"Миклош Акли, или история королевского шута." - читать интересную книгу автора (Миксат Кальман)

Глава XIV Господин вице-губернатор в большом почете.

Очень трудно обращаться с этими маленькими крошками. Даже любовь их упрятана в такое множество всякого рода прихотей - одежек, что нужно проявить немалое мастерство, чтобы снять их. Правда, это сладкое мастерство. И может быть природе именно так и угодно, - чтобы сладкий плод добывался ценою определенных усилий. Вот к примеру орех. Он хочет, чтобы его раскрыли, тем не менее одевается в две скорлупки, в две брони в зеленую и в твердую как кость, хотя вторая скорлупа уже заранее вырастает разделенная на две половинки. Значит орех желает, чтобы его раскрыли? И все равно не поддается. Приходится приложить силу, да еще он не всегда поддается и силе. Тогда приходится разбивать его ударом чего-нибудь тяжелого. Вот такой забавный плод этот орех.

Ну а любовь? Она требует к себе еще больше внимания. Удовлетворение ее требований и есть самая великая поэзия! Когда брак заключен, все становится более или менее прозаичным, но период ухаживания - он всегда неповторим и многообразен. Это целое путешествие в Страну фей, где по пути столько очаровательных этапов. В той стране даже дождь проливной идет, он всего лишь моросит, если наплывает туча, она всего лишь - облачко, белый барашек, если налетит буря, ее можно прогнать одним печальным вздохом, если все затянет туча и мрак, то и их прогонят единственная веселая улыбка. Так что было предостаточно разных "сцен", пока Незабудка превратилась в давшую согласие невесту.

Собирать приданое было поручено графу Коловрату, и его величество в эти дни в полушутливом тоне, правда, но все рано горестно жаловался своему окружению, когда хотел что-нибудь вычеркнуть из статьи расходов:

- Не забывайте, что у меня две дочери в этом году на выданье.

Свадьба принцессы Марии-Луизы была назначена на весну. В апреле в сопровождении блестящей свиты и прислуги ее повезут к грозному покорителю мира, ее жениху во Францию.

Акли же добивался, чтобы его свадьбу назначили на первое марта.

Шумной и полной блеска была масленица в том году при дворе. У всех ан языке были только две темы: вывоз в свет Марии-Луизы и вскоре после этого - прощание двора с будущей французской императрицей... Скупой император Франц не любил таких расточительных затей, но императрица Людовика настояла:

"Должно быть так и только так". Действительно что сказал бы мир? Принцессу из дома Габсбургов не в канаве нашли, чтобы отослать затем к жениху так просто, незаметненько, как какую-нибудь гувернантку.

- Не в канаве нашли, - вздыхал огорченно Франц, но ради политики бросаете в грязную канаву. И для этого печального зрелища я же еще должен устроить фейерверк?

В конце-концов супруги договорились, - в таких случаях всегда верх одерживает женщина, - что празднества состоятся, но в самом узком семейном кругу: будут приглашены лишь доверенные правящему дому столпы общества. Император полагал, что так все обойдется дешевле, высшая же аристократия думала, что так намного величественнее и знатнее. И любой ценой стремилась заполучить приглашение.

Из разосланных "пригласительных билетов", как всегда, только самая малость была отправлена в Венгрию. Из венгерской знати пригласили лишь самых крупных олигархов: Эстерхази, Палфи, Баттяни, Надашди, рыцарей Ордена Золотое руно, из тайных советников вообще только четырех. Из Трансильвании - губернатора, из Хорватии - бана44. О, попасть на придворный бал тогда еще было великой честью.

Потому все и удивились, когда при составлении списка приглашенных император продиктовал министру двора такое имя:

- Штефанус Ратони, Надьсёллёш.

Министр двора почтительно задал вопрос:

- Ваше величество желает пригласить его на придворный бал?

- Да.

- Не имею чести знать этого господина.

- Постарайтесь познакомиться с ним и в ходе бала не забудьте представить его мне.

Министр двора подобострастно поклонился.

- А какой титул написать в пригласительном билете?

- Напишите: ваше высокоблагородие.

Министр двора не сказал больше ни слова в присутствии императора, но когда тот уел, долго, может быть целый час, качал головой по поводу того, что император таким образом испортил красоту списка каким-то плебейским именем, и рассказывал подряд всем с превеликим удивлением, воздевая к небу глаза и жалуясь: и откуда только приходят императору на ум такие имена?.. Улучил удобный момент, он упомянул об этом и ее императорскому величеству, надеясь, что может быть она поможет. Но императрица отнеслась к его жалобе с безразличием.

Одним словом, высокоблагородный и уважаемый господин Иштван Ратонии, вице-губернатор губернии Угоча получил приглашение в Вену на придворный бал, проводившийся в самом узком кругу, что сразу подняло целую бурю во всей округе, потому что такая великая честь еще никогда не выпадала простому дворянину.

Губернатор барон Перени, предки которого не раз сиживали за королевским столом, и не один король бывал у них гостем, очень удивился, что приглашение получил не он. И если не получил, почему тогда получил его второй заместитель? Может быть устраивающий придворные церемонии министра двора с ума спятил?

Еще более загадочным это приглашение показалось неприглашенным на бал соседним графам Карои и тем паче - графу Бутлеру Парданьскому, который считался фаворитом при дворе. И почему именно Ратони? Верно, Ратони - богатый помещик, дворянин, хороший человек, но всего лишь вице-губернатор. Да и губерния-то какая-то Угоча, которая к тому же отказалась участвовать в коронации45. И чего они хотят от этого Ратони? Просто уму непостижимо. Но в конце-концов все утешились объяснением, что при дворе наверняка хотят послушать, как он поет. Надо сказать, что Иштван Ратони великолепно пел старинные венгерские народные песни - в удивительной "разбойничьей манере" - за квартой хорошего вина.

Самом Ратони тоже не давал покоя этот случай, но тем не менее он собрался не в близкую дорогу и отправился в Вену, вырядившись по случаю бала в черную суконную атилу на серебряных пуговицах и ментик с каракулевым воротником и оторочкой, которые он надевал только на сессии губернского собрания. Появившись в этом простом для высочайшего двора одеянии, среди многих разряженных в роскошные генеральские формы и мундиры, сверкающих множеством бриллиантов и смарагдов, шуршащих бархатных и шелковых платьев он выглядел как обыкновенный деревенский петух среди павлинов, попугаев, страусов, золотых фазанов, пеликанов и цесарок.

Министр двора, который уже давно подкарауливал его в зале, тотчас же его узнал, даже спрашивать не пришлось, и провел прямиком к императору. Ратони стеснялся, упирался, говорил, что не хочет, но министра двора заявил категорически: таков приказ.

Император только что вышел из внутренних покоев и совершал традиционный обход по кругу собравшихся на аудиенцию, разделив сей тяжелый государев труд со своей царственной супругой. Они с милостивым снисхождением подзывали к себе стоявших в каре дам и господ - императрица из числа тех, что стоял справа, император тех, кто был слева.

Министр двора поставил Ратони в середину этого полукруга, сказав ему:

- Стойте здесь, ваше высокоблагородие, пока его императорское величество не соизволит позвать вас, что непременно будет иметь место.

Ратони весь, как на иголках (он предпочел бы сейчас посиживать у себя на веранде да покуривать трубку), ждал, пока министр двора пробрался к императору и негромко доложил, что вон тот симпатичный, невысокого роста мужчина в середине полукруга, что рядом с длинным графом Фридрихом Вальдштайном и есть Иштван Ратони из Надьсёллёша.

Император одобрительно подмигнул министру и продолжал без помех выполнять свой долг, зажигая по пути розы радости на лицах, точно так же, как и его супруга государыня, пока - уже в самом конце - не дошел черед и до Ратони:

- Ну, каков урожай был нынче в Угоче?

- Так себе, ваше величество.

Великой мудростью министра двора была выдумана эта процедура, по которой в середине полукруга государь и государыня встречаются, аудиенция на сем кончается, и император, подав руку императрице, совершает еще один круг по залу, после чего, посмотрев, как идут танцы в танцевальном зале, они удалятся в свои покои.

Все здесь было заранее вымерено и рассчитано: и степень приветливости в голосе, и улыбки, и слова, которые государи произнесут, и поклон головы, и степень снисходительности, этому столько, этому - полстолька. Конечно, случались иногда вещи и непредвиденные. Например, такая, что из прически императрицы вдруг выпала белая роза.

Граф Фридрих Вальдштайн наклонился за ней и, подняв, протянул почтительно императрице.

- О, моя бедная розочка, ты хотела меня покинуть? - воскликнула императрица. - Спасибо, милый Вальдштайн.

Она взяла у него из рук цветок и, рассеянно помахав им в воздухе, задала графу несколько вопросов о состоянии дел в Праге.

- Там сейчас тоже такие же холода?

- Да, ваше величество.

- И тем не менее люди счастливы, не так ли?

- Частично, ваше величество. Но много и таких, кому нечего есть. Нет хлеба.

- Почему же они не едят булочки? - сказала императрица, и ее красивое чело закрыли тучи. Сказал так, она машинально зашагала дальше, с громким шелестом волоча за собою шелковую парчовую юбку цвета резеды, в тот же миг совершенно позабыв о Вальдштайне, поскольку ею уже была выдана положенная ему порция императорской милости. А одному человеку должно быть довольно одной порции. Итак, она пошла дальше, вернее пошла бы, но как раз тут был конец ее части пути. Ближе всего к ней находился как раз Ратони, он но находился уже на территории императора, который и разговаривал с ним. Императрица нетерпеливо посмотрела на своего супруга, потому что сейчас он должен был по ритуалу протянуть ей руку, и вместе с нею двинуться дальше по кругу, но император еще не закончил своего разговора и, увидев ожидавшую его императрицу, повернулся к ней и вовлек ее в разговор:

- А вот наш верноподданный Ратони, - сказал он, - которого я заставил приехать сюда издалека.

- Это большая милость для меня, - поклонился Ратони.

- Я рада, - почти одновременно с ним проговорила императрица.

- Это ему принадлежит деревня под названием Акли, - пояснил император.

- Ах да, теперь я знаю! - подхватила императрица, обрадовавшись, что вспомнила. - Вы сейчас нам очень нужны.

- Охотно верю вам, - со скромностью отвечал Ратони, - но весьма удивлен, что самый могущественный из государей в мире нуждался бы в самом последнем из своих слуг. Даже в сказках такого не бывает.

- Деревня Акли принадлежит вам, не так ли? - уточнил император.

- Да, это маленькая венгерская деревушка возле села Халми.

- Мы хотели бы ее купить у вас. Уступили бы вы ее нам?

- Считайте, что с этого мгновения она принадлежит вам, ваше императорское величество, - с благородной простотой отвечал Ратони.

- О нет, мой дорогой, так дело не пойдет. Я противник всяких неопределенностей и назначенных позднее цен. Мне может показаться, что деревня малого стоит, вам наоборот - много. И останемся друг другом недовольны! Так что я наперед хотел бы знать, сколько вы положите за нее?

Ратони дернул за серебряную цепочку своего чуть сбившегося в сторону ментика, а затем просто, без тени пафоса, сказал, как о совершенно естественном деле:

- Отдаю ее навечно за ту розу, что государыня держит в левой руке.

Ее величество невольно улыбнулась. Она выглядела очаровательной в эту минуту, даже слегка покраснела, но ничуточки не обиделась.

- О, сударь, - приветливо и робко сказала она, обращаясь к Ратони, нерешительно взглянув на супруга, - роза, право же, не стоит целой деревни...

Император, хотя и негромко, но с жадной поспешностью нетерпеливо перебил ее:

- Отдай ее, Людовика!

И даже дернул бровью.

Ратони с глубоким поклоном принял цветок и воткнул его в петлицу своей атиллы на груди. Вокруг волнами пробежал тихий ропот, слух о великом эпизоде прокатился по залу: герцоги, герцогини и дипломаты только о нем и говорили. Были такие, кто осудили эпизод: вот и опять был нарушен испанский придворный этикет. Другим, напротив, понравилось, что императрица так проста, мила и естественна по отношению к самому скромному из своих подданных, словно любая другая земная женщина. Но кто он, этот неизвестный человек?

С быстротой эпидемии распространилась по всему залу лихорадка любопытства. Министр двора оказался сразу для всех нарасхват, потому что он был единственный, кто знал неизвестного. Командиры полков дворянского ополчения, придворные вельможи спешили представиться этому простому дворянину из деревни. Кое-кто захотел поточнее узнать у него, о чем они беседовали с государем и государыней. Но Ратони, оказывается, был человеком неразговорчивы, замкнутым.

- Так, небольшое деловое соглашение заключили, - отвечал он.

Все это было таким странным и таинственным, что в этот вечер вокруг его личности образовался своеобразный нимб.

Но и этому вечеру пришел конец. В полночь лакеи погасили свечи, и бал - всего лишь бал, даже в Бурге. Кончился, как прекрасный сон - и после него не осталось ничего иного, кроме действительности: пара лоскутков от оборок на платьях, оторвавшийся бантик или клочок кружева, пригоршня выпавших шпилек или заколок, кем-то оброненная перчатка и несколько благоприобретенных гриппов и бронхитов.

И Ратони отправился к себе в "Мачакер-хоф", где он остановился. А наутро, проспавшись, уже ясной, свободной от хмеля головой, он понял, что у него ничего не осталось от волшебного вечера, кроме увядшей розы. Вчера она еще красовалась в прическе императрицы и потому заслуживала, что на ночь ее хотя бы поставили в стакан с водой. Но Ратони забыл даже и об этом. Утром, вспомнив о ней наконец, он завернул ее в конверт, сделанный из листа бумаги и надписал на конверте, как и полагается любящему порядок человеку, для памяти: "Деревня Акли". Вернувшись домой, он аккуратно уберет конверт в сундучок с семейной перепиской, где потомки всегда смогут найти свою бывшую деревню.

Едва Ратони успел закончить завтрак в столовой комнате ресторана, именуемой "залой", как к нему уж явился надворный советник Ноштиц, директор императорских имуществ, принесший на подпись документы о купле-продаже деревни Акли. Надворный советник был вежливый, приветливый старый господин, сладкий, как сироп, и умный как змей. Он передал господину Ратони послание от император, которое был сформулировано так:

"Его величество и государыня настолько тронуты рыцарским поведением вице-губернатора Угочи, что его величество не хотел бы каким-то неосторожным шагом нарушить и ослабить его аромат и красоту. (Это было бы весьма огорчительно, - заметил Ратони.) В то же время его величество понимает, что дело не может иметь такого исхода, и со своей стороны постарается соответствовать должным образом".

Ратони с улыбкой заметил, что он уже получил стоимость деревни и в высшей степени вознагражден самим фактом, что император милостиво согласился ее принять. Подписав договор и на другой день поосмотревшись немного в Вене, утром следующего дня он отправился к себе домой, в Надьсёллёш.

Дни после бала летели также, как и до него, один за другим, но Акли показалось, что они наоборот ползут как улитки медленно, едва заметно. Да чего там дни, они еще ладно - так или эдак проходили; днем он мог поехать в пансион, провести время с Илоной, особенно после того, как император освободил его от обязанности служить при дворе и назначил одним из главных служителей при семейном императорском архиве и библиотеке. Словом, с тех пор, как у Акли была серьезная должность, у него появилось свободное время, что не работать, а увиваться за красивой невестой, по четыре раза на дню то ссорясь с ней, то мирясь. А вот ночи! О, эти розовые ночи, когда влюбленный человек не может уснуть и думает только о ней, какие вы долгие, какие же вы долгие! Поскольку преддверие в рай вымощено нетерпением.

После бала оставалось всего только семь дней до свадьбы, но ведь всегда что-то случается в последние дни. Обычно эти дни богаты событиями. - Это словно предвкушение великого события. Почта должна привезти высланное из дому свидетельство о крещении; потом человек подыскивает квартиру, где он будет жить с молодой женой, - это тоже великое удовольствие: можно отправиться вместе с невестой показывать ей их будущее гнездышко; невеста смущается, краснеет, когда речь заходит о том, где будет спальня. Потом расставляют мебель, для этого тоже нужно по нескольку раз на дню ехать на квартиру и смотреть; нужно написать письма родственникам; найти распорядителя на пиршестве, дружку для жениха и так далее.

Но что касается родственников, то тут больших хлопот у Акли не было. Родственников своих он давно позабыл, а они его и подавно. Одна только мать - овдовевшая жена кожевника - жила в селе Халми и конечно же не собиралась отправиться в дальнюю дорогу. Дружки и распорядителя на пиру тоже не требовалось: решили, что свадьба состоится без лишнего шума в церкви Марии-Штиген, что граф Коловрат будет одним свидетелем, а младший Дюри Ковач - другим. Конечно, можно полагать, что церковь будет переполнена большим количеством желающих поглазеть: соберутся знакомые Акли, придворные. Сгорающие от любопытства относительно приемной дочери императора, конечно же прибудут госпожа Сильваши и все подружки Илоны Ковач по пансиону, ну и множество просто зевак, которые всегда приходят поглазеть на любую свадьбу.

Никакого пира после свадьбы вообще не будет (все-таки каков скупердяй император!), счастливая пара обвенчается утром в десять часов, из церкви отправится домой переодеться, после чего сразу же уедет справлять медовый месяц на хуторе императора в Мелерсдорфе, где находится молочная ферма императорского двора, и где для них приготовит праздничный обед сам повар его величества, отряженный в распоряжение молодых на две недели.

Одним словом, свадебная программа была бедноватой, можно даже сказать - скудной. Но подобно тому, как на матовой ткани сразу же бросится в глаза какой-нибудь красный шелковый бантик, у этой свадьбы тоже была одна черта, которая сразу сделала ее куда более пышной, что любая самая богатая свадьба в Вене. Непосредственно перед тем, как отправиться в церковь, молодые должны были явиться в подвенечном наряде в Бург, где император и императрица дают им аудиенцию, на которой будет присутствовать и принцесса Мария-Луиза - тоже невеста, и потому охочая до таких зрелищ. Это уж вечный закон человеческой природы! Каждый из нас интересуется своим ближайшим будущим. Старушки любя навещать кладбища, помолвленные девушки - посмотреть на невест.

Таким образом этой предварительной церемонией двор берет на себя какую-то роль в свадьбе Акли, что само по себе уже великая сенсация в верноподданной государю имперской столице. Улицы и церковь заполнит публика, в кафе и пивных остряки-бюргеры Вены будут выдумывать ехидные шутки и каламбуры. Сам император тоже имел слабость устраивать такие зрелища, которые щекотали бы фантазию народа. Только дерево цветет само по себе. А любовь народа нужно клещами вытаскивать у него из сердца, и самые лучшие клещи - это такие яркие зрелища, как проявление доброты и снисхождения правителя к народу. И император в последнее время по нескольку раз на дню наведывался в свой рабочий кабинет, где втайне создавался фамильный герб новоиспеченного дворянина фон Акли. Эскиз выглядел так: на щите, на зеленом поле, была изображена двуглавая канарейка, в клюве одной ее головы - ветка терновника, в другом клюве - золотое обручальное кольцо. Идея герба принадлежала графу Коловрату и содержала в себе намек на стихотворение Акли "К Наполеону! - на его двоякий смысл и соответственно - на двойные последствия, то есть на колючки терна и на обручальное кольцо.

Император был доволен идеей Коловрата, но придворным геральдикам и старым герцогам, для которых геральдика своего рода хобби, проект не нравился и они подсмеивались над Коловратом, над его противоестественной птицей, двухглавой канарейкой.

- И где этот коварный Коловрат нашел такое удивительное яйцо, из которого могла вылупиться такая страшная птица?

- Яйцо было нормальным, - приводил в свое оправдание такие доводы граф, - но я в самом деле допустил ошибку: не подумал и положил его под двуглавого австрийского орал, чтобы он высидел из яйца птичку...

Одним словом, двор очень даже занимала женитьба Акли. Простые подданные находили развлечение в том, что к своим обыденным делам они для потехи - примешивали и мировые события. Это, видите ли, для них Наполеон творит чудеса! А у великих мира сего все наоборот. Они гоняются за пустяками, чтобы возвысить их до уровня великих событий, среди которых протекает их повседневная жизнь. Огорчение в связи с утратой целой губернии они пытаются хоть на минуту скрасить выигрышем партии в карты. Инсценированное счастье для чужого им человека в какой-то мере помогает им забыть о собственном несчастье, на которое они обрекли свое родное чада.

Император с большим удовольствием занялся этим чудачеством, проявляя внимание буквально ко всему. Он отправил придворного курьера в Надьсёллёш к Ратони, и тот отвез вице-губернатору Угочи орден Железной короны третьего класса и сундучок из розового дерева с каким-то подарком.

Весь Надьсёллёш был как в лихорадке. Вице-губернатор Иштван Ратони не без волнения открыл сундучок. Рядом с ним исполненные святого благолепия стояли чины губернской управы и члены семейства. Все были убеждены, что сундук полон сказочных сокровищ Алладина, поэтому можно представить их разочарование, когда из вороха шелковой бумаги была извлечена статуэтка императора, высеченная из белого каррарского мрамора.

Утром в день свадьбы его величество проснулся наверное даже раньше жениха. Он осмотрел подарки, приготовленные императрицей Людовикой - ящик столового серебра, на котором был выгравирован новый греб Акли с его удивительной канарейкой. Принцесса Мария-Луиза вручит в подарок невесте великолепный красивый резной веер слоновой кости. Сам же император принялся торопить придворных в канцелярии с изготовлением его собственного подарка - документов, которые он еще должен был подписать. Он нетерпеливо поглядывал на часы, пока наконец не принесли документы. Император подписал их.

Он прошел в покои императрицы и по обыкновению начал рассказывать ей, что ему приснилось ночью, на что обычно императрица отвечала рассказом о своих собственных сновидениях. (Потому что тогда люди еще видели сны.) Приходит ко мне покойный полковник Ковач, рассказывал император, и говорит: "Явился к вам с того света, чтобы поблагодарить вас за доброту вашего величества к моему ребенку". Ага, ну а какие новости там у вас. на том свете? - спрашиваю я его". "Ничего особенного, - отвечал полковник. - Могу только доложить вашему величество, что господь бог распорядился сегодня открыть в книге жизни вашего величества новую страницу". И с этими словами полковник исчез, растворился как дым.

О сем удивительно сне они и беседовали. Император сказал, что после такого сновидения он сразу проснулся и больше уже не мог уснуть, однако его бессонница оказалась полезной для блага отечества, потому что лежа в постели он придумал новую пуговицу, которую он собирается сначала предложить для мундира шпленского гусарского полка, и они с придворным ювелиром сегодня же приступят к разработке пробного образца новой пуговицы. Поговорили и об этом, и императрица с известной удовлетворенностью и гордостью взирала при этом на продолговатый череп своего супруга, в котором родился замысел пуговицы, когда вошел камергер и доложил, что жених и невеста уже находятся в синем зале и просят аудиенции их императорских величеств.

- Идемте. Людовика, и ты, Луиза! - оживленно промолвил император. - И будьте, прошу вас, ласковы к ним. Ведь все люди в равной мере творения божии.

- О, конечно, - ответствовала императрица.

Их императорские величество прошествовали в синий зал, где стояли в ожидании, взявшись за руки, молодые. Невеста была в белоснежном платье и с белым венком на голове, стройная, как лилия, с лицом чистым и белым.

- Взгляните, это же наша "белая женщина" из Бурга,46 когда она еще была невестой! - весело заметил Император. При виде императора и императрицы жених и невеста опустились на колени, и император сказал.

- Встаньте. Очень скоро вы опуститесь на колени перед богом, пусть же вся ваша преданность теперь принадлежит уже ему.

- Как она хороша, маман! - прошептала принцесса своей мачехе.

Императрица поманила невестку к себе поближе и та, смущенная и вся трепеща, путаясь в платье с длинным шлейфом, приблизилась к ее величеству и поцеловала протянутую ей руку.

- Его величество император очень добр к вам, дитя мое. И я тоже желаю вам счастья...

Затем императрица внимательно, с милостивой добротой оглядела ее.

- Вы будете очень красивой женщиной, - продолжала она, - только...

Илона зарделась, как красная роза.

- Только ведите себя достойно, будьте хорошей христианкой и верной женой. Подойдите, подойдите-ка сюда!

Она подозвала ее к столику, на котором стоял раскрытый ящик с богатым, сверкающим столовым серебром.

- Хочу помочь вам обзаводиться домашним хозяйством.

- Ваше величество очень добры ко мне, - залепетала невеста, и слезы вдруг хлынули из ее глаз.

- Ну вот вы и опять расплакались? - уныло, с сожалением заметил император. (Он не любил слез.) Акли, я отдал вам ее, но не хотел бы когда-нибудь услышать, что она плачет. Так что имейте это в виду, Акли, несносный проказник!

Императрица же очень удивилась, почему девушка расплакалась при виде серебра: она больше ожидала проявлений радости.

Мария-Луиза мило улыбнувшись. Протянула ей свой подарок, - веер.

- Папа разрешил мне, чтобы и я передала вам вот этот пустячок на память обо мне, потому что надеюсь, что иногда вы будете брать его в руки.

- Я буду хранить его как святыню до самой смерти, - прерывающимся голосом отвечала невеста, прижимая подарок к груди.

- Сожалею. - заговорил теперь император, с плутовской скромностью и действительно выражением сожаления на лице, - что могу высказать только добрые пожелания. У меня тут ни серебра, ни безделушек, одни только бумаги. Так что я жалую вам, Акли, дворянство. И вот вам диплом о возведении вас в дворянское сословие и новый фамильный герб рода Акли. Но имейте в виду, что если снова будет созвано ополчение, мой друг, - добавил он шутливо, вы обязан будете выступить с отрядом!

- Я готов пролить за вас кровь, ваше величество, в любую минуту.

- Хорошо, хорошо, мой друг. Но для того, чтобы проливать кровь, надо ее иметь. А для того, чтобы иметь кровь, нужно иметь немножко мяса на жаркое и стакан доброго вина. Поэтому, желая сделать это возможным, дарю вам и знаменитое село под названием Акли в качестве императорского пожалования.

- О, ваше величество! - глубоко тронутый сказал Акли и тоже обронил несколько слезинок. - Но это уже слишком много! Ведь я хотел деревню только для того, чтобы получить в жены Илону.

- Ну вот и мы, как и вы однажды, сделали все наоборот, задом наперед, мой друг! Я только потому даю вам деревню, - возразил император, - что Илона - ваша жена! А это ее приданое. (И он принялся читать находившийся у него в руке диплом о пожаловании: Ab Dominem ed Nikolaus Akli de eadem...47 ). Ну, и никаких благодарствований! Вы-то все равно сейчас от меня ничего не поучите. А вернее получите: один совет. Не пишите больше стихов. И еще один. Не забудьте свои документы, потому что вдруг я передумаю.

Акли взял дипломы, но действительно был не в силах произнести больше ни слова - так он был взволнован.

А император воспользовался этим моментом и исчез, чтобы избежать и коленопреклонения и поцелуев руки. Проходя мимо изумленной невесты, он пощипал ее милостиво за подбородочек.

- Ну, теперь не боимся, моя маленькая? А? Так что любите этого злого человека. Но если он будет к вам плохо относится, не забывайте, что старый император живет здесь, в Бурге. Пока, милая. Мы уже уходим! Большого счастья!

И он скрылся за дверью, подхватив под руки императрицу и ринцессу.