"Медведь и Дракон" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)Глава 24 Детоубийство– Что это? – спросил президент во время утреннего брифинга. – Это новый источник Кем бы ни была «Славка», понял Райан, – это, несомненно, женщина – она вела дневник с весьма интимными подробностями. Она тоже работала на министра Фанг Гана, и создавалось впечатление, что он влюблён в неё. Она если не была влюблена в него, по крайней мере, вела записи о его деятельности. Обо всех видах его деятельности, увидел Райан. Они были настолько интимными и описывали их отношения с такими подробностями, что его глаза расширились в столь ранний утренний час. – Передай Мэри-Пэт, что она может продать эту информацию в мужской журнал «Хастлер», если хочет, но такой материал не нужен мне в восемь утра. – Она включила эту информацию, для того чтобы вы получили представление об источнике, – объяснил Бен. – Этот материал не касается политических вопросов, как тот, что мы получаем от «Певчей птички», но, по мнению Мэри-Пэт, он даёт нам самое подробное представление о характере министра, что может оказаться полезным, и там есть некоторая политическая информация вместе с описанием его сексуальных наклонностей. Создаётся впечатление, что этот Фанг является мужчиной с… э, так сказать, с похвальной энергией, хотя девушка, о которой идёт речь, явно предпочла бы более молодого любовника. По-видимому, у неё был такой любовник, но Фанг отделался от него. – У мерзавца собственнические инстинкты, – сказал Райан, просматривая этот раздел. – Ну что ж, полагаю, что в этом возрасте приходится держаться за то, что тебе нужно. Это говорит нам о чём-нибудь? – Сэр, это говорит нам о том, какие люди принимают там решения. Здесь мы назвали бы их сексуальными хищниками. – К этой разновидности у нас принадлежат некоторые люди, состоящие на федеральной службе, – заметил Райан. В газетах только что был опубликован материал об одном сенаторе. – По крайней мере, не в этом кабинете, – сказал Гудли своему президенту. Он не добавил «больше не принадлежат». – Ну что ж, этот президент женат на хирурге. Она умеет пользоваться острыми инструментами, – ответил Райан с лукавой улыбкой. – Значит, поднятый вчера вопрос о Тайване был всего лишь отвлекающим манёвром, потому что они ещё не приняли решения о том, как им приступить к обсуждению вопросов торговли? – Да, создаётся такое впечатление, и это действительно кажется немного странным. Кроме того, МП считает, что у них может находиться в Штатах источник, поставляющий им не слишком важную информацию. По её мнению, они знают немного больше, чем могли бы узнать из чтения газет. – Просто великолепно, – проворчал Джек. – Так что же произошло? Может быть, японские корпорации продали свои старые источники китайцам? Гудли пожал плечами. – Пока это нам неизвестно. – Пусть Мэри-Пэт свяжется с Дэном Мюрреем и сообщит ему об этом. Контрразведка относится к сфере деятельности ФБР. Мы можем приступить к поиску агента немедленно или это скомпрометирует «Певчую птичку»? – Это решение должен принять кто-то другой, сэр, – ответил Гудли, напоминая президенту, что он хороший специалист, но не – Да, и кто-то другой, кроме меня тоже. Что ещё? – Сенатский комитет по разведывательной деятельности хочет изучить ситуацию в России. – Интересно. А чем она им помешала? – Похоже, что у них возникли сомнения относительно того, до какой степени мы можем доверять нашим друзьям в России. Их беспокоит, что русские могут использовать деньги, вырученные за нефть и золото, для того чтобы снова превратиться в СССР, и тогда может возникнуть угроза НАТО. – Последний раз, когда я смотрел на карту, границы НАТО передвинулись восточнее на несколько сотен миль. Эта буферная зона ничуть не вредит нашим интересам. – Если не считать того, что теперь мы обязаны защищать Польшу, – напомнил своему боссу Гудли. – Я помню это. Хорошо, передайте сенату, чтобы они выделили фонды на перемещение танковой бригады к востоку от Варшавы. Их можно разместить в одном из прежних советских лагерей, верно? – Если поляки согласятся. Непохоже, чтобы близость русских их особенно беспокоила. – Их больше беспокоит близость немцев, а? – Совершенно верно, и у них есть повод для беспокойства. – Когда наконец Европа поймёт, что мир утвердился всерьёз и навсегда? – обратился к потолку Райан. – Там множество исторических прецедентов, причём некоторые совсем недавние. Они не могут пока забыть этого, господин президент. И многие прецеденты свидетельствуют о противоположном. – О'кей, я лично скажу польскому президенту, что он может положиться на нас в отношении Германии. Мы будет держать немцев под контролем, и если они переступят линию – ну что ж, мы заберём обратно собственность, принадлежащую «Крайслеру». – Райан отпил кофе из своей чашки и посмотрел на часы. – Что-нибудь ещё? – На сегодня у меня все. Президент поднял голову и лукаво посмотрел на своего советника по безопасности. – Передай Мэри-Пэт, что, если она снова захочет ознакомить меня с материалами «Славки», пусть присылает их вместе с фотографиями. – Обязательно, сэр, – засмеялся Гудли. Райан снова взял документы брифинга и прочитал их, на этот раз медленнее, отпивая кофе из чашки, иногда фыркая или ворча. Его жизнь была намного проще, когда он сам готовил подобные документы, чем теперь, когда их готовили для него. Почему произошло такое? Разве не должно быть наоборот? Раньше он должен был найти ответы и заранее предугадывать возможные вопросы, но теперь этим занимались другие, готовя документы для него… все стало труднее. Это не имело смысла, чёрт возьми! Может быть, решил он, потому, что после него поток информации останавливался. Ему необходимо принимать решения, так что, какими бы ни были другие решения и анализы, принятые на более низком уровне, этот процесс поступал в одно место и останавливался. Это походило на управление автомобилем: кто-то ещё может сказать ему, что нужно повернуть направо за угол, но именно он сидел за рулём, и ему приходилось осуществлять поворот. Если кто-то столкнётся с его машиной, вся вина падёт на него. На мгновение Джек подумал: а не было бы лучше, если бы он занимал место на один или два этажа ниже, мог вести аналитическую работу и давать рекомендации с уверенностью… зная при этом, что кому-то другому всегда поставят в заслугу правильное решение и на кого-то другого падёт вина за принятие ошибочного решения? В этой защите от возможных последствий таилась гарантия безопасности и надёжности. И тут же Райан напомнил себе, что это голос трусости. Если в Вашингтоне есть человек, способный принимать решения лучше его, он ещё не встретился с ним, и если это подало свой голос высокомерие, пусть так и будет. «Но всё-таки должен быть кто-то лучше меня», – подумал Джек, когда стрелка часов приблизилась к первой встрече сегодняшнего дня, и не его вина, что пока такого не нашлось. Он прочитал расписание приёма посетителей. Весь день представлял собой политическое дерьмо… за исключением того, что это было не совсем так. Все, что он делал в своём кабинете, так или иначе оказывало влияние на жизнь американских граждан и потому было важным как для него, так и для них. Но кто решил сделать его Рейс, как обычно, отправлялся из Хитроу. На этот раз они летели на «Боинге-737», потому что до Москвы было не так уж далеко. Солдаты «Радуги» заполнили весь салон первого класса. Это придётся по вкусу обслуживающему персоналу, хотя они ещё не знали этого, потому что пассажиры будут удивительно вежливыми и нетребовательными. Чавез сидел рядом со своим тестем, глядя на экран, на котором демонстрировались правила безопасности. Оба знали, разумеется, что, если авиалайнер врежется в землю со скоростью четыреста узлов, им ничуть не поможет то, что они знают, где находится ближайший запасной выход. Но такое случалось так редко, что можно не обращать внимания на инструктаж. Динг выдернул журнал из кармана кресла, находящегося перед ним, и принялся листать страницы, в надежде обнаружить там что-нибудь интересное. Он уже купил все полезные предметы, перечисленные в каталоге журнала, в «летающем магазине», к насмешливому изумлению жены. – Ну, маленький парень ходит ещё лучше? – спросил Кларк. – Ты знаешь, он настолько старается ходить, что это кажется забавным. У него на лице появляется такая широкая улыбка всякий раз, когда ему удаётся пройти от телевизора до кофейного столика, что создаётся впечатление, будто он победил в марафонском беге, получил большую золотую медаль и заслужил поцелуй мисс Америки по пути в Диснейленд. – Большие достижения слагаются из множества маленьких шажков, Доминго, – заметил Кларк как раз в тот момент, когда авиалайнер сорвался с места и начал набирать скорость для взлёта. – Кроме того, когда ты маленький, горизонт кажется намного ближе. – Пожалуй, ты прав, мистер К. И всё-таки это кажется таким забавным… и радостным, – признался Динг. – Не такая уж плохая должность быть отцом маленького парня, верно? – Я не жалуюсь, – согласился Чавез, откидывая назад спинку кресла, услышав, как шасси самолёта втянулись внутрь фюзеляжа. – Как дела у Этторе? – Кларк решил вернуться к делу. У этих дедовских рассуждений имеются свои ограничения. – Сейчас он набирает форму. Понадобится примерно месяц, чтобы он сравнялся со всеми остальными. Над ним все время подшучивают, но он относится к этому очень хорошо. Знаешь, Этторе весьма сообразителен. У него отличный тактический инстинкт, принимая во внимание, что он не солдат, а коп. – Быть копом в Сицилии – это совсем не то, что прохаживаться по своему участку на Оксфорд-стрит в Лондоне. – Да, пожалуй, – согласился Чавез. – И на тренажёре он не допустил пока ни единой ошибки в отношении «стрелять или не стрелять», а это совсем неплохо. Второй стрелок, который тоже не ошибся ни разу, это Эдди Прайс. – Компьютеризованный тренажёр в Герефорде был особенно безжалостен в имитации различных тактических ситуаций. Доходило до того, что в одной из них двенадцатилетний мальчишка схватил АК-74 и выпустил в тебя длинную очередь, прежде чем ты успел обратить на него внимание. Другая неприятная ситуация включала женщину с ребёнком в руках, которая успела поднять пистолет, брошенный мёртвым террористом, и повернуться с невинным лицом к приближающимся Людям в Чёрном. Однажды Динг застрелил её из автомата и нашёл на следующее утро у себя на письменном столе куклу, с лицом, залитым кетчупом. У солдат «Радуги» было очень живое, хотя несколько извращённое, профессиональное чувство юмора. – А чем конкретно мы будем заниматься? – Будем работать с личным составом прежнего Восьмого Главного управления КГБ, их службой охраны высокопоставленных чиновников, – объяснил Джон. – Их беспокоит появление доморощенных террористов – чеченов, думаю. Кроме того, возможно появление и других национальностей, которые вознамерились выйти из состава России. Они хотят, чтобы мы подготовили их парней. – А сами-то они хороши, эти парни? – спросил Динг. Радуга Шесть пожал плечами. – Хороший вопрос. Личный состав – это бывшие офицеры КГБ, но с подготовкой, принятой в спецназе, они, возможно, всё-таки лучше призывников, попадающих в армию на два года. Все они имеют офицерские звания, но исполняют обязанности сержантов. Думаю, что они умны, понятливы, обладают должной мотивацией, наверно, находятся в хорошей физической форме, и они понимают смысл предстоящей миссии. Будут ли они настолько хороши, как это необходимо? Пожалуй, нет, – заметил Джон. – Но в течение нескольких недель мы сможем организовать их подготовку в нужном направлении. – Значит, мы будем готовить главным образом их будущих инструкторов? Кларк кивнул. – Да, я считаю, что в этом наша задача. – Ну что ж, правильно, – согласился Чавез, и тут им принесли меню ланча. «Интересно, почему, – подумал он, – питание на авиалайнерах никогда не соответствует тому, что тебе хочется? Это пища для ужина, а не для ланча. Почему им не нравятся, чёрт возьми, чизбургеры и жареная картошка? Ну, ладно, по крайней мере, у англичан есть приличное пиво». За время жизни в Соединённом Королевстве он привык к их пиву. Динг не сомневался, что в России не будет ничего подобного. «Из-за отравленного воздуха над городом восход в Пекине мрачный и серый», – подумал Марк Гант. По какой-то причине его биологические часы перестали работать синхронно с местным временем, несмотря на чёрную капсулу и запланированный сон. Он проснулся при первом свете, который пробивался через отравленный воздух с таким же трудом, как это случается в Лос-Анджелесе в худшие дни смога. Несомненно, в КНР не было агентства экологического контроля, да и автомобилей пока не видно. Если появятся автомобили, Китай сможет решить свою проблему перенаселения с помощью выхлопных газов. Он не так часто бывал за рубежом, чтобы считать это проблемой, свойственной марксистским государствам. Впрочем, их осталось не так много, и скоро они не смогут стать примерами заражения воздуха. Гант не курил – этот порок не слишком распространён в биржевом сообществе, где нормальный стресс во время работы и без того убивал людей достаточно быстро, так что ему не требовалась дополнительная помощь. А здесь воздух был отравлен до такой степени, что слезились глаза. Когда он просыпался, ему никогда не удавалось заснуть снова. Поэтому он решил включить свет на тумбочке рядом с кроватью и почитать документы, которые ему передали, не ожидая, что он прочтёт их. Цель дипломатии, сказал однажды коммандер Спок в «Звёздном пути», заключается в том, чтобы максимально продлить состояние кризиса. Их переговоры, несомненно, развивались так причудливо и извилисто, что по сравнению с ними русло Миссисипи походило на лазерный луч. Но, подобно реке, которая должна спускаться вниз по течению, или вниз по склону холма, или вообще туда, куда полагается направляться рекам, в конце концов и переговоры должны достичь логического конца. Но что разбудило его этим утром? Он посмотрел в окно и увидел, что над горизонтом начало формироваться оранжево-красное пятно, освещая тыловые стороны зданий. Они казались Ганту безобразными, но он знал, что просто не привык к ним. Трущобы Чикаго тоже не походили на Тадж-Махал, а деревянное жилище его молодости не было Букингемским дворцом. И всё-таки ощущение чего-то другого, едва ли не враждебного, казалось ему подавляющим. Куда бы он ни посмотрел, все производило впечатление чужого, и Гант не был в достаточной степени космополитом, чтобы преодолеть это чувство. Это походило на шипение на фоне механически убогой музыки, которую повсюду проигрывают в общественных зданиях и лифтах, едва слышное шипение, но никогда не исчезающее. Его чуть не охватило чувство дурного предзнаменования, но усилием воли он стряхнул его. Не было никакой причины думать об этом. Он не знал, что очень скоро убедится в обратном. Барри Вайс уже проснулся в своём гостиничном номере и ждал, когда принесут завтрак. Отель принадлежал к сети американских, и меню завтрака мало отличалось от американского. Местный бекон будет другим по вкусу, но Барри не сомневался, что даже китайские куры несут настоящие яйца. Его эксперимент с вафлями, совершенный накануне, оказался не слишком удачным, а Вайс был человеком, которому был нужен настоящий завтрак, чтобы потом работать целый день. В отличие от большинства американских телевизионных репортёров, Вайс сам искал темы для своих передач. Его продюсер был партнёром, а не боссом. Барри считал, что заслужил это своей коллекцией премий «Эмми», несмотря на то что жена частенько ворчала, когда ей приходилось стряхивать пыль с проклятых призов, стоящих за баром в подвале. Сегодня ему была нужна свежая тема. Его американская аудитория будет скучать, если ей снова придётся смотреть передачу о торговых переговорах. Он подумал, что понадобится передача с местным колоритом, чтобы американцы почувствовали единение с китайским народом. Это было непросто, а передач о китайских ресторанах более чем достаточно, потому что эти рестораны были единственной «китайской» темой, с которой американцы хорошо знакомы. Что тогда? Что общего у американцев с народом Китайской Народной Республики? Впрочем, ничего – Как прошёл твой день, Джек? – спросила Кэти. У них выдался случайный свободный вечер. Им было нечего делать – никакого ужина с политическими деятелями, никаких приёмов, никакого спектакля или концерта в Центре Кеннеди, не было даже приёма на двадцать-тридцать человек на жилом этаже Белого дома. Джек ненавидел такие приёмы, а Кэти их обожала, потому что она могла пригласить знакомых или тех, кто им нравился, или, по крайней мере, людей, с которыми им хотелось встретиться. Не то чтобы Джеку не нравились приёмы как таковые, но он считал, что жилой этаж этого Дома (так его называли агенты Секретной службы, в отличие от другого Дома, находящегося в шестнадцати кварталах дальше вдоль улицы) являлся единственным частным помещением, которое у него осталось. Даже тот дом, которым они владели на Перегрин Клифф в Чесапикском заливе, был перестроен Секретной службой. Теперь там установили противопожарные спринклеры, примерно семьдесят телефонных каналов, охранную систему вроде той, которая используется для охраны складов ядерного оружия, и построили ещё одно здание для размещения агентов Секретной службы, располагавшихся там в те уик-энды, когда Райанам хотелось убедиться, остался ли у них дом, в который они смогут переехать, когда их официальный музей начнёт излишне действовать им на нервы. Но сегодня все было по-другому. Сегодня вечером они снова почувствовали себя почти свободными людьми. Почти, потому что все ещё существовала определённая разница. Если, например, Джек захочет выпить пива или бокал чего-то покрепче, он не может пройти в кухню и взять то, что ему нужно. Это запрещено. Нет, ему приходилось тогда вызвать одного из слуг, работающих в Белом доме, который затем или спустится в кухню, находящуюся в подвале, или поднимется наверх, в расположенный там бар. Он мог, разумеется, настоять на своём и самостоятельно отправиться, куда ему нужно, но это будет означать, что он оскорбил одного из сотрудников обслуживающего персонала. Хотя эти люди, главным образом чернокожие (некоторые утверждали, что ведут свою генеалогическую линию от чернокожих рабов, прислуживавших Эндрю Джексону), не чувствовали себя обиженными, это казалось Джеку совершенно ненужным оскорблением преданных людей. Тем не менее Райан никогда не разрешал другим исполнять свою работу. Да, конечно, приятно, что каждую ночь твои ботинки чистит какой-то парень, которому нечего делать и который получает за это приличное жалованье от правительства. Однако Райану казалось, что не по-мужски позволять другим ухаживать за ним, как за каким-то герцогом, когда на самом деле его отец был постоянно занятым детективом, расследующим убийства, и состоял на службе в полицейском департаменте Балтимора. Самому Джеку понадобилась правительственная стипендия (благодаря службе в корпусе морской пехоты), чтобы закончить Бостонский колледж и не дать матери поступить на работу. Может быть, это зависело от его трудовых корней и воспитания в среде рабочего класса? «Возможно», – думал Райан. Эти корни объясняли также, что он делал теперь, сидя со стаканом в руке в удобном кресле перед телевизором, словно он был, для разнообразия, обычным человеком. Из всех членов семьи меньше всего изменилась жизнь у Кэти, если не считать того, что теперь она каждое утро летала на работу на вертолёте «Чёрный ястреб» VH-60 корпуса морской пехоты. Налогоплательщики и средства массовой информации не возражали против этой экстравагантности после того, как на «Песочницу» – дочку Райана, которую тоже звали Кэти, напали в детском саду террористы. Сейчас дети смотрели каждый свой собственный телевизор, а крошечный Кайл Даниэль, известный Секретной службе под именем «Призрак», спал в детской кроватке. Так что – Как дела у тебя на работе, милая? – спросил «Фехтовальщик» у «Хирурга». – Прекрасно, Джек. У Берни Катца родилась ещё одна внучка. Он в восторге. – У кого из детей? – У его сына Марка – он женился два года назад. Ты помнишь, мы были у него на свадьбе? – Он юрист? – спросил Джек, вспоминая церемонию в добрые прежние дни, когда его ещё не прокляла судьба, избрав на пост президента. – Да, а его второй сын – Давид – врач, преподаёт в Йельском университете. Он хирург, специализируется на операциях грудной клетки. – Я с ним встречался? – Джек не мог припомнить. – Нет. Он учился на западе, в Калифорнийском университете. – Она перевернула страницу в последнем номере По традиции каждый раз она садилась во время ланча за стол с коллегой другой специальности, чтобы не отставать от событий, постоянно происходящих в медицине. «Следующее крупное открытие, – подумала Кэти, – произойдёт в неврологии». Одному из её коллег по Хопкинсу удалось открыть лекарство, которое, похоже, позволяло возрождаться повреждённым нервным клеткам. Если испытания подтвердят эффективность нового лекарства, его представят на соискание Нобелевской премии. Это будет девятой наградой на стене почётных премий в школе медицины университета Джонса Хопкинса. Её работа с хирургическими лазерами была отмечена премией Ласкера за заслуги в области медицины – высшей наградой в американской медицине, – но всё-таки не была достаточной для поездки в Стокгольм. Тем не менее Кэти осталась довольна и этим. Офтальмология не была отраслью медицины, за которую присуждали Нобелевские премии, зато сам процесс возвращения зрения людям приносил ей огромное удовлетворение. Возможно, избрание Джека президентом и её статус Первой леди помогут ей стать директором института Вилмера, когда Берни Катц решит уйти на пенсию. Она сможет по-прежнему оставаться практикующим хирургом – от этого Кэти никогда не откажется – и в то же время будет следить за исследовательской работой в её области, решать, кто получит гранты и где ведётся действительно важная научно-исследовательская работа. В этом, считала она, заключается её особый талант. «Так что избрание Джека президентом не было таким уж плохим событием», – подумала Кэти. Правда, ей не нравилось, что люди ожидали видеть её одетой вроде супермодели. Несмотря на то что она всегда хорошо одевалась, становиться вешалкой для модных платьев никогда не казалось ей привлекательным занятием. По мнению Кэти, вполне достаточно носить красивые вечерние платья на всех проклятых формальных приёмах, на которых ей приходилось присутствовать. При этом она не платила за платья ни цента, потому что их предоставляли изготовители. Из-за этого женскому журналу – Вот, пожалуйста, доктор Райан, – сказал дворецкий, вручая ей полный бокал. – Спасибо, Джордж. Как дела у ваших детей? – Старшую дочь только что приняли в университет Нотр-Дам, – ответил он с гордостью. – Это великолепно! Какую специальность она выбрала? – Подготовительные медицинские курсы. Кэти оторвалась от журнала. – Очень хорошо. Если я смогу чем-нибудь помочь ей, дайте знать, ладно? – Конечно, мадам, обязательно. – «Как приятно, – подумал Джордж, – что это не пустые слова». Муж и жена Райан пользовались огромным уважением у обслуживающего персонала, несмотря на то что оба чувствовали себя неловко из-за проявляемого к ним внимания. Райан заботился об одной семье, вдове и детях какого-то сержанта ВВС, о подробностях их связи с президентом никто не знал. А Кэти лично занималась двумя детьми, у которых возникли проблемы со зрением. – Что у тебя завтра, Джек? – Завтра я выступаю на конференции Ветеранов Иностранных войн в Атлантик-Сити, слетаю туда и обратно на вертолёте после ланча. Калли написала для меня хороший текст выступления. – Она кажется мне немного странной. – Да, она непохожа на остальных, – согласился президент, – но отлично справляется со своей работой. – В Пекин приехал новый папский нунций, – сказал продюсер. – Это как посол, правда? Продюсер кивнул. – Точно. Итальянец, кардинал Ренато ДиМило. Старый человек, мне ничего о нем не известно. – Ну что ж, может быть, стоит съездить и встретиться с ним, – сказал Барри, завязывая галстук. – У тебя есть его адрес и телефон? – Нет, но в американском посольстве это знают. – Тогда позвони тому парню в посольстве, с которым ты поддерживаешь контакт, – посоветовал Вайс. Он и продюсер работали вместе уже одиннадцать лет, вместе увёртывались от пуль и вместе завоевали премии «Эмми», что было совсем неплохо для пары бывших сержантов морской пехоты. – Сейчас позвоню. Вайс посмотрел на часы. Времени было достаточно. Он может подготовить передачу безо всякой спешки, загрузить на спутник, в Атланте её отредактируют, и американцы увидят передачу за завтраком. Этого будет достаточно для одного дня работы в этой языческой стране. Черт возьми, почему они не проводят торговые конференции в Италии? Вайс вспомнил прекрасный вкус итальянской пищи, так полюбившейся ему, когда он служил морским пехотинцем на средиземноморской эскадре. А итальянские женщины! Им так нравилась форма американских морских пехотинцев! Впрочем, она нравилась не только итальянкам. Ни кардинал ДиМило, ни монсеньор Шепке так и не сумели привыкнуть ко вкусу китайского завтрака, который разительно отличался от всего, что едят утром европейцы. Они нашли выход – Шепке готовил завтрак каждое утро ещё до прихода китайского обслуживающего персонала. Им оставалось мыть посуду, и этого было достаточно для обоих служителей церкви. Они уже отслужили утреннюю мессу, для чего им нужно было просыпаться каждым утром до шести часов, как солдатам, часто замечал про себя старый итальянец. Утренней газетой была «Интернэшнл Гералд Трибьюн», которая ориентировалась в основном на американцев, ведь мир так несовершенен. По крайней мере, в газете приводились результаты футбольных матчей, а европейский футбол интересовал обоих прелатов. Больше того, Шепке мог сам выйти и поиграть в футбол, когда была такая возможность. ДиМило, которой был отличным полузащитником в своё время, сейчас был вынужден только наблюдать и давать советы. У бригады CNN имелся собственный микроавтобус, сделанный в Америке и привезённый в Китай много лет назад. У него было своё миниатюрное оборудование спутниковой связи, маленькое чудо техники, которое позволяло устанавливать мгновенный контакт с любым местом на планете через находящиеся на орбите спутники связи. Его аппаратура позволяла делать что угодно и когда угодно, кроме того времени, когда микроавтобус двигался. Сейчас над этим тоже работали специалисты, и это станет новым крупным прорывом, потому что тогда передвижные телевизионные бригады смогут работать безо всяких помех со стороны нехороших парней, в какой бы стране они ни находились. У них была также навигационная система, основанная на связи со спутниками, позволявшая найти дорогу в любом городе мира, карта которого находилась у телевизионной бригады на CD-ROM. Располагая таким оборудованием, они могли сами отыскать нужный адрес, причём быстрее, чем местные таксисты. Имея сотовый телефон, они могли узнать адрес, в данном случае запросив американское посольство, в котором имелись адреса всех иностранных посольств. Адрес дома папского нунция был всего лишь ещё одним. Кроме того, с помощью сотового телефона можно было заранее предупредить о своём приезде. Сначала на их звонок ответил китайский голос, затем другой, с немецким акцентом – подумать только! – но который сказал: конечно, приезжайте. Барри Вайс был одет в опрятный костюм с галстуком и пиджаком – эта привычка к аккуратности сохранилась у него ещё с тех пор, когда он служил в корпусе морской пехоты. Он постучал в дверь, которую открыл, разумеется, местный житель – ему хотелось называть их «туземцами», но это было бы слишком некорректно, с оттенком расизма – и проводил их внутрь дома. Первый европеец, встретивший их, совершенно очевидно, не был кардиналом. Слишком молодой, слишком высокий и слишком явный немец. – Здравствуйте, я монсеньор Шепке, – приветствовал их священник. – Добрый день, я Барри Вайс из CNN. – Да, конечно, – улыбнулся Шепке. – Я видел вас по телевидению много раз. Что привело вас в КНР? – Мы приехали сюда, чтобы освещать торговые переговоры между Америкой и Китаем, но решили поискать и другие интересные темы. Нас удивило, что у Ватикана здесь есть дипломатическая миссия. Шепке провёл Вайса в свой кабинет и указал на комфортабельное кресло. – Я нахожусь здесь уже несколько месяцев, но кардинал прибыл совсем недавно. – Мне можно встретиться с ним? – Конечно, но сейчас его преосвященство говорит по телефону с Римом. Вы не могли бы подождать несколько минут? – Никаких проблем, – заверил его Вайс. Он окинул прелата внимательным взглядом. Священник выглядел атлетически сложенным, высоким и был, несомненно, немцем. Вайс побывал в Германии много раз и всегда чувствовал какое-то беспокойство, словно расизм, который привёл к холокосту, все ещё дремал там, находясь где-то поблизости, но всегда вне поля зрения. Если бы Шепке был одет по-другому, Барри принял бы его за солдата, даже за морского пехотинца. Священник был в отличной физической форме и явно умён, вне всякого сомнения, проницательный наблюдатель. – Могу я спросить, к какому духовному ордену вы принадлежите? – задал вопрос Вайс. – Я принадлежу к обществу Иисуса, – ответил Шепке. – Вы из Германии? – Совершенно верно, но теперь я живу в Риме и преподаю в университете Роберто Беллармина[52]. Меня попросили сопровождать его преосвященство из-за моего знания языков. – Английский Шепке был грамматически идеален и с поразительно точным произношением, но его нельзя было отнести ни к английскому как таковому, ни к американскому и ни к канадскому. – Я не буду спрашивать вас, каким количеством языков вы владеете. Не сомневаюсь, что их гораздо больше, чем у меня, – заметил он. Вайсу ещё не приходилось встречать ни единого глупого иезуита или даже слышать, что такой есть. По лицу Шепке промелькнула дружеская улыбка. – Это моя обязанность. – Затем он посмотрел на телефон. Лампочка погасла. Шепке извинился, ушёл во внутренний кабинет и тут же вернулся. – Его преосвященство приглашает вас. Вайс встал и последовал за германским священником. Человек, которого он увидел в кабинете, не был в облачении кардинала. Он выглядел как обычный пожилой итальянец, тучный, одетый в костюм, с красной рубашкой (или это жилет?) под его воротником римского священника. Корреспондент CNN не помнил, требуется ли в соответствии с протоколом поцеловать перстень кардинала, но целование рук не относилось к его привычкам, поэтому он просто пожал ему руку, как положено по американскому обычаю. – Добро пожаловать в нашу миссию, – сказал кардинал ДиМило. – Вы наш первый американский репортёр. Прошу садиться, – и он указал на кресло. – Спасибо, ваше преосвященство. – Эту часть протокола Вайс помнил. – Чем мы можем помочь вам сегодня? – Видите ли, мы приехали в Пекин, чтобы освещать торговые переговоры между Америкой и Китаем, а сейчас пытаемся найти что-нибудь интересное о жизни в этом городе. Вчера мы узнали, что у Ватикана есть своё посольство в Пекине, и вот решили приехать и поговорить с вами, сэр. – Великолепно, – заметил ДиМило с приветливой улыбкой священника. – В Пекине есть христиане, хотя они и не принадлежат Риму. Вайс почувствовал, что у него в голове вспыхнула лампочка. – Китайские христиане? – Мы встретили всего нескольких. Сегодня мы собираемся повидать одного из них. Между прочим, это баптистский пастор, его зовут Ю. – Неужели? – удивился Вайс. Местный баптист? – Да, – подтвердил Шепке. – Хороший парень, он даже получил образование в Америке, в университете Орала Робертса. – Китайский гражданин из университета Орала Робертса? – спросил Вайс с недоверием в голосе, и одновременно в его голове промелькнула мысль – вот это настоящая тема! – Действительно, это несколько необычно, правда? – заметил ДиМило. «Достаточно необычно уже то, что баптист и кардинал Римско-католической церкви дружески разговаривают друг с другом, – подумал Вайс, – но когда это происходит здесь, это так же невероятно, как видеть живого динозавра, шагающего по Моллу в Вашингтоне. Атланте это понравится, можно не сомневаться». – Не могли бы мы поехать с вами? – спросил корреспондент CNN. Ужас начался вскоре после того, как Лиен Хуа пришла на своё рабочее место. Несмотря на ожидание и предчувствие, первый приступ острой боли в нижней части живота всё-таки случился неожиданно и в нежелательное время. Последний раз, теперь уже почти шесть лет назад, это предшествовало рождению Ю Лонга и тоже оказалось неожиданным, но тогда беременность была официально разрешена, а эта – нет. Она надеялась, что схватки начнутся утром, но не в этот день, а во время уикенда, в их квартире, где она и Куон смогут справиться с происходящим без внешних осложнений. Однако младенцы появляются на свет в своё собственное время, как в Китае, так и во всем мире, и эти роды не были исключением. Теперь вопрос заключался в следующем: позволит или нет государство сделать младенцу первый вдох, так что первые схватки принесли с собой приступ страха, что ребёнку не разрешат родиться живым, что его убьют. Она испытывала ужас при мысли, что её собственное тело станет местом преступления, что она увидит это, увидит, как младенец перестанет двигаться, почувствует смерть. Этот страх был кульминацией всех бессонных ночей и кошмаров, заставлявших её просыпаться в холодном поту. Несколько женщин на этаже увидели её лицо и поняли, что происходит. Они догадались о её тайне, хотя никогда не обсуждали это. Чудом было уже то, что ни одна из них не донесла на неё, а этого Л иен Хуа боялась больше всего, – но ни одна женщина не способна предать другую в таких обстоятельствах. Некоторые из них рожали девочек, которые затем, через год-другой, «случайно» умирали, удовлетворяя желание мужей получить наследника. Это была ещё одна сторона жизни в Китайской Народной Республике, которая редко становилась предметом разговоров, даже среди близких подруг. И когда Лиен Хуа оглянулась вокруг, чувствуя, как сокращения мускулов объявляют о приближении родов, ей оставалось только надеяться, что схватки прекратятся или замедлятся и решающий момент произойдёт позднее. Ещё пять часов, и она сможет вернуться домой на велосипеде и родить младенца дома. Может быть, это будет не так хорошо, как во время уикенда, но всё-таки лучше, чем преждевременные роды здесь, на полу фабрики. Цветок Лотоса сказала себе, что ей нужно быть сильной и решительной. Она закрыла глаза, закусила губы и попыталась сконцентрировать внимание на работе, но схватки продолжались, и она не могла сосредоточиться. Скоро наступит боль, затем настоящие схватки, и она не сможет стоять, и затем… что? Из-за страха заглянуть в будущее на несколько часов вперёд её лицо исказилось сильнее, чем от настоящей боли. Она боялась смерти, и хотя страх смерти присущ всем людям, этот страх относился к существу, которое все ещё являлось частью её тела, но не принадлежало ей. Она боялась, что увидит смерть младенца, почувствует, как он умирает, как из её тела выходит нерожденная душа, и хотя эта душа, несомненно, прилетит к богу, смерть младенца не была угодна богу. Сейчас ей нужен духовный наставник. Ей нужен её муж, Куон. Но преосвященный Ю нужен ей ещё больше. Установка камеры прошла быстро. Оба священника наблюдали с интересом, потому что до сих пор ни один из них не видел, как это делается. Но десять минут спустя оба были разочарованы заданными вопросами. Они не раз видели Вайса по телевидению и ожидали от него чего-то большего. Они не понимали, что передача, которую он хотел сделать по-настоящему, находилась в нескольких милях и примерно в часе отсюда. – Отлично, – сказал Вайс, когда он кончил задавать формальные вопросы и получил ответы на них. – Вы разрешите нам поехать вместе с вами к дому вашего друга? – Конечно, – ответил его преосвященство, вставая с кресла. Он извинился, потому что даже кардиналам приходится навещать туалет перед поездкой. Вскоре он вернулся и вместе с Францем пошёл к автомобилю, за рулём которого будет монсеньор. Это снова вызвало разочарование слуги/шофёра, который был, как оба они и подозревали, осведомителем Министерства государственной безопасности. Машина CNN следовала за автомобилем кардинала, который ехал по кривым улочкам, пока не остановился у скромного дома преподобного Ю Фа Ана. Парковка прошла просто. Вайс заметил, что оба католических священника подошли к двери с большим пакетом в руках. – А! – воскликнул Ю с удивлённой улыбкой, когда открыл дверь. – Что привело вас ко мне? – Мой друг, у нас приготовлен подарок, – ответил его преосвященство, протягивая пакет. Ясно, что там была большая Библия, но, несмотря на очевидность, подарок не становился менее приятен. Ю пригласил их войти, затем увидел американцев. – Они попросили разрешения присоединиться к нам, – объяснил монсеньор Шепке. – Конечно, – сразу согласился Ю. Интересно, а вдруг Джерри Паттерсон увидит передачу или, может быть, даже его далёкий друг Исайя Джексон. Но американцы не начали устанавливать камеру до тех пор, пока он не развернул подарок. Ю развернул пакет на письменном столе и, увидев, что находится внутри, поднял голову в изумлении. Он ожидал, что это будет Библия, но эта Библия стоит много сотен американских долларов… Это была Библия на великолепном литературном мандаринском наречии… и с отличными иллюстрациями. Ю выпрямился и обошёл вокруг стола, чтобы обнять своего итальянского коллегу. – Да благословит тебя наш господь Иисус, Ренато, – сказал преподобный Ю, поражённый таким даром до глубины души. – Мы оба служим Ему по мере наших сил. Я подумал об этом, и мне показалось, что ты захочешь получить такую Библию, – ответил ДиМило, словно обращаясь к хорошему приходскому священнику в Риме. В конце концов, кем ещё был Ю? Действительно, он мало чем отличался от приходского священника. Что касается Барри Вайса, он выругал себя за то, что не установил камеру раньше и не успел заснять эту трогательную сцену. – Не так уж часто мы видим столь дружеские отношения между католиками и баптистами, – заметил репортёр. На это замечание ответил преподобный Ю, и теперь камера уже работала. – Нам позволено быть друзьями. В конце концов, ведь мы работаем на одного босса, как говорят у вас в Америке. – Он снова взял руку ДиМило и тепло пожал её. Китайский священник редко получал такой искренний подарок, и было тем более странно получить его здесь, в Пекине, от человека, которого некоторые американские коллеги зовут «папистом», да ещё и от итальянского «паписта» в придачу. У жизни действительно есть цель. Преподобный Ю глубоко верил в это, но когда время от времени его вера находила подтверждение, то назвать такое событие можно только даром свыше. Схватки происходили теперь слишком часто и причиняли слишком острую боль. Лиен Хуа сопротивлялась как могла, но по прошествии часа ей начало казаться, что кто-то выстрелил из ружья ей в живот. У неё подогнулись колени. Она старалась изо всех сил держать тело под контролем, но у неё не осталось сил. Лицо женщины стало мертвенно-бледным, и она опустилась на цементный пол. К ней тут же подошла женщина, работавшая рядом. Она сама была матерью и понимала, что происходит. – Пришло твоё время? – спросила она. – Да, – простонала Лиен-Хуа и с трудом кивнула. – Я сейчас сбегаю за Куоном. – И женщина тут же побежала за мужем роженицы. С этого момента ситуация для Цветка Лотоса стала ещё хуже. Начальник заметил одну бегущую работницу, повернул голову и увидел вторую, распростёртую на полу. Он подошёл к ней, как это случается после автомобильной катастрофы, скорее из любопытства, чем из-за желания вмешаться в происходящее. Он редко обращал внимание на Янг Лиен Хуа. Женщина выполняла свои обязанности хорошо, и ему почти не приходилось упрекать или кричать на неё. Она пользовалась уважением среди других работниц, и больше ничего не интересовало начальника, да он и не считал, что ему нужно знать о ней что-то ещё. У лежащей женщины не было заметно крови, значит, она упала не в результате несчастного случая. Он стоял, глядя на неё, в течение нескольких секунд, видя, что она корчится от приступов боли, не понимая, в чём, собственно, дело. Он не был врачом или медиком и не хотел вмешиваться. Если бы он заметил кровотечение, то наложил бы повязку на рану, но ничего такого здесь не произошло, так что он просто стоял рядом, демонстрируя, как и полагается менеджеру, что готов принять меры, но не вмешиваясь. В двухстах метрах находился пункт первой помощи с дежурным санитаром. Бегущая женщина, которую он заметил первой, отправилась, наверно, за ним, решил менеджер. Лицо Лиен Хуа снова исказилось после нескольких минут относительного спокойствия, когда возобновились схватки. Он увидел, как закрылись её глаза, побледнело лицо и резко участилось дыхание. Его должны предупреждать о таких вещах, для того чтобы он имел наготове сменщицу. Затем его осенило. Это не была разрешённая беременность. Лиен Хуа нарушила правила, и это не должно было случиться. Происшествие плохо отразится на его департаменте и на нём как на менеджере… а он думал о том, что когда-нибудь приобретёт автомобиль. – Что здесь происходит? – спросил он, наклонившись к женщине. Но Янг Лиен Хуа была в таком состоянии, что не смогла ответить на вопрос. Схватки происходили гораздо быстрее, чем при родах Ю Лонга. Она старалась молиться, невзирая на боль, изо всех сил пыталась сконцентрироваться, взмолиться богу, попросить у него милосердия в это время боли, испытания и страха, но всё, что она видела вокруг, только усиливало её страх. На лице стоящего рядом не было сочувствия. Тут она услышала звуки шагов бегущего человека и увидела Куона. Но перед тем, как он подбежал к ней, его перехватил менеджер. – Что здесь происходит? – потребовал он с грубостью мелкого начальника. – Твоя женщина рожает младенца? Неразрешённого младенца? – спросил голосом обвинителя самый мелкий из чиновников. – Ю хай, – добавил он. – Сука! Куон хотел этого ребёнка не меньше жены. Он не говорил жене о своих опасениях, потому что считал это недостойным мужчины, но оскорбление, нанесённое его жене супервайзером, переполнило чашу терпения человека, страдающего от двух видов стресса одновременно. Вспомнив свою армейскую подготовку, Куон ударил чиновника кулаком, сопроводив его оскорбление собственным. – Пок гай, – в буквальном переводе «Упади на улице», но в данном контексте это означало: «Прочь с дороги. 6…й ублюдок!» Куон с удовлетворением увидел, что начальник упал, ударившись головой. Куон почувствовал, что отомстил на оскорбление, нанесённое жене. Но сейчас ему предстояло заниматься другим. Он поднял Лиен Хуа на ноги и повёл, поддерживая, насколько мог, к тому месту, где стояли их велосипеды. Но как поступить дальше? Как и жена, Куон хотел, чтобы роды прошли дома, в худшем случае, если дело затянулось бы, она могла бы сообщить на работу, что заболела. Но сейчас он не мог уже ничего изменить. У него не было ни времени, ни сил, чтобы проклинать судьбу. Ему приходилось иметь дело с реальностью и помочь любимой жене, насколько это было в его силах. – Вы получили образование в Америке? – спросил Вайс, стоя перед работающей камерой. – Да, – ответил Ю из-за чашки чая. – В университете Орала Робертса в Оклахоме, все оценки был «А+». Моя первая учёная степень была в области электрического машиностроения, а позднее я получил степень магистра богословия и был посвящён в духовный сан. – Я вижу, у вас семья, – заметил репортёр, указывая на фотографию на стене. – Моя жена сейчас на Тайване, ухаживает за больной матерью, – ответил Ю. – А как вы встретились? – спросил Вайс, имея в виду баптистского пастора и кардинала. – Это была инициатива Фа Ана, – объяснил кардинал. – Он приехал к нам, чтобы приветствовать гостя, занимающегося такой же работой, так сказать. – У Ди Мило появилось искушение сообщить репортёру, что они с удовольствием выпили, отмечая встречу, но он промолчал, опасаясь унизить китайского пастора перед его единоверцами, потому что некоторые баптисты возражали против употребления алкоголя. – Как вы сами понимаете, в этом городе не так много христиан, и те немногие, которые придерживаются истинной веры, должны держаться вместе. – Вам не кажется странным, что католик и баптист так подружились? – Ничуть, – тут же ответил Ю. – Почему это должно казаться странным? Разве мы не едины в нашей вере? – ДиМило кивнул, соглашаясь с этим идеальным, хотя и неожиданным, подтверждением общности христианской религии. – Как дела в вашем приходе? – спросил Вайс у китайского пастора. Место, где стояли велосипеды, представляло беспорядочную массу металла и резины, потому что у китайских рабочих нет автомобилей, но когда Куон вёл Лиен Хуа к дальнему углу, их заметил некий человек, имеющий доступ к средствам передвижения. Это был охранник фабрики, который с важным видом ездил по периметру фабрики на своём трехколесном мотоцикле, устройстве, более важном для его статуса, чем форменная одежда и значок. Вроде Куона, он раньше служил сержантом в Народной армии и не утратил чувства собственной значимости. – Стоп! – скомандовал он с водительского сиденья мотоцикла. – В чем дело? Куон повернулся. Лиен Хуа только перенесла новый приступ схваток, у неё подгибались колени, и она с трудом втягивала воздух измученными лёгкими. Муж почти тащил её к велосипеду. Внезапно он понял, что все его усилия бесполезны. Ни при каких обстоятельствах она не сможет сесть на велосипед и крутить педали. До их квартиры одиннадцать кварталов. Пожалуй, он сможет поднять её на третий этаж к дверям квартиры, но каким образом довезти её к входной двери дома? – Моя жена… она больна, – произнёс Куон, не желая – боясь – объяснять причину болезни. Он знал этого охранника – его звали Чоу Чинг Чин, – и он казался дружески настроенным. – Я пытаюсь доставить её домой. – Где ты живёшь, товарищ? – спросил Чоу. – В квартире дома Великого Похода, номер семьдесят четыре, – ответил Куон. – Ты не мог бы помочь нам? Чоу посмотрел на них. Женщина явно не могла идти. Он жил в стране, где низко ценили человеческую жизнь, но она была больным товарищем, между людьми должно существовать чувство солидарности, а их квартира находилась всего в десяти или одиннадцати кварталах от фабрики. Он может довезти их за пятнадцать минут даже на этом медленном и неуклюжем мотоцикле. – Посади её сзади, товарищ. – Спасибо тебе, товарищ. – Куон поднял жену и опустил её на ржавое стальное дно сиденья позади водителя. Затем он махнул рукой, давая знак водителю, что можно ехать. На этот раз схватки оказались особенно мучительными. Лиен Хуа застонала и затем вскрикнула, напугав своего мужа, но ещё хуже напугав водителя. Чоу обернулся и посмотрел назад. Он ожидал увидеть здоровую женщину, но вместо этого увидел женщину, обнимающую живот и явно испытывающую мучительную боль. Ни при каких обстоятельствах это не было приятным зрелищем, и Чоу, взяв на себя инициативу в самом начале, подумал, что ему придётся снова действовать по-своему. Их дорога к зданию Великого Похода пролегала мимо больницы Лонгфу. Как в большинстве пекинских больниц, относящихся к медицинским институтам, в Лонгфу было отделение неотложной помощи. Эта женщина явно страдает, она является товарищем по рабочему классу и заслуживает помощи. Чоу снова обернулся. Куон прилагал отчаянные усилия, чтобы успокоить женщину, как и должен поступать муж. Он был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам мотоцикла, едущего по неровной мостовой со скоростью двадцать километров в час. Да, сказал себе Чоу, ему придётся поступить именно так. Он осторожно повернул руль и подъехал к разгрузочной платформе, предназначенной скорее для грузовиков, чем для машин «Скорой помощи», и остановился. Куону понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что они остановились. Он оглянулся вокруг, готовясь поднять жену из пассажирского сиденья мотоцикла, и только теперь понял, что они находятся не у знакомого комплекса жилых зданий. Потеряв ориентировку в результате последних тридцати минут неожиданно возникшей критической ситуации, он не сразу сообразил, где они находятся, пока не увидел, что из дверей выходит кто-то. На голове женщины была белая повязка – это медсестра? Неужели они приехали в больницу? Нет, он не может этого допустить. Куон слез с мотоцикла и повернулся к Чоу. Он начал протестовать, говоря, что они приехали не туда, куда нужно, но персонал больницы проявил неожиданную энергию – в это время в пункте неотложной помощи не было пострадавших, и персонал сидел без дела. Двое санитаров быстро выкатили из дверей носилки на колёсах. Куон пытался возражать, но массивные санитары просто оттолкнули его в сторону, положили Лиен Хуа на носилки и вкатили внутрь, прежде чем он успел запротестовать. Куон только открыл рот и тут же закрыл его. Затем вбежал внутрь больничного помещения и был тут же перехвачен парой клерков, которые нуждались в информации, чтобы заполнить бланки приёмного отделения. Он остановился на месте, чувствуя себя в унизительном положении. В самом приёмном отделении врач и медсестра наблюдали за тем, как санитары перекладывали Лиен Хуа на смотровой стол. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы медики начали догадываться о сути происходящего, и они обменялись понимающими взглядами. Ещё через несколько секунд с женщины сняли рабочую одежду, и её беременность стала такой же очевидной, как восход солнца. Не менее очевидным было и то, что у Лиен Хуа схватки и принимать меры следует не в отделении неотложной помощи. Её нужно отвезти к лифту и поднять на второй этаж, где находилось акушерское отделение. Женщина-врач подозвала к себе санитаров и сказала им, куда доставить пациентку. Затем она подошла к телефону и сообщила на второй этаж, что к ним сейчас привезут роженицу. Закончив с этой «работой», врач вернулась в комнату отдыха для врачей, закурила сигарету и взяла журнал. – Товарищ Янг? – спросил другой клерк, старше по положению. – Да? – ответил взволнованный муж, все ещё стоящий в комнате ожидания, где его удерживали два клерка. – Вашу жену доставили наверх, в акушерское отделение. Но, – добавил клерк, – у нас возникла проблема. – Что за проблема? – спросил Куон, заранее зная ответ, но надеясь на чудо. – У нас нет информации о беременности вашей жены. Вы живёте в нашем округе здравоохранения – у нас есть запись о вашем адресе в квартале Великого Похода, квартира семьдесят четыре. Это верно? – Да, мы там живём, – пробормотал Куон, пытаясь найти выход из западни, но не видя его. – А, – кивнул клерк. – Понятно. Спасибо. Теперь мне нужно позвонить по телефону. Куона напугал тон, которым было сделано последнее заявление: – А, да, я приму меры, чтобы эту дрянь удалили должным образом. А, да, стекло разбито, я попытаюсь найти стекольщика. А, да, неразрешённая беременность, я позвоню на второй этаж, чтобы они не забыли убить младенца, как только его макушка покажется на свет. В акушерском отделении Лиен Хуа заметила, как изменились глаза окружающих. При рождении Ю Лонга здесь царила атмосфера радости, глаза медсестёр, которые присутствовали при его появлении на свет, были весёлыми и ликующими. Было видно, как в уголках их глаз под хирургическими масками появились морщинки улыбок… но не на этот раз. Кто-то вошёл туда, где она находилась, в родильную палату №3, и что-то сказал медсестре. Её голова быстро повернулась к месту, где лежала Лиен Хуа, и выражение глаз превратилось из сочувственного во… что-то другое, и хотя Янг не знала, что это было, она понимала значение. Вполне возможно, что это было не по вкусу медсестре, ей это не нравилось, но она должна сделать это, потому что такова её обязанность. Китай был страной, где люди поступали так, как должны поступать, независимо от того, нравилось ли им это или нет. Лиен Хуа почувствовала приближение новых схваток. Младенец пытался появиться на свет, ещё не зная, что движется по направлению к смерти от рук «родного» «народного» государства. Но обслуживающий персонал больницы знал это. Раньше, при рождении Ю Лонга, они стояли рядом и были наготове, следя, чтобы все прошло хорошо. Но не теперь. Теперь они отошли, не желая слышать стоны матери, старающейся произвести на свет обречённое дитя. На первом этаже это было совершенно ясно для Янг Куона. Он держал маленькое тело своего первого сына Ю Лонга в руках, слышал издаваемые им звуки, видел его первую улыбку. Он видел, как его маленький сын ползает, потом его первые шаги в их маленькой квартире, первые слова, которые он произнёс… но их маленький Большой Дракон теперь мёртв, и они больше никогда не увидят его, раздавленного колесом пассажирского автобуса. Жестокая судьба вырвала мальчика из его рук и отбросила прочь, как мусор, подгоняемый ветром на улице. А теперь государство собиралось умертвить его второго ребёнка. И все это произойдёт наверху, меньше чем в десяти метрах от него, а он бессилен помешать. Это чувство знакомо все жителям КНР, где решение, принятое в верхах, является нерушимым, но теперь этому противостояло самое главное человеческое стремление. Две силы боролись в сознании фабричного рабочего Янг Куона. У него дрожали руки, пока мозг пытался найти решение возникшей дилеммы. Взгляд Куона устремился вперёд, он отчаянно искал выход, смотрел на кирпичную стену, словно старался разрушить её силой взгляда… ведь должен быть выход, должен быть выход… И тут он увидел телефон-автомат. В кармане Куона были монеты, он вспомнил номер и снял трубку. Если он не в силах изменить судьбу, может быть, найдётся кто-то, обладающий такой способностью. – Я подойду, – сказал по-английски преподобный Ю, вставая и направляясь к звонящему телефону. – Удивительный парень, не правда ли? – спросил Вайс у двух католиков. – Отличный человек, – согласился кардинал ДиМило. – Хороший пастух для своего стада. Это все, на что может надеяться священник. Монсеньор Шепке повернул голову, услышав тон голоса Ю. Там что-то произошло, и, судя по голосу китайского пастора, что-то серьёзное. Когда священник вернулся в комнату, он выглядел встревоженным. – Что случилось? – спросил Шепке на идеальном мандаринском наречии. Может быть, американским репортёрам не следует ничего знать? – Это один из моих прихожан, – ответил Ю, протягивая руку за своей курткой. – Его жена беременна, вот-вот должна родить, но её беременность не разрешена правительством. Муж боится, что в больнице попытаются убить младенца. Я должен приехать и помочь им. – Франц, was gibt's hier?[53] – спросил по-немецки ДиМило. Иезуит ответил на аттическом греческом языке, чтобы американцы не поняли его. – Вам говорили об этом, ваше преосвященство, – объяснил Шепке на языке Аристотеля. – Местные акушеры совершают здесь то, что называется убийством в любой цивилизованной стране мира. В данном случае принятое решение мотивируется политическими и идеологическими соображениями. Ю хочет поехать в больницу и помочь родителям предотвратить этот ужасный поступок. ДиМило потребовалось меньше секунды, чтобы принять решение. Он встал и посмотрел на китайского священника. – Фа Ан? – Да, Ренато? – Можно нам поехать вместе с вами и оказать помощь? Возможно, наш дипломатический статус имеет и практическое значение, – сказал его преосвященство, хоть и не на идеальном, но вполне разборчивом мандаринском наречии. Китайскому пастору не понадобилось тратить время на размышления. – Да, это отличная мысль! – ответил преподобный Ю. – Ренато, я не могу допустить смерти этого ребёнка! Если желание производить потомство является самым главным стремлением человечества, то не существует более могущественного призыва о помощи для любого взрослого человека, чем – Так что происходит? – спросил Вайс, поражённый внезапным изменением языка и поспешностью, с которой вскочили три священника. – Чрезвычайный случай с прихожанами Ю. Его прихожанка в больнице. Она нуждается в помощи, и мы отправляемся с нашим другом, чтобы помочь в исполнении его пасторских обязанностей, – ответил ДиМило. Камеры продолжали вести съёмку, но это можно отредактировать позже. – Это далеко? Мы можем помочь? Хотите, мы подвезём вас? Ю на мгновение задумался и пришёл к выводу, что в американском телевизионном микроавтобусе он доедет до больницы быстрее, чем на велосипеде. – Это очень любезно с вашей стороны. Да. – Тогда поехали! – Вайс встал и сделал жест в сторону двери. Его бригада собрала съёмочное оборудование в течение нескольких секунд и выбежала наружу быстрее всех. Оказалось, что больница Лонгфу находится меньше чем в двух милях, на улице, ведущей с юга на север. «Она выглядит, – подумал Вайс, – как здание, спроектированное слепым архитектором». Больница казалась настолько безобразной, что даже в этой стране не приходилось сомневаться в её государственной принадлежности. По всей видимости, коммунисты покончили со всеми, кто обладал хоть малейшим представлением о стиле, ещё в пятидесятых годах, и с тех пор никто не пытался занять их место. Бригада CNN ворвалась через парадный вход, словно штурмовой отряд полицейских. Съёмочная камера была на плече оператора, микрофон несли рядом. Барри Вайс и продюсер шли за ними, оглядываясь по сторонам в поисках хороших вступительных кадров. Называть вестибюль мрачным было бы слишком оптимистично. Тюрьма в штате Миссисипи имела более животворную атмосферу. Мрачный облик вестибюля усугублялся сильным запахом дезинфекции, от которого собаки скулят, а дети прижимаются к родителям из-за страха перед иголкой врача. Что касается Барри Вайса, он испытывал странную тревогу, нечто вроде предчувствия важного события. Репортёр называл это «рудиментом подготовки морского пехотинца», хотя никогда не принимал участия в боевых действиях. Но однажды январской ночью в Багдаде он начал смотреть в окно за сорок минут до того, как на город упали первые бомбы с американских бомбардировщиков «Стелс», и продолжал смотреть до тех пор, пока наблюдатели американских ВВС не сообщили, что здание компании ATamp;T разрушено первыми бомбами. Вайс схватил за руку продюсера и сказал, чтобы тот внимательно смотрел по сторонам. Второй бывший сержант морской пехоты кивнул в знак согласия. Ему тоже показалось тревожным, что лица трех священников стали внезапно такими угрюмыми, хотя до телефонного звонка они были приветливыми. Для того чтобы старый итальянский кардинал так помрачнел, у него должна быть весьма серьёзная причина, в этом они не сомневались. Что бы здесь ни происходило, приятным это не назовёшь, и результатом часто становилась сенсационная тема для передачи новостей. К тому же они находились всего в нескольких секундах от микроавтобуса, который мог мгновенно установить связь с Атлантой через спутник. Подобно охотникам, услышавшим первое шуршание листьев в лесу, четыре сотрудника CNN беспокойно смотрели по сторонам, ожидая появления добычи. – Преподобный Ю! – воскликнул Янг Куон и подбежал к месту, где стояли священники. – Ваше преосвященство, это один из моих прихожан, мистер Янг. – Buon giorno[54], – вежливо поздоровался ДиМило. Он оглянулся и увидел, что телевизионщики ведут съёмку, стараясь держаться в стороне. Они вели себя более вежливо, чем ожидал кардинал. Пока Ю говорил с Янгом, ДиМило подошёл к Барри Вайсу, чтобы объяснить создавшуюся ситуацию. – Вы были правы, когда заметили, что отношения между католиками и баптистами не всегда такие дружеские, как следовало бы, но в этом вопросе мы стоим плечом к плечу. На втором этаже правительственные чиновники собираются умертвить человеческое дитя. Ю хочет спасти младенца. Мы с Францем попытаемся помочь ему. – Вас могут ожидать неприятности, сэр, – предостерёг его Вайс. – Служба безопасности в этой стране не будет стесняться в средствах. Мне приходилось наблюдать такое и раньше. ДиМило внешне не производил внушительного впечатления. Он был маленького роста и весил на добрых тридцать фунтов больше, чем следовало. Его волосы редели, а кожа стала дряблой от старости. «Наверно, – подумал Вайс, – кардинал задыхался, с трудом преодолев два лестничных пролёта». Несмотря на все это, итальянский кардинал призвал на помощь всё своё мужество и менялся прямо перед глазами американца. Его приветливая улыбка и мягкое поведение улетучились как туман. Теперь он больше походил на генерала на поле битвы. – Жизнь невинного ребёнка в опасности, синьор Вайс, – сказал он, да большего и не требовалось. Кардинал подошёл к своему китайскому коллеге. – Ты заснял это? – спросил Вайс у своего оператора, Пита Николса. – Можешь не сомневаться, Барри! – ответил оператор, не отрываясь от окуляра камеры. Янг указал направление, и Ю пошёл туда. За ними последовали ДиМило и Шепке. В вестибюле дежурный клерк поднял телефонную трубку и что-то произнёс. Бригада CNN тоже поднялась по лестнице на второй этаж. Этаж, на котором располагались отделения акушерства и гинекологии, выглядел даже хуже вестибюля, хотя это казалось невозможным. Они услышали крики, стоны и плач рожениц, потому что в Китае система общественного здравоохранения не тратит лекарств на женщин, производящих детей на свет. Вайс догнал идущих впереди и увидел, как Янг, будущий отец ребёнка, остановился в коридоре, пытаясь опознать голос жены. По-видимому, он потерпел неудачу, потому что подошёл к столу, за которым сидела медсестра, и спросил, где находится его жена. Медсестра ответила, что им нечего здесь делать, и потребовала, чтобы они немедленно ушли. Янг выпрямился, полный чувства достоинства и страха, и повторил вопрос. И снова медсестра потребовала, чтобы он покинул больницу. Тогда Янг нарушил все правила, протянул руку и схватил сестру за горло. Она была потрясена столь серьёзным нарушением её власти как медицинского работника, облачённого государственными полномочиями, попыталась вырваться, но его рука сжимала её слишком сильно. Медсестра посмотрела ему в глаза и впервые поняла, что в них больше нет страха. Теперь в них отражалась ярость человека, способного на убийство, потому что человеческие инстинкты Янга одержали верх над его воспитанием в обществе, в котором он прожил свои тридцать шесть лет. Его жена и ребёнок были в опасности, прямо здесь и в этот самый момент. Он был готов встретить дракона, дышащего пламенем, и к черту все последствия! Медсестра подчинилась и показала налево. Янг поспешно пошёл в указанную сторону, за ним последовали трое священников, от которых не отставала бригада CNN. Медсестра потрогала шею и кашлянула, чтобы вернуть дыхание, по-прежнему слишком удивлённая, чтобы испытывать страх. Она никак не могла понять, почему этот человек не подчинился её приказу. Янг Лиен Хуа находилась в родильной палате №3. Стены здесь были из жёлтого глазурированного кирпича, кафельный пол за много лет стёрся и стал теперь коричнево-серым. Для Цветка Лотоса все происходящее стало кошмаром, которому не было конца. Она осталась одна, совсем одна в этом здании жизни и смерти, чувствовала, как схватки все усиливаются и сливаются в единое напряжение её мышц, выталкивая нерожденного ребёнка ближе к свету, к миру, которому он не был нужен. Она видела выражение печали и покорности на лицах медсестёр, потому что они ожидали, как с минуты на минуту здесь появится смерть. Все они привыкли воспринимать неизбежность и пытались отойти подальше от стола, на котором лежала Лиен Хуа, потому что предстоящее настолько противоречило всем человеческим инстинктам, что единственный способ присутствовать здесь и ничего не видеть заключался в том, чтобы оказаться где-то в сторонке. Поскольку они не могли уйти, то по крайней мере старались находиться как можно дальше. Но это не приносило облегчения, и хотя они не признавались даже друг другу, после работы, когда они возвращались домой, медсёстры ложились в кровати и горько плакали из-за того, что им приходилось становиться носительницами смерти, а не жизни, как предназначалось женщинам природой. Некоторые медсёстры обнимают мёртвых детей, которые так и не стали детьми, так и не успели сделать свой первый животворящий вдох, пытаясь показать свою женскую нежность по отношению к тем, кто никогда не узнает силу материнской любви, разве что это почувствуют души убиенных, которые продолжают некоторое время витать вокруг. Другие ударяются в иную крайность, бросая мёртвых младенцев в мусорные корзины, как отбросы, которыми они, по мнению государства, и являются. Но даже эти женщины никогда не шутят на эту тему – более того, никогда даже не говорят. Лиен Хуа чувствовала эти ощущения, но, что ещё хуже, знала их мысли, и её душа взывала к богу о милосердии. Что преступного в том, что ты хочешь стать матерью, даже если ты посещаешь христианскую церковь? Разве это преступление – родить второго ребёнка, который заменит первого, вырванного из её рук безжалостной судьбой? Почему государство лишает её счастья материнства? Неужели нет иного пути? Она не убила своего первого ребёнка, как поступают многие китайские семьи. Она не умертвила своего маленького Большого Дракона, с его искрящимися чёрными глазами, заразительным смехом и цепкими маленькими ручками. Какая-то другая сила забрала его, и она хотела, она нуждалась во втором ребёнке. Ей нужен всего один ребёнок. Она не жадная. Она не хотела выращивать двух детей. Только одного. Только одного, который будет сосать её грудь и улыбаться ей по утрам. Она честно работала на государство, ничего не требовала взамен, но теперь она просила о ребёнке! Это её право как человеческого существа, разве не так? Но теперь она познает отчаяние. Лиен Хуа пыталась остановить схватки, приостановить роды, но с таким же успехом она могла бороться с приливом, орудуя лопатой. Её младенец спешил появиться на свет. Она чувствовала это. Она видела, что медсестра, принимающая роды, тоже знает это. Медсестра посмотрела на часы, выглянула из комнаты, размахивая рукой как раз в тот момент, когда Лиен Хуа сопротивлялась желанию тела вытолкнуть ребёнка, закончить процесс родов и, таким образом, отдать младенца в руки Смерти. Она отчаянно сопротивлялась, контролировала дыхание, дышала часто вместо того, чтобы дышать глубоко, боролась, боролась и боролась, но все напрасно. Теперь она понимала это. Не было рядом мужа, который мог бы защитить её. Он поступил по-мужски, доставив её сюда, но не смог спасти её и его собственного ребёнка. Вместе с отчаянием пришла слабость. Настало время. Она знала это чувство с прошлых родов, сопротивляться дальше – выше её сил. Она не может бороться. Настало время сдаться. Врач увидел, как махнула рукой медсестра. Он был мужчиной. Мужчине легче делать это, и поэтому большинство смертельных «уколов» в больнице делали мужчины. Он взял шприц объёмом в пятьдесят кубических сантиметров, подошёл к шкафчику с лекарствами, отпер дверцу и достал большую бутыль с формальдегидом. Затем он наполнил шприц, даже не стараясь удалить из него пузырьки воздуха, потому что цель этого укола была убить, и потому всякая дополнительная забота являлась лишней. Он пошёл по коридору к палате № 3. Сегодня врач дежурил уже девять часов. Он произвёл трудное, но закончившееся успехом кесарево сечение несколько часов назад и теперь закончит свой рабочий день вот этим уколом. Такие поступки ему не нравились. Он делал это, потому что такой была его работа – часть политики государства. Глупая женщина, рожает ребёнка, не получив разрешения властей. По сути дела, это её вина. Она знает правила. Их знают все. Невозможно не знать правила. Но она решила нарушить их. За это нарушение она не будет наказана. Её не посадят в тюрьму, она не потеряет работу, и её даже не оштрафуют. Она просто вернётся домой, как будто и не было этих девяти месяцев. Она будет немного старше, немного умнее и будет знать, что, если это случится снова, гораздо лучше сделать аборт на втором или третьем месяце беременности, ещё до того, как ты привыкнешь к этому проклятому существу у себя в животе, это намного легче, чем выносить мучительные схватки совершенно напрасно. Печально, ничего не скажешь, но в мире много печали. Врач избрал профессию врача, а женщина в палате №3 решила забеременеть. Он вошёл в палату в маске, закрывающей лицо, потому что он не хотел, чтобы женщина заразилась чем-нибудь. Именно поэтому он выбрал чистый шприц, в случае если он промахнётся и игла воткнётся по ошибке в её тело. Итак. Врач поднял голову и посмотрел. Женщина полностью расслабилась и лежала спокойно, и вот действительно появилась головка. Маленькое существо. Лучше подождать минуту-другую, чтобы после того, как он выполнит свой долг, она последним усилием вытолкнула маленькое тельце – и все будет кончено. Затем она сможет встать, поплакать и начать жизнь заново. Врач слишком сконцентрировался на своей работе и не заметил шумного беспорядка у входа в родильную палату. Янг сам распахнул дверь. И тут же увидел свою жену, распростёртую на столе, как жертва на алтаре кровожадного китайского коммунистического бога. Лиен Хуа лежала на родильном столе, её ноги был подняты и широко раздвинуты, словно это приспособление соорудили, чтобы легче насиловать женщин. Голова жены была закинута назад и опущена вниз, а не поднята вверх и наклонена вперёд, словно она не хотела наблюдать за рождением своего ребёнка. Через мгновение он понял причину. Вон там врач! И в руке он держит большой шприц, полный… Они не опоздали! Янг Куон столкнул врача со стула. Он бросился к лицу жены. – Я здесь! И со мной пришёл преподобный Ю, Лиен. – Это походило на луч света, осветивший наконец тёмную комнату. – Куон! – воскликнула Лиен Хуа, чувствуя необходимость вытолкнуть младенца и, наконец, желая этого. Но затем все стало намного сложнее. У больницы были свои охранники, но после того, как клерк в вестибюле сообщил им о происходящем, один из охранников вызвал полицию. Китайские полицейские, в отличие от охранников больницы, вооружены. Два полицейских появились в коридоре. Они были удивлены, когда заметили сначала иностранцев с телевизионными камерами прямо перед собой. Не обращая на них внимания, они протолкнулись в родильную комнату и увидели беременную женщину, на последней стадии родов, врача на полу и четырех мужчин, два из них тоже иностранцы! – Что здесь происходит?! – взревел старший полицейский, поскольку запугивание было его основным оружием, когда требовалось подчинить себе население. – Эти люди мешают моей работе! – выкрикнул в ответ врач. Если он не станет действовать немедленно, проклятый младенец родится и успеет вдохнуть, и тогда он уже не сможет… – Что? – потребовал разъяснения полицейский. – У этой женщины запрещённая беременность, и мой долг немедленно покончить с зародышем. Эти люди мешают мне. Прошу сейчас же убрать их отсюда. Для полицейских этого было достаточно. Они повернулись к людям, совершенно очевидно находящимся здесь без разрешения. – Немедленно покиньте комнату! – приказал старший полицейский, а младший протянул руку к пистолету. – Нет! – тут же последовал ответ обоих: Янг Куона и Ю Фа Ана. – Врач приказал вам уйти, вы должны выполнить приказ, – настаивал полицейский. Он не привык, чтобы обычные люди сопротивлялись его распоряжениям. Врач решил, что наступил благоприятный момент выполнить свои неприятные обязанности, после чего он сможет отправиться домой. Он поднял стул, подвинул его к тому месту, где можно удобно заняться работой. – Я не допущу этого! – на этот раз воскликнул Ю со всем авторитетом своего образования и статуса. – Да выгоните их, наконец! – рявкнул врач, теряя терпение. Куон стоял у головы жены и не мог предпринять решительных действий. К своему ужасу, он увидел, что доктор поднял шприц и поправил очки. И в этот момент жена Куона, ничего не замечающая вокруг, словно находилась где-то далеко, сделала глубокий вдох и напряглась. – Вот, – сказал врач. Зародыш полностью выдвинул голову, и всё, что оставалось, это… Преподобный Ю видел много зла в своей жизни, как и большинство священников, а они видят зло так же постоянно, как и опытные полицейские офицеры, но увидеть, как убивают младенца прямо перед его глазами, это уж слишком. Он грубо оттолкнул младшего полицейского и ударил врача по голове сзади. Врач упал на пол, и Ю прыгнул на него. – Ты снимаешь все это? – спросил Барри Вайс в коридоре. – А как же, – подтвердил Николс. Младшего полицейского оскорбило не нападение на врача, но скорее то обстоятельство, что этот – этот гражданин осмелился поднять руку на него, одетого в форму члена народной вооружённой полиции. Вне себя от ярости, он выхватил пистолет из кобуры, и то, что раньше было запутанной ситуацией, превратилось теперь в смертельное противостояние. – Нет! – крикнул кардинал ДиМило, шагнув к молодому полицейскому. Тот оглянулся на звук голоса и увидел старого Кардинала Ренато ДиМило не ударяли по лицу с детства, и это оскорбление его личности было тем более обидным для его религиозного и дипломатического статуса из-за того, что удар нанёс этот мальчишка! Он покачнулся от силы удара, оттолкнул мужчину в сторону, намереваясь прийти на помощь китайскому пастору и помочь ему не допустить убийцу-врача до младенца, который вот-вот появится на свет. Врач стоял, покачиваясь, на одной ноге, держа шприц в поднятой руке. Кардинал выхватил шприц и швырнул его об стену. Шприц не разбился, потому что был сделан из пластика, зато игла погнулась. Если бы полицейские поняли, что здесь происходит, или просто получили бы более основательную подготовку, на этом все и закончилось бы. Но они не понимали, и у них не было достаточной подготовки. Теперь и у старшего полицейского появился в руке пистолет типа 77. Он попытался ударить итальянца по затылку рукояткой пистолета, но промахнулся, и ему всего лишь удалось рассечь кожу на голове кардинала и заставить его пошатнуться. Теперь пришла очередь монсеньора Шепке. Произошло нападение на его кардинала, на человека, которому он обязан служить и которого должен защищать. Он был священником, поэтому не мог применить физическую силу. Он не имел права нападать. Однако Шепке мог защищаться. Так он и поступил, схватив руку старшего полицейского, в которой тот держал пистолет, и вывернул её, направив пистолет в безопасном направлении, в сторону от людей, находящихся в комнате. Но полицейский успел нажать на спусковой крючок, и, хотя пуля просто расплющилась о цементный потолок, грохот выстрела внутри маленькой комнаты был оглушительным. Младший полицейский внезапно решил, что напали на его товарища. Он повернулся и выстрелил, но пуля калибра 7,65 мм попала не в Шепке, а в спину кардинала ДиМило. Пуля прошла навылет, разорвав селезёнку старого священника. Внезапная боль удивила кардинала, но глаза ДиМило были направлены на рождающегося ребёнка. Грохот выстрела напугал Лиен Хуа, и сокращение мускулов было чистым рефлексом. Ребёнок появился на свет и упал бы на пол головой вперёд, если бы не вытянутые руки преподобного Ю, который подхватил ребёнка и, наверно, спас ему жизнь. Китайский священник лежал на боку, и тут он увидел, что второй выстрел тяжело ранил его католического друга. Прижимая к груди младенца, он встал на ноги и посмотрел на молодого полицейского разъярённым взглядом. – Хуай дан! – закричал Ю. – Негодяй! – Даже не заметив, что он держит в руках младенца, священник шагнул к растерявшемуся и испуганному полицейскому. Механически, подобно роботу, полицейский поднял руку с пистолетом и выстрелил прямо в лоб баптистскому священнику. Ю повернулся и упал назад, споткнувшись о тело лежащего кардинала ДиМило. Тела двух священников спасли жизнь только что рождённому младенцу. – Убери пистолет! – закричал старший коп своему молодому партнёру. Но было уже поздно. Преподобный Ю был мёртв, из его затылка на грязный кафельный пол вытекало мозговое вещество и брызгала кровь. Врач был первым, сделавшим что-то разумное. Младенец был рождён, и он не мог теперь убить его. Врач взял младенца из мёртвых рук Ю и поднял его за ноги, собираясь шлёпнуть его по попке, но этого не понадобилось. Младенец запищал. «Итак, – подумал врач столь же механически, как выстрелил молодой полицейский, – Затем последовало несколько секунд, в течение которых люди пытались понять, что произошло. Монсеньор Шепке увидел, что Ю мёртв. Он не мог выжить с такой раной в голове. Его обязанностью была забота о кардинале. – Ваше преосвященство, – сказал он, опускаясь на колени и пытаясь поднять тело ДиМило с окровавленного пола. Кардинал Ренато ДиМило подумал, как странно, что боль спряталась где-то далеко. Он знал, что его смерть неминуема. Его селезёнка была разорвана на куски, и внутреннее кровотечение продолжалось с убийственной скоростью. У него не осталось времени, чтобы подумать о своей жизни или о том, что ожидает его в ближайшем будущем, но, несмотря на все это, его жизнь, посвящённая службе людям и вере в бога, в последний раз подтвердила, что она, эта Вера, все ещё существует. – Ребёнок, Франц, ребёнок? – произнёс он слабым голосом. – Младенец жив, – успокоил монсеньор Шепке умирающего кардинала. Умиротворённая улыбка. – На последних кадрах, заснятых оператором CNN, был виден младенец, лежащий на груди матери. Они не знали её имени, и лицо женщины словно оцепенело от происходящего вокруг, но затем она почувствовала тёплое тельце дочери, и её лицо начало меняться, по мере того как женские инстинкты победили все остальные чувства. – Пора уносить ноги отсюда, Барри, – прошептал оператор. – Ты прав, Пит. – Вайс сделал шаг назад и повернулся налево, направляясь по коридору к лестнице. Он знал, что у него в руках потенциальная премия «Эмми». Барри редко видел человеческие драмы вроде этой, и заснятый материал нужно отправить в Атланту, причём как можно быстрее. Внутри родильной палаты старший коп продолжал трясти головой, в ушах раздавался звон от грохота выстрелов, он пытался понять, что за чертовщина произошла здесь. Тут он внезапно понял, что в комнате стало темнее – исчезла телевизионная камера! Нужно что-то предпринять. Выпрямившись, он выбежал из палаты и увидел спину последнего американца, спускающегося по лестнице. Полицейский оставил своего младшего коллегу в палате и побежал вниз по пожарной лестнице с такой быстротой, насколько сила тяготения позволяла ему переставлять ноги по металлическим ступеням. Вайс вывел своих людей в вестибюль и направился к главному выходу, около которого стоял его микроавтобус с оборудованием космической связи. Они были уже у самой двери, когда крик заставил их обернуться. Это кричал старший коп. Ему лет сорок, подумали они, и в руке он снова держал пистолет, к удивлению и ужасу всех людей в вестибюле. – Не останавливайтесь, – сказал своей бригаде Вайс, и они протолкнулись через дверь на открытый воздух. Микроавтобус был недалеко, спутниковая антенна лежала на крыше, и это был ключ для передачи заснятого материала. – Стоять! – скомандовал полицейский. Оказывается, он немного говорит по-английски. – О'кей, парни, спокойно, – сказал Вайс трём остальным. – Все под контролем, – ответил оператор Пит. Он уже снял камеру с плеча, и его руки скрылись из вида. Полицейский сунул пистолет в кобуру и подошёл вплотную, вытянув правую руку раскрытой ладонью вверх. – Дайте мне кассету, – сказал он. У него был ужасный акцент, но английские слова вполне разборчивы. – Эта кассета принадлежит мне! – запротестовал Вайс. – Она принадлежит мне и моей компании. Полицейский недостаточно хорошо владел английским языком, чтобы понять, о чём говорит репортёр. Он повторил своё требование: – Дайте мне кассету! – О'кей, Барри, – сказал Пит. – Я понял. Оператор Пит Николс поднял камеру, нажал на кнопку «Eject» и достал из камеры «Сони» кассету Бетакам-формата. Затем он передал её полицейскому с расстроенным и сердитым выражением лица. Коп взял её с удовлетворённой улыбкой, повернулся и пошёл обратно в больницу. Полицейский не мог знать, что Пит Николс, как все телевизионные операторы, способен подменить кассету с таким же искусством, как шулеры в Лас-Вегасе умеют подменять туза валетом. Пит подмигнул Барри, и все четверо направились к микроавтобусу. – Пошлём передачу прямо сейчас? – спросил продюсер. – Давай не будем вести себя так очевидно, – ответил Вайс. – Отъедем на несколько кварталов. Они так и поступили, направившись к площади Тянь-аньмэнь, где телевизионные микроавтобусы, ведущие передачи на спутник связи, не были таким редким зрелищем. Вайс уже связался по спутниковому телефону с Атлантой. – Это Вайс на передвижной станции в Пекине, готовый к загрузке, – сказал в трубку корреспондент. – Привет, Барри, – ответил знакомый голос. – Это Бен Голден. Что ты нам приготовил? – Сенсационный материал, – сказал Вайс своему контролёру с другой стороны мира. – Двойное убийство и рождение ребёнка. Один убитый – католический кардинал, посол Ватикана в Пекине. Другой – китайский баптистский пастор. Сцена убийства обоих заснята на плёнку. Пожалуй, тебе лучше связаться с юридическим отделом. – Проклятье! – донеслось из Атланты. – Сейчас мы загружаем черновой материал, чтобы он оказался у вас. Я буду наготове для озвучивания. Но сначала нужно загрузить видео. – Понял. Мы готовы к приёму на канале Ноль Шесть. – Ноль Шесть, Пит, – сказал Вайс своему оператору, который занимался также спутниковой связью. Николс стоял на коленях перед контрольной панелью. – Готовлюсь… кассета вложена… набираю канал Шесть… начинаю передачу… пошла! – Тут же сигнал на частоте 14 гигагерц, или «Кью», помчался вверх через атмосферу к геоцентрическому спутнику, висящему на высоте 22 тысячи 800 миль прямо над островами Адмиралтейства в море Бисмарка, в юго-западной части Тихого океана. Компания CNN не считала нужным кодировать свои видеосигналы. Это достаточно сложно технически, да и мало кто захочет снимать эти сигналы пиратским способом, когда они могут бесплатно увидеть эти передачи по своим кабельным системам через несколько минут или даже через четыре секунды из прямого эфира. Но этот видеосигнал поступил в неудобное время, что было, однако, хорошо для Атланты, потому что руководители компании захотят изучить его ещё до передачи. Убийство не было той темой, которую пожелает увидеть средний американец за своим завтраком ранним утром. Видеосигнал из Пекина был также снят американским разведывательным сообществом, которое очень уважает компанию CNN, да и в любом случае не распространяет полученную телевизионную информацию очень широко. Однако эта передача всё-таки была направлена в управление связи Белого дома, которое является в основном военной организацией и располагается в подвале Западного крыла. Там всегда находится дежурный офицер, принимающий решение о важности полученной передачи. Если ей присваивается уровень «критическая», президенту необходимо сообщить о ней в течение пятнадцати минут, что означало необходимость разбудить его прямо сейчас. Это не делается в отношении главнокомандующего Вооружёнными силами страны без тщательного обдумывания. Простой сигнал с уровнем оповещения «молния» мог немного подождать, скажем – дежурный офицер посмотрел на часы – до завтрака. Таким образом, вместо оповещения президента он позвонил по телефону советнику по национальной безопасности президента доктору Бенджамину Гудли. Пусть он принимает решение о времени оповещения президента. В конце концов, доктор Гудли является официальным офицером разведывательной службы. – Да?! – рявкнул в телефонную трубку Гудли, посмотрев на радиоприёмник с часовым циферблатом, стоящий на тумбочке рядом с кроватью. – Доктор Гудли, это управление связи. Мы только что сняли видеосигнал CNN из Пекина, содержание которого может заинтересовать президента. – Что за содержание? – спросил «Картёжник» и выслушал объяснение. – Насколько это точно? – Итальянский кардинал, возможно, выживет, судя по видео – я хочу сказать, если рядом окажется хороший хирург, – но китайскому пастору вышибли мозги. У него нет никаких шансов, сэр. – Как все это началось? – Мы не уверены в этом, сэр. В АНБ может находиться запись телефонного разговора между этим парнем Вайсом и Атлантой, но к нам ничего пока не поступило. – Теперь расскажите все ещё раз, – приказал Гудли, окончательно проснувшись. – Сэр, у нас имеется видео двух людей, которых застрелили, и младенца, родившегося в Пекине. Это видео передано Барри Вайсом, репортёром CNN. На видео слышны три выстрела, один вверх в потолок помещения, которое кажется нам родильной палатой больницы. Второй выстрел попал в спину человека в чёрном. Его опознали как папского нунция в Пекине. Третий выстрел попал прямо в лоб китайцу, его опознали как баптистского пастора. Во время этих событий родился ребёнок. Так что теперь мы – одну минуту, доктор Гудли, к нам поступает сигнал «молния» из Форт-Мид. О'кей, они тоже получили это видео в сопровождении голоса репортёра, принятого их системой «эшелон», сейчас зачитывают. Значит так, католический кардинал мёртв, его имя кардинал Ренато ДиМило – я не уверен в написании, может быть, это знают в государственном департаменте. Китайского пастора звали Ю Фа Ан, снова нет уверенности в правильности написания. Он приехали в больницу, чтобы помешать позднему аборту, но в результате их вмешательства двух священников застрелили. Третий священник по имени Франц Шепке – похоже, это немецкое имя – тоже присутствовал при этом и, вероятно, остался жив. Это высокий мужчина, которого вы видите на ленте. Вам нужно посмотреть эту ленту. Трудно описать тот беспорядок, происходивший там, – скорее смахивает на бойню. Когда этому парню Ю выстрелили в голову, сэр, это было похоже на видео из Сайгона во время наступления Тет. Помните, южновьетнамский полковник выстрелил в голову северо-вьетнамскому шпиону из револьвера «смит-вессон спешиэл», из головы вьетнамца брызнул фонтан крови. Такое не захочешь смотреть за кофе и булочками, верно? – заметил дежурный офицер. Смысл этих слов был достаточно ясен. Средства массовой информации объявили этот случай примером кровожадности южновьетнамского правительства. Они ничего не сказали о том, что убитый шпион был офицером армии Северного Вьетнама, захваченным в зоне боевых действий в гражданской одежде. Поэтому, в соответствии с Женевским протоколом, он считался шпионом и должен был быть расстрелян на месте. Это было именно то, что с ним произошло. – Что ещё? – Стоит ли будить босса из-за этого? Я имею в виду, что в Пекине сейчас находится наша дипломатическая делегация, и этот случай может оказать серьёзное влияние на переговоры. Гудли задумался. – Нет, я сообщу ему об этом во время брифинга через несколько часов. – Сэр, эта передача появится на экранах телевизоров в семь утра, во время утренних новостей CNN. – Ничего, я расскажу ему, когда в нашем распоряжении будет нечто большее, чем одни картинки. – Как считаете нужным, доктор Гудли. – Спасибо. А сейчас я попытаюсь поспать ещё час перед поездкой в Лэнгли. – Он положил телефонную трубку. Работа Гудли была очень престижной, но она лишала его нормального сна, регулярного секса и вообще упорядоченности в жизни. В такие моменты Гудли сомневался, настолько ли она престижная на самом деле, его проклятая работа! |
||
|