"Полвека под землей" - читать интересную книгу автора (Кастере Норбер)

Первый спуск в пропасть

Мой первый спуск в пропасть! Как он был прекрасен, какое это было волнующее, незабываемое событие в моей жизни!

К тому времени, как это случилось, я успел повидать только такие гроты и пещеры, для исследования которых можно ограничиться самой примитивной экипировкой: ацетиленовый фонарь, несколько свечей и десяти-двенадцатиметровая веревка для спуска с крутых откосов и уступов.

Вертикальные подземные колодцы были мне недоступны из-за отсутствия специального снаряжения, и моя мечта об исследовании таких колодцев утолялась лишь чтением единственного бывшего в моем распоряжении капитального научного труда известного геолога и исследователя подземных пещер Мартеля «Бездны». Захватывающие описания его смелых экспедиций под землю иллюстрировались множеством планов, разрезов и схем, выполненных учениками прославленного спелеолога Гийомом Вюилье и Люсьеном Рюдо. С замирающим сердцем вглядывался я в убегающую в темноту перспективу тонких веревочных лестниц, на конце которых покачивалась крохотная фигурка исследователя, напоминая паука, повисшего на кончике своей нити.

Сколько раз рассматривал я эти рисунки и схемы пропастей, одни названия которых вызывали у меня головокружение и неудержимое желание повторить в один прекрасный день подвиг героя этих опасных, но увлекательных путешествий. Героя, который отважно спускался на немыслимую глубину в недра французской земли, находил там дворцы из сказок «Тысячи и одной ночи» и раскрывал их тайны и загадки во славу науки!

Этот исследователь ежедневно и ежечасно рисковал жизнью, спускаясь иной раз в пропасти с помощью простой палки, привязанной за середину к концу длинной веревки. В таком виде, сидя верхом на своей палке, словно ведьма на помеле, Мартель отправлялся в недра земли, облаченный в пиджак и шляпу-котелок, подобно какому-нибудь ученому герою Жюля Верна.

Так выглядел на фотографиях знаменитый Мартель, первооткрыватель пропасти Падира#8242;к, провалов Арманд, Рабане#8242;ль, Мас Рейна#8242;ль и стольких других гигантских подземных пустот, которые он исследовал десятками в самых различных уголках земного шара.

В те времена я даже помыслить не мог, что когда-нибудь мне выпадет честь стать его учеником и близким другом, что мне суждено испытать те же радости и те же волнения, какие испытывал он. И уж никак не мог я предвидеть, что буду иметь счастье назвать его именем открытую и исследованную мною самую глубокую пропасть Франции.

Чтение книги Мартеля произвело на меня слишком сильное впечатление, чтобы я мог долго противиться искушению. С каждым днем во мне крепло решение спуститься самому в какую-нибудь пропасть.

Однако, поскольку в моем распоряжении не было ни веревочной лестницы, ни лебедки, ни товарищей, необходимых для подземной экспедиции такого рода, мне пришлось отказаться от мысли о спуске в целый ряд пропастей, слишком глубоких, сложных и потому для меня недоступных. После долгих размышлений и колебаний я остановил свой выбор на очень симпатичной пропасти, всего лишь шестидесяти пяти метров глубиной. Схематический разрез ее показывал, что для спуска на дно пропасти достаточно запастись 35-метровой веревкой. Остальной путь проходил по откосу крутизной 45°, образованному огромной каменной осыпью.

Я выбрал эту пропасть еще и потому, что она была расположена неподалеку от нашего дома, близ горной деревушки Арба#8242;, на высоте 800 метров, в предгорьях Пиренеев и верховьях Гаронны.

В один прекрасный день, проехав на велосипеде около двадцати километров, я прибыл в деревню Арба. Облюбовав среди ее жителей почтенного старика, я с трепетом спросил его, не знает ли он, где расположен вход в пропасть Планк.

О да, разумеется, он прекрасно знает эту пропасть, правда, под другим именем. Он даже помнит ученого из Парижа, приезжавшего однажды летом в Арба. Ученый нанял тогда проводников, носильщиков и мулов и отправился в близлежащий лес, где установил палатку и предпринял спуск в некоторые пропасти, открывавшиеся в этом лесу.

Я жадно слушал человека, видевшего своими глазами Мартеля. Старик рассказывал о приезжем парижанине весьма картинно и выразительно, вплетая в свое повествование все анекдоты и легенды, ходившие с тех пор по деревне Арба и ее окрестностям, где приезд прославленного ученого произвел настоящую сенсацию и запомнился надолго.

Старикан был неистощим в своих воспоминаниях, он не умолкал ни на минуту. Но каким подозрительным, презрительным и осуждающим сделалось его лицо, когда я открыл ему, что намерен отправиться к пропасти Планк и спуститься в нее.

Как все жители Пиренеев, гордящиеся своими горами и не терпящие, чтобы кто-либо относился к ним неуважительно, а главное, проявил больше предприимчивости и смелости, чем они сами, — старый горец, до сих пор разговаривавший со мной охотно и дружелюбно вдруг резко изменил тон. Ему льстило, что какой-то пришелец и чужак интересуется пропастями в его родных горах и даже приехал издалека, чтобы расспросить о них. Но спускаться!..

В речи моего собеседника сразу зазвучала враждебность и желание противоречить.

Пропасть Планк, по его словам, — самая опасная во всей округе Мартель едва не погиб там под каменной лавиной, а глубина ее такова, что спущенная в пропасть веревка длиной в «шестьдесят пастушьих посохов» не достала дна…

Такие устрашающие сведения, вероятно, поколебали бы мою решимость, если бы в кармане у меня не лежала записная книжка с планом и схемой пропасти Планк, сделанными Рюдо и Жаммом, сопровождавшими Мартеля при спуске. К тому же мне была хорошо известна страсть деревенских жителей ко всевозможным преувеличениям, когда их расспрашивают о местных подземных пещерах и пропастях, куда они, кстати сказать, никогда не удосуживаются заглянуть.

Приняв скромный и даже смиренный вид, я поспешил заверить старика, что хочу лишь осмотреть местонахождение провала Планк. Только такой ценой удалось усыпить подозрения старого горца, и он согласился дать мне указания, как найти устье пропасти. Указания эти были весьма расплывчатыми и путаными и сводились, в основном, к тому, что после двухчасового подъема в гору сквозь густой лес я непременно увижу устье провала «рядом с большим буком».

Сколько раз приходилось мне впоследствии отыскивать по таким вот описаниям входы в подземелья и устья подземных колодцев! Часами бродил я в непролазной чаще и после долгих, бесплодных поисков часто возвращался ни с чем, кляня на чем свет стоит того, кто объяснял мне дорогу.

Уже много времени ходил я во всех направлениях по лесу Арба отыскивая пресловутый «большой бук», пока наконец добрый бог подземелий и пещер не сжалился надо мной, и я увидел — нет, не «большой бук» (его не было и в помине!), но зияющее в земле отверстие, наполовину замаскированное густой листвой.

Запыхавшийся и трепещущий от волнения перед этим отверстым зевом земли, я все же сразу сообразил, что именно здесь находите вход в пропасть Планк. Я узнал его по описанию Мартеля, читанному, перечитанному и запомнившемуся наизусть. Сбросив с плеч тяжелы рюкзак со снаряжением, я присел на камень и тут со стыдом и разочарованием констатировал, что, по-видимому, не принадлежу к племени отважных разведчиков земных недр. Нет, никогда не осмелюсь я спуститься в эту страшную дыру! При одном только взгляде на нее меня охватывал леденящий страх.

В книге Мартеля разрез пропасти Планк выглядел четко и ясно: наклонный колодец глубиной 20 метров, затем десятиметровый отвесный спуск, а ниже — крутая каменная осыпь, ведущая в обширный подземный зал на дне пропасти.

Сейчас, в сопоставлении с действительностью, схема эта казалась весьма условной и внушала мало доверия. Еще немного — и я поверил бы словам старого горца, а не книге Мартеля. Я был словно загипнотизирован этим головокружительным, уходящим в глубь земли черным провалом, над входом в который моя еще свежая память школьника невольно помещала надпись, увиденную Данте над вратами Ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Легкий туман, пахнущий сырой землей и лишайниками, увлажнял зеленый мох и черные скользкие камни наклонного колодца. И мое испуганное воображение рисовало ужасное и нескончаемое падение в бездну грешников, осужденных на вечные муки. Это уже не было похоже ни на увлекательное «Путешествие к центру Земли», прочитанное в недавнем детстве, ни на вдохновивший меня труд Мартеля. Это был Данте со всеми его мистическими ужасами!

Поддайся я охватившему меня паническому настроению — и не видать бы мне пропасти Планк как своих ушей. Я тут же повернул бы вспять. Но где-то в самой глубине моей души росла смутная уверенность, что я не уйду отсюда вот так, ничего не предприняв. Полдневный анжелюс[2] давно прозвонил в долине, пора было подкрепиться. Я надеялся, что мой скромный завтрак поможет мне вернуть утраченное душевное равновесие, рассеять опасения и привыкнуть к мысли, что я должен во что бы то ни стало спуститься в пропасть Планк.

Сидя на краю провала, я принялся завтракать, посматривая поочередно то на черное отверстие, разверзавшееся у моих ног, то на залитую июльским солнцем долину, откуда я пришел, Иногда взгляд мой останавливался на полураскрытом дорожном мешке, из которого выглядывал моток туго свернутой веревки, напоминая о том, что так долго выношенная мечта готова наконец осуществиться. Сейчас я спущусь в первую в моей жизни пропасть!

Да, долгожданный момент наступил. Я вскакиваю на ноги и энергично принимаюсь разматывать веревки и связывать их концы.

Я собрал все, что мог найти дома подходящего для моей экспедиции в смысле веревок, и надо сказать, что «ансамбль» получился весьма неоднородный. В моем распоряжении было всего около тридцати пяти метров не очень удобных для спуска (слишком тонких) веревок, способных, однако, выдержать тяжесть тела подростка.

Привязав веревку к ближайшему стволу дерева прочным узлом, я почувствовал, как спокойствие и уверенность понемногу возвращаются ко мне. Я старался поддержать в себе эту уверенность, вспоминая без всякой ложной скромности, что с детства был хорошо натренирован во всевозможных упражнениях, развивающих ловкость и силу. Все эти размышления способствовали тому, что я окончательно овладел собой и уже без мрачных опасений освободился от всего лишнего, спрятал свое имущество в кустарнике и, держа в зубах зажженную свечу, сполз, пятясь, в отверстие провала и стал спускаться, равномерными движениями перехватывая веревку и стараясь дышать ровне и глубоко.

На двадцатиметровой глубине наклонный колодец заканчивается и круто обрывается на узком уступе вертикальной стены, отвесно уходящей вниз, в глубину, где царит беспросветный мрак.

Уверившись теперь в силе своих рук и в точности схемы, воспроизведенной в книге Мартеля, я не стал задерживаться долго на этом месте своего спуска.

Встав на колени на краю уступа, спиной к зиявшей позади пустоте я соскользнул на животе с закраины скалы и повис, крепко сжимая: руками и ногами уходящую в черную глубину веревку. Но в тот момент, когда голова моя находилась на уровне каменного карниза, свеча ударилась верхним концом о камень и потухла. Пришлось спускаться ощупью, в полном мраке. Тридцать метров кажутся нам совсем небольшой величиной, если нужно преодолеть это расстояние по горизонтали. Но надо отчетливо представить себе, что 30 метров здесь — это высота восьмиэтажного дома, и на человека, висящего в полной тьме на конце веревки, такая цифра производит весьма внушительное впечатление. Поэтому с огромным чувством облегчения я наконец касаюсь ногами твердой почвы. Первым делом зажигаю снова и свечу и ацетиленовый фонарь. Неизъяснимое чувство гордости овладевает мной: я преодолел свои страхи и победил первую в моей жизни пропасть!

При свете свечи и фонаря я угадываю обширные размеры подземного зала с высоким сводом, очертания которого теряются во мраке. Крутой склон усыпан крупной каменной осыпью, по которой я проворно спускаюсь вниз, на дно пропасти, стремясь как можно скорее достичь заветной глубины 65 метров.

По дороге я делаю две находки, новые и волнующие для меня. Среди многочисленных костей овец и баранов я обнаруживаю хорошо сохранившиеся рога северного оленя, лежащие здесь, по-видимому, с глубокой древности, потому что на человечьей памяти это животное никогда не встречалось в Пиренеях. Немного дальше, придавленный огромным валуном, белеет скелет бурого медведя с неповрежденным черепом.

Все эти животные с незапамятных времен падали в отверстие наклонного колодца — настоящую природную западню, и кости их лежат здесь теперь вперемешку после бог весть какой долгой и мучительной агонии…

Огромные полусгнившие стволы деревьев валяются повсюду; они, очевидно, тоже скатились сюда сверху.

У подножия хаотической каменной осыпи дорогу мне преграждает миниатюрное озеро, питаемое тонкими струйками воды, стекающими вдоль толстой сталактитовой колонны, изборожденной множеством желобков и напоминающей окаменевший водопад. Вода, струящаяся вдоль колонны, отлагает здесь каждый день свою крошечную ношу извести, а сама падает в прозрачный водоем.

Излишек воды вытекает из озерца через узкую щель и исчезает в подземной глубине, направляясь неведомо к какому дальнему выходу из-под земли, вероятно к какому-нибудь роднику в долине.

Но вот наконец и дно пропасти. В неверном свете ацетиленового фонаря я в полном безмолвии и одиночестве наблюдаю воочию механизм движения подземной воды. Она сочится капельками и тонкими струйками с циклопических стен подземного зала и собирается в самой нижней его точке, в крохотном озере.

Эти скрытые в подземных лабораториях природы водоемы питают как скромные источники и родники долины, так и многоводные подземные реки, мощными потоками вырывающиеся из-под земли.

Я вижу своими глазами самую загадочную и самую поэтическую фазу вечного круговорота воды в природе — ту, во время которой водяные струйки пробираются сквозь земную толщу одним им известными таинственными путями!

Но вскоре я замечаю, что подземный водоем наполняется не только за счет кристально чистой воды, стекающей с потолка и стен. Темный ручеек вытекает из-под каменной осыпи. Он просачивается сквозь нагромождения валунов, омывая все, что встречается на его пути, в том числе и кости, и гниющие деревья, и падаль…

Этот убедительный пример ярко иллюстрирует ту опасность, которую приносит необдуманное загрязнение источников. У пиренейских крестьян — да и не только у них — существует обычай сбрасывать в подземные пустоты и пропасти трупы павших животных и другие гниющие отбросы. Непрерывно просачивающаяся сквозь известковую породу вода растворяет и уносит с собой эти отбросы и, выбившись где-нибудь у подножия горы родником, может послужить причиной возникновения страшной эпидемии…

На дно пропасти я спускался по самой середине каменной осыпи. Подниматься же обратно решил по краю ее, вдоль одной из стен подземного зала.

На полпути к вершине каменного холма, где свисает веревка, соединяющая меня с внешним миром, я внезапно замечаю в стене вход в темный коридор, полого уходящий вверх. Удивленный и заинтригованный, я вхожу под его своды и, прыгая через усеивающие пол обломки, продвигаюсь вперед. Удивление мое понятно: ни в тексте книги Мартеля, ни в схеме-разрезе пропасти Планк этот коридор не обозначен.

Неровный, заваленный камнями ход скоро приводит меня в обширный грот с пыльным земляным полом. Воздух здесь спертый, шаги мои звучат глухо и не будят эха. Внезапно я замечаю у своих ног груду костей каких-то крупных животных. Присмотревшись, я опознаю, кому принадлежали эти останки, хотя до того времени видел подобные кости лишь в витринах палеонтологических музеев. Это скелеты пещерных медведей, грозных хищников, обитавших на Земле в доисторические времена. Они населяли тысячами подземные пещеры, и первобытным людям приходилось с боем отвоевывать у этих чудовищ свои жилища.

Опустившись на колени, я с волнением рассматриваю и подбираю черепа и челюсти с огромными клыками… Зрелище этих доисторических останков, озаренных неровным светом моего фонаря, производит внушительное впечатление. Мысль моя уносится к тем отдаленным временам, когда в этом гроте обитала целая стая свирепых хищников и каменные своды отражали их яростное рычание.

Миновав подземный зал с костями ископаемых медведей, я двинулся дальше по узкому и неровному коридору, который неожиданно закончился скалистым обрывом. Слабый свет моего фонаря не достигал до дна этого глубокого колодца, брошенные в него камни падали где-то далеко внизу.

Оказывается, пропасть Планк не была исследована Мартелем до конца и имеет не известное ему продолжение. Но каким образом страшные пещерные медведи попали сюда?

В этот день я впервые изведал тайную и опьяняющую радость столько раз испытанную впоследствии: быть первооткрывателем подземного лабиринта, о котором никто не подозревал.

За неимением веревки я не смог в тот день продолжить свое исследование. Но через несколько дней вернулся опять, вооруженный дополнительной веревкой для обследования этого конечного колодца.

Любопытство боролось во мне со страхом, когда я соскользнул с каменного уступа в кромешную тьму колодца, держа в зубах зажженную свечу.

На глубине 8—10 метров я смог, раскачав веревку, встать двумя ногами на каменный карниз и отсюда проникнуть в нижний, не обследованный никем этаж пещеры. Отказавшись от мысли достигнуть дна колодца — для этого снаряжение мое было явно недостаточным, я осторожно двинулся вперед по новой подземной галерее. Здесь также встречались время от времени кости пещерных медведей. Затем путь мне преградил новый провал, на этот раз во всю ширину галереи. Перебраться или перепрыгнуть через него не представлялось возможным.

Но по ту сторону колодца подземная галерея продолжалась, и темные своды ее неудержимо манили меня к себе.

Долго я стоял, размышляя, перед этим неодолимым препятствием, потом со вздохом повернул назад. Однако на обратном пути я придумал способ, с помощью которого можно было перебраться через колодец.

Неделю спустя я снова приехал в деревню Арба. Спрятав велосипед в надежном месте, я поднялся в гору, сгибаясь под тяжестью рюкзака, нагруженного больше чем когда-либо. Продираясь сквозь кустарник, я думал о том, что мои частые посещения окрестностей Арба должны в конце концов возбудить подозрения у местных жителей. Между тем именно сегодня мне надо было во что бы то ни стало проскользнуть к пропасти Планк незамеченным.

Добравшись до устья пропасти, я, по обыкновению, позавтракал, сидя у входа и с интересом разглядывая тонкие и гибкие стволы молодых каштанов, которые росли вокруг. Затем, вытащив из рюкзака топорик с остро отточенным лезвием, направился к одному приглянувшемуся мне деревцу.

Прежде чем нанести первый удар, я некоторое время колебался. Страх быть схваченным жандармами или, вернее, лесником удерживал меня, но ненадолго. Решение мое было твердым и хорошо обдуманным.

Волнуясь, как всякий правонарушитель перед первым преступлением, я азартно принялся рубить молодое деревце. Скоро оно рухнуло на землю почти без шума. В несколько мгновений я очистил ствол от веток и сбросил их в пропасть. Затем тщательно собрал щепки и замаскировал пенек мхом.

Уничтожив все следы своего преступления, я сунул ствол каштана и устье провала: он скользнул по наклонной плоскости и исчез в глубине.

Я последовал за ним, держась за веревку. Спустившись на дно колодца, я обнаружил там свое деревце, взвалил его на плечо и двинулся, сгибаясь под тяжестью, к открытому мной в прошлый раз подземному коридору.

Идти по узкому, извилистому проходу с длинным шестом на плече было тяжело и неудобно. Я продвигался вверх с трудом, как муравей, который тащит соломинку втрое длиннее себя. Одной рукой я поддерживал шест, в другой держал фонарь. Вдруг на одном из поворотов я замер от неожиданности, увидев перед собой… крысу. Зверек тоже застыл на месте, загипнотизированный, по-видимому, светом моего фонаря. Тем, кому хорошо известно, что подземная фауна Франции представлена только насекомыми и некоторыми видами простейших, должно быть понятно мое крайнее изумление. Подумать только, я, может быть, открыл неизвестный доселе науке вид грызунов, обитающих в вечном мраке подземных пещер и лабиринтов! С жадным любопытством рассматривал я крысу и успел заметить, что усы и брови у нее необычайной длины. Неужели она была слепой, как знаменитая Neotoma, лишенная зрения крыса, населяющая Мамонтову пещеру в Америке? Заполучить такой редкий экземпляр было бы неслыханной удачей! Но как это сделать? В одной руке у меня фонарь, другая по-прежнему поддерживает лежащее на плече деревце. Я медленно отпускаю шест, он скользит назад по моей согнутой спине, я срываю с головы кепку и с силой бросаю ее в крысу. Удар попал в цель, и зверек скатывается с камня, на котором сидел, прямо к моим ногам. Но в ту же секунду шест, соскользнувший с моего плеча, основательно ударяет меня по пояснице, с грохотом катится обратно вниз по наклонному коридору и останавливается только в большом зале, у подножия каменной осыпи.

Потирая ушибленные места, я подбираю кепку, но зверек мой исчез бесследно. Больше мне никогда не пришлось встретить пещерной крысы, и всю жизнь я жалел, что в тот раз не сумел изловить ее.

Огорченный неудачей, я отправился на поиски своего шеста, пролетевшего за несколько мгновений весь проделанный мной долгий и трудный подъем.

Со времен этого давнего приключения мне приходилось проделывать под землей множество непредвиденных физических упражнений. Однажды я даже катался на коньках по льду замерзшего подземного озера. Но никогда не забыть мне трудов по перетаскиванию тяжелого и длинного шеста по извилистым подземным переходам при слабом свете плохонького ацетиленового фонаря.

Наконец, после бесчисленных поворотов, толчков, усилий и волнений, я достиг последнего колодца, и мой шест, ловко перекинутый через зиявшее устье провала, должен был послужить мне мостиком для перехода. Мостик был, по правде говоря, не очень-то надежным, он изрядно прогибался, но все же оказался достаточно прочным, чтобы выдержать мой небольшой вес.

Переправляться через провал, сидя верхом на шесте, было рискованно: он был слишком тонок и я легко мог перевернуться. Пришлось прибегнуть к так называемому тирольскому способу, хорошо знакомому всем альпинистам: обхватив шест руками и ногами, повиснуть на нем спиной вниз и передвигаться подобно южноамериканским ленивцам. Нельзя сказать, чтобы я бестрепетно предался этому необычному способу передвижения вниз головой над зияющей пустотой неизвестной глубины. Сознаюсь, я был чрезвычайно взволнован, проделывая такой опасный гимнастический трюк в полном одиночестве. Мой фонарь, оставленный мной на краю провала, был единственным свидетелем этого смертельного акробатического номера и единственной моей моральной поддержкой. Он мог также стать единственным свидетелем моего падения в бездну…

Но я был молод, так же ловок, как неосторожен, и опасная переправа завершилась благополучно. Добравшись до противоположного края колодца, я достал из кармана свечу, зажег ее и, бросив взгляд на оставленный фонарь и хрупкий мостик, который еще покачивался после моей переправы, двинулся дальше по коридору, сулившему мне новые волнующие открытия.

Ужасное разочарование ожидало меня. На первом же повороте подземный коридор закончился глухим тупиком, без единой щели или отдушины.

Удар был неожиданным и тяжелым. Но так как терять мужество не следует ни при каких обстоятельствах, особенно под землей, где неожиданности и разочарования подстерегают исследователя на каждом шагу и где мне суждено было впоследствии испытать величайшие радости научных открытий, способных компенсировать любые усилия исследователя, — я повернул обратно, предварительно начертав кончиком ножа на мягком глиняном полу слова, которые Ростан вложил в уста своего героя Сирано: