"Честно и непристойно" - читать интересную книгу автора (Кляйн Стефани)

Глава 13 ЯЗЫК НАШЕГО ТЕЛА

До свидания, Оливер. Здравствуй, потворство собственным желаниям! Теперь я одна, а это означает выпивку. Много выпивки. В середине ноября благодаря приближающемуся «тройному прыжку» — День благодарения, Рождество, Новый год — все начинают вдруг испытывать страшную жажду. «Раз, два, три, четыре, пять, разливаю всем опять!» Ну ладно, выпивка для меня. Есть некоторая разница. Так отчетливее прослеживается связь с нервами на пределе, а не со стопками красных полиэстеровых костюмов и душными магазинами в предрождественский сезон. Да, и наверняка кофейни «Старбакс» неплохо наживутся на кофе, которым мы будем успокаивать нервы.

В моей любимой кофейне уже подавали имбирные пряники и кофе латте со взбитыми яйцами и ромом по четыре доллара с мелочью за порцию. Так они заранее давали понять, что включились в праздничный режим и готовы утешать и помогать все праздники напролет. Я уже настраивалась на то, чтобы сдабривать свой утренний кофе горячим ромом и маслом. Приближение праздничных месяцев нервировало меня больше, чем мою пугливую собаку. Нужно было строить планы на праздники. «Хотя нет, дайте кофе без кофеина».

Когда у вас есть близкий человек, то при наступлении праздников, как бы вам это ни надоело, вы терпите и выжидаете, пока последняя елочная гирлянда не возвратится в свою коробку, и только тогда порываете с ним. Вы тратите время на размышления о подарках. Вы оцениваете свои финансовые возможности, отказываетесь от слишком экстравагантных приобретений и подбираете покупку себе по карману. Вы беспокоитесь о благодарственных письмах его родителям и о том, не расстроится ли одна семья, если вы проведете праздник с другой. Если вы женщина, то подыскиваете удобные наряды, которые будут более уместны, чем спортивный костюм. Кашемировые брюки и свитера, женственный шелк, кроличий мех, кружевное белье. Вам хотелось бы надеть майку без лифчика, но сейчас слишком холодно. Степень сексуальности зависит не от обнаженности, а от доступности. Глубокий вырез не поможет, если на вас корсет с завязками и к вашим прелестям не подобраться, не развязав все тесемочки до единой. Это уже слишком трудоемко. Вы должны быть и притягательной, и осязаемой. Когда парень видит вас в майке, ему начинает казаться, что он допущен в святая святых. Он попадает в особый мир, за кулисы, и ему это по душе. Поэтому вы надеваете майку под ангорский свитер.

Вы вслушиваетесь в мелодии универмагов, которые заманивают вас музыкой, улыбками жизнерадостных манекенов, переливами огней. Кажется, даже самые маленькие магазины пропитаны хвойным ароматом и упаковывают свои товары в коричневую бумагу с красными ленточками и старомодными восковыми печатями. Вы начинаете спрашивать: «А коробка у вас к этому есть?», даже если покупку вы делаете для себя. Да вы даже в красное наряжаетесь, Господи Боже ты мой.

Слишком много праздничных нарядов усыпано блестками; это, конечно, зажигает праздничные искры и восторг, но прикасаться к таким вещам ужасно неприятно. А праздники созданы для варежек и тесных объятий, горячего какао «Мейкерс Марк» со специями, и чтобы смотреть на дыхание друг друга, дымком тающее в воздухе. Праздники — не для одиночек. И конечно, не для тех, чье сердце недавно было разбито. Нет ничего хуже, чем порвать с близким человеком накануне праздников. Вы чувствуете себя так, будто вам положили лишнюю порцию дерьма, и вам остается только гадать, какой вилкой ее есть. Хотя бывает и хуже. К примеру, весь душераздирающий праздничный сезон вы вынуждены слушать психотерапевта, которая каждую минуту поминает слово «менять» рядом со словосочетанием «ваши привычки». На языке психологов это значит: «Вам нужно измениться».

— Я понимаю, о чем вы говорите, — ответила я Психотерапевту-по-телефону, — но не представляю, как этого добиться. Мне даже из постели вылезать не хочется. А менять привычки — это мне про спортзал и тренажеры напоминает.

— Стефани, вам приходилось переживать вещи и пострашнее окончания романа, — напомнила она.

И да, и нет. Я так и не успела толком осознать все, что произошло. Я стала ходить на свидания через месяц после аборта. И теперь, после расставания с Оливером, мне предстояло заново обдумать, как жить дальше. Я должна была обрести целостность, понять, наконец, кто же я такая, черт побери, и чем мне заполнить свою жизнь. И все это в одиночку, а одиночество пугало меня больше, чем слова «злокачественная опухоль».

Так с чего же начать избавляться от страха? Если коротко, то с психотерапии. С ума сойти, как здорово. Я удвоила количество бесед с психотерапевтом. Двойной повод сойти с ума от радости!

— Вам нужно научиться любить себя, — заявила она безапелляционно, словно объявляла о том, что вероятность дождя — девяносто пять процентов. Ну, ладно. «Полюбить себя». Просто, как мычание! Это ведь все могут, правда?

— Для любви к себе я слишком скверно себя чувствую, — прохныкала я.

— В каком смысле?

— Мое тело ничего не ощущает, я двигаюсь, словно автомат. Будто сплю наяву. Как меня от всего этого тошнит.

— А знаете, вы правы.

— Что?

— Вы правы. — Черт, о чем это она? — Вы только что сказали: «Меня от этого тошнит», и это истинная правда — именно от этого вас и тошнит. — Наверное, если бы мы были сейчас рядом, она указала бы на мое тело, на толстые артерии, проходящие сквозь мое сердце. — Ваше тело предупреждает вас, Стефани. Во время наших прошлых бесед вы жаловались на здоровье, на простуды и грипп, на все, что угодно. По моему мнению, ваше тело буквально рассыпается на части, чтобы не дать вам броситься на новые свидания. — Да ладно. Я не из-за загрязненной ауры болею или там сдвинутых чакр. — Человеческий разум весьма могуществен, а лично ваш еще и очень упрям. Силы вашего организма на исходе, значит, близится пробуждение. Вам нужно попробовать себя в другой роли.

— В какой именно? Как? Что мне нравится, так это окружать кого-нибудь заботой, готовить для него, доставлять ему радость.

Едва договорив эту фразу, я уже знала, что услышу в ответ:

— А почему бы вам для разнообразия не сделать все то же самое, но для себя самой? — Ну да, теперь я могу готовить только для себя, но перспектива «готовить на одного» заставляла меня хвататься за нож, и вовсе не для разделки цыпленка.

Передо мной стояла сложная задача. Стать утешительницей самой себе, взглянуть на себя глазами окружающих и понять, что их во мне привлекает. Осознать, что кроме любви может, черт побери, меня осчастливить. Невыполнимо!

С какой это стати поиски счастья стали работой? И как я пойму, что сделает меня счастливой, если я в двадцать восемь лет и себя-то саму не понимаю? Просто позорище. На занятиях по психологии в колледже, изучая теории становления взрослых, я узнала, что период с двадцати до тридцати лет предназначен для экспериментирования, знакомства с различными профессиями и самопознания. Мой профессор предостерегал нас от поспешного поступления в магистратуру:

— Вы еще не сформировались. Ваш опыт недостаточен для того, чтобы решить, чего вы хотите, вы еще слишком мало пробовали. — Ну да, а ко мне это, конечно, не относится. Я поспешила выйти замуж в двадцать четыре года. — Если вы поспешно займетесь чем-то, в чем не уверены, дело может закончиться кризисом среднего возраста, — вещал профессор.

А можно потерпеть крушение еще раньше и понять, что ранней пташке достается «кризис до тридцати».

— Для начала, — продолжала Психотерапевт-по-телефону, — научитесь заботиться о себе. Успокаивайте и воспитывайте ту маленькую девочку, которая живет в вас. Поймите: ваша самая надежная опора — это вы сама. Вспомните, что приносило вам утешение в ранней юности.

Тарелки, полные хлопьев, политых душистым оранжевым медом, которые ждали меня после школы. Возможность поводить пальцем по краю тарелки с картофельным пюре. Я знала, что мне следовало подумать «чай» или «ванна», но я не вспомнила. Она что, хочет, чтобы я отвечала вслух?

— Поджаренный сыр? — произнесла я, поколебавшись.

— Хорошо. Что еще?

Мне вспомнился театр марионеток, где я, держа маму за руку, поглядывала на нее в смешных местах, чтобы понять, нравится ли ей, а еще сандвичи с грудинкой и кетчупом, которые заказывал в кафе папа. Раздвижные двери амбаров, корзинки с коричневатыми яйцами, запотевшие окна, подвернутые носки, цветная бумага, свитера с высоким воротом. Пикники, на которых отцы жарили мясо, сдобное тесто, слизанное со сбивалки; рождественские украшения; арахисовое масло на кусочках яблока; звуки и проблески света под перевернутым каноэ; дорожка к океану возле маминого дома, усыпанная хвоинками; скрип снега под красными зимними ботинками; истории, рассказанные перед сном.

— Мои родители, — сказала я.

Черт. Я чувствовала себя так, будто она выудила у меня сокровенную тайну и получила дополнительные бонусные очки в большой психологической игре. Любая терапия в конце концов сводится к разговору о родителях.

— Ну хорошо. До нашей следующей беседы ознакомьтесь, пожалуйста, с книгой Марты Бек «В поисках вашей собственной Полярной звезды». Вы записали название? Запишите. В этой книге множество полезных упражнений, вот и займитесь ими до следующего раза. Вспоминайте, что вас утешало в прошлом, и постарайтесь воссоздать чувство былого комфорта, а объявления на сайте знакомств пока оставьте в покое, ладно?

Ну вот. Об этом-то она зачем?

— Да, — ответила я вслух, но если честно, перед нашим разговором мне пришел интригующий е-мейл из онлайновой службы знакомств от мужчины тридцати семи лет с ником «Приоритет диафрагмы».

Я не могла на него не ответить, потому что в качестве первого свидания он предложил совместный выход на фотоэтюды. Я подумала, что это хороший знак, и чуть не ответила: «Почему бы и нет?» Но потом я передумала и написала: «Сейчас я занята, давайте перенесем на будущее».

— Стефани, ваше «да» звучит не очень убедительно, — заявила Психотерапевт-по-телефону.

— Да нет, я знаю, что сейчас мне не стоит ни с кем встречаться. Я устала от этой рутины, меня мутит от необходимости убеждать себя в своей значимости в промежутках между свиданиями.

— Надо прислушиваться к голосу своего тела. И мне бы хотелось, чтобы вы припомнили ситуации, когда вам внезапно становилось плохо.

Задача несложная. Одного упоминания имени Ром хватало, чтобы на меня накатила дурнота.

— В то утро, когда мне пришлось участвовать в соревнованиях вместе с Оливером, у меня начался понос.

— Хорошо. А теперь представьте себе две противоположные ситуации. Сначала вспомните, в каких случаях вы оказывались в наилучшей форме и были полны жизни, энергии. Обратите внимание на вашу позу, мимику, дыхание. А затем припомните ситуации, порождавшие тревогу и нездоровье. Не думайте только о людях, попробуйте вспомнить то, чем вы занимались. Так мы с вами поймем, что приносит вам счастье. Сосредоточьтесь на том, как реагирует на разные ситуации ваше тело. Это станет для вас важнейшим индикатором на будущее. — Потрясающая женщина! — И не забывайте: нет ничего ужасного в том, что вы испытываете душевную боль и страдаете, однако постарайтесь не позволять себе приступов тоски более чем на час в день. Выпустите чувства наружу, дайте себе время излечиться, утешиться и позаботьтесь о себе. Вы не излечитесь, если не будете печалиться. Скорбеть полезно. — Полезно? — Да. Для этого требуется мужество. — С таким же успехом она могла бы добавить: «Единственно верный путь вперед — преодоление».

И правда, скорбь полезна.

Побеседовав с психотерапевтом, я взялась за составление списка. Нет, я опять наврала. Я занялась очень модным и современным делом, ничуточки не устаревшим: плачем, хныканьем и стонами. На всю катушку. Списком займемся позже. На этот раз я не побежала к ноутбуку, чтобы поискать себе мужчину на сайтах знакомств, а бросилась на диван и закуталась в кашемировое покрывало — свадебный подарок Вермишелли. Я хранила его бережно, даже не спорола ярлычки. Слишком хорошая вещь, казалось мне. Лучше поберечь ее до тех пор, пока у меня будет собственный дом. К черту! Сейчас самое время. Я отпорола все бирки, выбросила их в помойку, поставила самую грустную музыку, какая у меня только была, и включила ее на полную громкость. Я распевала во все горло вслед за Карли Саймон: «Никто не делает это лучше», пока горло не заболело, пока Линус не прыгнул на меня, чтобы слизнуть мои слезы, пока не начали возмущаться соседи. А если честно, музыка гремела до тех пор, пока она не стала про меня, пока я не почувствовала, что это я тот самый никто, который «делает это лучше», и скоро я стану кем-то. Ну ладно, я переигрываю, и что с того?

Я справилась.

«Утешительное» домашнее задание помогло. Подтянув колени к подбородку, я погрузилась в воспоминания, которые рассеивали одиночество.

Каждое утро в родительском доме меня будили шаги отца. Он со стуком спускался по лестнице, отключал охранную сигнализацию, открывал переднюю дверь, а потом я слышала, как скрипит под его ногами гравий, когда он идет за утренней газетой. И даже не видя отца, я знала: на нем спортивные штаны и коричневые «яхтенные» туфли, которые он никогда не носил на яхте.

А по вечерам о его возвращении возвещал грохот: открывались двери гаража, который, казалось, заглатывал папину машину. Голос отца раздавался внизу лестницы, потом он заполнял собой кухню с голубыми стенами.

— Эй, есть кто дома? — А увидев меня, он спрашивал: — И как ваши школьные дела сегодня, мисс Стефани Тара?

— Как обычно! — Я пожимала плечами.

И я, прихватив незаконченную домашнюю работу, направлялась по застеленной ковром лестнице в его кабинет. И доделывала уроки возле отца, пока он смотрел по телевизору футбольный матч.

Устроившись на диване, кутаясь в свадебный подарок, я пожалела о том, что не могу повернуть время вспять и забраться в папин платяной шкаф, пропитанный уютными запахами теплой коричневой кожи и накрахмаленных рубашек, или устроиться на полу возле его кровати с подушкой и одеялом и, засыпая, смотреть спортивную передачу. Но такие мечтания — удел маленьких девочек с волшебными палочками и полными сундуками воображаемых богатств. Сказки — это для детей.

Я выключила Карли и включила трансляцию матчи «Джайнтс» — «Редскинс». Не подумайте чего лишнего. Я не увлекаюсь спортом, но звуки матча меня успокаивают, даже звуки футбола — спорта, который я ненавижу. Мой отец говорит, что я презираю футбол потому, что ничего в нем не понимаю. Но это ерунда, правила-то я знала, пришлось выучить в старших классах и даже поиграть в женских матчах. Я знала: «введение мяча в игру» — спортивный прием, а не способ знакомства; «выбивание» и «вбрасывание» — термины, которым не место в книгах о тантрическом сексе; а за словосочетанием «отбитый мяч» далеко не всегда кроется нечто очень болезненное. Но вот зачем вообще смотреть футбольные матчи, этого я никогда не понимала. Однообразное зрелище. Ничего особенного в них не происходит.

— О Господи! Ты видела этот чертов пас? Боже ты мой! — Как вы думаете, что случилось?

А просто один игрок пнул мяч, а другой умудрился его поймать. Ух ты! Это и все веселье? На Восточном побережье футбол вообще сводится в основном к защите. Все стоят и чего-то ждут. Вот посмотрите на Джорджа Формана. Он громоздок, тяжеловесен и еле движется, будто улитка по склону. Я предпочитаю легких и воинственных игроков, которые мечутся туда-сюда, атакуют и заставляют на себя смотреть. Вот это и вправду интересно! Динамика, жесты, игра. Смотреть футбольные матчи Восточного побережья так же абсурдно, как слушать Карли Саймон на полной громкости. Футбол — развлечение для мальчиков. У меня есть свои игрушки.

— Как дела, девочка? — спросила Далей, когда я, услышав звонок, открыла дверь.

В руках у нее был контейнер супа с шариками из мацы и пачка дисков с фильмами Мег Райан.

— О, входи. Я не заразна, я просто саморазрушительна.

— Ты явно только что с терапевтом разговаривала. Хорошенькое у тебя настроение! — Она влетела в квартиру и положила то, что принесла, на мой журнальный столик. Далей всегда очень интересовалась тем, что сказала мне Психотерапевт-по-телефону, и регулярно требовала от меня поделиться новоприобретенными знаниями. Она так понимала бесплатную психотерапевтическую помощь. — Мне нравится, когда твои волосы вьются. Ты выглядишь более естественно.

— Мне просто плохо и нет сил их распрямлять. Тебе кажется, что они естественнее, потому что они такие растрепанные.

— Похоже, беседа прошла отлично.

— Тебе не кажется унизительным, что в последнее время мы разговариваем исключительно о моем душевном здоровье? — Я разлила суп по тарелкам. — Спасибо, лапушка. Как это мило с твоей стороны. Отныне ты официально мой новый бойфренд.

— Ну что же, значит, мне повезло. — Голос Далей всегда звучит так, будто она болтает о леденцах на палочке и карамелях.

Кажется, именно такой тон именуют беззаботным.

— Едва ли. Знаешь, что я делаю со своими бойфрендами? Оказывается, я возлагаю на них ответственность за свое счастье, а значит, и за свое несчастье. Я позволяю им держать в руках весь мой мир, как поется в том дурацком госпеле.

— Но ты же помнишь, тот госпел о Боге и о том, что мы на самом деле не властны над собственными судьбами.

— Ну, если это правда, то я впустую выбрасываю кучу денег на всю эту терапию.

— Вот и нет. Ты просто учишься контролировать то, что поддается контролю.

— Очаровательно. Я — ходячая программа самосовершенствования «Двенадцать шагов», как в Обществе анонимных алкоголиков.

Я проглотила полшарика из мацы, не жуя.

— Так давай же, — сказала Далей, — расскажи мне о вашей беседе. — Она хихикнула, попытавшись втянуть особенно длинную нить лапши.

— Я должна составить список ситуаций, которые делают меня счастливой. Может быть, стоит включить в него хлюпанье лапшой — вдруг это сработает?

— А зачем этот список? — Далей отодвинула тарелку и, подтянув колени к самому носу, свернулась на моем диване в то, что считала «удобной позой».

Повернув голову, я на мгновение уставилась на нее и спросила:

— Почему ты не можешь сидеть как все нормальные люди?

Кажется, суставы Далей гнутся во все стороны. Я никогда не могла понять, как они устроены. Из-за манеры двигаться и длинных тонких конечностей Баран, тот наш тупой сосед по Хэмптонам, прозвал Далей Кузнечиком. Когда Далей перепьет, она всем демонстрирует свои таланты, прижимая колено в мини-юбке к носу.

— Ты тоже можешь стать более гибкой, если будешь растягиваться.

— Ну, гибкостью я и так занимаюсь. Если терапия не сработает, попробую растяжку.

— Так зачем нужен список? — переспросила Далей, на этот раз усевшись на пятки.

— Потому что я не знаю, что, кроме новой влюбленности, может улучшить мое самочувствие. Я ничего другого не знаю, даже приблизительно.

— И что такого особенного в любви, по-твоему?

— Когда я встречаюсь с кем-то, он мне обычно повторяет, что я сексуальная, что я талантливая, и я ему верю, но, оставшись в одиночестве, я не ощущаю себя ни сексуальной, ни талантливой. Я знаю, что все это есть во мне, иначе никто бы этого не замечал. Но сама я ничего такого не вижу. Психотерапевт считает, что я должна научиться любить себя. Несложная, вроде бы, задача, но разве можно просто-напросто проснуться утром и этому научиться? У меня такое ощущение, что любовь к себе должна быть непроизвольной, инстинктивной, как моргание или глотание, а теперь мне надо ее вырабатывать. Это кажется таким натужным! Понимаешь, я знаю, что училась в хорошем университете, что люди считают меня умной, но, в то же время, я этого и не знаю. Я не представляю, как заставить себя это почувствовать.

После переезда в Нью-Йорк из Балтимора, где она училась в колледже, Далей сменила четыре места работы, все — в сфере финансов. Сейчас она подвизалась в качестве аналитика в «Меррилл Линч» и прекрасно зарабатывала, но ненавидела это дело.

— Я всегда жду не дождусь, когда можно прийти к тебе, — сказала Далей. — С тобой я как будто оживаю. Из-за работы я тупею. Она похожа на лекарство, которое подавляет эмоции. Тимми не может понять, почему я всегда такая усталая. Но когда я с тобой, то вспоминаю о себе прежней; о творческих порывах, которые я утратила в борьбе за существование. Хотя бы твои переживания в состоянии меня взволновать, и во мне просыпается надежда.

— Да, а как дела с Тимоти?

Тимоти, новый приятель Далей, был от нее без ума. Он называл ее только данным при рождении именем, Эллисон Риз, и только для того, чтобы однажды она могла сказать: «О, так меня зовут только мама и Тим». Он стремился любой ценой занять важное место в ее жизни. Когда Далей бывала у меня, он следил за временем и каждый час звонил ей по сотовому телефону, выясняя, когда же она наконец освободится. У него, небось, в ушах звенело. У нас-то точно сейчас звенело от телефона Далей.

— Привет, милый… Нет, я же тебе говорила… Ну да, немного задержусь… Мы и половины задуманного не выполнили. Нет, милый, не глупи…

Я собрала тарелки и понесла их в кухню, чтобы не мешать Далей вести личный разговор, но мне все равно было слышно, как Далей пытается его успокоить, воркуя «я люблю тебя» тем сюсюкающим тоном, которым так замечательно владел Гей Макс.

Когда я возвратилась, разговор был окончен.

— Дай-ка я угадаю! Он не способен ни жить, ни дышать без тебя? — Далей улыбнулась и закатила глаза. — И как ты его терпишь?

— Знаешь, он не всегда такой, — проговорила она. — У него есть и хорошие качества. Например, он знает, как я ненавижу подниматься ни свет ни заря, чтобы пойти на работу, знает, как это меня утомляет, поэтому он встает и едет вместе со мной на метро, просто так, за компанию. Нам совсем не по пути, он делает это только ради меня. — Это, конечно, прелестно, но попахивает зависимостью и некоторой маниакальностью.

— Видишь ли, Далей, иногда преданность может быть чрезмерной. Понимаешь, я знаю, что он это делает, чтобы тебя порадовать, но я подозреваю, что он готов ради тебя на все, только не на то, чтобы ты радовалась вдали от него. — О, я очень хорошо знала, что это такое. Целую вечность я испытывала к Гэйбу такие же чувства. — Что он делает, когда у него нет возможности изливать на тебя любовь и почитание? Хобби у него какое-нибудь есть? Может, он спортом занимается?

Взглянув на меня, Далей задумчиво прикусила нижнюю губу.

— Вот именно, — сказала я. — Ему нужно жить своей жизнью и подыскать еще какие-то способы чувствовать себя счастливым, кроме влюбленности и записывания на диски подборок музыки для тебя. Черт, надо было тебе пригласить его сюда поесть с нами супу и задушевно побеседовать. Ему тоже явно не помешало бы составить список счастья.

— Слушай, Стеф, доставай свой дневник и займись списком прямо сейчас. И я тоже составлю. Может, мы придумаем, что делать с накопившейся энергией, кроме как раскладывать свою жизнь по полочкам.

Когда вы замужем, вам есть на что расходовать свои силы. Вы можете выбрать себе хобби: растить собачку, стремиться забеременеть, заняться живописью. Вы пользуетесь поисковыми системами с определенной целью и больше не блуждаете бесцельно по книжному магазину. Вы находите применение той энергии, которую тратили на подготовку к свадьбе, а еще раньше — на планирование своей жизни. К сожалению, многие незамужние женщины не ощущают, что живут настоящей взрослой жизнью, пока не выйдут замуж. Так что мы превращаем в хобби навязчивые размышления о значении е-мейлов, эсэмэсок и того, что он так и не позвонил. Мы почти готовы заносить все контакты с перспективными кандидатами в учетную книгу.

Послала два е-мейла, один раз позвонила. Ответила на его звонок. Мяч в его воротах. Он просит о встрече. Согласиться или нет? Можно, конечно, разнообразить эту схему, добавляя, кому мы что рассказали, но тогда слишком уж много придется печатать. А если мужчин нет, мы их создаем или воскрешаем старых, потому что не знаем, куда тратить энергию, оставшуюся после работы и занятий йогой или спортом. Выйдя замуж, вы можете вздохнуть с облегчением и начать жить.

Так мне казалось. Так поступают многие женщины. Заботы о любимом человеке заполняют всю их жизнь и придают ей смысл. Тим поглощен Далей.

Я была поглощена Гэйбом, Оливером, а между ними была еще куча народа. И вот теперь, перечитав свой дневник, поразмыслив над беседами с друзьями, я подумала: «И это все? Почему ты позволила себе докатиться вот до такого? Черт, ты же не настолько поверхностная личность!»

Пришло время сделать себя центром своих увлечений и страстей. Это куда лучшее вложение энергии, чем какой-нибудь случайный парень, которого на следующей неделе может уже и не быть. Я найду что-то свое — дело, которое меня осчастливит. То дело, которое всегда будет со мной. Это похоже на учебу. Ты учишься быть счастливой в одиночку так же, как учатся на ошибках прошлого. Да, а мастурбация не хобби. Это спорт. Впрочем, я и ее испробовала.

Раздевшись, я пустила в ванну воду и стала изучать свое тело, но не критически, а взглядом влюбленного, который не обращает внимания на растяжки и возраст. Он торопится увидеть как можно больше, и ему не до «слишком». Разглядывая себя, я решила, что у меня красивый живот. Не слишком мускулистый, не слишком плоский, впрочем, забудем о слове «слишком»! Вот таким должен быть живот. Он гладок и красиво прогибается при выдохе, образуя неглубокую впадину кожи, сбегающую к бедрам. Я ложусь на кровать, ощущая желание, сильное, как голод, оно пульсирует во мне, настойчивое, теплое. Наслаждаясь, я наблюдаю его переливы, его биение. Я чувствую собственный запах; дезодорант почти испарился, и когда я поглаживаю себя, я его почти не чувствую. Сильнее. Теперь двумя руками. Нет, не так. Теперь лучше. Подняв руку, я зажимаю одну ноздрю, чтобы дышать было труднее. Сильнее. Я сержусь. Вот оно. Еще сильнее. Нужно что-то придумать. Сильная ладонь вжимается в мою спину. Я не могу ее видеть, но ощущаю тепло и силу, исходящую от этой ладони. Она не отпустит меня, даже если я навалюсь на нее всем своим весом. Волосы с проседью, мужчина средних лет. Я фантазирую о надежности и защищенности. Даже в самых сексуальных мечтаниях я жажду защищенности и вжимаюсь в нее.

После ванны я помастурбировала, сочетая удовольствие с гневом, только чтобы уснуть. Ужасно, что мне нужна терапия, что я так разбита и не могу немедленно со всем разобраться. Когда я кончила, злость выскользнула наружу; она была так зарыта в глубине моего существа, что я и не знала о ее существовании. Она дремала, а потом пролилась наружу слезами безнадежности. Издерганные нервы, вот это что такое. Я вся издергалась. Я не могла успокоиться, ерзала, чесалась, дергалась, и никак не могла расслабиться. И до тех пор, пока расслабленность после оргазма не расколола меня словно персик, обнажив твердую косточку, я не сознавала, как я измучена и несчастна. Следовало очистить сердцевину от шелухи.

Мастурбация усилила мой конфликт с миром, а ведь я даже не католичка. Однако я мазохистка, и поэтому назавтра я отправилась в магазин за новыми джинсами. Нет, я шучу, конечно. Я не к аду примеряюсь, а к чистилищу. Поэтому я вооружилась фотоаппаратом и снова направилась в чертов Центральный парк, будь он неладен. Правда, на сей раз я была неплохо подготовлена. Надела перчатки, запаслась носовым платком и заткнула уши наушниками, в которых звучала песня Нины Симонс «Я стану свободной».

Я повторила про себя: «Вот-вот наступит день», но это не помогало. Может, кофе поможет? Я люблю сладкий с горчинкой кофе, напоминающий ягодный сироп.

— Есть отличные-сливки-взбитых-нет-имбирные-пряники-латте-кофе.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Это вам спасибо, мадам.

Черт, я уже стала мадам. И когда это я успела? Ненавижу дерьмовую жизнь и этот зеленый передник. И чему она улыбается? Что это ее так радует молоть кофе и закрывать белые чашки белыми крышечками, сдабривая судьбы незнакомцев сиропами и спиртным?

— Можно задать вам один вопрос? — спросила я прямо, освободив уши от наушников.

— Конечно, можно.

— Вы… Вы счастливы?

— Сегодня — да.

Может, другого и не надо? Жить сегодняшним днем, и как говорится, оставить прошлое в прошлом? Когда еще настанет будущее, а настоящее — длится и длится? Эти фразы обычно не произносят с вопросительной интонацией.

— У вас изумительные волосы. Вполне достаточный повод для того, чтобы быть счастливой! — добавила она весело, когда я попробовала пенку.

Что-то в последнее время все вокруг меня были такие веселые. Она не поняла, что именно я заказала. Я не заказывала к кофе приправы в виде покоя и радости, и еще толики веселья и бодрости. Я нуждалась во всем этом в повседневной жизни.

А насчет волос она была права. Мои волосы снова свободно вились. Меня обуревали хаотические переживания; сил на укладку волос уже не хватало. Слишком много возни! Кроме того, «работа над собой» слишком поглощала меня. Все последнее время я проводила в парке, фотографируя стариков и мосты. Однако и это не помогало, и мне казалось, что я просто-напросто тяну время, ожидая, пока в кадр войдет новое действующее лицо. «Работай над собой. Люби себя». Фу, хватит. Я это проделала. Я это проделала. Я это проделала! В доказательство тому у меня есть чертов список. И если я еще хоть раз начну рассказывать кому-то про мои хобби, друзей и собаку, я…

Ненавижу, когда я так делаю.

Это ведь я угрозу произнесла. Вы заметили? Если я еще хоть раз начну… Ну да, любительница поговорить, и что же ты тогда предпримешь? Я ненавидела пустые угрозы, особенно в свой собственный адрес. Однако еще больше я ненавидела слово «хобби». Я до сих пор его ненавижу. Это слово ужасно и напоминает мне о Тайлере Хоббсе, толстом веснушчатом парне из моего детства, который изжевывал десятки зубочисток и даже в шестом классе стригся наголо. И еще о слоновьих хоботах. Я устала рекламировать свою жизнь. Может, от этого меня и мутило? Я старалась изо всех сил и чуть ли не торговала собой, рассказывая всем и каждому о своих увлечениях, о том, как прекрасно было наконец пожить одной. Вот и в парке, обнимая Джейми, я делала то же самое. Я назвала фотоаппарат своим малышом. Кого я пыталась обмануть? Впрочем, все гораздо хуже, я ведь не подруге пыль в глаза пускала. Я себя убеждала в том, что вполне счастлива.

Я окружила свое сердце непробиваемой стеной смешных историй и пустых занятий. Способна ли теперь вообще кому-то довериться? Неприятнее всего было, когда кто-то, глядя в глаза, интересовался моим самочувствием и долго ожидал ответа. Я отводила взгляд, потом снова смотрела на собеседника, чтобы молча убедиться: он все понял и во второй раз такого вопроса не задаст. Вот теперь можно и соврать. Убедительно соврать. «Сo мной все в порядке, просто отлично». Между «просто» и «отлично» я встряхиваю головой. «Да!» Мне дарят ответную улыбку, а я потом несколько дней подряд мечтаю спрятаться в какой-нибудь кладовке.

На самом деле мне совсем не хорошо. Я погрузилась в уныние. Я ожесточилась. Раньше я была куда мягче, чем та холодная, одетая в броню ожесточения женщина, отражение которой маячило в окошке кофейни.

— Будь терпелива, — громко произнесла я, вновь надевая наушники. — Сразу ничего не меняется. Перемены требуют времени. Ты своего добьешься. — Так я себя успокаивала.

Утешение не разливают в оранжевые флакончики из аптеки. Мазь от моих ран не купишь; они прятались где-то глубоко под сетованиями на жизнь. Они пытались вырваться наружу сквозь историю моих мучений. О нет, мне не нужен матч по телевизору или темнота папиного платяного шкафа. Мне нужна я сама.

Чтобы получить ответы на свои вопросы, необходимо проявить упорство и усидчивость. То есть необходимо на этом сфокусироваться.