"Зубы тигра" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

Глава 3 Серые папки

Одно из преимуществ Хенли перед всеми коллегами и конкурентами состояло в том, что большинство его агентов и источников информации работали в каких-то других местах. Им не нужно было платить зарплату, размещать или кормить. Все накладные расходы оплачивали налогоплательщики, но об этом, естественно, не знал никто из тех, кто вроде бы обязан был знать. Резко повысившаяся в последние годы активность международного терроризма заставила две основные спецслужбы Америки – ЦРУ и Агентство национальной безопасности – взаимодействовать ещё теснее, чем они делали это в прошлом, и поскольку их штаб-квартиры находились в часе езды одна от другой – если брать час пик; в это время поездка по северной части окружной дороги больше всего походила на попытку проскочить насквозь через стоянку перед крупным супермаркетом накануне Рождества, – связь между ними в основном осуществлялась посредством микроволновых радиоустройств, направленные антенны которых располагались на крышах обоих агентств. Тот факт, что на пути радиоволн располагалась ещё и крыша «Хенли Ассошиэйтс», почему-то остался незамеченным. Впрочем, этот факт все равно не мог иметь никакого значения, так как все сообщения были надёжно зашифрованы. Без этого никак нельзя было обойтись, ведь даже при узконаправленной передаче на чрезвычайно коротких волнах утечка происходит все равно – по тем или иным техническим причинам. Законы физики можно использовать, но, увы, нельзя их переделать в угоду сиюминутным потребностям даже самого важного правительственного учреждения.

Пропускная способность микроволнового канала была огромной благодаря алгоритмам сжатия, которые немного отличались от тех, что используются в компьютерных сетях. Скажем, полный текст Библии короля Якова I можно было бы переслать за считанные секунды. Связь между агентствами поддерживалась непрерывно, хотя по большей части линия была загружена случайными сигналами и какой-нибудь бессодержательной ерундой, чтобы ввести в заблуждение того, кто все же сможет взломать код. Хотя с тех пор, как для шифрования стала использоваться система «Чечётка», связь стала абсолютно недоступной для посторонних. По крайней мере, так уверяли волшебники из Агентства национальной безопасности.

Система управлялась CD-ROM-диском, на который была записана выбранная случайным образом последовательность, и если у человека, осуществлявшего приём, не было точного ключа для расшифровки высокочастотного шума, то никакой информации он извлечь из него не мог. Однако каждую неделю один из сотрудников службы охраны Хенли в сопровождении двух своих коллег – никакого графика для этой работы не существовало, кандидатуры выбирались столь же случайно, как и очередной код, – являлись в Форт-Мид и получали там диск с записью кода на наступившую неделю. Диск помещался в дисковод, подключённый к шифровальному устройству, а после извлечения немедленно вкладывался в микроволновую печь, где и уничтожался под неусыпным наблюдением троих охранников, научившихся за многолетнюю службу не задавать вопросов. Эта процедура, осуществляющаяся с неукоснительной регулярностью, несмотря на определённую сложность, открывала Хенли доступ ко всей, до мельчайших подробностей, деятельности двух агентств, ибо они, как правительственные учреждения, учитывали абсолютно все, начиная от сведений, полученных от агента, находящегося под глубоким прикрытием, и кончая стоимостью рубленого бифштекса в кафетерии. Значительная часть перехваченных сведений не представляла ни малейшего интереса для команды Хенли, но почти все они снабжались множеством перекрёстных ссылок и сохранялись на сверхплотных носителях СМИ компьютера «Сан микросистем», который обладал вычислительными ресурсами, дающими возможность при необходимости даже взять на себя управление всей страной. Это позволяло людям Хенли не только знакомиться со всеми материалами, которые готовили разведывательные службы, но и пользоваться результатами анализа, проводимого экспертами во множестве различных областей, а затем использовать всю эту массу сведений для дальнейшей деятельности. АНБ опережало ЦРУ по части аналитической работы, по крайней мере, так считал главный аналитик Хенли, но не следовало забывать и о народной мудрости: одна голова хорошо, а две лучше. Три ещё лучше, и так далее – до тех пор, пока анализ не станет настолько скрупулёзным, что полностью парализует всякие реальные действия. Такая проблема была неплохо знакома разведывательному сообществу. Вместе со вновь созданным Министерством безопасности отечества[20] – против которого, думал Хенли, он упорно боролся бы и голосованием, и выступлениями, – ЦРУ и АНБ постоянно получали аналитические материалы из ФБР. Это частенько придавало делам дополнительную бюрократическую усложнённость, но суть состояла в том, что агенты ФБР подходили к разведывательным данным с несколько иной точки зрения, нежели их коллеги из учреждений внешней разведки. В своих рассуждениях они использовали термины и формулировки уголовного права, которое следовало неукоснительно соблюдать, так как их дела выносились на рассмотрение жюри присяжных, и это было совсем неплохо.

Каждое агентство характеризовалось своим собственным образом мышления. Штат Федерального бюро расследований состоял из полицейских, обладавших своей спецификой. Специфика Центрального разведывательного управления США была совсем иной, и это агентство обладало правом – очень ограниченным и крайне редко осуществляемым, – предпринимать некоторые действия. Агентство национальной безопасности, в свою очередь, лишь получало информацию, анализировало её и передавало другим, а использовали получатели эту информацию, или нет, Агентства уже не касалось.

Аналитическую группу у Хенли возглавлял Джером Раундс, которого друзья называли просто Джерри; он имел диплом доктора психологии Университета штата Пенсильвания. Он работал в информационно-исследовательском отделе (в разговорах – просто ИИО) Государственного департамента, а оттуда перешёл в инвестиционную компанию «Киддер, Пибоди», чтобы заниматься анализом другого рода, оплачивавшимся, мягко говоря, несколько лучше. Бывший сенатор Хенли лично познакомился с ним во время ленча в Нью-Йорке. В компании Раундс заслужил репутацию телепата, но, хотя он сумел заработать много денег, ему в один прекрасный день стало ясно, что после того, как ты оплатишь образование детей и полностью рассчитаешься за яхту, деньги начинают манить намного слабее, чем прежде. Он устал от Уолл-стрит и созрел для предложения, которое Хенли сделал ему четырьмя годами раньше. Его основной обязанностью было предугадывание действий других международных торговцев на фондовом и валютном рынках, а этому он очень хорошо научился в Нью-Йорке. Раундс работал в тесном взаимодействии с Сэмом Грейнджером, совмещавшим должности руководителей валютного и оперативного отделов Кампуса.

Рабочий день уже подходил к концу, когда Джерри Раундс вошёл в кабинет Сэма. Именно в обязанности Джерри и его тридцати подчинённых входило первичное ознакомление со всей информацией, поступавшей из АНБ и ЦРУ. Работник этого отдела был обязан в совершенстве владеть искусством скорочтения, а также обладать тонкой интуицией, позволяющей видеть за не бросающимися в глаза деталями что-то важное. Сам же Раундс заменял в «Хенли Ассошиэйтед» вожака своры бладхаундов.

– Посмотри-ка вот это, – сказал он, бросив на стол Грейнджера листок бумаги и без приглашения опустившись на стул.

– Моссад лишился руководителя станции? Нда-а... Как же это случилось?

– Местные полицейские предполагают ограбление. Убит ножом, пропал бумажник, никаких признаков борьбы. Очевидно, у него в этот момент не было при себе оружия.

– Зачем обременять себя лишней тяжестью в таком цивилизованном месте, как Рим? – отозвался Грейнджер. Хотя теперь, по крайней мере, в ближайшие месяцы, такой вольности позволять себе уже не будут. – Как это стало известно?

– В местных газетах сказано, что какого-то чиновника израильского посольства зарезали, когда он пошёл отлить. Руководитель станции ЦРУ знает его как разведчика. Множество народу в Лэнгли сейчас нарезает круги, пытаясь разнюхать, как и что на самом деле там произошло, но они, скорее всего, послушаются совета Оккама[21] и купят то, что стараются продать местные полицейские. Мертвец. Без бумажника. Значит, ограбление, при котором преступник маленько зарвался.

– И ты думаешь, что израильтяне тоже купятся на это? – серьёзно спросил Грейнджер.

– Только после того, как в посольстве у них начнут подавать на обед жареную свинину. Ему воткнули нож между первым и вторым позвонком. Уличный грабитель в девяноста девяти случаях из ста просто полоснёт по горлу, а вот профессионал знает, что от такого приёма бывает слишком много грязи и сохраняется опасность шума. Карабинеры вроде бы работают по этому делу, но мне кажется, что у них нет ни хрена, с чем они могли бы работать, разве что у кого-нибудь из того ресторана окажется чертовски хорошая память. Хотя лично я не стал бы держать пари, что так получится.

– В таком случае что же все это значит?

Раундс откинулся на спинку стула.

– Припомни, когда в последний раз убили главу станции какой-нибудь из служб?

– Действительно, такое случается не часто. Управление потеряло одного в Греции – с ним расправилась местная террористическая группа. Шефа выдал один подонок из наших, невозвращенец. Смылся за «железный занавес», а теперь, я думаю, заливает тоску водкой. У бриттов несколько лет назад хлопнули в Йемене... – Он несколько секунд молчал. – Ты прав. Убийство руководителя станции не может принести большой пользы. Если его удаётся вычислить, нужно следить за ним, выяснять его источники, его подчинённых. А убив его, ты сразу теряешь массу возможностей, ничего не приобретая взамен. Ты, наверно, считаешь, что террорист таким образом вроде как передал Израилю сообщение?

– Не исключено, что таким образом была устранена какая-то реальная и серьёзная угроза. Чёрт возьми, бедняга был израильтянином, верно? Официальным работником посольства. Возможно, это вполне достаточная причина для убийства, но когда мочат в сортире профессионального разведчика, особенно в высоком чине... Ты же не поверишь, что это был несчастный случай, а?

– Есть вероятность, что Моссад обратится к нам за помощью? – Впрочем, Грейнджер уже сам знал ответ. Моссад походил на ребёнка в песочнице, который никогда и ни за что не позволит другим взять в руки свою игрушку. Они могут попросить о помощи, только если а) впадут в отчаяние и б) будут уверены, что смогут получить со стороны нечто такое, чего им самостоятельно не добиться. В таком случае они будут держать себя скромно и заглядывать в глаза, как блудный сын, вернувшийся домой.

– Они не станут подтверждать, что этот парень, кстати, его звали Гринголд, работал на Моссад. Это могло бы принести некоторую пользу итальянским полицейским, могло даже заставить подключиться местную контрразведку, но если даже это и было сказано, все равно, ни о каких уликах Лэнгли не знает.

Но Грейнджер понимал, что Лэнгли будет рассуждать совсем не так. И Джерри это тоже было известно. Эта мысль прямо-таки читалась в его глазах. ЦРУ не станет так рассуждать, потому что разведывательный бизнес стал очень цивилизованным. Агент не станет убивать источник другого агента, потому что это повредило бы бизнесу. Тот мог бы в ответ предпринять что-то против твоих людей, и все это вылилось бы в партизанскую войну на улицах какого-нибудь иностранного города. Только на работу времени уже не осталось бы. Работа заключалась в добывании информации для твоего правительства, а не вырезании насечек на рукояти пистолета. Вот и карабинеры подходили к случившемуся как к уличному преступлению, потому что человек, обладающий любым дипломатическим рангом, был неприкосновенным для правительственных служащих любой другой страны, поскольку он защищён международными соглашениями и традициями, восходящими к тем временам, когда Ксеркс правил Персидской империей.

– Ладно, Джерри, всем известно, что у тебя такой нюх, какому нам всем остаётся только завидовать, – без малейшего намёка на лесть сказал Сэм. – Что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что дело там не так просто, как кажется карабинерам. Парень из Моссада отправился в довольно дорогой ресторан, съел ленч и выпил бокал хорошего вина. Возможно, он закладывал или забирал тайник. Я посмотрел по карте – ресторан находится на изрядном расстоянии от здания посольства; далековато для того, чтобы регулярно ходить туда питаться, если, конечно, этот Гринголд не был любителем бега трусцой... но для этого время было совершенно неподходящим. Так что, если он не питал особого пристрастия к искусству поваров Джованни, могу держать пари, что там была закладка или какая-нибудь встреча. Если это так, то его засветили. Причём не для того, чтобы взять под наблюдение конкурентами или противниками, не знаю уж, кем они могут быть, а именно для убийства. Местные полицейские могут считать это ограблением. Ну, а я не сомневаюсь, что это преднамеренное убийство, совершенное мастером. Жертва была мгновенно обездвижена. Ни малейшего шанса оказать сопротивление. Именно так следует расправляться с разведчиками: ты же не можешь знать, насколько он силён во всяких боевых искусствах. Во всяком случае, если бы я был арабом, то заранее воспринимал бы парней из Моссада как страшных чудовищ. Я не стал бы рисковать. Пистолет не использовался, так что он не оставил никаких материальных улик – пули, скажем, или гильзы. Он берет бумажник, чтобы придать убийству видимость ограбления. Но он как-никак убил резидента Моссада, и допускаю, что убийство нужно рассматривать, как послание. Не о том, что он не любит Моссад, а о том, что убивать их людей для него так же легко, как расстёгивать и застёгивать «молнию» на ширинке.

– Хочешь написать об этом книгу, а, Джерри? – шутливо спросил Сэм. Главный аналитик время от времени позволял себе сотворить целую «мыльную оперу» на основе единственного, отдельно взятого, даже не факта, а фактика.

Раундс потёр пальцем нос и улыбнулся.

– С каких это пор ты начал верить в совпадения? От этого дела сильно и дурно пахнет.

– А что думают в Лэнгли?

– Пока что ничего. Они поручили отделу Южной Европы провести анализ. Думаю, он появится через неделю и не будет содержать ровным счётом ничего. Я знаю парня, который заправляет этой лавочкой.

– Дурак?

Раундс покачал головой:

– Я бы так не сказал. Он достаточно умён, но ни за что не станет высовываться. И не обладает творческим подходом. Держу пари, что дело не дойдёт даже до седьмого этажа.

Новый директор ЦРУ сменил Эда Фоли, который вышел в отставку и по слухам, теперь при содействии жены, Мэри Пат, писал мемуары. В своё время чета Фоли проявила себя очень хорошо, но новый директор был юристом, отлично зарекомендовавшим себя на политическом поприще, и пользовался большой симпатией президента Килти. Он не совершал ни единого шага без президентского одобрения, что означало обязательное прохождение всей информации через бюрократический аппарат Совета по национальной безопасности в Белом доме, способный хранить секреты ничуть не лучше, чем судно его величества «Титаник» – удержаться на плаву после столкновения с айсбергом. За это СНБ и директор ЦРУ пользовались горячей любовью большинства журналистов.

Оперативное управление продолжало разрастаться, на «Ферме» в Дипуотере, Виргиния, продолжали готовить для полевой работы новых офицеров, и новый начальник ОУ был неплохим человеком – Конгрессу удалось настоять, чтобы на этот пост назначили человека, имеющего практический опыт. Это вызвало некоторое недовольство Килти, но президент знал, как вести игры с Конгрессом. Оперативное управление может снова обрести прежнюю форму, но при нынешней администрации оно не станет совершать никаких дурных поступков. Ничего такого, что может вызвать недовольство Конгресса. Ничего такого, что позволило бы всякого рода «вольным стрелкам», специализирующимся на борьбе против разведывательного сообщества, заговорить о чём-либо, кроме их обычных жалоб по поводу высказываний жён исторических личностей, смакования теории заговоров и обсасывания домыслов, что якобы, ЦРУ спровоцировало нападение японцев на Перл-Харбор и все великие Сан-францисские землетрясения[22].

– Значит, ты считаешь, что все это кончится ничем? – спросил Грейнджер, уже зная ответ.

– Моссад будет рыть землю, приведёт свои явные и тайные войска в боевую готовность, такая обстановка сохранится на протяжении одного-двух месяцев, а потом все вернётся на круги своя. Точно так же поведут себя и остальные службы. Израильтяне главным образом будут пытаться выяснить, как же их парень умудрился засветиться. Это трудно выяснить, даже когда располагаешь информацией. Вероятно, все вышло достаточно просто. Обычно бывает именно так. Возможно, он завербовал не того, кого следовало, и нарвался; возможно, кто-то взломал их шифры или, скажем, шифровальщик в посольстве оказался подкупленным, или же кто-то поговорил не с тем, с кем следовало. Возможностей довольно много, Сэм. Чтобы погибнуть, может хватить даже небольшой оплошности, а ведь непогрешимых нет и ошибаться могут даже лучшие из нас.

– Конечно, руководства на тему, что делать и чего не делать на улицах, всегда будут существовать и переписываться заново. – Сэму, конечно же, пришлось поработать и на улицах, но главным образом он проводил время в библиотеках и банках, копаясь в настолько застарелой информации, что рядом с нею даже бумажная пыль казалась плотной, как сырой чернозём, и время от времени отыскивал в этих залежах замечательные огранённые бриллианты. Он всегда пребывал под прикрытием и свято хранил его, пока легенда не стала для него столь же реальной, как настоящий день рождения.

– Только вот проясниться что-то сможет лишь после того, как ещё кого-нибудь из разведчиков «случайно» убьют и ограбят, – добавил Раундс. – Тогда мы будем точно знать, что дело действительно нечисто.

Рейс «Авианцы» из Мексики приземлился в Картахене на пять минут раньше, чем должен был по расписанию. Самолётом «Австриан Эр» он прилетел в лондонский аэропорт Хитроу, оттуда «Бритиш эрвейз» доставили его в Мехико, где он пересел на самолёт, летевший под колумбийским флагом, и направился в Южную Америку. Это был старый американский «Боинг», но он не был склонен переживать из-за опасностей воздушного путешествия. В мире существовали куда более серьёзные опасности. Оказавшись в гостинице, он открыл чемодан, ознакомился с записями в электронной записной книжке, вышел на улицу, остановился возле телефона-автомата.

– Передайте, пожалуйста, Пабло, что Мигель приехал. Gracias[23]. – После этого он повесил трубку и направился к уличному кафе, торговавшему спиртным. Местное пиво показалось Мохаммеду очень приличным. Хотя это противоречило его религиозным верованиям, он должен был вести себя так же, как и окружающие, а здесь все и всё время употребляли алкоголь. Посидев за столиком пятнадцать минут, он направился обратно в гостиницу, дважды по дороге проверившись на предмет «хвоста», которого не заметил. Так что если он и находился под наблюдением, то его вели профессионалы, против которых он, пожалуй, ничего не мог предпринять – ведь он находился в совершенно чужом городе, где все говорили по-испански, и никто не знал, в какой стороне лежит Мекка. Он путешествовал по британскому паспорту, который был выдан на имя Найджела Хокинса, жителя Лондона. В адресе был даже указан номер квартиры. Это могло бы выручить его при обычной проверке документов, но серьёзной проверки легенда не выдержала бы, и если бы до этого дошло... что ж, чему быть, того не миновать. Нельзя же провести всю жизнь в страхе перед неизвестным. Человек должен составить планы, принять необходимые меры, а затем вступить в игру.

Это было интересно. Испанцы с глубокой древности являлись врагами ислама, а эта страна была населена главным образом потомками испанцев. Но и в этой стране имелись люди, которые ненавидели Америку почти так же сильно, как он, – только почти, потому что Америка была для них источником огромного дохода от продажи кокаина... как и для него самого она являлась источником огромных доходов от продажи нефти, добываемой из недр его родины. Его личный капитал составлял несколько сотен миллионов американских долларов, которые хранились в различных банках, разбросанных по миру: в Швейцарии, Лихтенштейне и в последнее время также на Багамах. Он мог, не задумываясь о цене, приобрести личный самолёт, который, увы, было бы слишком легко выследить и – в этом Мохаммед нисколько не сомневался – сбить во время перелётов над морем. Он глубоко презирал Америку, но отнюдь не заблуждался насчёт её могущества. Слишком много хороших людей неожиданно отправились в рай лишь потому, что позволили себе забыть об этом. Такую судьбу нельзя было назвать плохой, но он должен вести работу с живыми, а не мёртвыми.

– Эй, капитан!

Обернувшись, Брайан Карузо увидел Джеймса Хардести. Ещё не было семи часов утра. Он только что закончил со своей сокращённой ротой морских пехотинцев ежедневную утреннюю зарядку и трехмильную пробежку, во время которой все изрядно вспотели. Едва он успел отправить подчинённых в душ и сам собрался домой, чтобы тоже вымыться, как его окликнул Хардести. Но не успел он что-то сказать в ответ, как услышал другой, куда более знакомый голос:

– Шкипер?

Капитан увидел ганнери-сержанта Салливэна, своего старшего НКО.

– Слушаю вас, ганни. Сегодня утром народ показал себя вполне прилично.

– Да, сэр. Вы не слишком сильно гоняли нас. Очень мило с вашей стороны, сэр, – ответил Е-7.

– Как себя чувствует капрал Вард? – именно из-за Варда Брайан щадил сегодня своих людей. Капрал сказал, что готов вернуться в строй, но не все его раны успели зажить до конца.

– Слегка запыхался, но в общем нормально. Рэндалл, наш санитар, с него глаз не сводит. Знаете, для придурка он вполне приличный парень, – констатировал ганни. Морские пехотинцы довольно строго относятся к медикам, которых придаёт им флот, но те из них, у кого хватает силы, ума и смелости, чтобы принимать участие в играх разведки, пользуются искренним уважением.

– Рано или поздно «котики» заберут его в Коронадо.

– Вы правы, шкипер, а нам придётся воспитывать нового санитара.

– Так что же вам всё-таки нужно, ганни? – спросил Карузо.

– Сэр... а он как раз тут. Привет, мистер Хардести. Случайно услышал, что вы искали нашего босса. Прошу прощения, капитан.

– Все в порядке, ганни. Встретимся через час.

– Да, сэр, хорошо. – Салливэн чётко отсалютовал и быстрым шагом направился к казармам.

– Неплохой сержант, – произнёс Хардести.

– Прекрасный, – согласился Карузо. – На самом деле Корпусом управляют такие парни. А таких, как я, они только терпят.

– Как вы насчёт того, чтобы позавтракать вместе, кэп?

– Сначала приму душ, а потом – с удовольствием.

– Что у вас в планах на сегодня?

– Теоретические занятия по связи – чтобы удостовериться, что мы все способны запросить поддержку артиллерии и авиации.

– Неужели они этого не умеют? – удивился Хардести.

– Вы же знаете, что бейсбольная команда перед каждой игрой подолгу занимается отбиванием мячей со специальным тренером. А ведь они все умеют размахивать битой, верно?

– Верно. – Причины, которые принято называть фундаментальными, являются таковыми именно благодаря своей подлинной фундаментальности. И эти прекрасно подготовленные морские пехотинцы, как и профессиональные игроки в бейсбол, даже не подумают увильнуть от очередных занятий. Чтобы понять, насколько важны фундаментальные знания, хватает даже одной вылазки в джунгли.

Дом, в котором Карузо занимал квартиру, находился неподалёку. Пока молодой офицер мылся, Хардести сварил себе кофе и взял газету. Кофе оказался удивительно хорошего сорта для хозяйства холостяка. В газете, как обычно, не было почти ничего такого, чего он ещё не знал бы, не считая результатов последних спортивных соревнований, зато комикс тоже, как обычно, оказался смешным.

– Готовы отправиться на завтрак? – спросил появившийся с мокрыми волосами молодой офицер.

– Как здесь кормят? – поинтересовался Хардести, поднявшись со стула.

– По-моему, завтрак не так-то просто испортить. Согласны со мной?

– Пожалуй, что да. Ведите, капитан.

Усевшись в принадлежавший Карузо «Мерседес» класса "С", они доехали до находившейся примерно в миле объединённой столовой. Хардести обратил внимание, что в автомобиле не было видно никаких следов присутствия женщины.

– Я не рассчитывал увидеть вас так скоро, – сказал сидевший за рулём Карузо.

– Так скоро или вообще? – беззаботным тоном поинтересовался отставной офицер Специальных сил.

– И это тоже – да, сэр.

– Вы выдержали экзамен.

Услышав эти слова, Карузо повернул голову к своему спутнику.

– Что же это был за экзамен, сэр?

– Я так и думал, что вы его не заметите, – ответил Хардести, негромко хохотнув.

– Знаете, сэр, сегодня утром вы то и дело ставите меня в тупик. – Впрочем, Карузо был уверен, что его гость поступает так совершенно осознанно.

– Есть такой старый афоризм: «Если вы не растерянны, значит, вы дезинформированы».

– Звучит довольно зловеще, – отозвался капитан Карузо, сворачивая направо, на большую автомобильную стоянку.

– Может быть, и так. – Хардести вылез из машины и направился вслед за офицером к столовой.

В огромном одноэтажном здании было полно голодных морских пехотинцев. На длинном прилавке уже расставили подносы с обычным американским завтраком: «флейкс» и яичница с беконом. И ещё кое-что...

– Можете попробовать рогалики, но они здесь не всегда хороши, сэр, – предупредил Карузо, положив на поднос две булочки – английские маффины – и внушительную порцию сливочного масла. Он был ещё слишком молод для того, чтобы тревожиться из-за холестерина и тому подобных неприятностей, число которых с возрастом постоянно увеличивалось. Хардести взял себе коробку сухого завтрака «чириоуз», поскольку он-то вполне достиг того возраста, когда, невзирая на раздражение, следует питаться обезжиренным молоком и подсластителями, не содержащими сахара. Кофейные кружки были большими, а расположение столиков позволяло достичь даже некоторого подобия приватности, хотя в помещении находилось никак не менее четырехсот человек самых различных званий, начиная от капралов до заслуженного полковника. Карузо подвёл своего гостя к столу в той части, которую облюбовала целая толпа молодых сержантов.

– Итак, мистер Хардести, чем я могу быть вам полезен?

– Во-первых, я знаю, что вы имеете допуск к материалам до уровня «совершенно секретно». Правильно?

– Да, сэр. Хотя, полагаю, вас это совершенно не касается.

– Возможно... – протянул Хардести. – Тем не менее то, что мы с вами сейчас будем обсуждать, относится к более серьёзному уровню. Вы не имеете права сообщать об этом разговоре никому вообще. Как, договорились?

– Да, сэр. Информация на уровне позывных и кодов. Понимаю. – На самом деле, сказал себе Хардести, парень не понимал ровным счётом ничего. Да и сведения были ещё секретнее, чем он подумал, но с объяснением этого придётся подождать до встречи в другом, более подходящем месте. – Продолжайте, пожалуйста, сэр.

– Кое-кто из довольно важных людей отметил вас как перспективного кандидата для работы в... в довольно специфической организации, которая даже не существует. Вы, конечно же, видели нечто подобное в кино или читали в книгах. Но мы говорим о самых реальных вещах. Я приехал сюда, чтобы предложить вам место в этой организации.

– Сэр, я офицер морской пехоты, и мне нравится моё положение.

– Это никак не повредит вашей карьере в морской пехоте. Больше того, вы уже утверждены для продвижения по службе. На следующей неделе вы получите письмо с приказом о присвоении вам звания майора. И вам, так или иначе, придётся сменить место службы. Если вы останетесь в Корпусе, вас в течение месяца переведут в главный штаб для службы в Управлении разведки и специальных операций. Вам также будет вручена Серебряная звезда за действия в Афганистане.

– А как же мои люди? Я ведь представил их всех к наградам!

«Просто отлично, что этот мальчик так беспокоится о своих подчинённых», – подумал Хардести.

– Все представления были одобрены. Далее. Вы сможете вернуться в Корпус, как только пожелаете. Ваш послужной список и дальнейший служебный рост от этого нисколько не пострадают.

– Как вам это удаётся?

– У нас есть друзья на высоких постах, – объяснил его гость. – И, кстати, у вас тоже. Вы будете продолжать получать жалованье через Корпус. Вам, вероятно, придётся сменить свои банковские реквизиты, но это обычное дело.

– Что будет означать моё новое положение? – спросил Карузо.

– Служение вашей стране. Осуществление того, что необходимо для нашей национальной безопасности – но в несколько нестандартном стиле.

– Что же именно мне придётся делать?

– Не здесь и не сейчас.

– По-моему, мистер Хардести, большей таинственности, чем напустили тут вы, просто не бывает. Неужели вы опасаетесь, что я смогу что-то угадать и испорчу вам сюрприз?

– Не я устанавливаю правила, – был ответ.

– Управление, а?

– Не совсем так, хотя в своё время вы все узнаете. Теперь же мне нужно услышать от вас: да или нет. Вы сможете покинуть эту организацию в любое время, если решите, что она вам не по вкусу, – заверил он молодого офицера. – Но для более подробных объяснений это место решительно не годится.

– Когда я должен дать ответ?

– Прежде чем закончите завтрак.

Капитан Карузо даже положил на стол булочку.

– Если я вас верно понимаю, это вовсе не шутка. Да?

– Нет, капитан, это не шутка.

Ловушка была сконструирована очень тщательно, и отсутствие намёка на возможную опасность являлось важным пунктом. Даже такие храбрые люди, как Карузо, частенько относились к неизвестному – вернее, непонятному неизвестному – с некоторым трепетом. Его профессия и без того была достаточно опасна, а ведь людям, считающим себя разумными, несвойственно предаваться мятежным поискам бури. Они, как правило, подходят к опасности чрезвычайно взвешенно, сначала убедившись в том, что их опыт и подготовка позволяют справиться с задачей. И поэтому Хардести постарался как можно убедительнее заверить Карузо, что утроба морской пехоты Соединённых Штатов всегда будет наготове, чтобы принять его назад и, так сказать, родить обратно. Это была почти правда, и к тому же достаточно соответствовало его целям, которые, по всей видимости, не были так уж близки к тем целям, которые до сих пор видел перед собой молодой офицер.

– Какова ваша интимная жизнь, капитан?

Этот вопрос тоже удивил Карузо, но он не стал ломаться и ответил прямо:

– Никаких обязательств. Есть несколько девочек, с которыми я время от времени встречаюсь, но ничего серьёзного пока что нет. А это важно? – «Насколько же опасной должна быть та работа, на которую меня вербуют?» – подумал он.

– Только с точки зрения секретности. Мужчинам редко удаётся скрывать тайны от своих жён. – Хотя отношения с подружками, как правило, совсем иные.

– Ладно. Насколько все же эта работа будет опасной?

– Не слишком, – солгал Хардести, хотя сделал это не настолько тонко, чтобы ложь осталась незамеченной.

– Знаете, я намеревался остаться в Корпусе, по крайней мере до тех пор, пока не стану подполковником.

– Один толковый человек из штаба морской пехоты уверен, что вы сможете дослужиться и до полного полковника, если только не наступите по дороге на какие-нибудь грабли. Никто не думает о такой возможности, но подобное случалось со многими хорошими людьми. – Хардести закончил жевать безвкусные хлопья и перешёл к кофе.

– Приятно знать, что у меня где-то есть ангел-хранитель, – сухо заметил Карузо.

– Я ведь вам уже сказал, что на вас обратили внимание. Морская пехота не так уж плохо умеет распознавать таланты и способствовать их развитию.

– Значит, там есть и другие люди... Я хочу сказать, те, кто высмотрел меня.

– Так оно и есть, капитан. Но я всего лишь предлагаю вам шанс. Вам нужно будет доказывать и доказывать свою пригодность. – Вызов был сформулирован очень хорошо и брошен в должный момент. Очень мало кто из молодых талантов смог бы от него уклониться. Хардести знал, что эта рыбка крепко села на крючок.

Путь от Бирмингема до Вашингтона был неблизким. Но Доминик Карузо преодолел его за один почти непрерывный переезд, потому что не слишком-то любил дешёвые мотели. Впрочем, даже выехав в пять утра, он не смог уложиться за день. У него был белый «Мерседес», четырехдверный седан класса "С", почти такой же, как у брата. Заднее сиденье было завалено багажом. Его дважды останавливали, но оба раза полицейские из патрульных машин, увидев удостоверение ФБР – «кредитку», как в Бюро назвали свои документы, – тут же отпускали, приветливо помахав вслед рукой. Офицеры правоохранительных органов составляли нечто вроде братства, послабления внутри которого доходили, по крайней мере, до того, чтобы закрывать глаза на превышение скорости, не повлекшее за собой никаких происшествий. В Арлингтон он приехал лишь в десять вечера. Там он предоставил служителю разгрузить автомобиль, а сам поднялся в лифте на третий этаж. В баре обнаружилась маленькая бутылочка вполне приличного белого вина, которое он и выпил после душа. Вино и скучная телепрограмма «Хоум бокс офис» быстро усыпили его. Оставив распоряжение разбудить его в семь часов, он незаметно погрузился в сон.

– Доброе утро, – сказал Джерри Хенли в 8:45. – Кофе?

– Спасибо, сэр. – Джек взял чашку и опустился в кресло. – Спасибо за то, что вы меня снова пригласили.

– Мы ознакомились с документами о твоей учёбе в Джорджтауне. Ты был очень даже приличным студентом.

– Учитывая, сколько стоило моё образование, было бы просто неприлично не уделять ему внимания, – ответил Джон Патрик Райан-младший, отхлебнув кофе. – Кроме того, это было совсем не трудно, – добавил он, пытаясь угадать, что же последует дальше.

– Мы готовы обсудить, чем ты сможешь заняться на первых порах, – сказал бывший сенатор. Он никогда не любил ходить вокруг да около, что также явилось одной из многочисленных причин, позволивших установиться полному взаимопониманию между ним и Райаном-старшим.

– И чем же?! – возбуждённо вскинулся Джек, его глаза сразу засверкали.

– Что ты знаешь о «Хенли Ассошиэйтс»?

– Только то, что уже сказал вам.

– Ладно. Ничего из того, что я сейчас тебе скажу, нельзя пересказывать никому и никогда. Ни единого слова. Это тебе понятно?

– Да, сэр. – И в этот самый момент всё стало ему совершенно ясно. Я угадал, сказал себе Джек. Проклятье.

– Твой отец был одним из моих самых близких друзей. Я говорю «был», потому что теперь мы с ним не можем видеться и крайне редко общаемся между собой. В этих случаях, как правило, он звонит сюда. Такие люди, как твой отец, не выходят в отставку – никогда и ни при каких обстоятельствах. Он был одним из лучших разведчиков, каких только знало человечество. И делал такие вещи, которые никогда не описывались – по крайней мере, в правительственных документах – и, вероятно, не будут описаны ещё лет пятьдесят. Твой отец работает над мемуарами. Но готовит две версии – одну для публикации через несколько лет, и вторую, которая увидит свет лишь через несколько поколений. При его жизни её не издадут. Это его категорический приказ.

Слова о том, что отец отдаёт распоряжения по поводу того, что должно произойти после его смерти, почему-то потрясли Джека до глубины души. Его папа – и вдруг умрёт? Чтобы постичь такое, требовалось нечто большее, чем холодное рациональное осмысление.

– Понятно, – почти промямлил он. – А мама знает, о чём он пишет?

– Думаю, что нет, и почти уверен в этом. Многое из этого неизвестно даже в Лэнгли. Правительство иногда делает такие вещи, которые не попадают на бумагу. Твой отец имел особый дар оказываться в самом средоточии подобных случаев.

– А как насчёт вас? – спросил молодой человек.

Хенли откинулся на спинку кресла.

– Проблема состоит в том, что, что бы ты ни делал, всегда найдётся кто-то, кому твои поступки очень не понравятся, – произнёс он таким тоном, будто вёл философскую беседу. – Так обычно бывает с шутками. Какой бы тонкой и остроумной шутка ни оказалась, всегда найдётся человек, который сочтёт себя обиженным. Правда, на уровне высоких общественных кругов обиженный не станет высказываться тебе прямо в лицо. Он отправится рыдать перед журналистами, и реальная или выдуманная обида становится известна всему миру, как правило, в наиболее выгодном для обиженного свете. Чаще всего, это оказывается проявлениями такого уродливого явления, как карьеризм – попытками подставить ножку тому, кто занимает более высокое положение. Но случается и по-другому, поскольку люди, занимающие высокие посты, предпочитают проводить политику в соответствии со своими собственными трактовками верного и неверного, добра и зла. Это принято называть «эго». Главная беда в том, что толкование этих понятий у всех бывает разным. И порой попадаются совершенно безумные версии.

Возьмём нашего нынешнего президента. Как-то раз в кулуарах Сената Эд сказал мне, что настроен против высшей меры наказания до такой степени, что, возможно, не допустил бы казни даже такого преступника, как Адольф Гитлер. Перед этим он выпил лишнего – он любит поразглагольствовать, когда выпьет, и, к великому сожалению, выпивает чаще, чем это было бы разумно делать. В ответ на эти слова я отшутился. Я посоветовал ему не повторять этого в своих речах – еврейское представительство у нас очень крупное и влиятельное; сенаторы и конгрессмены могут усмотреть в такой позиции не глубокое личное убеждение, а грубое оскорбление. На словах против высшей меры наказания выступает довольно много людей. Ладно, я могу уважать эту позицию, даже будучи не согласен с нею. Но принципиальный недостаток этой позиции состоит в том, что вы не можете иметь серьёзных дел с людьми, которые прибегают к насилию над другими – подчас, весьма серьёзному насилию, – не противореча своим принципам. И найдётся немало людей, которым то ли совесть, то ли ощущение политической конъюнктуры не позволят вести себя, как того требует текущий момент. Учитывая даже тот прискорбный факт, что должным образом выполняемые законы далеко не всегда бывают эффективны за пределами наших границ, и, что греха таить, случается, что так бывает и у нас.

Ты, конечно, хочешь спросить, каким образом это затрагивает Америку? ЦРУ не убивает людей – никогда. По крайней мере, с 1950-х годов. Эйзенхауэр умел чрезвычайно тонко использовать эту контору. Нужно сказать, что он вообще был несравненным мастером использования силы. Таким мастером, что большинство народа даже не замечало, что где-то что-то происходило и считало его робким тупицей, потому что он не имел привычки исполнять старинные военные танцы перед объективами кинокамер. Что же касается нашей темы... Мир тогда был совсем другим. Вторая мировая война ещё не успела отойти в историю, и массовые убийства – даже ни в чём не повинных гражданских жителей – были привычным явлением, главным образом, по бомбардировочным кампаниям, – пояснил Хенли. – Это была всего лишь цена, которую приходилось платить за возможность вести дело.

– А Кастро?

– Это была проблема президента Джона Кеннеди и его брата Роберта. Они были готовы едва ли ни на все, чтобы разделаться с Кастро. Принято считать, что это было прежде всего стремление отомстить за фиаско в заливе Свиней[24]. Лично мне кажется, что такое поведение могло быть порождено слишком сильным пристрастием к романам о Джеймсе Бонде. В то время в убийствах находили определённую – и немалую! – привлекательность. Сегодня мы называем это социопатией, – не без ехидства добавил Хенли. – И трудность оказалась прежде всего в том, что читать о таких вещах куда приятнее, чем делать их по-настоящему, а во-вторых, в том, что их практически невозможно успешно осуществлять, не имея хорошо подготовленного и высоко мотивированного персонала. Ладно, допускаю, что в конце концов это до них дошло. Ну, а когда вся эта затея стала известна широкой общественности, причастность к ней семьи Кеннеди постарались замять, и ЦРУ пришлось отвечать за выполнение – очень плохое выполнение – приказа действовавшего в то время президента. Распоряжение президента Форда положило конец таким действиям. Так что ЦРУ теперь не совершает преднамеренных убийств.

– А как же Джон Кларк? – спросил Джек, хорошо помнивший выражение глаз своего старого знакомого.

– Он представляет собой своеобразное отклонение от правил. Да, ему приходилось убивать, и не раз, но он всегда действовал достаточно осторожно и шёл на это лишь в тех случаях, когда этого требовала тактическая необходимость. Лэнгли разрешает своим людям, ведущим полевую работу, защищать жизнь, а он имел талант и способности, позволявшие осуществлять такую защиту в действительно необходимых случаях. Я пару раз встречался с Кларком. Хотя знаю его, главным образом, по репутации. Впрочем, повторяю, он исключение. Теперь, уйдя на покой, он, возможно, напишет книгу. Но даже если он это сделает, то ни за что не обнародует все известные ему факты. Кларк играет по правилам, точно так же, как и твой отец. Ему случалось доходить до грани фола, но, насколько мне известно, он никогда не позволял себе грубо нарушать правила. По крайней мере, в качестве федерального служащего, – добавил Хенли. Когда-то у него был продолжительный разговор с Джеком Райаном-старшим о Джоне Кларке. Кроме самого героя, лишь они вдвоём из всего мира знали его историю полностью.

– Когда-то я сказал папе, что не хотел бы находиться на той стороне, против которой будет выступать Кларк.

Хенли улыбнулся.

– Полностью с тобой согласен. Только ты, даже в этом случае, мог бы смело доверить Джону Кларку жизни своих детей. Во время нашей прошлой встречи ты задал мне вопрос о Кларке. Теперь я могу на него ответить: если бы он был помоложе, то был бы здесь.

– Вы только что говорили ещё кое о чём, – быстро отозвался Джек.

– Я помню. Ты смог бы жить с этим?

– С убийствами на совести?

– Я ведь не произнёс именно этих слов, не так ли?

Джек-младший поставил кофейную чашку на стол.

– Теперь я знаю, почему папа всегда восхищается вашим умом.

– Ты способен жить, зная о том, что твой родной отец в своё время лишил жизни нескольких человек?

– Об этом я знаю. Это произошло в ту самую ночь, когда я родился. Это у нас самая настоящая семейная легенда. Журналюги то и дело вытаскивали её на свет, когда папа был президентом. Они смаковали её, будто речь шла о проказе или ещё какой-то такой мерзкой заразе. Разница только в том, что даже для проказы есть какие-то средства лечения.

– Я знаю. В кино это показывают как нечто ужасно крутое, но обычных живых людей это сильно тревожит и пугает. Проблема реального мира состоит в том, что иногда – не часто, но всё же, – бывает необходимо сделать что-то такое, как это выяснил твой отец... не в одном, а в большем количестве случаев, Джек. Он никогда не колебался. Я допускаю, что ему случалось видеть эти события в кошмарах. Но когда оказывалось, что это необходимо, он делал это. Именно поэтому ты сейчас жив. Поэтому живы много других людей.

– Об истории с подводной лодкой я тоже знаю. Её практически не скрывали, но...

– И это далеко не все. Твой отец никогда не пускался специально на поиски неприятностей, но когда встречался с ними... Что ж, я уже сказал: он делал то, что было необходимо.

– Я вроде бы помню, что те парни, которые напали на маму и папу... ну, в ту ночь, когда я родился, были казнены. Я спрашивал маму об этом. Она не большая сторонница смертной казни, вы сами, наверно, знаете. Но тогда она вовсе не возражала. Ей это было не особенно приятно, но, думаю, можно было бы смело сказать, что она хорошо понимала логику ситуации. Папа... Вы знаете, он тоже не сторонник казней, но никаких слез по этому поводу он не проливал.

– Твой отец уже приставил пистолет к голове того парня – предводителя всей банды, – но так и не нажал на курок. В этом не было необходимости, и потому он заставил себя сдержаться. Честно говорю – не знаю, как я сам повёл бы себя на его месте. Наверняка его так и подмывало разнести негодяю башку, но твой отец смог осознать, что у него есть серьёзные основания не делать этого, и он принял верное решение.

– И мистер Кларк говорил то же самое. Я его тоже спрашивал об этом. Он сказал: ведь полицейские уже подоспели, так о чём беспокоиться? Но я никогда не верил ему полностью. С ним ведь никогда не угадаешь, что он думает на самом деле. И Майка Бреннана я тоже спрашивал. Он сказал, что для гражданского удержаться и не выстрелить было самым настоящим подвигом. И что он сам тоже не стал бы убивать этого парня. Наверно, тренировка не позволила бы.

– Не уверен, что стоит сомневаться в искренности Кларка. Он ведь действительно не убийца. Он не убивает людей для развлечения или за деньги. Возможно, он тоже сохранил бы жизнь нападавшему. Хотя, пожалуй, нет: хорошо подготовленный коп не должен проявлять такой мягкости. А ты сам как думаешь – что сделал бы ты?

– Ничего нельзя сказать, пока сам не попадёшь в передрягу, – ответил Джек. – Я много раз думал об этом. И решил, что папа всё сделал, как надо.

Хенли кивнул:

– Ты прав. И всё остальное он сделал наилучшим образом. Ему пришлось прострелить голову тому парню, который остался в лодке, просто чтобы выжить, а когда перед тобой стоит такой выбор, приходится действовать соответственно.

– Так чем же именно занимается «Хенли Ассошиэйтс»?

– Мы собираем разведывательную информацию и действуем на её основе.

– Но вы не входите в правительственную систему, – возразил Джек.

– Формально да, не входим. Мы совершаем некоторые необходимые действия, когда правительственные агентства уже не могут контролировать ситуацию.

– И насколько часто это случается?

– Не слишком, – бросил Хенли. – Но это положение может измениться – или не измениться. Сейчас трудно сказать что-то определённое.

– А конкретно...

– Тебе этого знать не надо, – бесцеремонно перебил его Хенли, вскинув для большей убедительности брови.

– Ладно. А папа знает об этом месте?

– Именно он и уговорил меня создать его.

– О... – И тут же всё стало на свои места. Хенли загубил свою политическую карьеру, чтобы служить стране таким образом, о котором никогда не сможет рассказать и тем более добиться общественного признания. Проклятье. Неужели его родной отец решился подтолкнуть этого человека на такой поступок? – А если у вас все же случатся серьёзные неприятности?..

– В депозитном сейфе, принадлежащем моему личному поверенному, хранится куча президентских отпущений грехов, покрывающих любое и каждое противоправное действие, которое можно было совершить между теми датами, которые проставит мой секретарь, когда будет печатать бланки, подписанные твоим отцом за неделю до того, как он покинул свой пост.

– Неужели это законно?

– Это достаточно законно, – ответил Хенли. – Пат Мартин, генеральный прокурор в администрации твоего отца, сказал, что такая бумага выдержит любое расследование, хотя её обнародование все равно вызовет взрыв не хуже вагона с динамитом.

– Что там динамит. Чёрт возьми, это было бы все равно что взорвать ядерную бомбу на Капитолийском холме, – задумчиво проговорил Джек. Впрочем, и это являлось преуменьшением.

– Вот поэтому-то мы ведём себя так осторожно. Я не могу подталкивать своих людей к таким действиям, за которые они могут попасть в тюрьму.

– Такое навсегда испортило бы им кредитную историю[25].

– Я вижу, что твой юмор имеет много общего с юмором твоего отца.

– Но, сэр, видите ли, он же на самом деле мой отец. И сходство не обязано ограничиваться синими глазами и тёмными волосами.

Судя по ведомостям об успеваемости, у парня, несомненно, имеются мозги. А сейчас Хенли отчётливо видел в нём отцовскую любознательную натуру и способность отделить плевелы от пшеницы. Но обладает ли он отцовской отвагой?.. Было бы лучше не получать повода для того, чтобы выяснить это. Но даже наиболее талантливые сотрудники Хенли не могли предсказать будущее, кроме как в колебаниях курсов валют, да и тут им случалось ошибаться. Это было едва ли не единственной незаконной вещью, за которую его могли бы привлечь к суду, но ведь этого никогда не случится, не так ли?

– Что ж, тебе пора познакомиться с Риком Беллом. Они с Джерри Раундсом ведут здесь аналитическую работу.

– Я когда-нибудь встречался с ними?

– Нет. И твой отец тоже. Это проявление одной из проблем, развивающихся в разведывательном сообществе. Оно сделалось чрезмерно большим. Когда народу слишком много, работа организации обязательно начнёт пробуксовывать. Попробуй собрать в футбольную команду сотню самых лучших игроков, и команда тут же развалится от внутренних разногласий. Каждый человек имеет от рождения своё эго, и, оказавшись в многочисленной команде, каждый способный человек становится больше всего похож на ту несчастную длиннохвостую кошку из пословицы – которую запустили в комнату, битком набитую креслами-качалками. Но никто не решается слишком сильно возражать против такого положения, потому что правительство должно функционировать не слишком эффективно. В противном случае избиратели начнут пугаться. Вот потому-то мы и сидим здесь. А теперь пойдём. Кабинет Джерри находится в другом конце коридора.

– Шарлотсвилл? – переспросил Доминик. – А я думал...

– Ещё во время директора Гувера Бюро держало там конспиративный дом. Хотя формально это место не принадлежит ФБР. Мы храним там «серые папки».

– О! – Доминик Карузо слышат этот термин от одного из старших преподавателей Академии. «Серые папки» – посторонним не полагалось даже знать о существовании такого термина – были вроде бы накопленным Гувером собранием компрометирующих материалов о политических деятелях, в первую очередь об их недостатках и пороках. Гувер коллекционировал эти сведения, как простые смертные собирали марки и монеты. После смерти Гувера в 1972 году руководство ФБР распустило слух об уничтожении этой уникальной коллекции, однако на самом деле её разместили в большом доме, используемом ФБР. Он располагался на краю неглубокой долины, как раз напротив Монтичелло – поместья Томаса Джефферсона[26], – и неподалёку от Университета Виргинии. В старинном плантаторском доме имелся огромный винный погреб, который на протяжении последних пятидесяти с лишним лет был заполнен куда более драгоценным содержимым, чем поначалу. Это была самая страшная из тайн Бюро, известная лишь немногим старейшим, опытнейшим и наиболее проверенным работникам, причём в эту горстку людей не всегда входил даже действующий директор. Папки никогда не раскрывались, по крайней мере связанные с политикой. Публике совершенно не следовало знать, что один не самый заметный сенатор времён Трумэна питал склонность к несовершеннолетним девочкам. Он давно уже упокоился в могиле, как и акушер, делавший тайные аборты его пассиям. Но страх перед этими досье, которые продолжали с неизменной аккуратностью пополняться – во всяком случае, так считали те, у кого были основания опасаться подобной практики, – служил вполне правдоподобным объяснением того, почему Конгресс так редко придирался к ФБР, получая запросы на ассигнования. Какой-нибудь очень умный архивариус, обладающий уникальной, не уступающей самому современному компьютеру памятью, пожалуй, мог бы догадаться о существовании этих материалов по тщательно замаскированным пробелам в пространных отчётах Бюро, но это было бы задачей, достойной Геркулеса. Кроме того, в «серых папках», хранящихся в выработанной угольной шахте на западе Виргинии, можно было разыскать куда более пикантные секреты. По крайней мере, так мог бы считать историк.

– Мы собираемся откомандировать тебя из Бюро, – сказал Вернер после небольшой паузы.

– Что?! – удивился Доминик Карузо. – Почему? – Слова большого начальника настолько потрясли его, что он чуть не свалился со стула.

– Доминик, существует одно особое подразделение, которое хотело бы поговорить с тобой. Дальше ты будешь работать там. Они введут тебя в курс дела. Причём запомни, что я сказал: «откомандировать», а не «отчислить». Ты будешь продолжать получать жалованье. По документам ты будешь числиться как специальный агент, выполняющий особое задание в составе контртеррористического отдела, который возглавляю непосредственно я. Ты будешь нормально продвигаться по службе и получать все положенные повышения жалованья. Но эта информация является строго секретной, агент Карузо, – добавил Вернер. – Вы не имеете права обсуждать её ни с кем, кроме меня. Вам ясно?

– Ясно-то ясно, сэр, но не могу сказать, что понятно.

– Когда будет нужно, ты все узнаешь. Ты будешь продолжать расследовать деятельность преступников и, вероятно, бороться против них. Если новое назначение придётся тебе не по нраву, достаточно будет доложить мне об этом, и мы направим тебя в другой полевой отдел, где ты сможешь вернуться к более обычным обязанностям. Но, повторяю, ты не должен обсуждать назначение ни с кем, кроме меня. Если кто-нибудь тебя спросит – ты специальный агент ФБР, но ведёшь секретную работу и дал подписку о неразглашении. Пока ты будешь должным образом делать своё дело, тебе можно будет не опасаться какого-либо неблагоприятного внимания. Более того, ты довольно скоро поймёшь, что контроль за тобой будет не настолько строгим, как тот, к которому ты привык. Но тебе все равно придётся постоянно оставаться подотчётным кому-то.

– Сэр, понятнее мне от этого не стало, – честно заявил специальный агент Карузо.

– Ты будешь заниматься делом наивысшего значения для нации. Главным образом борьбой против терроризма. Твоя работа будет сопряжена с немалой опасностью. Террористы не считаются с обычными рамками цивилизации.

– Получается, что я должен буду работать под прикрытием?

Вернер кивнул:

– Правильно.

– И моей работой будут управлять из вашего офиса?

– Более или менее, – уклончиво ответил Вернер.

– И я смогу свалить, как только захочу?

– И это правильно.

– Ладно, сэр, я посмотрю, что к чему. Что я должен делать?

Вернер написал несколько слов на квадратике бумаги и передал его своему молодому собеседнику.

– Поезжай по этому адресу. Скажешь там, что хочешь видеть Джерри.

– Прямо сейчас, сэр?

– Если у тебя нет каких-то более срочных и более важных дел.

– Еду, сэр. – Карузо поднялся, пожал протянутую руку и вышел. Во всяком случае, ему предстояло проехаться по живописной сельской местности Виргинии.