"Принц Волков" - читать интересную книгу автора (Кринард Сьюзен)

Глава 12

Люк еще до рассвета понял, что погода изменилась.

Утреннее солнце пряталось за небом, наполненным красками. Очертания отдаленных деревьев были приглушенными и размытыми. Поднялся ветер, неся с собой обещание зимы.

Люк быстро сворачивал лагерь. Всецело погружая себя в дела насущные, он отчаянно пытался не впускать Джой в мысли и переживания. Этой ночью он оставил ее в палатке одну, сам же лежал с открытыми глазами у тлеющего костра, вспоминая ее слезы и храбрость, которая завела ее так далеко. «Теперь она должна покинуть его, как и обещала. Он не даст ей ни малейшего повода, чтобы задержаться, никакой отговорки, чтобы и дальше продолжать эту постоянную пытку». Он видел неуловимое обещание в ее глазах — Джоэль Рэнделл достигла своей цели, но она не удовлетворена. Она стремилась к большему, ко всему, чем могла завладеть.

Джой сияла ярче, чем спрятавшееся сейчас солнце, когда они начали возвращаться обратно в Валь—Каше.

— Я ощущаю себя свободной, — сказала она, и таковою и была. Сейчас она опаснее для него, чем когда—либо. Печаль больше не омрачала живость ее натуры, навязчивые цели не отвлекали ее. И его самого.

Поэтому он боролся с собой, отгораживаясь от нее, чтобы не допустить той близости, которая была между ними раньше. Она пыталась втянуть его в разговор, он отражал ее атаки односложными ответами и угрюмым молчанием. Правда, этого было недостаточно, чтобы приглушить ее сияние. Он шел быстрее, чтобы потерять ее из виду, но она легко догоняла его. Он ощущал на себе ее взгляд, постоянный и неизменный, выжидающий малейшего признака слабости с его стороны.

Он не мог себе позволить быть слабым снова.

Они добрались до вершины гребня над озером, когда начал падать первый снег. Люк ощутил легкий укол снежинки на щеке и посмотрел вверх. Он сбавил темп, останавливаясь для привала. Джой сделала несколько шагов вперед и остановилась, оглядываясь назад. Ее лицо излучало такое внутреннее сияние, что Люк не смог встретиться с взглядом вопрошающих глаз. Одна, потом другая снежинки опустились на ее шерстяную шапочку, легким поцелуем прикоснулись к щеке. Он увидел, как она подняла руку в перчатке, чтобы коснуться места, куда они упали.

— Снег, — прошептала она. Она, смеясь, кружилась и махала руками, как ребенок, который впервые увидел падающий снег. Возможно, ошеломленно подумал он, она и на самом деле никогда раньше не видела снега.

У него не хватало сил не смотреть на нее. Мышцы на его ногах одеревенели, как только она начала танцевать, так же свободно, как дикое существо в своей стихии.

Дрожа от непрошеных эмоций, Люк уронил свою поклажу на землю, стремительно погружаясь во власть страсти и желания. Джой действительно искренне радовалась простой красоте природы, почти беззвучно смеялась и, открыв рот, ловила языком кружевные хлопья. Люк следил за движениями ее тела голодными глазами, чувствуя, что его самоконтроль тает подобно снежинкам на руках. Она повернулась, чтобы взглянуть на него, и его сердце перевернулось. Жар, исходящий от ее лица, мог растопить снег на километр в любом направлении прежде, чем успел бы коснуться земли.

— Как чудесно, Люк, — сказала она. — Снег будет идти целый день?

Люк сглотнул, чтобы заставить слова пробиться сквозь комок в горле. Он освободился от ее пристального взгляда и посмотрел на небо.

— Да. Погода поменялась. Нам нужно двигаться дальше, — если она и заметила в его голосе преднамеренную холодность, то не показала виду, продолжая ослепительно улыбаться.

— Ты можешь воспринимать все это, как должное, Люк. Я этого делать не собираюсь, — Джой протянула руку, чтобы поймать полную ладонь снежинок и стала внимательно их разглядывать. Предостережение вспыхнуло в сознании Люка, но тотчас исчезло. Она пронзила его взглядом и направилась в его сторону, обращаясь к нему. Ее голос долетел до него, подобно далекому крику, развеянному ветром. — Дай мне время почувствовать это, Люк. Я хочу понять твой мир, стать его частью… — он остановил ее. Ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы отступить от нее, она резко остановилась, ее улыбка погасла.

— Мы об этом не договаривались, — сказал он решительно. Глаза Джой опасно блеснули.

— Мы всегда можем изменить условия нашего договора, Люк, — ответила она.

Он промолчал. Смотря вдаль, он вдохнул воздух полной грудью, позволяя дикой природе заполнить свои чувства. Через несколько часов будет темно, темнее обычного, из—за облаков и тумана, по—прежнему закрывающих вечернее солнце. Впереди, в нескольких часах ходьбы на запад, есть несколько скалистых склонов и крепких утесов, где они могли бы разместиться на ночь. Им следовало бы двигаться, не спеша, постепенно спускаясь в долину, но в связи с ухудшением погоды нельзя затягивать с возвращением.

«Одна ночь перед Валь—Каше и несколько после. Он выдержит, иного выбора нет».

Люк глянул сквозь Джой, будто ее там не было, и нагнулся поднять свой рюкзак.

— Поспешим, — сказал он. — Я хочу пройти не меньше десяти километров до темноты. — Он развернулся, не дожидаясь, когда она начнет протестовать. Но, шагая, прислушивался к звуку дыхания и скрипу ее рюкзака, когда она двинулась за ним.

Шагая рядом с Люком под снежный танец, Джой чувствовала, как удовлетворение теплотой разливается по всему телу, вытесняя окружающий холод и холод между ними. Невозможно злиться, когда вокруг стало так красиво. И, если Люк, казалось, делал все, чтобы не замечать ее, то она обнаружила, что ей легче простого простить его. Охваченная чем—то чудесным и ранее не испытанным, она едва заметила, когда он начал увеличивать темп.

Снег ложился на землю и покрыл сначала отдельные участки, а потом все засыпал белым пухом. Джой игралась с ним: перескакивала через снег, пинала его так, чтобы он лип к носкам ее ботинок. Она задавалась вопросом, на что это будет похоже, когда снег станет достаточно глубоким, чтобы пробираться сквозь него, насколько будет здорово слепить снеговика или поиграть в снежки — все то, что Люк, когда был ребенком, наверняка, считал само собой разумеющимся. Обыкновенные вещи, которые для нее оказались маленьким чудом.

Люк молчал, методично ведя ее вдоль направления течения ручья, параллельного их курсу. Джой плелась за ним, с трудом сознавая команды, которые Люк отрывисто отдавал, чтобы поддержать ее. Линяющий заяц—беляк, готовящийся поменять все еще испещренную коричневыми крапинами шкурку на снежно—белую, пересек тропу, по которой они шли. Пасущийся лось, спускающийся со своей подругой—лосихой по склону в более гостеприимную долину, коротко фыркнул на них, а затем шумно удалился в лес. Маленькие птички ссорились из—за ягод, оставшихся на кустах черемухи и смородины.

Все было таким замечательным, что она поняла насколько устала только тогда, когда Люк наконец—то остановился на ровном участке, расположенном между простирающимися голыми скалами и утесами. Здесь прошел более сильный снегопад, и снежный покров был толщиной несколько сантиметров. Он придавал окружающей природе глубокую умиротворяющую красоту.

— Разобьем лагерь на ночь здесь, — сказал Люк, осматриваясь вокруг. Он едва взглянул на нее, опуская поклажу и начиная обустройство лагеря. Изучая место, которое он выбрал, Джой подумала, как будет чудесно здесь отдохнуть. Она плюхнулась на валун, сметая снег с его поверхности. Легче всего сейчас позволить себе расслабиться и слушать знакомые звуки обустройства лагеря. Ей следует помочь Люку, но она так устала.

Она смутно осознавала, что прошло какое—то время, это почувствовалось острее, когда она обратила внимание, что ее одежда отсырела и прилипла к коже. Очень неуютно. «Было бы хорошо снять все это, — подумала она. Тело начала сотрясать дрожь, и она, кажется, не могла ее остановить. — Забавно, — с болезненным шумом в голове она искала Люка. — Где его носит? Она голодна. И хочет принять ванну. Она хочет… Чего она хочет? Казалось, она не может вспомнить. Все, что она знает — во всем виноват он. Именно он, — она захихикала. — Надо бы пойти поискать его, — она попыталась встать, но обнаружила, что совсем не держится на ногах. — Такая неуклюжая. Лучше, если Люк этого не увидит, — мир закружился перед глазами. Она знала, что ничего не пила, но чувствовала себя пьяной. Опьяневшей без выпивки. — Кажется, раньше было теплей. Может, если она переоденется…» Джой дернула язычок молнии на куртке и потянула вниз. Пальцы не слушались ее. Наконец она расстегнула куртку и попыталась снять. Каким—то образом она запуталась в ней и зарычала от разочарования, когда ее руки болезненно вывернулись.

— Джой, — слова пришли словно издалека. — Что ты делаешь?

Звук голоса напоминал докучливое жужжание мухи. Бешеным рывком Джой сдернула куртку и бросила ее на снег. Что—то прикоснулось к ней, но она сердито оттолкнула.

— Уйди, — отрезала она. — Прочь! — она снова попыталась встать, чтобы отодвинуться, но, казалось, отнялись ноги. А затем она стала падать… падать.

Люк подхватил ее на руки прежде, чем она упала на снег.

— Джой!

Она что—то пробормотала, очень неразборчивое и странное.

— Мне холодно, Люк, — она размахивала руками, одетыми в перчатки, попадая ему по лицу. — Уйди.

Сердце чуть не остановилось у Люка в груди. «Гипотермия». Он отпустил яростное проклятье в свой адрес. Почти целый день он игнорировал Джой, уверенный в ее способности идти наравне с ним, какой бы трудный темп он ни взял. Он был погружен в себя, занят тем, чтобы не подпустить ее близко.

Ему это удалось слишком хорошо. В своем малодушии, страхе ее близости он вовремя не заметил тревожных признаков, еще на ранней стадии. Такие малозаметные, но коварные симптомы обманчиво мягко могут захватить врасплох любого: и неосторожного, и опытного, и новичка.

А гипотермия может быть смертельной.

Люк всмотрелся в бледное лицо Джой, пустое и неподвижное, полностью бессмысленное. Обхватив ее руками, он прижал ее к себе в тесном объятии, желая согреть своим теплом, чувствуя хрупкость ее тела. Он чувствовал запах сырости на ней, понимал, как это могло произойти — ей было так просто не обратить внимания на изменения в кажущемся еще почти теплым воздухе, забыть о своих ограниченных возможностях. Теперь он мог лишь злиться на себя из—за собственной слепоты и глупости. «Как он мог рисковать чем—то, столь драгоценным, как ее жизнь?»

Сейчас нет времени закончить установку палатки и разжечь костер, чтобы согреть ее. Вместо этого он завернул Джой в свою куртку, застегивая молнию. Прижимая к себе, он нес ее по ровным местам к скалистому склону утесов. Убежище, которое он присмотрел для них, было там, в полутемном проеме пещеры — темные очертания, затененные слегка выступающим навесом. Валуны и более мелкие булыжники загораживали вход, и он отпихнул их в сторону, опускаясь на колени и волоча Джой за собой.

Сейчас не было времени колебаться или взвешивать возможные риски. Он чувствовал слабые запахи животных, не свежие, но достаточно заметные, чтобы при других обстоятельствах вынудить его поискать убежище где—нибудь еще. Сейчас это невозможно. Не с Джой в полубессознательном состоянии на руках, пребывающей в опасности, сопоставимой с риском встречи с прежним хозяином пещеры.

Пещера была удивительно теплой, закрытой от усиливающегося ветра. Снега нападало небольшое количество, всего несколько дюймов под навесом, защищающим пещеру. Люк полз спиной вперед, таща за собой Джой. Она практически ни на что не реагировала. Он усадил ее на ковер из сухой хвои, старых листьев и гравия, которые покрывали дно пещеры, и удерживал девушку перед собой. Он закрыл глаза и прижал свой лоб к ее.

— Джой, Джоэль, ты меня слышишь? — его сердце глухо и тяжело стучало в груди, пока он ждал ее ответа. Веки девушки дрогнули, и слабая улыбка появилась на ее лице.

— Люк?

Он воздал молчаливую хвалу высшим силам и взял ее лицо в свои ладони. Ее щеки были просто ледяными.

— Тебе нельзя спать, Джоэль. Я собираюсь тебя согреть, но ты должна мне помочь.

Ее тело дрожало, слова прерывались из—за стука зубов.

— Мне холодно, Люк. Согрей меня.

С легким проклятьем он удерживал ее возле себя.

— Я помогу тебе, Джой. Но и ты мне просто обязана помочь. Тебе будет очень трудно продержаться и не заснуть в течение нескольких минут?

— Хорошо, Люк, — прошептала она с блуждающим взглядом. — Я постараюсь. Но мне так холодно.

Люк чертыхнулся и, положив ее на спину рядом со стеной пещеры, выбрался из своего свитера. Накрыл ее им. Скудная защита, но какая есть, затем вышел из пещеры. Люк двигался со всей возможной скоростью, таща на плечах два рюкзака, адреналин в крови сделал их легкими, как пух. Опустившись опять на колени перед входом, он затащил за собой рюкзаки, положив свой так, чтобы загородить большую часть проема от вторжения ветра и снега.

Она все еще не спала — его молитвы были услышаны. Ее глаза, казалось, пытались следить за ним, но не вполне успешно. Непослушными пальцами он сражался с завязками и замками обоих рюкзаков, чтобы достать спальные мешки и супер—одеяло, которое носил за собой как раз на случай такой крайней необходимости. Развернув ее меньший мешок и накинув его на свои плечи, чтобы согреть теплом своего тела, он снял свой свитер и куртку с Джой, перемещая ее не сопротивляющееся, безвольное, как у куклы, тело. Он говорил что—то все это время — решительный, настойчивый монолог, не дающий ей шанса сдаться.

Шерстяной свитер на ней был практически сухим, но под ним все было влажным от пота. Люк снимал все, предмет за предметом, защищая ее от холодного воздуха, проникающего в пещеру при порывах ветра. Сняв с нее последнее из сырой одежды и полностью обнажив тело, он приподнял ее и устроил глубоко в коконе своего развернутого спального мешка, плотно укутал, положил сверху нагретый мешок и одеяло — он накрыл ее столькими слоями, сколько смог найти. Только после этого начал стягивать свою сухую одежду, бросая свитер, рубашку и штаны к задней стене пещеры.

Нет времени, чтобы думать. Нет времени на «если бы да кабы» и просчет последствий. Его ум сфокусировался на одном, и гнев на себя отступал перед необходимостью.

Ее тело все еще было ледяным, когда он к ней присоединился. Мешок Люка был достаточно просторным, как раз настолько, чтобы они поместились вдвоем, лежа на боку прижатыми друг к другу. Нагота ее тела, прильнувшего к нему, ничего не значила в такие моменты, важно было только защитить и уберечь ее любой ценой. Он крепко обнял ее, прижимая к себе, ощущая ослабевающую дрожь тела у своей груди, всеми силами желая избавить ее от этого состояния. Он погрузил лицо в паутину ее волос. Его колени заполняли впадинки в ее, а выпуклость ягодиц была такой мягкой по сравнению с мышцами его живота.

Он знал, что несет чепуху, но все равно говорил непрерывно, заставляя ее бодрствовать и нуждаясь в ее тихих ответах, подтверждающих, что она не заснула. Когда ее тело начало теплеть, он уткнулся лицом ей в шею и почувствовал, что она пододвигается ближе, со вздохом прижимаясь спиной, перемещает ноги, переплетая с его ногами. Он не мог понять, насколько осознанным являются ее движения. Люк боролся с реакцией своего тела, пытаясь заново сосредоточиться лишь на намерение спасти ее. Этого не должно произойти. Все его инстинкты говорили, что опасность миновала.

Возбуждение его тела было неоспоримым. Люк все еще не мог рискнуть покинуть ее, хотя рассудок предостерегающе кричал. Вместе с тем, он не мог оторваться от изгибов ее тела, от ощущения ее кожи, от пронзительно женского аромата, опьянявшего его. Она бы достаточно быстро узнала, если уже не поняла, какое разрушительное воздействие оказывает на него. Он боролся с ним долго и безуспешно.

Будто в подтверждение его мыслей Джой снова зашевелилась. Сейчас ее движения казались практически намеренными. Восхитительные изгибы ягодиц и поясница терлись об него, усиливая утонченную пытку. Он подавил стон. У нее хватало сил дразнить его даже сейчас? Его глубинные инстинкты побуждали его подтянуть ближе, взять ее, войти в эту женскую теплоту. Обхватить грудь, которая лежит почти под его ладонями, дразня соски, чтобы они стали твердыми, сделать ее готовой принять его. Он свирепо прикусил губу и подавил свои инстинкты один за другим, что потребовало от него практически всей силы воли.

В течение долгих мучительных мгновений он держал себя в руках, не позволяя слабости взять над ним верх. Люк понял, что она пришла в себя, по звуку ее дыхания, по легкой дрожи в ее вздохе, которая не имела ничего общего с миновавшей опасностью. Он все еще не убрал обнимающих ее рук, не отодвинул губ от ее затылка. Почувствовав ее попытку развернуться к нему лицом, он сразу выпустил ее с коротким вздохом.

— Люк? — ее голос был тихим и неуверенным. Она поворачивалась до тех пор, пока не оказалась практически на спине — этого оказалось достаточно, чтобы суметь взглянуть на него из—за плеча, распущенные светлые волосы обрамляли ее лицо. Щеки Джой приобрели здоровый цвет, возможно, они покрылись дополнительным румянцем, возникшем не только лишь от того, что она согрелась. Ее полные губы приоткрылись, темные глаза сфокусировались на нем. — Что… Что произошло?

Осмысленность вопроса развеяла последние опасения Люка. Она опять была в себе, ее кожа была сухой и теплой. С большей скоростью, чем он ожидал, ее тело приняло его тепло и начало свое восстановление. Новое беспокойство, охватившее Люка, не имело никакого отношения к ее здоровью.

Он старался подобрать слова.

— Ты была очень больна, Джой. Гипотермия, — Люк замолк, чтобы она осознала, что он сказал. Ее разрумянившееся лицо резко побледнело. — Тебя нужно было согреть так быстро, насколько это было возможно, — волнение, которое росло в нем при выражении ее лица, сделало его голос грубым с оттенком огорчения. — К сожалению, в подобных случаях лечение включает в себя контакт тела к телу для максимального обогрева. Сейчас, когда ты кое—как пришла в себя, мы сможем одеть тебя в сухую одежду, и я разведу огонь.

Насущные дела облегчили непривычное беспокойство, которое он ощущал под ее испытывающим взглядом. Он стал вылезать из спального мешка, прилагая все усилия, чтобы игнорировать мягкое скольжение ее тела вдоль его, когда она остановила его легчайшим прикосновением. Он замер на полпути.

— Я не понимаю, Люк. Как это случилось? Как я заработала гипотермию? Я не помню ничего, что произошло, — в ее голосе было такое искреннее страдание, что Люку нестерпимо захотелось вернуть ее в свои объятья. Вместо этого, он переместил взгляд на вход в пещеру, где сгущающаяся темнота свидетельствовала о позднем времени.

— Я объясню все позже, Джой, — резко сказал он. — Прямо сейчас необходимо кое—что сделать, чтобы мы смогли находиться здесь до самого утра в относительном комфорте, — он выбрался из мешка и остановился, чтобы подоткнуть его края, убирая пустое пространство, которое ранее занимало его тело. Она пристально разглядывала его.

— Я немного помню снег, — тряхнув головой, она, казалось, наконец—то осознала, что он раздет. Ее глаза скользили по его телу, расширившись, когда достигли определенного места. Люк подавил совершенно не свойственное ему желание прикрыться.

Но в выражении ее глаз не было критики, скорее нечто обратное. Люку очень быстро пришлось снова отвести взгляд.

Отвернувшись, он натянул штаны и рубашку, сброшенные ранее, чувствуя, как она прожигает взглядом его спину.

— Я все еще не понимаю, как умудрилась получить… Почему я не почувствовала наступления? Должны же были быть симптомы, признаки…

Люк резко повернулся к ней лицом.

— Ты можешь возложить ответственность за это на меня, Джой, — почти что прорычал он. Люк взял себя в руки, пытаясь успокоиться и смягчиться. — Я не очень хорошо справился с должностью твоего проводника. Но уверен, что такого фиаско больше не будет, — до того, как она смогла отреагировать, он прошел мимо нее, задержавшись у выхода, чтобы напомнить. — Оставайся в мешке и береги тепло. Позже тебе надо будет немного подвигаться, но пока лежи. Если нужна одежда — моя запасная рубашка и свитер за тобой, остальное должно просохнуть, — он развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Куда ты? — крикнула Джой слабым голосом. Он остановился, опершись рукой на холодную каменную стену пещеры у выхода.

— За дровами. Я попытаюсь разжечь небольшой костер у входа, тебе необходима горячая жидкость и как можно быстрее что—нибудь поесть.

Он не остановился снова, когда до него долетели последние слова Джой, прерываемые ветром, который бросал ему снег в лицо.

— Так и знала, что надо было брать мою печку!

Люк исчез, а Джой свернулась калачиком в теплом спальном мешке, размышляя, слышал ли он ее довольно неудачную попытку пошутить. Трудно веселиться, когда только сейчас до нее стало доходить — случилось нечто, очень тревожное. Не только гипотермия, но и кое—что еще.

Она вспомнила свое изумление и как ей трудно было осознать, что его тело прижимается к ней сзади. Потрясение медленно пронизывало ее, а тихие слова, которые он произносил, становились понятными. Не спи, не спи, нежно повторял он снова и снова. Она безоговорочно подчинялась ему. Когда Джой пришла в себя, в полное сознание, первое, что она осмыслила, было то, что Люк определенно возбужден.

Было совершенно невозможно не заметить твердую мужскую плоть, зажатую между их телами. Смущение быстро прошло, и даже до того, как она смогла спросить, что произошло, ее собственное тело ответило на его прикосновения. Прилив желания на мгновение блокировал логику и потребность в ответах. В течение невыносимого момента она была уверена, что он знал, насколько сильно она готова для него, как хочет почувствовать его в себе. Когда она, наконец—то, смогла повернуться к нему лицом, его глаза были столь холодны, что она подавила свои желания и вместо этого перешла к практическим вопросам.

Но даже тогда он оставался равнодушным к происходящему. Джой почувствовала прилив смущения и отчетливого желания снова ощутить его тело рядом со своим. Трудно сказать, какое из чувств было сильнее. Это — всего лишь один из множества моментов, произошедших со дня встречи с Люком Жуводаном, в которые она испытывала замешательство.

Джой заворочалась в мешке, отчетливо ощущая привлекательный мужской запах, которым была пропитана та часть, где он недавно находился. Она прижала нос к подкладке и вдохнула. У нее до сих пор не было полной картины того, что произошло, но она точно знала, что Люк раздел ее и себя не для их обоюдного удовольствия. Он говорил о чем—то опасном, это было понятно даже ей.

Люк разозлился, хотя и непонятно, на кого: на нее или себя. Это была какая—то чрезмерная реакция, подобная многим другим из его настроений: как, например, та его отрешенность от нее после того, как они нашли обломки самолета после крушения. Информация, которую она по крупицам собирала из всего, что узнавала о Люке, стала приобретать смысл. «Совершенно очевидно, что он боялся, только вот чего? Боли и одиночества, если он откроется?» Джой подтянула края мешка, чтобы поплотнее укрыться и нахмурилась. Такое она понимала слишком хорошо.

Затем к ней медленно пришло решение. Не безопасное и логичное, но совершенно ясное и отчетливое. Оно росло в ней с каждым днем, проведенным в пути, и начало выкристаллизовываться у подножья горы, где она оставила покоиться своих родителей. Последние переживания только подкрепили неоспоримую истинность этого решения.

Она спрашивала себя, чего она хочет, и сейчас нашла ответ.

«Она хочет Люка. И это — факт. Касательно всего остального — все это было слишком непривычным, слишком неосознанным. Некоторые вещи она еще не готова принять».

Размышляя над овладевшими ею беспорядочными мыслями, Джой достаточно долго выбиралась из мешка для того, чтобы надеть рубашку и свитер, которые имел в виду Люк, когда указывал в направлении внутренней стены пещеры. Не было никакого нижнего белья или чего—то еще, чтобы прикрыть ноги — Джой чувствовала, что просто плавает в рубашке и свитере, которые спускались ниже бедер. Но это было определенно лучше, чем ничего. Она быстро вернулась назад в мешок.

Запутавшись в своих мыслях, Джой не сразу заметила Люка, который вернулся и отряхивал с одежды снег. Он отбросил волосы с глаз и хмуро взглянул на нее. В тот момент, когда их глаза встретились, Джой почувствовала его беспокойство, как будто оно было материальным. То, что он увидел в ее лице, казалось, удовлетворило его — он опять отвернулся и занялся разведением костра как раз за выходом из пещеры.

В этот момент Джой поняла, что интуиция ее не подвела, и выводы оказались правильными. Они совершенно не укладывались в голове, но были определенно верными. Она улыбнулась сама себе, следя за тем, как Люк вызывает к жизни огонь. Он тихо выругался, когда пришлось использовать несколько спичек, прежде чем огонь принялся. Даже легкий жар новорожденного пламени привнес настоящего комфорта. Когда Люк отодвинулся от входа, она заметила, как он делает что—то наподобие внешней стены из палатки сразу за костром, блокируя ветер и оставляя пространство для выхода дыма.

Люк работал спокойно и уверенно, вытягивая утварь из рюкзаков и наливая воду, которую нашел, в самый большой котелок и устанавливая его на жар костра. Он натянул веревку между выступами в стене пещеры и развесил сушиться влажную одежду Джой. Затем занялся остальными мелочами, чтобы сделать ночное пребывание в пещере максимально комфортным. Он принес Джой еду и, предлагая ее, опустился подле неё.

Даже самая сухая и безвкусная еда из пайка казалась чрезвычайно аппетитной. К тому времени, когда она закончила, вода закипела, и Люк сделал ей по кружке горячего чая и бульона. Он настаивал на том, чтобы она все выпила до тех пор, пока она не запротестовала, неспособная сделать больше ни единого глотка.

Люк повернулся проверить костер, а Джой опустилась назад в спальный мешок, согретая изнутри и снаружи. Какими бы ни были последствия гипотермии, она, казалось, немного отошла и чувствовала себя неправдоподобно хорошо. Достаточно хорошо, чтобы ее глаза без колебания нашли свой путь к спине Люка. Он сидел перед выходом из пещеры, пристально вглядываясь в темноту и кружащийся снег.

Она снова подумала о жилистой твердости его ног, прикасавшихся к ее, об изгибе его бедер, плоском животе и силе обвивавших ее рук. Сейчас он был одет только в рубашку и штаны, даже без свитера — она удивлялась его способности легко переносить холод так же, как и многим другим вещам в нем. Так хорошо о ней заботившийся, он упрямо сидел на противоположном конце пещеры и казался очень далеким. Слишком далеким.

— Люк, — позвала она тихо.

Он напрягся.

— О, разнообразия ради не будь таким затворником! Мне больше нравилось, когда ты был дружелюбным, — она поняла, что выбрала неверную тактику, — Люк не сдвинулся с места, вороша костер обгоревшей веткой. Заблудившаяся снежинка, избежав жара огня, пересекла покоренное расстояние и опустилась на его волосы. — Пожалуйста, — попросила она, наконец. — Ты разве не подойдешь сюда? Может, ты думаешь, что впечатлишь меня своей неуязвимостью перед холодом, голодом и другими вещами, которые воздействуют на нас, простых смертных? Это лишь заставляет меня чувствовать себя существом низшего сорта. Ты же не это подразумеваешь?

Мышцы его спины, проступающие сквозь тонкую шерсть рубашки, медленно расслабились. Сначала он молчал, потом, медленно пожав плечами, повернул голову к ней так, что его профиль на фоне палатки оказался подсвеченным огнем.

— Нет, не это.

С природной грацией, которая всегда притягивала ее взгляд, он поднялся на ноги, пригнув голову, чтобы не касаться низкого свода пещеры, и направился к ней.

Ее сердце бешено заколотилось от собственной храбрости и под воздействием его неоспоримой мощи. Она отдавала себе отчет в том, что рядом с ней в мешке есть дополнительное место, Джой понимала, что еще слишком рано предлагать его ему — можно вспугнуть удачу. Поэтому она села так, чтобы прислониться спиной к стене и накинула на незащищенную часть тела одеяло. Она похлопала по мягкой постели из хвои и листьев рядом с собой.

Люк принял приглашение. Сначала он присел на корточки и был так напряжен, будто бы готовился вскочить при малейшей возможности. Джой послала ему долгий укоризненный взгляд, и он, наконец, сел вытянув длинные ноги и прислонив голову к стене пещеры.

Какое—то время Джой довольствовалась его изучением. Лицо Люка осунулось от усталости, она была уверена, что это из—за забот о ней. Беспокойства и страха за нее. Она абсолютно уверена в этом. И это только укрепило ее решимость. Она заметила, что, глядя на него сейчас, ощущает волнение не только в своем сердце, но и глубже, в душе — прикосновения чего—то долго сдерживаемого. Она подавила последнее сопротивление рушащихся барьеров.

Она вспомнила, как увидела его в первый раз. Он произвел впечатление даже тогда, а сейчас в нем все было знакомым, но по—прежнему притягательным. Сейчас она понимала его немного больше, недостаточно, чтобы раскрыть его тайны, но вполне, чтобы наполнить Джой силой страстного желания. Его профиль выдавал в нем сильную натуру, вылепленную дисциплиной и годами одиночества, испытаниями и тем, что он был просто частью дикой местности, которую любил. Даже в скудном свете маленького костра это было самое неотразимое лицо из всех, что она знала.

Его волосы были влажными от растаявшего снега, но он, казалось, ничего не замечал. Ей очень хотелось отбросить непокорный локон, падающий ему на глаза. Она бы прикоснулась к излому твердой скулы, пробежала бы пальцами по легкой темной щетине, которая начала появляться на его подбородке и вдоль челюсти, стерла бы непреклонность с изгиба узких губ, разгладила морщинки между прямыми темными бровями. Она хотела бы посмотреть в те глаза, возбуждающие своей жгучей, всепоглощающей потребностью в ней.

Люк повернулся, чтобы встретить ее взгляд. На короткое мгновение ей показалось, что нет необходимости быть осторожной, что он, наконец—то уступит, но он снова отвел глаза и уставился на пол между коленями.

— Тебе очень повезло, — сказал он мягко, — что ты настолько удачно через это прошла.

— Благодаря тебе, — ответила Джой. Она почувствовала жар, исходящий от его тела, такой же интенсивный, как от огня. И даже сильнее. — Ты спас мне жизнь, не так ли, Люк? Я могла умереть.

— Да, — его голос вдруг охрип, и глаза коротко и напряженно сверкнули. — Я думал, ты поняла основное, но это — моя вина, что дошло до этого. Моя ответственность.

Джой опустила глаза, чувствуя, что заливается румянцем.

— Нет, это была моя вина. Все было таким красивым, и я… Мне следовало быть внимательней. Я говорила тебе, что все держу под контролем, и ты доверял мне, — она немного помолчала. — Этого больше не повторится.

— Ты чертовски права, не повторится, — сказал Люк сквозь стиснутые зубы. Сейчас он пристально смотрел на нее, а в голосе определенно звучало предупреждение. — Я не позволю тебе сделать что—либо, чтобы убить себя. Никогда. Лучше тебе это понять прямо сейчас.

Раньше Джой могла попасться на крючок, отвечая на его упреки защитной гневной реакцией. Вместо этого она очень медленно протянула руку и опустила ее ему на ногу. Мышцы под рукой напряглись и снова расслабились.

— Я думаю, что действительно понимаю, — прошептала она. Люк отвел взгляд, и в неясном свете было трудно сказать, был ли румянец на его лице просто отражением пламени. — Я хочу еще раз тебя поблагодарить, Люк. За заботу обо мне и спасение моей жизни.

Люк застыл, как статуя. Он смотрел на стены, на землю, на пламя — куда угодно, только не ей в глаза. Джой прикусила губу.

— Если ты серьезно говорил о том, что собираешься обеспечить мою безопасность… — Люк резко повернул голову и хмуро уставился на нее. — На самом деле, сейчас я чувствую, что меня опять знобит. Не думаю, что этих спальных мешков и одеял будет достаточно.

Люк открыл и резко закрыл рот, пристально смотря на нее. Она видела признаки внутренней борьбы, наверное, он пытался понять, насколько Джой серьезна. Или что кроется за ее словами. Внезапно колебания прекратились, и, казалось, решение вырвалось из него в едином длинном порыве. Он вздохнул и медленно, с видимой неохотой придвинулся к ней ближе так, что их ноги соприкоснулись от бедер до икр, и обнял ее за плечи.

Джой закрыла глаза со вздохом полного удовлетворения. Какое—то время она просто смаковала ощущение твердого плеча под своей щекой. Удовольствие от этого и легкое дуновение его дыхания, шевелившего волосы на лбу, были достаточными, что их хватило, чтобы удовлетворить Джой на какое—то время. Но вскоре и этого стало мало. Когда тишина установила между ними мир и согласие, она позволила своей голове скользнуть ему на грудь, а руке — присоединиться к ней.

Конечно, он опять напрягся, затем расслабился гораздо быстрее и легче. Будто приручая дикого своенравного лесного зверя, Джой осторожно провела рукой по твердой выпуклости его груди. Размеренный стук его сердца ускорился под ее ухом, пока она ласкающими движениями проводила рукой по его мышцам и нащупала небольшой мужской сосок под рубашкой.

То, как резко он вдохнул, сказало ей все, что она хотела знать. Он не оттолкнул ее прочь. Лаская его грудь легчайшими из прикосновений, она отважилась на него взглянуть. Его глаза были закрыты, а голова прислонена к стене. Такого выражения лица у него она раньше не видела — потерянного и находящегося на краю капитуляции.

Заговорить сейчас значило нарушить волшебство момента. Осторожно, очень аккуратно, она просунула пальцы между пуговицами его рубашки. Кожа Люка горела под жесткой порослью. Его сердце под ее ладонью остановилось и застучало опять в быстром ритме, когда она начала расстегивать пуговицы от основания шеи до того места, где они исчезали под поясом штанов.

Теперь ее руки свободно нежили его тело без всяких барьеров под ними. Она никогда не чувствовала ничего подобного, даже не могла представить себе это. Только во сне, в своих невероятных снах, она была близка к такому. Его тело было идеальным, твердым и мужественным, наполняющим ее желанием.

Его дыхание стало еще глубже, когда ее рука наполовину стянула рубашку с его поразительно широких плеч. С рук, которые поднимали тяжести, как пушинку, которые были сильными, но безопасными для нее. Она позволила пальцам пройтись по дуге мышц между плечом и шеей, пощекотала впадинку между ключицами, пододвигаясь, чтобы приласкать острый край подбородка.

Она ощущала пульс на его горле. Его поза выражала протест, как будто сейчас он опустит голову, чтобы взглянуть на нее, но пока она еще удерживала его. Сильнее развернувшись к нему, она добавила в игру вторую руку. Его рука на ее плече была неподвижной, но Джой едва заметила внезапную сильную хватку его пальцев. Ее руки изучали лепленную поверхность высоких скул и впадинок под ними, касаясь его лица, прогоняя прочь напряжение и тревогу. Он вздрогнул, но не отвернулся. Дразня мочки его ушей, она обнаружила легчайшие прядки волос возле ободков и поддалась своему первоначальному желанию отбросить непокорный черный локон со лба.

Сейчас в нем зрело новое напряжение, видимое и несомненное. Она почувствовала момент, когда он захотел освободиться — вырваться или принять ее в свои объятья, но она опять остановила его — припала губами к месту, где путешествовали ее пальцы, и стала ласкать горячую шелковистую твердость кожи.

Волосы на его груди удивительно нежно касались ее щеки, пока она целовала его там, щекоча и дразня. Удивительно робко она лизнула его сосок — он вздрогнул, едва дыша. Она улыбнулась в его напряженные мышцы и продолжила дразнить до тех пор, пока не почувствовала что следует уделить аналогичное внимание остальным местам на его торсе.

Она приподнялась, чтобы поцеловать его плечи, попробовать мужской вкус впадинки на горле, провести языком по щетине на его челюсти так, чтобы ощутить ее покалывание.

Она только приготовилась перейти к правому уху, когда с внезапным стоном Люк повернулся к ней. Его движения были такими быстрыми и мощными, что ее сопротивление ни к чему бы не привело. Внезапно она оказалась придавленной им, ее лицо поднялось к его, и на мгновение его взгляд, переполненный бурлящей энергией, встретился с ее глазами. А затем он опустил свой рот и заявил права на ее губы.

Мягкая податливость губ Джой вызвала в Люке вспышку неконтролируемого желания, и он знал, что предел здравомыслия достигнут. Какая—то далекая часть его, как и в прошлые два раза, приказывала остановиться, прекратить все до того, пока это не зашло слишком далеко. Но уже было поздно. Он мог прекратить то, что начала Джой, с тем же успехом, что и остановить снегопад вне стен их примитивного убежища. В конечном счете, она достигла цели в том, с чем, как он был уверен, не справилась бы никакая женщина — никакая обычная человеческая женщина. Соблазнительный зов ее тела и несомненная связь, формирующаяся между ними, были сильнее его решения, выше всех сил.

Слишком поздно. Ее рот расцветал под его, губы раскрывались, как лепестки, чтобы быть испробованными. Не разрывая контакта, он притянул ее себе на колени, вытаскивая из спального мешка, пока она не оседлала его, а ее обнаженные бедра не оказались по обе стороны от него. Она дрожала, но не от холода. Его сердце бухало в ушах. Ее глаза были закрыты, изящная шея выгнулась назад, руки давили на его грудь, зажатые их телами.

Ее вкус был совершенным, когда он исследовал потаенную теплоту ее рта своим языком. Ее собственный взлетал навстречу, танцевал вдоль его языка, их дыхания смешивались, он вжимался сильнее и глубже, будто это было единственным, что могло скрепить то, что возникло между ними. Мягкий стон пришел из самого ее сердца, дрожа в соприкосновении их губ. В нем звучала настойчивость, сравнимая с его собственной, но он сохранял контроль, последние остатки рассудка удерживали его. Еще не время.

Он, оттягивая, провел зубами по её припухшей нижней губе. Ее руки пытались освободиться, скользнув по его обнаженной груди вверх, к плечам. Он позволил её пальцам схватиться за него, а затем опять вжался в неё, исследуя восхитительный рот, пока не узнал каждый его уголок. Затем его чувствительный язык двинулся дальше — пробовать всё остальное: скользнул вдоль изящного подбородка и остановился подразнить ушко так, как делала она. Она тяжело дышала, голова откинулась в окончательной капитуляции. Он погрузил пальцы в бледную паутину её волос, расплетая последние остатки косы, и приник ртом к уязвимости её мягкой шеи, такой восхитительно беззащитной.

Когда его зубы слегка сомкнулись на ней, она замерла в удивлении, на какое—то мгновение её ногти впились ему в плечи. Но он был нежен, заботился о том, чтобы не оставить следов, утверждая свое превосходство с крайней аккуратностью. И она признала это. Возможно, она не понимала язык, на котором он говорил с её телом, но она его приняла.

Его возбуждение достигло невыносимого напряжения, но он всё ещё сдерживался. В этот раз надо все правильно рассчитать. Его зубы и язык пропутешествовали вниз по шее к нежной ямке, где под заимствованным свитером скрывалась красота. Он выпутал пальцы из ее волос, настолько длинных, что ей потребовалась его помощь, чтобы откинуть их все за голову. Открытый воротник рубашки, которую он ей дал, затенял выпуклость грудей, вздымающихся и опадающих в быстром ритме дыхания. Он прижал лицо к нежной коже в месте, где шея переходит в плечо и вобрал в себя ее женский аромат, смешивающийся здесь с запахом ношеной им одежды. Один ее запах мог довести его до безумия. Он вдохнул его и закрыл глаза, пока сердце не забилось вновь в размеренном ритме.

Джой обвила его руками, захватив свободную ткань его рубашки, которая оказалась зажатой между спиной и стеной пещеры. Он позволил ей стянуть рубашку, поворачивая тело до тех пор, пока полностью не освободился от нее. Прикосновения ее пальцев на его спине, плечах были подобны искрам огня. Она подняла глаза и посмотрела в его — неосмысленные, жаждущие, требовательные и светящиеся, словно расплавленное золото, его полураскрытые губы опухли от поцелуев. Он предвосхитил ее молчаливую просьбу, снова опустив лицо к изгибу ее ключиц, пока пальцы высвобождали пуговицу за пуговицей.

Задыхаясь, она выгнулась назад, когда он распахнул рубашку на ее теле, стягивая с плеч. Ее груди были маленькими и упругими, потрясающе красивыми, соски уже напряглись в ожидании его прикосновений.

Какое—то время Люк не мог ничего делать, кроме как любоваться ею, пока она, вскрикнув, не схватила его за волосы, зажав их в кулаках, и не притянула его к себе.

Это было сущее чудо исследовать то, что она предложила. Он поцеловал ее первыми нежными поцелуями, прокладывая дорожку по роскошным изгибам, сужая круги к выступающему, готовому центру. Когда, наконец, он взял в рот ее сосок, она выгнулась и громко вскрикнула, а он начал дразнить ее губами и языком. Он старательно смаковал твердость ее соска, нежно покусывая, посасывая, облизывая, пока она задыхалась от наслаждения. В краткий момент, когда он прервался, чтобы перенести свое внимание ко второй груди, она так сильно вцепилась ему в волосы, что в любое другое бы время он вздрогнул от боли. Сейчас же легкий дискомфорт был частью наслаждения, подобно чрезмерной силе его возбуждения.

Он ласкал ее до тех пор, пока ее бездыханные стоны не стали сильнее, чем он мог вынести. Только после этого он прижал губы к ложбинке между ее грудей, слизывая изысканную влагу, скопившуюся там, стал поглаживать нижнюю часть каждой из грудей, прежде чем начать неминуемый путь вниз.

Джой более не контролировала свое тело. Оно стало диким и непокорным, всецело наполненным лишь ощущениями и зудящим голодом. Непередаваемое касание рта Люка её груди, ощущение его языка на сосках, подвели ее к краю исступленного безумия. И сейчас обжигающий рот двигался вниз, лаская холмики ребер, пройдясь огнем по ее животу. Она трепетала под ним.

Ее тело пылко отвечало ему, когда Люк продолжал двигаться вниз, остановившись перед тем, как погрузить лицо в плоть прямо над центром ее потребности. Она откинулась назад на его напряженные бедра и бесстыдно выгибалась навстречу, так же, как и раньше, желая, чтобы он попробовал ее на вкус, ласкал ее, задаваясь вопросом, сможет ли она пережить его прикосновения. Когда он поднял голову, его глаза были почти черными от желания, отражающими ее собственные бессознательные отклики, формирующими между ними нечто, недоступное ее пониманию. Она захотела заговорить, сказать что—нибудь, что угодно, чтобы доказать, что она больше, чем просто дикое создание с неконтролируемыми побуждениями. Но потом его рот двинулся ниже, и она пропала.

Кончик его языка казался чистым пламенем, когда прикасался к ее самому чувствительному, самому уязвимому месту, искусно лаская ее и дразня, пока жаркая влага ее готовности не полилась через край. Он пробовал ее с таким знанием дела, ласкал столь всеобъемлюще, что вырывал из горла стоны, один за другим. И когда, в конце концов, его язык нашел то ноющее место, такое готовое для него, она громко закричала.

Люк слушал ее крики, как музыку, смакуя ее сладость, наслаждаясь вкусом ее готовности. Его язык сначала нежно, а затем с возрастающей ритмичной силой вторгался в манящий вход ее тела, она прижималась к нему, открывая себя для него с щедрой несдержанностью. Все его чувства были практически обнажены, в полной мере ощущая каждую часть ее тела.

Потребовалась вся, до последней капли, сила его воли, чтобы сдержаться и не повалить ее на пол пещеры, освобождая себя, погружаясь в горячее, жаждущее тело. Он собирался продолжать ласкать ее губами и языком до тех пор, пока она бы не взмолилась о том, чего он и сам так безрассудно хотел. Но она внезапно скользнула руками к его плечам и, вцепившись в них, приподнялась ему навстречу, ее соски ласкали его грудь. Ее рот заявил права на его, ее руки скользили между их телами к твердости, натягивающей его одежду, ставшую непрошеными оковами. Она водила пальцами по всей плененной длине его мужской плоти, пока он не застонал, а она тихонечко не засмеялась с женским триумфом напротив его рта. Дикость нарастала в нем, он смял ее губы своими, но она вдруг стала такой же неистовой, встретив его с сопоставимым исступлением.

В ней не было нежности, когда она нетерпеливо срывала его брюки, расстегивая пуговицу за пуговицей, пока не освободила его. Она не стала ждать и взяла его в руки. Дрожь ее пальцев оказалась лучшим из всех предыдущих ощущений. Отстраненно он понимал, что были и другие, более искусные в любовных ласках, но никто, никто не делал его таким до крайности беспомощным. Сейчас она была той, которая доминировала, требовала, дразнила сладкой, мучительной жаждой. Ей не нужно было умений, чтобы раз за разом подталкивать его к краю, всегда останавливаясь, прежде чем он утратит контроль. И он еще не осмеливался потерять контроль, не сейчас. Не прежде, чем он сделает ее своей.

Каким—то образом со своей хрупкой силой она опустила его на спину, обвивая ногами, видение ее великолепной наготы наполнило его взор. Когда последнее препятствие в виде его брюк было преодолено и забыто, она приостановилась, чтобы посмотреть на него, нежный овал лица был залит румянцем страсти, ее глаза, расширенные, дикие и бесстыдные, пожирали его тело. Потом она отправила вслед за взглядом свой рот, лаская его, паутина волос щекотала живот, доводя до точки кипения, заводя столь далеко, что его пальцы сжимали ее руки с силой, оставляющей синяки на нежной плоти.

Джой почувствовала его хватку, боль была неотличима от удовольствия. Восхитительный ответ его тела, его твердая несгибаемая плоть были соблазном, которому она была готова подвергаться снова и снова. Она замерла, чтобы взглянуть на его лицо, столь безудержное, будто напряженная непреклонность его черт смягчилась и сменилась сосредоточенностью совсем иного рода. Джой чувствовала свою власть над ним, наслаждалась ею и неистовым, необузданным исступлением, которое контролировала, понимая, что в этот момент главенствует именно она.

В то мгновение, когда девушка была полностью уверена в своем превосходстве, в том, что подчинила его своей воле, она утратила свою хрупкую победу. С несомненной силой, будто бы она была не больше, чем созданием из теплого воздуха и отблесков огня, он опрокинул ее на спину на свои бедра, пока она снова не оказалась лежащей и полностью открытой ему. Он держал ее так крепко, что она не могла шевельнуться, его глаза, поймавшие ее взгляд, были наполнены таким неистовым безумием, что она почти испугалась. Момент быстро прошел, поскольку в последующих действиях не было места страху.

Едва различимым движением он перенес ее спину на заброшенный спальный мешок, опускаясь на колени между ее бедер. Его руки обжигали, словно раскаленное железо, ставшую до крайности чувствительной кожу, когда он притянул и приподнял ее бедра — если бы в этот момент она захотела отказаться от того, что последует дальше, ей крайне затруднительно было бы сделать это из такого совершенно беспомощного положения. В его глазах не было ничего человеческого. Джой попыталась потянуться к нему, смягчить свирепость, но он опустился на нее, пришпилив руки к бокам. Люк навис над ней, и на короткий момент темнота, поглотившая бледно—зеленое золото его глаз, отступила настолько, что Джой осознала, что видела там, а он узнал ее и вспомнил, кем она была. Вспомнил все, что было до этого.

В этот тревожный миг она подумала, что он снова оставит ее, резко оттолкнет, откажет ей и себе. Он закрыл глаза и откинул голову, беззвучный крик, казалось, застрял в его горле, по скулам ходили желваки. А потом он снова встретился с ней глазами, и в его взгляде не было ничего, кроме страсти и очевидного желания. И принятия.

Она не понимала, но уже не было времени для понимания. Только ощущения. Он опустился, захватывая зубами мягкую кожу на плече, подтягивая ее к себе, пока его восставшее орудие безошибочно не нашло свою цель. Она закричала от удовольствия и облегчения, когда он вошел в нее, погружаясь так глубоко, что только сейчас она поняла, что пустота, наконец—то, заполнена.

Когда он начал двигаться, она почувствовала, что сжимает пальцами ткань под ними при каждом толчке, услышала, что ее прерывистое дыхание подстраивается в такт его движениям, и во всем мире не осталось ничего, кроме этого первобытного ритма.

Люк мог слышать барабанную дробь ее сердца под своим, ее груди напрягались под ним, подымаясь и опускаясь в неровном дыхании. Она была восхитительно жаркой и тесной настолько, насколько он не мог себе представить, созданной идеально подходящей ему, что он знал — это судьба. То, с чем боролся, было столь же неотвратимым, как смена сезонов и выпадение снега.

Она выгибалась и стонала под ним. Когда он освободил ее руки, они стали царапать ему спину, оставляя огненные следы. Вместе они раскалились, слились воедино в пламени, которое опаляло пещеру сильнее, чем любой смертный огонь. Ее ноги с силой сомкнулись вокруг его бедер, побуждая к действию. Он не нуждался ни в каких побуждениях. Он позволял ритму вести себя, удерживаясь на краю, посасывал место укуса в углублении ее плеча, успокаивая его языком. Даже ее вкус подводил его к пику, поэтому он на мгновение оторвался, чтобы заглянуть ей в глаза. Они были влажными от слез, и он высушил их поцелуями, он знал — это не слезы боли. Не могло быть никакой боли. Только удовольствие. Он протиснул руку между их телами, чтобы ласкать изысканные складочки и отыскать центр ее сладких ощущений, он поглаживал ее, а она содрогалась, сжимаясь вокруг него снова и снова.

Наконец настало время, когда он понял, что больше не может сдерживать требований своего тела. Ее движения под его ласкающими пальцами становились более настойчивыми, и он сдерживал себя, пока она не забилась в конвульсиях, поглощенная жарким потоком, уносящим его за собой, не выкрикнула его имя, когда он погрузился в объятия огненной сердцевины её тела, найдя собственное освобождение.

Только звук их дыхания сопровождал потрясение после взрыва страсти. Люк оставался в ней, не позволяя полному весу своего тела давить на неё, смаковал это ощущение, не желая её отпускать. Ее пальцы путешествовали по его спине, разглаживая кожу в местах, которые поцарапала ногтями, как бы исправляя крошечный вред. Ее глаза были полуприкрыты, когда она взглянула на него. Он нагнулся, чтобы поцеловать арки бровей, все еще оставаясь в ее уютной теплоте, и перекатился на бок, увлекая ее за собой; одна рука оказалась свободной, чтобы убрать влажную прядь, прилипшую к ее щеке.

Её голова покоилась на его руке, Джой прижималась лицом к его груди, он ласково теребил ее волосы, пока не прошли последние отголоски дрожи. Когда она взглянула на него, ее глаза сияли тихой радостью, которую он чувствовал каждой косточкой. Он понял, что все его опасения были бессмысленными. Даже его бабушка поняла это. Эта женщина в его руках стала единственной с того момента, когда он увидел ее. Люк хотел навсегда сохранить ее частью себя, он закинул на нее ногу, удерживая, словно она хотела убежать. Но она положила руку на его плечо и подвинула свои ноги так, что они переплелись в одно целое.

Они уставились друг на друга в том бессловесном общении, которое пришло с их занятием любовью. Ее глаза были столь прекрасны, что пустота в его душе заполнилась до предела. Она одна ее заполнила. Ему снова захотелось поцеловать ее, исследуя все до единого изгибы и впадинки на лице и теле, но приятная слабость и глубокий мир между ними был слишком чудесным, слишком хрупким, чтобы рисковать.

Это случилось. Она стала его, а он — ее. Узы между ними были скреплены. На какой—то момент он отвел взгляд, закрыв глаза во внезапном приступе страха, непрошеном и нежеланном, противоречащему этому новому завершению. Она не знала. Не могла знать, что произошло, как основательно они связаны друг с другом.

«Если бы она знала… — он не выпустил мысль наружу, стиснув зубы. Он не мог вынести мысли, что она может узнать и отбросить это, отвергнуть его. — Слишком поздно для сомнений. Он должен удержать ее, сделать так, чтобы она осталась с ним. Он даст ей все, что она пожелает, лишь бы она осталась с ним. Но, если будет хоть малейший шанс того, что она может его оставить, он использует любые средства, чтобы предотвратить эту ужасную, немыслимую, губительную возможность».

— Мы можем немного сдвинуться? — голос Джой проник в мрачные мысли, как успокаивающий бальзам. — У меня рука затекает.

Люк почувствовал, что его губы изгибаются в улыбке назло всем вопросам без ответа. Он приподнял ее и передвинул так, что она растянулась на его груди.

— Так лучше?

Она глубоко вздохнула и положила щеку на его плечо.

— Намного лучше, — она подперла рукой подбородок и ухмыльнулась ему. — Вообще никаких жалоб.

Он не мог дотянуться до ее губ, поэтому удовлетворился нежнейшим из поцелуев в лоб.

— Рад это слышать.

— Вот видишь? В конце концов, это было не настолько плохо, — она потянулась к волосам, падающим ему на глаза. — Если я не слишком ошибаюсь, ведь это не было совершенно отвратительно, не так ли?

Люк чуть не засмеялся от опасных ноток в ее голосе.

— Нет. Далеко, не отвратительно. Бесподобно.

Она опустила глаза и стала робко изучать его из—под ресниц.

— Ты, наверное, говоришь это всем девушкам.

Улыбка покинула его лицо. Он почувствовал, как сжимаются его пальцы.

— Других нет. И больше не будет, — ему хотелось, чтобы она поняла то, что он не осмеливался сказать. — Только ты, Джоэль. Навсегда.

Она нашла его лицо, ее собственная усмешка погасла.

— У тебя есть способ быть иногда таким чертовски мрачным. Ты собираешься продолжать играть в таинственного мужчину даже теперь, когда у тебя появились отношения со мной?

Глубоко вздохнув, Люк закрыл глаза. «Даже теперь он не мог ей сказать».

— Есть некоторые вещи… вещи, которые я не могу объяснить, Джоэль, — он открыл глаза и провел по ее щеке пальцем так нежно, будто хотел приласкать снежинку. — Просто будь со мной. Оставайся со мной.

Ее брови озадачено сошлись вместе, но она не смогла надолго сохранить хмурое выражение и опустила подбородок ему на грудь, протянула руки к его голове, запутав пальцы в волосах.

— Однажды я собираюсь тебя разгадать, Люк Жуводан. Я никогда еще не встречала головоломку, которую не могла бы сложить.

— У тебя есть для этого время, столько, сколько тебе нужно, — прошептал он, подтягивая ее выше так, что ее щека соприкоснулась с его. Такая нереально мягкая. — Хоть всю жизнь.

На мгновение ее тело напряглось в его руках, а потом так же быстро расслабилось. Ее дыхание замедлилось, приобрело глубокую размеренность, которая приходит перед сном. Он гладил ее спину, от основания позвоночника до затылка, лаская вне потребности в вопросах.

— Люк? — Ее голос прозвучал ленивой музыкой. — Скажи опять мое имя. Мне нравится, как ты его произносишь.

Он задрожал от силы потребности в ней.

— Джоэль, — он выдохнул ее имя, вдыхая особенный, присущий только ей, аромат волос. — Джоэль, — ее мышцы расслабились, тело обмякло во сне. — Никогда не покидай меня, Джоэль. Никогда не покидай.

Его слова растворялись в темноте и тишине.