"Принц Волков" - читать интересную книгу автора (Кринард Сьюзен)

Глава 17

Загрузив последний сверток в верхнее отделение, Люк приподнял набитый под завязку рюкзак, прикидывая его вес. Хозяин лавки, шумно и суетливо перемещаясь позади него, прочистил горло.

— Это все, мистер Жуводан?

Люк почти улыбнулся, хоть и мрачновато — в голосе мужчины сквозило ничем не прикрытое желание поскорей избавиться от покупателя. Люк чуть повернул голову, не встречаясь с Джексоном взглядом. Он решил избегать конфликтов, как с лавочником, так и со всеми другими обывателями. Это Джой так повлияла на него. Впервые на своей памяти Люк обнаружил, что наполовину испуганное, наполовину возмущенное отношение к нему большинства горожан сейчас скорее тревожит его, чем вызывает свирепое удовлетворение.

— Спасибо, это все, — он закинул рюкзак на плечо. — На следующей неделе я зайду за теми вещами, что заказал.

Он был уже у двери, когда Джексон заговорил снова.

— А что… что, если они еще не прибудут?

Джексон, который обычно смеялся и шутил с покупателями, пристально провожал его взглядом, беспокойно теребя свои руки.

Люк улыбнулся, по—настоящему улыбнулся, но не во весь рот — зубы приходилось тщательно скрывать.

— Тогда я зайду позднее.

У Джексона отвисла челюсть, и Люк, воспользовавшись благоприятной возможностью, выскользнул за дверь. Было слишком волнующе думать о том, что он мог бы действительно изменить свои привычки и попытаться расположить к себе горожан вместо того, чтобы, в лучшем случае, просто терпеть их присутствие. Он не был уверен, что сможет снизойти до этого.

Это осеннее утро было холодным, но Люк отбросил прочь холод так же легко, как сбрасывал одежду перед трансформацией. Клочки полурастаявшего снега лежали в затененных местах и на опасных заледеневших участках тротуара. Он аккуратно обошел их и взглянул на небо. Наверняка, в скором времени снегопад усилится, и тогда, собираясь в следующий раз в город, ему понадобится соответствующая обувь. Конечно, намного удобнее передвигаться в облике волка, но у животного нет рук, чтобы нести припасы.

Один из недостатков быть лугару — это то, что забываешь о своих ограниченных возможностях.

Люк пересек улицу, сторонясь группок молодых людей, изнуряющих себя выпивкой и пустыми разговорами, просиживая день—деньской за стойкой местного бара. Он покачал головой, изумляясь своему желанию избежать столь явного столкновения. И хотя Джой не была одной из них, в этом городе были её друзья и люди, о которых она беспокоилась. Этого было достаточно, чтобы он стремительно передвигался по городу, словно первый легкий снег.

Люк слишком глубоко погрузился в свои мысли и не сразу заметил приближающиеся легкие шаги. По одному только запаху и мягкой поступи он сразу понял, кто догоняет его.

— Мистер Жуводан, — это была Мэгги, подруга Джой.

Остановившись на достаточно близком от него расстоянии, она протянула маленькую ручку, стремясь привлечь его внимание, и замолчала, смутившись, когда он повернул к ней лицо. Её глаза цвета ореха внимательно исследовали его глаза, и то, что она увидела в них, должно быть, успокоило её. По нескольким случайным искоркам в её глазах, Люк заметил присущую ей безграничную жизнерадостность, но выражение её лица оставалось полностью серьёзным.

— Мистер Жуводан…

— Люк, — поправил он, улыбаясь самой ободряющей своей улыбкой.

— Люк, — она почти нахмурилась, но затем спохватилась, — Люк, я не хочу тратить ваше время в пустой болтовне. Вы, кажется, немного торопитесь.

Её острый проницательный взгляд моментально оценил наполненный до отказа рюкзак.

— Я только хотела узнать, — продолжала она, — возможно, вы что—нибудь слышали о Джой?

Люк замер, изучая её лицо. Она что—то знает или только предполагает? Может быть, Коллье преодолел влияние или в достаточной степени показал свое замешательство, которого хватило, чтобы возбудить подозрения девушки? Мэгги относилась к тому типу женщин, которые обладали яростной преданностью и таким же упорством, как и волчицы, охраняющие свое логово. Все эти мысли моментально пронеслись в голове Люка. Он кивнул, стоило ей только замолчать.

— Разве Коллье не сказал вам? Она была ранена и должна была отправиться прямиком в больницу.

У него не было никаких сложностей с тем, чтобы придать голосу мягкость и даже некую фальшивую искренность. В этом он имел огромный опыт.

Мэгги чуть—чуть изменилась в лице. Её челюсти сжались, а рука поднялась, чтоб откинуть со лба рыжий локон.

— Да, он говорил мне, — призналась она, сузив глаза. — Люк, простите мне мою откровенность, я не могу помочь, но чувствую, что за всем этим стоит нечто гораздо большее.

— Возможно, так оно и было, — тихо ответил Люк, — но сейчас все позади. Я ничего о ней не слышал.

От этой лжи он почувствовал внезапную резкую боль, которая заставила мышцы напрячься в защитном гневе.

— Прошу меня простить, но…

— Тогда почему она не давала о себе знать? Прошло уже четыре недели. Она обещала обо всем мне рассказывать.

Рука девушки рванулась, чтобы схватить его руку, и дерзость этого жеста остановила Люка. Он подавил желание вырваться от неё.

— Я не могу ответить на ваши вопросы. Она мне тоже не писала, — промолвил он в высшей степени правдиво.

Мэгги убрала руку, её полные губы скривились.

— Вашу гордость совсем не задевает то, что она не прыгнула в вашу постель, как все другие? Или, может быть, у вас было достаточно времени, чтобы оправиться от удара?

Она быстро отступила, а Люк с холодной расчетливостью заставил себя обдумать, зачем ей понадобилось провоцировать его. Она хочет, чтобы в гневе он признался в том, что могло бы подтвердить её возможные подозрения.

Внезапно он обнаружил, что улыбается её храбрости и той преданности, которую она испытывает, раз так рискует задирать его.

Очевидно, Мэгги никак не ожидала такой реакции. Она стояла, упершись руками в бедра.

— Если вам что—то известно о Джой, хоть что—нибудь, я хочу это услышать. Я — её подруга. Она не могла вот так просто исчезнуть и не дать мне знать, что она жива, и с ней все в порядке.

Сопротивляясь порыву успокоить её, Люк сдержал улыбку:

— Она жива, и с ней все в порядке. Это все, что я могу сказать вам.

Он развернулся, направляясь к окраине города.

— Это действительно так, Жуводан? — спросила она вслед. — Но почему я совсем не верю вам?

Последние слова были произнесены очень тихо, и Люк не должен был услышать их. Мэгги не догадывалась о его слухе. И не знала о том, как далеко он готов зайти, чтобы удержать Джой у себя. Губы Люка искривились. Он признался себе в том, что ему понравилась Мэгги. Но в её интересах никогда не узнать об этом.

Когда в сумерках он вернулся в хижину, Джой читала, сидя у камина. Не успел он толком войти, как она вскочила и бросилась к нему в объятья — это приветствие всегда согревало и поражало Люка своей силой и чем—то ещё, к чему он только начал привыкать и с чем вряд ли когда—нибудь свыкнется полностью. Это приветствие больше соответствовало темпераменту его народа. Тем, кто, как истинные волки, были так же неистовы в своей любви, как и стремительны в решениях и спорах. Многие годы Люк понимал, что он является одним из немногих, кто, казалось, до конца жизни будет чувствовать на себе недоброжелательные взгляды. Возможно именно поэтому каждое приветственное объятие, каждый поцелуй приносили потрясающее и радостное чувство принадлежности, то, что он никогда не ощущал внутри собственной стаи. Каждый раз, когда они предавались любви, укреплялась их связь, и усиливалась его потребность в ней.

Она была счастлива. Он знал, что она счастлива. Знал так же, как и многое другое о ней, чувствовал многое из того, что она ощущала, связанный с нею чем—то большим, чем простое физическое желание или примитивный инстинкт. Обычно этого было достаточно, чтобы отогнать чувство вины на некоторое расстояние от себя — так, чтобы она ничего не заметила, так, чтобы не разрушить их огромное взаимное удовольствие друг от друга. Почти достаточно, чтобы позволить ему забыть о своих страхах.

Однажды он попытался поговорить с ней. Попробовал развеять ту единственную тень на их счастье. Тогда она остановила его, и с тех пор он ни разу так и не набрался смелости возобновить тот разговор. Сейчас, зарывшись лицом в волосы и вдыхая её неповторимый аромат, он позволил себе забыться, ощущая сущую правильность того, что держит ее в своих объятиях.

Она отступила на шаг, глядя, как он открывает рюкзак. Её глаза с танцующими золотистыми искорками, загорелись от предвкушения.

— Что ты мне принес? — улыбаясь, спросила она. — Мне во всём мерещится шоколад.

Не дав ей договорить, он вытащил коробку прекрасных импортных трюфелей.

Прочитав название, она драматично вздохнула:

— Я потрясена! Никогда так себя не баловала.

Она потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Даже такое легкое прикосновение, как всегда, до глубины души взволновало его.

Он занялся выгрузкой остальных пакетов, вынимая все, что приобрел для неё. Впервые он пожалел о том, что не имеет машины, которая дала бы возможность привезти более громоздкие вещи. Он хотел ей дать гораздо больше, чем эти несколько роскошных мелочей. Возможно, после того, как снегопады станут постоянными, он сможет одолжить единственный в Валь—Каше древний снегоход или снарядить сани.

— Музыка, — выдохнула Джой, обнаружив кассеты, — и куча батареек, — она тихо засмеялась. — Мне придется сдерживаться, или мы завалим батарейками весь дом.

Люк опустился позади девушки, обернувшись вокруг нее словно плащ и уткнувшись носом в её нежную кожу.

— Никогда не сдерживайcя, Джоэль, — прошептал он.

Она развернулась и поцеловала его. Горячо.

— Не буду. Чистосердечно клянусь, что у меня вообще нет намерения ограничивать себя в чем бы то ни было.

В течение следующих нескольких минут они восхищенно занимались друг другом. От её прикосновений Люк тихо застонал.

— Предлагаю остановиться, если только ты не решила замучить меня, — проворчал он, покусывая её подбородок. — Или же наш ужин отложится очень—очень надолго.

— Я думаю, что у нас где—то есть бокал вина и кусок хлеба, — усмехнулась она. — И, учитывая мой нынешний аппетит, этого будет достаточно.

Её слова перешли в полузадушенный смех, поскольку он подхватил её, ощутив приятную тяжесть тела напротив своего сердца. Она была такая же легкая, как только что упавшие листья, и такая же совершенная, как и то единственное слово, что ни один из них не смог до сих пор произнести.

Когда Джой лежала возле него, убаюканная его ласкающими руками, а Люк всё еще ощущал её вкус на своем языке, она вдруг вымолвила, разорвав ленивую, пресыщенную тишину:

— Люк, я давно хочу сказать тебе кое—что. Но все время отвлекаюсь.

Он не мог посмотреть ей в лицо, спрятанное под его подбородком. Её тело сместилось, маленькая ручка спустилась вниз, переплетаясь с его рукой.

— Люк, я люблю тебя.

После того, как его сердце восстановило биение, он понял, что выживет. Но еще долго лежал, не сомкнув глаз.

Ощущение счастья не было чем—то, абсолютно новым для Джой. Она знала, что было время, когда она чувствовала себя почти счастливой, почти такой же любимой и защищенной. Но она также знала, что это было в другом месте и времени, так давно, едва ли не за пределами памяти. Её воспоминания становились хрупкими и неопределенными, как прошлое и будущее. Они блекли и исчезали из действительности, бесформенные, как призраки.

Проходили дни, недели, месяцы, но она не осознавала этого. Она чувствовала смену сезона, понимала бесконечную круговерть природы, но отсчет времени по календарю потерял смысл. У Люка не было часов, он не видел в них необходимости. Джой подчинилась жизненному циклу, более древнему, чем человечество.

Люк потакал ей. Он баловал её роскошными подарками, а иногда и чем—то большим. Однажды — просто чудо! — он принес откуда—то издалека цветы — весенне—летнее воспоминание, попавшее из далекого края в мир бесконечного холода. В другой раз он пришел с целой стопкой кулинарных книг и набором кухонного оборудования, которое безотлагательно, хотя и с некоторой опаской, начал применять, чтобы научиться готовить блюда из тех «экзотических» продуктов, которые он приносил из города. Джой радовалась его успехами и сочувствовала неудачам. Когда у Люка что—то не получалось, она всегда старалась утешить его, и это было совсем не так уж плохо.

В конце концов, она сжалилась, и они объединили свои усилия на этой маленькой примитивной кухне. В результате всего стала появляться не только вполне съедобная пища, но также очень милые и симпатичные десерты.

С каждым днем дни становились короче, осенние ночи плавно перетекали в зимние. Жизнь Джой с Люком превратилась в комфортную рутину. Занятия любовью — то единственное, что всегда содержало некую неожиданность, никогда не повторяясь, без скуки, как будто ночи заменили дневные часы. Во всяком случае, Люк стал энергичнее, чем прежде.

— Это наша особенность, моего народа, — однажды сказал он после долгой страстной ночи. — Зимой и ранней весной мы становимся…

Он почти смутился, и Джой закончила за него:

— Ненасытными?

Он засмеялся, и для дальнейших объяснений больше не осталось времени. А когда он снова отодвинулся, чтобы спросить, не слишком ли это много для неё, Джой только рассмеялась в ответ. Она обнаружила внутри себя такую неистовую страсть к нему, что иногда ей хватало одного взгляда его горящих глаз или легчайшего прикосновения его рук, чтобы воспылать. Каждый раз, когда он желал её, она отвечала ему с таким же рвением. Они просто не могли насытиться друг другом.

Долгими днями, когда Люк уходил на охоту или в город, Джой часто думала, что их занятия любовью были достаточной компенсацией за то, что они находились в занесенной снегом хижине вдали от благ цивилизации. Она редко вспоминала о том туманном внешнем мире, но когда вспоминала, то понимала, что не хотела бы потерять то, что уже привыкла принимать как должное. О, да, это было более чем достойной компенсацией.

Тем туманным днем Джой была погружена в свои мысли, когда услышала удар в дверь. Испытывая легкое возбуждение перед предстоящей страстной встречей, она вскочила на ноги. Возвращаясь со своих прогулок, Люк перед дверью всегда принимал человеческий облик. Как правило, полностью обнаженный.

В предвкушении она улыбнулась, открывая дверь. Две тени проскользнули мимо неё, облачко теплого дыхания легко коснулось её руки, запирающей за ними. Она прищурилась, приспосабливаясь к неожиданному появлению Люка и Филиппа в волчьем обличье. Меньший, более темный волк исчез в задней комнате. Люк сел у огня и зевнул, демонстрируя ряды очень острых белых зубов. Затем приветственно оскалил зубы. Конечно, волки не умеют улыбаться, но Люк сумел — это несвойственное волкам выражение на его морде невозможно было бы назвать другим словом.

— Люк, ты не предупредил, что у нас будут гости, — сказала она, уперев руки в бедра. Зверь поднял уши и завилял хвостом — это говорило ей о том, что он в очень хорошем настроении. Он давно, слишком давно, не встречался со своей семьей. На теле стали проявляться первые признаки трансформации. От волнения глаза Джой сузились. Она наблюдала, как внушительные грациозные линии тела хищника размывались и перемещались.

— Подожди, — девушка вытянула руку, останавливая его.

Трансформация остановилась. Пока его яркие дикие глаза наблюдали за ней, Джой схватила свой блокнот и, скрестив ноги, села перед ним, задумчиво постукивая карандашом по своим губам.

— Люк, останься таким на какое—то время.

Как только она приступила к эскизу, он изобразил на морде такое полное решимости и боевой готовности выражение, что Джой отчетливо поняла, что он умышленно демонстрирует свой самый благородный волчий облик. Хотя такой великолепный волк, как он, производил неизгладимое впечатление и в любой другой момент. Да, собственно, и не только в форме волка.

Джой вернулась к работе, делая набросок пропорций, треугольных глаз, мощного кольца шерсти, струившегося назад по бокам головы и вокруг шеи, золотисто—зеленых глаз, сфокусированных на ней. Поймав его взгляд, она на мгновение отвлеклась от работы. Независимо от принимаемой им формы, это были определенно его глаза. В любой ситуации они привлекали внимание, особенно когда смотрели на неё этим особенным взглядом.

— Bonjour, — послышался знакомый баритон. Повернувшись, Джой увидела выходящего из кухни Филиппа. Он застегивал запасную рубашку Люка, одолженная одежда свободно висела на его долговязой фигуре. Его серо—зеленые глаза улыбались. Он обошел девушку, чтобы взглянуть на блокнот у неё на коленях.

— Tres bien[29], Джоэль. Очень похоже.

Раскрасневшись от работы и услышанного комплимента, Джой улыбнулась кузену Люка:

— Я рисую только для забавы. Но могу поспорить, что любой из художников—натуралистов убил бы ради такого шанса.

Филипп молчал, обдумывая и, несомненно, переводя её слова. Джой вернулась к работе. Неожиданно Люк встряхнул головой, ощетинив шерсть на загривке, и издал низкий мелодичный рык. Филипп мягко засмеялся.

Карандаш Джой замер над рисунком.

— Я что—то пропустила? Сиди смирно, Люк!

Она нахмурилась, переводя взгляд с одного на другого.

— Почему у меня всегда создается ощущение, что большая часть слов витает прямо над моей головой?

Потянувшись, Филипп вздохнул и присел на краешек дивана.

— Это… теряется при переводе, — произнес он, тщательно подбирая английские слова.

Люк издал звук, похожий на «хуф» — иначе не назовешь, и Филипп слегка выпрямился.

— Люк напомнил мне, что ты, если захочешь, можешь научиться понимать нас.

Карандаш в руке Джой задрожал, вильнув в сторону. Эти слова были сказаны с такой интонацией, что, без сомнения, привлекли её внимание. Несмотря на то, что эмоции не коснулись его лица, Филипп был явно обеспокоен. Он переводил взгляд с Люка на Джой и обратно, как будто пытаясь прочитать какое—то важное бессловесное сообщение.

— Чему я могу научиться? Люк немного обучал меня французскому. Но ты ведь не это имеешь в виду, не так ли?

Она повернулась, пристально взглянув на Люка, который, выставив перед собой массивные передние лапы, выглядел загадочным сфинксом.

— Вы понимаете друг друга, если вы оба волки, и даже если только один из вас волк. Так?

Филипп кивнул явно с неохотой. Сейчас его глаза, как и её, были прикованы к Люку.

— Раньше Люк никогда не обсуждал это со мной, — нахмурившись, она отложила в сторону блокнот. — Как я могу обучиться вашему таинственному языку?

Сейчас дискомфорт Филиппа был очевиден.

— Мы родились с пониманием друг друга. У тебя есть возможность научиться, но это потребует определенных… — он замолчал.

Люк резко поднялся, не спуская угрожающе зловещего взгляда со своего кузена. Филипп откашлялся, прочищая горло.

— Тебе нужно будет стать такой же, как мы. Если ты пройдешь через трансформацию, понимание придет к тебе, — он резко замолчал, встретившись глазами с Джой, его взгляд смягчился и выглядел озабоченным.

Чтобы переварить услышанное, Джой понадобилось несколько секунд.

— Ты подразумеваешь трансформацию в волка? — её голос показался писком. Вытерев ладони о бедра, она облизала ставшие внезапно сухими, губы. Мысль об этой возможности была такой нелепой, и, в то же время, такой удивительно притягательной, что Джой не сразу нашлась, что ответить. — Но я не… я не… — в горле стоял ком. — Почему вы думаете, что я смогу делать то, что и вы?

Смущение Филиппа соответствовало её собственному состоянию. Ёрзая на диване, он смотрел, куда угодно, только не на неё и не на Люка. Его голос прозвучал тихо:

— В тебе течет наша кровь, кузина Джоэль. Внутри тебя есть дар.

Широко распахнутыми глазами Джой уставилась на Люка.

— Ты не говорил, что те древние легенды правдивы. То есть, ты кусаешь меня, и я тоже обращаюсь в оборотня?

Её слова балансировали на тонкой грани, пытаясь сорваться в истерию, едва прикрытую юмором. Она изо всех сил старалась сохранять дыхание ровным, а ум — ясным. Люк издал глубокий рык. Он отрицательно покачал головой в явном намерении подражать людским жестам.

— Нет, все не так, — поспешно вмешался Филипп. — Дар не может передаваться. Он рождается вместе с кровью. Он был в тебе еще до того, как ты попала к нам, и по—прежнему остаётся в тебе.

Выражение его лица было серьезным, спрашивая, все ли она поняла. Ошеломленная Джоэль задумалась, почему он был так настойчив? Почему Люк лишь смотрел на неё своими холодными волчьими глазами? Она ошарашено посмотрела на Филиппа.

— Я не понимаю. Ты не можешь говорить всерьез.

В его глазах не было и намека на ложь или шутку. Это были человеческие глаза, даже более чем человеческие — ясные и уверенные, полные волчьей врожденной честности. Он был каким—то невероятным. И говорил о таких же невероятных вещах. Конечно, она бы знала. Конечно, Люк рассказал бы ей.

В этом не было смысла. Её прошлое — то, что она могла вспомнить, когда задумывалась об этом — ничем не подтверждало абсурдное заявление Филиппа. Почему же тогда она обнаружила, что соглашается с ним, без всяких доказательств и фактов, как будто кто—то уже нашептывал ей об этом, давным—давно, в каких—то ярких, полузабытых снах? Почему каждый удар пульса этой самой крови подтверждал правдивость его слов? Как будто с её разума содрали все сомнения, обнажая первобытную уверенность, и это заставило её мышцы сжаться в ответном действии, готовясь к трансформации.

Она кивнула, попыталась что—то сказать, но не проронила ни звука. Появившиеся опровержения отступили, остановленные все той же холодной уверенностью. Тем не менее, она восстановила свое пошатнувшееся самообладание, снова посмотрела на Филиппа, вымучив на лице слабое подобие ободряющей улыбки. Взгляд, который она бросила на Люка, был отнюдь не спокойным.

У нее не было времени встретиться с ним лицом к лицу. Очевидно, Люк пришел к выводу, что ей нужно некоторое уединение, чтобы осмыслить услышанное. Одним грациозным движением он вскочил и рванулся к задним комнатам, оставляя её в неловкой тишине наедине с Филиппом.

Как ни удивительно, первым не выдержал Филипп:

— Мне очень жаль, Джоэль, — тихо сказал он. — Я не знал, что Люк не рассказал тебе.

Перед тем, как повернуться к нему, Джой, сделав глубокий вздох, заставила свое непослушное тело успокоиться.

— Все хорошо, Филипп. Ко всему можно привыкнуть.

Она почти рассмеялась, видя явное облегчение на его лице. Абсурдный юмор их ситуации спас её.

— Интересно, Люк так сводит с ума всех в Валь—Каше или только меня?

Улыбка на его обычно серьезном лице была достаточно красноречивым ответом.

— А ты хорошо его знаешь, кузина.

И так же внезапно, как и появилась, улыбка погасла. Он наклонился вперед, упёршись руками с длинными пальцами в колени.

— Джоэль, ты счастлива здесь?

Перемена темы застала её врасплох. В его голосе звучало неподдельное беспокойство. Это неожиданно напомнило ей о друзьях, которых она не видела многие недели. И хотя немедленный и очевидный ответ готов был сорваться с её губ, она вдруг задумалась, вспомнив множество забытых проблем и почувствовав небольшие уколы сомнений, которые лихорадочно будоражили её ум, но у Джой не было сил разбираться с ними.

— Да, — наконец сказала она. — Я счастлива.

Эти слова были правдой, вопреки появившейся незнакомой двусмысленности, которую выявил Филипп своим вопросом и откровением.

— Я счастлива.

Она заглянула в его серо—зеленые глаза и улыбнулась с искренней теплотой. С молчаливой благодарностью её пальцы легли ему на руки.

— Не беспокойся обо мне, Филипп.

Он вздохнул, взял её руку и поднес к своим губам в этом старинном, но очаровательном жесте.

— Рад это слышать, кузина. Мы все хотим, чтобы ты была счастлива. С тех пор, как ты появилась среди нас, мы заметили перемены, — он остановился, подыскивая слова. — Мы видели, что ты сделала для Люка. И благодарны тебе за это. Но Люк может быть intimidant[30], — он тряхнул головой, — подавлять. Мы также волнуемся и за тебя.

Джой была глубоко тронута его заботливыми словами. Она стиснула и отпустила его руку, затем поднялась на ноги, болезненно охнув от затекших мышц.

— Не могу передать, как я благодарна тебе и всем за то, что вы старались помочь мне. И так жаль, что я не знаю, как отблагодарить вас.

— Среди семьи нет никаких долгов, — серьезно ответил Филипп.

От его слов Джой бросило в дрожь. Семья.

— И ты тысячу раз отплатила нам тем, что сделала для Люка.

Почти напуганная его словами Джой уставилась под ноги. То, что она сделала для Люка. Эти слова значили гораздо больше, чем она могла понять. Но она не могла глубже проникнуть в их смысл — понимание тут же ускользало прочь. Она медленно подняла глаза.

— Надеюсь, Филипп, что мы — друзья.

С легчайшим прикосновением он взял её руки и быстрым легким поцелуем коснулся каждой щеки.

— Мы все — твои друзья. Мы — твоя семья.

Она смахнула с ресниц слезинку и улыбнулась:

— Спасибо.

Этого слова было явно недостаточно, но это было все, что она смогла произнести.

Семья. Слово, сильное до боли. Воображение нарисовало картины смеющихся лиц, объятий, дарящих безопасность и ощущение желанности. То, что для неё было потеряно и практически забыто.

Сильные руки оттянули её прочь от края бездны. Задыхаясь, она прижалась щекой к твердому, как камень, плечу Люка. Когда окутывающая её темнота рассеялась, а зрение прояснилось, она подняла глаза, все еще заключенная в кольцо его рук. Филипп, словно замерев, стоял у дивана, отведя глаза в сторону.

В воздухе витало напряжение, и Джой сразу же опомнилась. Она пошевелилась, но Люк еще сильнее сжал свои объятья, — безмолвный ответ, с которым сейчас она не была готова спорить.

— Хм… джентльмены, не знаю, как вы, а я проголодалась, — Джой услышала, как дрожит её голос. Понадобилось несколько секунд, чтобы восстановить контроль над собой. — Иначе Филипп подумает, что мы недостаточно гостеприимны. И если ты меня отпустишь, Люк…

— Сейчас нет времени, Джой, — в голосе Люка было нечто, что заставило её отказаться от попытки высвободиться. — Мы с Филиппом направляемся в город.

Нахмурившись, Джой повернулась к нему лицом. Спустя мгновенье, достаточно продолжительное для того, чтобы взять себя в руки, Люк ослабил захват. Шагнув назад, она постаралась находиться на приблизительно одинаковом расстоянии от обоих мужчин, не выпуская их из поля зрения, отмечая и куртки на диване позади Филиппа, и снегоступы, стоящие рядом.

— Не поздновато ли для еще одной прогулки? — спросила она. — Вам обоим наверняка необходим отдых, после того, как вы прошли весь путь из Валь—Каше.

Она хотела умолять их остаться, не покидать её одну, но слова болезненным комом застряли в горле.

Встретившись с нею взглядом, Люк выглядел застывшим, неумолимым.

— Мы переночуем в Лоувелле. У меня есть там дела. И мне не хотелось бы удерживать Филиппа вдали от его семьи.

На секунду его пристальный взгляд переметнулся на кузена, который, казалось, был очень рад смотреть в противоположную сторону.

— С тобой все будет в порядке, Джой, — сказал Люк, поворачиваясь к ней.

В его глазах все еще была непреклонная суровость, но постепенно выражение лица смягчилось, как будто он почувствовал её скрытое страдание. Его мышцы напряглись, как будто он хотел сократить разделяющие их расстояние, но вместо этого, схватив куртки и снегоступы, без единого слова прошел мимо Филиппа.

Почти задевая её своим плечом, он надел куртку.

— Убедись, что дверь заперта, и поддерживай огонь, как я показывал. Мы вернемся завтра, как только сможем.

Считая, как будто этих слов достаточно для прощания, Люк бросил одну из курток Филиппу. Тот молча оделся. Секунду спустя мужчины направились к двери. Глянув назад через плечо, Филипп бросил извиняющий взгляд на Джой.

— Подождите, — Джой стряхнула оцепенение и бросилась за ними. Схватив Люка за руку, она повернула его к себе. — Вы собираетесь оставить меня здесь одну, и это после того, как рассказали о том… — она тяжело глотнула, — кто я есть?

Слова давались ей с трудом, но она могла говорить, сама пораженная своим спокойствием.

— Вы не думаете, что немного несправедливо оставить меня одну, не объяснив всё до конца?

Ощущение влажности, неожиданно наполнившей глаза, поразило её больше, чем все произошедшее ранее. Без предупреждения Люк заключил Джой в свои объятья и прижался губами к её лбу. Еще секунду спустя он приподнял шершавыми пальцами подбородок девушки, а большим пальцем другой руки нежно смахнул сбежавшую слезинку.

— Я все объясню, Джоэль. Когда смогу. Здесь нечего бояться. Ты — все та же, какой была всегда.

Он покрыл поцелуями её щеки, а затем, спустившись к губам, с тихой нежностью прикоснулся к ним.

— Я скоро вернусь.

Говоря это, Люк глубоко заглянул ей в глаза тем особенным образом, который всегда приводил её в трепет. Джой улыбнулась и позабыла обо всем, что раньше её беспокоило. Подарив ей еще один поцелуй, полный чувственного обещания, он отпустил девушку.

— Сладких снов, Джой.

Она смотрела, как Люк и Филипп покинули дом. Прильнув к маленькому окошку, она наблюдала, как двое мужчин закрепили снегоступы и достали откуда—то, вне поля её зрения, большие деревянные сани. Затем они стали удаляться, уверенно шагая по роскошному белому ковру свежевыпавшего снега. Люк обернулся, и Джой помахала ему рукой. Когда мужчины скрылись из глаз, она поморщилась от внезапного приступа резкой боли. Для поддержки ей даже пришлось опереться на обшитую панелями стену. Боль быстро прошла, оставив после себя смущающее чувство какой—то несправедливости, из—за которого она долго еще лежала без сна.

Проходя по пустынным заснеженным землям Люка, они почти не разговаривали. Люк остро ощущал неловкость Филиппа и сконцентрировался на сдерживании своей инстинктивной ответной реакции. У него не было ни малейшего желания ссориться с кузеном, вопреки тому, что, как подозревал Люк, Филипп догадался о гораздо большем, чем осмелился бы признать.

«Если бы он застал Филиппа, вмешивающимся…»

Поддерживая бодрый темп передвижения по нетронутому снегу, Люк с трудом сдержал ругательство. Филипп был гораздо мягкосердечней, чем казался. Казалось, он, как и остальные деревенские жители, безоговорочно принял появление девушки.

Его людей никак нельзя было назвать недогадливыми, впрочем, как и Джой. Едва не зацепившись за незаметную под снегом корягу, Люк в тысячный раз выругался про себя. Были моменты, когда он был уверен, что она вырвется на свободу, снова начнет думать о том мире, что был снаружи того мирка, который он создал для неё. Он не мог рисковать. Слишком поздно все повернуть назад. Она так глубоко проникла в его кровь, что он знал — если он позволит ей уйти, это убьет их обоих.

Добравшись до окраин Лоувелла, Люк стряхнул с себя тяжесть бесполезных размышлений так же, как отряхнул снег с обуви. К утру следующего дня они безо всяких осложнений закончили все дела и направились со своим новоприобретенным грузом обратно.

У дверей хижины Филипп попрощался, натянуто улыбнувшись и грубо обняв брата. Люк, предлагая кузену остаться на ночь, старался быть максимально искренним, но Филипп только улыбнулся и отрицательно покачал головой. Он отдал одолженную одежду и поспешил прочь — черный волк, темный, как ночь, на блеклом снегу. Немного проводя его глазами, Люк повернулся к двери и толкнул её, протискивая в открытую дверь свою громоздкую ношу.

Изумление в глазах Джой стоило всей его усталости от длинного пути и почти что стоило раздельно проведенной ночи.

— Люк! Что в мире… — Её лицо осветилось радостью, глядя на него, подумал Люк с прежним бесконечным удивлением. И пока она искала путь, чтобы обойти стоявший на проходе груз, выражение её лица несколько изменилось.

— Ванна?

Пытаясь принять на себя часть веса, она протиснулась к нему, касаясь его бедром и плечом. От ощущения её близости он чуть не выронил ношу, а она почти потеряла равновесие. Он подхватил груз и с некоторым трудом положил на кухонный пол. Затем развернулся и одним молниеносным движением заключил её в объятья. Её губы были мягкими и податливыми, такими знакомыми — роднее всего, известного ему ранее.

— Люк, — выдохнула она наконец, как только он освободил её уста. — Ванна?

— Тебе больше по вкусу бочка? — поддразнил он, запустив пальцы в чистое серебро её волос. — Если тебе не нравится, то я отнесу назад.

С широко раскрытыми глазами, она высвободилась из его рук и отступила назад, чтобы оценить новое приобретение.

— Так вот зачем тебе нужен был Филипп. Но все же я удивлена, как вам двоим удалось дотащить её до сюда. Она же громадная! — Джой внимательно осмотрела новшество. — На дне есть сливное отверстие, полагаю, ты собираешься её куда—то установить?

Отведя в сторону волосы Джой, он прервал рассуждения, быстро и легко целуя её в шею. Вкус был опьяняющим.

— Обязательно. Но это потом.

Она вздохнула и откинулась назад, предаваясь его ласкам. Покусывая ей шейку и плечо, он отодвинул в сторону рубашку, чтобы услышать неотразимый аромат её кожи.

— Знаешь, — сказала Джой после того, как дыхание вернулось к ней. — Я думаю, что прямо сейчас могу принять ванну. А ты?

Улыбаясь ей в плечо, Люк постарался не обращать внимание на требования своего тела, жаждущего немедленного ответа.

— Очень хорошая идея, — хриплым шепотом согласился он. С явной неохотой, он отпустил её. Тихий вздох протеста вырвался из её груди, еще больше усиливая его возбуждение.

— Я принесу воды.

— Я помогу тебе.

Глаза Джой горели от желания, когда они вдвоем приступили к заполнению ванны водой, подогретой в баке на печи. Это все, что мог сделать Люк, чтобы не набросится на Джой немедленно. Каждый раз, когда они сталкивались и не всегда случайно задевали друг друга, по его жилам пробегал огонь, распаляя всё тело. Её кожа была такой же горячей, как и его собственная, преисполненная не меньшим желанием.

Прилагая все усилия, он полностью сосредоточился на достижении поставленной цели. Только когда ванна была полностью наполнена, и пар заклубился в воздухе, Люк повернулся и посмотрел на девушку, выпуская своё желание на волю.

Глаза Джой были полны такого неприкрытого чувства, что это почти напугало его — это выражение в её глазах, те слова, что она однажды сказала ему после ночи любви. И этого было достаточно, чтобы отрезвить его так, что он стал способен обуздать свою страсть и направить её в более нежное русло, попытаться вернуть хотя бы малую часть того, что читал в её глазах.

Она растворилась в его объятьях, её губы прильнули к его губам, добровольно даря себя так же, как она делала всегда. Она была не просто привлекательна или желанна. Она была самой жизнью и обещала то существование, к которому ранее он никогда даже и не приближался. Дрожа от жажды обладания, Люк расстегнул пуговицы на её блузке и прижался ладонями к её грудям, ощущая под пальцами невероятно нежную кожу. Соски уже затвердели, и он склонился, чтобы поцеловать один из них, смакуя его языком и восхищаясь неповторимым вкусом. Её стон вызвал настолько сильный отклик у Люка, что ему пришлось остановиться и расслабиться, его голова замерла меж её грудей, ожидая пока не остановятся изящные руки в его волосах.

Не успел он успокоиться, как её пальцы расстегнули пуговицы его рубашки, она гладила и ласкала его грудь. Её пальцы. Он остановил её руку, захватив своим ртом, целуя каждый пальчик, лаская ладонь языком. Она отодвинулась и схватила его за края рубашки, словно удерживая равновесие и почти тряся его.

— Люк, я хочу принять ванну. И, если мы не остановимся, то попросту не доберемся до неё.

В её голосе звучала неуверенность, то же самое ощущал и Люк. Она улыбнулась, и темные тайны её глаз озарились проблесками золота и искрами огня, способного поглотить их обоих.

Без слов Люк потянул за блузку, проводя ладонями по изгибу плеч, позволяя ткани легко соскользнуть на пол. В их взаимной потребности друг в друге, в том глубочайшем понимании, что лежало в их связи, любые слова казались напрасными нагромождениями, пустыми и бессмысленными. Он был молчалив и тогда, когда она помогла ему снять рубашку. Лишь участившееся дыхание говорило за него, когда её пальцы, спускаясь все ниже и ниже от груди к животу, дразня, задержались там, а затем расстегнули застежку на его джинсах.

Она схватила его рукой в тот момент, когда, казалось, он дал одобрение, легчайшими прикосновениями удерживая его твердым и неподвижным до тех пор, пока Люк не понял, что теряет контроль. Звук, вырвавшийся из его горла, был мало похож на слово, но Джой, казалось, поняла. Она улыбнулась медленной чувственной улыбкой триумфа и выпустила его. Затем отодвинулась, чтобы освободить себя от джинсов, не дожидаясь его помощи, потому как вероятнее всего он попросту их с неё сорвал бы.

Когда Джой выпрямилась, мягкий отблеск огня и свет фонаря гладили её кожу, а таинство теней рисовало причудливые изгибы и впадинки на её изысканных формах.

Одним движением он прижал девушку к себе, с поцелуем вдыхая теплый воздух с её губ. Он без малейших усилий приподнял её, удивляясь легкости своей ноши. Люк плотно прижал её тело к себе, наслаждаясь формами её грудей, упирающихся в него, чувствуя теплую ласку живота там, где пробуждалось его возбуждение.

Он покрыл поцелуями её трепещущие веки, кончик носа и подбородок. Он мог бы поднять её еще выше, чтобы прижаться лицом к сладкой шейке и мягкой ямочке у её основания. Но поступи он так, последние остатки его самоконтроля разбились бы вдребезги, повалив их с ног, и все бы очень скоро закончилось. Одни только бедра Джой, прижатые к нему, и неотразимый аромат её собственного возбуждения, как и ощущение её влаги на его коже, неумолимо подводили Люка к этой грани.

Виделся только один выход. Поднеся Джой к ванной, он попробовал пальцем воду и бесцеремонно плюхнул её туда.

— Люк! — она отплёвывалась, встряхивая влажными прядями волос и обрызгивая его серебристыми каплями. В том, как она назвала его имя, слышалось больше смеха, чем возмущения, и он воспользовался моментом, чтобы успокоить свое бешено скачущее сердце и прояснить голову.

— Не возражаешь, если я присоединюсь? — тихо спросил он.

Посмотрев на него, она попыталась придать своему прелестному личику выражение крайнего неодобрения и, конечно, потерпела поражение, сорвавшись на смех. От этого всего он легко смог позабыть о напряжении своего тела. И комок стал в горле, стоило ей протянуть к нему руку. Внезапно она потянула его, и еще больше воды вылилось на пол, когда он погрузился в ванну. Там хватало места им обоим, так, как он и задумывал, но даже в этих условиях позиция лицом к лицу, колено к колену, не была его самой любимой.

— Иди—ка сюда, — грубо прорычал он. Она лишь улыбнулась в ответ, вытирая воду с лица. Затем резко развернулась, устраиваясь между его бедер. Вздох облегченного удовлетворения вылетел из груди Джой, когда её голова прижалась к его груди — он подбородком чувствовал её влажные волосы, вода в ванне доходила до уровня её груди. Закрыв глаза и замерев, Люк вкушал ощущение её присутствия, чувствовал приятную боль там, где её спина прижималась к его возбужденной плоти.

— Немного бугорчато, — лениво пожаловалась она, переместившись так, что его глаза распахнулись, а губы приоткрылись в безмолвном крике.

— Но не думаю, что все уж так критично, чтобы нам предпринимать на этот счет какие—либо действия, — продолжила она.

Люк застонал, уткнувшись лицом в её волосы, затем прикусил верхнюю часть её ушка.

— Нет, если только ты не намерена устроить себе быструю ванну.

Она снова передвинулась в нежной пытке. Не в силах выдержать, он подхватил бедра девушки, чтобы удержать её на месте. Её дыхание смешалось.

— Возможно, Люк, ты и прав, — хрипло прошептала она. — Мне действительно хотелось бы насладиться этой возможностью.

Он ощутил, как она сознательно отпустила свои мышцы, расслабляясь напротив него, несмотря на то, что его собственное напряжение не подавало ни малейших признаков отступления. Он должен был быть мертвым или в километрах от Джой, чтобы не реагировать на неё, хотя даже расстояние не было достаточно надежным средством.

Откинувшись назад на скошенную поверхность ванны, он, глубоко дыша, добился того, что смог получать искреннее удовольствие от их соприкосновения, переборов в себе устойчивое желание обладать ею немедленно. Дыхание Джой выровнялось, а руки успокоились на его бедрах, обхватывающих её с двух сторон. Касание было простым, не содержащим эротического подтекста. Отведя в сторону от её лица влажные пряди волос, Люк слушал биение их сердец и позволил себе успокоиться этим звуком и теплом воды, и ощущением целостности, которая заменила в его душе разрушенную пустоту.

Первой прервала молчание Джой. Она очень осторожно сдвинулась, выведя Люка из состояния дремоты.

— Люк, мне нужно поговорить с тобой о том, что сказал вчера Филипп. О… — она на мгновение замолчала, переведя дыхание, — о том, что я — такая же, как вы.

Люк разогнал остатки дремоты. Он сел, потянув её за собой, намереваясь развернуть её лицом к себе, но не желая выпускать из объятий слишком надолго. От адреналина биение его сердца снова ускорилось.

— Что ты хочешь знать, Джой? — спросил он очень тихо.

— Филипп сказал… он сказал, что я могу обучиться вашему языку, ну, тем, чем вы пользуетесь в образе волков, если я научусь делать то, что делаете вы.

Её голос дрожал, руки сжали его бедра, слегка царапая кожу короткими ногтями.

— Он сказал, что у меня есть способность трансформироваться. Что во мне есть ваша кровь.

Ощутив внезапный страх, Люк прикрыл глаза и сосредоточился на ответе. Он сам начал все это, вынудив Филиппа открыть то, что сам преднамеренно заставлял ее забыть. Тест, как он сам себе говорил. Тест, чтобы понять, сможет ли она принять хоть какую—то часть правды, лежащей за пределами того немногого, что она уже поняла. Тест, выявляющий, как много она помнит.

— Да, Джой. Это — правда.

Он почувствовал, как в его руках она напряглась и расслабилась снова, слишком быстро для страха или отрицания, которые он ожидал получить в ответ. Люк выдохнул, не заметив, как задержал дыхание. Итак, она, действительно, каким—то образом знала, что это правда. Но являлось ли ее кажущееся принятие отголоском скрытой памяти о том, что он рассказал ей в тот день в Валь—Каше, или это было уверенное внутреннее понимание?

— Ты обладаешь способностью, — продолжил он тихо. — И в тебе есть наша кровь. Но это не моя кровь. Это есть и всегда было твоей собственной.

Он ждал её ответа, чувствуя беспомощность от знания того, кем она была сейчас и вне его влияния.

— Ты имеешь в виду, что я всегда была такой, — промолвила она очень тихо. — Такой, как ты. Вервольфом.

Ровность её слов почти остудила его.

— Этого не может быть. Ничего, совсем ничего не происходило. Мои родители были нормальными, и я была нормальной.

Она замолчала, понурив голову. Он обхватил её лицо своими ладонями и прижал девушку к себе, большими пальцами поглаживая её высокие скулы.

— Ты могла не знать, Джоэль, — пробормотал он. — Это, должно быть, было спрятано внутри тебя, внутри твоей семьи.

Он быстро остановился, боясь вызвать призраки её прошлого.

— Кровь и дар очень редки. Время от времени мы слышим о других лугару за пределами Валь—Каше. Мой отец… — он с трудом продолжил, — мой отец не знал о том, что он — оборотень, когда мать выбрала его.

Он снова остановился, избегая воспоминаний о человеке, благодаря которому появился на свет. И который отказался от зова своей крови, оказался неспособен принять то знание, к которому сейчас так стремилась Джой.

— Это — редкая вещь, Джоэль, но не такая уж неопознанная, даже в твоей местности. И здесь нечего бояться.

Она дышала учащенно, но впервые он ощутил в ней что—то, отличное от беспокойства.

— Это должно меня пугать, — хрипло проговорила она, — должно пугать до крика, если у меня есть хоть капля рассудка. И я не совсем понимаю, почему мне не страшно.

Она захихикала — тихий затерянный звук. Обняв девушку, Люк прижал её к себе, как будто одним этим мог дать ей спокойствие и мужество принять то, кем она является.

— Я знаю, что это — правда. Не знаю, почему мне это известно, но это так, — она прижалась к нему еще крепче. Люк ощущал, как дрожит её тело у него в руках. — Пожалуй, единственный способ, чтобы понять это и доказать самой себе — увидеть всё собственными глазами. Почувствовать.

— Джой, ты можешь сделать это, если пожелаешь, — ответил он, изо всех сил желая ей храбрости. — Сила внутри тебя.

Его губы прикоснулись к мягкому серебру белокурых волос.

— Ты была бы так же красива в образе волка, как и в женском обличье.

Длительный спазм пронзил её тело, как будто картина, возникшая в его воображении, напрямую передалась ей. Это было лишь частью того, что могло бы быть возможным между ними. Посильнее прижав её к себе, он закрыл глаза и представил, каково это было бы ощущать её, бегущую рядом с собой, бледную и грациозную волчицу, почти сливающуюся со снегом.

Прижавшись щекой к её волосам, он продолжил:

— Зимними ночами ты не чувствуешь мороза. Твой мех отвергает холод. А когда бежишь, снег разлетается под твоими лапами. Твое обоняние чрезвычайно обострено, как будто целый мир раскрывается перед тобой тысячью ароматами безымянных оттенков цвета, разбрызганных по пейзажу, словно красками на холсте.

Люк услышал, как пресеклось дыхание Джой, и знал, что она чувствует то, что он описывает.

— Твои уши воспринимают каждый звук, и по сравнению с тем, что слышит человеческое ухо, каждая когда—либо сочиненная людьми мелодия является лишь слабой имитацией, отдаленной памятью того, что окружает тебя. Твоя стая общается с тобой без слов, нет ни малейшей необходимости в них. Луна настолько яркая, что даже человек, плохо видящий в ночи, способен найти дорогу. Когда начинается охота, ты ведешь стаю, потому что ты самый сильный, и здесь нет места ни гордыни, ни ревности, ни обидам. Всё заранее предопределено — это некий узор бытия, в котором ты — только часть, определяющая порядок вещей, и даже животные, на которых ты охотишься, отдают свои жизни, согласно правилу, в назначенный им час.

Он замолчал, прислушиваясь к частому биению её сердца. Затем продолжил:

— Часто добыче предначертано спастись, и тогда в конце многокилометрового пути твой желудок так же пуст, как и в начале. Твое дыхание клубится в холодном воздухе, когда ты отдыхаешь, принимая поражение, потому как оно не первое и даже не последнее и потому, что дух волка дает тебе понимание. Но в тени сладостной ночи нет ни горечи, ни гнева. Стая окружает тебя, обступает, каждый вместе с тобой. И тогда из тебя вырывается радостный вой, который сплачивает всю стаю. В то мгновение, когда стая присоединяет свои голоса к твоему, ты ощущаешь такую идиллию, что сердце щемит от красоты происходящего и печали из—за того, что ничто не вечно.

Глядя в пустоту, он проигнорировал предостережение собственных слов.

— Когда хор затихает, ты возвращаешься домой голодным и ожидаешь другого дня.

Прохладная вода обхватила их, когда ладони Джой погладили его бедра, вызывая мурашки.

— Я чувствую все это так же, как будто это происходило со мной.

Люк уткнулся носом ей в затылок.

— Потому что мы таковы, — прошептал он, — благословенные двумя мирами. Истинные волки невинны, даже когда убивают. Но они беспомощны в управлении своим миром, не способны бороться с судьбой и повернуть её к себе лицом. У нас же есть способность выбирать свой путь, мчаться, как волки, но не быть привязанными к их суровому существованию. Это — дар, данный нам. Не использовать дар…

Он замолчал, почувствовав, как её пальцы с отчаянной силой схватили его за предплечья.

— Я не готова, — её голос дрожал. — Не готова быть такой, как ты, Люк. Еще не готова.

Он утешал её звуком своего голоса и движением рук, пока дрожь не улеглась.

— Не пугайся, Джоэль. То время, когда ты должна будешь принять дар и сделать его частью себя, еще впереди.

— А если я не смогу принять его?

Её вопрос заставил Люка закрыть глаза. Это, именно это, должно быть её выбором. Он и так слишком много уже взял от неё.

— Никто не будет заставлять тебя, Джоэль. Ты сама должна захотеть трансформироваться, только тогда все произойдет. И только ты это можешь контролировать.

Все сказанное было абсолютной правдой, и он яростно отклонил мощное желание избавить её от страхов и заставить захотеть принять дар так же, как освободил от призраков прошлого и будущего. Понимать и ощущать то, кем она является, и никогда не видеть её бегущей рядом с собой означало большую, просто катастрофическую утрату, но пережить можно. До тех пор, пока она остается с ним.

Он знал, что она восприняла его слова, поскольку тело её снова расслабилось и соскользнуло вдоль его, вода почти коснулась её подбородка.

— Спасибо, Люк, — прошептала она, — за объяснение и понимание.

Резкий приступ вины пронзил его сердце. Она верила, что ей есть, за что его благодарить. В своей невинности она доверяла ему. Она дала ему все — он взял то, что она предложила, и зашел дальше, чтобы украсть то, что она еще не знала, как дать.

Внезапно беспощадная боль от потока мыслей скрутила все его внутренности — он почувствовал свои руки, неумолимо скользящие по её талии, спускающиеся к бедрам. Он знал, что уже нет никакой возможности остановиться, когда она полностью поняла его намерение. Соски затвердели, как только его руки коснулись её грудей, притягивая Джой ближе к своей твёрдой плоти. Уткнувшись ей в шею, он прорычал её имя, грубо покусывая кожу, слушая её сбившееся дыхание и зная, что это было возбуждение, а не страх, когда он касался того места, над которым продолжал властвовать.

Она снова вздохнула, тяжело и отрывисто, когда он обхватил её руками и приподнял вверх — вода ручейками стекала с её соблазнительной кожи. Он прижался к её мягкому телу, слизывая влагу с плеч и шеи. Нежная и чувствительная плоть трепетала под его языком. Когда он развернул Джой и слизал капельки с её сосков, она выгнулась дугой и закричала. С неистовством, под стать его собственному желанию, её пальцы глубоко погрузились в волосы Люка. Она так же бешено хотела его, как и он хотел взять её без лишних вопросов. Груди резко вздымались и опадали, пока он покрывал их поцелуями, всасывая всю воду, пока не высушил их полностью. Он все еще держал её в руках, спускаясь ртом по изогнутой линии её тела вниз к животу. Стоило ему обхватить ладонями сладостные округлости её ягодиц, как бедра обхватили его, заключив в шелковые оковы.

Её тело горело, когда он одним сильным толчком вошел в расплавленную плоть. Она откинула голову, вцепившись ему в плечи и постанывая, пока Люк нес её через всю комнату, переступая через порог, так глубоко находясь внутри неё, что был не в силах думать о том, чтобы остановиться. Но тело молило его об освобождении. Он двигался, наблюдая за её лицом, трепетанием век, полураскрытыми от страсти губами. Её дыхание стало жестче и быстрее, сливаясь с его собственным ритмом. Он остановился лишь ненадолго, опуская её на кровать, отодвигаясь достаточно далеко, чтобы почувствовать боль, уменьшить которую можно было только одним путем — раствориться глубоко в ней. Это были её руки, что притянули его обратно, глаза Джой вспыхивали черным и золотистым огнем, который, умоляя, говорил о её собственном сладком томлении.

— Ты, правда, хочешь этого, Джой? — прорычал он, находясь на пороге её тела, поглаживая трепещущую, влажную плоть своей твердостью. — Ты хочешь меня? Всего, что я есть?

Её глаза распахнулись, и на один—единственный момент они заглянули ему в душу.

— Да.

В этом единственном, чуть слышном слове, были уверенность и одобрение, это шло из места, которого он не мог коснуться, которое находилось за пределами его влияния и даже за пределами её собственного рассудка.

— Да, я хочу тебя, Люк. Всего тебя.

С тяжелым сокрушительным стоном безумного желания Люк резко опустился и погрузился вглубь неё. Тело её выгнулось, принимая его, и в тот момент она подарила ему то, что он хотел взять, так что его вина и ярость разрушились в величественном и мощном освобождении.