"3амужество Татьяны Беловой" - читать интересную книгу автора (Дементьев Николай Степанович)16Я влетела к нам домой. Альма, радостно повизгивая, ткнулась мордой мне в колени. Я присела, стала гладить ее, щелкнула по носу. Она вывернулась, лизнула меня в щеку. Я обеими руками сжала ее голову и прошептала в мохнатое ухо: — Подожди, я тебя с Олегом познакомлю: он тебе понравится! Ох как здорово все!.. — Иди молочка попей, — сверху, из окна, негромко сказала мне мама. Она, задержав в руках спицы, смотрела на меня, удовлетворенно улыбаясь. Из-за ее спины выглядывал отец и тоже улыбался мне глазами. Он сказал: — Брось ты собаку тискать, три-четыре, перемажешься… А на лице у мамы было написано: «Ничего, ничего, все это понятно…» Я сообразила, что за время нашего знакомства с Анатолием они впервые видят меня такой откровенно счастливой и рады, что все идет хорошо и я отношусь к нему, как должно, если так довольна поездкой. Но эта мысль об Анатолии мелькнула и тут же исчезла. Я взбежала по лестнице, кинулась к маме, стала целовать ее. — Ну, ну, ну, — ласково бормотала она, гладя мою голову. — Вот и хорошо, вот и хорошо. У Локотовых ужинала? Я села к столу и только теперь почувствовала, как проголодалась. Молоко было холодным, а хлеб мягким, пахучим. — Ну и ешь ты, Танюшка, три-четыре, — удивленно проговорил отец. — Будто за плугом ходила. — Ты у Локотовых ужинала? — помолчав, повторила мама. — Я у них не была. Ну и молоко! — Поздно вернулись? — Ага… Молоко и хлеб кончились, а я, кажется, не наелась. Отодвинулась от стола, закинула руки за голову, потянулась всем телом, чувствуя приятную усталость. Никогда еще не было мне так легко. — Анатолий провожал тебя? — спросила мама. — А?.. Он вообще не ездил… Мама настороженно смотрела на меня, отец поднял голову от колодки, — он прибивал набойки к туфле. — Где ты была? — уже строго спросила мама. — Мы всем КБ ездили в Комарово. — Анатолию ты хоть позвонила, как вернулась? — Не-а… Вы бы знали, как хорошо все было! Они молчали, вглядываясь в меня. — Сейчас же иди на станцию и позвони ему, слышишь? — Спать охота… — Ну! — повторила она. — Да ничего с ним не случится… Завтра в лаборатории увидимся. Мама смотрела на меня сузившимися глазами. Ноздри ее раздулись. — Ну хорошо, хорошо, — сказала я, медленно поднялась и пошла. — Срочный закажи, если что! — в спину мне приказала мама. Во дворе Альма опять запрыгала вокруг меня. Я взяла ее с собой. Вырвавшись на свободу, Альма заметалась по улице. А я пошла потихоньку. Шуршали под ногами хвойные иглы; в стеклах дач синевато отсвечивала луна; редкий невысокий штакетник заборов рябил в глазах, был точно присыпан сероватой пудрой; неподвижные лапы сосен казались таинственными. Было очень тихо, только вдали чуть гремела электричка да по-ночному лаяли собаки. И я ни на один миг не забывала, как лежали мы с Олегом в траве и целовались. И до сих пор чувствовала его губы, руки, видела его лицо — растерянное, счастливое, родное. Потом мы вернулись к нашим, но все равно были связаны с Олегом невидимой нитью. И нам было совершенно безразлично, как, например, смотрит на нас Вагин… Мы с Олегом отстали от автобусов и поехали в битком набитой электричке, смеялись, пели вместе со всеми, и все-таки были только вдвоем. — Девушка, — тихо попросил вдруг чей-то голос. — Возьмите собаку… Около забора стояли парень с девушкой, крепко обнявшись. Головой она прижималась к его груди. И мне захотелось, чтобы они были счастливы, обязательно счастливы. Я сказала им; — Не бойтесь, она не кусается. Альма подбежала ко мне, и только тут я увидела, что стою на станции. И вспомнила, зачем пришла сюда. И странное дело, ничуть не удивилась, что после всего случившегося буду звонить Анатолию. И что вообще он мой жених, а я его невеста и у нас уже решено со свадьбой: все это было из другого мира и не имело никакого значения. Деловито подумала, что идти на переговорный пункт не стоит, там, может, еще очередь, а если на станции дежурит Катя Липачева, то я и отсюда позвоню; быстрее и бесплатно. И пошла в здание. Катя в форменной фуражке сидела за столом и читала книгу. Улыбнулась мне: — Где выходной провела? — И потянулась на стуле. — В Комарово ездила… Позвоню? — Ага… — И очень заинтересованно спросила: — Свадьба скоро? И я ответила то, что и было решено у нас с Анатолием: — Ему, понимаешь, надо еще кое-что с диссертацией провернуть… Катя завистливо смотрела на меня. — Таня? — Голос Анатолия был чуть взволнованным, или мне просто показалось; может, Вагин уже успел позвонить ему. Но меня это ничуть не встревожило. — Почему ты к нам с вокзала не заехала? — помедлив, спросил он. — Очень устала, а тут сразу же мой поезд подошел. Он помолчал и вдруг глухо спросил: — Хочешь, я сейчас к тебе приеду? — Зачем? Не надо. Завтра ведь на работу. — Таня!.. Таня!.. — сказал он. — Что там у вас с Олегом случилось? Голос у него был как у мальчишки, готового вот-вот заплакать. Катя с откровенным любопытством смотрела на меня и слушала. — Таня, ради бога, ты же понимаешь!.. Я не могу заснуть. И мама… — Вагин уже наговорил? Ты бы получше друзей себе выбирал! Я даже не рассердилась на Вагина, это ведь тоже было какой-то плывшей мимо меня мелочью. Как, впрочем, и само беспокойство Анатолия. И все-таки мне почему-то надо было, чтобы он перестал мучиться, и я сказала, перебивая его и не слушая: — А с кем же мне было и купаться, как не с Олегом? Он ведь твой друг. С Вагиным, что ли, или со стариком Антиповым? Анатолий постепенно успокаивался. Я сказала: — Ну, до завтра. Спокойной ночи. Привет родителям передай. От меня и от моих стариков. — Подожди… Спокойной ночи. Целую! — Целую. Я положила трубку, кивнула Кате и пошла. — Постой, — попросила она; я обернулась; Катя прямо-таки сгорала от любопытства: — А когда твой Анатолий целуется, у него тоже бугры на щеках? — И пояснила: — У него, когда он улыбается, щеки как у кролика. — Ага. И мы обе весело захохотали. Смотрели друг на друга, раскачивались и смеялись до слез… Мама не спала, ждала меня. Торопливо спросила: — Ну? — Все в порядке. — И я длинно, со всякими подробностями, которые были и которых не было, рассказала ей о разговоре с Анатолием. — Ну, ложись спать. Я разделась, легла, тотчас вспомнила Олега и все счастливое, что теперь у меня было, начала улыбаться и сразу же заснула. Вышла утром с вокзала в городе и стала искать глазами Олега. Медленно пошла к автобусной остановке: решила обязательно дождаться, встретиться с ним. Встала в очередь и почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Заулыбалась до ушей: ясно, Олег!.. Не поднимая головы, повернулась, шагнула назад и в шутку произнесла: — Стыдно, молодой человек, так себя вести! — И подняла лицо: передо мной стоял Анатолий. Он удивленно мигал, но тут же растерянное его лицо стало твердым, даже злым; а я, еще не в силах скрыть разочарования, протяжно договорила: — Ах, это ты!.. Он, конечно, сразу все понял, подтянулся, коротко сказал: — Пойдем! Я как привязанная двинулась за ним. Мой счастливый сон кончился, теперь надо было решать. Сразу же, как говорила Лидия Николаевна. Я смотрела на прямую, напряженную шею Анатолия, понимая, что это уже не тот растерявшийся мальчишка, который вчера разговаривал со мной по телефону: за ночь он все обстоятельно, как он умеет, обдумал, посоветовался с Софьей Сергеевной, и теперь его ничем не собьешь. И постепенно я сама становилась прежней, такой, какой была до всего, что случилось у нас с Олегом, и вдруг смутно ощутила, что делаюсь хуже. Непонятно, чем и как, но хуже… Все счастливое, связанное с Олегом, продолжало жить и биться во мне, но, хотя Анатолий был сейчас особенно некрасивым, каким-то выутюженным, я со страхом чувствовала, что не смогу противиться всему этому. Что я сама такая же, как Анатолий… Мне стало так больно, что я в голос разрыдалась. Села на скамейку, обхватила голову руками и закачалась из стороны в сторону. Я плакала и плакала, а Анатолий молча, терпеливо сидел рядом. И ничего не говорил мне, не утешал, не двигался. Кое-как успокоившись, я достала из сумочки платок, подняла к Анатолию лицо. Он, белый как мел, сидел прямо, не касаясь спинки скамейки, и смотрел перед собой. Пальцы его непроизвольно шевелились… Так мы сидели молча, и, странный я человек, образ Олега начал как бы отодвигаться от меня, а все то благополучное, устойчивое, что связывалось с Анатолием, с моей жизнью с ним, становилось по-прежнему заманчивым, значительным и дорогим. И я даже чуточку испугалась, что вот ведь могла так просто и быстро потерять все это. Анатолий сидел, напрягшись как струна. Я поняла, что он ждет моего решения и мучается. Я уже знала, что скажу сейчас Анатолию, но не торопилась: пусть помучается еще. Мне плохо, виноват в этом он, ну и пусть помучается. Конечно, я не догадывалась тогда, к какой страшной отчужденности все это может нас привести. И сказала наконец: — Ну ладно, все, забыли! Анатолий вздрогнул, ткнулся мне лицом в колени, что-то бормоча, захлебываясь, сразу потеряв свою железную подтянутость, не обращая никакого внимания на идущих мимо людей, — я никогда еще не видела его таким: это была почти истерика. Я гладила его по голове, тихо приговаривая: — Ну, ну, успокойся; успокойся… Люди смотрят. — Но теперь, кроме жалости и превосходства над ним, я испытывала еще легкое презрение к его откровенной слабости: он будто просил милостыни. — Да перестань же ты! Он поднялся, блаженно улыбаясь, и я, конечно, сразу увидела эти кроличьи желваки на его щеках. — Милая!.. Все по-старому, да?.. — Все. — Я поцеловала его. — Идём на такси, а то опоздаем. Он послушно шел рядом, неотрывно глядя мне в глаза, спотыкался, наталкивался на встречных. Мы сели в машину, Анатолий взял меня под руку, прижался. И я видела, что он верит мне. Но когда мы подъезжали к лаборатории, он спокойно проговорил: — Ты иди прямо в чертежку: я скажу шефу, что вы с Антиповой больше не нужны мне. Действительно, еще в начале той недели мы кончили калькировать чертежи центрифуги, и я догадывалась, что Анатолий держит меня в лаборатории только для того, чтобы я был; рядом. — Хорошо… — И сегодня же вечером сходим в загс, узнаем порядки насчет регистрации. — Хорошо… Все уже обдумал… — И вечером к нам обедать. — Хорошо… Вот все и вернулось к прежнему… Пришла в чертежку, села за свой стол. В нашем чистом и светлом зале все было по-старому: так же галдели девчонки, взахлеб рассказывая о вчерашней поездке, так же морщила свой носик круглолицая веснушчатая Лида-маленькая, кричала Гале: — Тот рыжий, еще б минутка, в любви мне объяснился! Что?! Долговязая, некрасивая Галя, не слушая ее, увлеченно говорила: — Я этому моряку представилась для солидности зубным врачом, а потом забыла и брякнула: «Я сейчас уже узловые чертежи калькирую!» Он глаза вылупил, а я ему давай втолковывать, что теперь зубные протезы по чертежам в серийном порядке выпускают. Поверил, дурачок!.. Мне становилось все легче. Анатолий и на этот раз правильно все рассчитал. Девушки уже знали о наших с ним отношениях, косились на меня, кто завистливо, кто просто с любопытством. Я молчала. Пришла из лаборатории Лидия Николаевна с нашим инструментом, ничего не спросила у меня, только глянула внимательно. И я была благодарна ей, что она ничего не сказала девушкам о нашем внезапном возвращении в чертежку. Я аккуратно разложила инструмент, приколола поверх какого-то чертежа лист кальки и стала усердно работать. От механических, однообразных движений я почти совсем успокоилась, только все никак не могла понять, что именно я калькирую. Не знаю, сколько прошло времени, помню только, что это было до обеда, меня кто-то позвал к телефону. Подошла, взяла трубку, и вдруг всю меня от затылка до пяток словно кипятком обдало: Олег весело — я еще успела удивиться, но тут же сообразила, что о моем разговоре с Анатолием он ничего не знает, — говорил мне: — Танька-Встанька, поедем после работы купаться? Погода-то сегодня, а?.. И засмеялся. И все сразу стало вчерашним, счастливым, ярким, а то, что связано с Анатолием, куда-то исчезло, пропало, и мне задышалось легко и вольно. И я не могла слова сказать, только смеялась и смеялась ему в ответ как дурочка. И была согласна на все, что бы он ни предложил, хоть пешком на Северный полюс идти. И вдруг закричала в трубку на весь зал: — У меня с Собой купальника нет!.. Мы еще о чем-то говорили, и я, все смеялась, в чертежке перестали работать и смотрели на меня, и в конце концов мы с Олегом договорились — от радости я все никак не могла взять в толк, где мы увидимся, — сразу после работы ехать купаться. Шла я к своему месту как по воздуху и блаженно улыбалась. Лидия Николаевна тихонько спросила меня, нагнувшись к самой доске: — Олег? — Ага… — Ну, слава богу! — облегченно выдохнула она, вдруг придвинулась ко мне, обняла за плечи, шепнула на ухо: — Ты прости, что я раньше плохо о тебе думала. — И спросила с таким отчаянием, точно от этого зависела вся ее жизнь: — Ладно, Танюшка?! — Что вы, тетя Лида!.. — И я ткнулась носом ей в плечо. |
||
|