"Тяжелые дни" - читать интересную книгу автора (Островский. Александр Николаевич)ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕТит Титыч Брусков, Настасья Панкратьевна, Андрей Титыч, Харлампий Гаврилыч Мудров, стряпчий Наталья Никаноровна Круглова, Александра Петровна, Луша, Луша. Вы из саду, Наталья Никаноровна? Наталья Никаноровна. Из саду. Луша. Сама-то идет тоже? Наталья Никаноровна. Да, сейчас за мной. Луша. Так надо велеть самовар ставить. Наталья Никаноровна. Она уж приказала. Что это, девушка, ваши хозяева-то какие скучные, какая тоска с ними? Луша. Уж и не говорите! Такое-то постылое житье, не накажи господи! Наталья Никаноровна. Диви б денег не было, а то с такими-то деньгами, да все думают о чем-то да сокрушаются. Мы с дочкой люди небогатые, а не в пример веселее вашего живем. А будь-ка у меня деньги… Луша. Уж какая у вас дочка красавица! Вот бы нашему Андрею Титычу. Наталья Никаноровна. Что ж мне, набиваться, что ли, коли не хотят? Как же, была оказия! Да она к вашей жизни и не привыкнет: у нас каждый день веселье, а здесь точно хоронят кого. Я и постарше ее, да, кажется, с тоски бы пропала. Мы живем не по-вашему: у нас, что ни день, либо мы в гостях, либо у нас гости, а то так за город. Я так рассуждаю, милая: ученье наше было на медные деньги; как образованные люди живут, мы жить не можем, а денег-то на наш век хватит; по крайности, мы хоть весело поживем. Луша. Пойти чай готовить! Никак, сама идет. Настасья Панкратьевна. Что это Кит Китыч не едет! У меня сердце не на месте. Присядьте, любезные гости! Мудров. Присядем-с, присядем-с. Отчего не присесть. Ох-ох-ох! Грехи наши тяжкие! Настасья Панкратьевна. Тяжкие, батюшка, тяжкие! Наталья Никаноровна. Да, чай, в саду гуляет. Настасья Панкратьевна. Ну, пущай гуляет. Наталья Никаноровна. Что ей с нами-то делать! Что мы ей за компания! Разговоры наши слушать скучно. Настасья Панкратьевна. Скучно, матушка, скучно. Уж посидите вы у меня, бога ради, подождемте вместе Кит Китыча. Все как-то при людях лучше, а то одной-то мне страшно. Так вот, Урлапий Гаврилыч, я и говорю… Мудров. Харлампий, сударыня. Настасья Панкратьевна. Да, Харлапий Гаврилыч! Так вот я и говорю: тяжело на свете-то жить! Уж как тяжело! Мудров. Да, не легко-с, не легко-с. Настасья Панкратьевна. Особенно кому с большими деньгами. Наталья Никаноровна. Ну, еще с деньгами-то стерпеть можно, вот без денег так плохо. Настасья Панкратьевна. Как это можно! Какое сравнение! Без денег не в пример легче жить. Без денег-то какая забота! Только б был сыт, вот и все. Наталья Никаноровна. А с деньгами-то что? Только что причуд больше. Настасья Панкратьевна. Как это вы говорите! Да деньги-то что такое? Ведь деньги-то – кандалы! Мудров. Ох, кандалы, сударыня, кандалы! Настасья Панкратьевна. Ежели теперь у нас очень много денег, значит мы должны жить точно так, как другие прочие богатые люди живут; а то нас всякий осудить может. Значит, уж я никакого удовольствия с деньгами не могу себе иметь, а должна только смотреть даже до всякой малости, как у других, чтобы все так точно, и сама потрафлять. А не сделай я так точно, так ведь меня засмеют. А как это тяжело, особенно в летах! Ну их, эти деньги проклятые! Я и глядеть-то на них боюсь. Мне один странник сказывал, что ежели часто смотреть на них, так от этого сердце ожесточается. Наталья Никаноровна. Без денег-то скорей ожесточится. Настасья Панкратьевна. Уж вы, Наталья Никаноровна, не спорьте! Уж странник знает, что говорит. Значит, он в каких-нибудь книгах читал. Урлапий Гаврилыч… Мудров. Харлампий, сударыня. Настасья Панкратьевна. Уж извините, батюшка, все сбиваюсь. Язык-то один, приболтается. Скажите, Харлапий Гаврилыч, есть такие книги? Мудров. Книги? Настасья Панкратьевна. Вот бы почитать когда! Мудров. Книги всякие есть-с, да не всякие читать нужно. Настасья Панкратьевна. Каких же это книг читать не нужно? Мудров. Светских-с. Светских книг нетвердым умам читать нельзя-с. Настасья Панкратьевна. Какие же такие светские книги? Это что гражданскими словами написано? Мудров. Не в том сила, сударыня; а надо знать, какой дух в книге. Настасья Панкратьевна. А как ее узнаешь, какой в ней дух? Мудров. Я знаю-с. Другой не знает, а я знаю, какой дух. Вот поэтому-то нетвердым умам и нельзя всякую книгу читать, а надо спроситься. Я могу, я читаю, я всякую книгу читаю. Я читаю, а сам не верю тому, что написано; какие бы мне документы ни приводили, я не верю; хоть будь там написано, что дважды два – четыре, я не верю, потому что я тверд умом. Настасья Панкратьевна. Зачем же пишут такие книги, которые читать нельзя? Мудров. От заблуждения; совратились. Настасья Панкратьевна. Совратились, батюшка, совратились! Мудров. Вот хоть нынешние так называемые романы! Не то что молодого человека, но даже и старца многолетнего могут в соблазн ввести. Наталья Никаноровна. Какой там соблазн: просто сказки. Есть веселые, есть скучные. Мудров. Какой соблазн-с? А вот какой соблазн: в этих сказках любовь человеческая изображается для взоров в привлекательном виде. Наталья Никаноровна. Ну, так что ж за беда? Настасья Панкратьевна. Уж нам этих книг не читать. Вот хороших-то бы книг почитала. Только вот… как вас, батюшка? Мудров. Харлампий Гаврилыч. Настасья Панкратьевна. Только вот, Харлапий Гаврилыч, в хороших-то книгах очень нехорошо про богатство пишут. Мудров. Да, не одобряют-с, очень не одобряют-с. Настасья Панкратьевна. Вот оно и страшно такие книги-то читать. Наталья Никаноровна. Да лучше не читать никаких, меньше думается. Настасья Панкратьевна. От думы-то ведь тоже вред человеку. Мудров. Дума разная бывает-с, разная. Настасья Панкратьевна. Да какая хочешь дума, все человек худеет от нее; уж на нем того тела нет. Вот я еще мудреных слов боюсь. Мудров. Да, есть слова, есть-с. В них, сударыня, таинственный смысл сокрыт, и сокрыт так глубоко, что слабому уму-с… Настасья Панкратьевна. Вот этих-то слов я, должно быть, и боюсь. Бог его знает, что оно значит, а слушать-то страшно. Мудров. Вот, например-с… Настасья Панкратьевна. Ох, уж не говорите лучше! право, я всегда себя после как-то нехорошо чувствую. Наталья Никаноровна. Нет, что ж, пускай говорит; интересно послушать. Настасья Панкратьевна. Разве уж одно словечко какое, а то, право, страшно. Мудров. Вот, например, металл! Что-с? Каково слово! Сколько в нем смыслов! Говорят: «презренный металл!» Это одно значит; потом говорят: «металл звенящий». – «Глагол времен, металла звон». Это значит, сударыня,, каждая секунда приближает нас ко гробу. И колокол тоже металл. А то есть еще благородные металлы. Настасья Панкратьевна. Ну, будет, батюшка, будет. Не тревожьте вы меня! Разуму у меня немного, сообразить я ваших слов не могу; мне целый день и будет представляться. Мудров. Вот тоже я недавно в одном сочинении читал, хотя и светского писателя, но достойного уважения. Обаче, говорит… Настасья Панкратьевна. Оставьте, я вас прошу. Уж я такая робкая, право, ни на что не похоже. Вот тоже, как услышу я слово «жупел», так руки-ноги и затрясутся. Мудров. Да, есть словечки, есть-с. Вот тоже… Настасья Панкратьевна. Батюшка, оставьте! Убедительно я вас прошу. Конечно, все мы смертны; разве кто спорит! Ну, там уж после будь что будет. Что ж теперь заживо-то такие страсти слушать. Наталья Никаноровна. И в самом деле, что за разговор завели! Настасья Панкратьевна. Давно я сбираюсь, хочется мне об жизни поговорить с каким-нибудь умным человеком. Наталья Никаноровна. А что такое об жизни-то? Настасья Панкратьевна. Да как жить на свете. Наталья Никаноровна. И жить так, как жили. Слава богу, лет до шестидесяти прожили, теперь не переучиваться стать. Настасья Панкратьевна. Да разве мы так живем, как человеку указано! Вот так бы жить, чтобы все исполнять. Наталья Никаноровна. Уж я не знаю, что еще исполнять. Мудров. Много нужно, сударыня, ох, как много! Настасья Панкратьевна. Возьмем хоть то: знаем ли мы, в какие дни что нужно делать? Наталья Никаноровна. Что тут знать-то! Какое дело есть, то и делай! Настасья Панкратьевна. Ну нет, матушка! Кто поумней-то нас, какое ни будь у него необходимое дело, а в понедельник не начнет. А мы не исполняем. Наталья Никаноровна. Вздор, я думаю. Настасья Панкратьевна. Какой вздор! Кабы не было примеров; а то примеры были. Как вы скажете, Урла… Мудров. Харлампий. Настасья Панкратьевна. Да, Харлапий Гаврилыч. Как вы скажете? Мудров. На это, сударыня, принуждения нет. Всякому отдано на волю: кто не верит, не верь; а кто верит, и тому благо. Настасья Панкратьевна. Вот Кит Китыча не уговоришь никак. А уж сколько я раз замечала, как он в понедельник за каким важным делом выедет из дому, так либо пьяный приедет, либо безобразие какое уж непременно сделает. Наталья Никаноровна. Чай, ведь и в другие дни тоже? Настасья Панкратьевна. Все как-то пореже. Вот теперь важное дело в суде, а он поехал сегодня, не разбирает того, что нынче понедельник. Мудров. Да ведь сегодня срок, сударыня. Настасья Панкратьевна. Да что ж такое, что срок! Дело-то не медведь, в лес не уйдет. К чему торопиться-то? В суде-то тоже не басурманы сидят, а не хотят того понять, каково мне дома-то сидеть, дожидаться-то его! Уж я к нему Андрюшу послала, чтобы сейчас же его и тащил домой. Наталья Никаноровна. Вы уж Андрюшу-то своего загоняли совсем. Настасья Панкратьевна. Да разве я? – все отец. Сраму-то что делает! По всей Москве возит невест смотреть. Нигде на него не угодят. Наталья Никаноровна. Дали бы вы Андрюше дело какое, да и оставили бы в покое, пусть себе занимается. Настасья Панкратьевна. Кит Китыч и хотел было, да опять передумал: прежде, говорит, женить надо. Наталья Никаноровна. Вот вы умный человек считаетесь, Харлампий Гаврилыч, вы бы и поговорили Тит Титычу. Настасья Панкратьевна. И в самом деле поговорили бы; а то, что он над сыном-то издевается. Вы теперь Кит Китычу первый друг; может, он вас и послушает. Мудров. Вот еще! Нужно мне очень! Да хоть он съешь сына живого, мне все равно. Я даю советы, сударыня, по делам юридическим, и то не даром, а получаю за то вознаграждение. Наталья Никаноровна. За кляузные дела. То-то, видно, вы умны-то только с нами разговаривать. Александра Петровна. Кто-то подъехал к воротам. Настасья Панкратьевна. Ах, батюшки! Побежать встретить. Александра Петровна. Один Андрей Титыч на извозчике, с ним нет никого. Настасья Панкратьевна. Что ж это такое значит? Ума не приложу. Наталья Никаноровна. А вот войдет – расскажет. Настасья Панкратьевна. Батюшки! Ну, как грех какой, сохрани господи! Уж жив ли Кит Китыч-то! Наталья Никаноровна. Да что вы сокрушаетесь! Должно быть, Тит Титыч послал его вперед; вот и все. Андрей Титыч Настасья Панкратьевна. Жив ли, жив ли, ты мне скажи! Андрей Титыч. Да тятенька ничего, слава богу-с. Настасья Панкратьевна. Загулял? Андрей Титыч. Загуляли-с. И таких делов наделали, что страшно сказать! Настасья Панкратьевна. Да уж говори, что там такое! Андрей Титыч. Тятенька барина прибили-с. Настасья Панкратьевна. Какого барина? Андрей Титыч. Не знаю-с, только барин настоящий. Настасья Панкратьевна. Вот он понедельник-то! Даром не прошел! Говорила ведь я ему, говорила! Мудров Андрей Титыч. Вот-с прихожу я в суд, а у них уж все дело кончено. Тятенька отобрали из судейских человек шесть и повели их в трактир обедом потчевать-с. Пообедали честь честью-с, выпили они, сколько им следует; потом наняли судейским извозчиков, а я с тятенькой на своих и поехали в Марьину рощу-с. Все бы это ничего-с; только тятенька в Марьиной роще встретили знакомую компанию-с; человека четыре подрядчиков, какие-то магарычи запивают-с. Тут уж и пошло-с! Шенпанского сразу ящик потребовали; цыганок петь заставили. Настасья Панкратьевна. Все это в порядке, дело очень обыкновенное. Андрей Титыч. Да и все хорошо было-с, и тятенька были очень веселы; только уж конечно понять разговору было нельзя, потому все вместе вдруг говорили. И догадало ж кого-то из судейских качать тятеньку! Только взяли его на руки, качали-качали, да и уронили. Настасья Панкратьевна. Больно ушибли-то? Андрей Титыч. Ушибить-то не ушибли, только уж очень тятенька в сердце вошел. Обозвали всех как нельзя хуже… А тут, еще прежде, какой-то барин все вертелся, с разговорами приставал ко всем, вино наше пил; уж очень ему хотелось в компанию втереться. Уж его не один раз мы и гоняли от себя, а он все лезет. Да под сердитую-то руку и наскочил на тятеньку; а тятенька, уж известно, много разговаривать не станут: должно быть, его раза два и ударили. Мудров. Ну, а он сейчас свидетелей? Андрей Титыч. Так точно-с. Судиться хочет с тятенькой. Настасья Панкратьевна. Что ж моему будет за это? Вы, батюшка, дела-то знаете. Мудров Настасья Панкратьевна. А как цена-то, батюшка, за это? Мудров. Разная, сударыня; глядя по человеку. Настасья Панкратьевна. Уж вы похлопочите! Мудров. Да было бы из чего хлопотать-то, сударыня. Мы тоже не воздухом питаемся. Может быть, и дело-то грошовое, на пятидесяти рублях сойдутся. Не велика мне корысть. Андрей Титыч. Ну нет, пятидесяти рублей барин не возьмет-с. Мудров. Разве уж был разговор? Андрей Титыч. Был-с. Мудров. Много ли же он просит? Андрей Титыч. Триста тысяч. Настасья Панкратьевна. Батюшки! Да где же вдруг этаких денег взять! Мудров Настасья Панкратьевна. Что ж тут хорошего? Мудров. Для меня, сударыня, хорошее, собственно для меня. Давно я такого дела дожидаюсь. Настасья Панкратьевна. Да вам-то что тут интересного? Мудров. Большие деньги возьму, сударыня, большие деньги. Настасья Панкратьевна. С кого же это? С Кит Китыча? Мудров. Да, сударыня, с Тит Титыча. Все, что только можно взять, все и возьму. Настасья Панкратьевна. И вам это не совестно, Урлап Гаврилыч? Мудров. Харлампий, сударыня. Настасья Панкратьевна. Ну, все равно. Мудров. Вот еще! Чего тут совеститься, сударыня? Мы тем живем. Да я дурак буду, если с него мало возьму. Он сам после смеяться станет. Такие-то дела у нас не каждый день. Всякий от своих трудов питается. Настасья Панкратьевна. А еще друг называешься! Мудров Настасья Панкратьевна. Так и грабить! Мудров. Не грабить, а сам отдаст. Своими руками вынет из кармана и отдаст. Мне самому его жаль, да что ж делать, сударыня. Не попадайся! А попался, так платись. Наше дело все равно что игра: тут жалости нет; можно рубашку снять, так снимем. Настасья Панкратьевна. Этак мы и другого стряпчего найдем. Мудров. Ищите, сударыня: ваша воля. Про меня говорят, что во мне человечества мало, а в других еще меньше. Настасья Панкратьевна Андрей Титыч. Тятенька меня прогнали-с. Они и сами, я думаю, сейчас будут, потому что вся компания разошлась. Луша. Чай готов-с. Настасья Панкратьевна. Пожалуйте! Наталья Никаноровна. Да уж нам бы пора. Настасья Панкратьевна. По чашечке выкушаете и пойдете, а без чаю не пущу. Андрей Титыч. Александра Петровна-с! Александра Петровна Андрей Титыч. Наше дело в ход пошло. Александра Петровна. Неужели? Андрей Титыч. Сейчас умереть! Только бы вот эта история не помешала. Александра Петровна. Как же это случилось? Андрей Титыч. Уж и сам я не знаю, как я такую смелость взял на себя. Поехали мы с тятенькой из трактиру, вижу, он весел, я ему и говорю: «Что ж это за несчастие мое, что невест подходящих нет для меня». – «Вот поди ж ты!» – говорит. «Не далеко ли, говорю, мы, тятенька, ищем? Нам бы где поближе, кругом себя поискать, нет ли на нашу руку». Он как взглянет на меня, да как крикнет: «Ты, говорит, мошенник, должно быть, уж высмотрел? Сказывай сейчас: высмотрел?» Я думаю: что робей, то хуже. «Высмотрел», – говорю. «Сейчас, говорит, сказывай: какая такая?» – «Александра Петровна Круглова», – говорю. Александра Петровна. Неужели? Андрей Титыч. Провалиться на этом месте! «Да у них, говорит, денег немного». – «Немного», – говорю. «А тебе, говорит, больно много нужно! Молчи, говорят, не смей разговаривать! А она пойдет за тебя?» – «Отчего, говорю, не пойти». – «Ну, говорит, и шабаш, и чтоб скорее! Потому женить тебя давно пора. А деньги, говорит, я дам. Мне, говорит, нынче много в суду отсудили; я их уж давно пропащими считал, значит все равно что на улице нашел. Вот вам на раззавод». Александра Петровна. Ну, вот, значит, мы и закутим. Андрей Титыч. Страсти, что наделаем! Начал потом он мне наставления читать. «Кабы, говорит, не отцы да не матери, что бы вы на свете были? Вот не жени мы тебя, ты будешь пьянствовать, потом станешь воровать; а нам с матерью сокрушение сердечное, потому мы за тебя должны богу ответ дать». Александра Петровна Андрей Титыч. Да ведь уж теперь мы почти что свои. Александра Петровна. Ну, еще когда будем. Андрей Титыч. «Что, говорит, ты по Москве-то собак гоняешь! Бегаешь ты как саврас без узды!» Александра Петровна Андрей Титыч. «Какой же, я говорю, саврас?» – «А ты, говорит, молчи; это тебе, дураку, на пользу». Александра Петровна Наталья Никаноровна Александра Петровна. Вон, слышишь? Что! Андрей Титыч. Ну, что ж такое! Наталья Никаноровна Александра Петровна. Я, маменька, не хочу. Андрей Титыч. Да ведь я, Сашенька, смотрю в дверь-то. Неужто ж я… Александра Петровна Андрей Титыч. Ну, и все. Александра Петровна. Когда ты женишься, чтоб лошади были у нас хорошие. Андрей Титыч. Еще бы! Само собою. Александра Петровна. Знаешь что? Я очень соболь люблю. Да ты смотри в дверь-то! Андрей Титыч. Да смотрю, смотрю. Александра Петровна. Как красиво выехать на хорошей-то лошади в соболях! Сошью себе шубу бархатную. Андрей Титыч. Малиновую. Александра Петровна. Малиновую? Эх ты! Вот вкус! Андрей Титыч. Да какую хочешь, нешто мне не все равно. Александра Петровна. Черную. Наталья Никаноровна Александра Петровна Андрей Титыч Александра Петровна. Ну, прощай! Андрей Титыч. Прощай! Тит Титыч Мудров. Слышали, брат, слышали. Тит Титыч. Куда меня решат? Эй, ты, ябеда! Что ж ты молчишь? С тобой говорят аль нет! Говори, не испугаюсь. Поделом мне, окаянному! Что ты молчишь, что глаза-то вытаращил? Мудров. Много ты денег заплатишь! Тит Титыч. А ты хлопочи! Ты от меня пользуешься, ты и должен… стараться. Мудров. Много ты денег заплатишь! Тит Титыч. Не твое дело! Ты знай пиши кляузы! Вот и все. Мудров. Нет уж, теперь нам с тобой кляуз не писать, а на нас писать будут. Тит Титыч. А ты им на ответ строчи. Мудров. Что? Тит Титыч. Пиши, что будто я… в исступлении ума. Мудров. В исступлении ума? Ну, на цепь. Тит Титыч. Как так на цепь? Мудров. Так, на цепь. Для предупреждения, чтоб ты кого до смерти не убил. Тит Титыч. Нет, этого не надо. Ты пиши, что я… в здравом рассудке. Мудров. А в здравом рассудке, так в смирительный дом. Тит Титыч. Ну, так делай, что знаешь: ты за это деньги берешь. Мудров. Одно дело теперь – скрываться. Тит Титыч. Скрываться? Мудров. Во всяком деле это первое. Ты рассуди умом: если за тобой зверь лютый или сильный враг погонится, ведь ты скрываешься? Тит Титыч. Скрываюсь. Мудров. Ну, так и это. Должен ли ты много, беду ли какую сделал, значит тебя ищут, преследуют. Неужели ты так прямо и пойдешь: вот, дескать, я, берите меня. Твоя натура заставляет тебя скрываться, закон самосохранения. Тит Титыч. Разве есть такой закон? Мудров. Есть… Вот ты и едешь, например, в Подольск, а из Подольска в Москву, а из Москвы в Звенигород, а из Звенигорода опять в Москву. Пишут об тебе в подольскую полицию – она отвечает, что выехал в Москву; пишут в московскую – она отвечает, что выехал в Звенигород. Так ты и езди сколько хочешь. Надоест тебя искать-то. Тит Титыч. Это верно, точно, что надоест. Мудров. А тут родственники со стороны сделочку предложат и на мировую; так дело-то пустяками и кончится. Тит Титыч. Это точно. Куда ж теперь мне скрываться? Мудров. Ступай ложись в тарантас; вели лошадей заложить, да и поезжай в Косино, из Косина на Угрешу, потом в Берлюки. Как Москвой поедешь, так вели себя закрыть. Тит Титыч. И уж не выглядывать? Мудров. Уж не выглядывай! А мы здесь за тебя отписываться станем. Тит Титыч. Только ты смотри пиши хорошенько. Мудров. Да денег мне на расходы оставь. Тит Титыч. Ишь ты, крапивное семя! А много ль тебе денег? Мудров. Тысяч пять. Тит Титыч. Гоните его вон! Мудров. Ведь с тебя триста просят. Тит Титыч. Гоните его! говорю я вам. Пошел вон! Я и без тебя помирюсь. Мудров. Ну, уж это шалишь! Ты будешь драться, да потом сам мириться, а я ни при чем, я своих доходов должен лишиться! Нет, брат! Я не дам помириться, я разобью. Тит Титыч. Гоните его вон сейчас! Мудров. Я пойду. Только если ты опять пришлешь за мной, так десять заплатишь. Тит Титыч. Вот до чего я дожил! Видите вы это? Вот вы и казнитесь! Вот, глядите на меня и казнитесь! А все через кого? Через вас. Вот вырастил сына – еще жениться хочет, дурак! – а какая мне от него теперь помощь? Андрей Титыч. Вы сами, тятенька, желали, чтоб я женился на Александре Петровне. Тит Титыч. Ты разговаривать! Ты разговаривать стал! Ты и дышать не смей! А то я такую женитьбу задам! Этакое несчастие в доме, а ты жениться! Мы, может быть, нищие будем, а ты жениться! Вот дыхни еще раз! Настасья Панкратьевна. Что ты, что ты, Андрюша! Этакое в доме несчастие, а ты жениться! Андрей Титыч. Маменька, молчите! Бог с вами, тятенька! Вы меня навек несчастным хотите сделать, так вы за это богу ответите. Что я вам – на мытарство, что ли, достался? Что ж мне, на Каменный мост бежать? Руки на себя наложить, что ли? А я вам сын всегда был и есть такой, как должно-с. Это я вам на деле докажу. Я вам достану человека, который вас из беды выручит. А если не он, так никто. А за мои слезы вам бог заплатит. Тит Титыч. Держите его! Как он может! Вот вернись ты только! Ведите меня в тарантас. Настасья! Коли кто с красным воротником, так сейчас ему говорите, что уехал из Москвы. |
||
|