрушить Коллье одним небрежным движением.

— Где она? — проскрежетал Люк, моля об облегчении. — Пожалуйста, не делай этого. — Его нервы и мышцы снова напряглись, когда холодная ладонь Коллье накрыла его пальцы, сжимая руку в кулак. Не было другого выбора, кроме как стерпеть это в полной неподвижности, иначе он рисковал уничтожить все, чем он был. Все, что он любил.

— Люк, — ужасная печаль была в этом слове. — Я боялся… Я боялся, что это может случиться. И я молился, чтобы не случилось.

Слабый очаг здравомыслия, находящийся глубоко в Люке, вызвал прилив горького юмора.

— Не читай мне сейчас лекций, Алан, — он судорожно втянул в себя воздух и медленно выдохнул. — Не дави на меня.

Давление руки Коллье было непоколебимым.

— Никаких лекций, Люк. Ты сильнее, чем думаешь, достаточно силен, чтобы знать, что правильно. Ты всегда был таким.

— Нет. — Отрицание пришло без эмоций, оцепенелая уверенность подавила отчаянную ярость. — Ты ошибаешься, Алан. Моя мать…

— Я любил твою мать, — вздохнул Коллье. Люк почувствовал его дрожь. — Но ты сильнее, — с тихим вздохом Люк попытался вырвать свой кулак из хватки Коллье, но не смог. — Нельзя заставить любить, Люк. Не рань ее и себя, пытаясь взять то, что должно быть отдано.

С бесконечной осторожностью Люк сделал шаг назад, потом другой, увлекая Коллье за собой, пока они не остановились в дверном проеме. Ночной воздух проникал в коридор, обещая освобождение.

— Я не могу дать ей уйти, — прошептал он. — Не могу.

— Дай ей время, Люк, — он слышал голос Коллье будто бы из какого—то отдаленного места, мира, частью которого он больше не являлся. — Она приехала сюда, чтобы похоронить свое прошлое, но ты не дал ей шанса найти свое будущее. Дай ей время стать честной перед самой собой.

Не было больше слов и ответов, способность говорить покинула его, он стоял и дрожал от окончательности своей потери. Она поселилась в его костях, парализуя его, толкая в вечную тьму. И когда он повернулся, чтобы вручить себя пустоте, умирающая ниточка связи внезапно вернулась к трепещущей жизни.

Джой. Он почувствовал ее так, будто она стояла рядом с ним, будто ее кровь текла по его венам, а сердце билось в одном ритме с его. У Коллье не было шанса возразить или задать вопрос. В секунду Люк метнулся в коридор и дальше в ночь, скрывающую его обнаженное тело. Не было времени думать, не было времени вызывать трансформацию. Он следовал зову связи, туда, куда она его вела.

Он нашел ее, залитой лунным светом, стоящей на границе, где лес встречался с краем города. Серебряные лучи запутались в волосах, каскадом покрывавших плечи, голова была откинута назад, беззвучный крик вибрировал в ее горле.

Она обернулась, будто бы почувствовала его, несомненно, ощущая его так же, как и он ее. Он застыл на месте — слова Коллье вспыхнули в памяти.

Отпусти ее.

Ее лицо было болезненно прекрасным, очерченным в неземном свете. В глазах плескался отраженный свет далеких звезд. Другая половина его души. Тело кричало ему — двигайся, иди к ней, верни ее назад — но он стоял за деревьями и лишь следил за ней, жадно впитывал ее образ, зная — это может быть все, что у него останется.

Чуть слышно она начала двигаться в его направлении, тихая и грациозная, как волчица. Люк задрожал и почувствовал трепет связи с бессловесным зовом своего имени. Бездна разверзлась под его ногами, и он отступил в сторону, зверь внутри требовал победы, но Люк отказался от нее. Он вновь открыл внутри себя нечто, что он думал, уже исчезло и навсегда потеряно.

Позволь ей уйти.

Он растаял в тени раньше, чем ее глаза успели обнаружить его. Пока луна поднималась над лесом, он бежал, позволяя связи распутаться и рассеяться, подобно горному туману.

Выживание. Волки, бежавшие рядом с ним, понимали это, и он взял их силу, втягивая ее в себя. Он выживет, он научится жить с потерей, болью и горем. Он выживет — а она будет свободной.

Он ухватился за последнее хрупкое мгновение ощущения Джой, а затем позволил ей уйти.

— С тобой все будет в порядке? — глаза Мэгги сильно блестели, голос был недостаточно ровным, она держала руку Джой так, будто бы не собиралась никогда ее отпускать.

Грузовик тарахтел у обочины, разрушая неподвижность рассвета. Утро должно быть временем начинаний, подумала грустно Джой. Это же принесло одни прощания.

— Да. Все будет хорошо, — ей удалось улыбнуться. — Спасибо Мэгги. За все.

— Не за что, — Рыжик неохотно выпустила ее руку. — Береги себя, детка.

Мэгги отступила назад, ее нижняя губа задрожала. Отворачиваясь, она натолкнулась на долговязую фигуру Алана Коллье.

— Мэгги, — сказал он тихо, удерживая ее. Его голубые добрые глаза искали глаза Джой поверх массы рыжих кудряшек. — Джой, я услышал, что ты уезжаешь. Я хотел удостовериться, чтобы сказать до свидания.

В его голосе не было упрека, одно лишь сдержанное сожаление. Джой опустила глаза.

— Извините, что не сказала вам, я не хотела, — внезапно она встретила его взгляд. — А Люк? Он?..

Тихо вздохнув, он покачал головой.

— Его здесь нет, Джой, — мгновение казалось, что он хочет что—то добавить. Джой приготовилась к вопросам, которые так и не последовали. Когда она нашла его глаза, то увидела в них понимание, понимание, не требующее слов и объяснений. Он ступил вперед, чтобы взять ее руку в теплое крепкое рукопожатие.

— Алан, — сказала она тихо, — что я могу сказать… Как я могу вас отблагодарить?

— Ты можешь отблагодарить меня тем, что будешь счастливой, — его улыбка была почти грустной. — Будешь честной с собой, — он потянулся и охватил её подбородок. — Ты сильная, Джой. Сильнее, чем думаешь. Никогда не будь меньше, чем ты есть.

Джой отвела глаза, позволяя слезам неудержимо течь.

— Я никогда не забуду вас, Алан.

— Как и я тебя, Джой, — он начал отодвигаться, и она схватила его, притягивая к себе в свирепом крепком объятии. Его шершавая щека оказалась рядом с её ртом, и она поцеловала её. На мгновение он стиснул ее так же крепко.

— Пожалуйста, — прошептала она в его воротник, — не оставляйте его одного.

Его объятия медленно разжались, и он отодвинулся, чтобы поймать одинокую слезу кончиком пальца.

— Не оставлю, Джой, — сказал он так тихо, что слова прозвучали чуть громче вздоха. — Я тоже его люблю.

— Готовы ехать, мисс? — сильный и резкий голос водителя грузовика врезался между ними, разрушая нахлынувшие эмоции прежде, чем они успели разорвать Джой на части.

Руки Коллье подтолкнули ее, помогая забраться наверх, поддерживая, пока она усаживалась на залатанное сиденье грузовика.

— До свидания, Джой, — сказал Коллье. Его голос практически потерялся в реве грузовика. — Береги себя.

Он послал ей последнюю улыбку, закрыл дверь и отступил от грузовика. Джой опустила стекло и припала к окну, будто могла каким—либо образом запечатлеть их лица, вдохнуть чистого горного воздуха в свои легкие так, чтобы его хватило на весь обратный путь домой. Забрать его весь в свою одинокую ссылку. Она махнула рукой, когда грузовик тронулся, и пальцы Коллье слегка прикоснулись к её, затем он стал удаляться, и яркая голова Мэгги стала только цветным пятном, видимым сквозь пелену слез.

Она смотрела назад, пока они не проехали Мейн—Стрит, огибая по пологой дуге, ведущей к автомагистрали. Деревья окружили их с обеих сторон, и утесы—близнецы, охраняющие Лоувелл от остальной части мира, выросли в сверкающем утреннем небе. Джой откинулась назад на своем сиденье и закрыла глаза. Его здесь не было, но она чувствовала его, даже сейчас ощущала, как он следит за ней, и это терзало душу осязаемой болью.

Сердце стало тупой свинцовой тяжестью в груди, когда она услыхала крик. Она поняла, что это было, еще до того, как повернулась, нагибая плечи, чтобы взглянуть на скалы, исчезающие вдали. Можно было увидеть только силуэт, балансирующий на краю обрыва. В щемящей тишине волк замер на мгновение, откинул голову назад и завыл.

Его жалобный крик сжимал сердце еще долго после того, как они оставили Лоувелл далеко позади.