"Тревожное лето" - читать интересную книгу автора (Дудко Виктор Алексеевич)

Владивосток. Июль 1927 г.

В три часа утра Поленов пересек границу и углубился на советскую территорию. Решено было его не трогать. До станции Поленова вели Кержаков и Клюквин. На Владивостокском вокзале их должны были сменить Афонин и Лазебный. Так хорошо начатая операция провалилась из-за пустяка. В седьмом часу утра в вагоне началась проверка документов.

Нервы Поленова не выдержали, и он стал пробираться к выходу. После окрика старшего погранотряда бросился бежать. Задержание произошло так быстро, что ни Кержаков, ни Клюквин не успели сообразить, как помешать пограничникам. Не доезжая Никольск-Уссурийского, чекисты предъявили свои права на арестованного и откровенно высказали свое неудовольствие. Старшина потребовал расписку. Кержаков написал ее и попросил старшину созвониться с Владивостоком, чтобы прислали автомобиль на Вторую Речку. Первые минуты на допросе Поленов молчал как глухонемой и только заметно вздрагивал при каждом движении Хомутова. Обыск, можно сказать, тоже прошел безрезультатно. Никаких шифровок или мандатов. Полторы тысячи совдензнаками, сто сорок китайских долларов, перочинный нож, компас и всякая другая мелочь, не представляющая никакой ценности для КРО. Из всего, что нашли при обыске у задержанного, внимание привлекли наручные часы. Хомутов долго вертел их. Что-то в этих часах ему не понравилось, а что, понять не мог. Обыкновенные часы фирмы «Каэдэ». Плоские, в хромированном корпусе, водозащитные. Хомутов примерил их и тогда понял, что заводная головка их находится не как у всех часов с правой стороны по ходу стрелки, а с левой. Он тут же вызвал Кержакова, и тот подтвердил, что они сняты с правой руки Поленова.

— А какой он ложку держит? — спросил Хомутов.

— Правой, — сказал Кержаков. — Только что своими глазами наблюдал.

— И зачем ему этот кандибобер? — сам себя спросил Хомутов и задумался. — Что бы это значило?

— Может, пароль? — неуверенно произнес Кержаков. — Удивительно редкая вещь. Я таких еще не видел. Для левшей, что ли, их делают?

— Может, пароль, а может, просто опознавательный знак, — согласился Хомутов.

На последующем допросе Поленов вел себя несколько оживленнее. Он снисходительно ухмылялся стараниям Хомутова вызвать его на откровенное признание и твердил одно и то же: убежал из Маньчжурии, дескать, жить стало невмоготу, работы нет, истосковался породной земле.

Хомутов засмеялся, завел часы, приложил их к уху.

— Идут, — произнес удовлетворенно. Поленов подобрался. — Кому вы их должны показать?

— Никому, — быстро ответил Поленов.

— Вы левша?

— А что?

— Не прикидывайтесь. Я ведь и не таких видал. Все равно скажете, к кому шли.

Поленов усмехнулся неуверенно.

— Что, бить будете? Часы-то верните. Или себе в карман?

— У нас и без этого говорят чистую правду. — Хомутов еле сдержался, чтоб не ответить грубо, подержал часы в руке, подбросил на ладони. — Возьмите.

Поленов вздохнул обиженно, взял часы, застегнул ремешок.

— Не верите. Я к вам по-хорошему, а вы...

— Да перестаньте валять ваньку. Ну поставьте себя на мое место. С чего бы мы морочили голову вам и себе? Мы ведь ждали именно вас на тропе. — Хомутов подходил к главному. — Меня интересует, о чем вы беседовали с Косьминым на хуторе Мамонтова. Все эти басни про тоску по родине да безработицу своей теще расскажите, а не мне. Вы там думаете, что тут дурачки работают и раз плюнуть — обвести их вокруг пальца.

У Поленова сразу ухнуло куда-то вниз сердце. Ему стало понятно, что с ним работают не вслепую, им многое известно. Он даже зажмурился.

С Хомутовым Поленов был уже знаком по тем материалам, которые хранились у Бордухарова в тайном сейфе. И чего только не вычитал он в них... Пронзительный взгляд, оловянные глаза и тяжелые кулаки. А напротив сидит вполне интеллигентный человек. Говорит легко и как будто нехотя, но каждой фразой словно раздевает, и некуда деться и нечем прикрыть наготу свою. И только здесь он понял, что метод работы ОГПУ ни с чьим не сравним. Они действуют наверняка, фактами. Вся их сила в фактах, а фактов этих они имеют предостаточно.

И все же Поленов не хотел так просто сдаться. Ему надо было время, чтоб обдумать свое положение, что сказать, а что утаить. И он согласился дать показания письменно. В камере.

В десятом часу вечера Воротников сошел с пригородного поезда на четырнадцатой версте. Прикрываясь от ветра, прикурил, дождался, пока за поворотом не скрылся последний вагон, и, воровато осмотревшись, спрыгнул с деревянного перрона. Минут десять шел по шпалам в противоположную сторону, потом свернул на еле приметную тропинку, ведущую в глубь леса, застроенного дачными домиками. Хлестал не по-летнему холодный дождь с ветром. Воротников останавливался, прислушиваясь к чему-то, и снова, втянув голову в плечи, шел в гору. Продрогший, он приблизился к даче Полубесова. Во дворе громыхнула цепью собака. Почуяв постороннего, она глухо зарычала и, едва Воротников скрипнул калиткой, бросилась, хрипя и задыхаясь в ошейнике.

— Мальва, с-сука... — зашипел Воротников, боком пробираясь к крыльцу. В летней кухне вспыхнул огонек.

— Кто там?

— Игнат! — звонко закричал Воротников. — Забери эту стерву, не то я башку ей проломлю!

— Это вы, вашбродь?

— Я! Кто же еще в такую погоду припрется к вам? У, зараза... — замахнулся Воротников на собаку.

— Ну чего ты, дурочка?.. — Игнат взял Мальву за ошейник, потянул на себя. — Свои это. Перестань. И чего это она так невзлюбила вас?

— А того, — огрызнулся Воротников, рысью добегая к крыльцу.

Воротникова все собаки не любили, и потому он их панически боялся.

В стеклах веранды появилась какая-то тень. Воротников догадался, что это высматривает Полубесов, и сказал негромко, но так, чтоб было слышно ему:

— Это я, Анатолий Петрович!

Загремели запоры. Полубесов впустил гостя, запер дверь. Воротников вошел в тепло.

— Прошу, Юрий Мокиевич. Может, чайку погреть?

Воротникову хотелось не чайку, а чего-нибудь покрепче, но просить он постеснялся и потому сказал дипломатично, надеясь, что хозяин сам поймет:

— На ваше усмотрение, Анатолий Петрович, на ваше...

Полубесов, будто не понял намека, споро раскачал примус, взгромоздил на него чайник.

— Что это вас в такую непогодь принесло? — спросил он, протирая чайную чашку. — Случилось что?

На Полубесове, как на вешалке, висел японский халат, худые тонкие ноги — в мягких пуховых шлепанцах, выглядел он по-домашнему уютно и мирно. Воротников завидовал устроенности своего шефа, его обеспеченности, завидовал тому, чего сам не имел.

— Нашего замели чекисты.

Полубесов медленно повернулся в его сторону:

— Кто вам сказал?

— Соболь. Сам видел. Говорит, в коридоре встретил под конвоем...

— Откуда ему известно, что это наш?

— Ему все известно. Надо что-то предпринимать. Выдаст этот нас с потрохами.

Полубесов сел. Длительное время молчал, и Воротников подумал, что он выбирает решение. Но Полубесов, как всегда в острых ситуациях, долго не мог собраться с мыслями, ему мешал сосредоточиться страх. Стыли ноги, мутилось сознание.

Задребезжала крышка на чайнике. Воротников сам снял его с огня, подул на пальцы.

— Так что делать-то?

— Делать? — переспросил Полубесов и потер кулаком выпуклый с глубокими залысинами лоб. — Делать... Кто он такой?

— Поленов.

Полубесов поставил чашку, налил кипятку. Воротников плеснул заварки, положил кусочек сахару из вазочки, воровато глянул на задумчивого Полубесова и взял еще три. Полубесов хотел налить и себе, но чашка выскользнула из его рук. Воротников подпрыгнул от испуга.

— Как говорят, посуда бьется к счастью, — сказал он.

— Да-да... Вы заметили, Юрий Мокиевич, такую закономерность: чем тяжелее жизнь человека, тем суеверней он становится? — неестественно оживился Полубесов. — И эта вот примета не от хорошей жизни. А как Поленов? Держится?

— Держится, — усмехнулся Воротников. — Пока всего один допрос был. Что он на втором запоет?

— Поленову надо помочь, Юрий Мокиевич. Надо немедленно уговорить Соболя, пусть сделает все, что в его силах.

«Вот гад, — подумал раздраженно Воротников, — ему-то что, у Поленова мой адрес». Вслух сказал:

— А что он может сделать? Выпустить, что ли? Так это не в его власти.

— Пусть придумает что-нибудь, — настаивал Полубесов. — Нам нужен Поленов. Очень нужен.

Неудачи следовали одна за другой. Провалилась операция с фальшивыми дензнаками. Воротников сильно перенервничал. Но больше его испугал Полубесов. Все эти дни проходили в постоянном страхе. Не единожды появлялась мысль бросить все и скрыться. Но что-то удерживало. Скорее всего железное русское «авось пронесет». Не успели оправиться от одного удара, как шарахнул второй. От первого спасла хорошо продуманная конспирация и выдержка Воротникова, но у него, кажется, уже сдают нервы. И все же Поленова надо спасти. Надо рискнуть. Пойти на отчаянный шаг, может, даже чем-то пожертвовать. За последнее время ассигнования из Харбина упали до минимума. А деньги нужны. После настойчивых просьб Бордухаров решил убить двух зайцев сразу: поправить финансовое положение подполья и совершить экономическую диверсию. Но акция эта лопнула.

— Вот что, — решительно произнес Полубесов, — сделаем так...