"Принц Волков" - читать интересную книгу автора (Кринард Сьюзен)

Глава 14

Джой ощущала проходящее время вереницей разрозненных бусин, маленькие устойчивые фрагменты болезненного сознания чередовались с длинными периодами забвения. Телу хотелось отключиться, но что—то в рассудке удерживало ее от этого шага, смутные воспоминания умоляющих и яростных интонаций знакомого голоса заставляли держаться в сознании. Повиновение шло вопреки соблазну впасть в забытьё.

Но и это имело свою цену. Каждый вдох был мучением, жгучие всполохи огня заставляли легкие сжиматься от боли. И если бы не этот голос и не эти глаза, она бы и вовсе перестала дышать.

Еще были странные видения. Образы, втекающие и вытекающие из сновидений, осознание, лишенное разумных объяснений. Одной вещью, связанной со всем этим, был Люк. Люк и волк. Были мгновения, когда она могла отделять события, которые произошли на самом деле — нападение медведя, ее спасение волком, — от событий, неподвластных здравому объяснению. Остальную часть времени течение этих двух мыслей сознания перемешивалось таким образом, что обе они казались одинаково реальными. И если бы настоящая боль не отвлекала ее, Джой задалась вопросом относительно нормальности собственного рассудка.

Сдерживая агонию, Джой полностью сконцентрировалась на боли, когда над ней склонились люди, перекладывая ее на носилки и унося куда—то из безопасного места. Когда она приходила в себя, то видела над собой совершенную черноту ясного ночного неба, а иногда лицо, знакомое ей до глубины души и закрывающее собой блеск звезд, золотисто—зеленые глаза удерживали ее взгляд, она слышала успокаивающий, настойчивый голос, произносящий ее имя. Раз за разом, так, что она не могла забыть его.

Она слышала звуки, в которых было еще меньше смысла: завывания волков, музыкальное журчание знакомого, но непонятного языка, тихие слова, говорящие о связи более мощной, чем сама смерть.

Пришло время, когда тряска закончилась, и она почувствовала себя убаюканной всеобъемлющим теплом, ощутила успокаивающий шелест прикосновения на своей щеке, в то время как все тело погрузилось в пышную мягкость. Здесь было еще больше голосов, жужжащих словно мухи. Вне всего этого лишь одно имело значение. Его голос присутствовал постоянно. И даже тогда, когда оберегающий контакт его руки исчезал, она знала, что он все еще здесь. Она держалась за этот единственный несомненный для нее факт, перенося всю ту боль, что последовала за этим.

В сотый раз развернувшись на пятках, Люк покачнулся и стал мерить маленькую комнатку в обратном направлении. Все давно разошлись — даже его бабушка, получившая угрожающее предупреждение, имела достаточно здравомыслия, чтобы не оспаривать приказ своего внука. Никому из них не надо было ничего объяснять. Они уже все поняли и знали Люка достаточно хорошо, чтобы испытывать его терпение в такой момент.

Губы сложились в подобие рыка. Он знал, что вел себя, как дикое животное, потерявшее чувство собственного достоинства, которое требовал от него дух волка. Произошедшее стерло все различия. Он яростно угрожал Коллье, своему старому другу, физической расправой, если тот не позаботится о том, чтобы Джой выжила и чтобы с ней было все в порядке. Многое говорило в пользу человека, который противостоял Люку и чуть не заставил его устыдиться своими спокойными заверениями.

Но Люк знал, что находится на грани срыва. Если Коллье в самом ближайшем будущем не выйдет из этой комнаты и не скажет, что с Джой будет все хорошо…

Дверь распахнулась прежде, чем он успел закончить свою мысль. Люк прыжком пересек комнату и остановился рядом с Коллье, пока тот закрывал за собой дверь.

— Ну, говори.

Доктор не вздрогнул от резких слов, близости напряженного тела и горящих глаз Люка. Однако, Алан имел достаточно здравомыслия, чтобы рискнуть и дальше держать Люка в неведении.

— С ней будет все в порядке, Люк. Немного внимания и заботы, и будет, как новенькая.

Только сила привычки удержала Люка на ногах. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Коллье воспользовался этим легким замешательством и продолжил:

— Просто повезло, что я вовремя оказался здесь со своим ежемесячным визитом. Ты действительно хорошо о ней заботишься, но Джой нуждается в еще большем уходе, чем ты и здешние условия можете ей предоставить, — он замолчал, хмуро рассматривая Люка, выражение его лица стало глубоко задумчивым. — Она — сильная девочка, упорная, что вызывает к ней массу уважения. Что я действительно не могу понять, так это то, как такое могло произойти, как ты мог позволить ей…

Люк двинулся вперед к двери, уворачиваясь таким образом, чтобы доктор не мог препятствовать его движению. Не успел он открыть дверь, как Коллье остановил его, хватая за руку. Люк переключил свое внимание на доктора, сдерживаясь и практически до тошноты сопротивляясь волнам яростного гнева. От этого его мускулы завибрировали, и глаза Коллье неуверенно мерцали, разглядывая твердые мышцы предплечья Люка под своими пальцами. Но доктор держал крепко, и Люк желал избавиться от ослепляющей его ярости. Часть его ни человеческого, ни волчьего существа страстно желала отшвырнуть старого друга в сторону, как какую—то несущественную помеху. Вместо этого, он дождался момента, когда сумел связать звуки в слова, и произнес:

— Я должен идти к ней, — голос звучал почти ровно, почти нормально. — Позволь мне пройти, Алан.

Он почувствовал, что Коллье понял предупреждение, однако, доктор встретил его взгляд и не сдвинулся с места. В любой другой раз Люк, как это часто бывало в прошлом, восхитился бы бесстрашием друга. Сейчас же тот являл собой помеху, с которой не было настроения возиться. Он приготовился выдернуть руку и оттолкнуть Коллье в сторону, но доктор опять опередил его.

— Она нуждается в отдыхе, Люк, — невозмутимость в работе, которая создала репутацию Коллье в том, что он знал, как обращаться с больными, заставила Люка нехотя прислушаться к словам. — Как тебе хорошо известно, она слишком много всего перенесла, и я только что позволил ей уснуть. По причине сотрясения головного мозга ее следует будить каждый час или два, поэтому ей нужно получить максимум отдыха в промежутках.

Люк прочитал искреннее сочувствие в спокойных голубых глазах Коллье и нехотя отвел взгляд, сжимая челюсти, вопреки желанию проигнорировать слабый упрек доктора и здравый смысл. После долгого, напряженного момента он убрал пальцы с дверной ручки, высвободился из захвата Коллье и отступил на несколько шагов назад. Тело требовало незамедлительных, стремительных действий, но он неподвижно стоял до тех пор, пока доктор не расслабился и не отошел от двери. Они смотрели друг на друга, в конце концов, Коллье вздохнул и присел на одну из резных табуреток, стоящих у печи, утомленно потирая лоб.

— Ты действительно хорошо о ней заботился до нашего прихода, Люк. Из—за раны на голове она могла потерять критическое количество крови. Если бы это произошло, то сотрясение головного мозга представляло реальную опасность. Слава Богу, ты правильно уложил ее и поддерживал дыхание, — Коллье поднял взгляд, и Люк, неотрывно наблюдающий за ним, сосредоточился на словах, относящихся к состоянию Джой. — Переломы ребер чрезвычайно болезненны, но я смогу вводить ей обезболивающие. Это поможет ей дышать, пока не минует опасность сотрясения и мы не сможем давать ей болеутоляющее оральным способом. Все это время она будет нуждаться в тщательном наблюдении, но с ней будет все в порядке.

Отвернувшись, Люк уставился в единственное окно хижины, заботясь о том, чтобы доктор не смог заметить, какое воздействие оказали на него его слова. Мягкое снежное покрывало придало деревне поистине сказочный вид. Казалось, что ее населяют отважные лесорубы или злые ведьмы. Тогда как…

— Что я действительно не понимаю, Люк, как такое могло случиться? — голос Коллье рассек мысли подобно лезвию ножа и повернул клинок. — Никогда бы не подумал, что ты позволишь подвергнуться ей такого рода опасности. Даже если бы между вами ничего не было, не могу поверить, что ты способен на такую неосторожность.

Полный контроль, под которым Люк удерживал себя, послал дрожь по сжавшимся мускулам, и волосы на затылке встали дыбом. На несколько мгновений воцарившейся тишины он заключил внутреннюю свирепость немедленного ответа в своем горле и слушал, как ускоряется дыхание Коллье, сознавая, что доктор понял его состояние.

Когда Люк стал уверен, что может формулировать слова в связанные предложения, то развернулся к пожилому мужчине. Напоминая себе, что Коллье — друг, а не враг.

— Это — моя вина, — прошептал он. Вопреки прилагаемым усилиям, он не смог сдержать едва уловимую угрозу в своем голосе. — Мне не следовало брать ее с собой. Но это уже произошло. Сейчас поздно читать нотации, Алан. Слишком поздно.

Он поймал взгляд Коллье и заглянул ему в глаза, доктор отвел взгляд, но это не принесло Люку практически никакого удовлетворения. Энергия, копившаяся в теле, подобно надвигающейся буре, требовала разрядки, поэтому он начал расхаживать взад—вперед, давая ей выход. Сдерживаясь от того, чтобы излить ее на Коллье в своем безрассудном неистовстве.

— Хорошо, — голос доктора прозвучал очень тихо. — Сейчас это уже неважно. Суть в том, что ты поступил так, как и следовало сделать, известил нас достаточно быстро, так что промедление было сведено к минимуму и не возникло дополнительных осложнений. Если бы ее травмы были сильнее или не была бы оказана такая квалифицированная своевременная помощь, я должен был попытаться доставить ее в больницу.

Несколькими шагами Люк достиг Коллье, его руки, помимо воли, протянулись, поднимая доктора с места. Удерживая пожилого человека в подвешенном состоянии, Люк слышал глухие удары собственного сердца у себя в ушах.

— Никаких больниц, — он прорычал слова в нескольких дюймах от лица Коллье. — Слушай меня, Коллье. Она никуда не поедет, — лицо доктора побледнело, а голубые глаза расширились от шока — один его вид практически обезоруживал Люка. Однако, он обнаружил, что трясет доктора, будто тот открыто не повиновался ему. — Она не покинет меня.

Внезапно Коллье стал мертвым грузом, зажатым в его кулаках. Отвернув лицо в сторону, доктор опустил глаза, его дыхание стало поверхностным, сам — покорным и оседающим. Люк инстинктивно отреагировал на безмолвный язык тела. Дрожащими руками он опустил пожилого человека вниз, пока его ноги не коснулись земли.

Первобытная ярость, овладевшая Люком, ушла, рассеявшись бессловесным обращением Коллье к волчьей стороне его натуры. Он отпрянул назад, выпуская помятую рубашку доктора из пальцев, заставляя себя сесть на корточки на безопасном расстоянии, где он мог выровнять дыхание и успокоить бешено колотящееся сердце. Коллье абсолютно неподвижно сидел на табуретке, намеренно отводя глаза в сторону, но сжатые челюсти и осязаемое напряжение высокого, гибкого тела выдавали его гнев.

Люк запустил руку в волосы и понурил голову.

— Прости, — это все, что он мог сказать, — прости, Алан.

Коллье медленно посмотрел наверх. Его лицо, подпитываемое возмущением, вернуло себе прежний цвет, но при взгляде на Люка, бормотавшего извинения, напряжение стало отпускать тело.

— Не думаю, — тихо вымолвил он, — что ты потрудишься объяснить все это.

Чувствуя непреодолимое желание убежать, поджав хвост, Люк вынудил себя встретиться взглядом со своим другом. Это был редкий случай, когда он испытывал трудности смотреть в глаза друг другу.

— Я не могу… Тебе это покажется нелепым, Алан.

— Не можешь? — Коллье наклонился вперед, опираясь руками о колени, и поморщился. — В следующий раз, когда ты решишь сорвать на мне злость, сынок, сделай одолжение — намекни о своих намерениях, — Люк вздрогнул, но Коллье продолжал. — Итак, ты считаешь, что я не пойму — после всех этих лет и того, что мне известно? — он тряхнул головой. — Ты гораздо сильнее этого, Люк. И я вижу, что здесь происходит нечто странное. И связано это с ней, — он кивнул по направлению двери, за которой в блаженном неведении спала Джой.

Сопротивляясь порыву вскочить на ноги, Люк неохотно признал.

— Это не то, о чем я могу разговаривать, Алан. Даже с тобой.

Его осторожного сдержанного ответа должно было быть достаточно, чтобы отбить у Коллье желание выпытывать дальнейшие подробности, однако на этот раз слишком многое было поставлено на кон. Он понял это, когда Коллье не отвел взгляд.

— А ты попытайся, — в голосе доктора появилась внезапная печаль. — Ты всегда приходил ко мне, когда не мог довериться кому—либо еще. Неужели мы оба так изменились с тех пор?

Люк закрыл глаза.

— Ты не изменился, Алан, — он открыл их снова, и на этот раз намеренно уставился на доктора вызывающим взглядом. — Но сейчас все по—другому. Ты знаешь о нас — обо мне — больше, чем кто—либо другой из «чужаков». Но есть некоторые вещи, которые даже ты не в состоянии понять.

— Потому что я всего лишь человек? — губы Коллье изогнулись в мрачную улыбку. — Было время, когда я был готов отдать все на свете за то, чтобы стать таким, как ты.

Воспоминания, последовавшие за тихими словами, практически заставили Люка отвести взгляд.

— Было время, когда я желал, чтобы она выбрала тебя, — произнес он ровным тоном, скрывая волнение. — Но это не всегда является вопросом нашего выбора. Иногда это становится… — он глубоко вдохнул и выдохнул, — принуждением. И, как только принуждение происходит, ему невозможно не подчиниться.

Он заметил, как на лице Коллье выступили первые признаки понимания. Какая—то часть его натуры хотела, чтобы Коллье знал все — знал и принял это так, как поступил давным—давно, став вторым отцом гордому и озлобленному мальчику. Но, когда дело касалось Джой, ничто на свете не казалось разумным. Даже Коллье с его тихими резонными словами и желанием помочь представлял собой угрозу. Это находилось вне разумных объяснений и человеческой логики. Даже Коллье нельзя было доверять.

Не было никакой надежды полностью скрыть это от доктора, тот был не так наивен и знал, что лугару никогда не выбирают «чужаков». Но у Люка не было намерений ничего объяснять. Пока доктор не начал дальнейших расспросов, Люк вскочил на ноги и приблизился к двери на улицу. Не успел Коллье раскрыть рот, как тот уже шагнул за порог.

— Оставь это в покое, Алан. Ради своего и нашего блага. Сделай свою работу и вылечи ее, а потом оставь в покое, — Коллье попытался было возразить, но Люк его опередил. — Я обязан тебе, Алан. Ее жизнью. И никогда об этом не забуду. Но не забывай, кто я есть. Не вынуждай меня забыть, что я — твой должник.

Дверь закрылась, заглушая собой ответ Коллье. Прижимаясь к деревянной двери, он выждал момент, пока снова не стал трезво мыслить. Затем перевел взгляд на широкую заснеженную равнину, сверкающую под лучами утреннего солнца. Нужно бежать, освободиться от человеческих эмоций. Заполнить время перед тем, как он снова сможет увидеть Джой.

Он замешкался ровно настолько, насколько хватило времени, чтобы сбросить мешающую одежду, и уже на бегу началась трансформация.

От вида Люка, стоящего в дверном проеме, сердце в груди Джой ёкнуло. Он смотрел на нее так, как будто никогда прежде не видел или будто не ожидал, что сможет увидеть ее снова. Потоки воспоминаний, снов и видений, разом затопившие ее, требовали к себе большего внимания, чем она могла уделить им, все ее мысли занимал Люк. Но внезапно эмоции отчетливо сфокусировались.

Вглядываясь в сквозившую в его глазах странность, Джой поняла, что не чувствует границ между ними. Отступивший страх, облегчение — было ли это ее состоянием, ее собственным осознанием, что она находилась на волосок от смерти, или это было его? Принадлежало ли это мощное физическое понимание его присутствия, заставляющее бешено колотиться пульс, ей? Или оно являлось эхом его желания, что стояло в его глазах? И чьи были те, другие чувства, которым она боялась дать имя?

Не было времени на рассуждения, быстрым движением, которое она не смогла бы повторить, он пересек комнату и заключил ее в объятия. Он ничего не сказал, поддерживая ее так бережно, что она едва чувствовала свое тело, перемещаемое так, что он прямехонько занял место ее подушки. Она вздохнула и закрыла глаза. Он был значительно тверже подушки, но намного прекрасней.

Теплое дыхание Люка на миг окутало ее лицо перед тем, как он поцеловал ее, легко, словно крылья бабочки, касаясь губами лба и щеки. Она почувствовала, как напряжено его тело, словно он подавлял некую мощную силу, которая могла бы навредить ей, и чуть не рассмеялась. С обезболивающим, который дал ей доктор Коллье, она бы даже не сразу поняла, если кто—нибудь двинул ей в ребра. И за это была глубоко благодарна. Внезапно нахлынувшее безмятежное ощущение хорошего самочувствия и безопасности привело к тому, что на глаза навернулись слезы. Нежнейшая ласка стерла единственную скатившуюся слезинку со щеки.

— Джой, — его голос был мучительно знакомым, но странно произносящим ее имя. — Опасность миновала. Тебе больше не будет больно.

Она медленно подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Люк.

Она пыталась найти слова, но чувства, переполняющие ее сердце, сделали это невозможным. Зеленое золото пронзающих глаз подозрительно заблестело, и все же они, не отрываясь, смотрели на нее.

— Я в порядке, — она сказала это для него, а также и для себя самой. Он опустил голову, прижимаясь щекой к ее волосам над повязкой. Он был небрит, и ее волосы цеплялись за серые щетинки проступившей бороды. Ощущение было чудесным.

— Джоэль, — он выдохнул имя, затем повторил снова, как будто видел перед собой чудо. Большие руки еще сильнее прижались к ней.

— Я здесь, — пробормотала она, чувствуя его глубокую потребность в ней. — И рада, что ты тоже здесь.

В наступившей тишине Джой наслаждалась чувством настолько полного удовлетворения, что было трудно поверить, что это не один из тех ее лихорадочных снов или странных, фантастических видений. Она знала, что были кое—какие вещи, которые не являлись снами или видениями. Одна из них, о которой она вспомнила сейчас, отчетливо напомнила ей об ощущении жара, исходящего от Люка и обжигающего ее кожу. И ни изможденность организма, ни неуместность ситуации не могли заглушить ее инстинктивную реакцию.

Вскоре стало очевидным, что реакция была не односторонней. Джой переместилась и откинулась назад, поднимая голову, чтобы взглянуть на напряженные мускулы челюсти Люка. Высвободив одну руку, она протянула ее к его лицу, очерчивая пальцами жесткую линию подбородка. Как только она коснулась его, напряжение, казалось, ушло, хотя окончательные признаки его желания и не думали исчезать. Джой широко улыбнулась, несмотря на то, что швы натянулись.

— Все так странно, — в конце концов, начала она, устраиваясь более комфортно в его руках. — Последнее, что я помню — перед тем, как у меня начались странные сновидения — было то, как я кинула в тебя снежком. Помнишь? Я попала точно в цель, — она не смогла полностью скрыть самодовольное удовлетворение, сквозившее в голосе, но последующие воспоминания отрезвили ее. — А затем кто—то ударил меня, очень сильно, и швырнул в снег. Помню только, что это был медведь, но остальное все становится довольно нечетким. За исключением того, что было очень больно.

Зажмурившись, Джой сконцентрировалась на том факте, что большая часть боли была уже позади.

— Думаю, после этого я периодически приходила в сознание, помню, что несколько раз видела тебя, но в действительности ничего не понимала, — сдвинутые брови натянули швы на голове, и она быстро перестала хмуриться. — Я видела странные сны, как настоящие.

Она замолкла, озадачившись сейчас так же, как тогда, когда очнулась в первый раз и обнаружила доктора Коллье, озабоченно склонившегося над ней.

— Все, что я знаю, Люк, так это то, что ты спас мне жизнь. Опять. Спасибо.

Джой чувствовала, что по мере того, как она произносила эти слова, в теле Люка росло напряжение, которое, как и выражение его лица, не доступное ее взору в данный момент, говорило о его состоянии.

— Я рисковал твоей жизнью. И чуть не потерял ее, — в его голосе не было прежней нежности, он был насквозь пропитан самоосуждением.

Джой повернулась бы в его руках, но он держал ее слишком крепко.

— Ты думаешь, я виню тебя, Люк? Из—за того, что нас атаковал гризли?

Его поза по—прежнему выдавала страдания.

— Я должен был это предвидеть, точно так же, как должен был распознать гипотермию. Это непростительные ошибки для меня.

— Люк… — Джой закусила губу, задумываясь, как можно облегчить его странное чувство вины. — Это было неподвластно твоему контролю. Ты пытался предупредить меня об опасностях, а я не прислушалась. В любом случае, — она схватила его пальцы, — ты всего лишь человек.

Его реакция застигла ее врасплох. В какой—то момент она подумала, что если бы ни ее сдерживающее присутствие, он пулей вылетел из кровати. В данных же обстоятельствах он издал полузадушенный звук, который можно было трактовать как горький смех.

— Лишь человек. Жалею, что у меня нет этого оправдания.

Пока Джой ломала голову над его словами и собиралась сформулировать очевидный ответ, Люк поднес свою руку к ее губам, прикосновения пальцев лишили ее желания говорить. На какое—то мгновение она расслабилась от этой ласки, забывая обо всем менее важном. Она практически полностью обмякла, когда он снова заговорил.

— Расскажи о своих сновидениях, Джой.

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что первая же всплывшая в голове картина заставила лицо Джой запылать. Даже притом, что действительность далеко опередила ее ранние, нежеланные фантазии их с Люком занятий любовью, все же она была совершенно не готова поделиться ими. Еще нет. И было большим облегчением осознать, что Люк имел в виду другие, недавние видения, которые были слишком странными.

— Тебе, Люк, наверно, это покажется забавным. Но учитывая твое признание, что у тебя есть друзья—волки, полагаю, это не покажется таким уж странным.

Люк безмолвствовал. Джой знала, что тишина имела свой смысл, равно как и его неподвижность.

— Это началось… — медленно начала она, — после атаки медведя. Меня спас именно волк, — она сощурилась, как будто это помогало четче видеть события. — Думаю, это произошло на самом деле. Кто—то заставил медведя отступить. Но по какой—то причине, я не могла тебя найти, — эта мысль заставила ее задуматься, и она повернулась, чтобы взглянуть на Люка. — Знаю, что ты был там, я чувствовала тебя, — она в замешательстве тряхнула головой. — Что произошло, Люк?

Он слегка пошевелился.

— Расскажи мне, что ты видела, что тебе показалось, Джой. Потом расскажу я.

За его словами стояло что—то, что Джой не могла уловить, но она уже давно привыкла к его уклончивым комментариям. Даже тогда, когда они доводили ее до отчаяния.

— Хорошо. Над следующим, что я тебе расскажу, ты будешь смеяться, — опустив голову от смущения, Джой наблюдала за выражением его лица из—под опущенных ресниц. — Мне показалось, что я видела, как волк изменялся. На самом деле, он превратился в тебя.

Слова были сказаны шутливым тоном, но казалось, что Люк не находил в этом ничего забавного. Его глаза имели то невозмутимое, отстраненное выражение, а челюсти были сильно сжаты от напряжения. Джой нерешительно спросила:

— Люк?

— Продолжай, — ответил он хриплым шепотом.

Джой позволила себе долгий, дрожащий выдох.

— С этого момента начали происходить очень странные вещи. Ты, после того, как превратился из волка, поднял меня. Основное, что я помню — мне было очень больно, я не могла дышать, но знала, что ты рядом. Я слышала, как ты обращался ко мне — это была единственная вещь, что держала меня. Твой голос, — теплота затопила ее, и она закрыла глаза. — Твой голос держал меня в сознании. Я не помню слов, но знаю, что ты не позволил бы мне уйти.

Его руки нежно стиснули ее.

— Никогда.

— Главным образом я помню боль, но был один момент, когда я слышала вой, — сосредоточенно сдвинув брови, Джой согнула свои пальцы, переплетая их с пальцами Люка таким образом, будто его рука несла в себе особенный смысл. — Я знаю, что это был ты, но ты опять стал волком. Я не боялась тебя — по какой—то причине тот факт, что ты стал волком, не имел никакого значения. Думаю, что заснула после этого, и, в конце концов, я услышала другие голоса и поняла, что подоспела помощь.

Установившуюся паузу заполнял звук глубокого дыхания Люка, звучавшего почти что в унисон с ее собственным. Она сильнее сжала его руку и потерлась об нее щекой.

— Ты был со мной все время, Люк. Думаю, если бы не ты… — слова, которые она хотела произнести, напугали ее. Она не успела найти себе прибежище в гневе или за стенами, что возводила из страха, боли и потери. Те стены были разрушены в пещере вместе с Люком, снесены до основания так, что не было никакой надежды на их восстановление.

— Итак, что ты думаешь? — сказала она, наконец. — Не находишь ли ты во всем этом некий примитивный символизм? — она выплела свою руку из его и один за другим, распутывая, осмотрела его пальцы. — Не думаю, чтобы тебе льстило то, что о тебе думают как о волке, учитывая двусмысленность выражения, пусть даже и во сне, но…

— Это был не сон.

Это были не сами слова, а та абсолютная уверенность, сквозившая в них, что лишила Джой дара речи. Она засмеялась, хотя понимала, что это неверный ответ, неправильная реакция, так как Люк был предельно серьезен. Она чувствовала это в каждой линии его тела, которое сразу же сжалось в тугие узлы под ней.

Каким—то образом, без какого—либо ее участия, она обнаружила, что лежит на нагретых Люком простынях, а сам Люк пересекает комнату. Она заморгала и тряхнула головой, дезориентированная и смутно рассерженная. Ее руки схватили одеяла, будто хотели вернуть комфорт, которого так внезапно лишил ее Люк.

Он пересекал комнату короткими отрывистыми шагами, вся плавная грация его движений исчезла, сейчас он напоминал марионетку с оборванными нитями. Когда он остановился, пронзая ее суровым знакомым взглядом, она брякнула первую пришедшую на ум нелепую фразу:

— Что ты сказал?

Он не отвел взгляд.

— Это был не сон, — он отчетливо произнес каждое слово, так что не могло возникнуть каких—либо других толкований их значений. — То, что ты видела, Джой, произошло на самом деле.

Дыхание застряло у нее в горле в состоянии между смехом и возражением. Сейчас был самый неподходящий момент, чтобы смеяться, и она не была готова снова рискнуть и пойти вразрез с ситуацией. Но в том, что он сказал, не было никакого смысла. Безусловно, его заявление не имело никакого смысла вообще.

— Ты утверждаешь… — вымолвила она, наконец, умышленно подражая манере, с которой он произнес последние слова, — что превращался в волка?

В первый раз он отвел взгляд и, дернувшись, остановился. Не хотела бы Джой повстречаться с человеком, выглядевшим более опасно, чем сейчас выглядел Люк.

— Это именно то, что я утверждаю, — прорычал он.

Джой закрыла глаза, пытаясь сопоставить чрезвычайную искренность его слов и то, что знала о нем, с безумностью его утверждений. Волки, конечно, были — несколько раз, рядом с ним, была странная близость животных. Тогда она с удивительной легкостью смирилась с этим. Тем или иным образом они признавали его, как часть дикой местности, которую он любил. Между ними существовало взаимное уважение, и у нее не возникало потребности задавать вопросы. Он легко признался в своей дружбе с ними.

Но это…

— Я знаю о волках, Люк, — сказала она осторожно, открывая глаза, но все еще не встречаясь с ним взглядом. — Удивительно, но мне никогда не казалась такой уж странной твоя дружба с ними, временами мы видели и слышали их.

Внезапно Люк очутился подле ее.

— Да, — прошептал он, его бледные глаза заблестели, — некоторые из них настоящие волки.

Она не понимала значения его слов.

— А остальные кто, оборотни, что ли? — она выпалила это без задней мысли, в конце концов, давая вещам те имена, которые он подразумевал. Он ответил ей все с той же неумолимой рассудительностью.

— Мы называем себя лугару. Это, по существу, одно и тоже.

Джой осознала, что ее мускулы так же напряжены, как и его, но она никак не могла заставить их расслабиться.

— Ты утверждаешь, — сказала она очень спокойным тоном, — что ты — оборотень?

— Точно, — отрезал он. — И кровать, на которой ты лежишь, принадлежит другому такому же оборотню.

Внезапный и необъяснимый гнев, нахлынувший на Джой, был таким сильным, что у нее перехватило дыхание.

— В какую игру ты играешь со мной? — воскликнула она с горечью в голосе. — Я поняла. Все это было тщательно спланированным развлечением для тебя, не так ли? Все эти колебания, согласия быть моим гидом, пещера… Допускаю, что ты не мог быть ответственным за медведя, хотя если ты умеешь разговаривать с волками, то полагаю…

— Джой, — в рычании его голоса не было ничего человеческого. Это вынудило ее смолкнуть на середине тирады. — Успокойся.

Казалось, что его слова сковали ее цепями. Как будто ей заткнули рот, замутили зрение, лишили осязания, и все, что оставалось делать, это сидеть в безвольной беспомощности и таращиться на него. Его глаза были такими холодными, что казалось, в них не осталось ничего, кроме гнева. Она тут же поняла, что на самом деле является источником его мощи, той самой силы, которая заставляла жителей Лоувелла обходить его стороной, которая делала его способным одновременно завораживать и отталкивать людей. Это была сила хищника над побежденной жертвой.

— Если ты не можешь поверить этому, придется тебе доказать, — его голос прозвучал из противоположного конца комнаты. — Все, что ты увидишь и услышишь, будет настоящим. Хотя у меня не было намерения демонстрировать тебе это таким образом.

Несколькими быстрыми движениями он снял с себя одежду и предстал перед ней обнаженным. Прямо на ее глазах он стал трансформироваться. У нее не было выбора, она лишь заворожено наблюдала, как знакомые линии и контуры его тела начали перемещаться и размываться. Она сощурила глаза, когда внезапно не осталось ничего конкретного, лишь неясный туман, напоминающий собой иллюзию мерцания воды на горячем тротуаре. А затем единственно не изменившиеся глаза Люка взглянули на нее с лица величественного серого волка.

Она знала этого волка, знала его по бесчисленным снам и видениям. Знала с того первого раза, когда встретилась с ним в лесу, узнала в нем того призрака, что выл под яркой луной, стоя на газоне перед гостиничным домиком, увидела в нем то животное, которое так своевременно пришло ей на помощь у озера. Как раз перед тем, когда также своевременно возник Люк, чтобы отвести ее к себе в сторожку.

Ее глаза говорили ей то, чего не мог понять разум. Была одна абсолютная уверенность, один простой факт, который упрямо пробивал себе путь к ее недоверчивому рассудку. Глаза Люка. Это были его глаза. В них билось его сердце. И в тот момент, когда она приняла эту безусловную реальность, волк откинул голову назад и завыл.

Скорбный вой затопил собой все вокруг, глубоко проникая в душу и пронзая сердце. Она знала этот голос так же, как знала Люка. Он проникал в ее сны, и в этих снах она понимала его бессловесные послания.

Едва успела она все это осознать, как дверь в комнату распахнулась и в нее влетела маленькая темноволосая девочка, которая немедленно бросилась к волку. Даже сейчас ум Джой не мог сформулировать мысль. Даже когда она знала, что все это правда.

— Qu'est—ce qui n'va pas, Luc[25]? — спросила Клэр резким голосом, обвивая своими маленькими ручками мощную мохнатую шею и зарываясь лицом в густой мех. Волк переместился, чтобы понюхать ее щеку, а затем две пары глаз повернулись и немигающее уставились на Джой.

Клэр, нахмурившись, рассматривала Джой. В этот момент показалось, что невидимые нити, которые держали Джой в неподвижности, резко оборвались, и она почувствовала, что ей нечем дышать. Впечатление от увиденного было так велико, что сердце чуть не остановилось. Оно покачнулось и возобновило свой нормальный ритм, как и все остальное вернулось в свое неизбежное русло.

— Люк, — это был не страх, лишь пробуждающееся изумление. — Люк?

Нежными движениями волк освободил себя от Клэр и подошел к кровати. В непосредственной близости он казался таким огромным и грозным, что любой разумный человек инстинктивно бы застыл на месте от парализующего шока. Как будто она и на самом деле находилась в прострации, Джой увидела, как помимо воли, ее рука начала двигаться, опускаясь и неуверенно касаясь с черными кончиками меха массивного плеча.

Волк прижался к ее руке, и зелено—золотые глаза зажмурились от очевидного удовольствия. Ее руки погрузились глубоко в его шкуру, исследуя чудесную текстуру. Пальцы помнили это ощущение, и внезапно она осознала, что утешало ее, когда раненная она лежала в пещере в полубессознательном состоянии. Те глаза, что смотрели на нее тогда, были те же, что взирали на нее сейчас с явственного нечеловеческого лица. Она узнала его тогда. Сердце узнало, когда разум находился слишком далеко, чтобы препятствовать этому.

Ее движения остановила маленькая теплая рука. Клэр, коротко обратив на себя внимание, продемонстрировала свои слова, сложив пальцы вместе и почесав сзади больших треугольных ушей Люка. После того, как Джой последовала примеру Клэр, с отчетливо человеческим вздохом удовлетворения Люк полностью закрыл глаза и положил свою внушительных размеров морду на краешек кровати.

Погрузившись в удивительные ощущения, Джой не спрашивала себя, когда в ее сознании волк стал Люком. Она едва заметила, как высокая темная фигура вошла в комнату и молча остановилась у двери.

— Папа! — голос Клэр заставил ее поднять глаза, и, даже учитывая свое смятенное состояние, она узнала Филиппа, кузена Люка. Тот мрачно смотрел на нее в то время, как Клэр подбежала к отцу, словами и жестами требуя, чтобы он взял ее на руки.

— Ты в порядке? — Джой больше удивилась акценту Филиппа, произносящего английские слова, чем странным выводам, которых она в итоге достигла. Мужчина туда—сюда переводил неуверенный взгляд своих зелено—серых глаз с Люка на Джой, в нем сквозило какое—то напряжение, будто он был чем—то озабочен, но не имел желания вмешиваться.

Вмешиваться… во что? Джой едва поняла свое собственное предположение, но когда Люк выдвинулся из—под ее руки и повернул лицо к кузену, напряжение в комнате ощутимо выросло. Она зачаровано наблюдала, как в абсолютной тишине, волк—Люк пристально разглядывал мужчину—Филиппа, волосы на его загривке встали дыбом, а из самой глубины впечатляющих размеров волчьего тела раздалось утробное рычание.

Каким бы бессловесным ни был их разговор, этого оказалось достаточно, чтобы вынудить Филиппа с извивающейся на руках Клэр развернуться и отступить. Он остановился лишь для того, чтобы бросить беглый взгляд на Джой перед тем, как выйти из комнаты так же бесшумно, как он и вошел сюда.

У Джой совершенно не было времени проанализировать эту маленькую сценку, так как внезапно волчий контур стал вновь размываться и перемещаться, и затем оказалось, что посреди комнаты стоит Люк, отряхиваясь подобно мокрой собаке. Мокрому волку, поправила себя Джой и почувствовала, что практически истерический хохот угрожает нарушить ее нелепое спокойствие.

Булькающий звук, словно кашель, застрял у нее в горле, и это мигом привело Люка к ее кровати. Его руки, как раскаленные угли, коснулись ее лица.

— Джой! — резко произнес он. Она смотрела в его глаза — те самые глаза — и не могла понять, как могла быть настолько слепой.

Она потянулась, чтобы взять его руку, переворачивая ее туда—сюда, как будто это было единственным, что могло раскрыть тайну того, кем он был. Зная, что, должно быть, она выглядит и звучит невероятно глупо, Джой улыбнулась ему и позволила внезапным слезам найти себе выход.

— Знаешь, мог бы и предупредить.

Его возмущенный крик был заглушен тем, что она прижала его губы к впадинке на своем горле. Она погрузила пальцы в его волосы и увидела, что пряди имеют разные оттенки черных, серых и белых цветов, которые она никогда не принимала за то, чем они были на самом деле.

Они так и сидели, свыкаясь с коренными изменениями, произошедшими между ними, голова Люка покоилась на ее бедре, в то время как она гладила его руками так, как до этого ласкала его в волчьем обличье. Первый раз в своей жизни Джой не задавала вопросов. Первый раз в своей жизни она не чувствовала в них потребности.

Замершее время волшебного принятия не могло длиться вечно, Джой вздохнула, когда Люк выпрямился и горячим шершавым большим пальцем откинул выбившийся локон с ее глаз.

— Я сожалею, Джой, но у меня не было другой возможности убедить тебя.

В тоне его голоса сквозило не только подлинное раскаяние, но и реальная обеспокоенность, он изучал ее глаза, пытаясь обнаружить в них то, чего боялся увидеть — осуждение? Отвращение? В горле застрял комок, когда к ней пришло новое понимание, первая серия осознаний, которые начали падать по цепочке друг на друга, как костяшки домино.

— О, Люк, какая же я была глупая, что не замечала этого раньше. Это все потому, что в наших школах, откуда я приехала, не слишком много времени уделяют таким вещам, как оборотни.

Его грубый смех почти что удивил ее.

— Это — не такая уж простая вещь, которую можно изучать или принимать — даже для нас, — внезапно его глаза снова стали серьезными. — Мы это не выбираем. Это в нашей крови, Джой. И мы также не можем отвергнуть это.

Снова его взгляд изучал ее с такой напряженностью, которая, насколько ей было известно, свидетельствовала о том, что он нуждается в ее ответе.

— Я приму, — тихо ответила она, — мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этому. Но… — она схватила его руку и поднесла к своим губам, — больше всего я беспокоюсь о том, как мне отблагодарить тебя за то, что ты спас мою жизнь — и мою добродетель — несколько раз.

Внезапная ухмылка Люка была поистине волчьей.

— Уверен, мы сможем что—нибудь придумать на этот счет.

Теплая ласка его слов вызвала внезапное болезненное осознание гладкости линий, контуров и изгибов его обнаженной груди, находящейся так близко от ее щеки, и того, что находилось вне поля ее зрения за пределами постели. Затопивший жар от слишком наглядной картины, всплывшей в ее мозгу, не имел ничего общего с естественной теплотой рук Люка, касающихся ее кожи. И как будто она произнесла эти мысли вслух, Люк выпустил ее и, нагибаясь, быстрыми движениями стал собирать разбросанную одежду. Она подавила вспышку разочарования, жар преследующего ее желания перешел в форму более прозаических ощущений, и внезапно она была вынуждена откинуться на подушки, чтобы оказать сопротивление стремительно захлестнувшей ее волне тошноты.

Люк появился вновь, его рубашка была расстегнута таким образом, что заставило ее отвлечься от менее приятных вещей. Нахмурившись, он склонился над ней.

— Ты в порядке, Джой?

В ответ на его беспокойство она выдавила из себя улыбку.

— Думаю, что сейчас мне нужно отдохнуть, Люк. — Ее глаза начали закрываться, несмотря на все усилия заставить их сфокусироваться на нем. — Извини…

Люк забормотал себе под нос что—то резкое по—французски.

— Мне не следовало заставлять тебя…

Она остановила его, протягивая руку и прижимая пальцы к его губам. Он обнял ее руку своею и держал ее около рта, его теплое дыхание ласкало ее кожу до тех пор, пока ей не стало щекотно.

— Я рада, что ты сделал это, Люк. Осталось еще много, чего, о чем бы я хотела узнать. Например, почему… — ее слова были прерваны долгим зевком. На этот раз уже он поднес свои пальцы к ее губам, заставляя ее умолкнуть.

— Я расскажу тебе все, Джой. Между нами больше не будет секретов.

— Я рада, — пробормотала Джой. Руки Люка гладили ее таким образом, что это скорей расслабляло, а не возбуждало. Она с благодарностью поддалась этой ласке.

— Люк, — она услышала знакомый, настойчивый голос, прозвучавший издалека, однако его силы было достаточно, чтобы нарушить мирную апатию и заставить ее открыть глаза, комната стояла размытым пятном перед ее взором. — Ради Бога, Люк, что здесь происходит? Я услышал…

— Она уснула, — прогрохотал рядом голос Люка, Джой скорей почувствовала, чем увидела, как он удаляется. — Что бы ты ни собирался сказать мне, Алан, это можно сделать снаружи.

— Что ты творишь, Люк? — голос Коллье перешел на грубый шепот. — Вместо того, чтобы способствовать ее выздоровлению, ты демонстрируешь ей вещи, к которым она еще не готова. Ты уже рассказал ей обо всем остальном, Люк — о том положении, в которое ты ее поставил? Чего ты планируешь добиться от нее, потому что не смог сдержаться… — слова внезапно оборвались, — там.

Лишь в одном простом слове, словно молния, прорвалась подавленная свирепость. Затем — не было больше голосов, не было слов, и у Джой осталось исчезающее ощущение того, что что—то не совсем правильно. Что—то еще предстояло решить.

Это была последняя беспокойная мысль, которая сопровождала погружение Джой в целебный сон.

Огибая битый лед, оставленный холодным ночным дождем, волки вышли на охоту. Прошло много времени с тех пор, как Люк бежал во главе стаи из деревенских жителей, и, находясь снова среди своих соплеменников, он испытывал приятное волнение, лежащее вне сферы человеческого понимания.

Общение, происходившее между ними, не нуждалось ни в каких несуразных человеческих словах. Оно пульсировало на более глубоком уровне. Среди настоящих волков язык общения был простым и прямолинейным, среди лугару существовали разные слои понимания, превосходящие язык животных и обычных людей.

Люк знал скрытые мысли своих собратьев, сознавал свое едва изменившееся положение среди них. Из—за Джой. Он всегда держался обособленно от других, потому что не мог выполнять принадлежащую ему по праву роль альфа—волка, имеющего супругу и воспитывающего своих детей, передавая им традиции и силу крови своего народа. Эту задачу выполняли другие — но их кровь не была такой могущественной и чистой, как его. Груз этой обязанности и мучения от неосуществленных ожиданий соплеменников вынуждали его отказываться от самой существенной части того, кем он являлся.

Теперь же, смакуя примитивную радость чистого движения, работы мускулов и холодного воздуха, клубящегося им в след, он также ликовал от осознания того, что есть женщина, которая изменила все. Джой не могла знать — еще нет — что она значила для него и для деревни. Для людей, лугару, жителей Валь—Каше она стала надеждой на будущее. Шансом сохранить чистоту крови. Для него — Люк резко развернулся на одной задней лапе, и все остальные последовали его примеру, не разрывая косяка, — для него она значила гораздо больше, чем даже они были в состоянии понять.

Было так легко поддаться искушению и вообразить, будто она находится здесь, среди стаи, бежит рядом с ним, ее бледный мех, подобно свежевыпавшему снегу, играет лучами солнца, изящная точеная мордочка поднимается вверх, чтобы вкусить свежесть ледяного воздуха. Ее глаза — ее глаза были бы темно—золотыми — не изменившимися при трансформации, но получившими более насыщенный оттенок. Она была бы потрясающе грациозна, веселилась бы в манере его народа, укусила бы его и вырвалась вперед, размахивая завитком изящного белого хвоста. Люк чуть не споткнулся, и Филипп, черная тень на снегу, поддержал его за плечо. Какое—то мгновение они бежали бок о бок друг с другом, напряжение, вызванное конфронтацией предыдущего дня, ушло, так как не в правилах их природы было держать недовольство среди своих соплеменников. Это был не путь духа—волка, и их и так было слишком мало.

Филипп не забыл свое место в стае, он был вторым после Люка, и через какое—то время, когда они начали переходить на рысь, он потихонечку отступил назад. Добыча ускользнула, как это часто бывало, и стае следовало отдохнуть, прежде чем устроить новое преследование.

Они расположились на скалистом склоне, возвышавшемся над нетронутой стеной леса, что скрывала Валь—Каше от Внешнего мира. Дом. Прошло много времени с тех пор, как Люк думал об этом месте как о доме. Он боялся обосноваться здесь, потеряв надежду обрести спутницу жизни и мир в душе. Его соплеменники отдыхали, слоняясь вокруг, обнюхивая друг друга и тяжело дыша, но Люк ничего не замечал. Все его чувства были обращены к одному, к женщине, которая была ему дороже жизни.

Он закинул голову в протяжном, ликующем вое. Друг за другом к нему присоединились остальные волки, и хор голосов достиг небес прежде, чем вся долина огласилась его триумфом.